Сказать было легче, чем сделать. Вернее, сделать было бы легко, если бы кто-то собирался избавлять меня от кена Гектора. Барт не собирался, велел стараться самой. Мол, если сделаю это, у меня будет нечто вроде иммунитета от зова ясновидца, а еще мне не причинит вреда его кен. Этому научились многие сольвейги, этому научился Влад. Редкий дар для обычного хищного. О том, почему он здесь и почему Барт открылся ему, вождь сольвейгов особо не распространялся. Сказал, что видит больше, чем любой другой из присутствующих. Знает будущее…

Он знал всех нас. То, что нас ждет или может ждать. Я не хотела спрашивать. Знание будущего никогда не приносило счастья. Я понимала, что видения Барта сбудутся, мои ведь сбывались всегда. Даже последнее — то, что легко можно было предотвратить, воплотилось в реальности. Влад, конечно, все красиво обыграл, но я так не умею.

Если пойму, что впереди только тьма — не выживу. Не смогу. А я видела тьму в глазах Барта… Далекую, сгущающуюся на горизонте неизбежность. И не хотела знать. Во всяком случае, в ту ночь.

Пробовали мы долго, часа два. Мои ладони горели, а живот болел, и я держалась за него руками.

— Связь сохраняется навсегда, — говорил Барт. — Между тобой и выпитым. Именно благодаря ей Гектор чувствует тебя. Каждый ясновидец чувствует того, кто его выпил. Видения не дают забыть…

— Видения? — удивилась я. — Но разве после этого они не…

— Нет, Полина. Они не теряют дар. Они теряют разум. Именно этого просил Херсир на горе молитв.

— Получается, они все еще могут видеть будущее… — Я ошеломленно уставилась на поверхность спальника, на котором сидела. Барт примостился на раскладном стульчике рядом. В его палатке было как всегда просторно и светло. Под куполом покачивался фонарик в резном корпусе, а на небольшом пластиковом столике притаился давно остывший чай.

— Могут. И видят. Будущее ранит их, переплетается с прошлым и настоящим, и они не могут отличить одно от другого. Им не хватает кена, ведь именно кен помогает нам управлять способностями. Ясновидцы не восстанавливаются сами, как и хищные, но они и не могут поглощать. Природа оказала им услугу — они не умирают от истощения. Но разум — плата за жизнь.

— Жестокая плата, не находишь?

Барт улыбнулся. Хитро так и в то же время мудро. В уголках его глаз сеточкой залегли морщинки, а взгляд был теплым и добрым. Его не волновали проблемы ясновидцев не потому, что ему плевать. Барт понимал, что нельзя помочь всему миру.

А я вот еще нет.

Мне казалось, если постараться, то можно изменить все вокруг. Тогда я еще не знала, что менять нужно себя…

— Смотря что ты любишь больше: свободу или жизнь.

— Ты говоришь, как Влад, — проворчала я.

— Потому что его правда мне близка. Потому что мы оба — вожди.

— Вожди, не дающие права выбора своим соплеменникам, — язвительно дополнила я.

Барт склонился ко мне, и я смогла рассмотреть темные прожилки на шоколадной радужке его глаз. От него пахло костром и мятой — Барт любил мятный чай и постоянно его заваривал.

— У тебя будет выбор. И сейчас, и в будущем.

— Тот самый, о котором ты говорил?

— От судьбы не уйдешь… — Он снова сел ровно, и мне показалось, во взгляде вождя сольвейгов мелькнуло сожаление. А может, игра теней и света — ночью им есть, где разгуляться. — Пробуй еще. Зацепи ладонью и потяни на себя — он весь и выйдет.

Если б я знала, что цеплять. Кен Гектора растворился в крови и стал частью моего собственного, а нить, о которой твердил вождь сольвейгов, я нащупать не могла. И вместо того, чтобы вытянуть кен ясновидца, выплескивала свой.

Я устала. Хотелось спать. Веки налились свинцом и нещадно слипались.

— Отдохни. — Шепот Барта влился в сознание медом, успокаивая.

Он погладил меня по плечу и вышел, не погасив свет. Свет мешал. Лился, казалось, отовсюду и слепил. Невероятным усилием я заставила себя встать и выбраться из палатки.

Звезды спустились ниже. Заполонили небосвод и прогнали облака. Небо стало ясным, туман рассеялся, обнажая траву и камни, а также силуэты гор, которые возвышались огромными глыбами и сверкали заснеженными макушками. Тишина вокруг казалась гробовой.

Почти все сольвейги уже улеглись, лишь Юлий необычно тихо сидел у костра и ворошил угли. Плечи юноши опустились, голова покачивалась из стороны в сторону, словно маятник — методично и медленно. Он даже не заметил меня, когда я прошла мимо. Люсия и Влад стояли неподалеку, у ее палатки. Он допивал вино, а она что-то шептала ему, иногда подаваясь вперед и касаясь губами щеки.

Я отвернулась и пошла в противоположном направлении. Одиночество больше не давило, наоборот, казалось благословением. Воздух пропитался тишиной — величественной и целебной. Трава все еще была влажной, но я все равно присела. Обняла руками колени и закрыла глаза…

Степь. Вокруг ничего, кроме бескрайней степи. Босые ноги приятно щекочет ковыль, а надо мной небо — высокое, темное. Несмотря на темноту, видно хорошо, и я смотрю вперед — туда, где небо касается горизонта, где полная луна уложила на землю свой сырный бок.

— Это лабиринт, — грустно говорит Лидия и садится у моих ног. Трава обнимает ее за обнаженные плечи и укачивает. — Из него не выйти, если нет света.

— Ты потеряла его, — понимающе киваю. — Эрик забрал.

— Это ничего. — Она поднимает ко мне лицо, и теплая улыбка лишает последних крупиц самообладания. Я плачу от жалости — к ней, к себе, ко всем тем, кого уже не спасти. Я плачу, а она улыбается — такова теперь наша судьба. — Ведь у тебя он есть. Ты выведешь меня.

— Я не могу, милая. Если бы могла…

Присаживаюсь рядом, касаюсь ее кожи — горячей, влажной. Туман клубится, стелется по земле, путаясь в высокой траве, оседая росой нам на плечи.

— Можешь, — кивает она и отворачивается. В ее голосе — разочарование, и я меньше всего хочу его слышать. Словно я могу помочь и отказываюсь. Словно я предательница, и не Эрик, а я самолично лишила ее мира. Я бы отдала, все отдала ей в тот миг.

Я и отдала. Не во сне — в реальности, но от этого не легче.

— Совсем измучила себя, пророчица, — говорит Влад, и я поворачиваюсь вправо. Туман вязкий, сковывает движения, и я едва могу разглядеть лицо в белесой его пелене. — На-ка, держи.

И протягивает руку. Я касаюсь, не подумав, инстинктивно. На уровне рефлексов — слушать его. Доверять. И во сне это не кажется больше таким ужасным.

И уже когда его пальцы переплетаются с моими, я понимаю, что он дает мне… Захлебываюсь, тону, а Лидия смеется под темнеющим небом, а в ее мутных глазах плескается торжество.

Меня тронули за плечо — осторожно, будто боясь потревожить. Я с трудом разлепила глаза. Лежу. Небо прямо перед глазами. Влажная трава холодит затылок. А рядом, на траве Влад. Улыбается хитро, перекинул через меня руку и сидит так близко, что даже дыхание перехватило.

Эти эмоции — последствия того сна, Полина, что же еще? Сейчас встанешь, пройдешься, и все пройдет. Все-все…

— Дожилась: спишь под открытым небом, — пошутил он, и я сглотнула.

Вопреки моим опасениям, Влад резко отстранился, поднялся на ноги и протянул руку. Оцепенение ушло вместе с ним. Ночь плевалась волшебством, белые звезды осыпали холодным светом, словно блестками. Они лежали на плечах у Влада и сверкали.

— Вставай, простудишься, — насмешливо сказал он, и я осторожно коснулась его ладони. Дежа вю. Слишком яркий, неправильный сон. Как и предположения, что бы он мог значить.

Сонливость как рукой сняло, и я поняла, что на самом деле озябла. Ночи в сентябре холодные и промозглые, хотя здесь, почти на краю света это поначалу и не заметно.

— Как успехи? — спросил Влад, пока я отряхивалась.

— Никак, — пожаловалась я. — Ничего у меня не получается, какой-то неправильный я сольвейг.

— Да брось. Не у всех получается сразу. К тому же, Гектор у тебя первый — сложно понять, где его кен, где твой. Нужна практика.

— Мы несколько часов практиковались безрезультатно. Не уверена, что у меня вообще получится. К тому же, сон этот странный…

— Сон?

— Лидия, — пояснила я. — Она часто мне снится, просит помочь. Говорит, что я могу ее вывести из тьмы, словно можно вернуть ясновидца к жизни…

— Сны тебе снятся не просто так. — Влад многозначительно посмотрел в небо, стараясь выразить безразличие. — Хотя ты права, помочь ей уже нельзя.

— Не уверена, что вообще должна ей помогать. Эрик справляется лучше…

Не знаю, зачем сказала это. Вырвалось. Обидой, жгучей, горькой, разъедающей душу. Отчаянием, сменившимся смирением. Тоской, приглушенной присутствием сольвейгов. Но я знала: как только вернусь домой, все это вернется тоже. И обида, и отчаяние, и тоска. А остаться здесь нельзя.

К тому же, меня много лет учили преданности, и сейчас, несмотря на размолвки с Эриком, я ощущала дикое желание ему помочь. Скади должны держаться вместе, иначе все это лишено смысла.

— Прекрати себя изводить, — твердо произнес Влад и снова на меня посмотрел. Одним из своих козырных взглядов, которые я никогда не выдерживала. Выдержала. Прищуриться, правда, пришлось. — Все ошибаются. Тебе повезло, что ты узнала Стеймода… таким.

— Таким?

— Спокойным, — спустя несколько секунд ответил Влад. Он будто подбирал слово, чтобы описать нынешнее состояние Эрика.

— Даша говорила, что в прошлом у него были проблемы с контролем. — Я отвела взгляд на траву. Она примялась в том месте, где я лежала. Отличный способ спрятаться в степи. И спрятать глаза.

— Проблемы — слабо сказано, — усмехнулся он. — Он был абсолютно непредсказуем. В одну секунду и улыбался, и убивал. Убивал, кстати, тоже улыбаясь. Одно время мы думали, он вообще помутился, а потом ничего — попустило.

— О… — сказала я и замолчала. Щеки полыхнули, жар поднялся к ушам, которые, наверное, безбожно покраснели. Хорошо, что ночь и волосы у меня длинные. Говорить с Владом об Эрике было жутко неудобно.

— А девицу эту я вспомнил, — как ни в чем не бывало, продолжил Влад. — Потом уже, когда мы домой приехали. Таскалась она за ним, глупая. Любовь, все дела. Нам лет по двадцать было, охотились вместе иногда. Ну вот она и прицепилась. Эрику-то что — он мужик, попользовался и выкинул. — Поймал мой возмущенный взгляд и плотоядно улыбнулся: — А ты думала, он ангел?

— Ничего я не думала, — зло ответила я. — А твое отношение к полигамии и женщинам в частности мне давно известно.

— Оно не только мое, Полина. Так устроен наш мир.

— Но не мой!

— Не твой, — кивнул. А потом, видимо, решил вернуться к теме, которую мы обсуждали: — В общем, надоела ему эта Лидия. А если провести аналогии, ясновидцы — потенциальные охотники. Охотников Стейнмод ненавидит, вот и…

— Выпил ее, — закончила я.

Слова были горькими на вкус. Правда иногда бывает такой — горькой, острой, и ее хочется запить. Вином, например, там наверняка еще осталось.

Не знаю, чего я ждала. Наверное, того, что у Эрика это вышло случайно, что он не сдержался, ведь Лидия скорее всего унаследовала способности отца. Хотелось выставить ее плохой, а его — хорошим. Не вышло. Уверена, Влад не врал. Да и зачем ему?

— Кто же знал, что папаша у нее не промах, — усмехнулся он.

— Конечно, раньше ведь проблем не возникало, — язвительно ответила я и пошла назад, к палаткам.

Влад нагнал меня у остатков костра. Юлий ушел, тишина опустилась на полянку, освещаемую лишь одиноким фонариком и тусклым светом тлеющий углей. Темнота прятала страхи и разочарования, но от себя-то не спрячешься.

— Что тебе снилось? — спросил Влад. — Вещий сны — важные знаки, и если там что-то было…

— Ничего там не было, — перебила я. — Только степь и Лидия. Ее просьбы спасти, словно у меня есть свет, и я могу ей дорогу осветить. Что-то типа того. А еще она смеялась, когда ты… — Я замолчала, но поздно. Снова сказала лишнего.

Влад отставать не собирался. Развернул меня к себе за плечи и тихо спросил:

— Я — что?

— Ничего.

— Готова пустить все коню под хвост из-за того, что ненавидишь меня?

Ирония в его голосе уверенности не придавала. Близость дурманила, словно тибетский воздух оживил проклятие, разрушенное смертью Тана. Было ли оно вообще?

— Я думала, это ты меня ненавидишь после посвящения в скади, — пробормотала я и отвела взгляд. Горячий воздух вдыхался в легкие и обжигал. И когда он успел нагреться, ведь снаружи так холодно, что кожа покрылась пупырышками. А еще дрожь по телу, предательская, которую не скроешь невозмутимым выражением лица.

— Я никогда тебя не ненавидел, Полина. Глупо было так думать.

— Моя фишечка — думать глупости.

— Вдруг тот сон поможет тебе избавиться от кена Гектора? Разве не для этого мы здесь?

— Не знаю, как один кен поможет избавиться от другого, — поморщилась я. — Ведь именно это ты делал во сне — делился со мной.

— В этом есть смысл — я ведь уже избавлялся от кена ясновидца.

— И чем мне это поможет? — нахмурилась. Взяла длинную палку и пошевелила угли в костре. Они тут же вспыхнули и выстрелили в воздух сотнями ярких искр.

— Понимаешь ли, жила помнит каждый всплеск кена. Каждое твое действие, видение или удар отпечатывается на ней навсегда. Поэтому у мужа и жены иногда бывают одинаковые умения, если изначально дар схож. Моя жила помнит, как я избавился от кена ясновидца и…

— Нет! — перебила я и отвернулась. Бросила палку, отошла в сторону. В груди клокотала злость — беспричинная, сильная. Взрывалась внутри и усиливала дрожь.

— Чего боишься? — Влад подошел ближе. Он не прикасался, но я могла ощущать его дыхание у себя на затылке. Подул несильный, но прохладный ветер, костер плескался искрами, и я, поежившись, обняла себя за плечи.

— Барт тоже избавлялся, — упрямо ответила я. Голос получился сиплым, словно простывшим. Слова чиркнули по горлу шершавыми боками.

— Барта не было в твоем сне.

— Неважно.

— Лишь бы не я? — Шепот перешел в разряд откровенного, темнота перестала быть безопасной и впустила его в мое укрытие — человека, впускать которого совершенно не хотелось. От которого остались лишь обугленные воспоминания и рваные шрамы — на теле и в душе.

— Что если так? — Усвоив истину, что лучшая защита — нападение, я обернулась и сложила руки на груди. — Твое общество приносит проблемы. Всегда.

— Видения не врут. — Он даже глазом не моргнул. И отступать, похоже, не торопился. Тридцать сантиметров — нарушение зоны комфорта. Беспокойство и страх, но отступать я была не намерена.

— Смотря как их трактовать. Помнится, Герда мне тоже снилась. Озеро. И глубина — черная, пугающая. Тогда я неправильно поняла и…

— Сколько можно?! — перебил Влад и схватил меня за плечи. Спокойствие улетучилось, меня окатило волной раздражения и злости. — Я пытался тебя спасти. Тебя! Потому что ты важна. Потому что ты должна жить!

— Мужчины, которым я доверяю, выбирают своеобразные способы меня спасти, — пожала я плечами.

— Какие были, такие и использовал, — обиженно ответил он и выпустил меня. Отвернулся, и теперь я могла видеть только спину. По спине эмоции читать сложно. — Я не думал о последствиях. Должен был, но не думал. Думал лишь о том, что если ошибусь, ты умрешь. Тебя просто… не будет. А сейчас уже ничего не исправить. — Он снова повернулся ко мне, направив на меня пронзительный, словно лазер, взгляд. — Но можно исправить другое.

— Или испортить.

— Поставишь все на кон из-за личных разногласий? Гектор обычно поступает мудрее. Хочешь, чтобы я согласился, что поступил аморально? Окей, я поступил аморально. Я часто так поступаю.

— Не только со мной. Со всеми. Делаешь, как тебе удобно, не думая о чувствах других.

— Вот как? Чем же я еще тебя задел?

— Отпусти Лару.

Вырвалось. Я не думала о защитнице атли в тот момент. О Роберте, к слову, тоже, но где-то на подсознательном уровне, наверное, мысль о них не давала покоя. О двух людях, которым не повезло родиться в одном племени, и из-за этого они не могут быть счастливы. Мелочь, которая просто не позволит им построить семью.

А может, мне просто хотелось сменить тему. Разбирать прошлые, давно поросшие мхом ошибки не было ни желания, ни сил.

— Внезапно… — пробормотал Влад и отвел взгляд. — Не думал, что тебя так волнует судьба Ларисы.

— С Ларой мы никогда близки не были, — честно призналась я. — Но Роб — хороший человек, он помог мне. А я — скади, если ты забыл.

— Забудешь тут… — усмехнулся. Горько. С примесью неизвестной мне эмоции, вычленить которую я не смогла. — Неудачный год для атли, все красивые девушки сбегают.

— Ничего, новые придут, — пошутила я. — Будто я всю жизнь об этом мечтала: Лара и Юлиана…

— Да уж, расслабиться сложно, — беззлобно пошутил он в ответ. — Хорошо, Полина, я подумаю. Нужно делать шаги навстречу и идти на компромиссы, если хотим общаться нормально. Я готов, а ты?

Я вздохнула. Ночь обволакивала покоем и заражала сонливостью. Но уснуть все равно не выйдет, особенно теперь, когда я знаю, что могу избавиться от «подарка» Гектора. И если есть хоть один, хотя бы маленький шанс, что получится сделать это сегодня…

— Сколько нужно кена?

Влад пожал плечами, стараясь выглядеть безразличным. Не только у меня иногда не выходит…

— Сложно сказать.

— Плохо. Лучше бы знал.

Он насмешливо изогнул бровь и спросил:

— Да, но что ты теряешь?

Голову. Я могу потерять голову. Ориентиров больше нет. Никаких. Вообще. Куча вопросов и стая сомнений, кружащих над ней. Выгрести бы это все из души…

Для того, чтобы чего-то добиться, нужно в первую очередь перестать себе врать. Сейчас. Здесь. Признаться себе, что плохая идея для душевного равновесия — позволить Владу делиться со мной кеном. Но в одном он прав — вещие сны даны мне не просто так.

Что я получу от этого обмена? Но главный вопрос — что потеряю?

В палатке было темно, холодно и пусто. Лишь спальный мешок на полу отсвечивал люминисцентными полосками. Не очень-то просторно, даже странно, что Влад ночевал здесь. Что он вообще жил с сольвейгами. Барт однажды впустил Дэна, но Дэн — другое, он изменился, а вот Влад… Не думаю, что такие меняются.

— Садись, — велел он и указал на спальник.

Гладкая плащовка холодила ладони. Пахло травой и печеной картошкой — даже сильнее, чем на улице. Там, снаружи, безопасно, а здесь, в замкнутом пространстве накатила паника. И я себе казалась беззащитной и маленькой. Настолько маленькой, что стало страшно.

Воспоминания. Они всегда приходят не вовремя. А ведь я думала, что давно забыла. И встречу у реки, и улыбку, и случайное прикосновение к запястью. Хотя оно наверняка не было случайным… У Влада все запланировано, выверено и для дела. Он не любит терять время зря.

Но сейчас то время «вне-атли» показалось таким настоящим, таким реальным, таким правильным. Тогда я еще не знала о том, насколько ценен мой кен, а драугр не хотел меня опустошить. Тогда я верила, что можно всю жизнь быть счастливой как в один миг — в миг, когда Влад смотрел на меня.

Он и сейчас смотрел, почти как тогда. Только счастья это не приносило. Впрочем, в семнадцать многие смотрят на мир сквозь розовые очки.

Влад молча присел рядом и скрестил ноги по-турецки. Разуться не удосужился. Спальник зашуршал, обозначая свое присутствие. В маленьком, отгороженном от внешнего, мирке каждый звук казался особенно громким. Дыхание вырывалось свистом.

— Холодно? — шепотом спросил Влад и, не дождавшись ответа, снял куртку и накинул мне на плечи.

Она пахла кожей. Костром. Его одеколоном. Чужие запахи окружили, сбивая с толку.

Я боялась. Нет, не так, как боятся смерти или чудищ из сна. Больше. Понимала, что та, кто выйдет из палатки после случившегося, возможно, уже не будет мной. Вернее, будет, но другой, и эти изменения пугали.

— Ты дрожишь… — Он коснулся моих рук. Сначала осторожно, словно боясь обжечься, а потом по-хозяйски, крепко, и принялся растирать. Руки казались ледяными по сравнению с его горячими ладонями. Постепенно тепло возвращалось, наполняло меня и расслабляло.

— Лето кончилось, — зачем-то сказал Влад, и я поймала его взгляд. Молчала. Слов не было, они испарились, развеялись с дымом костра, оставшегося снаружи. — Если будешь прятаться, ничего не выйдет.

— Я не… — Голос сорвался, охрип, и я прокашлялась. — Я не прячусь.

— Хорошо.

Он не предупреждал. Все случилось резко и неожиданно. И следующий выдох вырвался стоном. Я слишком расслабилась, чтобы закрыться, ванильный кен проник под кожу. Опьянил. Сбил с толку.

И подумать бы о том, что я обещала себе когда-то. Не впускать. Не забывать. Не доверять больше. Думать совершенно не получалось. Мысли спутались клубком пушистых ниток и рвались при попытке их распутать. Эмоции стали ярче. Страх растворился в удовольствии, ладони горели от прикосновений, голова кружилась.

— Если ты будешь делать так, я не смогу тебе помочь, — шепнул Влад мне в ухо, и я вынырнула в реальность. Реальность тоже была туманной, пропитанной ванилью. Я поморгала и мотнула головой. Тут же поняла, что, как в пошлом любовном романе, кусаю губу.

Стало стыдно, уши полыхнули, а Влад улыбнулся.

— А ты думала, будет как? Со мной?

— Чего? — резко спросила я и расцепила ладони. Стыд множился сожалением — не стоило соглашаться.

— Ну, с Эриком было проще — он сразу тебя к себе привязал… так.

— Эрик мне жизнь спас, — возразила я. — Не нужно сравнивать.

— Что ж, возможно, сейчас своим кеном я спасаю его жизнь. Какая ирония судьбы, ведь тебе понравился… процесс.

— Прекрати!

— При обмене нельзя спрятаться, Полина.

— Я не прячусь. Я не… — выдохнула. Ночь плескалась темнотой и пачкала кожу, одежду, оставляя видимыми лишь силуэты. Дышать было трудно, внезапно стало жарко и захотелось наружу — на улицу, под небо с крупными звездами, а лучше войти уйти в горы и прятаться там в какой-нибудь пещере. Лишь бы не здесь… не так… не с Владом. Но я слишком долго убегала, чтобы позволить себе такую роскошь. А сейчас, после случившегося, врать себе не имело смысла. — Что ты хочешь услышать? Что у меня есть к тебе чувства? Они есть. Было бы странно, если бы не было, после всего… после всех лет, что мы прожили в одном доме. Но это ничего не меняет.

— Это меняет все! — выдохнул он яростно и взял меня за руку. От прикосновения последние капли самообладания таяли на глазах. — Для меня.

— Ты можешь надеяться на что угодно, я не могу запретить. Не знаю, что будет завтра, знаю одно: мы верим в то, во что хотим верить. Я верю, что нужно думать сейчас о том, как помочь Эрику. Понимаю, для тебя это неприятно и, возможно, больно, но иначе нельзя. Ты знаешь правила игры, ты играешь в нее столько лет. И сам учил, что нужно быть преданной племени. У меня оно есть. Я — скади, Влад. Этого не изменить. Эрик — мой вождь. Я устала от игр, и больше не буду играть в них. Ни с тобой, ни с кем-то еще.

— Боишься поверить, что я не играю… — Он склонился совсем близко, я могла почувствовать его дыхание на коже. — Почему ты даже не даешь мне шанса доказать?

— У тебя было множество шансов. Может, стоит дать шанс мне решить что-то самой?

Влад на удивление спорить не стал. Кивнул и серьезно сказал:

— Хорошо. Ты чувствуешь его здесь? — Положил руку мне на живот и добавил: — Мой кен?

Чувствую ли я его? Да он, вероятно, шутит! Я теперь его везде чувствую, не только в жиле. В венах. В крови. На коже. Он впитался и стал частью меня. Выгнать бы. Вытравить. Вернуться домой и обо всем забыть. Гектор не собирается меня убивать, Владу он обещал не причинять зла, так зачем все это?

Словно прочитав мои мысли, Влад сказал:

— Поможешь себе, научишься помогать другим. Это важный дар, Полина, так что постарайся почувствовать его.

Другим. Мирослав тоже в опасности. И если он все еще жив, я должна сделать все, чтобы помочь.

Кивнула.

— Отлично. А теперь отпусти его, позволь ему вести тебя. Отдели кен Гектора. Он серый, без запаха и вкуса.

Серый. Клубится в жиле, распространился по организму ядом, врос невидимыми щупальцами в плоть, просочился в душу. Черт, я никогда его не выгоню!

— Справишься, — подбодрил Влад, и ухо приятно защипало от его дыхания. Он взял меня за руку и положил ладонь туда, где только что лежала его собственная — мне на живот. — Помнишь, как прогоняла нали? Сделай то же, только позволь своему кену вытянуть это из тебя. Просто тяни.

Тянула. Открыла ладони, подцепила серую массу и рванула…

Боль ослепила. Сначала резануло жилу, живот скрутило, а перед глазами поплыли багровые круги, и я закрыла их. Боль юркими змейками поползла вверх, к легким и сердцу, и вниз — к паху и ногам. Она просочилась в руки, начиная с плечей и вниз, к ладоням, сводя тело судорогой, лишая самообладания.

— Больно… — простонала я и попыталась отнять руку от живота. Влад не позволил — прижал еще сильнее, почти вдавил и приказал:

— Не смей! Продолжай.

Продолжала. Вернее, продолжало тело, разум ведь отключился. Боль стала частью меня, растворила в себе, и меня не стало. Совсем. От меня осталась ладонь и жила, выталкивающая кен ясновидца. Он цеплялся, словно паразит, и выходить не хотел. Шипел, плавился, переплавляя меня, заставляя кричать от боли.

Я кричала. Кусала губы до крови. Билась в конвульсиях, а Влад держал меня, обнимая за спину, и шептал что-то ласковое, ненавязчивое. Мне было все равно. Хотелось его прибить. Ударить, чтобы замолчал. Лишь бы прекратить это, прекратить боль…

Не знаю, сколько это длилось — несколько минут, часов или же вечность.

Сначала возвратились запахи. Дым костра. Мускус. Ваниль. Потом звуки — прерывистое дыхание и шепот. Затем, постепенно, начиная от кончиков пальцев, мелкими покалываниями, вернулись ощущения собственного тела.

— Больно, — повторила я. — Ты не сказал, что будет так больно.

— Не сказал, — спокойно ответил Влад и поцеловал меня в висок.

— Ненавижу тебя!

— Разве ты не этого хотела — свободы? — иронично спросил он, и я выдохнула.

Свобода. Она всегда дается слишком тяжело. И за нее всегда приходится чем-то расплачиваться: раздирать тело на части или же принимать в жизнь одиночество. Одиночество больше не пугало. Стало все равно…

Свободна. Во мне больше нет отравы. Я вольна делать, что хочу. Но хочу ли я?

Хочу. Но вовсе не одиночества. Ваниль все еще плескалась в венах — Влад переборщил. Впрочем, он никогда не делает ничего просто так.

— Тебе было так же больно? — спросила я и повернулась к нему. Тут же об этом пожалела. Он слишком близко. Сидит серьезный и смотрит — не в глаза, на губы. И от взгляда этого тело снова цепенеет. Его кен все еще говорит во мне. Определенно он, что же еще?

— Не так же — у меня гораздо дольше не получалось, — ответил он тихо.

— О… — вырвалось у меня. Я попыталась отвернуться, но он не позволил. Сжал мой подбородок и потерся носом о мой нос.

— Хочу свое «спасибо», — прошептал, едва касаясь губами моих губ. — Я же всегда поступаю аморально…

Целовался он все так же хорошо. Наверное, это как с ездой на велосипеде — нельзя разучиться. И волосы все такие же мягкие, разве что спутались немного.

Ощущения на грани эйфории и безумия. Шорох спального мешка. Твердая поверхность под спиной. Прохлада на плече, с которого сползла куртка. Стон — непроизвольный, который и хотелось бы сдержать, да не вышло. Тело после избавления от кена Гектора отказывалось подчиняться напрочь. Вернее, оно подчинялось, но не мне…

— Какое искушение прикоснуться к тебе сейчас, когда ты так хочешь этого, — шепнул Влад мне в самое ухо, рождая миллиарды мурашек. Они поползли от шеи к затылку и вниз — по позвоночнику. — Как остановиться, когда это — единственный момент, когда я смогу убедить тебя?

— Влад, я…

— Нет, молчи! — Указательный палец лег мне на губы. — Ты ведь отправишься спасать его, верно? Ты всегда всех спасаешь… Но сегодня, здесь никого спасать не нужно. Просто позволь себе наделать немного ошибок.

Если бы он не остановился, я бы их наделала. Много. Тех, о которых потом сожалела бы. Я даже понимала это и все равно обнимала. Закрывала глаза и наслаждалась теплом. Тем, о котором забыла. Законсервировала в памяти с пометкой «не вскрывать». Вскрыла. Вспорола консервную банку забытых эмоций и выпустила их на волю…

И да, я не остановилась бы на полпути. Я вообще забыла, что это такое — останавливаться. Если бы он не… если бы…

Влад разорвал поцелуй. Укутал меня курткой. Уткнулся лбом мне в лоб и закрыл глаза.

— Я никогда не перестану бороться, — шепнул. — Слышишь, никогда!

Поразмышлять над его словами не вышло — усталость взяла свое, и я уснула. Сквозь сон почувствовала, как меня бережно сунули внутрь спальника, затем снова обняли и застегнули молнию.

Снов не было. Не было тревожных, будоражащих видений и туманных намеков. Только темнота — теплая и уютная. И покой.

Проснулась я далеко за полдень. Выбралась из мешка, расстегнула палатку и вдохнула свежий, ароматный воздух неизведанного края. Туман рассеялся, и долина заиграла новыми красками, очаровывая. Ржавая трава от ветра шла волнами, льнула к земле и наползала на низкие холмы неподалеку. Прямо за ними, на горизонте бледными макушками горы цепляли облака. А в другой стороне с линией горизонта целовалось озеро. Зеркальная гладь воды изредка покрывалась рябью, словно морщилась от яркого солнца, застывшего в зените…

Жизнь в поселении кипела. Горели костры, готовилась еда, со всех сторон слышался гомон и смех. Уютно. Ну, если не учитывать вечные миграции.

Внезапно захотелось домой. Обнять Алана, вдохнуть молочный запах его макушки, выпить с Элей чаю на кухне. Выслушать жалобы Томы на Дашу. Сказать Роберту, что не все потерянно. Влад ведь обещал подумать…

Воспоминания о сегодняшней ночи вызвали стыд. И вроде как я свободна уже, никому ничего не должна, а все же… Понимала, что в том поступке было мало правильного. Ошибка. Влад полагает, я считаю все, что было между нами ошибкой. Или то, что может быть.

Но ведь ничего не может быть, верно?

Нет, не о том ты должна думать, Полина! Теперь, когда кен Гектора больше не угроза, нужно решить, что делать дальше. Глупо будет просто прийти к нему и заявить: «В тебе нет власти надо мной», как в отечественном фэнтези фильме. Пафосно и ничего мне не даст. Ничего не даст Лидии…

Ее мутные, несчастные глаза преследовали меня. Она просила помочь. Но чем? Черт, чем я могу помочь, когда сделанное — необратимо?!

Ответ пришел сам — холодный, логичный, с привкусом приговора. Отдать ей Эрика. Отказаться от надежд и оставить Гектору право управлять им. Снова соврать. От этих мыслей настроение тут же испортилось, и прекрасные пейзажи больше не радовали.

Ну, почему мы рождены такими? Монстрами, которые причиняют боль, забирая у ясновидцев самое ценное? Почему, чтобы жить, нам нужно отнять жизнь? Кто придумал такую справедливость? И главное — как я смогу с этим жить. Как смогу смотреть на соплеменников, когда видела Лидию во сне? А ведь каждый из них питается, пусть нечасто, но все же…

— Ты весьма своеобразно сбежала вчера от наших занятий. — Барт подошел так незаметно, что я подпрыгнула от неожиданности. Выглядел он замечательно — сразу видно, что выспался и уже позавтракал. — Бессонная ночь?

— Наполовину, — уклончиво ответила я. — Да и не сбежала я. Главное ведь — результат, верно?

— Верно, — кивнул. — И как чувствуешь себя теперь?

— Не сильно отличаюсь от «тогда», — поморщилась я.

— А вот и отличаешься, — загадочно возразил Барт и посмотрел куда-то в сторону. Я проследила за его взглядом и краем глаза заметила, как Алеша и Кшиштоф — один из провидцев сольвейгов — завели в палатку незнакомого щуплого парня. — Не желаешь ли немного позаниматься перед завтраком?

— Позаниматься? Чем?

— Увидишь.

Барт взял меня за руку и увлек к той самой палатке.

Внутри было светло. Под куполом качалась задетая чьей-то головой лампочка на длинном проводе. На кушетке сидел тот самый щуплый и затравленно смотрел на нас с Бартом. Леша и Кшиш держали его с двух сторон за плечи, словно несчастный мог вырваться и крушить все вокруг.

Крушить он вряд ли собирался, а вот убежать мог. В его глазах, похожих на глаза испуганной лани, читалась паника.

— Ясновидец, — шепнул мне на ухо Барт. — Его выпили вчера.

Ну вот, снова. Зачем мы здесь? Чтобы я посмотрела на него и уверилась: хищные — чудовища? Люди, которых я люблю, которым доверяю. Глеб. Ира. Влад. Эрик…

Алан.

Нет-нет, нельзя! Нельзя так думать о сыне!

— Зачем?.. — шепотом спросила я, невольно отступая назад, ближе к спасительному выходу, ближе к миру, к которому я привыкла. Но Барт лишь ухмыльнулся и подтолкнул меня вперед. Туда, где сидел человек без разума.

Он боится. Почему он боится? Ведь ему уже нечего терять.

— Присядь, — велел мне Барт и указал на место у ног ясновидца. Леша свободной рукой заботливо поставил для меня раскладной стульчик и робко улыбнулся. Я послушно опустилась на стул, на плечо мне легла тяжелая рука вождя сольвейгов.

— Хищные пьют их, и ясновидцы сходят с ума, — продолжил Барт. — Теряются между прошлым и будущим, не могут отличить видений от кошмаров, путаются в собственном разуме. Почему?

— Потому что им нужен кен, чтобы читать будущее, — тоном примерной ученицы ответила я. Ясновидец несколько раз конвульсивно дернулся и затих в руках держащих его сольвейгов.

— Правильно. Но что если вернуть им кен?

— Вернуть? Но ты говорил…

— Забудь все, что я говорил! — перебил он. — Я глуп. Мы все глупы, но мы можем научиться.

— Научиться чему? — заворожено спросила я, наблюдая, как Кшиштов сильнее сжимает плечи юноши, а Алексей приподнимает ему свитер. Живот ясновидца был белым, покрытым редкими волосами и с лиловым шрамом справа. Наверное, недавно аппендикс вырезали. И не только аппендикс.

Барт взял мою руку и бесцеремонно прислонил ладонь к его животу. Ясновидец застонал и снова дернулся, но мужчины крепко держали, и он уставился на меня безумными глазами.

— Не смейте, я принц! — выкрикнул истерично, и от неожиданности я отпрянула.

— Не бойся, Полина, — ласково успокоил Барт, возвращая мою руку на место. — Он не кусается.

— Ты поплатишься! — зло выдохнул юноша прямо мне в лицо. — Он видит тебя. Он плетет паутину, и скоро ты в нее попадешь. Он знает тебя, знает, где ты…

— Уже нет, — прошептала я, понимая, что плачу. Горячие слезы текли по щекам и капали на куртку.

— Чувствуешь его жилу? — тихо спросил Барт.

Я кивнула. Чувствую. Пуста. Сухая, как земля в зной. Потрескалась и болит. Постоянно болит от вечного голода, который не утолить.

— Пуста, — прошептала я, глотая слезы.

Барт присел на корточки рядом со мной и уверенно сказал:

— Так наполни!

— То есть как — наполнить? — опешила я и забрала руку. Ясновидец облегченно выдохнул и уставился на Барта ненавидящим взглядом. Тот не смутился.

— Очень просто. Дай ему свой кен, Полина.

— Разве такое возможно? Разве я… могу?

— Попробуй и увидишь.

Попробовать-то можно, только что это даст? Впрочем, Барт бы не стал просто так предлагать…

Ладонь вернулась на место. На юношу я не смотрела, не выдержала бы страха и отвращения в глазах. Закрыла глаза. Сосредоточилась. Есть только я и кен, а еще пустой сосуд, который нужно наполнить. Просто наполнить, чтобы пустым не был. Жила взволновалась, запахло ванилью — все же кен Влада еще влиял на меня. И все случившееся ночью — результат этого влияния. Мне не стоит переживать, совсем не…

Ладони открылись, и кен потек наружу. Туда, где истрескавшаяся, голодная жила уже ждала. Она поглощала его жадно, шипя и требуя еще. Я буквально чувствовала ее перекошенный от неожиданного удовольствия рот. Конечно же, у жил не бывает рта, но если бы был, то выглядел бы так, как я его себе представила — сумасшедший оскал голодного животного, которому дали пищу. И вот оно хватает еду без разбора, чавкает и глотает, не пережевывая.

Правда, кен жевать не надо…

Голова закружилась, во рту пересохло, и Барт осторожно отнял мою ладонь от живота ясновидца. Я открыла глаза и встретилась с глазами юноши…

Молчит. Смотрит на меня недоуменно, настороженно. И вроде как нужно бояться меня, но не боится. Я в нем. Буквально чувствую, как больная жила оживает, как затягиваются раны и разглаживаются рубцы. Как свет поднимается вверх — к груди, а от нее к подбородку и окутывает голову сиянием.

— Ты… кто? — шепчет он, и я улыбаюсь. Слезы все так же текут, теперь уже больше, что я едва различаю черты его лица. Все как в тумане, и мне… хорошо.

— Полина, пророчица скади, — говорю, но он не верит. Качает головой и обращается к Барту:

— Так не бывает.

— Все когда-нибудь бывает впервые, — улыбается он, и счастье наполняет меня так же, как только что наполнилась жила ясновидца.

Я столько лет страдала от осознания собственной сущности, а теперь поняла, что на самом деле означает быть сольвейгом.

— Иди, — покровительственно велел Барт ясновидцу. — Иди с миром. Дэн проводит тебя домой.

Юноша прищурился, подался вперед. Леша с Кшиштофом больше не удерживали, и он оказался лицом к лицу с Бартом.

— Ты ведь знаешь, верно? Знаешь, что с тобой будет?

Барт кивнул, но ничего не ответил.

— Но… зачем?!

— У каждого свой путь, — спокойно произнес вождь сольвейгов и поднялся. — Это — мой.

— А ты… — Ясновидец перевел взгляд на меня и улыбнулся. — Тебе раскрасят руку. Совсем скоро.

— Необязательно, — буркнул Барт и поднял меня тоже.

Мы вышли из палатки. Свет ослепил. Солнце сверкало, разливая по небу тепло. Оно стекало оттуда, падало нам на плечи и впитывалось в кожу. Тепло. Счастье. И хочется улыбаться, но я все еще плачу.

— Понимаешь теперь, кто ты? — ласково спросил Барт, вытирая слезы с моих щек.

— Но как… и почему сейчас? Разве раньше ты не… То есть я хочу сказать…

— Сольвейги одиночки, — перебил он. — Мы всегда находим детей, когда они только появляются на свет, и забираем их. Родители не против, потому что сольвейгу опасно во внешнем мире.

— Меня не нашли.

— Не нашли, — кивнул. — Позже уже, когда ты в беду попала, я тебя увидел… И Люсия. Она тоже жила во внешнем мире некоторое время.

— Как это связано с ясновидцами? С тем, что мы можем… что умеем… лечить их?

— Ты рождена в своем племени не зря, — улыбнулся Барт и подставил лицо небу. Солнечные лучи путались в его темной бороде, и она отсвечивала рыжими бликами. — Кровь не обманешь, как и жилу. Часть тебя всегда будет атли, Полина, в какое бы племя ты не вошла. Те сольвейги, которые живут здесь, у них тоже есть племена. У меня есть. Я нашел его недавно, тогда и понял, на что способен сольвейг, если придет к истокам. И то, что случилось этой ночью — именно этой ночью, ни ранее, ни позднее — именно это открыло твой дар. И будет открывать каждый раз, когда Влад будет давать тебе кен.

— То есть все потому, что мы… — Я не договорила. Зажала рот рукой и всмотрелась в довольное лицо вождя сольвейгов. Искала признаки лжи или лукавства. Не нашла.

— Я отыскал своего вождя совсем недавно, — совершенно серьезно сказал он. — Совсем еще мальчишка, ему семнадцать, но толковый. И сильный. Я делился с ним кеном, он — со мной. А потом мне приснился сон, что я могу вернуть ясновидцу сущность. Я попробовал — получилось. Тогда я понял, почему, и отправил Люсию в Канаду.

— То есть каждый из нас может, если найдет свое племя?

— Каждый. Но дело в том, что некоторых племен давно уже нет. Охотники буйствовали в войну… А некоторые сольвейги отреклись, чтобы уйти, и путь домой им закрыт.

— Поэтому ты общаешься с Владом? Потому что если я буду с ним… если мы…

— Не только поэтому. Наш мир меняется, Полина. Боюсь, скоро случится нечто пострашней любой войны. Сольвейги уже не смогут прятаться, как раньше. Нужно держаться ближе друг к другу, ближе к истокам, иначе не выживем. Я хочу знать, что ты в безопасности, а Влад сможет защитить тебя.

— Я скади, — нахмурилась я. — Влад больше не обязан этого делать, у меня другой вождь — Эрик.

— Я вижу тьму рядом с ним. Она в нем самом, и это плохо. Если не удержит, не справится с собой, станет опасным противником. В первую очередь для тебя.

— Нет. — Помотала головой. — Эрик не причинит мне вреда. То, что он с Лидией… это ради меня — чтобы я жила. Он сильный, даже Герда с ним не справилась.

Барт покачал головой и склонился ко мне. От движения этого, в котором было все — и недоверие, и страх, и предчувствие беды — затылок обдало холодом. Даже солнце, обливающее нас теплом, тепла уже не давало. Только свет — холодный, пронизывающий. Я вздрогнула.

— Уверена, что это благо?

Я тряхнула головой, стараясь избавиться от навязчивых мыслей, рожденных словами Барта. Эрик сильный. Настолько, что если разозлится, то я не смогу… не выстою, когда он направит эту силу против меня.

Но ведь он не станет. Зачем? Я — скади, а скади он бережет…

— Ясновидец сказал, мне разукрасят руку, — выдала я первое, что пришло на ум. Хотелось сменить тему, уйти от неприятных вопросов, чтобы не рождать новые сомнения. Сомнения мне сейчас ни к чему. — Что это значит?

— Не знаю. Знаю лишь, что это опасно для тебя.

— А ты? Что он говорил тебе?

— Мои испытания не должны волновать тебя, Полина, — по-доброму улыбнулся он и обнял меня за плечи. Тепло вернулось, как и ощущение умиротворения после случившегося. — Особенно до завтрака.

Я так и не смогла нормально поесть. Нет, меня ничего не угнетало, просто перед глазами все еще стоял тот самый ясновидец. И взгляд его, сначала замутненный безумием, а затем чистый, светлый, въелся в душу, рождая новые мысли, от которых внутри плодилось смятение.

И сразу вспомнился сон. Лидия. Ее рассеянная улыбка и смех, когда Влад делился со мной. Она видела будущее. Знала. Говорила со мной во снах, потому что иначе поговорить не могла.

До вечера я просидела одна, на большом камне, впитавшем тепло солнечного света, и думала о своем.

Долго смотрела на закат, растекающийся по небу красным заревом, окрасивший белые кончики гор. Озеро блестело розовой рябью вдалеке, напоминая о моей личной хельзе, где я впервые увидела Барта.

Сольвейги готовились ко сну. Мыли котелки, гремели ложками, смеялись и подпевали песням, льющимся из проигрывателя. Люсия танцевала. Ее волосы горели в закатном солнце, превратившись в огненную гриву.

А я размышляла о том, что новый дар принесет мне. Все мы — хищные, ясновидцы, охотники, Первозданные и даже драугры — всего лишь энергетические сгустки, окрашенные в разные цвета. В конце концов, все мы просто люди, не стоит забывать об этом.

И я точно знала, что сделаю завтра, когда мы вернемся. Хорошо здесь, среди сольвейгов, где не нужно задумываться о плохом и где можно просто жить. Но мое место там, в трудном, тяжелом мире, полном подножек и шипов. Там мой сын, семья, которую я полюбила. Люди, нуждающиеся во мне. Барт был прав, когда говорил, что мое место там. А здесь… Здесь я могу отдохнуть, набраться сил, ведь сольвейги быстрее восстанавливаются среди своих.

— Ведешь себя, как отшельница. — Влад присел рядом, на медленно остывающий валун и посмотрел вперед — туда, где солнце уже почти скрылось за горбами гор, а остатки его стекали за горизонт лиловыми разводами.

— Думаю, — ответила я. — Нужно решить, что делать дальше.

— А разве это не очевидно? Возвращайся, живи своей жизнью. Гектор больше не навредит.

— Он не враг, — возразила я. — Просто… отчаялся.

— Какая разница, что толкает на убийство — ненависть или отчаяние? Какая разница для жертвы?

— Я не жертва. Больше нет.

— Не за что благодарить, — улыбнулся он и прищурился, как довольный кот на солнышке. — Рад был помочь.

— А еще поможешь?

Кажется, я заинтересовала его, потому как он перестал пялиться на горы и повернулся ко мне.

— Я сегодня спасла человека. По-настоящему спасла, вернула его. Барт не говорил?

Влад покачал головой. Не знает или скрывает, что знает? Впрочем, какая разница?

— Я сделала это благодаря тому, что мы менялись вчера. Вернее, что ты… — Вздохнула. Внезапно стало тяжело с ним говорить, ведь я собиралась попросить о том, о чем никогда не думала, что попрошу.

— Ну, спасать тебе не привыкать, — многозначительно усмехнулся он и добавил: — Хочешь спасти еще одного?

— Хочу, — кивнула.

— Тогда отрекись и стань снова атли, — бессовестно пошутил он.

— Очень смешно, — пробормотала, но улыбки сдержать не смогла. — Мне нужен твой кен. Ну, чтобы спасти еще одного. Не тебя! — добавила, видя, как приподнялась в удивлении его бровь.

— Ммм, я знал, что тебе понравилось, но чтобы настолько…

— Перестань! Я серьезно. Мне нужен твой кен, чтобы вернуть Лидию.

— Вернуть?

— Наполнить ее, чтобы она нормальной стала. Именно об этом она просила во сне. Это то, что я могу. Ну когда… твой кен во мне.

— Новый дар, — понял Влад и снова отвернулся. Энтузиазма при этом у него поубавилось и довольным он не выглядел. Странно, мне казалось, как только я скажу, в его голове тут же сложится четкий план, как меня можно использовать. Например, восстанавливать ясновидцев для дальнейшего… Нет, не хочу об этом думать!

— Ты поможешь? — осторожно спросила я, стараясь прервать его мыслительную цепочку.

— Нельзя, чтобы об этом даре знали. Не там, где охотники торгуют кеном. И не Гектор, потому что он может использовать это для помощи своим. Использовать тебя.

— Я не позволю себя использовать, — твердо сказала я. И добавила уже тише: — Эрик не позволит.

— Вот как? И где он сейчас — твой Эрик?

— Прошу, не начинай, — поморщилась я и соскользнула с камня в прохладную траву.

— Я о том, что тебя не будут охранять круглые сутки, Поля. А с твоей способностью находить проблемы на свою пятую точку…

— Просто помоги, — перебила я. — Сам говорил, сны мне просто так не снятся. Ты же тот вождь, у которого была пророчица. К тому же… ты ведь хотел, чтобы я ошибок своих наделала! Вот — делаю.

Влад вздохнул, около минуты раздумывал, а затем кивнул.

— Хорошо.

И взял меня за руку.

Солнце окончательно село, и небо окрасилось ночью. Дневные звуки стихли, остался лишь стрекот цикад и звезды. Тишина. Мы. И беззащитность, которую я чувствовала всякий раз, когда открывалась Владу.

Но в этот раз можно и потерпеть. В этот раз все это для благого дела.