Игорь

Непростое дело – быть звездой шоу-бизнеса. Вставать нужно рано, около пяти утра, делать странные вещи, питаться непонятной ерундой, постоянно отвечать на сообщения и электронные письма. А телефон, привязанный к розетке, постоянно пиликает и раздражает ужасно.

Игорю, даже с его беспокойной работой, такой режим казался безумным. Это же ни сосредоточиться, ни подумать, ни передохнуть. Кошмар!

На вчерашнем собрании была эта странная девушка Ника, с которой они встретились еще в Москве после подставного убийства Саши Лаврова на сцене «Олимпийского». Она Игоря, видимо, не узнала, во всяком случае, вида не подала. Судя по всему, встреча с Сашей у нее происходила не впервые, поскольку бури эмоций не было. Или у них очень странные отношения. Честно говоря, когда Саша сказал, что сейчас приедет Ника и может быть всякое, Игорь ожидал слез, радостных вскриков и чего-то подобного. Но ничего не было. Они просто спокойно говорили о делах.

После того как гости уехали, явились журналисты, которые допрашивали Сашу добрых три с половиной часа. Они задавали вопросы, которые казались Игорю совершенно неуместными и глупыми.

Пока шло интервью, поток писем с фотографиями практически прекратился – люди легли спать. Чтобы не сидеть без дела, Игорь уловил пятиминутный перерыв и поговорил с Сашей.

– Активность людей спала, – ответил он. – Я могу уехать, если я вам мешаю.

– У меня нет возможности сейчас все бросить и следить за письмами, – ответил Саша. – Вы бы предупредили, что хотите уехать, я бы попросил остаться Брэдли, или Джо, или Нику…

– Судя по всему, Ника бы не осталась, – ответил Игорь. – Мне кажется, она на вас обижена.

– Как это относится к нашему делу?

– К нашему делу относится все.

– Нет, мои взаимоотношения с Никой не касаются ни вас, ни правительства России, ни правительства США. Это только наши с ней проблемы, которые мы решим без вашего участия.

– Ладно, не кипятитесь, я всего лишь поинтересовался.

– Мне позвонить им?

– Зачем? Я могу взять ваш ноутбук с собой…

– Не можете, этот компьютер будет только в этой квартире. И доступ к своим сетевым ресурсам я вам также не предоставлю, – ответил Саша. – Мы с вами сглупили. Нужно было в объявлении дать ваши контакты. Но сейчас уже поздно что-либо делать, так что подождите полчаса, сейчас вызову кого-нибудь из ребят.

– Нет, не нужно. Я могу остаться, я здесь по работе. Просто все равно сейчас тишина.

– Вы можете лечь спать в соседней комнате.

– Я пока не хочу спать. Если вы не возражаете, я просто послушаю ваше интервью. А когда все закончится, решим, что нам делать.

– Я не возражаю. Вам же не надо говорить, чтобы вы не писали куда-нибудь о том, что здесь услышите?

– Конечно, не надо.

– Вот и славно.

* * *

Три с половиной часа информация блуждала по каналам связи между Нью-Йорком, Лос-Анджелесом и пригородами, пытаясь понять, кому себя адресовать. Заинтересованное лицо – полицейский по имени Клифф – был человеком очень ответственным, да к тому же работал всего третий день. В полицейской академии равных ему не было, а уж если Клиффу что-то требовалось, то он этого всегда добивался. Он еще не зачерствел, и предписанное законом требование известить родственников собирался выполнить на совесть. Он пытался разыскать родственников Марты Хадсон, но везде натыкался на глухую стену – женщину не знал никто из тех людей, которые должны были.

Клиффу стало не просто интересно, он был заинтригован. Из родственников у Марты Хадсон оказалась только престарелая мать, живущая в Сан-Франциско. По телефону женщина сказала, что это ошибка и ее дочь мертва, и мертва очень давно, умерла от передозировки наркотиков больше трех лет назад. Полицейский наряд в Сан-Франциско, где родилась Марта, приехал к ее матери среди ночи, подняли с постели и потребовали показать фото. Фото тут же было переправлено в больницу Нью-Йорка, где после экстренной операции в связи с огнестрельным ранением в грудь отходил от наркоза Майкл Грант. Девушку он не опознал.

Перед миссис Хадсон извинились, но она попросила телефон женщины, живущей под именем ее покойной дочери.

– Зачем он вам? – удивился полицейский. – Она не имеет никакого отношения к вашей дочери. Наверняка она преступница.

Женщина смутилась, как будто ей стало стыдно, но все же сказала:

– Возможно, она знает, где могила моей Марты.

Полицейские уехали ни с чем.

А Клифф тем временем посетил квартиру похищенной самозванки и изъял записные книжки, телефоны и все остальные записи, которые там были. В нескольких блокнотах он нашел записи, выполненные на кириллице, и сделал вывод, что Марта владела славянским языком – не то русским, не то украинским или даже белорусским. Больше славянских языков он не знал. Он и перечисленные-то не знал, но мог предположить, что надписи сделаны на одном их этих языков.

Больше всего молодого полицейского заинтересовал блокнот с фото Красной площади на обложке, в нем он нашел несколько телефонных номеров, код страны был +7, и, судя по всему, это была Россия.

Русского Клифф совсем не знал, но надеялся, что на том конце провода будут хоть чуть-чуть знать английский.

Звонок в Россию Клифф сделал в половине третьего ночи, из офиса. Он не знал, что звонит в город Иркутск и там уже разгар дня.

Лариса Дмитриева подняла трубку и с удивлением услышала, что к ней обращаются по-английски. Человек представился именем Клифф, но ее английского было недостаточно, чтобы понять, что от нее требуется. Но судя по тому, что звонивший произносил ее имя, обращался он именно к ней, ошибки быть не могло. Почему-то у нее была только одна мысль – наверняка у нее погиб незнакомый дедушка и оставил ей миллионы долларов США, и это звонит американский нотариус, чтобы перевернуть ее жизнь! Звонок был с очень странного номера, в нем было очень много цифр, да в такой комбинации, в которой Лариса их никогда не видела. Но была уверена, что звонят из Америки.

Из американских фильмов она вспомнила фразу и сказала ее, надеясь, что помнила верно: «Плис колл ми лэйтер». Позвоните мне позже. А сама кинулась искать хоть кого-то, кто понимает язык. Благо в это время она была в детском саду – пришла на родительское собрание, и педагог, что занималась с детьми, прекрасно говорила по-английски. Видимо, не зря им приходится доплачивать, чтобы дети учились разговорному английскому.

Судя по всему, Лариса все сказала правильно, и через некоторое время ей перезвонили, она передала телефон Анастасии Павловне. Она говорила недолго, чаще кивала и, прервав разговор, обратилась к Ларисе:

– Вы знаете женщину по имени Марта Хадсон?

Лариса ощутила внутри почти неимоверный восторг! Вот оно, значит, не дедушка, но бабушка! Ну точно же, точно! Ее прадед работал в американском посольстве три года во время войны, наверняка он очаровал там американскую бабульку-мультимиллионершу, которая завещала его правнучке свои богатства. Думать трезво при звонке из Америки Лариса совсем не могла.

– Нет, я ее не знаю.

– Звонят из полиции Нью-Йорка, говорят, что похищена женщина по имена Марта Хадсон и ее ребенок. Ваш номер нашли у нее в блокноте с изображением Красной площади. Вы понимаете, о ком может идти речь?

Эйфория растаяла, потому что до Ларисы наконец-то дошло, о ком идет речь. Она со вздохом полезла в сумку, отыскала визитку следователя Игоря Романова и подала воспитательнице со словами:

– Пусть звонят по этому номеру.

Удача улыбнулась Клиффу – ему дали номер человека, который мог быть полезен в вопросе розыска заинтересованных в происшествии с Мартой Хадсон людей. Однако номер тоже был российский, но совсем уже не мобильный: +7495. Ему ответили коллеги из следственного управления в Москве, потребовалось некоторое время, чтобы нашелся человек, говорящий по-английски. Он принял информацию и записал номер телефона Клиффа.

Если бы англоговорящая воспитательница перевернула визитку, на обратной стороне которой был записан номер мобильного телефона Игоря, то к Игорю информация пришла бы к четырем часам утра. А пока российские коллеги Клиффа пытались понять, кому адресована информация из Америки, Саша Лавров уже проснулся и чистил зубы. Игорь слышал каждое его движение, хоть Саша и передвигался тише мыши.

Игорь лежал на удобном мягком диване и не спал уже минут сорок. У него было слишком много ненужных мыслей, которые провоцировали его на размышления. Толку от ночных бдений не было никакого, но он продолжал прокручивать в голове всякое разное, порой вообще не относящееся к делу.

Например, его родители, Марина и ее отец. Собственные родители Игоря, служащие сдерживающим фактором, раздирали в нем противоречия. Слова, сказанные Мариной, бередили новую ранку, которая могла разрастись до размеров огромной дыры, которая засосет его надолго. Он пытался отыскать выход, но никак не мог. С одной стороны – совесть и принципы, с другой – Марина. И Марина перевешивала, но в душе Игоря все было так сложно устроено, что он не мог принять решение, пока на чаше весов с другой стороны было хоть что-то.

С ужасом для себя он понял, что сможет быть с Мариной вместе только без балластов.

«Черт возьми, какой же ты отвратительный человек! – услышал он свой собственный голос в голове. – Ты желаешь смерти не просто людям, ты желаешь смерти своим родителям. И отцу Марины заодно. Они тебе мешают. Как ты вообще живешь, подонок ты такой? Как ты можешь вообще вставать с кровати и идти в мир, в котором ты сам лично хочешь, чтобы у тебя не было родителей? Зачем ты вообще живешь? Таким людям, как ты, нельзя жить, им нельзя быть счастливыми, им нельзя любить. Таким людям, как ты, нужно умирать в младенчестве. Ты слишком отвратителен, чтобы быть человеком. Таких людей не бывает, ты не человек, ты – монстр!»

Но Игорь не знал, как выпутаться из этой паутины. Он погряз слишком глубоко и не понимал, как избавиться от своих проблем, но при этом сделать так, чтобы решение его полностью устраивало. Идти на компромиссы он не мог. Забрать родителей из дома престарелых – признать ошибку, а ошибок Игорь Романов не совершал. Он ненавидел себя за это, но поделать ничего не мог. Неужели единственным выходом будет забыть Марину? Неужели он пойдет на это?

– Не спите?

В комнату вошел Саша Лавров. Сам он устроился на диване в большой гостиной, совмещенной с кухней, а Игорю уступил свою постель. Игорь сел.

– Нет, уже не сплю.

– О деле думаете? Или о чем-то своем?

– С чего вы взяли, что я вообще о чем-то думаю?

– Я здесь стою минуты три, и все это время вы меня не замечали.

Вот ведь!

– Я просто ждал, когда вы поздороваетесь.

– Не буду лезть в вашу жизнь, – пожал плечами Саша Лавров. – Зашел сказать вам, что должен ехать на встречу.

И Игорь вдруг сказал то, что было совершенно неправильно и непредсказуемо. Он вообще в принципе не говорил с людьми о своих проблемах, не говорил с людьми о личном. Он был удивлен, но дело уже было сделано: он сказал. Повисла пустота, которую Саша Лавров никак не разрывал своим ответом, а Игорь все никак не мог прийти в себя от удивления и даже шока – что с ним такое происходит? Как так? Почему он это сказал?

– Я ужасный человек. Я сдал своих родителей в дом престарелых и теперь не могу быть вместе с любимой девушкой, потому что у нее на руках лежачий отец. Если я привезу ее и ее отца к себе, то предам родителей. Если не сделаю этого, мы расстанемся. Я не знаю, как выбраться из этого всего. Отправить родителей в дом престарелых не было ошибкой, я не совершаю ошибок. Я все делаю, тщательно взвесив, это основа моей жизни. Вот такой я ужасный человек. Вот об этом я думал, пока вы смотрели на меня.

Саша Лавров молчал, Игорю, конечно же, было плевать на его мнение. Но отчего-то он ждал, что этот человек скажет ему что-то, что разведет все тучи над головой. Он ждал чуда. И, возможно, дождался.

– Не знаю, специально вы мне это сказали или нет. Не знаю, правду вы мне говорите или нет. Но коль сказали, я вам отвечу, что думаю по этому поводу. Вы говорите, что вы «ужасный человек», а это значит, вы уже поняли, что поступили неправильно, сбагрив родителей в богадельню, и даже вынесли себе приговор – назвав себя «ужасным человеком». Это действительно так, и общество вам скажет то же самое: вы ужасный человек. Но тут есть одно «но». Вы признались, и вы поняли, что поступили неправильно, а это значит, что еще не все потеряно. Еще можно все исправить и сделать так, как будет правильно. Тут вопрос ваших собственных ограничений. Если вы признались себе в совершенном плохом поступке, причем плохом для вас сегодняшнего, значит, можете признать, что ранее установленные правила могут быть неверны. Например, с чего вы взяли, что вы не можете совершать ошибки? Это заблуждение, это такая же ошибка, как сдать родителей в дом престарелых. Можете вы совершать ошибки, и совершили одну из них. Так же, как сделала это Лиза. И вы, и она в одном положении – в заложниках у своих ошибок. Настало время их исправить. И второе, что я хочу сказать: если вы думаете обо этом всем, значит, не такой уж вы ужасный человек. Примите правильное решение, вы уже знаете, что сделать. Перепишите свою историю, это не смертельно, я уже так делал – и не раз. И как видите, жив. У вас звонит телефон.

Его голос был тихий, без упрека и конфликта, и Игорь впитывал каждое слово. Последнюю фразу он услышал не так, как предполагал, поэтому не сразу сообразил, что свет рядом – это звонок беззвучного телефона. Он извинился перед Сашей и поднял трубку – звонил босс.

– Я слушаю, – ответил он.

– Игорь, привет. Нашли твою Лизу Лаврову. Нам звонили из полиции Нью-Йорка, Лизу Лаврову похитили с ребенком из ее квартиры и подстрелили ее друга. В Нью-Йорке она жила под именем покойной девушки, Марты Хадсон. Телефон полицейского я выслал тебе сообщением. Его зовут Клифф, толковый парень, обещал помочь. Он вышел на меня через Иркутск, так что имей его в виду – на такой подвиг способен не каждый. Но с девушкой мы опоздали, надеюсь, ее действительно только похитили, а не убили. Игорь, ты слышишь? Алло?

 

Вася

Я не полетел со всеми в Нью-Йорк, потому что Дима попросил меня сделать кое-что в России. Сделать не своими руками, но под своим четким контролем.

Довольно быстро я нашел Филиппа, беспринципного качка, который занимался улаживанием разных деликатных дел. Условиями работы Филиппа было: а) называть его Фил; б) если присутствие заказчика обязательно, то беспрекословное подчинение приказам Фила в любой ситуации; в) еда не входит в гонорар.

С условиями я согласился и дал ему задание.

Для начала – разыскать место, где Лиза Лаврова жила вместе с Арсеном. Это – точка отсчета ее российских бед, и это место нужно посетить.

– Я слишком хорошо знаю свою сестру, – сказал мне Дима. – Лиза бы никогда в жизни не убежала из места, которое считала домом, только из-за того, что ей некомфортно. Нет, она сильно чего-то испугалась, чего-то, с чем справиться не могла… Возможно, кто-то угрожал ей и ребенку, и это явно не Наркобарон, поскольку первым делом в Америке она встретилась с его братом… Мне сказал об этом Игорь Романов, следователь, что вел то дело, ему можно верить. Те же меры безопасности Лиза могла бы предпринять и в России, и раствориться в Москве без следа… Но нет, она уехала в США не столько из-за Наркобарона и его преследования, сколько из-за чего-то еще. Мне нужно понять почему? Иначе я ее не верну. Лиза никому не верит, и любая опасность, даже если она иллюзорна, будет гнать ее дальше. Я должен знать, чего она боится, и должен это нейтрализовать.

Это место Фил нашел довольно быстро – сестра Наркобарона Карма помогла, она выдала и город, и улицу. Она не видела никакой опасности в раскрытии этой информации, а большего нам и не нужно было.

В Жуковский мы прибыли на следующий день и разместились в гостинице. Я плохо себя чувствовал и поэтому разрешил Филу провести первую вылазку самостоятельно. Он осмотрел местность, где жила Лиза, и сделал первичный опрос соседей.

Только в одном микрорайоне города Жуковский Московской области есть частный сектор, десятка три коттеджей и несколько домов-сараюшек. В одном из таких домов жил человек по имени Алексей Амерханов, психически больной, одинокий.

Он терроризировал Жуковский уже много лет, однако правоохранительные органы ничего не могли с ним сделать.

От переезда до Жуковского у меня ужасно разболелась спина, и мне пришлось лежать, не вставая, пока Фил работал «в полях», а потом за моим ноутбуком. Он собирал досье на Амерханова, звонил своим коллегам, и через несколько часов мы знали об этом человеке все, всю информацию, необходимую для того, чтобы разобраться с ним. Осталось понять: он ли является тем человеком, который заставил Лизу покинуть Россию.

Алексей Амерханов родился в 1992 году в семье сельской учительницы и водителя. Его отец частенько пропадал в командировках, и ребенком занималась властная, своеобразная женщина, у которой было совершенно однозначное мнение о том, каким должен вырасти ее сын. Она презирала любые виды нежности, никогда не говорила мальчику добрых слов, а в качестве материнской любви предлагала ему только горячую еду и чистую одежду.

Они жили практически круглый год вдвоем. Отец, приезжая из командировок, успевал только выспаться, и снова уезжал в дорогу. Он погиб в 2002 году в аварии под Смоленском, когда Алексею было десять лет.

Мать Алексея больше замуж не вышла, ребенка поднимала сама, на учительскую зарплату и на доходы, получаемые от частных уроков математики. Алексей всегда был невзрачным парнем в дешевой, застиранной, хоть и опрятной одежде. Понятное дело, что девочки в классе и школе не хотели с ним дружить, а одноклассники над парнем издевались.

Но не все дети из небогатых семей решают свои проблемы, прибегая к насилию, а Алексей делал именно так. Впервые он разбил нос однокласснику лишь за то, что у того каждый год был новый рюкзак. Первые два года с момента обнаружения такой дикой несправедливости Алексей стоически держался, а на третий врезал Мише Косовалову кулаком в лицо, да с такой силой и ненавистью, что пятнадцатилетний парень упал. Алексей на этом не остановился и пнул одноклассника несколько раз. В записях, сделанных в детской комнате милиции, указано: психологическое обследование подростка выявило истерию. Этот же диагноз был поставлен Алексею еще трижды за время обучения в школе, причем в последний раз он избил девочку – Анну Полежаеву, которая ему нравилась (судя по показаниям свидетелей), но которая в грубой форме ему отказала. За это подросток был приговорен к шести месяцам в воспитательной колонии.

В колонии Алексей заматерел и стал еще более озлобленный. Он избивал налево и направо, пока его не освободили от греха подальше. Первым делом на свободе он нашел Анну Полежаеву и до такой степени напугал, что девушка несколько месяцев боялась выйти из дома. Однако никаких насильственных действий запротоколировано не было.

Мать Алексея скончалась от рака легких за несколько недель до совершеннолетия сына, и с тех пор он стал самой настоящей угрозой в городке. Он нигде не работал, но деньги у него всегда были. В полицейских записях есть информация, что парень получал деньги от некоторых жителей, для которых он решал проблемы и оказывал услуги, связанные с физической расправой над недоброжелателями.

На данный момент досье на Алексея было пухлым. На него писали заявления, просили полицию призвать его к ответу, наказать, заставить угомониться, но без толку. Формально Алексей не совершал преступлений, угрозы таковыми не считались, хотя потенциальные жертвы его действительно боялись. Те, с кем он расправлялся, почему-то заявлений в полицию не писали, видимо, у самих рыльца были в пушку.

Единственное уголовное дело, заведенное на Алексея Амерханова, было закрыто за отсутствием состава преступления. Женщина, написавшая заявление об изнасиловании, успешно вышла за него замуж спустя неделю после подачи заявления, и дело закрыли. Но спустя месяц женщина исчезла, и ни ее, ни ее тела никто так и не смог найти.

Фил собирался завтра с утра посетить родственников этой женщины, но я не считал это необходимым. Судя по всему, женщина либо скрылась, как Лиза, либо давным-давно мертва.

Однако у Фила было другое мнение – разговорить родственников и, возможно, раздобыть доказательства виновности Алексея, которые помогут упрятать его за решетку.

– Послушай, – сказал я, поморщившись, – неужели ты думаешь, что жители Жуковского, которые живут в страхе, не ходили к бедным родственникам? Наверняка там уже протоптана тропа. Наверняка все уже испытано, все способы испробованы. Увы, но других вариантов, кроме как исполнить наш с тобой план, я не вижу.

Фил покорно кивнул.

– Или ты решил дать заднюю? – спросил я с подозрительностью.

– Нет, – ответил Фил и снова погрузился в досье на Алексея.

Судя по всему, искать грозу микрорайона нужно было в его доме. Он жил там с самого рождения и по сей день. Какими способами он просачивается внутрь – неизвестно. Фил сказал, что у его соседей нет однозначного ответа, когда он приходит домой. Его не видели давно, однако дома он бывает: почтовый ящик не переполнен, а шторки на окнах были то раздвинуты, то задвинуты даже в течение того вечера, пока Фил там прогуливался.

– Он тебя срисовал, – сказал я. – И теперь знает, что за ним приехали. Нам надо быть оперативнее.

– Ты хочешь, чтобы мы ворвались к нему в дом?

– Я хочу, чтобы ты сказал мне, какой у нас план действий, – ответил я. – Но с учетом того, что Амерханов знает, что мы приехали.

Фил сказал мне, как собирается поступить, и я одобрил его план. Да, это выглядит реально, осталось только раздобыть инвалидную коляску.

* * *

Утром следующего дня я выкатился на проселочную дорогу в инвалидном кресле. Докатился до дома Амерханова и остановился. В доме, казалось, никого не было. За окном – тишь и темнота, но Амерханов был дома. Я покричал его, но ответа ожидаемо не последовало.

Тогда я поднял камень и зашвырнул его за ограду. Камень упал на землю, не издав никакого звука. Земля, кстати, у Амерханова была неухоженная. Дом напоминал сарай – вокруг какие-то железки, деревяшки, в общем, всякий хлам, который характеризует неряшливого хозяина. Дом покосился, краска давно облупилась до такого состояния, что даже и не подумаешь, что когда-то дом был выкрашен в коричневый цвет (судя по фотографиям из досье).

Второй камень полетел прямо в окно и с грохотом разбил стекло.

Зазвеневшая тишина после такого акта вандализма немного испугала меня. А что, если сейчас из дома появится разъяренный Алексей и убьет меня одним махом? Да, смелости во мне много, но веса – очень мало. Да и сил нет совсем.

Прошла минута. Затем вторая. Наконец, из дома вышел мужчина. Я сразу понял, отчего местные жители боятся его. Алексей Амерханов действительно внушал ужас. Очень высокий, широкий в плечах и с выражением лица человека, способного на все. В руках у него была огромная бита.

– Ты че, совсем охренел? – зарычал Амерханов.

– Здравствуйте, – вежливо сказал я. – Мне нужен Алексей Амерханов, подонок и бывший зэк. Вы ли это?

– Ты че?

Агрессия из него так и перла. В несколько шагов тот преодолел расстояние от крыльца до калитки и оказался прямо надо мной. Надо мной нависла гора мышц, которой управлял не совсем адекватный человек.

– Вы не ответили на мой вопрос: вы Алексей Амерханов?

– Ну я, и че?

– Ниче, – ответил я. – Разговор есть.

– Ты вообще кто?

– Я Василий, руки не подам, так запомнишь. У меня к тебе есть вопросы, и лучше бы тебе на них ответить.

– Ты охренел?

– Нет, охренел ты. Здесь поговорим или в твой сарай поможешь забраться?

Видимо, в голове Амерханова шел мыслительный процесс, по воспаленным извилинам текла жиденькая мысль: если двинуть этому инвалиду прямо здесь – могут быть свидетели. Затащить его в дом и избить там – также будут свидетели, которые скажут, что видели, как гора мышц затащила цыпленка в инвалидном кресле в дом и больше оттуда никто не показывался. В общем, двинуть мне хотелось, но было никак нельзя. Я вызвал агрессию, на нее нужно было отвечать, но как это сделать – Амерханов не знал.

– Иди отсюда, – сказал он, – пока живой.

– Я никуда не уйду, пока ты не ответишь на мои вопросы.

– На какие вопросы?

– Ты знаешь эту девушку?

Я достал из кармана фотографию Лизы Лавровой.

– Нет.

– Ты врешь.

– Я не знаю эту девку! Катись отсюда, пока я тебе ноги не доломал!

– За информацию о ней ты получишь десять тысяч долларов, – сказал я. – А если продолжишь делать вид, что ты ромашка, сядешь. Мой напарник снимает все на видео. И я выгляжу неспособным защитить себя, в отличие от тех парней, которым ты угрожаешь расправой. Мне поверят, что я испугался за свою жизнь, нарвавшись на тебя в поисках близкого мне человека.

Амерханов наклонился к моему лицу близко-близко. От него пахнуло перегаром и нечищеными зубами. Я поморщился.

– Я тебе в последний раз повторяю: я не знаю эту девку, вали отсюда сам и забирай своего напарника.

После чего развернулся и ушел в свой дом, громко хлопнув дверью. План «А» провалился, придется использовать план «Б».

* * *

– Дим, понимаешь, когда я сказал про деньги, он даже ухом не повел. Тут три варианта: либо для него это небольшая сумма, либо про Лизу он действительно ничего не знает, либо знает что-то такое, что грозит ему серьезными неприятностями и десять тысяч их не скрасят.

– Если бы сумма была для него небольшая, он бы начал торговаться, – ответил Дима. – Я знаю таких людей. Чем больше у них денег, тем больше они хотят. И ты предлагал ему не тысячу рублей, а десять тысяч долларов, это огромные деньги.

– Согласен, – вздохнул я.

– И если бы он ничего не знал про Лизу, то наврал бы с три короба, чтобы получить деньги, – продолжил Дима.

Связь по скайпу была нестабильная – Интернет в гостинице так себе. Хотя, если честно, у меня бывали проблемы с качеством звонка и при стабильном Интернете с двух сторон.

Дима куда-то шел, сзади суетились люди, картинка то и дело замирала, лица смешивались. Он был в гарнитуре и говорил очень тихо, но прямо в микрофон, я слышал его превосходно.

– Он бы наврал, если бы хватило мозгов, – сказал я. – Или, может быть, он считает, что десять тысяч – это настолько маленькая сумма даже для вранья? В общем, мне кажется, мы ходим вокруг да около и не хотим признать факт: это он. За деньги он ничего не расскажет, потому что это для него опасно. Значит, придется заставить его.

– Ты нашел надежного человека со связями для решения этой проблемы? – спросил Дима.

– Да, я нашел. Его зовут Филипп.

Я услышал, как Фил заворчал и крикнул ему:

– Я говорю это Диме, чтобы он знал, как тебя зовут! Если я скажу «Фил», он подумает, что ты подросток! – И уже спокойно пояснил Диме: – Этот чувак совсем чудак, требует, чтобы я называл его Фил.

– Ты уверен, что он справится?

– Абсолютно, верь мне.

– Вася, мне пора, не делай глупостей и не рискуй. Если поймешь, что не справляетесь, сразу сворачивайтесь. Хорошо?

– Да, договорились.

Я очень хотел помочь Диме справиться с этой проблемой, поэтому, даже если все пойдет не так, как запланировано, я доведу миссию до конца. Может быть, это единственное, чем я действительно могу помочь своему другу.

И да, я испытываю чувство гордости за то, что с этой деликатной просьбой Дима обратился именно ко мне. Значит, он считает меня не просто полноценным человеком, а человеком, который справится с проблемой. Это дорогого стоит.

– Фил, – позвал я наемника. – Давай обсудим детали нашего плана – и выдвигаемся.

На часах было уже десять вечера, и нам действительно следовало поторопиться. На улице стемнело, идеальное время для осуществления нашего плана. Я выпил обезболивающее – спина явно не хотела, чтобы я выходил из номера; выпил пригоршню таблеток – мой обычный, стандартный набор. Правда, после того как я встал с кресла, таблеток уменьшилось, доктора это связывают с активным образом жизни. Во всяком случае, давлением я больше не мучаюсь, хотя раньше оно шкалило, даже таблетки не помогали. Сейчас все проще, правильно говорят: движение – жизнь! Если хотите жить – двигайтесь, хотите умереть – лягте и не вставайте.

У меня с собой был цикорий в пакетиках, и я заварил себе чашечку перед выходом. Фил же высыпал в отельную чашку три пакетика черного кофе, четыре пакетика сахара и наполовину налил кипятка. Я представил этот горький сироп, и у меня свело желудок. Нет, все-таки до таких доз и консистенций я не дойду никогда.

– Дай попробовать, – неожиданно для себя попросил я.

Фил округлил глаза и протянул мне стаканчик. Я отхлебнул. Да уж, это не так противно, как казалось, но напитком для наслаждения точно не назовешь. Горелый кофе маслянистой от сахара консистенции не вызывал приятных ощущений, на языке осталась пригоршня угля. Я отдал ему чашку с этой бодягой и отпил своего цикория. Это будет получше.

– Ты готов? – спросил Фил.

Я кивнул.

– Ну тогда вперед.