Вася

Россия, Москва

«Парализация нижних конечностей на фоне инфаркта миокарда и тяжелого течения сопутствующих заболеваний». Такой диагноз мне написали в эпикризе. Федор Петрович вручил листок с синей печатью, его закорючкой внизу, и потрепал меня сочувственно по плечу.

Восемь лет Федор Петрович Михайлов является моим лечащим врачом. Никогда в жизни я не позволял себе усомниться в его профессионализме. Я чрезмерно благодарен Федору Петровичу за его работу. Как и всем врачам, во всех больницах, во всем мире. Но сегодня мне было тяжело даже смотреть на него. И дело не в моей болезни и даже не в том, что теперь я прикован к инвалидному креслу.

Мое сердце разорвала совсем другая боль. Нет, не от перенесенного сердечного приступа, не от осознания необратимой парализации ног. Я больше не чувствовал себя целым, потому что мир, где есть мама и я, перестал существовать. Я аккуратно сложил заключение врача в папку с остальными медицинскими документами и уже собирался разворачивать свои новые ноги-колеса в сторону двери, но вдруг Федор Петрович меня остановил:

– Вася, подожди.

Он обогнул мое кресло и запер дверь. Подошел ко мне и положил руку на плечо.

– Я сожалею о твоей маме, сынок, – сочувственно произнес он.

– Спасибо, Федор Петрович. – На глазах наворачивались слезы, но я сдерживал их.

– Послушай меня, сынок. Ты доверяешь мне свою жизнь вот уже восемь лет, запомни то, что я сейчас скажу. Ты не виноват в смерти мамы. Когда приехала бригада «Скорой помощи», она еще была в сознании. Ее схватил приступ прямо на остановке, возле метро. Она везла тебе яблоки и теплые носки. Помнишь, я передал их тебе? Твоя мама ехала к тебе не для того, чтобы обвинить тебя в безответственности, а чтобы заглянуть в твои глаза и сказать, что любит. Гордится твоей силой воли. Она просила непременно передать тебе ее слова. В его речи я как будто слышал мамин голос. Я до сих пор не могу прийти в себя после ее ухода. В день смерти мамы, мне приснился странный сон. Будто она умерла ровно так, как я себе это представлял. В своей постели, скушав очищенное яблоко на ночь. Мирно и безболезненно. А не на улице, брошенная и никому не нужная.

– И вот еще что, – сказал Федор Петрович, – я принес тебе его. Пальто, в котором твоя мама… оно у меня… здесь.

Доктор открыл шкаф и достал пакет, а из него извлек и положил мне на колени пальто. Оно было чистым. Я понюхал лисий воротник. Мамой пахнет. Моей мамой.

– Разве это случилось не на улице? – переспросил я, заметив, что пальто абсолютно не испачкано.

– Лариса почистила его, – сказал Федор Петрович.

Лариса – это жена Федора Петровича, добрая женщина, страдающая астмой.

– Спасибо, – сказал с благодарностью я.

– Досталось тебе, сынок. Твой инфаркт, ноги, еще и мама. Это самое малое, что мы можем для тебя сделать.

* * *

Когда я вернулся домой, мне предстояло сделать много дел. Самое главное – похоронить маму. А все, что у меня есть – это семнадцать тысяч рублей. Остатки от нашей последней пенсии плюс гонорар за вторую статью. Мама успела отвезти материал в редакцию вместо меня, предупредив Павла Витальевича, что я заболел.

Чтобы не дать себе умереть от тоски и страха, я запретил себе плакать. Сердце щемило постоянно, но так теперь будет всегда – единственная, кто могла его успокоить, ушла навсегда. Я обзвонил несколько похоронных агентств. Никогда не думал, что, для того чтобы достойно проводить человека в последний путь, необходимо так много денег. Недолго думая я решил взять кредит. Агент должен был приехать в шесть вечера. А до этого времени у меня есть два часа, чтоб обзвонить всех маминых подруг и знакомых. Дядя Яков, хоть и неформальный родственник, придет к семи, чтобы помочь всем, чем сможет.

Без пятнадцати шесть в дверь позвонили. Открывал я долго. Пока докатился до двери, пока примостился, чтобы открыть замок, пока отъехал, да пока палкой зацепился за ручку, чтобы потянуть на себя… Целая вечность.

На пороге стоял Павел Витальевич.

– Здравствуйте, Василий, – удивленно посмотрел он на меня.

– Здравствуйте, Павел Витальевич. Проходите, пожалуйста.

– Спасибо.

Павел Витальевич разулся и прошел на кухню. Я предложил чаю, но он отказался и сразу перешел к делу.

– Прошу прощения за вторжение, Василий, но обстоятельства выше нас и наших манер. Я пришел, чтобы сообщить вам неприятную новость. Вы неверно перевели статью. Дело не в тонких мелочах, а в принципиальных различиях – вы не смогли достоверно донести мысли. В то время как в оригинале статьи указано, что заключенные все еще содержатся под стражей в колонии, вы пишете, что смертные приговоры приведены в исполнение и деньги нужны для организации похорон. Разумеется, наши спонсоры жертвовали деньги людям живым, а не мертвым.

– Простите, Павел Витальевич, но я не понимаю. Это невозможно.

Сказать, что я расстроился, услышав это, не сказать ничего. Меня затошнило от накатившей головной боли. Стальной горячий обруч стянул голову, казалось, из ушей сейчас польются мозги.

– Тем не менее это так. Все переводы подписаны вами. Мы сравнили, что напечатано в журнале и что приносили вы.

– Павел Витальевич, не могли бы вы принести мне папку на моем столе в комнате? Она там одна, вы не перепутаете. Я буду делать это очень долго и задержу вас.

– Конечно. Я еще хочу сказать кое-что – мой визит – это не стремление вас унизить или оскорбить. Единственная цель – разобраться в ситуации.

Пока Павел Витальевич отсутствовал, я вспоминал свой перевод. Я не мог перепутать время и додумать то, чего в материале не было! Больше того, я отчетливо помню тот текст. Однозначно, речь в нем шла не о похоронах!

Когда редактор вернулся и вручил мне папку, зазвонил телефон в кармашке моей коляски, которую мне выделило государство бесплатно. Громоздкий, неповоротливый сундук на колесах. Но спасибо и за это, ведь без него я бы не смог передвигаться вообще.

Звонила подруга мамы, которая получила сообщение на автоответчик.

– Клавдия Степановна, это правда. Я не стал бы вас разыгрывать, поверьте мне. Похороны мамы послезавтра, в час дня. В похоронном зале около кладбища? Да, в котором мы прощались с вашим мужем. Спасибо, мне тоже очень жаль.

Я повесил трубку и положил ее под плед, на колени. Звонков еще будет много, а тянутся несподручно.

– Василий, у вас умерла мама? – недоумевая спросил Павел Витальевич.

– Да, вчера.

– Мои соболезнования, Василий, самые искренние!

Я поднял глаза, чтобы увидеть его реакцию. Он ведь пришел разобраться в серьезной ошибке переводчика, которому доверился из жалости, и вовсе такого не ожидал. Мне стало интересно, искренне ли он мне сочувствует или это просто из вежливости? По лицу Павла Витальивича читалось, что он шокирован.

– Спасибо.

Он залез в карман пиджака и достал бумажник.

– Пожалуйста, не сочтите за грубость, но мне не нужны ваши деньги, – сказал я. – Более того, если вы правы и в моем переводе такая грубая ошибка, я верну вам гонорар.

– Нет, я пришел не за тем, чтобы потребовать с вас деньги.

– Тут не о чем дискутировать. Вы не против, я проверю?

– Конечно.

Я раскрыл папку и достал черновики статьи и распечатку текста, который напечатан в журнале. Нашел то место, о котором говорил редактор и прочитал.

Рукопись:

Фонд помощи призывает всех неравнодушных ознакомиться с подробным отчетом на сайте фонда о делах Г. и П. и попытаться помочь им, внеся небольшое пожертвование, которое пойдет на открытие судебного процесса по проверке приговоров в Европейском суде по правам человека.

Журнал:

Фонд помощи призывает всех неравнодушных ознакомиться с подробным отчетом на сайте фонда о делах Г. и П. и попытаться помочь им, внеся небольшое пожертвование, которое пойдет на похороны казненных и открытие судебного процесса по проверке приговоров в Европейском суде по правам человека.

– Это не мой перевод, Павел Витальевич, – сказал я.

– Как не ваш? – Он явно был удивлен таким заявление.

– Вот так, не мой.

– Но в журнале точная копия вашего перевода. Смотрите, он у меня с собой, здесь даже есть ваша подпись.

Павел Витальевич указал на правый нижний угол страницы. Там действительно стояла моя подпись. И тут я вспомнил тот день, когда оказался в больнице. Мама тогда вместо меня отвезла рукопись в редакцию, а потом заехала ко мне и сказала, что Сергей Андреевич, редактор, просит подписать чистые листы, на которых будет набран текст, потому что я пишу от руки.

– Почему у вас рукописный текст? Вы сначала переводите на бумаге, а потом перепечатываете? – прервал мои воспоминания Павел Витальевич.

– Нет, я сдаю перевод в рукописном варианте. У меня, к сожалению, нет компьютера.

– Но Сергей Андреевич сказал, что эта рукопись оригинал, – настаивал Павел Витальевич.

– Нет, это перепечатка с оригинала. Мой текст был написан моей рукой на серых листах. Черными чернилами. Пара клякс, простите за них.

Редактор читал текст черновика и сравнивал с «оригиналом». Когда он закончил, то сказал:

– Я разберусь в этом. Очень сожалею, вашей потере, и еще раз предлагаю свою искреннюю помощь.

– Спасибо, я справлюсь. Если вам не сложно, сообщите мне, когда все станет известно. Можно просто позвонить, не обязательно тратить время на визит.

* * *

Похороны прошли тихо. Было много приятных слов, греющих душу. Я в последний раз посмотрел на маму и поцеловал ее в щечку. Она выглядела умиротворенной. Я знал, что скоро мы с ней увидимся – она обязательно навестит меня в моих снах. Надеюсь, она поймет меня, и мне не придется объяснять ей свой следующий поступок.

* * *

Дядя Яков ездит чрезвычайно неаккуратно. Может быть, от того, что он слеп, как курица ночью, или от того, что страдает от расстройства желудка, из-за которого теряется пространственная ориентация, или еще черт знает от чего, но когда его старенький фургон подъехал к магазину, где я купил маме пальто, я готов был выбежать сам, без коляски.

Он помог мне выбраться из машины и вкатил в магазин. Мы подъехали к прилавку, и я сказал:

– Три недели назад я покупал у вас пальто для своей мамы. Я бы хотел его вернуть.

– Почему? Оно пришло в негодность? – поинтересовалась продавец.

– Нет, с пальто все в порядке. Но я хочу его вернуть. – Мне не хотелось объяснять истинную причину своего поступка.

Продавец сдула темный локон со смуглой щеки и посмотрела на меня со смесью раздражения и жалости. Мне надо привыкать к этому взгляду – другого уже не будет никогда.

– То есть изделие качественное? – возмущенно спросила она.

– Верно.

– Почему же вы хотите вернуть его? – непонимающе посмотрела на меня девушка.

Потому что мне нужны деньги. У меня их нет даже на хлеб. Решение вернуть мамино пальто далось мне тяжело. До пенсии ждать еще полмесяца, и то, из нее половину выдернет похоронное агентство. А маме это пальто уже никогда не пригодится. Но я не мог сказать об этом продавцу. Поэтому молчал.

– Так нельзя, мы не можем принять пальто. Вы могли вернуть его только в течение двух недель с момента продажи. Но прошло больше. Извините.

– Правда? – Я вдруг растерялся.

– Да.

– Ну что же, простите за беспокойство. Дядя Яков, мы можем уезжать.

Дядя Яков мужчина крупных размеров. Проблемы с сердцем заставили его тело стать больше, хотя и природой ему дарован рост под метр девяносто. Весит он более ста килограммов. Лицо всегда красное, как будто бы в нем постоянно закипает ярость. Откатив меня подальше от кассы и поставив мою телегу на «тормоз», он подошел в упор к продавщице, отчего та прогнулась в страхе, и гневно зашептал ей в лицо, но я все равно все услышал:

– Послушайте, леди, у этого парня две недели назад случился инфаркт. У него отнялись ноги – и это навсегда. А неделю назад его мать умерла, когда ехала к нему в больницу с теплыми носками. Позавчера он ее похоронил, влез в кредит. Знаете, сколько стоит сейчас упокоить человека? Я скажу вам – самая скромная церемония обойдется в пятьдесят тысяч. Работать он не может, у него небольшая пенсия. Деньги за пальто ему жизненно необходимы. Попробуйте что-нибудь решить, я оставлю номер его телефона. Вы еще слишком молоды, чтобы понять это, но вы дочь. У вас есть мама. От нас двоих – здоровья ей и вам благополучия, чтобы вы не оказались в его положении. До свидания!

* * *

Я махал всеми подвижными частями своего тела, когда дядя Яков привез мне продукты. Я возражал, говорил, что не собираюсь быть нахлебником, что придумаю что-нибудь. В конце концов сяду на диету до пенсии. Но он просто разгрузил продукты в холодильник и, собираясь уходить, потрепал меня по голове. Я подъехал к холодильнику, открыл его и стал швырять в дядю яблоками, требуя, чтобы он все немедленно забрал. Дядя Яков велел мне съесть все, потому что послезавтра привезет еще. После этого он захлопнул за собой входную дверь, и я остался один на один с полным холодильником еды.

Я кинул последнее яблоко. Оно попало в дверь, после чего вернулось мне в лицо. Наверное, будет шишка. Я схватил яблоко и разгрыз его прямо в прихожей.

Неожиданно, в квартире раздался телефонный звонок, выдернув меня из раздумий о том, что же мне теперь делать.

– Алло!

– Василий? Это Павел Витальевич. Я не вовремя? – поинтересовался он.

– Здравствуйте. Я слушаю вас.

– Мы выяснили, что случилось с вашим переводом.

– Расскажите скорее, – попросил я Павла Витальивича.

– Открывайте.

В этот момент раздался звонок в дверь. Я повесил трубку и подъехал к двери. Проделал все манипуляции, расчистил дорогу от яблок и потянул тростью дверь на себя.

– Вы просили позвонить, – улыбнулся Павел Витальевич, – вот я и позвонил. Но все же заехал, если вы не против.

– Проходите, – улыбнулся я в ответ. – Извините за яблоки.

– Варенье варили? – поинтересовался он.

– Нет, прогонял кое-кого. Угощайтесь, если не брезгуете. Пол чистый.

– С удовольствием.

Павел Витальевич нагнулся, выбрал самое вкусное, по его мнению, яблоко, собрал и положил на тумбочку другие. Выбранное яблоко он все же потер о джинсы, отполировал лацканом пиджака и с хрустом откусил.

– Вкусно! Чаю не предлагаете? – спросил Павел Витальевич.

– Отчего же, проходите, я сейчас.

Редактор разделся и прошел на кухню. Я залез в холодильник. Достал конфеты, которые купил дядя Яков, цикорий, вместо кофе, и молоко. Когда приехал в кухню, чайник уже вскипел, а редактор доедал яблоко. На столе лежали три больших конверта формата А4.

– У меня только цикорий. – Мне было неловко, но выбора не было.

– Устроит.

Павел Витальевич залез в портфель и достал бутылку коньяка.

– Мне нельзя…

Редактор выбросил огрызок в мусорное ведро под раковиной, достал кофейные чашки и за процессом разведения цикория, игнорируя мои попытки стать гостеприимным хозяином, начал рассказывать:

– Знаете, Василий, жизнь действительно полосатая. Кажется, что полоса темного цвета длится вечность, а светлая пролетает вмиг. Все хорошее мимолетно. Но если бы не было темного, как бы мы узнали, что существует белое? Банально вышло, не так это у меня в голове звучало. Мы каждый день видим смерть и стараемся сократить эти зрелища. – Тут он резко перевел тему разговора. – Василий, ваш текст перепечатывала девушка, имеющая диплом престижного лингвистического вуза, но я не взял ее на работу, потому что у нее был только диплом. Знаний не было. С вами все наоборот. Она даже не удосужилась прочитать ваш перевод до конца. Сергей Андреевич поручил ей тоже переводить текст, потому что не был уверен, что вы уложитесь в сроки. Когда вы сдали перевод, она заменила его на свой и выдала за ваш. После того как вышел номер, она пришла ко мне и показала результат в журнале, надеясь, что я вышвырну вас и повышу ее в должности. Выяснил все Сергей Андреевич. Он очень извиняется перед вами за произошедшее. Пейте цикорий, конфеты очень вкусные.

Павел Витальевич капнул в свою чашку коньяку, и уже было собирался продолжить разговор, как телефон зазвонил вновь. Я извинился и ответил:

– Алло.

– Добрый день, моя фамилия Шемантье. Я бы хотела услышать Василия Ковалева.

– Я слушаю.

– Василий, я управляющая магазином, в котором вы приобрели пальто. Наш продавец рассказала мне о вашей ситуации. Прошу принять наши искренние соболезнования по поводу скоропостижной смерти вашей мамы, а также извинения за доставленные неприятности в магазине. И еще хочу сообщить вам, что мы ждем вас в любое удобное время, чтобы вы могли вернуть пальто.

– Спасибо.

– Всего доброго, – сказала женщина.

Я положил трубку и посмотрел на Павла Витальевича, давая понять, что готов продолжить разговор.

– Хочу предложить вам работу, Василий. Ситуация с вашим переводом навела меня на мысль, что нам необходим эксперт, который бы проверял переводы наших авторов и давал бы заключения о проделанной работе. Если захотите, то сможете брать переводы сами. Что скажете? В этих конвертах статьи, которые необходимо отредактировать.

В этот момент я подумал, что жаль мама меня не видит.

Я немного помолчал и отпил цикорий с коньяком вкуса светлой полосы.

– Все-таки оставлю его у себя, – многозначительно произнес я.

– Оставите? – переспросил Павел Витальевич. На его лице отразилось недоумение. – Что оставите, Василий?

– Мамино пальто.

 

Игорь

Россия, Иркутск

– Сын начальника госнаркоконтроля, похищенный два дня назад, до сих пор не найден. В полиции говорят, что на поиски Александра Лаврова направлены все силы, но результатов пока нет. Сегодня утром стало известно, что начальник госнаркоконтроля Дмитрий Лавров ушел в отставку. Ему и его семье выделена охрана.

Игорь выключил телевизор. Утренние новости его раздражали. Там всегда показывали то, что хотели видеть зрители. Но если этого хотят люди, то понятно, почему совершаются преступления. По телевизору показывали идеальную инструкцию для потенциальных преступников. Никакая передача о природе или культуре не может сравниться с рейтингом передачи о тяжких убийствах, жестоких изнасилованиях или изощренных мошенничествах. Люди любят чернуху, нуждаются в ней ежедневно, прикрывая свой неутолимый голод смерти любопытством или необходимостью знать, в каком мире живут. Это не добавляет людям привлекательности, в который раз подумал Игорь.

Вчера вечером он позвонил в Москву и доложил своему начальству о ходе расследования. Инструкций ему никто не давал, это понятно, но он очень хотел получить хотя бы рекомендации. Шеф не выразил уверенности, что похищение Александра Лаврова связано с деятельностью отца, поэтому посоветовал не отметать пока другие версии.

Игорь внимательно изучил документы по делу, прежде чем звонить в Москву, и обнаружил, что некоторые протоколы допросов из материалов изъяты.

– Я думаю, есть засекреченные сведения, – сказал он боссу. – Мне нужно разрешение на ознакомление с ними.

– Выясни какой там режим секретности. Ты знаешь свои пределы, если будет нужно больше, позвонишь, – ответил босс.

Следующим утром Игорь первым делом заехал в прокуратуру, чтобы уточнить насчет режима секретности. Прокурорша, молодая энергичная женщина, провела процедуру ознакомления с порядком предоставления доступа к сведениям, содержащим государственную тайну, и запросила разрешение. Бумаги ожидались к вечеру. У Игоря не было на это времени.

– Доставьте меня к семье жертвы, – приказным тоном попросил он.

Прокурорша согласовала данную встречу с начальством, и уже через пять минут за Игорем приехали.

– У входа вас ждет автомобиль, водитель знает дорогу.

Игорь встал и вышел. Около здания прокуратуры его ждала черная «Волга» с государственными номерами, за рулем которой ожидал спокойного вида мужчина. Машина была заведена, выпуская клубы пара на морозный воздух. Игорь сел на заднее сиденье и скомандовал:

– Поехали.

Не задавая вопросов, водитель тронулся с места. Погода была солнечной, Игорь все никак не мог привыкнуть к тому, что в Сибири такая морозная, но солнечная зима. Он всегда считал, что Сибирь живет в ледяном холоде и мраке. Они проезжали по центральным улицам Иркутска, города-музея, сплошь состоящего из памятников старой архитектуры. По бокам узких центральных проспектов какой век подряд доживали старинные деревянные дома, вросшие в землю по самые окна. Некогда величественные усадьбы, а сейчас откровенные развалины, соседствовали с недавно выстроенными торговыми центрами, создавая коллапс архитектурного вида. Это было странно и пугающе. Как будто город не желал упокоить своих мертвецов, оставляя их у всех на виду, безжалостно заставляя людей смотреть на гниющую историю. Никто не реставрировал старые дома, они просто рассыпались на глазах. Но что самое страшное: внутри по-прежнему жили люди.

Когда в очередной раз подобное сооружение сгорит или обвалится, похоронив под своими обломками маленьких детей или целые семьи, власти начнут бить себя кулаком в грудь и кричать, что никто не мог даже представить себе, что подобная трагедия может случиться.

В цивилизованных странах старые сооружения спасают в единичных экземплярах, реставрируя и перемещая из центра города в удаленные районы, организовывают там музеи. Таким образом все находится на своих местах: город свободен от зловонных и опасных мертвецов, а музеи полны экспонатами. Но, видимо, у старожилов Иркутска несколько другие задачи.

Игорь отвернулся от окна, раскрыл портфель и извлек материалы дела. Ему необходимо еще раз убедиться, что он ничего не упустил.

Итак, согласно показаниям сестры жертвы, Саша проснулся в тот день очень рано. Это не свойственно для него в последнее время, потому что он учился на пятом курсе и проходил преддипломную практику в одном коммерческом предприятии, которое не требовало приезжать к девяти утра. Практиканты собирались к часу или двум и занимались давно определенными делами. В тот день молодой человек быстро позавтракал, собрался и около одиннадцати утра попрощался с семьей и вышел из дома. Он не был взволнован, не говорил о неприятностях. Саша вообще был весьма позитивным человеком, мало когда грустил, чаще улыбался. В то утро он был в самом обычном своем расположении духа. Возле дома семьи Лавровых было четыре парковочных места. Машины отца уже не было, он в отличие от сына работал с раннего утра, и в восемь уже был на работе. Мать Саши была на больничном, а у сестры в этот день не было занятий. Женщины вышли на балкон второго этажа дома, чтобы помахать Саше. Они видели, как он подошел к своей машине, поднял на них голову и помахал им в ответ. А потом на территорию, открыв ворота, ворвалась «Газель» с тонированными стеклами, оттуда выбежали трое, схватили Сашу и погрузили в машину.

Никто не успел ничего даже сообразить, как след автомобиля уже остыл. Мама и сестра Саши Лаврова, сначала опешив, просто кричали в голос, а потом ринулись в дом, чтобы выбежать на улицу. Когда они обе выбежали, на расчищенном асфальте в клубах вонючих выхлопов валялась Сашина шапка.

Внятно описать автомобиль женщины не смогли; похитителей – тоже. Самые обычные фразы – черный автомобиль с тонированными стеклами. Сзади двустворчатая дверь, через которую в салон забросили Сашу и запрыгнули сами. Номеров у авто не было.

Похитители – трое мужчин, крепкие, высокие, в черных куртках, синих джинсах и шапках на головах, натянутых до подбородков. Других свидетелей похищения – охранника, соседку, допрашивали следователи, но ничего нового они не сообщили.

Первичный допрос не дал никаких результатов. В деле появилось еще больше вопросов. Игорь открыл протокол повторного допроса и стал внимательно читать. Здесь следователь выяснял детали личной жизни Саши Лаврова. Никаких новых сведений ни мать, ни сестра дать не смогли. Показаний отца, Дмитрия Анатольевича Лаврова, в материалах дела не было; но это понятно, наверняка его показания касались работы, а это в большей части – государственная тайна.

По словам матери, Саша был прекрасным молодым человеком, джентльменом. Он всегда знакомил семью со своими девушками, и на памяти Елены Сергеевны их было пять, последняя – Валентина. Друзей у него много, но близких – всего двое. Один парень, Владик, из простой семьи, работает официантом. Владик часто приходил в гости и всегда приносил какой-нибудь вкусный кофе, чем завоевал расположение Елены Сергеевны, но чем безумно раздражал Лизу. Девушка из состоятельной семьи, ей были присущи циничные нотки, но в целом, насколько мог судить Игорь, основываясь на словах следователей, Лиза неплохая, просто избалованна. Второй товарищ жертвы – Максим, сын ректора одного из Иркутских университетов, мальчик богатый и заносчивый, по утверждению Елены Сергеевны, и невероятно обаятельный, по словам Лизы. Увы, третьего варианта не было: показаний Александра в деле, естественно, не было, а сам Максим Владимирович сейчас находился за границей на стажировке. Владика допрашивал следователь-первогодка, поэтому, показания собраны скудные, из них практически ничего не усматривалось. Владик, видимо, парнь сообразительный и секретов друга не выдал. Из его показаний выходило, что Саша практически постоянно находился в состоянии активного поиска новой пассии, поскольку со своей прежней собирался расстаться и в конце концов сделал это.

Елена Сергеевна на втором допросе подтвердила, что Максим не особо интересовался личной жизнью друга, и она часто слышала от Саши слова упрека о том, что ему не с кем, кроме Пальца (прозвище Владика Пальцева), поделиться своими проблемами. Но и Палец, человек занятой, не всегда мог уделить Саше столько времени, сколько ему было нужно.

То есть либо проблемы личной жизни, из которой вполне могло вырасти похищение, остались при Саше, либо о них знает Влад, но по какой-то причине молчит. Игорь сильно сомневался, что Лиза была доверенным лицом брата, что она знает о существовании девушки по имени Алина. А вот с Владом нужно побеседовать.

Игорь позвонил следователю и велел доставить Пальцева на повторный допрос.

После чего сложил материалы дела обратно в портфель и спросил у водителя долго ли им еще ехать. Тот ответил, что не больше трех минут. Семья находилась в своей резиденции за городом. Возле большого двухэтажного кирпичного коттеджа, огороженного мощным кирпичным забором со стальными шпиками, водитель и остановился.

– Вас подождать? – осведомился водитель.

– Конечно.

Игорь вылез из машины и вошел на территорию коттеджа. К нему тут же подоспел охранник, а с ним – сотрудник в форме полицейского.

– Добрый день, – вежливо сказал полицейский, – вы Игорь Сергеевич?

– Да.

– Покажите, пожалуйста, ваше удостоверение.

Из внутреннего кармана пальто Игорь извлек документы, раскрыл их перед носом у полицейского.

– Все в порядке, Леша, проводи Игоря Сергеевича.

– Минуту, я бы хотел осмотреться, – сказал Игорь.

Дом семьи Лавровых располагался не на территории коттеджного поселка, а стоял в небольшом углублении на Байкальском тракте, шоссе, соединяющем Иркутск и побережье Байкала. Парковочные места находились внутри ограды дома, а не рядом – выезд из углубления сразу же на тракт. Сейчас на парковке всего четыре автомобиля – голубой «Мерседес» (наверное, принадлежит матери Саши Лаврова), розовый «Мини-купер», очевидно, что это машина Лизы. Черный джип «Лендкрузер» начальника госнаркоконтроля и белая «Тайота Премио».

Игорь помнил из схемы похищения, составленной следователем, что автомобиль Саши Лаврова – белая «Тайота Премио», стояла крайней, у самого выезда.

Он представил то утро. Вот, Саша подходит к своей машине и оборачивается, чтобы помахать маме и сестре. Где-то вдалеке шумит оживленное шоссе. На часах одиннадцать утра. Вдруг неожиданно открываются автоматические ворота и к дому на большой скорости подъезжает машина, из которой выбегают трое. Никто не понимает, что происходит. Мать с дочерью на балконе охвачены тревогой, но еще не паникой. Саша даже не делает попыток убежать.

Мужчины в масках подбегают к Саше, хватают за ноги и руки и очень быстро грузят в «Газель». Двери захлопываются, автомобиль, выпустив облако сизого дыма, резко стартует с места.

– Я закончил здесь, – сказал Игорь, – ведите в дом.

Охранник понимающе кивнул и попросил следовать за ним.

– Мы входим не через парадный вход? – поинтересовался Игорь.

– Там все заблокировано. Вход теперь через дверь со двора.

Дмитрий Анатольевич Лавров, видимо, был очень хорошим работником, если смог построить на бюджетную зарплату такой коттедж. Или же, наоборот, плохим, и построил такой дом на деньги из бюджета и взятки. Так или иначе, здание было добротным. Игорь мало что понимал в профессии строителей, но в домах разбирался очень хорошо. Он до сих пор выплачивал ипотеку за дачный дом в Подмосковье, который построил в прошлом году. Он тоже хотел выложить кладку дома из красного кирпича подобного качества, но стройматериалы оказались безумно дорогими, и пришлось купить более дешевый кирпич. А вот на окнах сэкономили – обычные пластиковые, не деревянные, современные и безопасные, а токсичные и откровенно безобразные. Себе в дом Игорь купил более дорогие, но надежные и экологичные.

Дорожка была расчищена от снега, выложена хорошим булыжником. Приятно идти. Игорь поднялся вслед за охранником по ступеням и вошел в дом. Он сразу попал на кухню. Интерьер был традиционно американский – большой стол посреди, по левую стену под окном кухонный гарнитур, по правую стену – углубление в небольшой зал-столовую. Семья из трех человек сидела за столом, о чем-то тихо переговариваясь.

Не разуваясь и больше не осматриваясь, Игорь прошел в столовую, поймал неодобрительный взгляд хозяйки дома (наверное, потому что проигнорировал тапочки у входа и прошел в ботинках), уселся напротив троицы, раскрыл портфель, извлек рабочий блокнот, ручку, скинул пальто и сказал:

– Меня зовут Игорь Сергеевич Романов. Я буду задавать неприятные вопросы, возможно, потребуется беседа с каждым по отдельности.

Семейство Лавровых во главе с Дмитрием Лавровым любезно поздоровались. Они не привыкли к такому тону общения. Едва ли кого-то из женщин до этого случая допрашивал следователь или кто-то из правоохранительных органов. Несмотря на то что Дмитрий Лавров был начальником регионального госнаркоконтроля, женщины в этом доме были далеки от системы правосудия и понятия не имели, какую должность занимает Игорь, а разъяснять им он ничего не хотел.

Его правила были приняты главой семейства, поэтому женщины помалкивали.

– Вы сами ушли в отставку или вас попросили? – начал беседу Игорь.

– Сам ушел.

– Причина?

– Об этом поговорим отдельно. У членов моей семьи нет доступа к государственной тайне, а эти сведения ее содержат.

– Не продолжайте, – ответил Игорь и обратился к Лизе. – У вас есть что добавить к своим показаниям? – Игорь внимательно следил за реакцией девушки.

– Нет, – ответила Лиза и зачем-то посмотрела в сторону родителей.

– У меня несколько вопросов по поводу личной жизни вашего брата. Вы знаете, кто такая Марина?

Игорь достал фотографию и показал Лизе девушку на фото с безразличным видом, которую звали, конечно же, Алиной. Этот способ он позаимствовал у своего босса. Сделай намеренную ошибку, и если человек знает правду, его будет грызть это чувство и рано или поздно, как бы ни хотел он скрыть правду, из него вылезет превосходство.

– Нет, я ее не знаю, – едва взглянув на фото ответила Лиза.

– Когда вы последний раз видели Валентину?

– Ну в участке, когда нас допрашивали всех…

– А до этого?

– Недели две назад, когда они еще встречались с Сашей, она приезжала с ним сюда. Они тогда повздорили еще.

– Из-за чего? – спросил Игорь.

– Ну она выпендривалась все время, то ей не то, это не так… Не знаю точно, в чем у них там дело было, мне как-то по фигу их отношения, у меня своих проблем хватает.

– Почему же вы не занимаетесь своими проблемами сейчас? – поинтересовался следователь.

– Что вы имеете в виду? – Девушка явно разозлилась. – У меня брата похитили!

– Ну так это его проблемы, не ваши, – подлил масла в огонь Игорь.

– Простите, – не сдержалась Елена Сергеевна, – почему вы так разговариваете с моей дочерью? Кто вам позволил?

– Лена, не вмешивайся, – велел Дмитрий Анатольевич, – это его работа.

– Пап! – возмутилась Лиза. – Что это вообще такое?!

– Лиза, вы лжете, это очевидно. Говорите правду, из-за чего поссорились ваш брат и Валентина?

– Да не знаю я! – Девушка перешла на крик.

– Кто-нибудь знает? – спросил Игорь и обвел семейство безразличным взглядом.

– Игорь Сергеевич, я не думаю, что Лиза в курсе происходящих в личной жизни Саши событий. А до недавнего времени у нас у каждого были больше свои дела и заботы, чтобы вмешиваться и контролировать личную жизнь Саши, – ответила Елена Сергеевна.

– Он не делился с нами своими проблемами с девушками, – ответил Дмитрий Анатольевич, – но из того, что я слышал в обрывках фраз, к моменту расставания и у Саши, и у Вали, уже кто-то был на примете. Когда они здесь выясняли отношения, Валентина никак не могла смириться с тем, что Саша так быстро нашел себе новую девушку. Сашу же возмущало то, что она уже встречается с другим парнем. В общем, самая обычная ситуация у молодежи. Я не понимаю, почему вы эту версию вообще рассматриваете. Очевидно же, что дело в другом.

Для женщин семейства Лавровых это было новостью, и Игорю стало немного не по себе. Зря он наехал на Лизу, она не обладала такой информацией. Лиза и Елена Сергеевна многозначительно переглянулись, округлив глаза.

– Я попрошу вас оставить нас наедине с Дмитрием Анатольевичем, – обратился Игорь к женщинам.

– Девочки, пожалуйста, оставьте нас, – попросил отец семейства.

Мать и дочь поднялись и вышли. Игорь остался наедине с полковником Лавровым.

– Вернемся к вашей отставке, причины? – спросил Игорь.

– Вероятнее всего, моего сына похитили, чтобы оказать давление на меня, – сказал Дмитрий Анатольевич. Лицо у него было напряженное, но руки спокойные. Он был уверен в своих словах, скрывать ему было нечего. Но что он чувствовал по отношению к своему поступку, оставалось непонятным, и Игорь должен обязательно это узнать. Тем временем, бывший начальник продолжил: – Мы разрабатывали операцию по устранению перевалочной базы в Ангарске, это город недалеко от Иркутска. По оперативной информации, там происходит приемка и расфасовка сыпучего сильнодействующего наркотика, которым снабжают всю область. Это одна из крупных точек. Есть еще две, одна в Братске, вторая в Усть-Куте, это все у нас в регионе. Когда Сашу забрали, я сложил с себя полномочия, чтобы не иметь возможности повлиять на операцию.

– Вы пожертвовали своим сыном? – безжалостно спросил Игорь.

– Я сделал его похищение бесполезным. Я никак не могу повлиять на операцию. Он больше им не нужен, – ответил Дмитрий Анатольевич спокойно, но руки сжались. Значит, чувствует вину.

– И вы думаете, что они его отпустят? Нет, Дмитрий Анатольевич, они его убьют.

– Нет, вы не понимаете…

– Это вы не понимаете, – оборвал его Игорь. Его бесило, что этот человек, проработав в органах столько лет, говорит глупость. – Похищение по таким мотивам предполагает справедливый обмен. Теперь у вас нет козырей, чтобы выманить похитителей на переговоры, понимаете? Это объясняет, почему до сих пор нет требований.

– Я думаю, они его отпустят! – ответил полковник.

– Как они это сделают? Извинятся и отпустят вашего сына, а вместо этого захватят в заложники семью нового начальника? И будут так делать до бесконечности, пока наконец-то не удастся под всю эту возню реорганизовать базу? Я думал, что вас попросили сложить полномочия, но я и представить себе не мог, что вы сделали это сами!

Дмитрий Анатольевич держался достойно. Он считал, что принял верное решение. Игорю не было его жаль. Это еще раз подкрепило его уверенность в том, что любить людей не за что. Если отец так легко может предать сына, ради спасения операции. Но Лавров, видимо, считал иначе.

– У нас очень мало шансов, Дмитрий Анатольевич, – сказал Игорь. – И мне жаль. Перевалочная база, снабжающая наркотиками регион, приоритетнее жизни вашего сына. – Убирайтесь, – вскочил со стула Лавров и указал на дверь.

– Обязательно, когда закончу. На какой стадии операция была, когда вы подали в отставку?

– Уже были выписаны ордера на аресты, выемку, прослушку. Шел сбор доказательств. В банду внедрили людей, – выдохнув сел на стул полковник.

– У вас есть доступ к списку внедренцев?

– Уже нет, – ответил мужчина.

– У вас есть хоть какая-то информация, которая сможет нам помочь? Планы, списки, имена людей, которые могут что-то рассказать?

– Есть.

– Отправьте мне все, что сможете раздобыть.

– Хорошо.

– Займитесь этим сразу же, как только за мной закроется дверь. Когда я приеду в город, все необходимое у меня должно быть на почте.

– Что вы будете делать?

– Я попытаюсь связаться с возможными внедренными лицами в банду, чтобы постараться спасти вашего сына.

– Но это может подорвать всю операцию!

– Это вас сейчас должно волновать меньше всего. Вы должны только дать информацию, ничего не говорите бывшему начальству, я сам займусь этим.

С этими словами Игорь встал, накинул пальто, сложил свои вещи в портфель и вышел.

* * *

За окном падал мокрый снег. Игорю было хорошо и тепло в машине, а главное – спокойно. Он мог подумать над делом в тишине, не отвлекаемый бесчисленными просьбами и разговорами.

Если отбросить версию с похищением из мести бывшему руководителю госнаркоконтроля, то вариантов не остается никаких. Следователи изучили круг общения Саши и установили лиц, с которыми парень общался чаще всего. Из их показаний не выходило ровным счетом ничего.

Отработали и версию о долгах. Лавров-старший почему-то не сказал, что Саша попросил у него денег на открытие собственного бизнеса. Видимо, потому что отказал сыну и решил, что тот послушал совета отца и забросил эту глупую затею. Но отец Саши даже не мог предположить, что его сын пойдет и займет денег у бандита. Маруф, услышав в «Новостях» о похищении Саши, испугался, что его заподозрят и быстро прибежал в полицию сам. Он сказал, что Лавров-младший действительно занял у него деньги, но все вернул. Утром в день похищения к нему приехал курьер, передал ему ровно пятьдесят тысяч долларов в конверте, на котором было написано «От Саши Лаврова». Конверт Маруф не сохранил, человека в лицо не запомнил. Камеры видеонаблюдения у подъезда дома, где проживает Маруф, не установлено. Купюры, на которых могли быть следы отпечатков пальцев, давно розданы.

Даже если бы Маруф сам не пришел бы в полицию, ситуация с долгом рано или поздно всплыла бы. Да и не похищают сейчас людей ради таких денег, максимум – пугают и бьют. Если бы похищение было спланировано и исполнено Маруфом, он бы не прибежал в полицию с испуганными глазами. Едва ли дело в долге Саши.

Здесь замешаны более серьезные люди.

Автомобиль затормозил возле входа в Главное региональное следственное управление, где Игорь разместил штаб. Следователи были далеко не рады покидать свои рабочие кабинеты в здании следственного комитета, но Игорь наотрез отказался работать в старом прокуренном помещении, и им пришлось подчиниться и переехать вместе с ним. К тому же он надеялся, что ему могут пригодиться силовики следственного управления, а также их ресурсы.

Игорь вышел из машины, даже не поблагодарив водителя. Человек выполняет свою работу, за которую ему платят. За что его благодарить?

У входа в управление стояли трое полицейских. Одного из них Игорь знал – невысокого пузатого мужичка лет сорока пяти. Он работал в дежурной части, был приветливым и вежливым. Игорь поздоровался с ним за руку, проигнорировав протянутые руки остальных. Ему в принципе не нравилась процедура рукопожатия, а уж тем более с людьми, которых он не знает.

Возле дежурного поста на проходной маялся бомж. Заискивающе, словно что-то выпрашивая, он сгорбился, чтобы упереть лицо в окошко. Игоря всегда возмущали окошки, расположенные на уровне пояса визитера. Понятное дело, что дежурному это удобно, он ведь сидит, а вот остальным…

– Господин полицейский, – лебезил бомж, – ну очень нужно поговорить с господином Лавровым, поймите.

– Или ты сам отсюда сейчас уйдешь, или я тебе помогу! – рявкнул дежурный.

Игорь остановился.

– Я Лавров, что вы хотели? – сказал он.

Бомж резко обернулся. Он был одет в старое пальто, видавшее лучшие годы на чужих плечах. Под пальто у него была спортивная куртка, когда-то она была ярко-красной, а теперь покрытая бурыми пятнами, местами засаленная и залитая чем-то темным. Спортивные брюки в цвет куртки, явно неподходящая одежда в морозном январе, обвисали на тощих ногах, обутых в тяжелые пыльные раскуроченные ботинки. В опухших от мороза и алкоголя руках он сжимал чистый бумажный конверт синего цвета. Конверт никак не подходил его образу, и поэтому Игорь протянул руку, чтобы выхватить конверт у бомжа, но тот вдруг юрко спрятал его в недра своей куртки.

Игорь посмотрел ему прямо в глаза своим самым строгим и тяжелым взглядом, от которого подозреваемые сразу начинали просить воды и адвоката. Но в глазах этого человека читалось превосходство. В них не было страха, сейчас он был выше всех, кого считал небожителями.

– Сначала покажите документы, – попросил бомж.

Игорь поставил портфель на пол, извлек удостоверение из нагрудного кармана, раскрыл его перед лицом бомжа. Шевеля губами совершенно беззвучно, тот внимательно изучил раскрытое удостоверение.

– Но вы не господин Лавров, – сказал мужчина и посмотрел на Игоря строго, как на провинившегося первоклассника.

– Именно, – ответил Игорь. – А теперь давайте конверт.

– Не могу, мне поручено вручить исключительно в руки Лаврову!

– Кем поручено? – поинтересовался Игорь.

– Я не вправе раскрывать личность моего работодателя, – хмыкнув, заявил бомж.

Игорю за весь день устал от разговоров и объяснений, поэтому он просто схватил бомжа за руку, завел сначала одну, потом другую за спину, впечатал его лицом в стену и сказал дежурному:

– Давай наручники!

Дежурный с перепуганным лицом выскочил из каморки с наручниками наперевес, быстро щелкнул им по запястьям бомжа, взял его под локоть и спросил:

– Оформлять?

Игорь не ответил. Он запустил руку бомжу за пазуху, где было жарко и липко. Он нащупал карман, а в нем что-то, что ему совершенно не понравилось. Это были какие-то проводки. Осторожно потрогав их, Игорь спросил:

– Что это?

– Это мое сердце, – ответил бомж. – А теперь не двигайся.

Произнеся это, мужчина вдруг резко подался вперед, и рука Игоря уперлась ладонью во что-то твердое. Раздался щелчок – ладонью Игорь нажал на кнопку на коробочке, которая оказалась зажатой между грудью бомжа и рукой Игоря.

Он попытался отвести руку, но кнопка пошла вместе с ним.

– Эта пружина взорвет нас, – сказал бомж. – Не убирай руку.

– Эвакуировать всех, быстро, – закричал Игорь дежурному.

Застывший от неожиданного поворота событий дежурный активизировался и испарился. По зданию раздалась сирена, после чего тут же послышался грохот хлопающих дверей и топот сотен ног. Сотрудники выбегали через запасной вход, в проходную никто не входил.

Игорь по-прежнему стоял, держа руку на кнопке у сердца бомжа.

– Ну и что дальше? – спросил Игорь. – Что будем делать?

– Сюда должен приехать Лавров, как можно скорее. Иначе мы взлетим на воздух. Вокруг моего тела обвязан тротил, можете сами проверить.

Свободной рукой Игорь ощупал живот и спину бомжа. Под пальто прощупывались небольшие тубусы, из которых торчали проводки. Игорь задрал пальто бомжа, расстегнул куртку и поднял грязную футболку. На скотч были намотаны красные тубусы тротила, соединенные между собой разноцветными проводками. Они были аккуратно заправлены за резинку спортивных штанов. Игорь насчитал десять тубусов, прикрепленных к голому торсу бомжа.

– Как тебя зовут? – спросил Игорь.

– Валера.

– Валера, зачем ты пришел в следственное управление, обвязанный тротилом?

– У меня есть дочка, – ответил мужчинка. – Она живет в детском приюте, ее туда поместили, когда нас с ее матерью лишили родительских прав. Я живу в подвале возле Цирка, но холодными ночами, я прихожу в приют для бездомных. Это возле Усадьбы Кузнеца, – объяснил он. – Ночью туда ворвались люди с оружием и повязали нас всех. Человек десять нас было. Сотрудники приюта не ночуют в здании, кроме нас там никого не было, а больше мы никому и не нужны. Нас всех схватили и увезли на «Газели» за город. Там, нас вывели из машины и повели в лес, где была вырыта яма. Всех из приюта поставили на краю этой могилы. Когда мы выстроились, кое-кто из наших начал задавать вопросы. Прозвучал выстрел, и человек упал в яму. Я был уверен, что скоро тоже стану покойником, но они вдруг спросили, у кого из нас есть родственники. Кто-то подходил сзади, упирал дуло пистолета в затылок и спрашивал. Три ответа, три выстрела, три падения. Глухие такие, знаете, как мешки с землей. Я ответил, что у меня есть дочь. Меня и еще троих посадили в автобус, что с остальными, кого при мне не расстреляли, я не знаю.

Валера замолчал. Игорь пошевелил пальцами затекшей руки. К ним вернулся дежурный.

– Все эвакуированы, приехали саперы. Мы заводим их?

– Нет, не надо! Они ничего не смогут сделать! – закричал Валера. – Приведите сюда Лаврова!

– Игорь Сергеевич, что делать?

– Вызовите Лаврова, кто-нибудь из саперов пусть зайдет.

– Я сказал нет! – занервничал бомж.

– Подожди, ты хочешь, чтобы мы взорвались втроем? Ты, я и Лавров? Это твоя цель? – поинтересовался Игорь.

– Нет! Я должен передать ему письмо!

– Ну хорошо, передашь. А дальше что? Мы будем вечно жить с моей рукой у тебя на груди?

Валера замолчал.

– Сними наручники с Валеры и выполняй мой приказ, – велел Игорь дежурному. – Продолжай, Валера. Что было дальше?

– Мы поехали к приюту, где живет моя дочь. Они оставили там человека, который убьет ее, если я не передам этот конверт Лаврову.

– Ты мог просто сказать нам, где твоя дочь, и мы бы ее защитили!

– Я так и хотел, но ведь ты полез в карман! Я понял, что тебе ничего объяснить невозможно, что ты упертый, как баран, и теперь мы в этой ситуации! А они наблюдают за входом! Если бы все было тихо, они бы заподозрили и убили мою дочь! Мне все предельно ясно сказали! Лавров должен прибыть сюда!

Игорю захотелось отпустить кнопку и быстро скрыться за металлической дверью. Но судя по количеству тротила, которым был обвешан Валера, дверь его не спасет.

– Ты не знаешь, детонатор на радиоуправлении или нет?

– Я не знаю, – ответил Валера.

В здание вошел сапер в специальном скафандре.

– Постарайтесь не двигаться, – сказал он. – Детонатор со временем?

– Нет, – ответил Валера. – Он придет в действие, если мы отпустим кнопку.

– Понятно. Кнопка зажата между рукой и грудью? – поинтересовался сапер.

– Да, – ответил Игорь. – Посмотрите на тротиловые шашки, может быть, это муляж?

– Сомневаюсь: разве вы не чувствуете запах? – поинтересовался сапер.

Игорь не чувствовал запаха тротила. Вонь, исходящая от бомжа, перебивала все другие запахи. Он потянул носом, пытаясь уловить нотки пороха, но безрезультатно. Только запахи пота, немытых волос и грязного тела.

Сапер приподнял на бомже пальто и маленькой стальной палочкой легонько коснулся тротиловых шашек. Палочка издала тихий писк и залилась красным цветом.

– Устройство активировано, – сказал сапер, – и да, это тротил. Я скажу больше: здесь обратная цепь, и разминировать ее очень сложно, но возможно. Главное понять, где точка отсчета, где источник питания…

Руками в защитных перчатках он аккуратно ощупал туловище бомжа, нащупал коробочку, к которой была прижата рука Игоря, потрогал ее и спросил:

– Какова возвратная сила пружины?

– Как я должен вам это объяснить? – возмутился Игорь. – Я не умею руками измерять Ньютоны!

– Плавно идет или туго? – спросил сапер.

– Плавно, сразу же за рукой.

– Я сейчас вернусь, – сказал сапер и быстро вышел из здания.

Игорю стало страшно. Он знал, что в случаях, когда сапер убеждается в отсутствии возможности разминировать устройство, он говорит «Скоро вернусь» и уходит, чтобы больше не вернутся никогда. Неужели это все? Он даже не успел подумать о своей дочери, о своем неудавшемся браке, о своем безобразном отношении к людям. Но вот вернулся сапер в сопровождении своего коллеги.

– Я так понимаю никто не против, чтобы мы разминировали устройство? – спросил один из саперов.

– Пока в здание не войдет Лавров никто ничего не делает, – сказал Валера грозно.

– Валера, Лавров уже едет. Он в любом случае зайдет сюда. Но если устройство на радиоуправлении? Как только он сюда попадет, мы взлетим на воздух. Ты понимаешь? – спросил Игорь.

– Я боюсь за свою дочь. – В глазах мужчины читалась тревога. Игорю было знакомо это чувство, ведь у него самого есть дочь.

– В каком она приюте? – спросил Игорь.

Валера назвал номер и адрес приюта, Игорь велел дежурному организовать защиту девочки. Саперы приступили к разминированию бомбы.

– Валера, Лавров получит конверт и передаст его мне. Сам он ничего читать не будет. Поэтому, ты можешь отдать его мне.

– Я не советовал бы вам его смотреть, – ответил Валера. – Я не могу сказать точно, что там, но ничего хорошего. Они сказали, что, если я хочу жить, я должен быть в другом помещении, когда конверт откроют.

Саперы, тихо переговариваясь между собой на каком-то странном языке аббревиатур, ощупывали проводки на тубусах тротила, подключали к ним какие-то устройства. Пищали приборы, мигали разноцветными огоньками.

– Все серьезно? – спросил Игорь.

– Насколько это возможно, – ответил один из саперов. – Но вы не волнуйтесь, ничего сверхсложного, мы справимся. Главное, постарайтесь не двигаться.

– Хорошо. Но моя рука уже начинает дрожать.

– Придется потерпеть.

Игорь это и сам знал. Что может находиться в конверте? Он вспомнил, как выглядит конверт. Обычный бумажный конверт синего цвета, без надписей. Значит, внутри может оказаться биологически-активный порошок, но явно не жидкость и не газ. Что? Сибирская язва?

Лавров приехал через сорок минут. Саперы продолжали возиться с тубусами, приборы все пищали. Бывший начальник госнаркоконтроля вошел в дежурную часть в сопровождении двоих полицейских.

– Лавров пришел, – сказал Игорь бомжу.

– Документы… покажите документы.

Лавров показал паспорт. Валера все также беззвучно прочел данные паспорта и сказал:

– Мне несколько неудобно сейчас передать вам конверт, поэтому, скажу на словах. Но это не та информация, которая находится в конверте. Те люди сказали, что убьют вашего сына ровно через трое суток. Больше мне ничего не известно.

– Ты сможешь описать тех людей? – оживился Игорь.

– Смогу.

– Ребята, как у нас дела? – спросил следователь у саперов.

– Ничего не получается. Нам нужно еще оборудование. Все лишние уйдите.

В голосе сапера Игорь уловил беспокойство, но не стал заводить себя. А Валера, облокотившись о стену, вдруг часто-часто задышал.

– Только не это… аура…

– Что? Какая аура? – Игорь забеспокоился.

– Скажите, им чтобы поторопились. У меня сейчас начнется припадок. Эпилепсия.

– Нам нужен врач! – закричал Игорь. – Срочно позовите врача!

Лавров поспешил позвать на помощь.

Валера глубоко и часто дышал. Он закрыл глаза, его лоб покрылся испариной. Игорь почувствовал, как тело бомжа слабеет. Он начал оседать. Игорь следовал за Валерой, сначала на колени, потом тот лег на спину, закинув голову назад из-за топырящихся тубусов с тротилом на спине.

– Как купировать припадок? – спросил Игорь.

– Никак, – ответил Валера. – Разгон долгий, минуты три-четыре. Но припадок неизбежен. Ты не успеешь убежать.

– А если придет врач? Как-нибудь можно купировать припадок? Валера? Ты слышишь меня?

– Да… никак. Никак нельзя. Если бы было можно, неужели бы люди во всем мире мучились бы? Купировали бы…

Его глаза затуманились, тело лихорадило. Пот на лбу превратился в ровную влажную пленку. В дежурку влетели двое медицинских работников. Один совсем молоденький рыжеволосый паренек с оранжевым чемоданчиком в руках и в синей робе с надписью «Скорая помощь», и серьезного вида женщина примерно возраста Игоря. Она внимательно осмотрела на Валеру, проверила зрачки и вопросительно посмотрела на Игоря.

– У него начинается эпилептический припадок, – сказал Игорь. – Но нельзя, чтобы он дергался. Вы можете купировать это?

– Конечно.

– Но он сказал, что это невозможно.

– Это давно можно купировать, – ответила она и обратилась к своему коллеге: – Леша, три кубика фенобарбитала, я сама поставлю. И два кубика брома в отдельный шприц.

Леша кивнул и стал торопливо натягивать перчатки и брякать ампулами в чемоданчике. Женщина между тем задрала штанину на Валере, и громко сказала:

– Мужчина, я поставлю вам укол фенобарбитала, это поможет купировать ваш припадок.

Валера не отвечал. Его глаза закатились, дышал он прерывисто.

– Доктор, ситуация опасная. Сейчас начнутся судороги? – спросил Игорь.

– Необязательно. Припадок может быть и без судорог. Леша, препараты готовы?

– Да, Марина.

– Давай, – скомандовала она.

Марина схватила шприцы в одну руку, другой смочила на ноге ваткой со спиртом небольшую область. После этого сняла колпачки со шприцев, и поочередно и точными ударами поставила два укола. Игорь перевел взгляд на лицо Валеры, надеясь увидеть улучшение тут же. Ничего не менялось.

Саперы тем временем подключали какие-то устройства к тубусам.

– Доктор, вы сделали все, что могли? – поинтересовался Игорь.

– Практически.

– Вам нужно уйти, – сказал Игорь.

– Я не могу. А вдруг у него начнутся судороги? Я должна оказать помощь.

– Что нужно делать? – спросил Игорь.

– Держать голову на боку, следить за дыханием, траекторией судорог.

– Я справлюсь.

– Нет, я останусь, – запротестовала Марина.

– Вы, понимаете, что ваш пациент заминирован. Если начнутся судороги, все здесь взлетит на воздух. Поэтому уходите, вы сделали все, что могли, – сказал Игорь.

– А вы? – обеспокоенно посмотрела на Игоря женщина.

– А я держу руку на детонаторе, – нервно улыбнулся Игорь.

Марина встала, посмотрела на Игоря, у которого на лбу выступил пот. Он не отказался бы снять пальто и принять более удобную позу, чем в полусогнутом положении готовый побежать в любую секунду.

Кивнув своим мыслям, она обошла лежащего Валеру, подтянула чемоданчик поближе к его голове и сказала своему коллеге:

– Леша, иди отсюда.

Парень особо не сопротивлялся и смылся, словно его и не было. Только морозный заснеженный ветерок ворвался в жаркую дежурку. Марина тем временем села возле головы Валеры, подложила под голову свою куртку, после чего смочила марлевую тряпочку жутко пахучим веществом – наверняка нашатырный спирт – и приблизила к носу пациента.

– Марина, уходите! – велел Игорь.

– Не командуйте, – ответила она. – Мужчина, вы слышите меня?

– Слышу… – тихо ответил Валера совершенно другим голосом, словно язык его не слушался.

– Есть признаки ауры?

– Да, она повсюду… Зеленые круги, они повсюду…

– Концентрируйтесь на моем голосе. Вы чувствуете запах хлороформа?

– Нет…

Она практически прижала марлю к его носу.

– А так?

– Да.

– Постарайтесь прогнать ауру. Слушайте мой голос. Чувствуйте запах, концентрируйтесь на нем. Все хорошо, у вас не будет припадка. Вы слышите меня? Говорите со мной.

– Меня тошнит, – сказал Валера.

– Это вам кажется. Все в порядке. Чувствуете запах? Мужчина?

– Его зовут Валера, – сказал Игорь.

– Валерий! – громко сказала Марина. – Ответьте мне!

– Да.

– Говорите со мной. Зеленые круги все еще здесь?

– Да. Мне плохо.

– Валерий, потерпите немного, скоро все пройдет. Вы чувствуете запах? – продолжала спрашивать женщина.

– Он же сказал, что чувствует, что вы спрашиваете его раз за разом? – взбесился Игорь.

– Если он перестанет чувствовать запах, значит, начался припадок. То есть сознание изменилось. Поэтому я спрашиваю его постоянно. Вы можете массировать его мизинец? Сильно, но не травмировать. Его нужно постоянно держать на связи с реальностью.

Игорь схватил мизинец Валеры. Он был грязным и горячим. Он стал массировать его.

– Не массажировать, а массировать. Сильнее нажимайте, это должно быть неприятно.

Игорь усилил движения, Валера стал легонько вытягивать руку из тисков.

– Он вытягивает руку, – сказал Игорь.

– Это хорошо! Валера, слышите меня?

– Да.

– Вам лучше? – спросила Марина.

– Немного…

– Вам нужно пройти курс лечения. Вы не наблюдаетесь у врача?

– Я бомж.

– Какая разница? Ваши припадки можно купировать совсем, главное – вовремя принимать лекарства. Это очень опасно. Чувствуете запах?

– Да. Можете убрать его немного подальше, меня уже тошнит от этого.

Марина немного отвела в сторону марлю.

– Можете отпускать кнопку, – сказал один из саперов и снял цилиндр с головы. – Мы обезвредили механизм.

– Вы уверены? – подозрительно спросил Игорь.

– На сто процентов. Устройство деактивировано, смотрите сами.

Все той же палочкой, что и в прошлый раз, он прикоснулся к каждому тубусу с тротилом, и она не среагировала ни разу.

– Хорошо, Марина, уходите отсюда.

– Я не могу. Человек в опасности, – ответила она.

– Вам жить надоело? Игорь посмотрел на женщину со всей серьезностью. Он не привык, что его кто-то может ослушаться. Если в первый раз он оставил это, то теперь был настроен довести дело до конца.

Марина смело выдерживала взгляд. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Игорь вдруг поймал себя на мысли, что не злится на эту женщину. Ему было интересно, кто победит в этой битве.

– Вам же сказали, что бомбу обезвредили, – ответила она ледяным тоном.

– Может быть, они ошиблись.

– Не только вы не ошибаетесь, – почти язвительно сказала Марина. – Ребята профессионалы, я им верю.

– Так и напишут на вашем памятнике, – в том же тоне парировал Игорь.

– Обязательно проследите за этим, – улыбнулсь женщина.

Саперы, освободившись от тяжелых спецодежд, недовольно смотрели на Игоря, но ему было плевать. Как эта женщина смеет перечить ему? Что в ней такого, что она позволяет себе так с ним разговаривать? Он, и только он мог решать, что и кому делать в пределах своей юрисдикции.

Но Марина считала по-другому. Она смотрела в упор на Игоря, практически не моргая, держа в ладонях изможденное лицо бомжа Валеры. Пахучая марля лежала у нее на руке, недалеко от его носа.

Игорь чувствовал запах нашатырного спирта, видел Марину, которая была тверже камня, и вдруг понял, что ему все равно. Хочет упираться – пусть. Она вольна делать, что хочет. Пусть хоть на воздух взлетит, упертая дура.

Он убрал руку и отпустил мизинец Валеры.

Бомж издал громкий вздох, полный ужаса. Игорь отпрянул.

Ничего не произошло. Секунды длились вечность. Никто не двигался и не дышал.

Через мгновение раздался оглушительный взрыв, а затем крик, полный боли и ужаса.

 

Саша

В голове тихо играет мелодия. Все, что сейчас мне нужно, – музыка.

Упорная луна находит меня повсюду, куда бы я ни пристроился своим ноющим от побоев телом, она находит меня, заливая глаза желтоватым светом, заставляя пульсирующую боль в голове взрываться с новой силой.

Я чувствую, что это мои последние минуты перед ужасом.

За окном давно ночь. Наступает время моего кормления. Я пытаюсь не заснуть, чтобы не оказаться перед врагом беззащитным.

Тело болит, ссадины на спине и животе кровоточат, оставляя на футболке липкие пятна. Периодически я отрываю ткань от ран, испытывая при этом жгучую боль. Она возвращает меня в реальность, не позволяя окунуться в беспробудный сон.

Спать мне приходится на холодном бетонном полу. Это, конечно, не моя шикарная домашняя двуспальная кровать с мягким матрасом. Я переворачиваюсь со спины на бок, поджимаю к груди колени, но быстро выпрямляюсь обратно с тихим воем. Боль сковывает мое тело.

Я слышу, как по коридору раздаются шаги. Пытаюсь сесть, но тут же теряю сознание. Резкая боль в ребрах отдается эхом в голове. Я широко распахиваю глаза и встаю сначала на четвереньки, а потом – на ноги. Прижимаюсь сухими кровяными корками на спине к стене, и не свожу взгляда с маленького окошка для глаз на двери.

Моя новая камера ничем не отличается от той, в которой я провел первые трое суток. В окошке я никого не вижу, но знаю, что там, за дверью, стоит человек, который смотрит прямо на меня.

Через секунду дверь открывается. В камеру входит человек. Лунный свет отражается на его кожаных берцах, мягко ощупывает заправленные в сапоги брюки цвета хаки, пропитывает толстый серый свитер грубой вязки. Лишь голова остается вне света. На ней у мужчины надета вязанная шапка до носа с прорезями для глаз. Его исламскую улыбку, чуть желтоватые зубы и синюю щетину на подбородке и скулах я запомню на всю жизнь.

– Ужин, – говорит надзиратель.

– Я не хочу есть, – морщусь я.

– Подойди ко мне и жри, – приказывает он.

Я отлипаю от стены. Помню, что, если не повиноваться, будет только хуже. Он снова станет меня бить, не реагируя ни на какие мои крики: прямо этими берцами по лицу, телу, голове, без сожаления и сострадания.

Делаю шаг к нему навстречу. В нос ударяет запах немытых волос и пота. Меня мутит, я заглядываю в кастрюлю, которую от принес, и еле сдерживаю рвотный рефлекс. Там плавают какие-то порубленные куски, запах еды я не чувствую, только смрад охранника и затхлый запах человеческих испражнений, оставленных в камере. Я опускаю руку в кастрюлю, нащупываю кусок чего-то большого, средней твердости, похожего на варенный овощ. По рукам течет жидкость, овощ распадается в пальцах, но я доношу его до рта и откусываю. Это свекла, безвкусная, словно вата. Я проглатываю ее и кусаю снова.

– Давай, жри, – с ухмылкой на лице говорит мужчина.

Меня тошнит, знобит, больше нет сил все это терпеть. Я на грани. Ненавижу… Ненавижу этого садиста. Сколько еще издевательств мне надо пережить, прежде чем все это закончится? Стоит, тварь, ухмыляется… Чувствует свое превосходство.

Надзиратель делает резкий выпад, чтобы напугать меня, я инстинктивно вздрагиваю. Кастрюля наклоняется и из нее выливается ледяной бульон, прямо мне на ноги. Охранник ржет и опрокидывает остатки мне на голову. Меня трясет от отвращения и злости. Во мне вдруг просыпается невероятная сила. Я вырываю из его сальных пальцев кастрюлю и со всего маху ударяю ею по его извращенной голове. Кастрюля отлетает в сторону, а надзиратель остается стоять как ни в чем не бывало.

Я опираюсь о стену, выплевываю не дожеванную свеклу, которая скатывается по футболке как сгнившая плоть.

Он трясет головой, приходит в себя, а потом достает из кармана пистолет. «Вот он конец», – проносится у меня в голове. Я закрываю глаза. Не хочу видеть, как он нажмет на курок и довольно улыбнется. Ну же! Стреляй, сука! Раздается выстрел.

Я замер. Жду. Боль все не приходит. Тогда я напрягаю слух, по-прежнему боясь открыть глаза. Раздается глухой стук, словно кто-то кинул на пол мешок с картошкой.

Я осторожно открываю сначала один, а затем и другой глаза.

Садист лежит на полу, вокруг его головы растекается черная жижа. На входе в камеру стоит охранник, который водил меня помыться.

– Гнида, – говорит он.

Мужчина прячет пистолет в карман штанов, нагибается, хватает за берцы убитого и тянет на себя. Тело Садиста, размазывая жижу по каменному полу, медленно уезжает сквозь проем двери, а потом, повернувшись, исчезает.

* * *

Новый охранник по имени Магди говорит по-русски и просто бесценная находка для шпиона. Ему не больше двадцати пяти лет, но выглядит он намного старше. Высокий, черноволосый с зализанными назад курчавыми волосами, худой, но сильный. Он сам рассказал, что родился в Хургаде, долине туристических курортов, но горбатиться на богатых иностранцев не хотел, и в двадцать лет уехал в Эмираты, где познакомился с большими и серьезными людьми, занимающимися торговлей наркотических средств по всему миру. Эти люди для него боги, как и его босс – Наркобарон. Несколько раз я закинул удочку с целью узнать, до каких глубин я смогу добраться доброжелательной беседой. Оказалось, что практически до любых.

Я выяснил наконец, почему я здесь. Все дело в отце, вернее в его работе. Оказывается, отдел, который он возглавляет, собрался накрыть бизнес Наркобарона. Поэтому босс Магди и его помощники ищут пути отхода: позволить порушить многомиллионный бизнес они не дадут.

Один из способов – захват заложника. Сына начальника госнаркоконтроля.

После того как Магди убил предыдущего надзирателя, жить стало легче. Магди кормил меня, выводил в душ, даже прибрался в камере и кинул на бетонный пол матрац. Но в его поведении две вещи меня настораживали.

Во-первых, Магди не скрывал своего лица. Во-вторых, рассказывал мне обо всем, что я спрашивал и даже не переживал, что выболтал лишнего. Не явный ли это признак того, что в конце концов меня убьют?

Хотя если бы хотели, то давно убили бы. Но и тут есть нюанс. Им может потребоваться, чтобы я подтвердил, что жив, здоров по телефону. Пока все требования не будут удовлетворены, я точно не умру. А дальше по ситуации.

Меня волнует вот еще какой момент. Магди сказал, что сейчас они в довольно затруднительном положении, что ситуация выходит из-под контроля, и вероятнее всего, нужно будет принимать иные меры. Как это скажется на мне, я пока не понял. И это пугало еще больше. Из фильмов о заложниках я помнил, что стимулировали к выполнению требований захватчики частями тела заложника. Эта мысль не дает мне покоя. Возможно, что в скором времени Магди вернется, чтобы отрезать у меня палец, ухо или целую кисть.

* * *

Кровоточащие раны на теле затянулись и больше не оставляют следов на одежде. Меня перестали бить и вполне приемлемо стали кормить. А может, я просто привык ко вкусы пищи, которую мне дают. По крайней мере, аппетит не отбивают отловленные из жидкого супа волоски, семечная шкарлупа в каше, недоваренная курица и черствый хлеб. Я ем все быстро и без разбору. Магди держит поднос с едой в руках, пока я обычно подчищаю все, что на нем находится. Как-то раз я просил Магди поставить поднос на пол и оставить меня наедине с едой, но получил категорический, но обоснованный отказ: заложник должен есть с рук врага.

Я давно потерял счет дней. Не могу вспомнить, сколько я уже нахожусь здесь. Наверное, дней семь или восемь.

Магди заменил матрац на узкий топчан с подушкой и тонким пледом, который не согревал совершенно, но позволял ощущать легкое тепло. Лежа на кровати, на которой даже перевернуться нельзя без упора ногой в пол, я со слезами вспоминал домашний уют. Свою шикарную двуспальную кровать с мягким матрацем, теплым пушистым одеялом и воздушными подушками. Дни невыносимо тянуться один за другим, ничего не меняя в жизни. Я очень скучаю по матери, отцу и Лизе. Мне страшно не только за свою жизнь, но и за жизнь своей семьи. Эти люди способны на все. Но я благодарен Магди хотя бы за то, что он меня не бьет, позволяет периодически ходить в душ и туалет. В знак благодарности, я выполняю все его требования и никогда не перечу ему.

В какой-то момент я заподозрил, что схожу с ума. За стеной я стал слышать до боли знакомый тихий плач. На самом ли деле это происходит или же мое сознание разыгралось? Я тихо позвал человека за стеной, но тут же появился Магди и приказал замолчать.

Таким строгим я его еще не видел, поэтому не стал злить Магди и повиновался.

Пока не понял, что он лжет.

Когда Магди, в очередной раз повел меня в туалет, я заметил, что в отсеке, где находится моя камера, есть еще две. Моя камера посередине, две другие с точно такой же дверью и окошком для глаз по краям.

Когда мы проходили мимо, я уловил мающуюся тень в одной из камер. Там кто-то был и явно против своей воли. Значит, я здесь не один. В голове тут же созрел вопрос. А может, я всегда был не один?

Озарение пришло утром следующего дня. Когда Магди принес завтрак, я неожиданно для него сказал::

– Передай, пожалуйста, моей маме и сестре, что я их люблю. Магди растерялся, но быстро взял себя в руки. На его лицо налегла неприятная тень, а в голосе зазвучало раздражение:

– Если ты с ними не общался, то откуда знаешь, кто там? – подозрительно посмотрел он на меня.

– Я догадался, – ответил я.

– Как?

– Ты сказал, что вы в затруднительном положении, потеряли контроль. Учитывая ваши методы, вам нужно больше, так скажем… ммм… аргументов. Мой отец начальник госнаркоконтроля, а значит, его семья – идеальное средство шантажа. С моим похищением у вас не вышло, вот вы и подкрепили свои силы.

Магди молчал.

Я съел манную кашу холодную и комковатую, выпил компот вприкуску с вафлей, поблагодарил Магди и лег на свой топчан. Перед тем как закрыть дверь, он тихо сказал:

– Твой отец больше не работает в госнаркоконтроле. Он мертв.

После чего закрыл дверь и удалился.

* * *

Известие о смерти отца окончательно меня добило. Я проплакал весь оставшийся день и всю ночь, поэтому, когда на следующее утро ко мне зашел Магди и сообщил, что больше мы не увидимся, я не сразу понял, что он имеет в виду. Он принес мне поесть, но аппетита не было, впрочем, как и вчера. Но Магди умеет убеждать людей.

– Послушай, я сказал тебе про отца, чтобы ты знал. Я не должен был этого говорить. Барон заметил, что ты отказался от еды, и спросил меня в чем дело. Я соврал, но если он узнал, у меня будут проблемы. К тому же тебе лучше поесть, потому что неизвестно, когда тебе в следующий раз выпадет эта возможность. Сегодня вечером тебя увезут отсюда.

– Куда? – До меня вдруг стал доходить смысл всего сказанного. Я нехотя встал с кровати, подошел к Магди и через силу впихнул в себя тарелку жидкого холодного куриного супа с вермишелью и единственной плавающей в жирном бульоне морковкой, которую пришлось разрубить ложкой, чтобы съесть. От рисовой каши с тушенкой я отказался.

– Я не могу тебе сказать. И так выболтал слишком много. Прощай.

– Спасибо, Магди, – тихо, еле шевеля губами сказал я.

Магди кивнул и молча закрыл дверь.