Диана

— Рабыня. Рабыня…

Я нахожусь в кромешной тьме, но голос моего Господина вытаскивает меня из окружающей пустоты. Его голос звучит требовательно, достигая того места, которое я не хочу чувствовать. Место, в которое мне страшно снова впускать эмоции. Ноющая боль в груди кажется такой сильной, но я хочу заткнуть ту дыру, которая находится внутри меня. Ту, что появилась, когда я потеряла семью.

— Господин? — я возвращаюсь, страх становится сильнее, медленно распространяясь по моей коже. Найти его, будет означать, что я спасена. Так или иначе, я знаю это, даже если мне это и не нравится. Но если он останется безразличным… я здесь в ловушке. Потерянная в пустоте, которая готова проглотить меня целиком. Я чувствую это. Чувствую давление темноты, которая сгущается. Она хочет меня. Хочет удержать меня здесь навсегда.

Я с трудом сглатываю, заставляя свои ноги двигаться, пока пытаюсь подняться.

— Господин? — я громче зову его по имени, а в душе ощущаю, будто мчусь сломя голову, но в то же время не могу сдвинуться с места. Неопределенность делает меня раздражительной, будто какой — то монстр может выскочить из глубин моего личного кошмара и утащить меня обратно, навечно.

— Рабыня.

Он так близко. Я пытаюсь почувствовать ногами твердую почву, которая должна находиться подо мной. Головокружение настолько сильное, что я теряюсь в пространстве.

— Господин! — я кричу так громко, как только могу. Страх покрывает каждый дюйм моей кожи, и я почти могу почувствовать его запах. Плотная темнота вокруг меня начинает атаковать мое тело, заполняя собой рот и нос до тех пор, пока я не могу больше дышать. Я ничего не могу сделать, лишь пытаюсь добраться руками до лица… но я не двигаюсь. Она проникает в меня, и я не в состоянии ее остановить. Боже, я принадлежу ей — она во мне. Мы одно целое, или быстро становимся им.

— Рабыня.

В мои легкие поступает прохладный воздух. Он не такой плотный или вязкий, как предыдущий. Я делаю судорожный вдох, и мои глаза распахиваются, в то время как реальность и вымысел сливаются воедино. Каждый дюйм моего тела начинает дрожать, когда я встречаюсь взглядом с Господином, который сидит на кровати рядом со мной. В комнате полумрак, и тени на его лице пугают меня почти так же сильно, как кошмар. Я не понимаю, что происходит. Не могу избавиться от тьмы и в испуге дергаю манжеты. Моя голова пульсирует, а язык во рту ощущается распухшим и сухим.

— Посмотри на это. Ты жива.

Я моргаю. Один раз. Второй. Мои воспоминания возвращаются расплывчатыми и сумбурными образами, как домино, падающие друг на друга. У меня кружится голова, а мой разум словно в тумане.

— Я не умерла? — мне приходится прочистить горло из — за ощущения, похожего на сухость во рту, но в миллион раз хуже. Так вот откуда взялось это удушье, которое было в моем кошмаре. — Воды? — выдавливаю я.

Господин приподнимает мою голову рукой и прижимает к губам стакан. Я делаю большой глоток, не заботясь о потоке воды, который стекает по моему подбородку, спускаясь к груди. В любом случае я чувствую себя обезвоженной, словно выжатый лимон. Что, черт возьми, он мне дал? Я знаю, что спрашивать бессмысленно. Он не ответит мне сейчас, точно так же, как не сказал перед тем, как я потеряла сознание.

Я отстраняюсь и тяжело дышу, он отпускает меня и ставит стакан обратно на тумбочку. О чем я думала? На меня обрушивается слишком много противоречивых вопросов. Он злится, что я выплюнула таблетки? Что я струсила перед смертью, свидетелем которой он с нетерпением хотел стать? Вот что ему нужно, не так ли? Наблюдать, как люди умирают? Они не приезжают сюда, если им это не нужно. Мой мозг отключается, когда до меня доходит смысл его слов. Он сказал, что хочет сохранить меня, не так ли? Что его имя на моем животе… подтверждает, что я принадлежу ему?

Я нервничаю, но позволяю нашим глазам встретиться. Он продолжает смотреть. О чем он думает? Это имеет значение?

— Могу я уйти домой, сейчас?

Тишина.

— Я знаю, что ты хотел меня убить…

Прежде чем я успеваю сказать что — нибудь еще, его рука с хлопком закрывает мне рот. Я чувствую на языке капли крови, и слезы застилают мои глаза. Чистая ярость, которая светится в его взгляде, вызывает приток влаги. Меня охватывает страх, но я пытаюсь сдержать полноценные рыдания. Меня переполняют эмоции, и я не могу их отключить, как обычно поступала в таких случаях. Скорее всего, это связано с препаратом, который он дал мне.

— Никогда. Так. Не. Делай… Не предполагай, будто знаешь, чего я хочу. Никогда. Ты хотела убить себя, иначе бы не приняла те таблетки. Выбор был твоим и только твоим. И за то, что ты винишь меня, тебя ждет наказание.

— Но… — я широко распахиваю глаза, мой голос приглушен его ладонью. Паника призывает меня начать двигаться, чтобы выбраться из — под его руки. Я знаю, к чему это приведет.

— Я не хочу слышать ни одного возражения. Поэтому я должен быть уверен, что этого не произойдет.

Я пытаюсь уклониться от красного шарика. Это заставляет его сжать пальцы на моих щеках. Я кричу от боли, и это позволяет ему заткнуть мой рот кляпом. Ему сложно застегнуть крепление, но через несколько секунд он справляется.

— Вот, — он встает, обходит меня и хватает хлыст. Я не могу помешать своей киске, которая тут же становится мокрой. Это не поддается контролю, поэтому мне хочется заплакать еще сильнее. Это все неправильно. Бл*дь, меня убивает чувство вины. Почему я не умерла? Почему я заставила себя выплюнуть таблетки?

Я знаю, почему.

Потому что я хочу жить. Часть меня ненавидит его за это. Но пламя, которое он пробудил, растет. Оно ярче, чем когда — либо, учитывая мои желания. Не только боль, но и удовольствие тоже. Он заставил меня почувствовать себя желанной, даже если использовал мое тело для своих собственных садистских наклонностей. Были моменты, когда возвращалась прежняя я. Мне бы хотелось избежать тех чувств, которые появлялись после секса, но я не могу отрицать того, что мне было хорошо. Я хочу большего, несмотря на то, что это неправильно.

— Раздвинь ноги.

Приказ вырывает меня из размышлений, но я колеблюсь. Жгучая боль заставляет меня жадно вдохнуть через нос. Он наносит три быстрых удара по моему бедру, рядом с тем местом, которое больше всего требует внимания.

— Сейчас, рабыня, — рычит он.

Обрушивается последний удар, и мой рот заполняют вибрации от рыданий. Он толкает мои ноги, и я раздвигаю их так широко, как только могу. Знаю, что это не то, чего он хочет. Он хочет разместиться между ними, но я не могу не бросить ему вызов. Я прищуриваюсь, пока мы смотрим друг другу в глаза. Моя интуиция подсказывает, что нужно отвести взгляд, и я бы так и сделала, если бы не голод, которым он пронизан. Я едва замечаю, как он замахивается, прежде чем удар приходится на мой клитор. Его силы достаточно, чтобы внутри разлился жар, но не на столько, чтобы причинить боль. Я выгибаюсь, не в силах себя остановить.

— Я думал, что ты ненавидишь меня? Хочешь, чтобы я никогда не прикасался к тебе снова? — он упирается коленями в кровать, а его рука ложится на мое бедро. — Когда ты на меня так смотришь, то словно просишь, чтобы тебя трахнули. Ты скучала по моему члену, рабыня? Или ты полна решимости довести меня, чтобы я удавил тебя голыми руками? Ты хочешь, чтобы я покончил с тобой из — за твоей же провокации? Ты думаешь, что я настолько неуравновешенный, что потеряю контроль?

Я медленно качаю головой.

— Ты хочешь, чтобы я тебя трахнул?

Я опять качаю головой, давая отрицательный ответ.

Он щурится, и это говорит мне о том, что он расстроен. Хорошо. Возможно, он вытащит кляп.

— Что же, очень плохо. Я собираюсь трахнуть тебя в любом случае.

Я сдвигаю ноги вместе, практически зажимая его руку, но он успевает ее отдернуть. Это не причинило бы ему боль, но по крайней мере, я удовлетворена тем, что заставляю его нервничать.

— Ноги! — в этом единственном слове звучит приказ, я пристально смотрю на него и выполняю команду. Жар продолжает нарастать от предыдущих шлепков. Он собирается бить по уже имеющимся синякам? Бл*дь, он точно хочет сделать именно это.

— Ты получишь по десять ударов по каждой стороне. Если ты попытаешься пошевелиться, то я добавлю еще десять. Кивни, если поняла.

Я закрываю глаза, но киваю.

— Пять по каждой ноге за свою точку зрения.

Первый шлепок практически заставляет меня дернуться от неожиданности. Пальцами нащупываю цепочку, которая соединяет манжеты, и сжимаю ее, пока он работает над внутренней и внешней поверхностью моих бедер. Жар от ударов, которые он наносит чуть ниже моей киски, заставляет мой рот наполниться слюной. Я хочу пошевелить бедрами. Если бы не желание заплакать и сбежать, то я могла бы это стерпеть.

— Семь слева. Ты уверена, что не хочешь пошевелиться? Мне нравится идея продолжить, — кончик хлыста скользит по щели, размазывая мои соки. Он встряхивает его и снова опускает на мою кожу. Я вздрагиваю от ощущения текущих по моим щекам слез. Остальные удары он наносит медленно, выдерживая между ними промежуток. Он только что нанес самый болезненный, и судя по выражению лица Господина, он наслаждается каждой минутой происходящего.

— Что, ты желаешь обвинить меня еще в чем — то, прежде чем я закончу?

Молча, он отталкивает мою ногу и переворачивает ее на бок. Шлепок по заднице заставляет меня захныкать, несмотря на заткнутый кляпом рот. Понимание ситуации отвлекает меня от слез, соплей и слюней, которые стекают по моему лицу, и я начинаю рыдать еще громче, когда он вытаскивает шарик.

— Теперь ответь мне. Ты все еще винишь меня?

— Да, Господин, — я не двигаюсь. Мое лицо все сильнее прижимается к шелковым простыням, пока я разваливаюсь на части. Я, бл*дь, чуть не умерла, а теперь меня наказывает человек, чувства к которому выбивают меня из колеи. Этого вполне достаточно, чтобы сойти с ума. Бл*дь, я уже сошла, без сомнения. Поэтому стремлюсь к излечению. "Стокгольмский синдром" во всем его проявлении? Ее удивлюсь, если так и есть. В глубине души, я с самого начала наслаждалась тем, что тону, не желая выбираться из воды.

Рука Господина сдавливает мое плечо, и он разворачивает меня так, чтобы я оказалась перед ним. Его лицо ничего не выражает. Вообще ничего. Лишь взгляд того незнакомца, которого помню, и теперь я не знаю, кто мне нравится больше. Его хорошая или плохая часть? Нежная или грубая? Словно он одновременно скрывает в себе двух разных людей. Личности которого не принадлежат одному человеку.

— Ты останешься здесь до тех пор, пока я не решу иначе. Я буду приходить. Иногда ты будешь надолго оставаться одна, но у тебя есть работа, которую необходимо выполнить, и я не стану отвлекать тебя от нее.

— Работа? — мой голос звучит хрипло, когда я пытаюсь понять, о чем он говорит.

— Я спонсор крупного благотворительного фонда. И должен появиться на мероприятии, которое очень важно, а ты собираешься написать мне речь.

— Благотворительного фонда? Ты? — я почти готова засмеяться от того, как абсурдно это звучит, но останавливаю себя при виде его подергивающейся щеки. Монстр, человек, который не слушая возражений заклеймил меня своим проклятым скальпелем, оказывается крупным спонсором и помогает… людям? Помогает… я смотрю ему в глаза, пока пытаюсь все осмыслить. Это больше, чем я; больше, чем вероятно я могу понять. Что — то подсказывает мне, что вина лежит на мне. Статус. Деньги. Власть, которую он источает. Он уже говорил, что потерял кого — то, и я осознаю то, что он не позволил бы мне убить себя. Но он дал мне таблетки. Это заставляет меня задуматься, ведь если бы я не струсила и использовала свой билет в один конец, то куда бы попала: в рай или в ад? Что бы это значило? Ничто из этого не имеет смысла. — Кто ты на самом деле?

— Немного поздно для знакомства, ты так не думаешь, рабыня? В любом случае, это уже не важно.

Он встает, и я не могу не заметить, как его губы растягиваются в печальной улыбке.

— Подожди… пожалуйста, Господин! — я с трудом сглатываю, пытаясь подтянуть себя, чтобы принять сидячее положение. Черт возьми, если эта тайна не усмиряет мой гнев. Я хочу узнать, кто он на самом деле. Если бы он не показал мне свою другую сторону, я могла бы предположить, что этот монстр действовал только одному ему известным способом. Благотворительный фонд. Но нет, я чувствую нечто другое внутри него. Что — то, что как мне кажется, он хочет скрыть от меня и возможно не зря.

— Что еще? — он оборачивается, его тело снова выглядит так, словно высечено из камня. Мои мысли хаотичны. Он забрал меня от моей семьи. Пусть и не физически, но мне нужно попробовать воссоединиться с ними. Я не могу об этом забыть или вовсе простить ему все что случилось, но я не в состоянии игнорировать его секрет. Я точно знаю, что это будет опасно для меня, но все равно не могу остановить слова, которые вырываются:

— Можешь ли ты поцеловать меня сейчас? Как… собирался это сделать раньше?

Здесь что — то есть. Жесткий взгляд тает от моей просьбы, и незнакомец передо мной ищет что — то в моих глазах, но я не могу понять, что именно. Возможно, в этот момент меня меньше всего интересует, что он там ищет; я очарована этой его новой стороной. Любопытством и его попытками сопротивления.

— Нет. Я ухожу за едой для тебя.

Даже когда он ушел, я не смогла перестать обдумывать все, что увидела. Начиная с того момента, как он уходил, продолжая смотреть на меня, и то, как он разминал кулак, пока поднимался вверх по подвальной лестнице. Я забралась ему под кожу. Он сказал, что хочет оставить меня себе. Это заявление сделал монстр, а не его лучшая часть, но мне интересно, что же случится, если я попытаюсь воззвать к его хорошей стороне? Ведь есть еще и середина между плохим и хорошим, та часть, которая называет себя Господином? Или зло в нем слишком укоренилось? Я не уверена, но, черт меня возьми, если я не попытаюсь это выяснить. Вместе со всеми последствиями.