Не знаю, сколько мы так стояли: минуту, час или целый день. Слезы высохли, всхлипы сошли на нет, и пусто стало. Спокойно. Я никуда не спешила, ничего не волновало больше, и боль немного поутихла. Лишь ныло где-то в районе лопаток, и затылок заметно потяжелел. Тянуло в сон, так и побуждало улечься в сухую траву, в мягкие клубы тумана, но Гуди удерживал меня, не давая расслабиться окончательно.

— Есть дело, — сказал он и повел рукой по воздуху.

Померкло все. Рассеялся туман. В лицо пахнуло жаром, ноги погрузли в горячем песке.

Выдох застрял в легких, в груди трепыхнулось и забилось сильнее усталое сердце. Солнце слепило, но даже это не могло быть помехой для глаз, которые давно мечтали увидеть именно это.

Я застыла, не в силах понять, мираж ли, правда…

Эрик дрался с невидимым противником. Раздетый по пояс, сжимал обеими руками рукоять тяжелого меча. По напряженной спине стекали струйки пота, волосы облепили влажные плечи. Голые ступни грузли в раскаленном песке, но ему, казалось, было плевать.

Я рванулась вперед, к нему, но Гуди удержал.

— Мираж, — произнес тихо. — Отголоски прошлого. Воспоминания о тех, кто здесь хоть однажды побывал.

— Чьи? — хрипло спросила я, не отрывая взгляда от воина, который моим Эриком не был.

— Это место часто путает, увлекает. Придуманный мир ничто без живого тепла. Вот и этот умирает. Немногие могут сюда приходить. Даже из сольвейгов.

— Что это за место?

— У него много названий. Одно из них — Безвременье. Здесь нет прошлого, нет будущего. Лишь настоящее. Призраки этим пользуются, но ты не смотри на призраков. Это место влияет на судьбы. Сейчас узнаешь, почему.

Пустыня ответила безмолвием и расстелила вокруг бескрайнюю песочную простыню. Мы пошли по ней вперед, хотя я уже плохо понимала, что здесь «вперед», а что «назад». Там не существовало направлений, рамок и границ. И я невольно подумала: а вдруг и меня нет? Вдруг Гуди нет? Совсем. И все это снится мне…

Не снилось. Нещадно палило солнце, и подошвы плавились от горячего песка. Ветер швырял его горстями в лицо, и приходилося прикрывать глаза.

Наверное, поэтому я его не сразу заметила. Лишь когда полыхнул амулет, обжигая кожу на груди, обратила внимание.

Невысокий, жилистый, в потертых джинсах и выцветшей синей майке, он копался в земле около небольшого домика с розовой черепичной крышей. Участкок, который, по сути, был оазисом среди бескрайних песков, манил буйной зеленью и запахами цветов. Между клумб, на круглом выложенном брусчаткой участке дворика плескались в небольшом фонтанчике серебристые рыбки. Они выпрыгивали из воды и на мгновение застывали в воздухе, переливаясь чешуйчатыми боками.

Почти черная от загара кожа мужчины шелушилась, отходила клочьями, обнажая новый слой — розоватый и нежный. Белоснежные седые волосы переливались серебром. А когда он поднял на нас взгляд, глаза его улыбались.

— Ты всегда опаздываешь, — шутливо пожурил он Гуди. — Ни разу вовремя не пришел.

— У тебя часы спешат, — улыбнулся Гуди и посмотрел на меня. — Ее время настало.

— Последователей себе готовишь? Понимаю, — кивнул седоволосый и поднялся. — А ведь когда-то я учил тебя, помнишь?

— Помню. Давно это было.

— Слишком давно. А вот это я делал недавно, кажется. — Мужчина указал на амулет Эрика и прищурился. — Не так давно и для…

— Для него, — подтвердил Гуди.

— О! — воодушевился седовласый и пристально меня осмотрел. Усмехнулся. — О!..

— Ты всегда ее так встречаешь, — рассмеялся Гуди и повернулся ко мне. — Это Арендрейт, и с памятью у него не очень. Старый пень.

— От пня слышу, — обиделся Арендрейт. — Можно было сразу сказать, что она пришла писать в книге. Я бы вспомнил.

— Писать в книге? — переспросила я. А потом, наконец, поняла: — В той самой книге?!

— В той самой, — подтвердил Аредрейт, развернулся к дому и махнул рукой, приглашая. — Идем.

— Что мне там писать? — Я обернулась к Гуди. — Я не знаю будущего. До сегодня я была уверена, что у меня получится вернуть Эрика, а теперь… Да у меня видиний не было больше года!

— Ты знаешь прошлое. Свое прошлое. И прошлое Эрика.

— Не понимаю… — нахмурилась я.

— Еще несколько столетий назад было предсказано, что в кевейне родится сильный воин. Могучий. Потомок Херсира. И воля его будет сильна, как и он сам. А возможности велики настолько, что не останется в мире ни одного мужа, способоного ему противостоять. Его род обрастет легендами, а имя его прославится в веках.

— Эрик, — выдохнула я и сжала амулет.

— Но лишь пророки сольвейгов смогли углядеть, что воля его будет не так сильна. Трагедия юности нанесла Эрику рану, которую он не мог залечить самостоятельно. Это разрушало его, а с ним и тех, кто рядом. В итоге он превратился бы в жестокого тирана и узурпатора, которого не смог бы никто одолеть.

— Эрик не такой! — запротестовала я. — Он бы никогда…

— Потому что ты узнала его другим. А все потому, что у него была цель.

— Кан, — догадалась я.

Гуди кивнул.

— Поиски пророчицы стали его наваждением, отвлекая от саморазрушения. Ему пришлось жить среди людей, от которых он тщательно отгораживался предыдущие несколько лет. Медленно, но уверенно, эти люди возвращали ему человечность. В итоге Эрик стал тем, кого ты знала.

— Предсказание, написанное в книге, изменило его, я поняла. Но я-то тут при чем? Разве не ты пишешь в книге?

— Я — сольвейг и не принадлежу никакому племени. Я не могу писать о нем. В отличие от тебя.

— Хочешь, чтобы я написала для него пророчество?! Но зачем? Эрик мертв давно! Что даст запоздалая запись?

— Запоздалая? — удивился Гуди. — Разве написанное уже не сбылось? — И, пока я приходила в себя от услышанного, добавил: — Я же сказал, это место вне законов времени.

Среди склонившихся к фонтану ив было прохладно. Уютно. Увитая виноградной лозой беседка, кованая скамейка под раскидистой кроной, выложенные разноцветной мозаикой тропинки. И цветы — везде, куда падает взгляд. Ароматные бутоны роз, пышные пионы, остоперые астры, розовые петуньи. Запахи пьянили, от них кружилась голова. От них и от попыток выделить другой — знакомый, затертый памятью, но такой родной аромат. Он принадлежал тому, кто однажды был тут. Ходил по прохладной плитке босиком, умывался в прозрачной воде фонтанчика, прятал раскатистый смех в продолговатых листьях замерших ив.

Когда-то.

Но если время над этим местом не властно, разве это «когда-то» не может превратиться в «сейчас»? На секунду — но мне и того хватит. Теперь, когда я знаю, что все напрасно, что он не вернется…

— Поторопись! — выдернул меня из раздумий голос Арендрейта — он высунулся из-за приоткрытой дверь. — Время на исходе.

— Будто тут знают, что это такое, — пробормотала я.

В доме первого жреца ар было чисто. Плетенная мебель, пестрые занавески, резные ставни на окнах. На подоконниках — цветы. Буйно цветущие фиалки, оттопырившие плотные листья фикусы, величественные орхидеи. По стенам и потолку змеями ползли побеги ярко-зеленого плюща. Посреди квадратной комнаты стоял стол, а на нем — чернильница с торчащим из нее длинным пером и Та Самая Книга.

Арендрейта в комнате не было. Возможно, он прятался в другой, может, не хотел меня смущать. Или же вовсе исчез — это его мир, он живет по его правилам.

Книга была распахнута на середине и манила чистыми листами.

Книга судеб. Там и моя есть. Интересно, ее тоже придумали? Написали сценарий, по которому я жила? Дралась, любила… Венец всего — сегодняшний день. Я сама превратилась в писателя.

Отодвинула стул, присела. Погладила шершавую, плотную бумагу. Взяла перо, но, как ни старалась, аккуратно не вышло — оставила две кривых кляксы на столе. Сам текст получилось вывести красивым, каллиграфическим почерком, я так даже в школе никогда не писала.

И сразу полегчало. В голове прояснилось, дрожь ушла. Только грудь будто расширилась, а в ней — подвешенное на невидимой нити — трепыхалось крохотное, иссушенное сердце.

Наверное, так должно быть. Наверное, так всегда бывает, когда теряешь. И это начало смирения, а со смирением обычно приходит покой.

Обычно… Если со мной так не будет, Гуди обещал помочь.

Выйдя наружу, я ощутила легкость.

Холодно только было, и ни зной, ни раскаленный песок, в который я вошла, раззувшись, холод этот унять не могли.

— Я так долго боролась, — сказала я подошедшему тихо Гуди. Мальчик молчал, будто словами боялся ранить. — Так долго шла, и вот, наконец, пришла. Что теперь делать? Зачем? И почему даже ты не можешь его вернуть? Разве Первые — не сильнее всех нас вместе взятых?

— Ты мне скажи. Ведь это ты уговорила Херсира отступить, а Эрик обманул Хаука.

— Я думаю, сильнее тот, кто не сдается.

Гуди улыбнулся и ничего не сказал. То ли я была права, то ли правду мне знать было слишком рано.

— Барт говорил, это моя миссия. Именно я должна была погибнуть, не Эрик. Ты сам писал об этом, верно? Тогда почему…

— Судьбы нет, Полина. Есть только выбор. К тому же, все мы иногда ошибаемся.

— Барт ошибся?

— Я не вижу твоего будущего. Обо всех сольвейгах знаю, о тебе — нет. Это значит, ты можешь решать. Ты, а не твое прошлое. Не твои грехи, не твои заслуги. Ты — чистый лист теперь. — Он обнял меня, отгоняя холод. Ненадолго. Пусть. — Что напишешь?

Я пожала плечами.

— Не думаю, что из меня получится хороший писатель. Поэтому я просто буду жить. — Вздохнула и отвела взгляд от очередного миража, которыми пустыня щедро делилась. На этот раз это был не Эрик. Девушка. Одетая в мешковатый балахон, она кружилась на песке, и следом за ней из ладоней вились ленты света. Еще один сольвейг, наверное. И еще одна ученица Арендрейта.

Гуди смотрел на мираж беспристрастно. Наверное, это правильно. Прошлое должно оставаться в прошлом.

— Для начала сгодится, — одобрил он мой план и взял меня за руку.

А через мгновение выдернул меня в кевейн и исчез. По-английски, не прощаясь.

Сумерки спустились на Липецк и окрестности. По крышам домов медленно стекали тени. Шумели клены, качались облепленными плодами ветки абрикосов. Пахло летом — отчаянно, резко. И напитавшаяся теплом земля щедро им делилась, согревая. Слабый июльский ветерок лениво мазал по плечам.

Я была там, откуда пришла. Откуда все началось. И это тоже, наверное, было правильно.

Кованные ворота, домофон и моргающий глаз камеры. Я нажала на кнопку звонка и сказала устало:

— Я вернулась.

Ворота тут же распахнулись, и, не успела я пройти и половины пути к дому, как меня уже встречали.

— Тебя не было три дня! — сердито сказал Влад, но в голосе злости не было ни капли. Тревога разве что. И страх.

Странно… Влад ничего не боится.

— Я видела Альрика, — поделилась честно. — А еще Арендрейта.

Влад смотрел на меня испытывающе, ожидая продолжения. За его спиной маячила Рита с округлившимся уже, выпирающим животом. Альфред говорил, у нее будет двойня. Мальчик и девочка. И вообще, жизнь сложится. Пусть так и будет.

Они ждали и смотрели на меня. Жаль, мне нечего было им сказать.

Впрочем, кое-что было. Но эти слова уже не причиняли боли — так, скребли по затянувшей раной корке.

— Он не вернется, — сказала я отчего-то шепотом и потерла озябшие плечи.

— Ты сдаешься?! — взорвался Влад. — Серьезно? Есть не только Альрик! Есть еще Херсир, в конце концов…

— Нет, — перебила я. — Он не вернется. И я не стану возвращать. Все кончено. Я устала. Спать хочу.

Влад долго молчал, хмурился и о чем-то думал. Рита ерзала сзади, будто намекая, что пора бы уже в дом, но подходить, боялась. Влад, казалось, забыл о ней, да что там — обо мне забыл. Смотрел в землю, сжимал кулаки и почти не моргал. А потом поднял на меня глаза.

— И что будешь делать теперь?

На лице маска. Как знать, что сейчас она скрыват? Пусть. Раз ему так комфортно. Я тоже не люблю, когда лезут в душу.

— Жить, — ответила я и взяла его за руку. Она оказалась на удивление теплой и мягкой. И я поймала себя на мысли, что мне нравятся его прикосновения. Возможно, это и значит начать жизнь с чистого листа. Научиться вновь радоваться мелочам. — У тебя найдется место для усталой странницы?

Он кивнул, и мы пошли в дом. Рита плелась где-то позади. Фонари лили на нас холодный сиреневый свет, от него влажный асфальт сверкал бликами, переливаясь. Жаль, я прозевала дождь. Но ничего, у меня еще будут дожди и грозы, и тогда, быть может…

— Переночуешь у себя? — уточнил Влад, и мысль, дрогнув, порвалась.

Странно, но это его «у себя» прозвучало сегодня гармонично и больше не бесило.

— Пожалуй, — согласилась я, представляя себе комнату в светлых тонах и мягкую кровать.

Влад впустил в дом Риту и закрыл за нами дверь. Ночь осталась сторожить на пороге.