Саша

Что я опять делаю не так?

В том, что я что-то делаю не так, я уверен на сто процентов. Почему? Да потому что все опять летит к чертям. Мне не нужны объективные люди рядом, которые скажут: чувак, у тебя беда. Нет, взгляда со стороны мне не надо, я и без этого знаю, что все идет не так, как надо. И, чувствуется мне, это только самое начало.

Не успел альбом выйти, как рухнул в продажах. Стремительно, как будто в него был заложен вектор самоуничтожения. Я даже опомниться не успел, а альбом уже вылетел из всех возможных чартов, и сижу я, одинокий дебил с провальным альбомом и рухнувшими надеждами. У меня не было ни ресурсов, ни связей, чтобы узнать, в чем конкретно проблема. Почему альбом, который ждали миллионы людей, не продается? Ребята из Supreme, лейбла наполовину принадлежащего Джо, били тревогу, писали письма и звонили ежедневно, требуя сделать хоть что-нибудь, но я был бессилен. Я просто не знал, что делать.

И на помощь пришел Джо. Я, как обычно, несчастный придурок, с кучей долгов и непродающимся альбомом, но как всегда горд и невозмутим, оказался в заложниках. У меня не было другого выбора, кроме как принять помощь Джо. Финансовую. Он не дал денег на рекламу, он не проспонсировал съемки клипа. Нет, он дал мне денег, чтобы я нанял менеджера. Реального менеджера, со связями и знающего свое дело. Из троих предложенных менеджеров я пригласил к сотрудничеству Уорена МакКэннохи, потому что он был единственным, кто знал о провале альбома еще до нашей с ним встречи, и сказал примерно следующее: «Это не проблема».

Это позже я понял, что один из методов работы МакКэннохи – убедить человека, что он знает, где выход и что нужно сделать, а потом, когда у него оказывался флаг в руках, он лихорадочно соображал, куда вести вслед идущих.

Правда, в моих делах он действительно смог найти решение.

Он сказал: первое, что должны сделать в Supreme, – отозвать продажи и заключить сделку с музыкальными магазинами о неразглашении тайны. А заключалась тайна в том, что альбом на самом деле не продавался. Его слили злоумышленники, мечтающие сбить продажи, и я понес убытки. Историю следовало раздуть как можно громче, чтобы люди просекли, что кто-то облажался и результаты его деятельности уже в Сети. И дабы добить злоумышленников и принести мне максимальные убытки, люди начнут скачивать альбом, а заодно расскажут о том, что они думают о песнях. Я сильно сомневался, что ажиотаж будет вызван, но две проплаченные статьи в журналах – и результат не заставил себя ждать.

Музыкальные порталы наперебой размещали эксклюзивные отрывки из треков (хотя что им мешало издать песни полностью – не понимаю), критики сыпали статьями, блогеры разбирали песни построчно. В результате мы получили шумиху, прессу, массу внимания и мнение людей об альбоме.

Мы выпустили sex revolution с пятнадцатью треками, девять из которых люди оценили как «песни низкого качества», а шесть – «хайп» – слишком раскрученные. Настало время для следующего этапа, а именно: рассказать о том, зачем это все.

Самое главное в работе – финансовая стабильность и социальная значимость. Удовольствие работа приносить не должна, но если случается – то повезло, но удовольствие – не самоцель. Если работать только в удовольствие, то вскоре деньги и социальная важность уходят на второй план, можно скатиться в глухое банкротство, зато абсолютно счастливым. Нет, всего нужно в меру, но главное правило состоит в том, что удовольствие от работы получать опасно. Именно поэтому Уорен заставил меня заняться тем, что было совершенно неинтересно и откровенно скучно: планированием деятельности.

Дни и ночи напролет мы думали о том, куда пойдем дальше, но никак не могли понять: а где взять на все денег? Требовалось снимать клипы, выступать на корпоративах и прочая, а денег не было. Не мог же я растратить все запасы Джо, тем более что отношения между нами складывались как нельзя хуже.

После того как появился Уорен, я совсем оторвался от жизни, никому не писал и не звонил, включая Джо, по отношению к которому мое поведение можно расценивать как откровенно хамское – взял деньги и свалил. Но контакты с ним вызывали бурю противоречивых эмоций – как будто смешали сгущенку с перцем и заставили съесть с наслаждением. Как обычно, я не знал, что делать с этим. Разбираться в себе у меня не было ни времени, ни желания. Это нужно сделать, я понимал, но не мог. И так же хорошо я понимал, что эта неразбериха будет заметать своим песком наши отношения, придавать им скрипучесть и недопонимание, но взять себя в руки и заставить наконец-то во всем разобраться – не было сил и времени. Передо мной стояли поистине глобальные задачи: продать альбом и спасти бизнес.

Джо, видимо, понял, что у меня не все в порядке с головой, и снова пришел на помощь. К тому времени я уже получил дом от правительства Штатов и устроил на первом этаже штаб-квартиру, в которой безвылазно сидел Уорен, ведя бесконечные телефонные переговоры с целью продать то, что продать было невозможно: меня. Джо приехал в гости. Он попросил Уорена оставить нас наедине и сам себе налил выпить, виски на два пальца, безо льда и колы. По его настроению и выбору напитка я понял, что дело плохо и сейчас будет разнос. Естественно, я боялся и его самого (ведь я не был честен с ним), и его решений (ведь они напрямую касались меня). Словно загнанный в угол зверь, я вжался в кресло, в котором сидел, и ждал, что скажет Джо. А он спокойно выпил свой виски и улыбнулся мне. Я был поражен и не смог выдавить ни слова.

– Проблемы? – тихо спросил он.

– Да, – признался я.

– Рассказывай.

И я рассказал – о том, что мы с Уореном дни и ночи напролет пытаемся продать хотя бы один концерт, ищем студию, чтобы перезаписать альбом, пытаемся найти спонсоров, но все без толку. Черт возьми, без толку! И я уже на грани отчаяния, ничего не получается, ничего не двигается и полный ноль.

– Уорен напрямую продает концерты?

– Нет, он звонит каким-то людям, хотя я не понимаю, почему бы не связаться напрямую с клубами, блин! Можно ведь предложить им выступление с дележкой кассы! То есть не за гонорар, а за процент со входного билета. Уже можно было бы попробовать и без денег выступить!

– И он не делает этого?

– Нет! Может, поменять менеджера?

– Погоди, а спонсоров он сам ищет?

– Нет! Ты понимаешь, что мы с ним работаем так же, как я бы работал один. Мы ищем людей и выходы, но сами не знаем, куда податься!

– А спрос?

– О каком спросе ты говоришь?! Даже Roberto уже никто не смотрит! Если у Уорена есть связи, то почему он их не использует?

– Потому что эта связь односторонняя, Дима, – ответил Джо. – И он все делает правильно. Давай-ка пригласим его и спросим, сделано ли самое главное?

Уорен вернулся в гостиную, с размахом кинул свое немаленькое тело на диван, отчего тот протяжно простонал.

– Сори, не рассчитал, – сказал он с виноватой улыбкой.

Джо улыбнулся и ему. Какой улыбчивый парень этот наш Джо. И что ему не сидится в Лондоне? Ну конечно, он зарабатывает деньги, чтобы я делал вид, что работаю. Круговая порука какая-то. И зачем ему это все?

– Уорен, как ты закинул удочку?

– Ну как обычно: сказал всем, что мы громыхнем вот-вот и поднимем ценник до нью-йоркской высотки.

– И как отклик?

– Нулевой.

– И что ты предпримешь дальше?

– Мы думаем.

– Мы?

– Ну да, я и Джейсон.

Видимо, в этот момент Уорен кое-что понял. Ну и я понял тоже. Я понял, кто в доме хозяин. Не скажу, что это было новостью – действительно, Джо спонсировал меня уже какой месяц, он вложился и в лейбл, и в компанию, которая сможет организовать турне, и покрыл все расходы на ближайшие месяцы. В общем, он сделал то, чего не делает никто. Но почему-то и я, и Уорен посчитали, что это в порядке вещей и наша цель – работать, а не достигать результатов. И если мне эта работа была неприятна и неинтересна, то Уорен кайфовал. Он рисовал схемы, продумывал стратегии, писал тезисы идей и занимался тем, чем заниматься нужно, но занятым людям некогда. Он планировал, а нужно было действовать.

В глазах Джо промелькнуло сразу несколько чувств, одно из которых я поймал для себя. Презрение. Это было чистое презрение, без примеси чего-то еще. Он меня презирал. В конце концов, я понимал, что эти деньги – это все, что у него есть. И помогает он мне не просто так. Все-таки что-то там точно есть, иначе все было бы по-другому. Он вложил свои деньги в эту отрасль не чтобы заработать, а чтобы помочь мне. А заработать – если получится. Но лучше бы, чтобы получилось. И самый минимум, который я обязан по совести и справедливости, – это показать, как сильно я стараюсь оправдать его ожидания. Этого может быть вполне достаточно, не говоря уже о том, что это реально может принести результат. А я тупо прожираю его деньги, занимаясь планированием.

Я опять все делал не так.

– Ну что я могу сделать для вас, дорогие мои… – сказал Джо так же тихо и спокойно. – Я позвоню одному человеку, который запустит слух о невозможности корпоратива. Вполне возможно, это не даст ровно никакого результата, а может быть, кто-то захочет, так скажем, запретный плод. Понятное дело, что нужно отказывать до предела, но, я думаю, Уорена этому учить не нужно.

– А у тебя есть такой человек?

– Держите меня, пожалуйста, в курсе.

И он ушел, не прощаясь и проигнорировав вопрос Уорена. Только кивнул мне, и мне показалось, что хотя теперь у него в лице не было ничего презрительного, но я был готов провалиться сквозь землю от стыда.

Иногда людям нужно знать, что они кого-то могут подвести, чтобы они этого не сделали. После ухода Джо я другими глазами посмотрел на Уорена, он уже не казался мне профессионалом. Если я буду работать вместе с ним в одном направлении, то зачем тогда он мне нужен? Ради связей, которые работают в одну сторону? Ну почему я не в состоянии дойти до таких простых истин сам, без помощи Джо или судьбоносного пинка? Ну что я за существо такое?

Уорена я уволил, а после сразу же позвонил Памеле и попросил ее о помощи: мне нужен был реальный человек, который будет работать. Который будет делать то, что я делать не могу. И не потому, что не хочу или не умею – я готов был освоить любое дело, – нет, просто я не мог быть своим директором.

Мои московские друзья на связь не выходили. Я знал, что там происходит какая-то трагедия, но дал им время все переварить. Я общался только с Васей, и то – по вопросам творчества. После того разговора с Никой я никому не звонил и не писал. Я не знал, что делать.

И Памела помогла, охотно и с радостью. Она дала мне номер телефона женщины по имени Моника, которой я позвонил не откладывая. Разговор с Моникой показался мне очень результативным.

– Я знаю, кто вы, мистер МакКуин, Памела меня предупредила. Я готова приехать к вам сегодня, после семи вечера, чтобы обсудить наше сотрудничество.

– Я буду вас ждать.

– Тогда до встречи.

И я кое-как дождался этой встречи! Нет, не нужно думать, что я ждал спасателя, который придет и заберет у меня из рук умирающего человека, чтобы взять ответственность за его жизнь на себя. Совершенно не так, я ждал опытного бойца, который подскажет мне, в каком направлении мы собираемся двигаться, а я решу – так все пойдет или нет.

Когда Моника приехала на огромном белом внедорожнике, я уже стоял у входа в дом, в нетерпении притопывая. Она погасила фары, долго собирала какие-то вещи и, наконец, вышла из машины. Огляделась. Увидела меня и помахала с легкой улыбкой. Между нами было метров двадцать, но даже на таком расстоянии я увидел схваченные артритом руки, натянутую шею и близорукую походку. Моника была в возрасте, причем далеко за пятьдесят. Но выглядела потрясающе – цвета слоновой кости деловой костюм, туфли на высоком каблуке, элегантная шляпка, руки в сетчатых белых перчатках держат элегантный клатч с небольшим логотипом ALLEGRO возле замочка.

– Рада с вами познакомиться, Джейсон, – сказала она и протянула руку.

Я побоялся крепко хватать и взял мягко, но ее рукопожатие меня сразило: такой мертвой хватки я не ожидал. Мои пальцы были прочно стиснуты в ладонях Моники.

– Внешность обманчива, не правда ли? – спросила Моника с улыбкой. – Ну что же, ведите в дом!

Мы прошли в дом, я предложил ей напитки, но Моника отказалась от всего. Она села в кресло и пригласила сесть меня. Она вела себя словно хозяйка дома. Мне было плевать, я не претендовал на собственность в этом участке, мне было нужно другое.

– Итак, я скажу вам, что знаю я. А вы скажите, так все было или нет. Первое, с чем вам не посчастливилось столкнуться после воскрешения, – это утечка в Сеть дебютного альбома. Конечно, это был не альбом, а демоверсии, но тем неприятнее, что в эту утечку были слиты и песни, в итоге вошедшие в финальную версию альбома. Очень жаль, но не критично. А вторая беда – это нечистоплотные лос-анджелесские организаторы, которые наобещали множеству компаний ваше выступление и организовать его не смогли, так как вы, как известно, на корпоративах не работаете, все верно?

Я был ошеломлен. Очень интересно получается: все мои неудачи и деятельность Уорена представлены как неуспешные попытки заработать на мне.

– Моника, я бы хотел прояснить несколько моментов…

– Джейсон, будем считать, что ваш ответ «да». Итак, что мы можем сделать дальше. Вариантов два. Первый – все, что я сказала, – чистая правда, и сейчас нам нужно что-то делать в рамках сложившихся условий. Людей обижать нельзя и, первое в первом: нужно выпустить новый сингл, совершенно не тот, который оказался в слитых песнях; второе в первом – на корпоративы, хотя бы на пяток, согласиться нужно. Таким образом мы покажем сразу несколько лояльностей: фанатам – что мы помним о них! – и людям, которые хотят видеть вас на своем мероприятии. Ну и третье в первом: надо бы уже сказать людям о предстоящем туре, я понимаю, что у вас все в тайне, но хотя бы в общих чертах мы осветить это должны – количество городов, название и примерный бюджет шоу, чтобы поклонники знали, чего ждут. А второй вариант – вы так же и по-прежнему будете делать то, что делаете, и делать так, как знаете. Но тут, увы, без меня.

Я был шокирован. Я должен выпустить сингл, который еще не написан и не продуман, короче, который «не» во всех его проявлениях. И не должен отказаться от корпоративов, на которые меня не звали. Должен рассказать о туре, который даже еще не придуман и не спланирован. А еще я должен снять клип на деньги, которых у меня нет. И все это – в ближайшее время при помощи любезной Моники.

– У меня только один вопрос, Моника. Как?

– Как?.. Простите, Джейсон, ради бога, это опять этот неугомонный Алекс. Я должна ответить, простите.

Я думал, она выйдет или попросит выйти меня, но нет. Она достала жужжащий телефон из своего клатча ALLEGRO и включила FaceTime.

– Привет, Алекс!

– Моника, дорогая, ну скажи мне, что все получилось! – взмолился кто-то на том конце, не видимый мне, но зато хорошо слышимый.

Моника округлила глаза и ответила почти с отчаянием в голосе:

– Алекс, дорогой, ты ведь знаешь, что я готова сделать для тебя многое! Но это – никак не могу! У Джейсона очень много дел, у нас съемки просто не прекращаются, идет подготовка к туру, а тут еще слили демки, черт их побери! Там целых шесть песен почти в оригинальной обработке! Мы все в шоке! Он никак, слышишь, никак не соглашается! Я вот прямо сейчас у него дома, пытаюсь его уговорить, но он просто без сил! Едва ли…

– Моника, прошу тебя, дай мне самому с ним поговорить!

– Алекс, ну я не могу… Хотя подожди, вот он пришел. Давай, может быть, ты сможешь убедить его? Джейсон, – она обратилась ко мне, не кладя телефона и не поворачивая его в мою сторону, – снова звонит Алекс, организатор того корпоратива, помнишь, я тебе рассказывала? Да что я говорю, конечно, помнишь, я талдычу тебе об этих классных ребятах каждый божий день! Очень просится с тобой поговорить, ты сможешь уделить ему минуту?

Я кивнул, не понимая вообще ничего. Но решил довериться ей. Моника нажала на экран, видимо поменяв камеру на внешнюю, и я услышал:

– Джейсон! Здравствуйте! Я Алекс! Вы прекрасно выглядите! Прошу вас, Джейсон, согласитесь на один концерт, всего полчаса. Они очень хотят видеть вас у себя на празднике! Эти ребята – единственные, кто делает настоящие вещи! Они творят поистине добрые дела и устраивают корпоративные мероприятия один раз в три года, а ежегодно жертвуют сэкономленные деньги в детские дома и благотворительные фонды. И в этом году, на двадцатилетие своей компании, они очень просили вас, всего на полчаса! Полчаса прекрасных песен – и все! Это действительно ценные люди – каждый из них! Я очень прошу вас сделать исключение ради них! Очень!

Мне даже не нужно было менять угол зрения, чтобы увидеть, как Моника машет головой из стороны в сторону.

– Алекс, спасибо вам за предложение, но я вынужден отказаться.

Моника снова нажала на экран и сказала:

– Алекс, прости, я сделала все…

– Я понимаю, – удрученно ответил он, – но у меня нет альтернатив. Они сказали – или Джейсон, или мы не устраиваем ничего…

– Алекс, прости. Хочешь, я попробую договориться на Леди Гагу?

– Нет, они не хотят никого. Ну что же… Всего вам хорошего! До свидания, Джейсон! Жду ваш альбом!

Моника отрубила связь.

– Что это было? – спросил я.

– Алекс очень талантливый организатор, он один из немногих, кто действительно может устроить любое мероприятие. Ему совершенно нельзя отказывать, потому что к нему всегда можно обратиться даже с самой дикой просьбой, и он это сделает. Это как естественная монополия: связи Алекса необозримы, возможности неисчерпаемые. Но почему я говорю, что он талантлив – он никогда ничего не берет силой. Перед ним просто невозможно устоять. Да и не хочется, ведь он всегда предлагает справедливые решения. За ваш концерт, Джейсон, корпорация Grow готова заплатить двести пятьдесят тысяч долларов. Я считаю, это очень хорошее предложение и на него стоит согласиться.

– Но как?!

– Достаточно просто. Grow занимается очень хорошим делом: они пишут программы для медицинского оборудования, при этом их босс – заядлый любитель бренда Allegro и ваш ярый поклонник со времен Roberto, хотя, увы, других времен еще и не было. Ну вот, на этой неделе была вечеринка в честь дня рождения этого самого босса, где почетная гостья Памела Аллегро заявила, немного обиженно, что вы отказались от участия в рекламной кампании новой коллекции из-за чрезвычайной занятости. Он тут же поинтересовался – а есть ли возможность пригласить вас на их мероприятие, которое состоится через две недели? Ведь вы, наверное, заняты концертами? На что Памела ответила категорическим отказом, так как знает: вы отказались выступить у нее самой на дне рождения и отказали ее подругам, несмотря на ваши теплые отношения. Мужчину это задело, он, видимо, подумал, что Памела приглашала вас бесплатно или маленькими деньгами, и он связался с Алексом и предложил сразу двести пятьдесят тысяч, что в вашем случае весьма неплохие деньги. А если взять за основу реальность – то просто баснословные. Алекс, понятное дело, позвонил Памеле с вопросом – а как вы нашли людей Джейсона? Ведь в «Коннор Дистрибьюшн» больше никто отношения к вам не имеет. И Памела дала мой номер. Мы с Алексом давно знакомы и верификацию проходить было не нужно. Хотя я знала, что, если не покажу вас ему, он через несколько дней появится у вас под дверью, чтобы лично убедиться в отказе. И получится шоу. Поэтому я приехала.

– А разве вы приехали не для того, чтобы обсудить условия нашего сотрудничества?

– Я думаю, у нас с вами нет никаких разногласий, верно?

– Ну да, я просто не понимаю, что делать дальше.

– Джейсон, все, что вам нужно делать дальше, – это организовать свою жизнь так, чтобы в ней было место для записи новой песни, съемки клипа и пяти выступлений. А все остальное предоставьте мне. Через два дня я приеду вновь и представлю вам график нашей работы, с которым вам придется согласиться. Но я обещаю вам, что, после того как мы минуем критичный момент, график будет составляться с учетом ваших пожеланий. А пока мы этого позволить себе не можем. Ведь это наша работа, а не развлечение, верно?

– Верно.

– Тогда на этом я вынуждена с вами попрощаться, увидимся через два дня. И пожалуйста, не пейте больше, выглядите не очень.

* * *

Моника позвонила ровно через два дня, в понедельник. Она назначила время встречи и спросила, как я живу. Я ответил, что живу хорошо, но мой ответ ее не устроил, поэтому она начала задавать уточняющие вопросы: что я сегодня ел, что пил, чем занимался. Не чувствуя никакого дискомфорта, я рассказал, что проснулся в половине одиннадцатого, принял душ, позавтракал овсяной кашей и до ее звонка читал роман Доны Тартт. Сейчас снова приму душ и буду ждать ее приезда. Она ответила лаконично: «Понятно» – и отсоединилась.

Приехала Моника в шестом часу вечера, элегантная и деловая. На ней был брючный костюм светло-бежевого цвета, воздушная блуза, скованная плотной жилеткой. На руках, как и в прошлый раз, перчатки в сеточку, но в цвет костюма и, кажется, немного короче, чем прошлый раз, – резинка перчаток едва доходила до запястий.

Мне было слегка некомфортно рядом с ней, и я даже хотел было надеть рубашку и брюки, понимая, что она опять приедет при полном параде, но решил, что поздно метать икру. Она видела и меня, и мою одежду, то есть понимает, как я привык одеваться. И если я внезапно сменю джинсы на брюки, а футболку на рубашку, это будет выглядеть глупо, как будто я хочу соответствовать ее стилю или подражать ему. Или это полная фигня? В общем, в голову лезли разные мысли, мало имеющие общего с тем, ради чего Моника приехала. И я выкинул их из головы.

Она вручила мне график, в котором было около двадцати пунктов. Я прочитал его. Сказать, что я был удивлен, явно мало – я снова был шокирован. В графике было восемь концертов, три сессии в студии звукозаписи и столько же в производственной студии с фотографом Ниром Стайлом. И четыре пункта с пометкой «ежедневно до начала тура» – занятия с Тимом Сноурдом, с 9:00 и до 13:00 и с Полиной Русовской, с 13:00 до 15:00.

– А что это за занятия с Тимом Сноурдом и Полиной Русовской? – спросил я.

– Это ваш фитнес-тренер и преподаватель вокала. На занятиях с Тимом вы будете работать в тренажерном зале, а с Полиной – возле фортепиано. Вам нужно снова прийти в форму как в плане физического состояния вашего тела, так и вокально. Работать придется очень много, потому что и Тим, и Полина согласились выполнить нашу задачу с учетом вот таких нагрузок, ежедневных. Я думаю, мы справимся.

Я кивнул, но не согласился. Что значит прийти в форму? Я в отличной форме как физически, так и вокально. У меня нет песен, в которых нужны супервокальные данные, мои песни может петь даже хор пьяненьких, в них все просто и легко. А физически… Да, я немного прибавил в весе, килограммов пять, но они легко уйдут с началом активности, это не критично. Тем более природа наделила меня красивым телом, лишний вес на котором выглядит не как на расплывающемся снимке, а в виде уплотнения и выделения рельефов.

Но спорить с Моникой я не стал.

– Первый корпоративный концерт у вас через две недели, мы на нем выступаем с балетом. Я созвонилась с мисс Тони, с которой вы уже работали, и мы договорились, что она выделит вам тот же состав танцоров, так что работать будете в прежнем режиме. И, кстати, если вам будет удобно работать с ними, мы можем заключить контракт с мисс Тони, она ни в коем разе не причастна к вашей травле в «Коннор Дистрибьюшн» и сейчас практически не имеет с ними контактов. Программа должна длиться ровно полчаса, и ни минутой меньше. Можно – больше, но меньше – никак.

– А что я буду петь?

– Это решать вам, Джейсон. Я могу только помочь советом.

– Это было бы весьма кстати.

– Я бы отказалась от каверов вообще и включила в программу несколько новых песен. Давайте посмотрим, что у вас есть, и выберем те песни, с которыми можно работать. Насколько я понимаю, концертные версии есть у всех песен?

– Нет, только «минусовки» есть у всех, а концертные – у Roberto, Cruel Love и This World.

– Так, а какие еще песни люди оценили как хиты?

– Roberto, Cruel Love, Better Than Love, This World, Berlin и Sexual Revolution.

– Ну, стало быть, можно исполнить их. Самую зажигательную песню на финал, а начать можно с Roberto, так как это баллада и лучше такими песнями не завершать. И нам нужно еще семь песен, я правильно понимаю? Из тех, новых, которые люди забраковали, можно выбрать несколько и переработать?

– Моника, вы так легко говорите. Взять и переработать! Да я не умею ничего из этого! Ни выбирать, ни перерабатывать!

– Джейсон, я ваш менеджер, а не продюсер. Вы сами выбираете свой жизненный путь и творческие инструменты. Я могу лишь посоветовать. Поэтому предлагаю следующее: сегодня у нас будет рабочая ночь, я еду домой и слушаю альбом, и вы делаете то же самое. А утром мы встречаемся и говорим друг другу, что нас задело, а что смело можно отложить в сторону. Такой вариант вас устроит?

– Договорились.

* * *

Моника приехала в семь утра. Ее звонок разбудил меня, я вскочил, как укушенный, и понесся открывать дверь. Я спал в гостиной, потому что всю ночь слушал альбом. Вокруг дивана валялись исписанные листки, я отмечал плюсы и минусы каждого прослушанного трека.

– Я вижу, ночь прошла плодотворно, – улыбнулась Моника, входя в дом и оглядывая мой беспорядок. – Я бы приехала после всех ваших занятий, но тогда у меня будет еще меньше времени, поэтому простите за столь ранний визит.

Вот черт! Сегодня же с девяти утра у меня занятия с Томом или Тимом, как там его правильно? А потом еще Полина… Черт возьми!

– Да, проходите, Моника, все в порядке. Мне нужна минута, располагайтесь… Хотите кофе?

– Да, я хочу кофе и приготовлю, пока вы будете заниматься собой. Позволите воспользоваться вашей кофемашиной?

– Конечно, чувствуйте себя как дома.

Я сделал все утренние дела, какие хотел сделать, и вернулся в гостиную, которая теперь выглядела чистой и аккуратной. Моника прибралась, собрав все исписанные листки, и теперь они, плотно прижатые друг к другу, лежали стопкой перед ней. Сама Моника, оттопырив мизинец, пила кофе.

– Джейсон, я просмотрела ваши записи, оказывается, у нас с вами практически схожи вкусы, это хорошо, значит, я не побоюсь выразить свое мнение.

Я сел на высокий стул около нее, Моника передала мне чашку кофе, едва в нее упала последняя капля из носика кофемашины, и приступила к разбору полетов. Она нещадно критиковала все, что было ниже песен-хитов, и в результате мы пришли к тому, что, кроме шести песен, у меня нет ни единой, заслуживающей внимание. К такому же выводу пришел и я, правда, дал слабую надежду песне Time to Kill, но Моника отвергла и ее.

– Эта песня с налетом безысходности, Джейсон, – пояснила она. – От нее пахнет нафталином… Или нет, знаете, этот страшный запах давно заброшенных и никому не нужных вещей? Вот что прорывается в нос, когда начинается эта мелодия.

– Хорошо, забросим эту песню в долгий ящик. Какие у нас есть варианты?

– У меня с собой несколько весьма неплохих текстов, и я бы хотела попросить вас с ними ознакомиться. Если вы не возражаете, конечно. Я понимаю, у вас есть свой автор, но сейчас нет времени обсуждать с ним идеи новых песен, а здесь, у меня в папке, все уже готово.

– Давайте ваши варианты.

Моника передала мне тексты в картонной папке, я тут же уткнулся в них. Всего текстов было пять – Police Voice, Black October, Simple Motion, Levitation и Someone against. Мне не нравились ни названия, ни смысл, который авторы вложили в тексты. Мне не нравилось абсолютно все, это были чужие тексты, чужие мысли и все чужое. Но ничего другого у меня не было, а Моника права, это здесь и сейчас, и это куда лучше, чем вообще ничего.

– И к ним есть музыка?

– Ко всем, кроме Someone against. Но к этой песне есть мелодия, и автор записал ее на диктофон. Запись у меня есть, с собой.

– Включите, пожалуйста.

– Конечно.

Моника нашла запись на телефоне и включила ее. После нескольких секунд треска и шуршания раздался женский голос, который очень бодро и быстро стал начитывать куплет, не опираясь ни на какой аккомпанемент, только изредка, в моменты перерыва слышались удары пальцев по столешнице. Кусок перед припевом меня поразил – невероятно мелодичный, красивый и спокойный, как будто готовил нас к тому, чтобы окунуться в припев, судя по всему, динамичный. Но я ошибся, на припеве автор внезапно снизила темп, уделив много внимания растяжкам, паузам и вздохам. И перед вторым припевом женский голос красиво растягивал, словно заводя, а потом она резко снижала темп и медленно, словно во сне, она пела про то, что ей плевать, что кто-то против, ведь она любит – и это главное, самое важное и самое нужное, а остальное пустое, и пусть идут ко всем великим херам все те, кто против. Бридж был похож на какое-то сумасшествие, в нем сочетались резкие звуки, выкрики, бешеные отстуки по столу, мне показалось, что я услышал, как от всех «уфс-пуфс-чвакс» брызгала слюна. Когда это, наконец, окончилось, два удара пальцами, и я чуть не упал со стула – припев, знакомый, мелодичный, медленный, вдруг сделался невероятно быстрым, динамичным и повторился аж трижды, и каждый раз – все быстрее и быстрее. При этом внезапно возник хук – то, за что цепляется мозг каждого слушателя – sa-sa-someone against, он повторился бесчисленное количество раз, и я тут же представил, как под хорошую электрику все это прекрасно споется, как взорвется мозг слушателя, хук зацепится в нем и останется на очень долгое время.

– Я в восторге, – сказал я искренне. – Это похоже на хит.

– Мне тоже очень нравится песня, – ответила Моника с улыбкой. – А еще больше вам понравится то, что эта девочка совершенно никому не известная автор текстов и у нее настолько невелик запрос на песни, что мы можем купить штук сто подобных.

– Остальные тоже написала она?

– Нет, здесь разные песни, я хотела показать вам нескольких авторов.

– А что еще есть у нее?

– Она высылала мне на почту еще две работы, правда, без текстов, а в виде записанного на диктофон исполнения песни… Ага, вот они, первый трек Keep Dance.

– Включайте скорее!

– Есть, сэр!

В этом треке не было долгих тресков и оглушающих шуршаний, сразу голос, вещающий о том, как все вокруг рушится, проваливается в небытие. Мол, если взглянуть на наш мир и сегодняшний день непредвзято и объективно, то все, конечно, хреново. Социальная тема, очень неплохо – автор пела в весьма приятной манере, куплеты в виде речитатива, потом предприпев, мелодичный и легкий, а далее – припев, правда, в этот раз состоящий только из распевки букв «ооо». В предприпеве нотка оптимизма – даже когда все плохо, всегда найдутся люди, которые смогут просто танцевать под музыку, которая играет у них в голове. Дважды предприпев не предвещал ничего хорошего, так как толком припев не звучал, а вот после бриджа (где перечислялись все отвратительные события последнего времени – башни-близнецы, война в Ираке, антигомосексуальные законы и так далее), в финальном припеве вместо распевки «ооо» она взорвалась динамичным позитивным припевом.

Третий трек назывался Bring the Action и являл собой полноценный клубный трек, суть которого сводилась к тому, что если уж ты зашел в клуб, то имей совесть и танцуй, а не пялься на людей, которые отдыхают на танцполе.

– Мне нравятся все три! – сказал я.

– Отлично. Сара будет довольна.

– Ее зовут Сара?

– Да, Сара Фил, молодая девчонка, живет в Чикаго, работает, кажется, в «Макдоналдсе». В общем, ничего общего с тем, чем она по-настоящему может заниматься.

– Ну да, судя по всему, в голове у нее настоящая лаборатория творчества.

– Я отдам тексты в мастеринг, и обсудим сегодня вечером то, что нам скажут, хорошо?

– Договорились.

– А вот и Тим уже подъезжает, – сказала Моника, выглянув в окно. Я последовал ее примеру и увидел, как у моего дома припарковывается красный кабриолет, за рулем которого сидит мускулистый парень в солнцезащитных очках. Как он выходит из авто, забирает с заднего сиденья огромную спортивную сумку и направляется к двери.

– И мне пора. – Моника встала, собрав бумаги со стола. – Созвонимся после ваших занятий, у меня уже будут новости из студии.

В целом занятиями я был доволен. Тим оказался парнем вежливым и прекрасно знал, с кем работает – с человеком, который до сего раза никогда не занимался фитнесом с определенной целью. В этом плане ему было бы легче работать с человеком с лишним весом, ведь тот имел цель увидеть результат и оценить его сам, а в занятиях со мной результат могли увидеть только люди, специально всматривающиеся в рельефы моего тела. Я же не понимал, к какому результату должен прийти. Мы делали приседания, отжимания, качали пресс, скакали через скакалку и танцевали странные танцы. К концу двухчасовой тренировки я едва мог двигать руками от бессилия. Тим не стоял надо мной истуканом, он выполнял все упражнения вместе со мной, в единый такт. Правда, он совсем не устал, видимо, эта нагрузка была для него несущественной.

Мисс Полина, которая просила называть ее просто Полей, имела русские корни в глубоком, то ли пятом, то ли шестом колене. Ее предок эмигрировал в Америку в начале 60-х годов позапрошлого века и завел традицию называть первую дочь в семье русским именем, так сестра Элизабет и Джоанны стала Полиной. Она никогда не бывала в России и языка не знала.

– Я знаю, что вы из России, и, если вы позволите, расскажу вам о некоторых особенностях исполнения песен здесь, в Америке, – сказала она в начале занятия.

Я, конечно же, позволил. По сути, Полина – первый человек, который разрешил мне прикоснуться к тайной, закулисной жизни шоу-бизнеса, в котором я уже вертелся.

– Самое главное отличие – это исполнение «вживую». Если при каких-либо обстоятельствах вам предложат исполнить песню под стопроцентный плюс, то есть просто раскрывать рот под фонограмму, знайте: вас хотят подставить. Вас хотят очень жестоко подставить и растоптать. Если вы согласитесь на такое, то не отмоетесь от позора никогда в жизни. Исполнять песни «вживую» нужно только «вживую». Допустимы: бэк-вокал в записи, усиливающие эффекты, механические голоса, в общем, все то, что никоим образом не вливается в ваш микрофон. Если вы последуете этому правилу, то у вас будет все в порядке. Однако выходить на сцену с нераспетым голосом – еще одна ошибка, которая присуща новичкам. Мы с вами разучим хорошенькую песенку, и вы будете петь ее перед каждым выступлением, независимо от того, присутствует ли в это время в вашем пространстве посторонний человек или нет. Это – ваша обязательная гимнастика, дань уважения зрителю.

Я внимательно ее слушал, а Полина продолжала:

– Второе правило, но не по значимости, а просто потому, что я вспомнила о нем во вторую очередь: никогда не исполнять последний припев так же, как исполнены первые два-три, в зависимости от того, сколько в песне припевов. В последнем припеве нужно и важно показать надлом, эмоцию, прорыв, что угодно! Главное, спеть иначе, чем пели до этого. Третье правило, опять-таки, не по значимости. Оно тоже очень важное – чем меньше схожесть мелодии припева со студийной записью, тем лучше. Студийную запись люди послушают дома, в Интернете, да когда им захочется. А вас они пришли не только посмотреть, но и послушать – вы должны показать им, во-первых, классный вокал, а во-вторых, нечто новое даже в том, в чем они этого и не ожидают, то есть в давно известном. Понимаете?

Да, это я как раз очень хорошо понимаю. Я, честно признаться, по своей глупости и наивности всегда считал, что артисты немного путаются и поэтому никогда не могут спеть точно так же, как в оригинальной записи. Или не путаются, а просто не могут – ведь это непросто! Далеко не всегда в музыке присутствует мелодия песни, чаще мелодия – это только голос. Больше того, если и мелодия и голос будут в одну мелодию, то получится хор из коровника. Запутаться в инструментальной версии песни куда проще, чем кажется. Да что говорить, достаточно включить любую инструментальную версию известного хита и попробовать хотя бы указать на момент, где начинается припев. Это очень сложно. Однако, когда я увидел, что и Мадонна, и Элтон Джон, и другие мастодонты не могут справиться с текстом и исполнить песню так же, как когда-то записали в студии, я догадался, что это не просто так, это намеренно! Да, это делается специально: это новое дыхание в давно известном. И это прекрасно!

Занятия с Полиной принесли мне массу удовольствия. Она мне чем-то напоминала Нику, и я был рад общаться с этой молодой женщиной, осталось ощущение, что я как будто встретился с дальним родственником близкого друга.

* * *

Студия, в которую меня привезла Моника, располагалась в подвальном помещении какого-то кинотеатра. Мимо сновали люди, и мне было весьма некомфортно пробираться по задворкам цивилизации в солнечных очках, несмотря на сумерки, но выхода иного не было: пока мы ехали, я имел неосторожность высунуться в окошко и получил с десяток визгов вроде «Это Джейсон!» и бегущих вслед за машиной людей.

Моника на своих каблуках довольно резво одолела железную лестницу высотой в добрых три метра и уже шагала по узенькой тропинке, распинывая увесистые листья подорожника. Я застрял на лестнице – мои огромные кроссовки не умещались на ступеньке, а габариты тела были явно великоваты для лазанья – бедная лестница содрогалась и стонала как истеричная. В листьях подорожника я запутался и чуть не рухнул в кусты, но меня спасла Моника, тонкой ручонкой крепко вцепившись в мое плечо и удержав от падения.

– Нашего мастера зовут Лари, и он не очень любит свет, а также терпеть не может разговаривать. Поэтому говорим поменьше, больше внимаем тому, что он показывает. Стесняться Лари не нужно, потому что это наш парень, но, еще раз повторюсь: говорить он не любит вообще, а уж тем более не по делу.

В студии, то есть в небольшом помещении, было темно, и только свет от лампочек на микшерах да свет от экранов трех мониторов освещали эту комнатку. Лари был просто необъятным. Он восседал в огромном кресле и, когда мы вошли, даже не повернулся от своего экрана и светящихся пультов. Моника усадила меня в кресло возле Лари, а сама привалилась к спинке моего кресла.

– Короче, материал я обработал, включаю, – сказал Лари удивительно красивым и глубоким голосом. – Это Someone against.

Когда он включил музыку, я понял это сразу. Мелодию, которую создала Сара, я узнал только лишь потому, что помимо слов она вплетала еще и элементы музыки, отчего верхний слой песни, который слышит ухо в первый раз, был узнаваем. Всегда на первом месте вокал, и крайне редко бывают вкрапления музыки прямо в тексте (за исключением проигрышей). Поэтому, если включить инструментальную версию, слух не распознает даже самый громкий хит, пока не услышит проигрыш или любое другое место, не перекрытое словами.

– Пишем? – поинтересовался Лари, когда трек закончился.

– Джейсон, вы готовы? – спросила Моника.

– Да, можем записать. Только у меня с собой текста нет, а я не помню наизусть.

– У меня все с собой, – успокоила Моника.

И правда, из сумочки появилась та самая папка, и у меня в руках оказался листочек с текстом песни Someone against. Я поозирался в поисках «аквариума», но не обнаружил его, а тем временем Лари что-то мучительно извлекал из-под стола. Когда я увидел, что именно, то нервно сглотнул.

Это был микрофон. Точно такой же, в который я записывал свои треки в студии «Коннор Дистрибьюшн».

– Начнем с куплетов, – сказал Лари, поставив микрофон передо мной и передавая мне наушники.

Я посмотрел на Монику, но та лишь развела руками.

Ну что же, о’кей, сделаем как вам угодно.

Я надел наушники и взял текст в руки. Сара пела свою песню весьма своеобразно, и как мне все это повторить? Мы с Васей всегда придумывали, как должна звучать песня, и повторять за другими я не умею. Да, научусь, но вот так – сходу?!

А между тем у Лари все было продумано. Мне в уши он включил уже знакомый треск и шорохи, а потом первый куплет, исполненный Сарой под музыку, сведенную Лари. Я попросил его включить еще раз, на что Лари мне ответил, что первый куплет будет на реверсе ровно десять раз, обычно этого хватает, чтобы запомнить. И занялся своими делами, а я принялся слушать.

Когда мы вышли из студии, я был в полном шоке. Мало того что мы записали песню Someone against, так сделали это невероятно быстро – не прошло и двух часов. Так я работать не пробовал ни разу. Лари сказал, что демоверсия трека будет готова уже к вечеру, а финальную версию после всех пожеланий и замечаний он подготовит в течение двух-трех суток. Он дал мне свою визитку и попросил все заметки бросать на электронную почту, обязательно в теме письма указывая название трека, к которому относится заметка.

– Ведь треков будет много, – пояснил он.

* * *

Второе занятие с Тимом было невыносимым. У меня болело все: руки не сгибались, ноги не шли, в шейных позвонках образовался песок, и при повороте головы, казалось, раздавался скрип. Я с ужасом представлял, как буду качать пресс, если даже сесть без стонов не могу!

Тим рассказал мне то, о чем я знал еще со времен работы с мисс Тони: это всего лишь молочная кислота, ее нужно разогнать – и все будет хорошо.

Как легкая разминка переросла в вакханалию, я не заметил. Но вот мы уже делаем третий подход приседаний, а впереди безумных сорок минут работы со скакалкой. Когда Тим, удовлетворенный моими стонами и пóтом, удалился, я принял душ и хотел было выпить кофе, но в дверь уже звонила Полина.

Мне нравилось работать с нотами, смотреть на их интересное расположение и извлекать из молчавших клавиш мелодию. А вот во второй части урока – застопорились. Видимо, вчерашняя запись давала о себе знать: я не мог выдавить из горла связанной мелодии, голос пропадал на первых трех секундах пения. Полина вооружилась длинными спицами, надела латексные перчатки и полезла мне в рот.

– Воспаление. Небольшое, но это вещь опасная. Вы вчера перетрудили связки?

– Да нет вроде, мы записывали песню…

– После распевки?

– Ну, это было сразу после того, как мы с вами позанимались, больше я не распевался.

– А песня вокально сложная?

– Я бы не сказал.

– Сколько времени вы работали?

– Часа два.

– Два часа?! Да вы что, угробить голос хотите?! Срочно анисовые ингаляции и голосовой покой! У вас так давно не было практики, что двухчасовые нагрузки нужно обязательно предварительно тренировать! В крайнем случае, использовать смазки… Я вам все потом расскажу. А сейчас нам нужно спасать голос.

Из недр ее сумочки появился пузырек с анисовым эфирным маслом, которое Полина развела в супнице кипятком и велела мне дышать парами.

– И так делать три раза в день, а также пить молоко с минеральной водой или содой, в общем, подойдет любая щелочь. Голосовой покой на три дня, через три дня увидимся, чтобы с вашим голосом все было хорошо, понятно? И убрать любые физические нагрузки.

Да уж, Моника такому положению дел не обрадуется. После ухода Полины я написал ей смс и спросил, что мы будем делать дальше. Ответа я ждал часа два, за которые успел проглотить два стакана теплого молока с минералкой и даже не блевануть. К слову сказать, ингаляция с анисом очень помогла – я почувствовал, как голос начал прорезаться. Но проверять не стал – голосовой покой!

В ответ на мое сообщение Моника привезла доктора. Молодую, но очень серьезную девушку.

– Джейсон, ну как вы? – обеспокоенно спросила Моника.

Я показал «ок», на что она ответила:

– Это доктор Мун, она вас посмотрит и выпишет лечение.

Доктор Мун вооружилась круглым зеркальцем, которое нацепила на лоб, и точно такими же спицами, как Полина, и также полезла ко мне в рот.

– Воспаление небольшое, гнойников нет, ангины тоже. Вы уже лечитесь? Чувствую запах аниса и молока.

Я кивнул.

– Продолжайте, пять-шесть ингаляций в день, теплое питье…

В общем, все то же, что и сказала Полина, только в увеличенных дозах. Моника проводила доктора Мун, а сама вернулась.

– Итак, нужно пересмотреть график. Принять участие в сессиях сможете? Нам нужны фотографии – обновить сайт, ваши аккаунты. Дальше, концерты отменяем?

Я замахал руками – ни в коем случае!

– Хорошо, – улыбнулась Моника. – Тогда на эту неделю назначим еще несколько встреч со спонсорами; обязательно нужно восстановить отношения с ALLEGRO, они нам нужны…

Дальше потекли рутинные речи, и я почти заснул, как внезапно понял, что я идиот. Как это в моем характере: стенать, что у меня ничего не получается, что все против меня, и сетовать на то, что вот бы мне помощника, вот бы волшебный пендель, а дальше я полечу!.. И что дальше? Вот он, пендель, сидит. В лице Моники, а что я? Свалил на нее все заботы и тихонько засыпаю при упоминании о бизнес-вопросах, которые, между прочим, очень важны!

Встрепенувшись, я взял блокнот и написал вопрос.

– Так, «с кем мы собираемся встречаться и по какому поводу?» – прочитала Моника мою запись. Она улыбнулась. – Хороший вопрос. Я проработала несколько важных моментов, которые ваши менеджеры упустили, именно поэтому у нас сложилась, в общем-то, весьма неудобная ситуация, верно? Нам нужны договоры о намерениях, то есть соглашения, которые гарантируют нам сотрудничество при определенных условиях. Объясню: мы собираемся в турне, и нам нужны серьезные деньги для того, чтобы организовать масштабное турне и грандиозное шоу. Но! Это будет никому не нужно, если не достичь определенных результатов, например, в продажах альбома, количествах корпоративов, поисковых запросов и просто обращений к нам с просьбой дать кассовый концерт. Но! Если мы достигнем этих результатов, положив на алтарь все силы и все время, то, когда все это у нас будет, нам придется потратить уйму времени, чтобы найти и договориться насчет денег. Для этого и существуют договоренности о намерениях – мы подписываем спонсорский контракт, согласно которому компания N оплатит семьдесят-восемьдесят процентов расходов на организацию тура, за что получит обычные в таком случае привилегии, но только при условии, что альбом возьмет платину в каждом городе, в который мы собираемся в турне. Это примерное условие, некоторые компании согласятся участвовать, если вы появитесь на пяти-восьми мировых обложках. Или продажи и ротация сингла будут настолько высоки, что это никому не потребуется доказывать. Понимаете, о чем речь? Естественно, если таких результатов мы не достигнем, то спонсор вправе отказаться от участия или потребовать изменить условия. А если результаты у нас будут, и он откажется, то нам полагается неустойка, которой мы покроем свои расходы и убытки на время поиска нового спонсора. В компаниях, которые интересны нам и которым интересны вы, есть специальные люди, отвечающие за спонсорские участия, и я назначу всем им встречу на ближайшие дни, чтобы провести переговоры. Лотов на эти торги у нас хватает – нам нужно снять видео, издать альбом, подготовить турне… Вот как минимум три спонсорских лота! Итак, с этим вопросом все понятно?

Я кивнул. Честно говоря, я считал, что все подобные расходы несет продюсер или компания-лейбл, но сейчас у меня не было ни лейбла, ни продюсера. Да, были ребята из Supreme, но в их силах только дистрибуция, а не полный цикл (во всяком случае, на физических носителях). Моника права, нам предстоят расходы на издание диска, его рекламу и продажу. И это может стоить очень дорого.

* * *

Мне очень нравилась Моника. Она хорошая женщина, приятная. И она профессионал. Я осознавал, как мне повезло, что она взялась за мои дела. Но мысли о том, как мы раньше работали с Никой и Брэдли, не давали мне покоя. Я скучал по ним.

Чтобы хоть как-то отвлечься от своих мыслей, я проверил почту и с удивлением обнаружил письмо от Сары Фил. Тема письма «Infection of Love». Это что, новая песня? Я открыл письмо.

Текст был небольшой – в каждом куплете по одному четверостишию, всего куплетов три, припев состоит из двух фраз: «Infection love is my gift to you / Infected or not – is up to you».

Ну и что это значит? Я написал ей в ответ благодарность, а также просьбу исполнить куплет и припев в ее, авторском, стиле.

Пока я ждал ответа от Сары, пришло письмо от Лари. «Someone against (ver 1.0)». Дрожащими от нетерпения пальцами я отправил прикрепленный трек в облако, откуда открыл через приложение на телефоне. Не включая музыку, я поставил телефон в музыкальный приемник, погасил везде свет и включил песню уже через колонки. Громко.

Если вы хотите расслушать песню по-настоящему, ее нужно слушать, конечно же, на виниле. Мнение, что виниловые пластинки всего лишь блажь и любовь меломанов, – ошибочное. Винил – единственный физический носитель, который сохраняет аналоговое звучание. Иными словами, звуковая волна, которую музыканты извлекают из инструментов, а вокалист – из своего горла, преобразуется в электрический импульс, который, в свою очередь, рисует «дорожку» на виниловой глади. А потом сама пластинка с помощью головки звукоснимателя отдает аналогичный электроимпульс, который преобразовывается обратно в звуковую волну. В результате весь процесс нисколько не меняет природу музыки как непрерывной волны.

Когда музыка записывается на электронный носитель, то происходит нечеловеческая трансформация. На винил записывается непрерывная волна, ее лишь сворачивают бубликом, а на CD-диск эту волну разрезают на тысячи кусочков, чтобы потом считывающее устройство могло собрать все воедино и выпустить из колонок. По идее, человеческое ухо не должно чувствовать разницы, но мы ее чувствуем. Музыканты говорят, что слушать запись на CD – поклоняться покойникам. Музыка на электронном носителе мертвая, а на виниле – живая.

Но у меня возможности наслаждаться идеальным звуком нет, впрочем, трек не финальный, а всего лишь первая версия. Поэтому я слушал его через свою стереосистему.

Я прослушал песню не менее десяти раз и пришел к выводу: мне не нравится. Нет, в целом песня выглядела очень прилично, звучала интересно и музыка была шикарная (Лари все-таки не лыком шит). Но вот как я ее исполнил – мне не нравилось категорически. Голос пустой, безэмоциональный. Таким голосом дикторы объявляют станции метро (и даже у них бывают наполненные чувствами шедевры), у меня же получилась песня, которую может спеть человек, не знающий языка и не понимающий, о чем поет.

Было не слишком поздно, и я позвонил Полине. Она негодовала по поводу моего звонка, тем более что говорил я с ней не языком жестов или посредством текстовых сообщений, а своим голосом. Я спросил у нее, как долго я должен находиться в состоянии покоя, и она ответила, что, судя по голосу, дня три как минимум.

– Включая сегодняшний? – на всякий случай уточнил я.

– Нет, начиная с завтрашнего, – безжалостно ответила Полина.

Вот черт возьми! Я не могу сидеть сложа руки, когда вокруг меня творятся такие безумства! Я уже знал, как могу записать эту песню так, чтобы она понравилась мне. Чтобы в ней был не голос диктора, а исполнитель! Черт! Ну почему всегда так – когда не надо, с голосом все в порядке, а вот когда надо и позарез – голосовой покой! Черт! Черт! Черт!

* * *

Видит бог, как тяжело мне дались эти три дня. Несмотря даже на то, что Моника умудрилась занять все время работой, мне не терпелось вернуться в студию. Позируя перед фотографом, я думал о том, где и как я спою, как выжму из себя последние силы, но выложу в запись максимум из того, что вообще могу. Сидя на переговорах со спонсорами, я только и видел их недовольные лица, когда они услышат трек таким, какой он был сейчас. Нет, я не допущу, чтобы эту песню услышал хоть кто-нибудь, пока я не сделаю все, что смогу. И когда мои силы закончатся, когда я скажу – да, это все, что я мог сделать на сегодня, вот тогда я спокойно предоставлю этот трек всем, кто желает его прослушать.

Фотосессию устраивала Памела и ее дизайнеры. Несмотря на то что переговоры о сотрудничестве были назначены на конец недели, Памела, ни минуты не думая, согласилась предоставить и одежду, и фотографа для проведения фотосета. Больше того, она дала распоряжение фотографу сделать несколько снимков в одежде из новой летней коллекции, которую, судя по всему, буду рекламировать я.

Обычно у фотографов существует незыблемое правило: сессия должна иметь ключевые эпизоды. То есть конкретные задачи, которые должны быть на выходе. Определенный результат работы в трех фотосессиях, в которых я принял участие, был только один: получить хорошие фото, которые впоследствии мы сможем использовать для промо новых синглов, альбома, поместить на сайт и дать в прессу; плюс задача от Памелы. Однако никаких детальных рассуждений по поводу природы фотографий, их сути и посыла не было. Я не знаю, что получится в результате, но во время съемки мне не нравилось ни то, что фотограф просил меня сделать, ни как это получалось в результате (судя по фотографиям, которые он показал в финале).

– Мне нравится в вас, Джейсон, эта черта, – сказала мне Моника по дороге домой. Это был предпоследний день моего голосового покоя, поэтому Моника, не дожидаясь очевидного вопроса, ответила сама: – То, что вы не можете сосредоточиться на другом деле, пока не сделаете так, как считаете нужным, в уже начатом. Это очень хорошее качество, и я люблю таких людей.

Ага, абсолютно придурошных людей, которые не могут заниматься ничем, пока не вымоют дома полы. Да, я знаю таких – таким является Вася, который до утра будет сидеть и корпеть над абзацем текста, забросив всю остальную работу, и, не вставая с кресла, будет править до тех пор, пока одному ему видимое дерьмо не будет вычищено. Не хотелось бы мне становиться таким, потому что мне кажется, что в моем деле многозадачность важнее всего. Как я буду ездить в турне и писать альбомы одновременно? Или что, не приступлю к записи альбома, пока не окончу турне? Ну бред же! Все музыканты летают по гастролям в самолетах, оборудованных минимальными инструментами, на которых можно работать и создавать песни. Да, это демки и черновики, которые потом привозят в студию и за пару дней обрабатывают, потому что все остальное уже сделано: мелодия придумана, спета, голос настроен, настроение выбрано, темпы изучены и расположены по текстовому полотну, осталось только записать на хорошей аппаратуре и без рева реактивного двигателя.

– Насколько я знаю, завтра вы возобновляете занятия с Тимом, а послезавтра – с Полиной, верно?

Я кивнул. Да, черт возьми, не могу дождаться, когда наконец я смогу вернуться к работе над песней. За время, пока я находился в покое, я умудрился переделать кучу дел. Самое первое, мы отлично поболтали с Сарой Фил по «Фейсбуку» и рассказали друг другу все, что считали нужным. Она поняла, какие песни нужны мне, а я понял, в каком жанре она работает и чего вообще от нее ждать. Последнюю песню, которую она прислала, я отправил Лари, но получил отказ – он не захотел работать с этим треком, мотивировав свое решение следующим образом: «Я предпочитаю работать с более содержательными текстами». И я в целом был с ним согласен.

Я написал длинное письмо Васе и сразу же вышел из аккаунта, чтобы не получить ответ прямо сейчас, моментально. Я был не готов к его ответу, потому что в своем письме я сказал слишком много того, что должен был сказать, но не хотел.

«Вася, привет! Пишу тебе, а не звоню, потому что воспалены связки и врач крайне рекомендовал всю неделю молчать. Общаюсь только невербально. Прости, что так долго не писал тебе ничего, совершенно замотался. а если честно: совершенно не знал, что делать, был в жуткой депрессии.

Обнимаю, Дима».

Ты, наверное, знаешь, что альбом провалился в продажах. Мы выпустили его слишком быстро, без подготовки. Там много ошибок было сделано, о большинстве я и не знаю, так что могу вновь их повторить. Так или иначе, народ услышал песни и сделал свои выводы. Шесть песен они оценили, а остальные слили в унитаз со словами „говно“, и это я еще мягонько сказал. Я был убит и раздавлен, потому что мне нравится каждая из наших работ, мы вложились в них по максимуму, сделали все, что хотели. Народ не оценил. Сейчас политика такова: альбом не продавался, а был слит нелегально, бла-бла-бла говно в цветочек. Короче, все заново. Джоуи помог с деньгами (я не знаю даже, как с ним рассчитываться!) и с новым менеджером. Сейчас я пытаюсь понять, что буду делать дальше, и вроде бы как понял: мы записываем 5–6 новых песен, выпускаем сингл и альбом.

Моника, мой новый менеджер, сделала несколько удивительных вещей, и внимание публики потихоньку возвращается, но я не знаю, насколько это крепко и стабильно. Боюсь загадывать. Сейчас у меня есть три новые песни молодой девочки, весьма и весьма неплохие, я отправлю тебе первое демо (при записи которого я и сорвал голос), очень жду твоего мнения. А еще я хотел спросить тебя: ты будешь писать песни для меня? И скажи, пожалуйста, как ты там? Как Ника?

Вася, подлец, видимо, поставил оповещение на телефон и получил мое сообщение практически в момент отправки. Потому что его ответ, такой же немаленький, последовал буквально через десять минут – ровно столько требуется любому человеку, чтобы собраться с мыслями и написать текст. У меня на телефоне высветилась иконка, сообщающая, что пришло новое сообщение от Василия Ковалева.

Я открыл письмо.

«Привет, Дима! Я рад тебя видеть. Начну с ответов на вопросы, чтобы уже покончить с неприятностями, ведь я знаю, что ты спросил про Нику, потому что должен был, но не хотел. Я бы тоже не хотел ввязываться в ваши отношения, но от себя скажу по этому поводу только одно: мне за тебя стыдно. Да, Ника была не права, может быть, совсем не права. Но ее можно понять. Она, во-первых, девочка и имеет право быть неправой. Во-вторых, как же ты не понимаешь, что в ее этом неприятии и в этой ее обиде кроется самая настоящая, искренняя любовь. Она была так обижена и обескуражена, что ты не сообщил ей, понимаешь, ЕЙ, вопреки всему и вся… Я тоже был обижен, и я также зол, но я все понимаю. И я мальчик, у меня нет права просто взять и обидеться. А у Ники есть. И вместо того чтобы как мужчине взять в свои руки эту ситуацию и разрешить ее, взяв всю вину на себя, ты обвинил Нику. Ну вот получай теперь: она в тяжеленной депрессии. Ее депрессию невозможно измерить хоть чем-то, но я знаю очень хорошо – это все кончится плохо. Перед самым твоим объявлением нам удалось вытянуть ее, она начала заниматься спортом, начала интересоваться жизнью, стала выходить из квартиры и была готова лететь в Лондон работать над альбомом. Да, в этом много эгоизма, я сам это слышу. Но, Дима, послушай, она и так страдает от этого всего и дальше будет страдать. Тебе этого не видно, тебе не слышно. А что будет, когда все закончится? Кому будет плохо? Точно не ей.

Песню я послушал. Мне нравится и текст и музыка, но, прости, мне не нравится исполнение. Я надеюсь, ты нормально отнесешься к моим словам и не посчитаешь, что я хочу тебя обидеть. Нет, Дим, не хочу. Я выражаю свое субъективное мнение максимально объективно, ведь именно для этого ты отправил мне песню со словами, что это „демо“. Я говорю как есть: в твоем исполнении нет чувственности. Я бы перепел ее, добавив чувств и эмоций в текст, особенно – в припев, он совсем пресный.

По поводу новых текстов: я с удовольствием. Ты же знаешь, как я люблю писать. Я вышлю тебе скопом на электронку все, что написал за эти месяцы, а ты уже смотри сам, подходит тебе что-то или нет.

Я живу хорошо. Работаю. С Кристиной расстался, пока у меня временный ассистент, но я питаю надежду, что Ника согласится занять эту должность. Спасибо, что спросил и написал. Я буду ждать твоих писем.

И Ника их ждет. Я знаю точно, Дим, знаю.

Обнимаю».

* * *

Первая встреча с компанией по производству мерчендайзинга прошла очень плохо. Нам откровенно хамили, это было неприятно, но Моника держалась молодцом, делая вид, что слова Доны, главного менеджера по проектам, ее совсем не трогают. Только когда мы вышли и сели в машину, она сказала:

– Джейсон, я прошу прощения за то, что вам пришлось быть свидетелем этой неприятной сцены в Trinity.

– Это не ваша вина, Моника. Просто Дона не верит, что мы можем сделать все, что пообещали.

– Ну что вы, Джейсон, не выдумывайте. Или вы напрашиваетесь на комплименты? Нет, Дона сделала то, что сделала, но по совершенно другой причине. Она хочет гарантий, которых я ей не дала. Больше того, я поставила такие опции сотрудничества, при которых ни одна адекватная компания не осмелится просить гарантий.

– Что вы имеете в виду?

– Trinity торгует своим барахлом абсолютно спокойно, а знаете почему? Менеджмент артистов гарантирует, что Trinity продадут определенный объем товаров в интернет-магазине и на прилавках во время концертов, а если нет, то остатки выкупит сам менеджмент. Но эти гарантии даются тогда, когда им запрещают выбирать ассортимент, запрещают торговать где-то помимо интернет-сайта и концертов, когда они сами доставляют товары до площадок. В этих случаях они спокойно штампуют свое барахло и развозят его по концертам, особо не заморачиваясь насчет продаж. Продажи будут, а если не будет – менеджмент до старости будет носить футболки и кошельки с символикой. Понимаете?

– Может быть, нам тоже стоит дать такие гарантии?

– Ни в коем случае, Джейсон, я на это не поведусь! – сказала Моника строго. – Я не работаю с непрофессионалами. Моя задача сделать так, чтобы вы записали успешный альбом. Следующая моя задача – продать альбом и организовать вам турне. Я не хочу заботиться о том, чтобы Дона Робертс продала свои чертовы кошельки и сумки на концерте. Нет, сэр, это не моя задача.

– И что же мы будем делать?

– Мы плюнем на мерч вообще, они сами приползут, на коленях. И тогда я буду неумолима. А перед вами, Джейсон, я еще раз прошу прощения, это крайне непрофессионально с моей стороны было идти на поводу у Доны и приглашать вас принимать участие в таких низкопробных торгах. Я, честно говоря, не ожидала, но должна была.

– Моника, что вы! Там все были с артистами!

– Нет, Джейсон, там были только артисты средней популярности. Настоящих звезд там не было, они никогда не пойдут на такие переговоры, где сотрудничество будет обсуждаться прилюдно. Нам нужно было уйти, но я… Я не знаю, растерялась, я хотела было уже тихонько встать и увести вас, но она увидела меня и поздоровалась. Я думала, она пригласит нас вне очереди, вы же видели, как она смотрела тепло на нас после каждого отказа? Я полагала, что этим самым она дает понять, что мы будем чуть ли не единственными из всех… Она просто провела меня, – сказала Моника, и в ее глазах заблестели слезы. – Я не переношу поражений, Джейсон, тем более вызванных моими провалами. Вы простите меня?

Она посмотрела на меня серьезно. Я сомневаюсь, что она видела меня, ее глаза были устланы толстой пленкой слез. Мне стало ее жаль.

– Конечно, Моника!

– А зря, – сказала она твердо. – Невозможно даже предсказать, чем обернется моя сегодняшняя оплошность для нашего дела.

– Да абсолютно ничем, Моника! Не переживайте вы так. Ну, подумаешь, Дона Робертс. Кто она и кто вы?

Губы Моники дрогнули в чуть заметной улыбке, в уголках глаз собрались теплые лучики. В ее глазах все еще стояли слезы обиды, но было видно, что ей приятно слышать мои слова. Это меня вдохновило, и я решился на более теплый шаг. Не знаю зачем. Может быть, потому, что Моника мне нравилась как человек, и в этот самый момент мне было жаль ее, такую непоколебимую и деловую, и такую униженную перед своим клиентом.

Я придвинулся ближе и обнял ее.

Она очень вкусно пахла. Это духи Givenchy. Их любила мама.

* * *

В этот же день у нас была назначена встреча с главой маркетинговой службы концерна GHR, который занимается дистрибьюцией алкогольных напитков на территории США. Встреча проходила в кабинете главы отдела, тоже женщины, и без присутствия посторонних лиц. Моника и я прибыли с небольшим опозданием и вежливо извинились.

Главного маркетолога звали Айн Уильямс, она была темнокожей и весьма серьезной дамой. На ней был строгий деловой костюм, намного строже, чем у Моники, но каблуки у дам были примерно одинаковыми. Насколько я научился читать деловой стиль у женщин, длина шпильки в мужском эквиваленте равняется проценту стали в яйцах.

Перед встречей я попросил Монику завезти меня в магазин, и мы зарулили в один из салонов, где я купил новую футболку, а в примерочной тщательно промокнул подмышки старой и протер влажными салфетками на спиртовой основе. На пару часов хватит, а потом, конечно, я развоняюсь.

Айн сразу извинилась за то, что не сможет уделить много времени для детального обсуждения сделки, и сказала:

– Мне бы хотелось достичь определенного понимания того, что мы собираемся друг другу предложить, и на этом завершить все обсуждения. Детали мы можем проработать позже, предпочтительно в письменной форме. Как вы смотрите на такой план?

– Поддерживаю, – ответила Моника.

От меня ничего, кроме присутствия, не требовалось. Поэтому я улыбался.

– Итак, Моника, GHR занимается дистрибьюцией алкоголя. Мы не производим напитки, поэтому мы не можем предложить вам спонсорский пакет, какую-либо эксклюзивную марку. Наши рекламные бюджеты не позволяют нам планировать рекламу определенной торговой марки на годы вперед, поэтому у нас есть определенный бюджет на маркетинг, который мы тратим на те бренды, которые в настоящую минуту больше всего нуждаются в поддержке.

– Да, я понимаю вашу специфику.

– Что вы можете нам предложить?

– Product Placement в нашем следующем видео, на наш второй сингл, и Product Placement на протяжении года в мировом турне в casual.

Глаза Айн округлились.

– Вы согласны на casual?

Я кивнул. Да, мы только что согласились на то, что я буду пить только спиртные напитки, которыми торгует GHR. Естественно, на публике. Мы будем делать «случайные» фото, где я пью или собираюсь пить, и всегда будут стоять определенные бутылки.

– О какой сумме мы ведем речь? – спросила Айн.

Моника передала Айн листок бумаги, на котором была составлена предварительная смета расходов, напротив были пустые колонки.

– Айн, вы знаете, как я к вам отношусь, поэтому вы первая, к кому мы пришли с нашим предложением. За Product Placement в клипе поставьте, пожалуйста, галочку в счет подтверждения, что, когда мы принесем вам готовую песню и сюжет клипа, вы оплатите расходы по его производству. А за casual вы вольны выбрать любую другую статью расхода, которую посчитаете возможным закрыть. Сразу же после объявления дат тура, конечно.

Айн недолго смотрела на листок, улыбнулась и сказала:

– Мистер МакКуин, я надеюсь, вы любите текилу.

– Люблю. Но джин я люблю больше.

Айн удивленно вскинула брови. Наверное, с моей стороны это звучало нагло. Но я так обезоруживающе улыбался, демонстрируя, что я тупой одуванчик, а не хамло, что ей не осталось ничего другого, кроме как занести ручку над листком и поставить галочку напротив статьи, в которую мы с Моникой включили все наши расходы на подготовку тура.

Это были очень серьезные деньги. И GHR обещает дать их.

– Пусть будет джин, мистер МакКуин. Я могу рассчитывать на эксклюзивное прослушивание вашего нового хита?

Я заверил Айн, что она получит трек в течение десяти минут после того, как закончится сведение финальной версии, и Айн расцвела. Они обсудили с Моникой еще одну деталь, которая меня, признаться честно, огорчила.

– Есть небольшой нюанс. Скорее всего, мы будем вынуждены застраховать тур. Страховая компания очень критично относится к алкоголю, поэтому в бутылках будет просто вода. Вы не возражаете?

– Ну что вы, конечно нет. Главное, чтобы это было в строгой тайне. Чтобы не дай бог не пошли слухи, что мы в бутылки наливаем воду вместо джина.

* * *

Утром меня разбудил звонок Тима. Он сообщил, что ненадолго задержится, но занятия сегодня состоятся. Я соскочил с кровати и забегал в поисках спортивной одежды, стараясь не забыть, что сегодня в шесть вечера у меня репетиция с балетом мисс Тони, а в десять меня ждет Лари в ночную смену. Сегодня денек будет непростым, и утренние занятия я должен выдержать с максимальной сохранностью двигательных функций. Голос выправился полностью, я тренировал его полночи, попивая теплое вино, и результатом был вполне доволен. Правда, это не означает, что результатом будет довольна Полина, но с ней мы увидимся только вечером, в подвале у Лари.

Тим приехал на час позже и сообщил две новости. Во-первых, мой чек из банка ему вернули, а во-вторых, Моника просила передать, что сегодня отменяется репетиция с мисс Тони.

– Это две странные вещи, Тим, – сказал я. – Что с банком не так? Они написали причину?

– Пишут, что ваш счет заблокирован.

– Заблокирован?

– Да, посмотрите сами.

Он подал мне чек, который я выписал неделю назад. Это был мой чек на восемьсот долларов, оплата за первую неделю тренировок. Поперек всего чека стояла печать «Отказано», а ниже приписано ручкой: «Счет заблокирован банком». Я взял портмоне и отсчитал Тиму восемьсот долларов, на которых мои наличные, собственно, закончились. Насколько я знаю, у меня в банке лежит еще десять тысяч, но счет заблокирован. Как так?

– А Моника почему отменила репетицию с мисс Тони?

– Я не знаю, она просто просила передать…

– Странно, почему она сама не позвонила?

– Она вроде как уехала на сегодня, что-то типа того.

– Ты подождешь минутку?

– Конечно, я пока разогреюсь.

Я ушел в гостиную, подальше от комнаты, где мы с Тимом устроили спортивный зал, и позвонил Монике. Абонент недоступен, перезвоните позднее. Я отправил ей смс: «Что происходит? Перезвони мне, волнуюсь». И тут же набрал Джо.

– Привет, – ответил Джо через два гудка. – Что-то стряслось?

– Привет! Что-то с моим счетом в банке, его заблокировали. Ты не знаешь, что тому причиной может быть? А еще Моника пропала… У нас сегодня должна была состояться репетиция, а она ее отменила, причем мне об этом сообщила через фитнес-тренера.

– А ты ей звонил?

– Недоступна!

– Странно. А что со счетом? В банк звонил?

– Нет, это я просто так тебе сказал, для полноты картины. С этим я сам разберусь.

– Я попробую найти Монику и перезвоню тебе.

– Спасибо, Джо.

Я достал из портмоне карту American express и позвонил по телефону, указанному на карте. Оператор ответила мне довольно быстро, я даже не успел обойти комнату.

– Ваш счет заблокирован, это верная информация, – сказала девушка. – Причина: финансовые претензии со стороны налогового органа.

– Какие претензии?

– Удержание подоходного налога, сумма очень большая, не могу, увы, сказать вам точную сумму, для доступа к этой информации я должна убедиться в достоверности вашей личности.

– Но у меня нет никаких проблем с декларациями… – начал я и осекся. Черт возьми, они правы!

После того как Наркобарон был осужден, я подал несколько исков – к ФБР, к прокуратуре, службе федеральных маршалов и правительству США, а также – к самому Наркобарону. Величины исков были просто запредельными, только с ФБР я требовал уплатить десять миллионов долларов за халатное отношение к делу и несправедливые условия помещения под программу защиты свидетелей, за непредоставленный выбор и финальную халатность, которая выразилась в том, что мое злоключение не принесло никакого эффекта: в суде мои показания применить оказалось невозможным! Федеральные маршалы получили иск за необоснованные травмы во время помещения под программу защиты (по правде говоря, этот иск был надуманным). Прокуратура – за фиаско в суде. Правительство – за то, что все так получилось. Все понимали, что главный иск – к ФБР – я выиграю и присяжные встанут на мою сторону. Конечно, если они узнают, что их вердикт автоматически удовлетворит мои иски и к правительству Штатов, и к федмаршалам, и к прокуратуре, они могут засомневаться: а можно ли давать столько денег бедному русскому пареньку? Но тогда мы пойдем вразнос, затребуем полноценного разбирательства за пределами Штатов, и заваруха эта вытреплет нервы всем…

В результате, сплотившись, ФБР, прокуратура и федмаршалы скинулись и купили мне дом, а правительство предоставило налоговые льготы на мои доходы в течение пяти лет и решение вопроса с гражданством (мне его дали). Помимо этого, ФБР лично возместило мне упущенную выгоду из расчета сто тысяч долларов в год и содержание первых полгода в размере еще пятидесяти тысяч. Я думал недолго и на сделку согласился, чем расстроил своего адвоката, который планировал сорвать с этого дела славу и десять процентов присужденного. Он мне, конечно же, помог, поэтому я включил в условия сделки еще и гонорар юристу в размере ста пятидесяти тысяч, и правительство согласилось его выплатить, но опять-таки взаимозачетом в виде налоговых льгот на всю сумму налогов. Вроде бы все закончено хорошо, но тут есть одно «но».

Об отзыве моих исков в обмен на дом, отступные, гражданство и льготы мы договаривались на единых переговорах в присутствии судьи, принявшего иски к рассмотрению. И условия сделки были обсуждены всеми и приняты. Но когда дело дошло до подписания бумаг, выяснилось, что оформить все разом не получится. А все из-за каких-то бюрократических извилин. В результате ФБР, федеральные маршалы и прокуратура выступали единым блоком, представляли их ребята из Министерства юстиции, а финансовые расчеты велись через Министерство финансов. Правительство же Штатов вопрос решало через своего персонального представителя, уполномоченного на разрешение конфликтных ситуаций, и ноги у этого представителя росли из налоговых структур. Налоговая в Штатах практически такая же, как и в России (только зарабатывают в США побольше), а суть не меняется – это тягомотина. Заставить их сделать что-то быстро – изначально невыполнимая задача.

В итоге вышло так, что первое соглашение было подписано и исполнено практически день в день, а второе затянулось. Дом был оформлен до того момента, как я подписал соглашение с правительством по поводу налоговых льгот! И он подлежал налогообложению, несмотря на то что был получен в рамках того же мирового соглашения. Эту оплошность не заметил мой адвокат, но увидел Джо, и мы направили письмо в налоговую инспекцию с просьбой разъяснить, что мы должны предпринять. В письме мой новый адвокат написал, что, конечно же, несмотря на разницу в датах, налоговая льгота – это часть сделки, и без нее я бы не пошел на отзыв исков. У нас были хорошие шансы убедить присяжных в том, что от игры в кошки-мышки между правительством, ФБР и Наркобароном на протяжении полутора лет страдал я, моя семья; я потерял очень много денег, которые заработал бы, и так далее… На что из налоговой пришел ответ: юридически налоговые претензии на полученное абсолютно законны, как решено в соглашении, налоговые льготы распространяются на период, начиная от даты его подписания и до истечения начисленной суммы к зачету, но дом оформлен раньше, поэтому подлежит налогообложению. Адвокат обещал этот вопрос решить, и я забыл о нем, ведь мне предстояло решать другие, более насущные вопросы. И я упустил это из виду.

Вот черт! Что делать?

– Джейсон? Уже полчаса прошло.

– Прости, Тим, иду! – опомнился я.

Занимался я кое-как. Из головы не шли мысли по поводу неуплаченных налогов и того, где теперь брать деньги. Ведь у меня были только те деньги, которые лежали на счете в банке! Хорошо, мне переведут в следующем месяце мои восемь тысяч долларов, которые не должны облагаться налогом. И не будут, все верно, вот только их спишут в счет погашения долга! Черт! Надо срочно решить вопрос с датой этого чертового соглашения!

– Джейсон, вы сегодня какой-то вялый. Вы нормально себя чувствуете?

– А? Да, Тим, нормально. Просто мысли всякие в голову лезут.

– Постарайтесь сосредоточиться, я прошу вас внимательно повторять движения. Это все-таки растяжка, и опасно для связок.

– Хорошо, я постараюсь.

Но у меня не вышло, и Тим, бросив эту затею, сделал упор на упражнениях на пресс, которые я мог выполнять, думая о своем. А потом мы сорок минут прыгали на скакалке, и все наконец-то закончилось. Я поблагодарил Тима, выпроводил его и позвонил Джо.

– Вот черт! Адвокат что, не решил этот вопрос?

– Видимо, нет!

– Блин!

– Черт, Джо! У меня заморожены все деньги! Я опять все прошляпил! Черт! Да что это такое! Почему у меня все так?

– Не паникуй. Я помогу тебе, не паникуй, главное! Ты сейчас что планировал делать?

– Репетиция, но ее отменили. Буду пытаться дозвониться до Моники. Может быть, Лари тоже отменен?

– Будь готов к трем часам. Мы поедем решать эту проблему с фискалами.

– Сами?!

– Сами.

* * *

Джо заехал ко мне в половине третьего, но я весь извелся в нетерпении. Я прыгнул к нему в машину, и мы поехали в офис налоговой инспекции. У меня с собой были копии документов – соглашение запроса и их ответа. Всю дорогу Джо успокаивал меня, говорил, что все уладим и все будет хорошо, а я не находил себе места. В этот момент я был почти уверен, что меня обманули. С самого начала ни одна из сторон этой сделки не признавала своих ошибок, и никто не хотел, чтобы я получил то, что получил, и в итоге они сделали так, что я остался ни с чем, да еще и должен. Джо уверял, что у меня есть сильное преимущество: я известен и могу рассказать, как меня нагрели, но я не верил в это. Слишком хорошо мне известно, как правительство решает свои проблемы.

В налоговой нас встретили радушно и даже предложили кофе, пока мы ждали начальника по урегулированию задолженности. Это был мужчина средних лет с обильной сединой в волосах. Он принял нас в своем кабинете, сразу потребовав перейти к делу в связи с полным отсутствием лишнего времени.

– Я прочитал ваш запрос и ответ, которые подготовили специалисты нашего офиса, – сказал он. – И я абсолютно согласен с ними: юридически претензии по налогам абсолютно обоснованны.

– Но это ошибка, – возразил я. – Вы не можете забрать у меня то, что сами же дали.

– Мистер МакКуин, я ничего у вас не забираю, я выполняю свою работу. У нас была проведена проверка, плановая, и мы установили, что вы получили налогооблагаемый доход, с которого вами не уплачены налоги. Дом вы купили не на зарплату, а на компенсацию, и она подлежит уменьшению на величину налогов, если иного в соглашении не указано. А иного и не указано. Что я могу сделать?

– Помочь мне разобраться в ситуации!

Начальник как-то странно посмотрел на меня. Мне его взгляд не понравился. В нем было столько презрения и неодобрения, что я сразу понял: здесь мне не помогут. Его слова лишь подтвердили мою догадку:

– Мистер МакКуин, вам пора повзрослеть, вы уже не маленький мальчик, чтобы все о вас заботились и все вам помогали. В моих обязанностях не предусмотрено оказание помощи неплательщикам налогов, и ваша ситуация совершенно не экстраординарная. Уверяю вас, не вы первый, не вы последний, кто попадает в такую ситуацию. Надо внимательнее относиться к сделкам, которые вы совершаете. Но ведь не все так делают, верно? Глаза замыливаются от одной только мысли о деньгах, и отказаться от такой сделки очень сложно. Поэтому вы идете на все, лишь бы получить деньги, не думая, что существуют законы и требования, которым вы обязаны соответствовать. Такой подход не приводит ни к чему приятному.

Все внутри меня было не согласно с налоговиком, этим самоуверенным чиновником, который завидовал обвалившемуся на меня счастью. Конечно, из газет он читал, за что я получил дом и выплаты, но своими глазами он не видел всех тех кошмаров, которые видел я. Это ведь не его держали на берегу Байкала в промозглой хибаре, не его избивали и насиловали цыгане, это не он слышал, как умирает мать и как плачет сестра. Не ему перекромсали лицо и заставили жить в новой жизни и не у него отобрали целый год и этой жизни. Это не на него взвалили непомерные долги за решения, которые он не принимал. Он ничего этого не знает, и он не обязан мне помогать, он прав. И юридически прав: соглашение о налоговых льготах на дом не распространяется, и заключено оно позже, чем дом перешел в мою собственность, и все налоговые претензии имеют место. Все кругом правы, не прав только я.

Мы уехали из налоговой ни с чем.

– Куда теперь? – спросил я уныло.

– Я хочу познакомить тебя с одним человеком.

Самое время для новых знакомств, Джо! Хотел язвительно сказать я, но не сказал. Не в моей ситуации критиковать и выражать претензии, черт возьми. Но я был зол как тысяча чертей. Сейчас, когда я начал вкатывать в гору камень, с горы стали сходить лавины. Я этого никак не ожидал.

Мы приехали в Сити, в деловой квартал. Это не так далеко от моего дома, можно даже дойти пешком, часов за пять. Я не выдержал и выкурил две сигареты подряд, пока Джо парковался. Ну не получается у человека парковаться, особенно задом. Тюк-тюк – и все тут.

– Давай я выйду и припаркую тебя? – спросил я, вложив в свои слова максимум деликатности.

– Я знаю, что паркуюсь как мудак, но по-другому не умею. Ты вообще никак не умеешь, так что терпи. И хватит курить! Курение убивает.

– Без тебя знаю, – беззлобно огрызнулся я.

Когда все наконец было завершено и мы вышли из машины, Джо повел меня в сторону небольшого особнячка, втиснутого между двумя высотками – обычное дело в Лос-Анджелесе. На особнячке в том же стиле, что дом ведьм из сериала «Зачарованные», была табличка «Shirley & Goldblood».

– Ширли и Голдблат? Серьезно? Это агентство стриптизерш?

Джо улыбнулся:

– Эти двое – профессионалы своего дела, но стоят дорого. Я полагаю, нам нужны теперь только они.

– А кто они?

– Я уже сказал: профессионалы своего дела.

Внутри особняк соответствовал наружности – все было оформлено в старом стиле. Ковры, мягкие кресла, пуфы и огромные картины в тяжелых рамах. Все выглядело так, словно это был жилой дом – сразу от входа начиналась гостиная, с удобным диваном, креслами и камином. Нас встретила приветливая девушка в туфельках без каблуков, с длинными светлыми волосами. Она с любезной улыбкой уточнила цель нашего визита, Джо отдал ей свою визитку и попросил встречи с мистером Ширли.

– Банни сегодня в суде весь день, – ответила девушка. – Однако я могу устроить вам встречу с Сидни Голдблатом.

– Мы с радостью, – ответил Джо.

Нас проводили в гостиную, усадили на диван и предложили прохладительные напитки. Я попросил воды, а Джо согласился на апельсиновый сок. Когда девушка удалилась, я положил папку с документами на стол и спросил у Джо:

– Это адвокаты?

– Это юридическая фирма, но их специализация – аудит. Они настолько умело могут извратить любую сделку, что апогей их профессионализма – составить сделку так, чтобы даже они сами не смогли к ней придраться. Нам нужно проанализировать твою сделку и решить вопрос. Плюс я бы хотел заключить с ними договор на обслуживание наших интересов по твоему проекту.

– Какое обслуживание?

– Юридическое. Я хочу, чтобы они делали экспертизу каждого твоего договора. Не начинай даже про то, что ты сам юрист.

Я и не собирался. Да, я юрист. Но юрист российского права, и то – недоученный. И все, что знаю, – это основы. Я знаю, какие отрасли существуют, что они регулируют и какая логика в них заложена. Но детали и нюансы я не смогу выяснить, для этого нужно знать право материальное, а в Америке с этим сложно. Очень сложно – здесь правит прецедент, то есть судьи вершат закон в конкретных делах. И если в России достаточно посмотреть в закон или, в крайнем случае, в обзор судебной практики, то тут нужно вылистывать конкретные судебные решения, собирать по крупицам голоса разума и мастерить из них хор в свою защиту.

Сидни Голдблат являл собой прекраснейшее из человеческих существ. Максимум тридцати пяти лет от роду, идеальный тон загара, белейшие зубы, потрясающие волосы аккуратно уложены и изумительный костюм – изумрудный, без пиджака, под жилетку. Стройная фигура, бицепсы, гордо выпрямленная спина – этот парень знал себе цену и нисколько не старался даже скрыть, кем является.

– Добро пожаловать в «Ширли и Голдблат», мистер Морган и мистер МакКуин, – сказал он, встав в проеме двери. – Я Сидни Голдблат.

Мы встали и по очереди представились. Сидни разместился в одном из кресел, и тут только я сообразил, что обычно юристы принимают посетителей вдвоем – кресло напротив давало идеальный обзор клиентов второму адвокату, Банни Ширли, но он сейчас отсутствовал.

– Как правило, мы принимаем посетителей вдвоем с моим партнером, – сказал Сидни, заметив мой взгляд. – Но, как я понимаю, ситуация у вас неординарная и срочная. Верно?

Абсурдная ситуация. Вместо того чтобы начать обсуждать проблему, я, как маленький мальчик, пришедший с папой, молчал. Джо не дал мне уйти мыслями глубоко, сказал:

– Ситуация шокирующая, но я здесь как моральная поддержка. Джейсон, может быть, ты обрисуешь свою проблему мистеру Голдблату?

– Прошу, называйте меня Сидни.

– О’кей, – опомнился я, стряхнул с себя мысли, которые вообще были не к месту и не ко времени, взял свою папку и вытряс бумажки на стеклянный столик. На изложение истории у меня ушло примерно минут двадцать, Джо не вмешивался, только изредка кивал.

Еще полчаса ушло у Сидни на изучение документов. После этого он сказал:

– Ваша ситуация мне ясна. Я ее разрешу самостоятельно, здесь даже не нужно привлекать Банни. Скажу лишь, что тут не обойдется без судебного заседания, но оно нужно скорее для того, чтобы представители власти захотели говорить с нами на нашем языке. Сейчас они думают, что поступают правильно, но это не так, это очевидно любому более или менее здравомыслящему судье.

* * *

Судья Тимоти Барилл принимал нас в своем кабинете. Он был старый, как профессор Дамблдор из «Гарри Поттера», и с седой бородой, но покороче, чем у директора школы чародейства и волшебства. Мне было некомфортно снова оказаться в суде, тем более без подготовки. Но теперь все выглядело по-другому, это было что-то вроде приватного диалога в кабинете судьи. Никаких церемоний, зрителей и присяжных. Судья изучил документы, представил стороны друг другу. Мы с Джо сидели позади Сидни, который по случаю явки в суд надел пиджак и утихомирил свою очаровательную улыбку. Представитель офиса прокурора, обсыпанный перхотью старичок, сидел с непонимающими глазами, но с ним была моложавая дама с обильно напомаженным красным ртом и цепким ехидным взглядом – из управления по налогам и сборам.

Сидни в красках расписал ситуацию, сделав акцент на том, что правительство своими действиями снова начало творить то, за что его пытался наказать Джейсон и в чем оно созналось, и удовлетворило просьбы пострадавшего без суда. Но, видимо, зря Джейсон не пошел до конца. Надо было наказать всех и вытрясти из казны побольше, чтобы неповадно было.

– Ваша честь, – начала дама из управления по налогам. – Я понимаю, о чем говорит истец через своего адвоката. Но, увы, мы имеем дело с фактами. Неужели суд постановит идти против фактов?.. Есть бумаги, и они четко говорят…

– Хватит, мисс Тейлор, – оборвал ее судья. – Я знаю, что вы скажете. Налоговое управление не в первый раз творит такое. Вы не выполняете условия сделки так, как об этом стороны договаривались, и это плохо. У мистера МакКуина нет и не может быть претензий ни лично к вам, ни к вашему ведомству. Вместе с тем вы и ваше ведомство – руки, в которые вложили топор. И это вам приказали снести голову этому человеку. Что ожидают ваши приказчики? Они ожидают предсмертного крика и проклятий сотен тысяч людей, поклонников мистера МакКуина, которые узнают о вашем действии? Но все это будет обращено на вас. Ведь вы – непосредственный исполнитель этих решений. Когда я говорю «вы» – я понимаю ваше ведомство, которое облагает доход каждого человека. Если общественность узнает в ходе судебного процесса такие нюансы, как вы считаете, они вас простят?

– Ваша честь, я не понимаю, что и как мы можем сделать, чтобы улучшить участь мистера МакКуина…

– Для начала поймите, – снова прервал ее судья, – что участь в этом деле будет не у мистера МакКуина. А во-вторых, подготовьте до сегодняшнего вечера дополнительное соглашение к вашему договору о компенсациях, добавив в него ретроактивную ссылку, распространив его действие на несколько недель назад, тогда, когда оно должно было состояться. Если, конечно, я все услышал и увидел полно со всех сторон и у вас нет иных доводов, которые должны стать предметом рассмотрения беспристрастного суда с участием присяжных заседателей.

Мисс Тейлор бросила злой взгляд на меня и Джо и сказала:

– Да, ваша честь, мы подготовим соответствующее дополнение. Иск отозван?

– Черта с два, – усмехнулся Сидни. – Мы отзовем иск только тогда, когда соглашение будет корректно действовать. Через два часа вы получите список разногласий, который также нужно подправить в соглашении. Составляли его в спешке и многое упустили. Мы не хотели бы больше иметь таких неприятностей.

– Что у вас за разногласия? – огрызнулась мисс Тейлор, стрельнув осторожным взглядом в сторону судьи.

– Несколько пунктов. Например, такой не предусмотрен: в случае, если правительство чинит препятствия и не исполняет соглашение добровольно, оно возмещает мистеру МакКуину расходы на представителей даже тогда, когда сторонами дело не передавалось в суд. Надеюсь, что это как раз такой случай. Мы ведь не хотим публичных слушаний, мисс Тейлор?

– Что еще?

– Еще величина компенсации…

– А что с ней? Сумма была утверждена!

– Да, – улыбнулся Сидни. – Но мы собираемся подписать новое соглашение, которое немного усилит позицию мистера МакКуина и обновит дату достижения окончательных договоренностей. Напомнить вам, сколько времени прошло? Инфляция не стоит на месте. Если бы нам не пришлось обновлять соглашение, то и сумма осталась бы прежней – на уровне инфляции того дня, когда стороны подписали соглашение. Сейчас инфляции другая. И коль уж мы вернулись к этому вопросу вновь по вашей инициативе, полагаю справедливым пересмотреть сумму… И увеличить ее на коэффициент инфляции.

– Хорошо, – процедила мисс Тейлор.

– И самое последнее: в соглашение не были включены расходы мистера МакКуина на перелет в Москву и обратно и проживание там для того, чтобы восстановить связи с теми людьми, с которыми правительство США его рассорило. Наверняка это случилось по оплошности, ошибке прежнего адвоката мистера МакКуина, но это реальные убытки. Мистер МакКуин не понес бы их, если бы не случилось того, что случилось.

– Сколько?

– Две тысячи долларов США.

– Ваша честь, это грабеж!

– Вы вправе отклонить предложение истцов и начать судебное разбирательство. Вероятнее всего, суд встанет на вашу сторону в этом вопросе – ведь истец не заявлял об этих убытках и даже не рассматривал их вероятность. Но в других вопросах есть сомнения.

Мисс Тейлор скрипнула зубами и кивнула. Сидни расцвел.

Мы уехали из суда. Вечером того же дня я подписал соглашение, на котором Сидни поставил свою визу, и мои счета разблокировали.

Моника так и не объявилась.