— Ты решил меня до смерти сегодня испугать?! — выдыхаю злость вместе со страхом. Термоядерная смесь. Под прозрачным взглядом Эрика самообладание теряется быстро, и ладони начинают трястись.

— Ты же не стесняешься делать то же самое.

— Прости, что? — Я не сразу поняла, о чем он. Дверь за спиной ложно намекала, что можно убежать. Смыться и избежать трудного разговора. Сегодня у меня их было достаточно.

— Уже почти час ночи, Полина. Где, черт возьми, тебя носит?!

— Это не твое дело! — ответила я с ходу, задыхаясь от ярости, которая тут же застелила глаза, окрасила мир в темно-багровые тона. Руки сжались в кулаки, ногти с силой впились в ладони.

— Ошибаешься, — спокойно ответил Эрик. Даже глазом не моргнул. — Я твой вождь.

— Это не делает тебя моим хозяином.

Я выдохнула это и замолчала. Затолкала остатки яростной речи обратно и заставила себя их проглотить. Испугалась, что он разозлится еще больше. А ведь он может. И наказать меня может — за непослушание.

Но Эрик резко перестал злиться. Опустил глаза и глубоко вздохнул.

— Ты права. Не делает. Но ты поступила ужасно глупо и безрассудно — мы же говорили днем.

— Я дома, и со мной все хорошо. — Я решила не сдавать позиции. Небрежно бросила сумку на трюмо и не без наслаждения разулась. Наверное, все же стоит выкинуть эти туфли, все равно носить их не буду. Волдыри на ногах проглядывали даже через чулки. — У меня есть твой номер. Если попаду в неприятности, позвоню.

— Дело в том, что ты можешь не успеть, Полина. — Он осуждающе покачал головой. — Я не ссориться пришел.

— А зачем ты пришел? — Я облокотилась о стенку, понимая, насколько устала. От страха, разъедающего кровь, предложений, от которых почти невозможно отказаться, но приходится, потому что так правильно. А кто я такая, чтобы решать, что правильно, а что нет?

— Если ты собираешься жить здесь, нужно поставить защиту. Но лучше тебе все же остаться со всеми, у скади.

— Не уверена, что сейчас это хорошая идея.

Он кивнул. Окинул меня оценивающим взглядом и как бы между прочим заметил:

— Хорошо выглядишь. Гуляла?

— Немного, — смутилась я. Вид мой вдруг показался очень вызывающим. Красное платье, вырез которого слишком многое позволяет рассмотреть. Да и юбка не особо длинная… Макияж. Туфли на каблуке. И губы горят от чужих поцелуев.

Где я была, Эрик интересоваться не стал. Развернулся и исчез в гостиной, а я поплелась на кухню варить кофе.

Руки тряслись, отчего чашки громко стучали о блюдца. Несколько раз я чуть не выронила сахарницу и дважды вымыла ложку, так как она упала на пол. Энергии становилось все меньше, истощение давало о себе знать — глаза слипались, кухня плыла, очертания мебели двоились. Кофеварка убаюкивающее бормотала и плевалась темной жидкостью в кофейник. Из гостиной доносилась пугающая тишина — если Эрик и ставил защиту, то делал это на удивление бесшумно.

Я открыла окно, и свежий воздух немного прояснил мысли.

Неправильно все это. И свидание сегодняшнее, и его последствия. Мы вдвоем в одной квартире. Ночь. И мне совсем не хочется, чтобы он уходил. Я поняла, что больше не злюсь. Не вижу смысла ссориться, ведь все живы и все хорошо. Лидия здорова, и Эрик не может больше к ней приближаться. От этой мысли — по-детски эгоистичной и злорадной — в груди разлилось приятное тепло.

— Да что со мной такое? — прошептала я, положила голову на стол и закрыла глаза.

Я снова в хельзе. Теплый песок, облака — низкие, тяжелые, белым пухом скользящие над озером. И их близнецы смотрят на небо со дна. Я стою, а ветер ласкает кожу, бесстыдно обнимает меня всю, одежда липнет к телу. Дышу и смотрю, как он идет ко мне — высокий, в широких шароварах, тех самых, в которых меня посвящал. Улыбается, и я улыбаюсь в ответ. Хочется смеяться и танцевать.

Он подходит медленно, и я вздрагиваю от легкого, как перышко, прикосновения к щеке.

Вздрогнула я и в реальности. Открыла глаза. Темно. Потолок в разводах света. Слева — окно, и занавеска шевелится от прохладного ветра. Зябко. Пахнет кофе. А под спиной что-то мягкое.

И лишь через мгновение доходит, что я в спальне, лежу на кровати, а Эрик сидит, склонившись надо мной, и улыбается. Той самой улыбкой, от которой я раньше млела. На которую даже сейчас хочется ответить, но я сдерживаюсь.

— Ты уснула на кухне, — как ни в чем не бывало, говорит он и поправляет мои волосы. Задыхаюсь. Горло жжет злость вперемешку с радостью.

— В спальне ты еще не поставил защиту? — выдыхаю едко. Встать сил нет, отодвинуться тоже. Так и смотрю в его глаза и буквально вижу, как они темнеют — то ли от злости, то ли от разочарования. Шторм в лагуне.

И я тут же жалею: и о брошенной, как снаряд, фразе, и о цели, в которую она попала.

— Нет, я закончил, — ответил Эрик глухо.

Мне хотелось извиниться, но я лишь шепнула горячее «спасибо» и отвела взгляд.

— Мне это ничего не стоило.

Почему-то казалось, что он тоже не хочет уходить. Почти так же не хочет, как я желаю, чтобы он остался. Но причин для этого нет — ни у меня, ни у него. Только обида, а она заставляет играть по своим правилам.

И я понимаю, что он сейчас встанет, выйдет в коридор, а оттуда — в подъезд. И я останусь одна. На ночь. Навсегда…

— Который час? — единственное, что приходит в голову. Но и это заставит его задержаться — пусть ненадолго.

— Полтретьего. — И он снова смотрит в глаза. Потерянная связь налажена, и может быть… — Тебе нужно поспать. Выглядишь усталой.

— Я устала, — соглашаюсь и смотрю в потолок. Ситуация тупиковая, и выхода нет. Или есть?

Внезапная мысль ослепила вспышкой, добавила энтузиазма. Я села на кровати и поправила волосы, стараясь не думать о том, что он так близко. Не думать было сложно — вот же он, рядом, совсем как раньше. И непривычно чужой.

— Маршал может выследить человека из другого племени? Ну… хотя бы примерно? Мне нужно найти человека, он, скорее всего, уехал, и ему нужна помощь. А я могу помочь.

Эрик посмотрел на меня с любопытством и снова улыбнулся. С его улыбкой вернулось тепло, легло на плечи пушистым пледом. Согрело.

— Кого ты потеряла, Полина?

— Мирослав. Ну, Теплов из альва. Он тоже выпил Гектора и теперь боится, что тот может убить его. Поехал искать хищных, которые умеют, ну… очищать жилу от кена. Он поехал искать сольвейгов, понимаешь?! А я ведь здесь, рядом, и…

— Я подумаю, что можно сделать, — перебил он. Помолчал немного, пристально меня изучая. Я поежилась. В силе ли еще наша договоренность? Сдержит ли Эрик обещание, которое давал в прошлом году? И внезапно поняла — мне все равно. Пусть лезет в голову и читает. Мне больше не хочется ничего скрывать.

— Где ты была сегодня вечером? — Вопрос заставляет вздрогнуть. Прямой взгляд не дает шанса укрыться, спрятаться за паутиной несущественных слов.

Опускаю глаза и наверняка краснею.

— Бога ради, Эрик, что за допрос?

Отчаянная попытка отвертеться. Неудачная.

— Просто ответь, Полина.

Он хочет правду. Я всегда была за честность. Вариантов немного…

— Ужинала, — отвечаю уклончиво. В глаза посмотреть все еще не хватает воли.

— Это не ответ.

— Какой вопрос, такой и ответ, — огрызаюсь на автомате, понимая, что все разрушилось. Неожиданное волшебство от его присутствия, нежность, забота. Все. Ничего этого больше не будет, если я скажу то, чего Эрик от меня ждет.

— Я просто хочу знать. — Тихий голос срывает последнюю защиту. Щит разлетается мелкими щепками. Я открыта и… свободна. От свободы этой, некогда желанной, хочется удавиться.

— Я была на свидании, — шепчу и закрываю глаза. И выдыхаю убийственное: — С Владом.

Немая сцена. Недоумение. Недоверчивость во взгляде. А потом понимание…

— Ты… с ним… — Замолчал. И глаза отвел, словно это он, а не я, гулял с другой весь вечер. Тогда, в доме Гектора Эрик наоборот смотрел прямо и не смущался.

— Нет.

— Тогда что? Попытка меня позлить?

— Не все в этом мире крутится вокруг тебя, Эрик! — выпалила я с обидой. — Он помог мне. К тому же, вы не очень-то и отличаетесь друг от друга.

Эрик молчал. Сидел, смотрел в одну точку и не шевелился. Я не без труда встала. Безумно мешало платье, а еще чулки сползли, и кружево вызывающе выглядывало из-под юбки. Нет, не быть мне элегантной леди.

Обида вернулась и стучала в висках барабанной дробью пульса. Словно он может обвинить меня в неверности? Делать оскорбленный вид после того, как сам… с ней… К обиде присоединилась ревность, выедая душу, словно кислота.

— Не для того я ужинала с ним, чтобы позлить тебя. Но сказала тебе именно для этого!

Я развернулась и направилась в душ. Дверью хлопнула даже. По-детски, полуистерично. А под струями горячей воды плакала, сдерживая рыдания, прислонившись спиной к еще не успевшей прогреться плитке.

Когда вышла из ванной, Эрика уже не было. Ушел, даже не попрощавшись. Что ж, этого стоило ожидать. Теперь это точно конец. Окончательно и бесповоротно.

И вроде не изменилось ничего, а на душе как-то пусто. Темно. Усталость давит. Я выпила остывший кофе — осушила чашку одним глотком. Он оказался горьким, как и наш с Эриком разговор. Дальше помню смутно. Как-то дошла до кровати, расстелилась даже. И отключилась, как только голова коснулась подушки.

Следующий день выдался хмурым. Сизые тучи, мелкая морось, оставляющая точки на стекле. Серый мир в разводах, прохожие под тусклыми зонтами, заляпанные грязью туловища машин.

Тоска смертная!

Хотелось увидеть сына, но я понимала, что Эрик может быть у скади, и чем обернется для нас новая встреча, неизвестно. Он определенно злился, потому и ушел. Или вконец разочаровался во мне, кто знает.

Не нужно было быть такой резкой, но ведь он сам спросил. А Влад… Черт, я вчера почти согласилась! Совсем мозги выключила, наверное. Это же Влад, такие не меняются. А вчера так хотелось поверить…

Глупо все вышло ночью. И я вела себя глупо. Обидой плевалась, словно ядом. Эрик не любил Лидию, когда был с ней. А я целовалась с человеком, по которому сходила с ума много лет. И Эрик знает это.

Нечестно. Но, скорее всего, месть удалась.

Почему же тогда так горько? И внутри все сжимается, словно я ошибку совершила?

Нет, нельзя чувствовать вину! Это он тебя прогнал, Полина. Брутально бросил в доме Гектора. Ничего не объяснив. Оставил одну бояться смерти, без каких-либо зацепок.

Я умылась холодной водой и выпила кофе. Полегчало. Мир окрасился цветами, еще блеклыми, но все же лучше, чем черно-белый. На балконе дышалось свободно, ладони собирали морось, вены напряглись, наполняясь кеном. Все же странно, что он еще питает меня — защитник атли. Наверное, нельзя до конца избавиться от привязанности крови, если ты не отреченный.

Вспомнились слова Влада о проклятии. Возможно ли это? Или все же то, что между нами — настоящее? Неконтролируемые, неправильные, порочные чувства, которые не затереть. Любовь? Вряд ли. Любви без доверия не бывает. Но с ним хорошо. Иногда. Когда он перестает быть козлом.

В дверь позвонили — пронзительно и громко. На пороге стоял курьер — мальчик лет семнадцати. Он поздоровался и важно протянул мне коробку двадцать на сорок сантиметров. Я расписалась в какой-то его ведомости и закрыла дверь. Открывать было страшновато, но я подумала, что защита Эрика пропустила неизвестную посылку, да и амулет оставался холодным.

Интересно, кто прислал мне это? И зачем?

Осторожно и немного боязно я разорвала упаковочную бумагу. Прям там, у порога, она с шелестом приземлилась на пол. Я открыла коробку и… обомлела. На стружке из белой бумаги лежала роза. Синяя. Никогда не видела таких цветов — нежный бутон в средоточии имел насыщенный, темно-синий оттенок, в лепестках раскрывался ярким, венчая тонкие, полупрозрачные кончики голубым. Стебель с острыми шипами украшали темно-зеленые, словно из воска, листья с крупными прожилками. В углу коробки, зарытая в бумажную стружку, чернела небольшая коробочка обтянутая бархатом, а рядом торчала карточка. Я взяла ее и развернула. На тисненной золотом бумаге корявым почерком было нацарапано одно слово: «Эрик». И все. Ни намека, ни объяснения. Только имя.

Я стояла все там же, у двери, и не знала, что делать. Как реагировать. И что все это значит?!

В гостиной я аккуратно опустила коробку на журнальный столик, словно она могла растаять, раствориться несбывшимся чудом, иллюзией. Миражом.

Мне не померещилось. Вот она лежит, оттеняя синим бумагу. Записка тут же. И коробочка. Все по-настоящему.

Набрала воды в вазу и осторожно, боясь поломать, поставила туда цветок. Коробочка на ощупь была мягкой и прохладной. Щелкнул замочек, крышка приподнялась, и на черном бархате подкладки мне явился еще один цветок.

Белый с голубым. Камни переливаются на тонких и нежных лепестках, сверкают, искрятся. Небольшая изящная брошка, настолько хрупкая, что страшно в руки взять.

Голубой лотос.

И я, несмотря на страх, все же беру ее в руки. Они трясутся, и застежка не сразу поддается. Я в старой футболке и спортивных шортах «Адидас», к ним не идут такие изысканные украшения. Но я все равно прикалываю — в районе сердца. Сажусь в кресло. Дыхание сбивается, становится прерывистым, сердце колотится, как сумасшедшее, а в голове всего один вопрос.

Что все это значит для меня? Для нас?

Трясущейся рукой беру телефон, пальцы сами набирают смс.

Всего два слова.

Она прекрасна.

Ответ приходит тут же, с разрывом в пару секунд.

Как и ты.

Сердце стучит еще сильнее, голова кружится от радости. И уже даже не хочется ее скрывать. Перед кем хорохориться? Я одна в квартире. Улыбаюсь глупо и, едва прикасаясь, глажу нежные лепестки.

Поехать к скади. Мне нужно поехать! И повод есть — не нужно ничего выдумывать. Да и не повод это вовсе, я действительно соскучилась по Алану. И не только по нему…

Меня обдало горячей волной предвкушения.

Собиралась я долго, намного дольше, чем на свидание. Почему-то казалось, буду выглядеть нелепо, если прическа растрепается или одежду подберу неправильно. Джинсы и спортивные штаны сразу показались неуместными. Хотелось надеть брошку, но из девочкового у меня и не было почти ничего. Только красное платье и пара летних сарафанов не по погоде.

Пришлось-таки нацепить джинсы. К ним я подобрала серую шифоновую блузу с воланами, на которой брошь смотрелась очень даже ничего. Туфли выбрасывать я повременила, заклеила мозоли пластырем и, поморщившись, все же всунула туда измученные ступни.

Накрасилась, распустила волосы.

Хотелось быть красивой, хоть немного походить на женщину, а не на подростка.

Пока ехала в такси, считала минуты и смотрела в забрызганное дождем окно. В груди ширилось, росло, распирало изнутри чувство предвкушения. Я не совсем понимала, чего именно ждала, но безумно хотелось побыстрее приехать.

Добрались мы уже в сумерках. Воздух пах свежестью и прелой листвой, зонт совершенно не спасал от влаги, забиваемой под него порывистым ветром. Осень расползлась по земле, распласталась, подминая под себя все, на что хватило ее плоского, широкого тела — листья на деревьях, пропитавшийся влагой асфальт, пожухлую траву, потускневшие от грусти дома. Осень дышала, и дыхание ее оседало на небе темно-серым мороком. Осень плакала, плевалась мелкими брызгами. Осень грустила, провожая лето…

В гостиной было шумно. Скади общались в ожидании ужина. Смеялись дети, визгливо бегая вокруг дивана, приглушенно ворковали женщины. Тома что-то с чувством выговаривала Антону, а тот виновато улыбался и кивал. Воительница увидела меня и тут же потеряла к нему всякий интерес. Подошла и крепко обняла, словно меня сто лет не было, и она соскучилась.

— Алан спит, — отрапортовала. — Намокла?

Я покачала головой.

— На такси приехала…

Слова застряли в глотке, амулет на груди тут же вспыхнул жаром, отмечая присутствие хозяина. Эрик стоял неподалеку и не сводил с меня глаз. От взгляда этого — горячего, требовательного — мозг расплавился, и последующие слова Томы воспринимались плохо. Она что-то щебетала и дергала меня за руку, пытаясь привлечь внимание. Тщетно. Ее не было. Не было их всех — родных и близких людей, которые стали мне семьей. Не было высоких потолков со старинными люстрами, свисающими с них паутиной. Исчезли звуки и запахи, изображение померкло, вздрогнуло и сфокусировалось на одном-единственном человеке.

— Эй, слышишь меня? — Тома обиженно поджала губы. — Ужинать, спрашиваю, будешь?

Наваждение пошло трещинами, лопнуло и осыпалось под ноги мелким крошевом. Сначала вернулись звуки — гомон и смех, низкий голос Антона, который теперь приставал к Эрику.

— Нет, я… не голодна, — выдавила из себя почти насильно.

Роберт возник откуда-то справа. Нерешительно улыбнулся, взял за плечо.

— Спасибо! — сказал совершенно искренне.

А я совершенно искренне удивилась:

— За что?

— Лариса теперь свободна. Скоро она станет одной из нас, и мы, наконец, сможем венчаться.

— Оу…

Вот уж не думала, что Влад так быстро изгонит Лару. Действительно сюрприз, причем не знаешь, какие последствия тебе от него прилетят. Ведь, по сути, именно я упросила его отпустить Лару. А после вчерашнего вечера…

Щеки опалило румянцем, а по рукам, начиная от запястий к плечам побежали мурашки. Губы все еще горели — целоваться на ветру не лучшая идея.

— Я тут ни причем, — пробормотала я смущенно и отвела глаза.

— Конечно, ни причем, — лукаво согласился Роберт и настаивать на продолжении диалога не стал.

— Тамара, убери мой прибор, я тоже не буду ужинать. — Вкрадчивый голос у самого уха заставил вздрогнуть. Меня осторожно взяли под локоть. — Идем, со мной.

Иду. Внутри все замирает, я стараюсь не дышать, поспевая за размашистым шагом своего спутника. Нас впускает таинственная глубина кабинета. Запахи — лака, кожи, кофе и свежей сдобы — окружают со всех сторон. Задернутая штора. Полумрак. Документы, беспорядочно рассыпанные по лакированной спине стола. Диван и кресла на изогнутых ножках притаились и ждут.

И я жду.

Эрик останавливается у стола, его глаза смотрят жадно, испытывающе. И я совершенно не знаю, чем закончится этот вечер для меня.

— Присядь, пожалуйста, — просит он, хотя сам даже не думает садиться. Но я рада присесть — ноги практически не держат, туфли безбожно жмут, а я мысленно удивляюсь, какой сильной может быть иногда власть одного человека над другим. И дело ведь вовсе не в том, что он мой вождь. Когда-то он им не был, и все равно…

Сажусь на диван и ноги поджимаю. Хочется укрыться, но укрыться не могу — я вся на виду, от макушки до пят. И даже внутри, если заглянуть глубоко, тайн почти не осталось.

Эрик раздумывал еще около минуты, а потом тоже шагнул к дивану. Решил не использовать преимущество? Впрочем, у него их масса, не мне тягаться. Хотя и у меня есть одно. Значительное.

Он меня предал.

Поэтому я откинулась на спинку дивана и приготовилась слушать. В конце концов, я имею право на первый шаг с его стороны.

— Это сложнее, чем я думал, — сказал он некоторое время спустя и опустил глаза.

Да уж, нелегко. Причем, ждать не проще, чем говорить.

— Ты теперь скади и важна для племени. Надеюсь, понимаешь, насколько?

— Для племени?

Кажется, он зашел издалека. Сначала для племени, потом для Алана, а затем…

Или нет?

— Подставляться, как ты подставляешься сейчас, опасно. Тот человек, о котором я говорил, использует любую возможность, чтобы взять твой кен.

И снова прямой взгляд. Губы тонкой линией. Осуждающая поза. И я больше ничего не понимаю — зачем он говорит это?

— Ты же поставил защиту, — лепечу бессмысленно.

— На квартиру — да, — кивает. — Но ты же не сидишь в ней безвылазно. Выходишь в магазин. — Он сделал паузу и покачал головой. — Гуляешь по ночам. К тому же, ты можешь увидеть будущее и не сказать. Из вредности.

— То есть это все… чтобы меня вразумить?! — выдыхаю и вскакиваю. Туфли тут же напоминают о недавних похождениях.

Дурацкие туфли! Вся ситуация дурацкая!

И я — дура, если повелась… если подумала…

Эрик в первую очередь — вождь, и заботится о племени. Не обо мне. Не для меня была та роза. И брошь.

Глупо все…

— Ты обижена, и нормально при этом делать все назло.

— Я не обижена, я разочарована. А для того, чтобы попросить человека не делать глупостей, необязательно дарить цветы!

— Я думал, тебе понравилась роза. — На лице его недоумение — похоже, он действительно не понимает… При всей своей проницательности абсолютно не видит, что происходит. Что он делает. Он же рушит все еще больше!

Хотя, возможно, он хочет именно разрушить…

— Мне понравилась роза, — сказала я устало. — Но тогда я еще не знала, с какой целью ты ее прислал.

— Я прислал ее, чтобы ты не злилась.

— Я и не злилась. До этого момента. — В глотке царапалась обида, глаза защипало от непрошеных слез. Хотелось одновременно ударить Эрика и убежать. Лишь бы не разреветься перед ним, как ребенок… Я глубоко вдохнула и постаралась сохранить спокойствие. — Хорошо, Эрик, я поняла. Я буду паинькой и если увижу что-то, сразу приду к тебе. Я не подставлю скади. А теперь извини, но я к сыну приехала.

Гордо выйти из кабинета оказалось трудно, мозоли болели ужасно. Я сняла туфли уже в детской и прикусила губу. Болели ноги, болело в груди, в районе сердца. И мизинец на левой руке онемел.

Алан спал, засунув в рот большой палец, и выглядел при этом безумно мило. Обиду смыло нежностью, я присела у кроватки и, едва касаясь, погладила сына по светлым волосам.

— Твой отец — непроходимый тупица… И как только меня угораздило его полюбить.

Я глупая, если поверила, что все можно исправить. У Эрика была масса возможностей поговорить и объясниться, но он не воспользовался ни одной. Даже вида не подал, что между нами что-то еще может быть. И, наверное, я вижу лишь то, что хочу видеть, искажаю реальность в угоду собственным фантазиям.

Теперь я для него просто скади. Одна из. Он будет заботиться, защищать, обеспечивать комфорт, но никогда больше не посмотрит на меня так, как раньше. Нужно это принять и смириться. В груди жгутся, кусаются несбыточные ожидания, но я переживу. Не в первый раз. И брошь эту снять надо. Глупо носить. Только рука не поднимается…

Может, потом.

Нужно на что-то переключиться, иначе так с ума можно сойти. Потому что перед глазами встают разные картинки, от которых еще больнее.

Лидия в белом, ее рука судорожно хватается за руку Эрика. Гектор злорадствует. Логово врага, который врагом никогда не был… Не он виноват, что Эрик так поступил, бессмысленно перекладывать вину не на те плечи. Ясновидцы в большинстве своем невинные жертвы, даже такие, как Гектор и Ника.

Нике так вообще не повезло — влюбилась в хищного. Полюбить — полюбила, но против семьи и совести пойти не смогла. За что и огребла. И Глеб тоже тупица! Неужели не понимает, что нет в мире абсолютной правды?!

И тут же захотелось настучать ему по голове. И за Нику, и за себя. Вот прям за всех женщин настучать одному мужчине. А потом, когда злость прошла, подумалось, что он там и сам страдает. Не покажет никому, будет замыкаться, но в глубине души ему не менее хреново, чем Нике.

Он там один, а я тут, никак со своими тараканами не разберусь. Друг называется! Забыла о нем совсем, а ведь друзья должны быть рядом.

Глеб ответил не сразу — с третьего звонка. Голос сонный и недовольный.

— Ты спишь, что ли?

— Лег в обед, — буркнул он. — Случилось чего?

— Случилось. Соскучилась.

— Так приезжай. Я дома.

Приехать было заманчиво. Валяться всю ночь на кровати и смотреть фильмы, болтать ни о чем и обо всем. О главном. Ведь мне тоже нужен совет. И поддержка. Как и Глебу. И если мои отношения с Эриком навсегда загублены, то Глеб и Ника еще имеют шанс…

Только вот в свете последнего разговора с Эриком мой отъезд снова покажется безрассудным поступком безрассудной девчонки, которая делает все назло. Хотя… я могу ведь сказать, куда еду. Что ему за дело? Пусть проверит таксиста, а дом атли защищен достаточно, чтобы убийца в него не проник. Да и не проявил он себя по отношению ко мне никак — сколько раз я была одна и ничего. Может, таинственный маньяк, стремящийся к суперсиле, вовсе и не знает о моем существовании. Не сидеть же мне дома, как в тюрьме.

Вниз я спустилась полная решимости. Такси вызвала еще в детской и собиралась дождаться на улице. Скади снова собрались в гостиной. Пили кофе. Смеялись. Улыбались тепло. Только Юлиана зыркнула на меня как-то осуждающе и тут же отвела взгляд.

Зато Даша была на удивление радушна. Встретила у основания лестницы, лукаво подмигнула.

— Вижу, тебе понравился подарок. — И на брошь кивнула. Я опешила. Она откуда знает вообще? Если только… Впрочем, теперь я знаю, что подарок имел совершенно другой смысл, так что помощь Даши в усмирении меня вполне оправдана.

— Понравился, — кивнула я. — Благодаря ему, я многое поняла.

— Я рада, — совершенно искренне сказала она.

Еще бы ей не радоваться! Даша столько пыталась развести меня с Эриком, и тут он сам меня бросил. Если бы я хоть немного могла разделить ее ликование…

Самое сложное — сделать первый шаг. Особенно трудно, когда при этом еще и туфли жмут, и тебе кажется, что выглядишь ты нелепо в одежде, не соответствующей твоему стилю. После разговора в кабинете на душе остался осадок из разочарования и горечи.

Эрик с Робертом стояли неподалеку и о чем-то тихо общались. Эрик скользнул по мне ничего не выражающим взглядом и отвернулся. Я решила следовать его же сценарию и не портить игру. Подошла. Попыталась сохранить непроницаемое выражение, словно мне и дела нет — ни до подарка, ни до разговора в кабинете. Забыли. Проехали. Хватит страдать.

— Уже уезжаешь? — Роб уловил мое настроение стразу. Нахмурился, и на лице отразилось беспокойство. Не за меня — за нас с Эриком. Наверное, он еще не понимает, что никаких нас больше нет…

— Прослежу, чтобы твоя невеста вещи собрала, — пошутила я и нервно улыбнулась. На Эрика взглянуть было страшно, хотя разум понимал: ему все равно, куда я еду и зачем. Лишь бы цела осталась.

Роб кивнул и опустил глаза, а я все же нашла в себе силы повернуться к Эрику.

— Я вызвала такси. В целях безопасности можешь проверить водителя. Думаю, у атли достаточно безопасно ночью.

— Хорошо, — бесстрастно ответил Эрик и взял меня под локоть. — Я провожу.

На улице разошелся ветер. Буянил, срывал оставшиеся листья с деревьев, холодил пылающие щеки. Зато дышать стало легче, хотя я жутко замерзла и безбожно дрожала, кутаясь в тоненькую курточку.

Такси уже подъехало и ждало меня у входа, отсвечивая желтыми боками. Эрик остановился почему-то на крыльце, облокотился о перила и загадочно посмотрел вдаль. Проверять таксиста не спешил, и я чувствовала себя глупо, дрожа от холода и не зная, что дальше делать. Поэтому напомнила о себе легким покашливанием.

— Он просил тебя приехать? — не поворачивая головы, спросил Эрик будничным голосом, словно уточнял мелкие и несущественные детали. Просто чтобы быть в курсе. Для полной картины.

— Он? — переспросила я, хотя прекрасно поняла, о ком речь.

— Влад.

— Я еду к Глебу, если тебе так интересно. Друзья иногда нуждаются в поддержке, особенно когда расстроены.

— И что же его так расстроило? — все так же безразлично спросил он, что вызвало во мне дикое желание устроить истерику.

Я на грани. Вокруг бушует природа, и внутри у меня все бушует — от несправедливости, собственной глупости, нежелания принимать реальность…

— Ложь, — выдыхаю шипящее. — Мы оба ненавидим ложь.

Эрик развернулся, посмотрел на меня холодно.

Чужой. А был ли когда-нибудь моим? Хоть на миг? И оттого, что я не знаю ответа на этот вопрос, обида становится еще сильнее. Царапается и жалит, словно злое насекомое.

— Ты сказала это специально?

— Да, — бросаю ему в лицо, почти уже не прячась, не скрывая эмоций. Их не удержать — они рвутся изнутри, ломая ребра, прорывая ткани. — Я все говорю специально. И делаю все, чтобы тебя позлить. Чтобы…

Я замолчала, потому что он вдруг оказался рядом. Близко. Невероятно высокий — даже в туфлях нужно голову запрокидывать, чтобы в глаза смотреть. Впрочем, мне не надо — Эрик справляется с этим сам. На щеке его ладонь, горячая, большая, от нее ползет тепло, обволакивает, дурманит. Он весь теплый, большой. И больше не холодно… Даже ветер, кажется, стих.

— Помолчи, — шепчет Эрик ласково, и дыхание его скользит по щеке, путается в волосах. Он шумно дышит. Или это я? — Просто… помолчи немного.

Молчу. Сложно говорить, когда тебя целуют. Становлюсь на цыпочки, насколько это вообще возможно на каблуках, обнимаю за шею. Крепко. Запускаю руки в волосы, стягиваю резинку, и они каскадом рассыпаются по плечам.

Радуюсь. Злюсь. Захлебываюсь восторгом.

Мира нет. Нет холодного сентябрьского ветра, каменных стен за спиной, массивных деревянных перил. Даже пол под нами будто исчез, а мы парим где-то в невесомости.

Мира нет. Неба нет. Нет таксиста в желтой с шашечками машине. Полуголых деревьев, склонившихся в поклоне старинному особняку. Низких туч, брызгающих дождем.

Только мы.

Горячие губы. Руки Эрика- одна у меня на затылке, вторая на талии. Его велюровый свитер приятно щекочет ладони. За спиной — внезапно — твердая поверхность колонны. Она ледяная, но Эрик горячий, и мне не холодно.

— Подожди минуту, — шепчет он на ухо, и я автоматически киваю. Дыхание сбивается. Кажется, я совсем разучилась дышать…

А через минуту Эрик вернулся, как ни в чем не бывало, с лукавой улыбкой на лице. Таксист медленно вырулил и скрылся за воротами.

А ко мне возвращалось сознание — медленно, вместе с ознобом, который теперь ощущался явно, и я посильнее запахнула полы короткой куртки. И обида вернулась, несмотря на то, что он вот стоит, улыбается, и вроде бы все, как я хотела и ждала…

Нет, не все! Так не поступают. Нельзя сначала оттолкнуть, затем позвать снова и ждать, что все будет, как раньше. Что забудется безразличие и цинизм, с которыми он прогнал меня.

Я нахмурилась и сложила руки на груди.

— Зачем ты это сделал?

— Поцеловал тебя или отправил таксиста? — иронично поинтересовался Эрик, а затем он примирительно улыбнулся. Той самой светлой улыбкой. От которой возвращается тепло. И пошутил: — Он мне не понравился.

— Так себе отговорка, — съязвила я.

— Такси будет ехать не меньше получаса, я могу доставить тебя в секунду. Подари мне полчаса.

Он снова шагнул ко мне. Изменившийся Эрик. Ласковый Эрик с виноватой улыбкой.

— Замерзла? — спросил, обнимая. Я невольно закрыла глаза, вдохнула его запах — карамель, кедр и пачули. Сладкий и терпкий, сильный. Так бы и обнимала всю ночь, и плевать, что ноги болят.

Но обнимать нельзя — обида все еще душит, и я уперлась ему в грудь руками, чисто из упрямства. Эрик, похоже, даже не заметил. Шепнул лишь:

— Вдохни поглубже. — А через миг мы уже были у него в квартире.

Синее на синем. И из окна темно-синим смотрит осенняя ночь. Ветер стучит в окно голыми ветвями. Комната и Эрик в ней подавляют. Полумрак или скорее полусвет, льющийся из светильников над кроватью. И сама кровать — именно здесь Гектор заставил меня выпить его. Именно здесь Эрик впервые стал другим. Здесь у меня меньше шансов сохранить остатки самообладания, внутри собираются в стаю последние крупицы злости.

— Разве ты не все сказал? — Я отступила на шаг и сложила руки на груди. Под подарком Эрика, приколотым к тонкой ткани блузы, где-то внутри, за пластом из мышц и ребер, отчаянно билось сердце. Дыхание сбилось, на выдохе обжигало обветренные губы.

— Ты ответила на поцелуй, — задумчиво произнес Эрик.

— Ты застал врасплох, — попыталась оправдаться я. Вышло фальшиво.

— Мне не хотелось, чтобы ты ехала к атли. И сейчас не хочется.

— Думаю, их дом защищен достаточно хорошо, и тебе не стоит волноваться.

— Не поэтому.

— А почему?

— Разве непонятно? — Он посмотрел на меня так, будто я не замечала очевидного, и его это раздражало. Напряженный, отчего карамельная дымка окружает его ореолом, идет рябью по воздуху, рискуя заполнить пространство просторной спальни. — Хочу, чтобы ты снова моей была. Понимаю, что глупо этого хотеть после всего, но… Есть в русском языке слово из пяти букв.

Он нервно улыбнулся, словно ему стало неловко за то, что только что сказал.

Я покачала головой.

— Когда любят, так не делают.

— Как, Полина? — Он шагнул ко мне и снова оказался близко, мне пришлось пятиться и в итоге упереться подколенными впадинами в кровать. Невыгодная позиция, отступать больше некуда.

Хочу ли я отступать? Изнутри, обжигая, слезами рвалась обида.

— Ты солгал. Там, в доме Гектора, сказал, что она… — рыдания подавить не удалось, и я всхлипнула. Казалось, не дам воли чувствам, они разорвут изнутри и оставят в груди дыру. — Заставил поверить, что любишь ее!

Эрика, казалось, даже не задело. Он пожал плечами и, не раздумывая, ответил:

— Когда мы с тобой стояли на том пустыре, который открывал портал в кан, ты сказала, что вернешься к Владу и любишь его. Я тоже тебе поверил. Так в чем разница?

Это было неожиданно, я даже растерялась. Стояла и глупо хлопала ресницами, пытаясь придумать достойный ответ. Его не было. Нечестно! Тот случай не в счет. Я ведь… я ведь… о нем думала… Разве нет?

— Я тогда тоже злился, но в итоге понял, почему ты так поступила. Это было глупо, но ты хотела мне добра. Как и я хотел сохранить тебе жизнь. Жизнь, понимаешь?! Разве что-то имело бы значение, если бы умерла? — Он глубоко вздохнул и опустил глаза. — Я бы сорвался, натворил глупостей. А кроме тебя, у меня есть еще и племя, мне нужно думать о скади. Я — вождь, Полина.

— Давай вышьем это на твоей майке! — выдохнула я остатки злости, хотя в душе поняла уже — он прав. Мне нечего ему предъявить. Эрик спасал меня, и я на его месте, скорее всего, поступила бы так же. Но обида иррациональна, а я иногда совершенно не умею контролировать собственный язык… — Не успел это повторять? Вы, вожди, думаете, мы забываем это!

Его глаза потемнели, мне показалось, что карамельная аура тоже, окутала его сгустками тьмы — беспросветной, пугающей. Руки сжали в кулаки, словно он готовился нападать. Нападать на меня.

— Я не все, Полина. Помни это!

Голос оставался спокойным, но лучше бы он крикнул, ей богу. Жар в груди тут же угас, затылок обдало холодом, а в горле застрял ком из невысказанных, обидных слов.

Я испугалась. Сильно. Впервые в жизни испугалась Эрика…

Страх вытеснил остальные эмоции, он был таким сильным, как в детстве, когда я встретилась на повороте на нашу улицу с огромной рычащей псиной. Тогда, если бы вовремя не подоспел хозяин, я могла пострадать.

Сейчас хозяина не было. Да и вряд ли Эрика смог бы кто-нибудь удержать. И так же, как тогда в детстве, не зная, куда деть собственную беспомощность, я разревелась. Села на кровать, обняла себя за плечи и плакала. А вокруг сгущалась, обволакивала, подавляла чужая аура.

Рядом со мной подавилась кровать, теплые руки легли на плечо, сгребли в охапку, приподняли, усадили на колени.

— Прости, малыш, я не хотел напугать… — Растерянный голос прячется в моих волосах, ладони неуверенно гладят по спине. А меня уже не остановить — плотина рухнула, освобождая все то, что копилось внутри все эти недели.

Боль. Обида. Разочарование. Страх неизвестности. Прошлые комплексы, от которых, казалось, я избавилась. Испуг от странного поведения Эрика.

А он словно сам испугался. Сидел, прижимал меня к себе и покачивал, как маленькую. По голове гладил, по спине, и от рук его — больших и сильных — по телу разливалось тепло. Грело. Убаюкивало. Утешало.

Слезы закончились резко, раз — и нет их. Я всхлипывала, уткнувшись Эрику в плечо. И только теперь, рядом с ним, обнимая его, вдыхая его запах, поняла, насколько мне его не хватало. Насколько жизнь без него стала бессмысленной и серой.

— Прости, — шепнул он и поцеловал меня в висок.

Поднять на него глаза я не решилась. Вцепилась еще сильнее и положила голову ему на плечо.

— Мне было больно. И да, есть разница. Тогда, у портала, я действительно сказала это. Но то были лишь слова. Ты же был с ней… и ту комнату я видела… и кровать, и…

— Полина. — Эрик слегка отстранил меня и заставил посмотреть в глаза. Покачал головой, словно я сказала огромную глупость. — У меня никогда ничего такого не было с Лидией. И с Гектором я говорил, что не стану. Пытался вразумить, а в тот день, когда ты пришла, мы договорились, что он не станет тебе вредить, даже если я вернусь. Я действительно хотел помочь Лидии, ведь она из-за меня такая. Приходил бы, навещал, но остальное… Она же безумная была, неужели ты действительно думаешь, что я мог… — Он громко выдохнул и грустно улыбнулся. — Глупенькая.

— Не было?..

Я боялась поверить. Хотела, но… Я ведь помнила: и комнату, залитую светом закатного солнца, и расстеленную кровать, и краски на полу. И Лидию, бледную, испуганную, цепляющуюся за Эрика, как за якорь. И его самого — заботливого, сильного, надежного.

— Конечно, не было.

Уверенный. В глаза смотрит. И на лице — ни тени лжи. И я снова чувствую себя дурой. Все это я время я считала, что он… а он нет… А я сама… И на Тибете, и вчера… Предательница!

— Почему ты не сказал? — вырвалось само, с обидой — теперь уже на собственную глупость. — Не пришел ко мне, не объяснил? Думаешь, я не поняла бы?

— Не поняла бы, — кивнул. Ссадил меня на кровать, а сам встал и подошел к окну. Плечи опустились, в воздухе мрачно клубилась безысходность — теперь уже его собственная. — И не поймешь. Глупо было надеяться, что прошлое можно забыть.

— Прошлое?

Я ничего не понимаю, но хочется, чтобы он говорил. Чтобы не замыкался. А он молчит. Смотрит в черноту ночи и думает о своем, а я жалею, что у меня нет дара — читать мысли. Как все было бы проще, если бы он был. И каким глупым кажется теперь мое собственное требование…

Сижу и жду, Эрик не шевелится, словно решает, стоит ли мне говорить. Светлые волосы рассыпаны по плечам, блестят и серебрятся. И я невольно любуюсь. Не хочется никуда уходить. Полчаса — это мало, остаться бы здесь навсегда.

— Все совершали ошибки в прошлом. — Он начинает говорить резко, и я вздрагиваю. — Мои нельзя назвать ошибками. Я много натворил, тебе говорили, наверное. — В голосе слышится ирония и горечь, отчего теперь уже мне хочется усадить его на колени и жалеть. — Дарья не могла промолчать. Так вот то, что тебе говорили — мелочи по сравнению с тем, что я делал. И с тем, что хотел сделать.

— Ты сорвался, — отвечаю, и голос дрожит. — После смерти мамы…

— Я стал чудовищем. И ненавидел весь мир. А девочка эта, Лидия, просто подвернулась под руку. Она была одной из, но она была особенной. Ее я ненавидел больше остальных.

— Она была похожа на Божену? — строю я догадки.

Эрик развернулся ко мне. На лице — непонятное выражение, то ли презрение, то ли жалость, то ли страх оттого, что он все это говорит мне.

— Нет, не была. Она полюбила меня. А монстров не любят.

— Ты не монстр! — Я встаю решительно и шагаю к нему. Вдыхаю карамельный запах, обнимаю за талию, и щекой прижимаюсь к груди. Его сердце стучит громко и быстро. Но обнимать в ответ Эрик не спешит.

— Вчера я снова почувствовал это — желание убивать. И сейчас чувствую. Я могу навредить тебе, Полина.

— Не можешь, — шепчу упрямо, и снова слезы текут. Горячие, крупные. Впитываются в ткань его свитера, и на нем расползается мокрое пятно. — Я не верю.

— Не тебе, так Владу. — Его голос теплеет, рука скользит по моим волосам, и я невольно жмурюсь от долгожданной ласки. — Он козел, конечно, но тебя любит. И, наверное, тебе действительно было бы лучше…

— Нет! — перебиваю я яростно и поднимаю на него глаза. — Не смей решать, что для меня лучше! Сама решу.

— Разве не решила еще? — горько улыбается, и улыбка эта значит что-то плохое, необратимое для нас. Но руку не убирает, и надежда есть.

— С чего ты взял, что решила?

— Я влез тебе в голову вчера, — беззастенчиво выдает он. — Извини.

Но в голосе раскаяния нет. Оно и понятно — ведь в голове моей вчера были весьма определенные мысли…

— О… — выдыхаю я и опускаю глаза. Щеки тут же вспыхивают, а в груди разливается стыд.

— Знаю, ты этого не любишь, но я не удержался. Свидание прошло бурно.

— Ты мог просто спросить. Незачем было лезть в голову.

— Ты сказала бы правду?

— Конечно!

— Хорошо, я спрошу. — Он приподнимает мой подбородок и фиксирует его ладонью — не отвертеться. Смотрю в глаза и замираю, как кролик перед удавом. — Когда вы менялись кеном, что ты чувствовала?

— Я… ну я…

— Тебе понравилось. — Кивает. — И вчера тебе понравилось тоже.

— Зачем спрашивать, когда знаешь ответ?

— В том-то и дело, что знаю. Всегда знал. Потому и поверил тебе на том пустыре. Потому и удивился, когда вернулся из кана, что ты живешь у скади.

— Мне было обидно, понятно! — перебила я. — Все это время. Я думала, ты спишь с другой женщиной. И мы больше никогда… и вообще…

— Знаю. Но и ты должна знать кое-что обо мне. О моем прошлом, потому что, кажется, оно возвращается. И я не уверен, что могу это контролировать.

— Эрик…

Хочется сказать правильные слова, но я не знаю правильных. Да и есть ли они? Есть я, и есть он, а еще понимание: он — тот, кого я всю жизнь искала. А прошлое есть у всех. Оно иногда возвращается, врывается в размеренную, устоявшуюся жизнь, искушает, пугает, возрождает старые комплексы. Но суть в том, что оно — прошлое. И туда, как известно, возврата нет.

Эрик хмурится и на меня не смотрит. Сомневается. И снова готов отказаться от меня — теперь уже в угоду собственным тараканам. Только вот я не готова. Я больше не ребенок и знаю: отношения создаются большим трудом. Нужно прилагать усилия, идти на уступки, быть терпимее и учиться понимать.

Поэтому я обнимаю его. Крепко. Прижимаюсь к влажному от собственных слез свитеру и шепчу:

— Мне все равно. Я люблю тебя.

Замер. Не верит. Наверняка думает, что ослышался или я соврала. Но я ведь не лгу. Действительно понимаю: он лучшее, что было со мной. А прошлое… оно и у меня есть. Зеленоглазое прошлое, заставляющее сомневаться. Только вот в жизни нужно идти либо вперед, либо никуда. Сольвейги не отступают.

— Люблю тебя, слышишь!

Он молчит еще около минуты. Дышит шумно, сжимает мое плечо, словно боится выпустить. Пальцы путаются в моих волосах, и я поднимаю голову. Хочу видеть его глаза. Нахожу. В них — надежда. И я верю — мы все переживем, со всем справимся. Мне надоело плакать и страдать.

Не помню, когда он поцеловал меня. Или то была я?

Треск одежды и барабанная дробь пуговиц по паркету. Теперь и блузу придется выкинуть вместе с туфлями. Прохладный шелк покрывала под обнаженной спиной. Горячее дыхание на ключице. Непроизвольный стон. Переплетение пальцев, жар ладоней. И карамель. Неразбавленная, сладкая, пьянящая.

— Не уверен, что мне хватит полчаса, — шепнул Эрик мне на ухо.

Мне уж точно не хватит: не то, что полчаса — жизни. И я уже никуда его не отпущу, никому не отдам. Потому что за счастье нужно бороться. Даже если бороться придется с собой.