Я люблю его. Дико. Безумно. Отчаянно. Преступно. Совершенно безрассудно. Наплевав на здравый смысл, на всякие законы логики, на строгие моральные принципы и прежде привычные нормы. Люблю. Одержимо. Бешено. На нерве. На изломе.

Раньше сомневалась, не верила, долго гадала, есть ли в душе серьезные и крепкие чувства по отношению к Олегу. Разум всегда одерживал победу над эмоциями. Сердце хранило молчание.

Я не велась на инстинкты, не поддавалась природным рефлексам, не сгорала от страсти к мужчинам, не ведала о существовании настоящего исступления. Моя жизнь вполне меня устраивала, пусть реальность и не играла яркими красками. Все оказывалось спокойно, нормально. Полный штиль. Никаких значительных потрясений.

Честно? Вообще, в любовь мало верила. К родителям, к детям, к близким людям — да, разумеется, естественная реакция организма, нутряная потребность, привязанность. Однако вот чтоб к мужчине, к первому встречному, увидеть и на ровном месте вдруг сильными чувствами проникнуться — нет, нереально, никогда. Такое нужно оставлять книгам и кино. Только там подобное работает. Бурная фантазия, не более.

Но любовь не спрашивает разрешения. Не оставляет места сомнению. Не требует веры. Вламывается внутрь, сквозь ребра к сердцу пробивается. Заполняет собою все. И уже не уйти от нее, не сбежать. Никак от этого не отбиться. Правда. Истина. Приговор. Как ни старайся, ничего не спасет и не поможет. Вырывайся, проклинай слабость, рыдай. Твоя капитуляция неизбежна. Вопрос времени. Признай.

— Я… я люблю тебя, — вмиг сгораю дотла в губительном пламени черных глаз, пеплом и прахом вниз осыпаюсь, теряю себя и вновь обретаю.

Марат молчит. Не издевается, не унижает новой порцией отборных ругательств.

— Тогда вдвоем сдохнем, — ухмыляется и в объятья сгребает.

Страшная фраза. Страшный ответ. Жуткий. До дрожи леденит, заставляет кровь в жилах застыть, а сердце судорогой сводит. Но я улыбаюсь.

Дура. Идиотка. Окончательно с ума схожу. Млею в руках монстра. На темную волю чудовища отдаюсь.

Надеюсь. На что? На какое чудо?

* * *

Я глаз не смыкаю, уперто бодрствую целую ночь, не забываюсь сном ни на секунду. Боюсь пропустить возвращение Марата. Жду его у окна, жадно во тьму вглядываюсь. Никто не смеет меня потревожить, отвлечь от столь серьезного занятия, даже Замира не решается начать беседу. Возможно, женщина еще не отошла от действия препарата, которым всех накачал Егор.

Кстати, не представляю, как ему это удалось. А как мой палач происшедшее объяснил? Какую версию выдвинул для своих собственных слуг и охранников? Ни единой догадки не возникает. Хотя разве это имеет значение?

Меня тревожит другое. Будущее. Ближайшее.

Что скрывается за поворотом?

Марат уехал сразу после разговора с тем странным типом. Неприятный человек. Скользкий. Мутный. Вроде и внешне симпатичный, интеллигентного вида, однако пробуждает неприязнь. Глаза у него бегающие. Взгляд вороватый. И на меня еще уставился, прямо вперился, разглядывал с пристальным вниманием. Будто желал вспомнить, откуда меня знает, будто мы уже виделись раньше и были знакомы.

Я его впервые видела и больше видеть не хотела. Вечно мерзкие мужики сюда таскаются. Один краше другого. Недавний гость, жуткий бугай. Даже трудно определить, кто из них хуже. Тот мрачный здоровяк, смахивающий на самого реального мясника и убийцу. Или же этот лощеный тип, скрывающий натуру гремучего змея. Оба производят гнетущее и муторное впечатление.

А ведь Марат не лучше их. Такой же. Точно. Человек того же толка. Его руки запятнаны кровью, на совести неисчислимое количество грехов.

Злая ирония. Жестокая. Но факт остается фактом.

Я люблю палача. Реального. Мужчину, который все свои проблемы привык разрешать кулаками, кровавыми боями, ужасными экзекуциями, смертельными пытками. В нем и намека на жалость нет. Слабой тени сострадания не обнаружить.

Он не просто «плохой парень». Чудовище. Чудище. Буйное. Голодное. Жадное до насилия. Необузданное. Такому не то что дорогу переходить нельзя. От такого нужно удирать, сверкая пятками.

А я остаюсь. Добровольно. Отказываюсь от своего единственного спасения. Обрекаю себя на убой. Подписываю смертный приговор.

Уже не Олег меня отдает. Предает, подставляет, под этого безумного монстра бросает. А я сама решаю. Сама вступаю на эшафот и шею под нож подставляю.

Горе-супруг строил планы, которым не суждено было сбыться. Тогда в моей голове роились вопросы. Душу раздирали сомнения.

Теперь… я спокойна. Даже удивительно. Иду рука об руку с истинным дьяволом. Прямо по направлению к бездне шагаю. Надеюсь. Верю. Люблю. По-настоящему. Без вопросов. Дурею. Теряю способность мыслить трезво.

Кому свою жизнь вручаю?

Я для него пустое место. Грязь. Сука. Самка. Шлюха. Сам же повторял это неоднократно. Втаптывал в землю, смешивал с дерьмом. Унижал и разрушил, проводил по всем кругам ада, наслаждался моим падением. Кайфовал от моих слез, истерик. Забавлялся.

Или нет?

Он позволил Егору так далеко зайти. Помог ему. Поспособствовал его затее. Он отпустил меня на все четыре стороны. Распахнул клетку, подтолкнул к выходу.

По доброте душевной? Вряд ли.

И черт. Это ведь ничего не меняет, не исправляет, не искупает вину. Мы слишком разные. Между нами ничтожно мало общего. Просто трах. Разнузданный секс. Похоть. Разврат. И зов плоти вдруг заглушает голос разума.

Верно?

Я не знаю. Не хочу знать. Вообще, думать не хочу. Продолжаю стоять у окна, упираюсь разгоряченным лбом в прохладное стекло и терпеливо жду. Изгоняю прочие мысли.

Где Марат? Когда он вернется?

Подвигаю стул поближе к окну, усаживаюсь, поджимая колени к груди, обвиваю ноги руками. Свет сменяется тьмой. Густой, мрачной, тягучей. После опять вспыхивает солнце, изгоняет темноту. Пламенеющие лучи рассвета вспарывают безбрежное небо.

Автомобиль Марата возвращается. А вот он сам — нет. Белобрысый паренек покидает водительское сиденье, перекидывается парой фраз с охранником на входе в дом, потом удаляется восвояси. Слежу за тем, как он отходит все дальше и дальше, скрывается за кронами елей. Напрягаю память, однако не припоминаю, чтобы встречала его прежде.

Новенький? Странно, Марат ему сразу машину доверил. Почему?

Соскальзываю со стула, прикасаюсь ладонями к стеклу, отчаянно стараюсь унять тревогу на дне истерзанной души. Вроде спокойна внутри, умиротворена. А сердце вдруг нервно стрекочет, отбивает удары в бешеном ритме.

Что происходит?

Я пробую обернуться, но не успеваю. Горячие сильные руки обвивают тело, вбивают мою плоть в груду каменных мускулов. Вжимают в стальные мышцы, как железными цепями сжимают.

— Скучала? — хриплый голос, надтреснутый.

Ледяные иглы под кожу вонзаются. Голодная дрожь вдоль позвоночниками пробегает. Холодный пот точно иней. Сковывает, пронизывает насквозь, жилы канатами натягивает. Вокруг горла жесткая петля обвивается.

— Когда ты пришел? — тихо спрашиваю. — Как? Я не заметила. Не слышала ни шагов, ни чтобы…

— Пешком, — ухмыляющиеся губы прижимаются к горлу, жадно накрывают одержимо пульсирующую артерию. — Решил прогуляться.

Вздрагиваю, подаюсь назад, сдаюсь властным и жестким рукам, тону в этих раскаленных порабощающих объятьях. Щетина шею царапает, дразнит, отправляя табуны обезумевших мурашек выплясывать по враз обмякшему телу. Тяжелое дыхание клеймит, выжигает на мне кровоточащую печать.

— Марат, — сдавленно шепчу я. — Что ты задумал?

— Красивую смерть, — раздается невозмутимый ответ. — Для нас двоих.

— Шутишь? — содрогаюсь от стылого ужаса.

Ничего не отвечает. Грубо разворачивает меня лицом к себе и в губы впивается, душу вырывает, кислород из легких резко выбивает. Заставляет забыться, потеряться в темных лабиринтах.

Боже. Хоть смерть, хоть жизнь. Не важно. Никакого значения не имеет. Только бы с ним, под его пальцами, под этим алчным, душащим ртом, под огромным мускулистым телом. Рядом. Кожа к коже. Неразрывно.

Он вырвал меня из моего мира. Беспощадно и безжалостно. Разодрал привычную реальность в клочья. Жестоко и бескомпромиссно. Он сам стал… моим миром.

* * *

— Куда мы едем? — спрашиваю наконец, не выдержав пытку неизвестностью.

— На обрыв, — произносит коротко.

— В секретное место? — уточняю, желая внести ясность. — Ну, то, где я со своим отцом часто бывала?

Ограничивается утвердительным кивком.

— Зачем? — недоумеваю.

— Затем, что там будет ждать мой отец, — выдает, глядя исключительно на дорогу. — Вся моя родня соберется посмотреть на казнь.

— Казнь? — во рту становится неожиданно сухо.

— Торжественный момент, — криво усмехается. — Настал черед взыскать долг. Взять кровь жертвы. Забрать жизнь до капли.

— Что? — закашливаюсь от волнения. — Прости, не понимаю. Неужели ты…

— Я уверен, это не то, о чем тебе нужно переживать, — заключает насмешливо.

— Серьезно? — нервно посмеиваюсь. — Сперва ты говоришь про смерть, потом сообщаешь, будто твоя семья дожидается нас для показательной казни на обрыве. Признаюсь, трудно сохранять спокойствие.

Инстинктивно оглядываюсь назад, бросаю затравленный взгляд на сиденье, покрытое темным брезентом. Там что-то есть. Что-то странное. Явно. А поверх уложена чертова сабля, запечатанная в глухой черный футляр.

Я видела, как Марат вынес пугающее оружие из той проклятой комнаты. Сверкающий стальной клинок ослеплял, вгонял в утробный ужас, освежал в памяти яркие образы из нашего кровавого прошлого. Я почти ощущала ту дикую боль. Опять. По кругу.

Усмехаюсь, напрасно пытаюсь проглотить горечь.

Боль. Интересно — какую именно? Боль от того, как он меня насиловал? В тот первый раз проталкивал громадный возбужденный орган между ягодицами, вгонял до упора, рвал на куски. Или когда при всех брал? Натягивал на здоровенный член посреди залитой светом комнаты. Вырезал клеймо на пояснице, как животное тавром помечал.

Я помнила эту саблю. До жути, до одури отчетливо.

Страшная история Амины. Чудовищная участь матери Олега. Мрачная и пугающая судьба первой женщины, которая погибла, искупая чужие прегрешения, отвечая за преступления одуревшего от безнаказанности маньяка.

Ледяной клинок прижимается к горлу. Плашмя. Обжигает кожу диким холодом, окатывает льдом с головы до ног.

Марат дал мне понять, что пощады не светит. Глупо мечтать. Глупо надеяться. Тогда, прежде. А теперь?

— Я не стану использовать это оружие сегодня, — спокойно произносит он, без труда пробирается в мои размышления, безошибочно определяет причину волнения.

— Раз применять по назначению не намерен, — закусываю губу, выдерживаю паузу, завершаю мысль: — Для чего взял?

— У отца не должно возникнуть подозрений, — поясняет небрежно. — Пусть поверит, я собираюсь тебя убить.

— Можно чуть больше подробностей? — спрашиваю сдавленно. — Мы приезжаем на обрыв, выходим из автомобиля. А дальше как? Ты извлекаешь саблю из футляра и…

Замолкаю. Невольно накрываю горло ладонью, словно пробую удержать сердце, отчаянно рвущееся на волю через глотку. Пытаюсь урезонить напрочь обалдевший пульс.

— Мы туда не доедем, — мрачно чеканит Марат. — И уж точно там не выйдем.

— Почему? — едва слышу собственный голос.

— Здесь бомба, — заявляет ровно.

— Ты, — запинаюсь. — Ты о чем?

— Сама посмотри, — хмыкает. — Внизу. Под моим сиденьем. Только ничего не трогай. Не шали.

— Т-ты, — осекаюсь. — Издеваешься, что ли?

— Давай, — широко усмехается. — Взгляни.

Подчиняюсь, оттягиваю ремень безопасности, чтобы наклониться, изучить все лично. Подаюсь в сторону, склоняюсь и моментально цепенею. Всматриваюсь в увиденное, лихорадочно моргаю, пытаясь рассеять коварный мираж.

А может, это муляж? Розыгрыш. Похоже, идиотская шутка затягивается. Может, это просто эффектная имитация? Кто поставит бомбу в собственной машине?

Конечно, я не уверена, что вижу взрывное устройство. Мало опыта для четкого вывода. Черный пластиковый блок. Клубок проводов. Экран, на котором горят неоновые цифры. Все кажется чересчур нереальным, кинематографичным. Чистое безумие.

— Когда ты успел? — пробую поймать его взгляд.

— Не я, — кривится.

— Тогда кто? — холодею, отшатываюсь назад, вжимаюсь обратно в свое сиденье, даже страшно совершать резкие движения. — Авто проверяют на въезде. Твои люди проводят регулярный досмотр. Иначе на территорию не проехать.

— Снаружи смотрят, — пожимает плечами. — Не внутри. Тут над салоном поработали. Ловко пристроили.

— И что? — обращаюсь в трясущийся сгусток нервов. — Как быть?

— Хороший вопрос, — выдает небрежно, будто самую обычную беседу ведет. — Стоит только скорость сбросить — бомба взорвется. Притормозим — сразу будет взрыв.

— Откуда ты знаешь? — восклицаю пораженно.

— Я их продаю, — произносит без эмоций. — Я самой разной дрянью торгую. Оружие. Наркота. Живой товар. Мало какая сделка без моей семьи обходится.

Марат вдруг поворачивается, отрывает взгляд от дороги, смотрит прямо на меня, до нутра достает, до мозга и даже глубже. Внутрь входит. В плоть, в кровь. Все сметает ураганом. В свой темный водоворот затягивает.

— Ты готова умереть? — раздается холодный вопрос. — За убийцу. За мясника. За ублюдка, у которого нет ничего святого. За того, кто свою родню предал и продал. За того, кто давно не верит в Бога.

— Да, — выдыхаю.

Разве я могу ответить иначе?

С ним — только так. До конца. Против всех моих убеждений. Забыв про гордость, отринув саму себя, перечеркнув собственное будущее. Резко и решительно. Навсегда. Выжимая педаль газа до упора.

* * *

Огромный черный автомобиль несется по дороге на полной скорости. Зверское рычание двигателя. Взмывающие ввысь столбы пыли. Никому не стоит оказываться на пути у этой машины. Опасное создание, жуткое и хищное, жаждущее крови.

Собравшиеся на обрыве люди застывают в недоумении. Груда металла приближается, не скрывая угрозы, разгоняется сильнее, наращивает обороты. Проносится мимо охраны, не притормаживая. Дерзко и нагло прорывает оцепление, несется дальше. Бешено. Безумно. Будто внутрь вселился самый настоящий дьявол, будто железом завладели демоны, бесы, чудом вырвавшиеся из истинного пекла.

Встревоженные крики. Пальба. Правда, все выстрелы направлены исключительно в воздух. Таков приказ Ахметова-старшего. Здесь никто не посмеет его ослушаться.

Что происходит? Что творится? Не разобрать. Каков замысел водителя? Неужто просто вперед мчаться?

Резкий рывок. Одержимый. Дикий. Крутой поворот. В сторону. Вниз. Прямо с обрыва. В пропасть. Ниже и ниже. На скалистое дно.

Автомобиль срывается в бездну. В жадную пасть пропасти. Вылетает с дороги.

А после следует оглушительный взрыв. Мощный. Гремучий. Раскатистый. Громовой. Точно вулкан извергается. Сотрясает землю вокруг.

Алчный огонь пожирает жертву и палача. Заключает их в жарких объятьях пламени. Заточает вместе на веки вечные, воедино сливает, пленяет.

Кровь не течет. Не льется. Закипает.

Такова доля. Такова судьба.

* * *

Если честно, я понятия не имею, как именно все происходит, что видят другие люди со стороны, насколько жутко и безысходно выглядит моя гибель. Гибель Марата. Можно лишь строить гипотезы, выдвигать догадки, предполагать.

— Ты готова умереть?

— Да.

Тысячу раз. Миллион. Миллиард. Сколько понадобится, столько и буду погибать. Ответ на вопрос не изменится.

— Отлично, — заключает Марат. — Но тебе придется выжить. Сегодня так уж точно. Иначе зачем я затевал весь этот план?

— Ох, — роняю, поежившись. — Выходит, есть план?

— Вроде того.

От его ухмылки мороз пробегает по коже и трясутся поджилки. По телу протекает электрический ток. Разряд за разрядом плоть сотрясают.

Каждый раз на грани. На лезвии ножа.

Забываю дышать.

— Татарин, — хрипло бросает он. — Документы.

Не успеваю переспросить, не удается даже губы разлепить и малейший звук из судорожно вздымающейся груди исторгнуть.

Шорох. Дуновение воздуха. Гигантская лапища протягивается из-за моей спины, бросает на колени рюкзак. Небольшой, неприметный, серого цвета. Щедро набитый чем-то.

Что?!

Оборачиваюсь чересчур резко. Взвываю от боли. Настолько сильно и жестко шею судорога сводит.

Уже знакомый громила кривит полные губы в гадкой усмешке.

— Привет, — произносит мрачно.

А у меня вообще никаких слов на уме нет. Только шок. Неистовое удивление от всего происходящего.

Амбал усаживается на сиденье, располагается поудобнее, отбрасывая брезент подальше, обнажая подозрительные мешки. Довольно объемные пластиковые пакеты черного цвета. Характерной формы. И вида. Пусть я не специалист, но выводы сделать могу.

— Там что, — запинаюсь, опять перевожу взгляд на Марата. — Там трупы?

— Да, — следует лаконичное подтверждение.

— И ты… хочешь выдать их за нас?

— Мужик и баба, — заявляет невозмутимо. — Габариты подходящие. Над твоей медицинской картой придется поработать. Моей никогда не существовало. Но не переживай. Опознают в лучшем виде.

— А мама? — задыхаюсь. — Что будет с мамой, если она… если я… если…

— Татарин уже к ней ходил, — замечает небрежно.

Господи. Боже мой.

Он? Этот жуткий тип? К маме?

Едва подавляю истерику.

— Хорошая женщина, — выдает громила. — Готовит вкусно.

Зажимаю рот ладонью, лишь бы не заорать.

— Чего дергаешься? — хмыкает амбал. — Нормально я с ней побазарил. Ничего такого. Она меня пирожками угостила.

Впервые тянет выругаться. Грязно. Под стать Марату выразиться, повторить несколько его типичных мерзких и отвратных словечек.

— Что вы ей сказали? — спрашиваю.

— Чтоб новости не слушала, — отвечает бугай. — Будет ее дочка жива и здорова. Выйдет на связь.

Обещаю себе подумать об этом позже. Когда смогу думать. Если смогу.

Черт. Я целиком и полностью сбита с толку. Ничего не соображаю. Даже не пытаюсь разобраться. Не желаю анализировать череду откровенно безумных событий.

— Тебе придется выпрыгнуть на ходу, — говорит Марат, причем так, будто сказанное вполне вписывается в общепринятые нормы.

А я и запротестовать не способна. Замираю, застываю на месте, буквально врастаю в сиденье, опасаюсь лишний раз двигаться.

— Минута, — отстегивает мой ремень безопасности. — До зоны, где нет камер. Надевай рюкзак.

— Марат, — шепчу. — Я не уверена, что смогу.

— Надевай, — повторяет резко.

Подчиняюсь. Тупо выполняю приказ.

— А ты? — бормочу. — Ты когда выпрыгнешь?

Игнорирует вопрос.

— К матери лезть нельзя, — чеканит ледяным тоном. — По ней тебя сразу найдут. Даже не пытайся туда соваться. В рюкзаке новые документы. Там все инструкции прописаны. Выполнишь по пунктам. Не пропусти адрес дома, где спрячешься. Ключи внутри.

— Марат, — цепенею. — А ты?

— Давай, — рявкает и подается в сторону, открывает дверцу, повелевая немедленно переходить к активным действиям.

— Нет, — лихорадочно мотаю головой. — Без тебя не стану.

— Быстро!

— Нет-нет, — повторяю как заведенная, за руку его цепляюсь. — Не буду.

Перехватывает мое запястье, сдавливает и выкручивает, намеренно причиняя боль, заставляет взвыть и моментально разжать пальцы. После хватает меня за шкирку, сгребает, будто взбесившуюся кошку и вышвыривает прочь из салона авто. Прямо выталкивает силой.

— Марат! — дико кричу я. — Марат!

Боль от жесткого удара об асфальт ни капли не отрезвляет. Пусть скорость на спидометре и не зашкаливает, вылетать из машины на полном ходу — паршивая затея. Ломаю ногти, с мясом выдираю, в кровь раздираю костяшки пальцев, счесываю колени и локти даже через плотную ткань спортивного костюма. Тело ноет. Внутренности пекут.

— Марат! — вопль забивается в горле. — Ма-а-рат…

Закашливаюсь, захожусь в жутком нервном приступе. Четко ощущаю на губах привкус крови. Перекатываюсь набок, судорожно приподнимаюсь, смотрю вслед стремительно удаляющемуся автомобилю.

Мне кажется или он теперь разгоняется сильнее? Зачем? Неужели действительно решил умереть?

Он не мог. Нет, нет. Никогда. Он бы не стал. Он бы…

Черт побери. Откуда я знаю? Откуда?!

Взываю. Не от боли. От безысходности. Не желаю его отпускать. Отказываюсь. Отторгаю саму возможность подобного. Физически.

* * *

Трудно сказать, сколько проходит времени. Кажется, позади уже целая вечность. Но скорее всего не минует и часа.

Я отползаю подальше от дороги. Пусть тут и безлюдная местность, стоит избегать любого риска. К тому же поблизости собралась вся родня Марата. На мою казнь. Прямо жаждут сие действо отпраздновать.

Пожалуй, их ждет разочарование.

Укрываюсь в кустах, заползаю в заросли, таюсь, точно дикий зверек. Трясусь, как в самой настоящей лихорадке. Боли до сих пор не ощущаю. Мною безраздельно завладевает ужас. Первобытный страх. Натуральный шок.

Я не отваживаюсь заглянуть в рюкзак. Убеждаю себя, что это вполне логично. Мои ладони залиты кровью, вряд ли стоит пачкать свежие документы.

Господи. Кого я пытаюсь обмануть? Мне просто страшно изучать все это без Марата. Страшно представлять, будто он не вернется. Будто все кончено.

Жду и надеюсь. Верю в чудо. Опять.

Боже. Он выкинул меня, точно надоевшую собачонку. Не попрощался, ничего толком не объяснил, не сказал никаких нежных слов.

«Быстро» — неужели это станет последним, что я от него услышала?

Прыгай. Давай. Следуй инструкциям.

Не очень-то романтично. А что между нами было романтичного? Ничего. Никогда. Что вообще между нами было? Безудержный трах. Разврат без тормозов.

Ладно. Зачем прощаться? Марат вернется. Сейчас. Еще пара минут, и придет. Отсчитываю мгновения по ударам сердца. Едва дышу, жадно хватаю воздух.

Пожалуйста. Прошу.

Ты не можешь так со мной поступить. Не можешь. Не имеешь права. Только не теперь. Не после всего, что нас намертво связало, переплело по рукам и ногам.

А вдруг он специально решил оборвать это? И меня спас, и против семьи не выступил. Сдался, по доброй воле принял смерть.

Стоп. Бред полный. Марат явно не из тех, кто стал бы сводить счеты с жизнью. У него есть план. И в машине два трупа. И Татарина не просто со скуки подключил. Заранее выявил вероятные риски. Просчитал. Подстраховался.

Он умен. Хитер. Не какой-нибудь рядовой качок. Мозг у него отлично работает. Даже мне не мешает поучиться.

Но тогда где же он? Где?!

Очень стараюсь не заорать. Не завопить. Отчаянно проглатываю рвущиеся наружу крики. Нельзя привлекать внимание. Иначе все окажется зря.

Все. Что — все?

Тихо. Без паники. Прекращай. Хватит. Нужно дышать. Ровно. Спокойно. С толком, с чувством, с расстановкой.

Набраться терпения. Ждать. Очень просто.

Хорошо. Признаю честно. В теории — просто. В реальности — едва ли. Но иного выхода не существует.

Я не уйду отсюда без Марата. Буду до ночи дожидаться. Потом до утра. Потом еще дольше. И еще. Да бесконечности. Дальше.

— Я, — сдавленно всхлипываю. — Я не уйду без тебя. Даже не надейся. Не мечтай. Я не уйду одна. Ясно?

— Ясно, — обжигающий шепот ударяет в затылок.

А в следующий миг на меня обрушивается до боли знакомое мощное тело. Привлекает к себе, прижимает, притягивает, надежно укрывает и оберегает от всего окружающего мира. Сдавливает до хруста костей.

— Марат, — обнимаю в ответ, обвиваю мускулистые плечи. — Марат.

— Моя, — жарко выпаливает прямо в мои губы, а потом собирает соленые слезы, поцелуями иссушает, сводит с ума хриплым: — Родная.

— Что? — рефлекторно дергаюсь. — Что теперь?

— Будем жить, — усмехается. — Заново.

— Жить? — чуть дышу.

Он затыкает мой рот. Грубо. Властно. Окончательно отнимает разум. Боль причиняет. По тонкому льду проводит. По битым граням. В пропасть низвергает. А после возносит до небес. Выше и выше. В пьянящий экстаз окунает.

Я наркоманка. Абсолютно точно. Причем законченная. Пропащая. Уже обо всем забываю, никакого зла не помню, по строчкам вычеркиваю прошлое напрочь.

Новый шанс. Правда? По-настоящему?

— Не верю, — роняю глухо, мотаю головой. — Боюсь. Я уже убегала однажды, и ничем хорошим это не закончилось.

Говорю и понимаю, что болтаю лишнее. Не стоило сейчас про Олега вспоминать. Глупо перед быком красной тряпкой размахивать.

Марат мрачнеет. Накрывает мое горло ладонью. Поглаживает, вроде бы легонько. Но я-то прекрасно знаю, какая губительная сила в его руках заключена. Достаточно движения — и он сразу позвоночник через глотку выдерет.

— Не на того мужика поставила, — бросает хлестко. — Строптивая кобыла. Своего жеребца признавать отказалась.

— Да, — улыбаюсь, провожу окровавленными пальцами по его губам. — Но разве бы ты другую желал?

— Сучка, — хмыкает.

И ладонь мою перехватывает, будто заковывает в стальных тисках, поглаживает проклятое кольцо. Кривит губы. Скалится.

— Это надо содрать, — выносит холодный вердикт. — Сегодня же. Татарин потом его к остальным доказательствам подбросит.

— Хорошо, — усмехаюсь. — Как избавляться будем? С кожей. С мясом. А может, сразу палец отрежем?

— Если придется, — взглядом прожигает насквозь.

Кажется, не шутит. Ну, ладно. Если выбирать между жизнью и одним-единственным пальцем, то жертва по сути невелика, вполне приемлема.

— Но лучше бы заменить, — продолжает Марат.

— На что? — удивляюсь.

— На обручальное, — обезоруживает. — Настоящее.

— А я ведь замужем, — вздыхаю. — Хотя если считаюсь погибшей, то наверное, брачные узы теряют силу. Только мы же… у нас же совсем разные… и даже…

Замолкаю.

Да все у нас разное. Веры. Миры. Религии. Взгляды. Принципы. Восприятие реальности. Традиции. Истоки. Обычаи. Ничего общего.

— Кто же нас обручит? — спрашиваю тихо.

Марат тяжело вздыхает и качает головой, точно над моей непроходимой глупостью сокрушается. Так и пожирает горящими черными глазами, впитывает гремучую смесь моих эмоций. Никак контакт не разрывает. Порабощает и подавляет, растягивает миг, упивается этим. Вдруг наклоняется, в покорно распахнутые губы выдыхает:

— Я.