Игорь

Россия, Москва

В половине девятого утра в прокуратуре было еще тихо, а Игорь уже стоял перед дверью первого помощника прокурора с ходатайством об экстренном включении в программу защиты свидетелей Саши Лаврова. Прокурор пригласил Игоря в кабинет около одиннадцати, а в два часа дня у него уже было необходимое разрешение со всеми необходимыми подписями. Вооружившись бумагами, Игорь отправился за город, в клинику к Саше Лаврову. Доктор незамедлительно принял документы.

– Поздно вечером мы сделаем операцию. Пациент уже высказал свои пожелания, и это вполне в наших силах. После операции он будет неузнаваем. Во время реабилитации я посажу его на гормональную терапию, у парня истощение и нарушение обмена веществ. Через месяц-два швы снимем, и он будет готов к новой жизни.

– Мне нужно с ним переговорить, – сказал Игорь.

– Увы, он на процедурах, и беспокоить его нельзя. Может быть, это то, что вам нужно? – С этими словами доктор протянул Игорь конверт. Игорь вскрыли и посмотрел внутрь. Три листа, на которых простым карандашом изображено лицо человека в разных ракурсах.

– Да, это все.

Игорь вышел из кабинета, не попрощавшись с доктором.

* * *

В своем офисе он повесил рисунки на пробочную доску и долго вглядывался в лицо Наркобарона. Саша очень подробно изобразил человека лет пятидесяти с крупным мясистым носом, курчавыми длинными волосами и круглыми глазами. На втором и третьем листах изображены это же лицо вид слева и справа. Справа у него был большой шрам от виска до подбородка, волнистой линией. Барон не носил усов или бороды, у него не было очков. Только серьга в левом ухе.

В конверте было еще письмо. Саша написал всего две строчки:

Татуировка со словом «Дары» на левом предплечье.

На обоих ногах отсутствуют мизинцы.

Игорь занес фоторобот в базу, составил рапорт и отправил в ФСБ. Все, выезд Наркобарону из России запрещен. В течение двух суток его добавят во все розыскные базы.

* * *

На следующее утро Игорю сообщили, что операция Саши Лаврова прошла успешно, начали процесс подготовки новых документов. Ему присвоили имя Дмитрия Грановского и состарили на один год. В отношении Наркобарона возбудили уголовное дело и одновременно объявили его в розыск, приостановив производство по уголовному делу до тех пор, пока не закроют розыскное. Игорь запросил все документы по делу из Иркутска, и через неделю его кабинет напоминал офис Шерлока Холмса – повсюду кипы бумаг, пришпиленных к доскам фотографий, бесконечные схемы и графики. Он работал практически круглосуточно, уезжая домой, только чтобы принять душ и сменить одежду. О нормальном сне Игорь и вовсе забыл.

За окном не прекращаясь лил дождь, из больницы приходили сообщения о состоянии здоровья Саши Лаврова. Он быстрыми темпами идет на поправку, увлекся музыкой. Психологи работают над программой его социальной реабилитации. День сменяла ночь и снова наступал день. Время утекало сквозь пальцы. Одно лишь не менялось. Игорь никак не мог забыть Марину, врача «Скорой помощи», которая тогда буквально спасла жизнь бомжу Валере и его жизнь. Эта женщина никак не давала ему покоя. Ее упертость и непослушание задели его за живое. Еще никто и никогда не смел ему перечить. Игорь вспомнил допрос Марины, который он организовал перед вылетом в Москву. Это был провал, но ему нужно было убедиться в том, что он ничего не упустил. Игорь ночами прокручивал в голове эту схему захвата заложников и пытался докопаться до истины: в какой момент он не придал значения интуиции? Ведь Игорь знал, что бесцельный террористический акт – это ширма, за которой прячется более серьезое преступление. Почему он не обратил на это внимание? Почему даже не подумал об этом?

Если бы можно было отмотать время назад, он поступил бы правильно: вышел бы из здания с заряженным тротилом бомжом и отдал бы приказ срочно выехать в особняк Лавровых группе спецзахвата. Потому что в эти самые минуты, когда все мобильные силы сконцентрировались на площадке возле отдела УВД, в особняке Лавровых в результате вооруженного нападения скрутили и похитили жену и дочь ныне покойного бывшего начальника госнаркоконтроля. Все просто, эта схема стара как мир, и о ней рассказывают в любом университете юристам на курсе оперативно-розыскной деятельности. Но никто не догадался, что Наркобарон использует эту схему. Ни опера, ни следователи, ни даже он, Игорь Романов, фээсбэшник. На недочеты других Игорю было плевать, но что он сам прошляпил такой трюк, простить себе не мог.

В Москве ему устроили разбор полетов, но тогда Игорю было плевать. Его достоинство было ущемлено, профессионализм поставлен под сомнение. И кем? Каким-то там необразованным, недалеким цыганом, возглавляющим шайку наркобарыг.

А во всем Игорь винил эту докторшу! Ну конечно, он был так поражен ее действиями и непокорностью, ее бесстрашием и решительностью, что совершенно не обратил внимания на то, что это все – классическая ловушка, выпустил из вида все, что должен был строго контролировать, и совершенно забыл о мерах предосторожности. Он подверг опасности не только ее саму, бедного бомжа, но десятки жизней, включая жизни Елены и Лизы Лавровых! И все из-за бабы!

Эта мысль настолько поразила Игоря, что он еще долго гонял ее туда-обратно. Он вызвал Марину и устроил допрос в своей манере. Так, как делал это всегда. И получил отпор и безоговорочное фиаско.

А ширма сработала. Взрыв прогремел именно тогда, когда Лавров-старший оказался около управления. Смертница взорвалась в толпе зевак, собравшихся у входа. Рвануло так, что все, кто находился в здании, оглохли. Когда они вышли из своего укрытия, которое все считали опасным местом, крыльцо и площадку перед управлением заливала кровь. А за городом, в особняке Лавровых, подручные Наркобарона уже совершили нападение на жену и дочь Лаврова-старшего.

И во всем виноват он, Игорь Романов.

Игорь снова вернулся мысленно к допросу Марины. Как же она была напугана в тот день. Когда Марину доставили на допрос на следующее утро после взрыва, Игорь решил не спешить и стал наблюдать за ней из соседней комнаты, отгороженной односторонним зеркалом. Для Игоря стало неожиданностью то, что она боится. Скоро, скоро он зайдет в кабинет и станет задавать ей неприятные вопросы, после которых она точно его возненавидит, а Игорь забудет о ней и спокойно вернется в Москву. Марина ждала, секретарь допроса тоже, а Игорь все медлил. Пусть поволнуется, думал он, пусть. Она должна быть полностью измотана и ждать возможности рассказать все, что только можно. Когда у нее в голове сложится идеальная картинка ее преступления, Игорь просто по зернам вытащит пазлы, из которых позже сложит обвинение.

Решив, что время настало, он вошел в комнату для допросов, молча и деловито сел напротив и спросил:

– Сколько вам заплатили?

Марина растерялась. Ее глаза округлились, брови поползли вверх, но потом она взяла себя в руки и прищурилась. Игорь с трудом выдержал этот взгляд. Марина думала, и он почти слышал, как у нее в голове щелкают механизмы, отмеряющие ленты информации, которые сканирует ее мозг. Наконец она улыбнулась, а потом засмеялась.

– Что смешного? – не понимая, спросил Игорь.

– Простите меня, – сквозь смех ответила Марина, – через минуту я возьму себя в руки, еще раз простите!

Из кармана форменной куртки она достала чистый хлопковый носовой платок и промокнула глаза. Через пару секунд женщина действительно взяла себя в руки, убрала платок и сказала:

– Давайте по порядку. Я не поняла вашего вопроса. И я не понимаю, почему вообще здесь нахожусь. Я не хочу отнимать у вас время, поэтому, пожалуйста, уточните свой вопрос.

– Сколько вам заплатили за то, чтобы вы отвлекали меня? – спросил Игорь.

Марина снова засмеялась:

– Простите, я сейчас успокоюсь, правда, простите!

Игорь держал себя в руках, но это давалось ему с трудом. У него на языке вертелось множество оскорбительных фраз и еще сотня-другая вполне нейтральных, но жутко обидных. Он решил приберечь их до тех пор, когда у Марины закончится бравада.

– Уф, кажется, я закончила, – сказала Марина.

Ей потребовалось еще несколько минут на то, чтобы снова промокнуть глаза, а потом она глубоко вздохнула и сказала:

– Насколько я понимаю, вы совершили ошибку, но никогда не признаете, что допустили ее по своей вине. С чего-то вы решили, что меня послали, чтобы я вас всячески отвлекла от дел государственной важности. Смею вас разочаровать, Игорь, я не получила за эту работу ни рубля, больше того, это не был даже мой рабочий день. Меня вызвал начальник в мой законный выходной, потому что в этот день было много вызовов и бригад «Скорой помощи» просто не хватало. Я попала в ваш участок совершенно случайно и не была заинтересована в том, чтобы отвлекать вас. Я выполняла свою работу. И выполнила ее отлично, с риском для жизни.

«В отличие от вас» – явно услышал Игорь, хотя Марина этого не произнесла.

– Вы всячески старались удерживать мое внимание, – сказал Игорь.

– Нет, это вы отвлекали меня своими расспросами, вместо того чтобы думать, анализировать и принимать решения. А теперь обвиняете меня.

– Мы проверим достоверность сведений, которые вы изложили, – сухо ответил Игорь, – я прошу вас не покидать пределы города.

– Договорились, – ответила Марина и улыбнулась. Она явно чувствовала себя победительницей в этой схватке.

Игорь молча встал со стула.

– Игорь, мне очень жаль, что так вышло, – сказала Марина, – я не хотела, чтобы мое присутствие заставило вас забыть о ваших обязанностях. Игорь последний раз посмотрел на Марину и вышел.

* * *

Информация, предоставленная Мариной, оказалось правдой. Она действительна в этот день была выходной и отдыхала на даче с друзьями, каталась на лыжах. Ее срочно вызвали на дежурство, так как в смене не хватало врачей. Удивительно, но Игорь чувствовал вину за этот допрос. И больше того – Марина никак не выходила из головы. Она то и дело на поминала о себе в лицах, проходящих мимо женщин, в телефонных звонках от коллег. Он везде будто слышал ее голос, и это сводило его с ума. Он улетел из Иркутска, и она вместе с ним у него в голове.

Игорь не нашел другого выхода кроме как позвонить Марине. Она была не очень рада услышать его, но, когда он сказал, что хотел бы извиниться, ее голос немного потеплел.

– Вы знаете, что приличные мужчины извиняются лично? – сказала Марина.

– Но я в Москве, – растерянно ответил Игорь.

– И я, – сказала она. – Завтра уезжаю за границу, в отпуск.

– У меня много работы, – зачем-то стал оправдываться Игорь.

– Что ж, это ваше дело. – Марина тут же повесила трубку.

Снова она его унизила. Еще никто не смел бросать трубку, когда Игорь не договорил. После телефонного разговора с Мариной, Игорь весь день не мог сосредоточиться на текущей работе. В конце концов он решил, что так дальше не может продолжаться, и позвонил Ирине. Она лучший способ выкинуть Мраину из головы. Ира умеет заставить забыть обо все. Игорь предупредил девушку, что вечером приедет. Но встреча с Ириной не решила проблему. Марина все равно не выходила из головы, и тогда Игорь ей позвонил вновь.

– Где вы? – резко спросил он.

– В гостинице, Ленинградское шоссе, – с испугом в голосе ответила Марина.

– «Золотое кольцо»? – уточнил Игорь.

– Да.

Около гостиницы Игорь оказался только через полтора часа. Припарковав машину у входа, он вышел из автомобиля и заметил Марину. Она стояла у главного входа, в легком светлом пальто, ежилась от мороза.

– Я бы позвонил, как подъехал, – сказал Игорь, – не обязательно мерзнуть здесь, на улице.

– Ой, да бросьте, Игорь, – улыбнулась Марина, – вы бы струсили прямо здесь, дальше бы и шагу не сделали. Поэтому я решила поймать вас тут. Вообще, я сидела в лобби и увидела, как вы подъехали, и сразу же вышла. Видите, входная дверь стеклянная, из лобби отлично просматривается парковка.

Игорь не знал, что сказать. Марина молча смотрела на него. Что в ней его так зацепило? Обычная женщина. Красивая. С толстым хвостом волос, нежной шеей, вокруг которой повязан легкий шарфик небесного цвета. Трогательные маленькие ножки в сапогах на высоком каблуке. Руки в карманах.

– Давайте зайдем в лобби, хочется чего-то горячего выпить, – сказала она.

– У меня мало времени, – сказал Игорь.

– Тогда зачем вы вообще приехали? Я сомневаюсь, что вы проделали столь долгий путь, чтобы извиниться. Игорь, скорее всего, вы не женаты. Ведь мало какая женщина согласится ждать вас из постоянных командировок. Едете домой с работы. Домашних животных у вас нет. Друзей и подруг, наверное, тоже. Хотя дама для любви есть, но без взаимности с вашей стороны. Куда вам торопиться? Я вас не покусаю, не бойтесь. Пойдемте выпьем по чашке кофе, и вы поедите дальше наслаждаться одиночеством.

Игорю в очередной раз нечего было возразить этой женщине, и он проследовал за Мариной в лобби. В тот вечер он так и не извинился, а домой приехал далеко за полночь. Они проговорили с Мариной несколько часов. Игорю было легко и приятно, а когда Марина поблагодарила его за вечер и отправилась в свой номер, он поехал домой. Всю дорогу он улыбался, не понимая, что с ним происходит.

* * *

Утром следующего дня пришло сообщение, что в аэропорту Домодедово был задержан мужчина, подходящий под описание, составленное Сашей Лавровым. Игорь связался с линейной группой и попросил их задержать подозреваемого до его приезда. Он прибыл в аэропорт на экспрессе. Влетев в аэропорт Игорь был сопровожден в комнату, где сидел напуганный цыган и злобно на всех смотрел. Он действительно был похож на Наркобарона, только одет бедновато. И летел в Шарм-Эль-Шейх с семьей, которые окоченев от ужаса стояли за дверьми.

– Снимайте носки, – велел Игорь.

Работники полиции удивленно посмотрели на Игоря, цыган был напуган.

– Сейчас же снимайте свою чертову обувь! – заорал Игорь.

Цыган соскочил со скамейки и стал стягивать ботинки, а потом носки. Игорь терпеливо ждал. Мизинцы были на месте.

Игорь вышел из комнаты ни с чем. Естественно, цыган бы так просто себя не выдал. Глупо было решить, что это действительно мог оказаться Наркобарон.

Наверное, это был его брат или просто очень похожий человек. Наркобарон проверяет, сказал ли Саша о нем или нет, задержат его в аэропорту или нет. Теперь он знает, что следствию известно все. Может быть, это к лучшему, теперь Наркобарон попробует нелегально покинуть страну, и есть шанс его поймать через агентурную сеть.

Игорь направил операм документы по задержанному в аэропорту мужчине для проведения проверки. Пиликнул телефон. Смс.

«У меня сердце чуть не разорвалось, когда я увидела тебя в аэропорту. Слава богу, что ты там был не из-за меня. Хорошего дня. Марина».

* * *

Начальник Игоря редко проводил планерки и не очень любил совещания. Свои распоряжения он отдавал подчиненным по телефону персонально каждому и позволял им делать все, что они считают нужным. Полная свобода в рамках закона. Поэтому, когда телефон Игоря оживился в пять утра и на дисплее появилось «Шеф», Игорь удивился, но еще больше он забеспокоился, когда босс велел приехать в офис к шести утра для экстренного совещания по делу Димы Грановского.

В начале седьмого Игорь уже сидел в кабинете напротив босса. Начальнику чуть больше шестидесяти, у него благородная седина в висках, но бодрое и здоровое лицо. По сравнению с ним, Игорь выглядит как уставший от жизни онкологический больной, с изможденным лицом и глубокими морщинами. Игорь следит за здоровьем и фигурой, но ничего не может поделать со своим лицом, по которому паутиной раскинулись морщины, оттягивая уголки рта вниз и бороздя кожу на лбу. Босс же был человеком открытым, ничего не утаивал, регулярно плавал в бассейне и питался здоровой пищей. Поэтому он выглядел здоровым и полным сил, хотя последний раз в отпуске был еще в начале двухтысячных.

– В половине восьмого к нам приедут люди из ФБР. Они интересуются делом Димы Грановского и хотят принять активное участие в поисках Наркобарона, – сказал босс.

– Они всерьез думают, что Наркобарон сдаст им свои верхи? – удивился Игорь.

– Больше того, они рассчитывают на это, и у них есть план. Мне звонила женщина и сказала, что на встрече будет одна, и просила твоего присутствия. Не удивляйся ее тактике, ты ни разу не встречался с нашими американскими коллегами, поэтому тебя это может удивить.

Женщина из ФБР его не поразила. В духе американского кино она была скупа, деловита и в идеальном черном костюме. На вид ей было чуть за сорок. Она свободно говорила на русском языке и хорошо разбиралась в российской юрисдикции. Она явилась без опозданий, ровно в половине восьмого, извинилась за столь раннюю встречу, объяснив это категорически плотным графиком, и поблагодарила присутствующих за оказанное уважение. Ее звали мисс Томпкинс, но она просила называть ее Клэр.

Клэр довольно бодро резюмировала состояние дела, и Игорь с удивлением ее выслушал. Ему было интересно, откуда у нее столько информации о секретном, в общем-то, деле. Чуть позже женщина ответила и на этот вопрос:

– Мне не потребовалось даже обращаться в АНБ, чтобы получить необходимую информацию. Ваша система насквозь порочная, информация утекает как из дырявого ведра. Я не раскрою своих информаторов, но скажу, что они куда ближе к этому офису, чем вы думаете. Мне неизвестно новое имя Саши Лаврова, но я знаю, что ему изменили внешность и сделали новые документы, я также знаю, что он будет жить в Москве. Этой вводной информации достаточно для любого мало-мальски адекватного киллера, чтобы выследить цель и убрать. По моим сведениям, у парня очень небольшие шансы дожить до лета.

Начальнику Игоря, видимо поплохело, он сначала покраснел, а затем почернел. Ему явно не понравилось, что мисс Томпкинс начала с обвинений в адрес его коррумпированности и несколькими точными ударами отправила в нокаут систему защиты свидетелей.

– Перед тем как я изложу свой план, позвольте посветить вас в некоторые вопросы. Наверное, вам известно, что в США существует особая программа защиты свидетелей под названием «Замена объекта», но на случай, если вам неизвестно, я расскажу немного о ней. Эта программа на протяжении долгих лет внедряет в разные сферы бизнеса людей, которые трудятся и вживаются в компанию или госорганы и работают там на ведущих должностях, а когда программе «Замена объекта» понадобится место для свидетеля «под защитой», наши люди помогают устроить свидетеля в компанию.

– А как вы можете естественным путем это организовать? – поинтересовался Игорь.

– Путем лоббирования интересов, – ответила Клэр. – Позвольте мне продолжить. Под каждого свидетеля выделяются деньги. В зависимости от важности бюджет колеблется от миллиона долларов до сорока. Сейчас свидетель, который может выдать нам Наркобарона, стоит тридцать миллионов. Эти деньги предназначены для того, чтобы качественно внедрить свидетеля и организовать его безопасность.

– И зачем это все нам? – спросил босс.

– Сами вы никогда не поймаете Наркобарона. Только мы можем это сделать. – ответила Клэр.

– Вы слишком высокого мнения о себе, – сказал Игорь. Агент Томпкинс ему не нравилась, и он всем видом старался это показать.

– Я думаю, мне придется раскрыть еще несколько своих козырей. Я не была до конца с вами откровенная. Посмотрите вот на этот файл.

Она передала каждому по картонной папке, в которой был один лист бумаги, распечатанный на цветном принтере. Это была анкета свидетеля, которая в зашифрованном виде размещалась во внутренней базе программы защиты свидетелей. Новое имя Саши. Несколько его фотографий до изменения внешности и медицинская карта с описанием изменений, датой операции и всеми реквизитами, включая серию и номер нового паспорта, который ему выдадут, когда смогут сделать снимок с новой внешностью. Здесь же был указан адрес клиники, в которой Саша проходит курс реабилитации и его новый домашний адрес, куда он поедет после того, как покинет клинику. Ниже был список предприятий, куда возможно Диму трудоустроит служба. И здесь же подробнейший план по возвращению Саше Лаврову наследства через реализацию выморочного имущества и сложной системы бюджетных зачетов. Поскольку он числится без вести пропавшим, денег со счетов родителей Саше получить не может, недвижимость и прочее имущество продать нельзя.

– Чтобы добыть эти сведения, мне потребовалось два дня и триста долларов. Теперь вы понимаете, о чем я говорю? Вы не сможете защитить единственного человека, который может опознать Наркобарона. Ни один цыган не доживет до суда, они отгрызают себе языки, раздирают грудную клетку и останавливают сердца прямо руками. Они делают все, чтобы не выдавать отцов. Это бесполезно. Только Саша Лавров может помочь властям взять Наркобарона.

Босс снова почернел от злости. Игорю было неприятно смотреть на него, на его слабость. Сам Игорь был готов к тому, что информация может утечь, но его также сильно поразило, с какой скоростью американка узнала все подробности. И как дешево. Никто не отрицает, что в нашей стране все коррумпировано, но настолько легко работает эта коррупция! Если в законном порядке получать эту информацию, на это могут уйти месяцы! Сама от себя система защищена очень хорошо, процедуры работают безотказно, долго, надежно. А в обход – еще безотказнее, еще надежнее для заказчика и значительно быстрее.

– Я слушаю ваше предложение, – наконец произнес босс.

– Мы готовы обеспечить Диму Грановского всей защитой, которая ему необходима. «Замена объекта» обеспечит ему внедрение в любую сферу, где он может прижиться без отторжения. У нас есть отлаженный механизм помещения охраняемых граждан в безопасную среду. Там, куда мы планируем поместить Сашу Лаврова, у нас очень надежный агент, который работает на нас почти двадцать лет и внедрила не одного свидетеля по программе.

– Вы хотите сделку с Наркобароном? – Игорь сразу понял, к чему ведет Клэр, и решил задать вопрос в лоб.

– Да, мы дадим ему что угодно, даже свободу. Если он сдаст нам верхушку.

– А что потом будет с Димой? – Игоря почему-то волновала судьба парня. И он решил сразу понять, что с ним будет.

– Он пожизненно будет внедрен в систему и выйдет из нее только по двум причинам: либо захочет сам, либо умрет. Кроме того, мы согласны добавить обвинения России к обвинениям США и разрешить участие российского прокурора в процессе. Вы спасете своего свидетеля.

– Нам нужно об этом подумать, – сказал босс, не дав Игорю задать главный вопрос.

– Я вышлю вам проект соглашения, которое с нашей стороны подпишет генеральный прокурор. Вы внимательно ознакомитесь со всеми пунктами. Есть одно условие: если Саша Лавров не будет согласен с этим предложением, российская сторона должна прекратить его защиту.

– Вы хотите его вынудить? Показать, что мы сами не можем обеспечить его защитой? – разозлившись, спросил босс Игоря.

– Да, и это правда. – сказала Клэр, встала и вышла не попрощавшись.

* * *

Когда за агентом Томпкинс закрылась дверь, Игорь и его начальник остались наедине. Игорь был в замешательстве, но пара мыслей уже созрела. Во-первых, Клэр явно что-то не договаривала, поэтому Игорь ей не доверял. Он подозревал, что американские коллеги с легкостью пожертвуют Сашей ради своих целей. Он станет их пешкой, которую в нужный момент они подставят и окажутся в дамках. Жизнь одного российского паренька не значит ничего, если на кону большие шишки, которых может выдать барон. А во-вторых, если суд над Наркобароном состоится в США, то вплне вероятно, американские коллеги предложат ему сделку и также поместят в программу защиты свидетелей. Они простят ему все преступления, когда он заговорит. И преступник будет жить счастливо, ни в чем не нуждаться. Человек, который убил семью Саши должен быть наказан. Необходимо восстановить социальную справедливость. Игорь не высказал боссу свои подозрения. Начальник явно был не в духе, и сейчас его было лучше оставить одного. Игорь отправился домой. Ему было стыдно за свою страну. Система порочна, кто угодно может за деньги купить нужную информацию – и ему ничего за это не будет.

* * *

Марина вернулась в Москву через неделю. Игорь очень хотел с ней встретиться, но держался. Он не понимал, почему так упорно пытается уклониться от этой встречи, хотя больше ни о чем другом и думать не мог. Сама мысль, что эта женщина здесь, в одном городе с ним, будоражила его. Это чувство ему было незнакомо, непонятно и… неприятно. Игорь пытался сосредоточиться на работе, но ничего не получалось. В конце концов он сел в машину и поехал к гостинице «Золотое кольцо». Марина говорила, что планирует на обратном пути снова там остановиться и даже забронировала номер. Игорь не решался выйти из машины, он сидел с заведенным двигателем, чтобы в любую секунду стартануть, если она не дай бог выйдет из гостиницы.

Сжимая руль так сильно, что белели костяшки пальцев, Игорь всматривался в парадную, пытаясь разглядеть сквозь стекло лобби, где она может пить кофе в такое пасмурное утро. И не видел ничего. Наконец Игорь собрался с духом и набрал номер Марины.

– Хотел сказать, что был бы рад вас увидеть, если вы еще в Москве, – сказал он ей.

– Взаимно, Игорь. Если у вас сегодня будет время, то я бы не отказалась выпить с вами кофе или чай, в зависимости от того времени суток, когда у вас будет время. Мой самолет завтра рано утром.

– А что вы пьете сейчас? – поинтересовался Игорь. Он терял надежду разглядеть ее среди посетителей в кафе гостиницы.

– Сейчас я пью латте.

– Я бы тоже не отказался его выпить. Вы в лобби? – спросил Игорь – Сейчас приеду.

– Да, я вас буду ждать.

Он еще немного посидел в машине для приличия. Потом набрался смелости, вышел из машины и быстрым шагом отправился ко входу. У входа он попал в толпу людей, которые ожидали своей очереди, чтобы пройти сквозь вращающуюся дверь. В этот момент, он вспомнил про смс, которое она написала ему в аэропорту. Черт! Черт! Игорь развернулся, чтобы уйти, но поток людей подхватил его и впихнул в ячейку, которая повернулась, через секунду он оказался в лобби, прямо на него смотрела Марина, сидящая за столиком напротив входа. Она улыбнулась ему и помахала рукой. Игорю ничего не оставалось делать, кроме как улыбнуться в ответ. Внутри его закипала злоба. Ведь он не хотел идти и уже собирался вернуться в свою машину, люди впихнули его в дверь и буквально усадили за столик к Марине. И какого-то черта он приперся к ней. Ведь их больше ничего не связывает. Как свидетель она уже давно не интересует следствие.

– Были где-то рядом? – спросила Марина.

– Нет, приехал специально, – ответил Игорь.

– Неожиданно. – улыбнулась Марина. Она явно была приятно удивлена. Ее красивые глаза ликовали.

– Еще как, – тихо ответил Игорь.

Марина некоторое время подождала, очевидно, ожидая, что Игорь додумается позвать сам официанта, но он был так расстерян, что Марине пришлось прийти ему на помощь и заказать ему латте самой. Игорь просто сидел и молча смотрел на нее. Он не знал, что говорить. Такого с ним еще никогда не было. Игорь всегда знал, что хочет от той или иной женщины, поэтому брал все в свои руки. В итоге, одна родила ему ребенка, другая согревает его постель. Зачем же ему нужна эта женщина, почему он здесь? На эти вопросы у Игоря пока не нашлось ответа. Он не представлял себе, что такое любовь и как живет человек с этим чувством. Что испытывает? Но явно это не те эмоции, которые сейчас переполняли его. Их нельзя назвать приятными. Он хотел уйти и никогда ее больше не видеть и не слышать, но сидел словно заколдованный и не мог оторвать глаз от Марины. Все происходящее было до того странно и необычно, что Игорю показалось, что он спит и видит придурковатый сон, в котором не разберешь, то ли плывешь, то ли на качелях.

– Не напрягайтесь вы так, – прервал его размышления голос Марины. Она улыбалась. – Иначе инсульт будет.

– Но вы же рядом, спасете.

– Точно. Не хотите спросить, как я повела отпуск? – Марина решила взять дело в свои руки.

– И как же? – более расслабленно спросил Игорь.

– Превосходно! Венеция потрясающее место. Я второй раз там была, и снова одна. Но нисколько не жалею об этом. Я могла позволить себе сколько угодно стоять и смотреть на неторопливо плывущие гондолы и пить свое любимое вино, которое продают только в Венеции. И никто меня не торопил, и никому дела не было до того, на что я трачу время. Как вы считаете, имею ли я право на неделю такого безграничного счастья?

Игорь не знал, что ответить ей. Наверное, она имеет на это право. Как и он. И вдруг ему подумалось, что в Венеции он никогда не был и не хотел бы быть там… Один. Потому что теперь, после ее рассказа, он обязательно бы посмотрел на гондолы и купил бы вино. А это неминуемо напомнило бы ему о Марине и о том, что она могла бы быть рядом. Он повсюду бы искал ее следы, как ищет следы преступников, оставивших свой запах и кусочки ДНК на месте преступления.

– Я знаю, о чем вы думаете, Игорь, – загадочно улыбнулась Марина.

– О чем же? – растерянно спросил Игорь.

– О Венеции без меня.

Он неспешно сделал глоток латте. Теплый кофе мгновенно согрел его изнутри. Игорь никак не мог понять, как этой женщине удается так точно угадывать его мысли?

– Да, вы правы, Марина. Я думаю, что одному мне там теперь делать нечего. Все будет напоминать о вас, – неожиднно для самого себя признался Марине Игорь.

– Вы можете поехать в Венецию со мной, либо же поехать куда угодно, где я ни разу не была или не рассказала вам об этом месте. Что выберете? – Марина заигрывала с Игорем, и ему это было прекрасно видно.

Впервые за все время он точно почувствовал, что ненавидит ее, и это чувство он испытывал на самом деле всегда. В первую их встречу Марина смела ему перечить, не выполняла приказов, от которых зависела ее жизнь, а сейчас она ставит ему ультиматум. Да кто она вообще такая!

– Я думаю, у меня куда больше вариантов, чем эти два.

– Ну не будьте таким грубым, Игорь, – безобидно сказала Марина. – Я всего лишь говорю то, о чем думаю. Как и вы. Правда сегодня с вами что-то не так. Вы подозрительно тихий и не отдаете приказов. На вас не похоже. – Марина издала легких смешок, чем еще больше разозлила Игоря.

– Чем планируете заняться, когда вернетесь в Иркутск? Там сейчас, наверное, холодно, – сказал он, старая держать себя в руках, чтобы не наговорить грубостей.

Марина улыбнулась и приняла перемену темы:

– Сначала догуляю свой отпуск, еще два дня осталось. Планирую сходить на массаж, поплавать в бассейне, встретиться с подругами. А потом буду работать до самого отпуска – а он у меня в двадцатых числах мая! Представьте, какое счастье? Ждать не просто весны, а весну с отпуском! Как вам?

– У вас есть кто-нибудь?

Игорь сам не понял, как с языка слетел этот вопрос. Уже через секунду он пожалел, что нельзя забрать слова обратно, словно вкусный пирог, затолкать пальцами в рот и крепко сжать зубы, чтобы заскрипели.

– Нет, Игорь, у меня никого нет, – выдохнув, ответила Марина, и ее глаза погрустнели.

За ее ответом явно стояла какая-то печальная история. Игорь чувствовал, но спрашивал не решался. Ему и так был неловко. Что теперь делать с этим ответом? Зачем он вообще ввязался в это? Не зная, что еще можно сделать, чтобы почувствовать себя еще более некомфортно, он отпил кофе, который все еще был обжигающим и приторно-молочным.

– Мне пора на работу, – сказал он. – Я был рад повидаться. Хорошего полета.

– Спасибо вам и удачи, – сказала Марина.

– За что?

– За то, что приехали.

Игорь оставил на столе деньги и ушел, не оглядываясь. В машине он быстро завел двигатель и поехал к Ире. Но ее дома не оказалось. Он открыл дверь своим ключом и вошел. На кухонной плите стояла кастрюля с супом, который он поел. Игорь вымыл посуду и лег на кровать, не раздеваясь. В голове кружились мысли, которые заглушало эхо: «У меня никого нет, Игорь, нет, у меня никого нет, Игорь, у меня никого…».

– У меня тоже никого нет.

Это прозвучало странно и кощунственно в квартире Иры. Но ему так не казалось. Она знала свое место в жизни Игоря и ни на что больше претендовать не смела. Игорь с безразличием относился к ее чувствам, потому что они для него ничего не значили. Все, что его сейчас почему-то волновало, находилось в отеле на Ленинградском шоссе.

Чтобы не наделать глупостей, Игорь переключился на работу.

Сделку босс принял, и не просто принял. Началось большое расследование с целью установить место, где было «тонко» и прорвалось под относительно небольшим весом американских долларов. Но решение о сделке принималось сепаративно от расследования. Саша Лавров даже не догадывался, что его судьбу давно решили. При чем вот так просто, заключив сделку с США. С мисс Томпкинс Игорь встретился еще раз, где она представила более детальный план. Изощренный и жестокий, как любые меры, принимаемые властями США для защиты своих интересов.

* * *

Дверь открылась. Услышав шаги, Игорь проснулся. Он сонный вышел в коридор, чтобы встретить Иру, но, когда увидел, что она пришла не одна, оторопел. Ира явно не ожидала увидеть его с своей квартире, как и симпатичный парень с длинными блондинистыми волосами. Игорь, недолго думая, вернулся в комнату, взял кое-какие вещи, обулся и уже собирался уходить, но зачем-то решил объясниться. – Я пришел забрать кое-что, – сказал Игорь. – Не буду вам мешать.

Игорь захлопнул за собой дверь и тут же почувствовал облегчение. Как будто пристроил бедную избитую дворнягу в хорошие руки. Так легко ему никогда не было.

 

Вася

К моменту, когда у меня в доме появился Дима, я уже потратил два месяца на безрезультативные поиски помощника. Дело было так: мне позвонил Павел Витальевич и сказал, что нашел «идеальный вариант» в лице молодого парня, недавно выгнанного из университетского общежития.

– Почему его выгнали? – спросил я сразу же.

Нет, я, конечно, доверяю Павлу Витальевичу, но все же не хотелось бы связываться с неуравновешенным человеком, да и с раздолбаем тоже. Павел Витальевич, конечно, отморозка мне не порекомендует, но спросить все-таки надо.

– За неуплату. У него тяжелое финансовое положение, но он добросовестный человек. Не переживайте, Василий, Дима хороший парень, идеальный вариант для вас.

Я согласился встретиться с Димой, особо не на что не рассчитывая. Но когда этот человек вошел в мою квартиру, я, честно говоря, сначала опешил. Вы ничего не подумайте дурного, но Дима Грановский красив как бог. Таких идеальных лиц я не видел никогда. Начиная с аккуратных губ, обрамленных легкой щетиной, и заканчивая зачесанными назад черными волнистыми волосами.

И только, когда я вдоволь нагляделся на него, заметил самое главное: скорбь, страх и отчаяние. Все это было так четко написано у него на лице, что я ни минуты не засомневался в том, что угадал каждую эмоцию. Скорбь повисла на уголках губ, страх вжимал подбородок в грудь, а отчаяние кричало прямо из пронзительно-синих глаз. Он прижимал к животу тонкую холщовую сумку, в которой, по-моему, ничего и не было.

Замерев на пороге, Дима ждал приговора. Наверное, я не первый, кого он посетил в поисках работы, денег или еще чего. Но я не собирался выгонять его, нет, я был поражен. Противоречивость его внешности и внутренних эмоций сбивала меня с толку: стереотипно красивые люди успешны и счастливы. Видеть красивого человека, загнанного в угол жизнью, крайне непривычно.

– Проходите, Дима, – сказал я ему.

Взгляд его глаз потеплел. Он вопросительно посмотрел на кухню, а я согласно кивнул и улыбнулся Диме. Чтобы взбодрить. Мне показалось, что его губы слегка тронула улыбка, но тут же исчезла, словно ее и не было. Все также прижимая сумку к животу, он нагнулся, развязал шнурки на белых теплых кроссовках, стянул их и аккуратно поставил в сторонке. Куртку, совсем легкую и явно непредназначенную для прогулок в середине марта, Дима снял, сложил в несколько раз и прижал к сумке. Казалось, он хотел быть как можно менее заметным.

На кухне Дима забился в угол, положил сумку и куртку на колени и не проронил ни слова.

– Меня зовут Василий, – сказал я, подъехав к столу, и протянул руку.

Я ожидал хлипкое потрясывание моей руки, но неожиданно получил вполне крепкое, сухое мужское рукопожатие. Еще одно противоречие. Разве могут люди, с виду полумертвые, так крепко жать руку?

– Я Дима, – сказал он неожиданно низким голосом.

– Очень приятно, – сказал я. – Ты что будешь пить? Чай или цикорий? Кофе у меня нет.

Наверное, Дима не знал, что такое цикорий, поэтому попросил чай. На кухонном столе находились чашки, чайник и все, что нужно для чаепития – банка цикория, коробка с чайными пакетиками, вазочка с конфетами. Возле чайника лежал мой блокнот с текстом песни, которую я написал сам не знаю зачем. Я налил нам чай, пододвинул кружку к Диме. Блокнот тут с того самого времени, как я приступил к поиску помощника – в нем, помимо текста, были еще и заметки о всех неудачных собеседованиях.

Он осторожно сделал глоток чая, зажмурился от удовольствия и сказал:

– Очень люблю чай.

Я улыбнулся. Правда, я не знал с чего начать! Глядя на промерзшего Диму, который любит чай, я почему-то был уверен, что ему помощь нужна была даже больше, чем мне.

– Павел Витальевич сказал, что вам нужен помощник, – неожиданно заговорил Дима. Я думал, что он будет только отвечать на вопросы, а инициатором не выступит никогда.

– Да, все верно. Дима, давай на «ты», мы с тобой ровесники.

– Хорошо, – ответил он с той же мимолетной улыбкой.

– Как видишь, я лишен возможности передвигаться самостоятельно. Мне нужен помощник. Ну, по дому, в магазин, на улицу выйти. Для меня это целая проблема.

– Я понимаю. Мне очень жаль.

– Не стоит, – отмахнулся я. – Ты знаешь, что нужно мне. Теперь скажи, что нужно тебе. Павел Витальевич сказал, что у тебя финансовые затруднения.

– Да, это так. Хотя не совсем так. Павел Витальевич сейчас дает мне деньги, но я не могу больше их брать. Он очень хороший человек, но я не могу сидеть у него на шее.

– Ну это понятно.

– Сейчас он снимает мне комнату, но я взял у него деньги в последний раз, больше не буду. Совесть душит. Я здоровый молодой мужик, должен сам зарабатывать.

– А в чем проблема? – спросил я.

Может быть мой вопрос и не тактичный, но меня в самом деле удивляет это обстоятельство: Дима действительно молодой, здоровый парень, к тому же красив, так почему он сидит на шее у Павла Витальевича? И как так получилось, что Павел Витальевич дает ему деньги? Они родственники? Надо будет как-нибудь спросить об этом, но явно не сейчас. Дима легко может устроиться, например, официантом в дорогой ресторан и зарабатывать на чаевых приличные деньги. Это, конечно, если у него нет образования, чтобы осесть в офисе и зарабатывать как любой другой клерк.

Молчание длилось долго. Еще чуть-чуть и это перешло бы границы приличия. И дальше два пути развития: либо я еще раз задам свой вопрос, и Дима на него все-таки ответит, либо мы распрощаемся.

– Я не стабилен, – ответил он.

Ответ влетел мне в рот, который я открыл, чтобы распрощаться с ним. Я ту же закрыл обратно рот и попробовал пережевать сказанное, но не получилось. «Я не стабилен», что, черт возьми, это значит? Даже мастерица переводов Наташа Беспальцева выражается яснее.

– Что ты имеешь в виду? – уточнил я.

– Мое эмоциональное состояние, – ответил Дима. – Оно не стабильно. Я не могу контролировать свое настроение. Это серьезная преграда для нормального трудоустройства.

Буйный, значит. Ну вот, в тихом омуте Бейонсе зажигает! Павел Витальевич подсунул мне психа. Идеальный вариант в качестве сиделки для инвалида. Конечно, почему нет? Перевернет мое кресло вместе со мной… на балконе, и спишет все на психсостояние. Или прирежет в пылу очередного заскока. Не-е.

Тут до меня дошло, что перспектива быть сброшенным с балкона не так далека, как кажется. Ведь Дима может разозлиться, что у него ничего не получилось, и я пропал. Я решил ему тактично намекнуть, что ничего не выйдет и сказал:

– Ну да, ты прав. – При этом я сочувственно вздонул.

И тут я увидел всю нестабильность Димы Грановского. Нет, он не разозлился, не стал швырять все подряд, не поднял даже руку на меня…Он зарыдал!

Нет, заревел белугой! Спрятав лицо в ладони, он громко плакал, сотрясая плечами. Ей-богу, если бы он стоял, то обязательно бы сполз по стене для полноты образа.

Вытаращив глаза, я смотрел, как Дима рыдает, не в состоянии совладать со своими слезами. Сквозь всхлипы и шмыгание носом я услышал: «Ну воооот видииишь этоооо».

– Ну-ка успокойся! – грозно сказал я.

Зря я это сделал. Слезы потекли еще пуще, Дима упал грудью на стол и завыл практически без остановки. Я откатился к раковине, налил стакан воды и поставил перед ним. Не переставая своего дела, Дима встал, заикаясь спросил, где ванная и вышел.

А вы говорите женские слезы нельзя остановить. Тут мужские-то в шок ввергают! За свою жизнь я немало проревел, но такого потока жидкости из организма не видел никогда. Это же до обезвоживания дойти можно.

Минуты через три он появился. Зареванный, с красными, опухшими глазами, прерывисто дыша, всхлипывая, но, к счастью, уже не рыдая. Он сел обратно, отпил чаю. По фарфору брякнули зубы. Губа с каждым всхлипом закидывалась в рот. Он старательно отводил глаза, уставившись в блокнот.

– Что-о-о та-ам? – спросил он, кивком указывая на блокнот.

Я посмотрел на блокнот. Ну конечно, старательно записывая все, что приходило в голову, я не закрыл его, а оставил открытым, и теперь все мои бредни про дружбу и безответную любовь сотворят второй акт рыданий.

– Это так, – ответил я неопределенно, схватил блокнот, отыскал обложку и захлопнул его.

– «Сильнее, чем любовь», – сказал Дима. – Что может быть сильнее любви? Дружба?

Вот это поворот. Во-первых, парень знает английский, что уже неплохо!. Да, мне почему-то оказалось удобнее и проще писать на английском. А во-вторых, он точно угадал мою мысль. Хотя, это, может быть, и не тайна ни для кого, а только для меня было открытием.

– Ну да, я так отчего-то думаю.

– Правильно думаешь, – сказал он и наконец посмотрел мне в глаза.

Этот взгляд меня пригвоздил к креслу еще сильнее, чем инвалидность. Такой силы я никак не ожидал. Длилось это недолго, Дима опустил глаза в свой чай, допил его одним глотком, поставил кружку на стол и сказал:

– Я извиняюсь за это представление, я не собирался его устраивать. И прости за отнятое время.

– Ты уже уходишь? Но я ведь еще не назвал своих условий, а вдруг они тебя заинтересуют?

Да, я собирался взять этого парня к себе на работу. По нескольким причинам. Мне стало его очень жалко. Я не дам ему столько денег, чтобы он смог жить как на пособие от Павла Витальевича, но концы с концами сводить сможет. Его нетипичность, которая выражалась во всем: и во внешности, и в поведении, и в этом его «я не стабилен», и в умении принять решение, меня покорила. Я думаю, этот парень чем-то сломлен, он нуждается в помощи… точно так же, как и я.

– Ты серьезно? – Глаза Димы от удивления округлились.

– Да, почему нет? Эта твоя нестабильность выражается только в том, что я видел? – на всякий случай решил я уточнить.

– Да, но обычно это бывает дольше. Дома я реву ночи напролет.

– Ну, это не совсем та причина, по которой я бы отказался от твоей помощи. Что еще?

– Это все. Хотя нет, я понимаю, что ты не можешь платить мне столько, сколько мне нужно, чтобы покупать еду, платить за квартиру, поэтому, мне нужно будет найти еще одну работу. Вполне возможно со временем будет не так свободно.

Я прикинул свои возможности. Сейчас моя зарплата составляет шестьдесят тысяч рублей в месяц, от налога я освобожден, поэтому, все на руки. Могу платить ему пятнадцать-двадцать тысяч в месяц и это нисколько не потрясет мой бюджет.

– Сколько ты хочешь?

– Комната десять тысяч. Дорога сюда – сто рублей. То есть три тысячи в месяц. Ну и тысячи три на еду. Итого, шестнадцать.

– Тебе хватит три тысячи на еду в месяц?!

Нет, поймите меня правильно. Я не зазнался со своими финансами, которые внезапно свалились на меня просто горой (раньше несколько моих зарплат были годовым бюджетом нашей с мамой семьи), но даже в самые тяжелые периоды мы не укладывались в шесть тысяч на еду на двоих! Никогда! На эти деньги просто невозможно прожить!

– Сейчас я трачу не больше полутора тысяч, – ответил Дима. – Я мало ем.

– Экономишь?

– Нет, просто не хочу.

– Понятно.

Я решил не копать глубже в этом направлении, боясь, что Дима снова расплачется.

– Слушай, а я вот, что подумал…

* * *

Дима переехал ко мне через неделю. А еще через неделю я не знал, как жил без него. Опять-таки, не подумайте ничего дурного: Дима реально заменил мои ноги. Мы договорились, что платить ему я буду по десять тысяч в месяц, при этом, ничего за жилье брать не буду. Он отказывался от десяти тысяч, говоря, что будет помогать мне за жилье, но я настаивал, чтобы десять тысяч уходили в его карман.

Он занял мою комнату, а я переехал в мамину. Мне было тяжело разбирать ее вещи: как физически (на телеге особо не переместишься в пространстве), так и морально. Вещи все еще пахли моей мамой.

Когда я увидел, с каким скарбом приехал Дима, то подумал, что он легко мог разместиться в той коморке под лестницей, где Гарри Поттер жил одиннадцать лет. Ей-богу, у этого парня было два пакета в руках. В одном – верхняя одежда и какие-то тетради, а во втором – кроссовки и мыльно-рыльные принадлежности (одноразовый станок для бриться, дешевый лосьон, зубная щетка, тюбик пасты и гель для душа).

Мы отказались от курьера, все мои поручения исполнял Дима: ездил в офис за документами, привозил переводы на утверждение. Он ходил в магазин, убирался дома, готовил еду. Сначала Дима готовил себе отдельно, но я видел, как он ест (отварную курицу он ел пять дней, пока она совсем не протухла), и я заставил его питаться той пищей, которую он готовил для меня. Готовил он, кстати, превосходно.

Дима согласился, но с условием, что его зарплата уменьшиться еще на три тысячи. Я не стал сопротивляться, ведь продукты он покупал за мой счет. Конечно, мне было не жалко заплатить ему эти три тысячи, раздери их Центробанк, но он уперся как осел.

Постепенно Дима переместился в мой кабинет и помогал выполнять техническую работу – набирал тексты, которые я предпочитал писать от руки, когда правил чужие переводы прямо в рукописях, приводил в порядок рабочий стол, закупал канцелярию, а потом я позволил ему отвечать на свои письма. Дима стал незаменим.

Но он по-прежнему не говорил о себе. Совершенно ничего.

С первой зарплаты он купил домой мультиварку.

– Я умею готовить совершенно потрясающее мясо в мультиварке, тебе понравится, – пообещал он.

Мясо действительно оказалось восхитительным, он просто покидал в чашу мультиварки крупно нарубленные куски баранины, картошку, стручковую фасоль и каких-то сухих травок из загадочных неподписанных пакетиков невесть откуда взявшихся на моей кухне. Блюдо получилось изумительным! Мы даже распили по бокалу красного вина. А потом Дима предложил прогуляться. Я, честно сказать, побоялся: его по-прежнему периодами душили рыдания, особенно ночью, я то и дело слышал его заглушенные подушкой рыдания. Днем, когда на него накатывало, он закрывался в ванной и долго оттуда не выходил.

Я пытался выяснить у Павла Витальевича причины такого состояния Димы, но он ограничился следующим ответом:

– Это временно, Василий, скоро пройдет. Дайте ему время, он поднимется. Он не всегда был таким. Но больше я ничего сказать не могу, это личное дело Димы.

И я отстал со своими расспросами от Павла Витальевича, но не оставил надежду выяснить все у Димы. И прогулка была отличным поводом для подобного разговора. Но, увы, ничего не вышло. Едва я подводил к теме его приступов, как Дима перенаправлял разговор в другое русло, не оставляя мне ни малейшего шанса.

– То, что я видел в блокноте, – это стихи? Ты сочиняешь?

– Нет… Это был единоразовый выплеск эмоций. Не знаю, что на меня нашло, просто захотелось, зачесалось срочно выложить все, что я по этому поводу думаю, и получилось то, что, собственно, ты и видел.

– А у тебя есть мелодия? – продолжал свой допрос Дима.

– Нееет, – рассмеялся я. – Какая мелодия? Я же не сочинял песню!

Хорошо, что он стоял сзади и толкал по легкому снежку мою тогда еще старую телегу. Если бы он смотрел мне в лицо, то увидел бы пунцовый румянец на щеках – еще мама говорила, что я совершенно не умею врать. Ни грамма. Сразу краснею, а в детстве начинал пускать пузыри и отводить лукавый взгляд. Даже фотография есть: белокурый карапуз стоит в позе Мерилин Монро, мордочка красная-красная! Мама говорила, что, перед тем как сделать это фото, меня спросили про Алину, девочку из садика. Я был в нее влюблен, и мама, конечно же, это прекрасно знала, но я не сознавался. Врал, что мы просто друзья.

– А я пишу музыку, – сказал Дима. – Правда, давно этого не делал.

На этом наш разговор закончился, и мы продолжили прогулку в тишине. Каждый думая о своем. Но я сделал себе пометку, положил в копилку еще одно бесценное знание о Диме Грановском.

* * *

Уже через месяц, к концу апреля, мы настолько привыкли друг к другу, что я даже не хотел думать, что будет, если Дима от меня съедит. Между тем такие мысли, оказывается, в его голове сидели прочно.

– Вася, я думаю, мне надо съезжать, – сказал он однажды, вернувшись из магазина.

– Не бросай пальто где попало, повесь в шкаф, – машинально ответил я.

Я был занят очередным опусом госпожи Беспальцевой, и совершенно не расслышал то, что он мне сказал. Дима же ничего повторять не стал, молча удалился на кухню готовить ужин.

Только вечером, поедая вкуснейшую солянку, я увидел, что Дима не в настроении. Он возил ложкой по тарелке, не смотрел в глаза и шмыгал носом.

– Не выдумывай, солянка прекрасна! – сказал я.

– Да, вкусная… Ты слышал, что я тебе сказал сегодня днем?

Я напряг память. И вспомнил.

– Я забыл, прости. Почему ты хочешь съехать?

– Ну потому что я так не могу. То, как я сейчас живу, ничем не отличается от того, как я жил на шее у Павла Витальевича. Ты предоставил мне жилье, кормишь меня.

– А ты помогаешь мне, Дима! – возмущенно сказал я. – Ты что, не видишь, как делаешь мою жизнь настоящей? Без тебя я не мог и половины того, что я сейчас могу! Я все время зависел от доброты дяди Якова, который не забывал выводить меня на прогулку, но раз в месяц, потому что он уже в годах! Я ел только то, что можно было разогреть в микроволновке, которую мне подарил Павел Витальевич, потому что не доставал до плиты так, чтобы можно было готовить нормально! Весь дом на тебе! Дима, ты неоценимый работник!

– Вася, но это ненастоящая работа, это помощь. Если бы ты меня попросил, я бы и так все это делал, мне не сложно. Но ты платишь мне деньги за то, что я тебе помогаю. Это неправильно.

– Ты знаешь, сколько стоит личный помощник? А ты, помимо личного помощника, еще и домохозяин! Это я плачу тебе гораздо меньше, чем ты заслуживаешь!

– О нет. Давай не будем об этом. Я ведь сейчас совершенно о другом пытаюсь тебе сказать. Я предлагаю равноценный обмен: найду работу, буду жить у тебя, а за это делать все тоже, что делал раньше. Таким образом между нами исчезнет финансовая зависимость. Я буду помогать тебе, а ты – мне. Я силами, а ты – жильем.

Отвоевать обратно мне не удалось. Дима уже все решил для себя и вскоре пристроился на работу курьером. Платили за такую работу двенадцать тысяч рублей, но он был счастлив. Работал он две смены с девяти утра до пяти вечера, потом два дня отдыхал и снова две смены. В свои выходные он разгребал мои дела, при этом теперь зависимым чувствовал себя я. Ведь Дима делает все это из жалости – как когда-то я взял его на работу.

Нельзя сказать, что я чувствовал себя дискомфортно. Некоторое время, пока мы пытались прижиться в этой новой схеме взаимоотношений, между нами возникали неловкости. Например, если раньше я мог спокойно сказать Диме, чтобы он отвез бумаги в офис как можно быстрее, то сейчас я сначала спрашивал может он или нет. Надо отдать должное Диме: он был чрезвычайно проницательным и чувствовал, когда нужно «сейчас», а когда «сегодня-завтра».

Я не знаю, как так получилось, но нам удалось даже бытовые вопросы свести к минимуму дискомфорта. Дима покупал продукты, которые считал нужными, а я давал ему деньги. Он пытался отвоевать свою часть в виде половины затрат, но я был категоричен: я жру больше, тем более я весь день дома и жую постоянно. А он в полях, только завтракает (один бутерброд и чашка чая) и ужинает (максимум – тарелка супа). Но вся нагрузка по приготовлению пищи, покупке продуктов – на нем. Поэтому, я считал это справедливым. Но все равно то и дело я находил в холодильнике продукты, которых не было в чеках. Да, да он после каждого похода в магазин показывал мне чек, хотя я говорил ему, что доверяю.

В общем, как-то так получилось, что наши отношения из трудовых перешли в дружеские. Со временем Дима настоял на оплате части коммунальных платежей, но это были сущие копейки, что я даже не стал брыкаться. За квартиру я платил около полутора тысяч рублей, потому что у меня была скидка в пятьдесят процентов. Вычитаем платежи за регистрацию, итого его доля составляла около трехсот-четырехсот рублей.

* * *

Помните, я рассказывал вам историю Алиши Бэнкс? И вывод зарубежной журналистки о том, что Алиша и Ти Рой кровные брат и сестра? Хоть это случилось несколько месяцев назад, наш журнал эту историю в покое не оставил.

Вторая статья под названием «Утопленница» появилась в моем портфеле и сразу же привлекла мое внимание. Переводила ее все та же Наташа Беспальцева (дал же Бог фамилию), поэтому мне пришлось изложить статью заново. Учитывая, что весь перевод я сделал сам, мне ничего не оставалось как написать письмо Павлу Витальевичу и отправить копию главному редактору журнала «Лайфф», а также самой Наташе:

Уважаемый Павел Витальевич!

С уважением

В штате отдела переводов журнала «Лайфф» работает Наталья Беспальцева, чьи переводы приходят мне на проверку и утверждение. Относительно результатов работы переводчика хочу сказать следующее: они безграмотные. В чистом виде переводы не соответствуют оригиналу, они не передают сути, которую вложил оригинальный автор. Я не вправе оценивать все деловые качества Натальи, однако я вправе оценивать конкретные результаты работы переводчика, в связи с чем настоятельно прошу вас высылать тексты для перевода, минуя Наталью, мне. Каждый раз я перевожу материал заново, а также должен выполнить отчет о несоответствии перевода оригиналу, это отнимает у меня большое количество времени. За весь период работы в холдинге я переделал шесть переводов Натальи, и ни один из них я не утвердил в редакции переводчика.

Василий Ковалев,

В этот же день я получил массу телефонных звонков и к вечеру сделал вывод: в бизнесе, как и везде, очень важны личные отношения. Мне звонил главный редактор журнала «Лайфф», очень милая женщина, которая спросила насколько переводы безграмотные. Я ответил ей, что не могу рассуждать по этому поводу по телефону, но с удовольствием встречусь с ней и Натальей, если необходимо обсудить сложившуюся ситуацию. Потом мне позвонила сама Наталья и, явно в слезах и расстроенных чувствах, спросила, что она «мне сделала такого», что я написал «такое». Почему-то я почувствовал себя некомфортно, хотя это моя обязанность: держать переводчиков на коротком поводке. После всего того, что пережил холдинг из-за якобы «моего» перевода, Павел Витальевич очень серьезно относился к смысловым расхождениям между оригиналом текста и его русским переводом.

По телефону Наташа просила дать ей еще один шанс. Я ответил ей, что такое решение от меня не зависит. Моя работа заключается в том, чтобы четко и ясно дать ответ: соответствует ли перевод оригиналу по смыслу и насколько профессионально отработал переводчик. Показатель работы Наташи Беспальцевой – ноль из шести. Все шесть статей я перевел заново. При этом к каждому материалу мне пришлось заполнить отчет, который составляет в среднем три-пять печатных страниц.

Но на этом звонки не закончились. Следующим позвонил финансовый директор «Лайфф», и с железными нотками в голосе поведала мне, что Наталья Беспальцева бесценный сотрудник, имеющий «всевозможные связи» и «далеко идущие перспективы». Обороты речи у финдира жуткие, согласитесь?

Мне не оставалось ничего иного, кроме как позвонить Павлу Витальевичу и спросить его, что делать дальше.

– Василий, здравствуйте. Я прочитал ваше письмо. Чтобы уволить Наталью Беспальцеву мне нужно, чтобы эта ситуация вышла на уровень дирекции холдинга. Ваше заявление весомое, но нужно еще кое-что – объяснительная Натальи, в которой она либо оправдается, и тогда решение будет принимать главный редактор «Лайфф», либо начнет опровергать ваши доводы, тогда решать уже буду я. Ждем комментариев Натальи.

Объяснительная не заставила себя долго ждать. Ее текст был составлен лакончино, иронично и слегка издевательски:

Уважаемый Павел Витальевич!

С уважением

В свете последних событий, хочу пояснить следующее. Мой уровень языкознания Advanced , я прошла стажировку в Лос-Анджелесе, Лондоне и Нью-Йорке, лично знакома со всеми авторами, чьи статьи перевожу. Я знаю, что и как они пишут и перевожу с учетом особенностей восприятия русским слухом информации, подаваемой из-за границы, я перевожу с учетом нашего менталитета и понимания. Однако, если Вашего заместителя мои переводы не устраивают именно в разрезе моей адаптации, я исправлю эту ситуацию и буду делать так, как того требует Ваш заместитель, точно соответствовать тексту. Прошу Вас не принимать скоропостижных выводов и дать мне еще один шанс.

переводчик журнала «Лайфф»

Скоропостижной может быть смерть, а выводы скоропалительные. Особенности восприятия русского слуха никакого отношения к письменным переводам не имеют, и если говорить метафорами, то можно сказать «чтобы глаз не резало». Боже мой, да она пишет на родном языке также коряво, как и переводит!

Хочу пояснить один момент: у меня нет уровня языкознания Advanced, я не проходил стажировку в Америке и Великобритании. У меня нет даже лингвистического образования, но я знаю три языка – английский, французский и албанский. Моя мама, царство ей небесное, всю свою жизнь занималась переводами, как письменными, так и устными. И албанский язык – это последний язык, на изучение которого она была нацелена со всей серьезностью: мама начала учить его, когда ей исполнилось сорок пять лет, и в пятьдесят она уже готовила переводы аналитических материалов для ведущих политических партий России: программы, заявления, справки и прочую ерунду, до самого выхода на пенсию.

Кроме того, мама перевела десять романов с английского на русский, среди которых такие авторы, как Даниэла Стил, Питер Джексон и Сидни Шелдон. Последней работой, которую сдала, был перевод романа Стивена Кинга. Когда мама работала в издательстве и переводила эти книги, мы могли себе позволить обучение на дому языкам. Мама никогда не учила меня сразу грамматике, зато после того, как базис укладывался в моей голове, она педантично, сантиметр за сантиметром поднимала уровень моего языкознания до своих вершин. Это был трудный, но увлекательный путь. Я получил превосходное образование, которое, увы, не подтверждается сертификатом Independent Media и стажировками в ведущих англоязычных странах.

Теперь мой авторитет, как специалиста, под серьезным вопросом из-за письма Натальи Беспальцевой, ибо мне нечем крыть. Если обсуждение вопроса компетенции переводчика дойдет до дирекции, я не смогу подтвердить свои знания бумагами. У меня их просто нет.

Все, что я могу, – это подготовить достойный перевод статьи, которую угробила Наталья. Что я и сделал.

Утопленница

Мы должны были вернуться к этой истории. Она оставила глубокий след в наших сердцах. Эта история великолепна в своей трагичности, она захватывает дух и заставляет думать о людях, которым мы не безразличны. Вы только на минуту представьте себе чувства бедной Алиши, когда она узнала, что ее любимый попал в аварию и только она в силах ему помочь! Настоящая трагедия! Казалось бы, выход простой. Нужно просто спасти любимого. Но Алиша отказывает в помощи. Эта ситуация всколыхнула общественность.

Безусловно, это чрезвычайно жестокий поступок, действия не женщины и не человека, а обезличенного, беспристрастного судьи, карающего за ложь. Ведь Ти Рой знал, что они родственники.

Я не знаю, что бы сделала я в этой ситуации, честно. Как бы я смогла пережить такую чудовищную ложь от любимого, без возможности выслушать его объяснения, без возможности понять и простить, зажатая рамками наступающей смерти и вынуждаемая к принятию решения… Я не знаю, правда. Зато мы знаем, что в итоге, после долгого сопротивления и уговоров друзей, сделала Алиша – она спасла Ти Роя, согласившись на пересадку костного мозга.

Ти Рой уже на пути к выздоровлению, он молод и организм восстанавливается. Врачи дали хороший прогноз, вполне возможно Ти Рой через полгода сможет вернуться на сцену, если, конечно, захочет.

В своем интервью американскому The Daily Move, Ти Рой сказал, что вся вина исключительно на нем. Он знал, не с самого начала, но знал. В тот день, когда они клялись друг другу в любви и верности Ти Рой знал, что женится на своей единокровной сестре. И не сказал ей, боясь потерять навсегда. Также он заявил, что ему не жаль и что будь возможность вернуться назад, он сделал бы тоже самое.

А что стало с Алишей? Этот вопрос волнует миллионы людей, но только мы разобрались во всех тонкостях ее дальнейшей судьбы и готовы вам рассказать.

Алиша по-прежнему живет в своем особняке в Лос-Анджелесе, не выходя из дома. На втором месяце затворничества певицы к ее особняку подъехал шикарный «Ленд-Ровер», из которого вышла изящная девушка и под строгим наблюдением своих охранников вошла в особняк. Это была Милен Фармер, которая находилась в разгаре своего мирового турне. Наверное, кто-то из окружения певицы довел до сведения поп-дивы, что Алиша, не выключая, слушает ее альбомы, смотрит клипы и больше не делает ничего.

А должна – согласно графику, на весну этого года был намечен выход ее нового альбома, и вскоре она должна была отправиться в мировое турне. Уже давно должен был выйти новый сингл, Алиша должна была работать. Может быть, это лишь небольшая заминка в свете трагических событий?

Увы, нет.

Алиша Бэнкс – утопленница. Так называют звезд мирового поп-олимпа, которые сходят с дистанции по личным причинам, и продюсеры топят их, как котят, чтобы не мучились утраченной возможностью вернуться на сцену. Закон шоу-бизнеса прост: выживает сильнейший. Слабых перерабатывают и спускают в утиль. К сожалению, Алиша Бэнкс очередная жертва этой системы.

История знает и других, например, Бритни Спирс, которая на протяжении пяти лет барахталась в канаве среди отбросов, не в состоянии выбраться наружу, но ее вытащили. Отец, семья, дети. Эти ценности образовали засечки на склизкой стене, по которой, собравшаяся с духом женщина, выбралась и вернула себе звание поп-принцессы. Сможет ли сделать это Алиша?

Но Алиша даже не пытается выбраться, ее сайт не работает, лейбл молчит, на радио практически ничего не играет… но внезапный приезд Милен Фармер, женщины влиятельной и известной, может все исправить. Милен Фармер никогда не вмешивалась в чужие судьбы, предпочитая оставаться в стороне и наблюдать, сочувствовать и писать свои баллады. Но вдруг Милен удастся замотивировать Алишу вернуться на сцену? Мы будем надеяться на это, но результат, как всегда, покажет время .

Я закончил перевод и отправил его Наталье, Павлу Витальевичу и всем иным заинтересованным лицам, после чего понял, что мне нужно побыть одному.

* * *

Жизнь несправедлива? Какой можно сделать вывод из трагедии Алиши Бэнкс? В моем багаже знаний об отношениях между людьми – только выдуманные истории, только то, что описывалось в книгах, которые я когда-то прочитал. Во всех историях я видел только одно: зависимость. Каждый, кто влюблен, зависим. И Алиша Бэнкс серьезно завесила от Ти Роя, как и он от нее. Эта сложная связь стала движущей силой поступков, результаты которых мы все увидели. Кого в этой истории стоит пожалеть? Алишу? Но ведь она практически обрекла на смерть любимого человека! Хотя Ти Рой не лучше, умолчал про то, что их брак – инцест! Но он сделал это из-за того, что боялся потерять любимую. А Алиша? Она не смогла понять поступка Ти Роя, не смогла простить. Димы дома не было, почта молчала. А я мучился нестерпимым зудом: мне срочно нужно было взять в руки блокнот, ручку и записать все, что пронеслось в голове. Это невероятное ощущение – фейерверком в голове взрывались строки, наполненные смыслом и емкими метафорами, они расползались по стенам сочными цветами, а где-то сзади, словно аромат духов, звучала мелодия. Другая, новая мелодия. Совершенная.

Плюнув на все, я схватил телефон и стал в него напевать то, что слышал, кресло везло меня на кухню к блокноту, который лежал все там же, на столе. Я периодически перечитывал то, что написал тогда, и каждый раз слышал мелодию, мне не надо было даже включать запись на телефоне – слова сами подсказывали нужный ритм.

Открыв чистый лист блокнота, я записал свои мысли, прямо так, как они пришли в голову – хаосом.

«Сделай громче музыку, только она сможет заглушить крик моего сердца. Я никогда никому не смогу больше доверять. Я никогда и никому не расскажу о том, что случилось. Наша трагедия – это последствие нашей зависимости. Я вижу, как рассыпается моя жизнь, но я ничего не могу с этим сделать. Я просто плыву по течению, падаю вниз, рассыпаюсь на части. Умереть сейчас для одного из нас – лучшее спасение. Боже мой, но только не ты, только не ты. Я сделаю все, чтобы спасти тебя. Я вынимаю пистолет, целюсь в себя. Я целюсь, но не могу выстрелить. Я слишком люблю тебя, чтобы оборвать эту муку. Я перед выбором: тьма или свет. Я собираюсь выбрать для себя тьму».

«I'm Gonna Choose Darkness».

– Ты правда не слышишь, что я с тобой разговариваю? – раздалось у меня за спиной.

Я вскрикнул от неожиданности и обернулся, увидел Диму и тут же стал копошиться, пряча последнюю запись. Но он вырвал блокнот у меня из рук и прочитал.

Вот черт, он же знает английский.

– Как образно, – сказал Дима, прочитав запись. – Ты знаешь, что это очень емко? Это песня, Вася. Ты специально ее написал или на тебя снова нахлынуло?

– Отдай сейчас же, – велел я, игнорируя вопрос. Мне не нужно смотреть в зеркало чтобы видеть, что вместо головы у меня помидорка. Красная-прекрасная.

Он вернул мне блокнот, я тут же убрал его под плед. Все, больше ни за что на свете не оставлю его на столе. Дима, наверное, уже прочитал все, что я писал по поводу «Better Then Love», и теперь никогда не отстанет от меня с расспросами.

– Почему ты не говоришь об этом? Стесняешься? – спросил Дима.

– Да ничего я не стесняюсь. Просто говорить не о чем. Это просто мои мысли, ничего особенного. Просто ерунда. Ты снова пойдешь на работу или уже все?

– Я забежал перекусить и снова в поля, – ответил Дима, но тему не сменил: – Извини, если тебе неприятно, что я заглянул в блокнот. Но чтобы ты знал: это очень хорошо написано, просто потрясающе. Если ты захочешь, мы можем наложить эти стихи на музыку. И тогда ты услышишь, что это действительно здорово.

– Мне нужно возвращаться к работе, – сказал я.

Я поторопился выкатить свое кресло в коридор, потому что на моем лице сияла улыбка, а щеки были пунцовые – хоть прикуривай. О том, что это написано хорошо, я и так знал, ведь я автор. А автор всегда уверен в своей гениальности. Но вот тот факт, что Дима это подтвердил, меня взволновало не на шутку. Я был счастлив. И конечно же, хотел услышать, как это звучит вместе с музыкой, но, наверное, никогда на это не решусь. Голоса у меня нет, играть на музыкальных инструментах не умею.

Но эта мысль прочно поселилась в моей голове.

* * *

Все изменилось в тот день, когда в нашем доме появилось пианино. Я сразу же почувствовал подставу. Определенно, Дима все-таки намерен превратить мою мечту в реальность. Но, как оказалось, не только мою. Это было не совсем пианино, а синтезатор. Новый, пахнущий свежей пластмассой, с белейшими клавишами, многообразием кнопок и лампочек, назначение которых для меня было большой загадкой.

Но не для Димы. Как оказалось, он прекрасно играл на пианино и знал значение всех функций синтезатора.

– У моего учителя был точно такой же. У меня был более дорогой инструмент, но играть я учился именно на таком, – объяснил он.

Все случилось в субботу. Словно ребенок, я подкатил к синтезатору и водил пальцем по клавишам, которые отзывались мягким цифровым звуком, который я не отличил бы от звука тронутой струны рояля ни за что на свете. Но Дима сказал, что разница существенная.

– И не только в звуке. Когда играешь на реальном струнном инструменте, клавиши словно рождают музыку, а цифровой аналог… Все-таки это аналог. Ты не чувствуешь подушечками пальцев тот магический момент рождения звука. А это прекрасно.

Дима сыграл мне все, что знал. Целый вечер мы провели возле синтезатора. Я восхищался скоростью его рук и знанию музыки – у него не было партитур, он все играл по памяти.

– Ты занимался музыкой в детстве? – рискнул я задать личный вопрос, которые обычно Дима игнорировал.

– Я занимаюсь музыкой всю свою жизнь. Люблю музыку и все, что с ней связано. Когда-то даже мечтал стать музыкантом. Но уже, увы, поздно.

– Почему?

– Вася, ты прекрасно знаешь, в какой я сейчас ситуации. Даст бог, я выберусь лет через двадцать из нее. Карьеру артиста будет начинать поздно.

– А разве для того, чтобы начать карьеру артиста нужно откуда-то выбраться? – удивился я. – Что мешает тебе заниматься музыкой сейчас? Я не против пианино в доме. Занимайся, развивайся, пытайся пробиться. Что тебе для этого еще надо?

Дима улыбнулся. Задумавшись на минуту, все с той же блаженной улыбкой, он кивнул каким-то своим мыслям и сказал мне:

– Если мне удастся взять себя в руки, я доиграю эту вещь до конца. Думаю, ты поймешь, о чем я.

Он закрыл глаза. Легким движением опустил пальцы на клавиши, синтезатор предупреждающе и торжественно объявил о своей готовности к игре. Дима глубоко вздохнул и начал.

С первых нот я понял, что эта баллада трагична. В ней скрывалось что-то, что позволяло фантазии доигрывать несказанное. Рождая музыку легкими прикосновениями к клавишам, Дима всего лишь приоткрывал дверцу, а всю историю я увидел уже сам: ничего не потребовалось мне объяснять. Музыка приведет тебя туда, куда хочешь ты. Она расскажет каждому свою историю, но для каждого эта история будет своя.

И я совершенно не ожидал, что Дима запоет.

Он вступил где-то в середине мелодии.

– I’m Gonna Choose Darkness… – начал Дима.

Ощущения, которые я испытал в этот момент, невозможно было описать словами. Мне показалось, что мои ноги обрели чувствительность, потому что мое тело било мощнейшим разрядом тока. Меня трясло так, словно я вишу на носу тонущего «Титаника» и вот-вот погружусь в ледяную воду и эти обещанные Джеком тысячи иголок вопьются в мое тело. Мне хотелось встать и убежать, но я был прочно зажат между дверью и стеной, Дима как будто предвидел мой побег и предостерег его.

Когда последняя нота затихла, он открыл глаза. В них стояли слезы.

– Это очень мощная песня, Вася. Текст невероятной красоты, – сказал он. – Это лишь тот фрагмент, что я успел запомнить. Напиши остальное, давай сделаем песню. Я умею играть, пою. Но не могу излагать свои мысли так глубоко и образно, как это удается тебе. Это твой талант. Давай объединимся. Давай сделаем это.

Внутри я давно согласно кричал. Конечно, я этого хотел и давно мечтал! Но Диме сказал обратное:

– Дима, но это твоя мечта. Не моя. Все, что нужно мне, у меня есть, – сказал я.

– Неправда. – Наверное, я уже покраснел, раз Дима догался, что я вру.

Я знаю, почему сопротивляюсь. Потому что писать песни – это не мое. То, что у меня получилось – случилось само собой. Я не был уверен в том, что у меня получится специально сесть и написать песню. А Дима… его путь не должен зависеть от меня и моих «наплывов».

– Вася, ты думаешь, что у тебя не получится? Отлично. Пусть! Но мы хотя бы попробуем. Мы поймем, что не получилось, и все, забудем об этом. Но мы должны попробовать. Я перестал играть, писать, потому что был уверен, что никто никогда меня в этом не поддержит. А если это не так? А если это не так, Вася? А если мы должны были встретиться именно для того, чтобы писать музыку вместе?

Я сомневался. Меня раздирали противоречия. Я боялся не того, что не получится, я боялся дать надежду себе и Диме, и в конце концов понять, что обе надежды рухнут из-за меня. Я боялся подставить Диму, боялся подвести себя.

– Мы никому и ничем не обязаны, Вася, – продолжал Дима, – мы сделаем это только для нас двоих. Чего ты боишься?

Мне было сложно признаться Диме. Может быть, потому, что он сам ничего о себе не рассказывал? Для меня было верхом откровения тот факт, что он играет на пианино и поет, что учился в консерватории! Но я все-таки сказал ему:

– Я боюсь, что никогда и ничего не напишу больше. Эти две песни, которые есть в блокноте, вернее зарисовки к песням, штрихи, они пришли сами по себе. Я не прикладывал никаких усилий, ни о чем не думал, не придумывал слова. Все получилось само по себе. Чтобы заниматься чем-то всерьез, нужно быть уверенным в своих силах, а я в себе не уверен. Я не уверен, что напишу хоть что-то еще.

– Давай попробуем прямо сейчас? – сказал Дима.

– Попробуем что?

– Что было до того, как ты начал записывать в блокнот все, что пришло тебе в голову? Еще тогда, в самый первый раз.

– Правил перевод.

– Какой перевод?

– С английского.

– Вася, не прикидывайся дураком. Что было в статье?

– История про Алишу Бэнкс.

– Значит, ты прочитал историю и тебя это вдохновило, так?

– Наверное. Я не знаю, Дима. Но даже если это и так, ты видел, что у меня получилось? Это не песня. Это всего лишь текст. Ее надо спеть так, чтобы она была приятна для слуха. Что в ней припев? Что куплет?

– То, как петь песню, – дело продюсера. Это не твой вопрос, если, конечно, у тебя нет предложений.

– Что ты предлагаешь?

– Давай придумаем историю, которая тебя взволнует? – Дима явно загорелся идеей создания песни.

– Давай. Придумай! – сказал Вася.

– Хорошо…

Дима встал и стал ходить по своей комнате взад-вперед. Меня это почему-то развеселило. Пока он придумывал, я съездил в свою комнату за блокнотом и ручкой и вернулся к Диме. Он все также продолжал мерить комнату шагами.

– Так, – наконец сказал он.

Я тут же взялся за ручку. А вдруг?

– Чем должна кончиться твоя история? – спросил он внезапно.

– Что? Но я не знаю, чем закончится эта история, – ответил я и понял, что соврал.

Я знал, чем кончится эта история. Знал.

…За окном уже полночь. Я замечаю это не только потому, что Дима играет на пианино практически в темноте, но еще и потому, что мое сердце покалывает – я забыл выпить вечерние таблетки. Покинув Диму, я отправляюсь на кухню, не зажигая свет набираю горсть таблеток из разных баночек, наливаю в стакан воды (опять злоупотребляю! Ведь надо с разными жидкостями пить!) и, проглотив все, замираю.

Развязка пришла.

Блокнот на коленях, ручка в руке. Я пишу.

Я стою на крыше дома. Я пью тяжелый виски безо льда. Однозначно, Роберто бы сделал шаг. Но я не Роберто. Я делаю глоток, горло обожжено, но разум холоден. Мои руки замерзли. Я чувствую, как мое сердце проткнуто спицами, и я не знаю – операция это или удар убийцы. Такое чувство, будто снег падает прямо на сердце, покрывая его подтаявшими кусочками льда. Куранты бьют ровно полночь. Я должен сделать выбор. У меня всего двенадцать секунд.

– Дима! Дима! Я знаю, чем все закончится! – радостно мчусь на своей коляске в комнату.

* * *

Мелодия, исполненная моим мычанием в телефон, трансформировалась в музыку очень быстро. Диме не нужно было объяснять, что у меня нет музыкального образования и я не могу понять, как и что нужно укладывать в мелодию, он делал все сам.

В воскресенье вечером он позвал меня в свою комнату, чтобы показать то, что получилось. Свою бывшую комнату я не узнал. Там царил настоящий творческий хаос: по всему полу были разбросаны исписанные листы, расчерченные линиями и закорючками, некоторые были смяты в порыве творческого полета и валялись кучками под столом, возле тумбы, но большая часть, конечно же, под х-образной подставкой под синтезатор. Не застеленная кровать стала пристанищем одежды, на кресле валялись какие-то книги и листы, листы, листы.

Ничуть не смущаясь, ногами Дима расчистил дорогу, чтобы я мог проехать, и помог мне подкатиться к синтезатору. Усевшись на место импресарио, он потер руки и возбужденно спросил:

– Ты готов?!

Я кивнул. Меня сжирали страх и нетерпение. Я хотел услышать, что получилось из того, что казалось мне пустой тратой времени. Всю ночь и весь день из Диминой комнаты доносились лишь отрывки музыки, я не слышал целого полотна, но не вмешивался в деятельность творца, искренне надеясь, что он закончит сегодня, а не засядет перед синтезатором на недели.

На подставке стояли пачки белоснежных листов с набело переписанными нотами, под которыми располагался текст. Заглавия не было, но текст я узнал – Roberto.

– Предупреждаю сразу, что это инструментальная версия. Но в моей голове уже сложилась даже аранжировка. Если оценивать все существующие песни по пятибальной системе скорости, то Roberto – на чистую тройку. То есть это не явный медляк, но и бешеного расколбаса ожидать не стоит. Весь акцент здесь – на слова.

Дождавшись от меня утвердительного кивка, Дима волшебным, невесомым движением опустил пальцы на клавиши, и я услышал мелодию, которую слышал вчера в голове и качаясь на волнах которой я сочинил текст песни.

Недолго вступая, Дима начал с легкого и не агрессивного повествования, адресованного возлюбленной Роберто. Растягивая слова так, как требовала того музыка, Дима рассказывал их историю с тем неуловимым изяществом, которое доступно только тому, кто действительно знает, о чем поет. Припев был нежен, мелодичен и безупречен, как казалось мне.

Второй куплет был адресован виновнику всего – Фернандо, человеку, изменившему их мир. И он был окрашен нотками обиды, сбрызнут хорошо завуалированной агрессией и невероятной нежностью. Как ему удалось передать эти чувства через столь сухие строки текста, я не знаю. Может быть, все дело в том, что Дима прекрасно знал эту историю, может быть, он сам был ключевой фигурой этой истории? Я не знаю. А может быть, свое волшебство сделала музыка?

Второй припев был немного быстрее, чем первый, и Дима расставил иные акценты. Он не просил не называть его именем Роберто, а требовал этого. Я даже не знал, что в английском языке акценты на словах могут значить так много – ведь текст не менялся: Don’t call my name, Don’t call my name, но, боже мой, какой разный эмоциональный посыл у этих двух припевов!

Момент, когда Роберто стоит на крыше и не знает, что ему делать, Дима отыграл на полную мощь: он доводил свои руки до исступления, поднимая голосом темп всей песни, накаляя обстановку до предела, и когда пришло время развязки, финального припева, я не мог сдержать слез, как и он.

Когда он закончил, я аплодировал.

– Это потрясающе, Дима!

– Тебе понравилось? Правда? – спросил он, вытирая слезы рукавом. По состоянию рукава я понял, что он проделывал это не в первый раз, и над этим синтезатором было пролито немало слез.

– Правда!

– Ты готов услышать «Better Then Love»?

– Не томи! Давай скорее!

– Она будет быстрее, я почему-то решил, что она должна быть более танцевальной. В общем, смотри сам.

Шмыгнув носом, он перебрал листочки на стойке, отыскал нужный, легким взмахом ударив по клавишам, прямо сразу начал петь. Начало было положено: я понимал, что дальше песня будет только развиваться, становиться быстрее и мощнее с каждым аккордом.

Распевая первый куплет очень агрессивно, Дима собирал в нем столько эмоций и чувств, что я невольно зажмурился от переизбытка своих собственных. Мне было тяжело смотреть, как он исполняет эту песню. Я знал, перед каким выбором стоит персонаж этой песни и мне становилось страшно с каждым новым словом, с каждым новым вздохом. Подбираясь к кульминации, Дима немного передохнул.

– Открой глаза, Вась, открой.

Я открыл. Его душили слезы, я видел, как сложно это ему дается, и смотрел. Вздохнув глубоко, он продолжил. На синтезатор посыпались удары, он отзывался всей своей мощью, я рыдал, а Дима пел и пел…

Все закончилось. Дима тяжело дышал. Я – тоже.

– Это все, что есть у меня, – сказал он. – Что ты думаешь?

– Я думаю, мы не имеем права это скрывать. Мы должны показать всем.

– Как? – удивился Дима.

– По-моему, youtube все еще существует?

* * *

Мы не стали искать проблем там, где их нет. На мой сотовый телефон мы записали видео, где Дима исполнил две песни: «Roberto» и «Better Then Love», и выложили оба на youtube.

После этого Дима уснул как убитый, а я, в наушниках, еще несколько раз прокрутил записи, чтобы понять, действительно ли это потрясающе или мне просто так показалось. Но нет, с каждым разом песни становились все более мощными. Но, конечно же, для меня. Я не знал, как отреагируют люди, услышав наше тврочество. Может быть, совершенно не так, как мы того ожидаем. Может быть, кому-нибудь они и понравятся, но шансов, что нас заметят в океане информации в Сети очень мало.

* * *

Утром я забыл совершенно о том, что вчера ночью мы разместили песни. Мне было плохо: болела голова, сердце и сильно кололо ноги. Я попытался вызвать врача на дом, но по тем симптомам, что продиктовал, ко мне отказались ехать, объяснив, что ничего страшного нет и нужно сдать анализы. Дима умчался на работу к десяти, и мне пришлось самому вызвать такси для состоятельных инвалидов и поехать в клинику.

Мой кардиолог, Федор Петрович, перешел в частное медицинское учреждение. Теперь, по приезде в больницу, я сразу же получал всю необходимую помощь. Во-первых, потому что клиника частная и дорогая, а значит, в ней просто обязаны экономить мое время и оказывать максимально посильную помощь в самые сжатые сроки. А во-вторых, потому что знаком с Федором Петровичем уже лет девять, если не больше. И ему совершенно не нужно заглядывать в мою карту, он и так все знает.

– Итак, посмотрим, – сказал он, глядя на результаты ЭКГ, флюорографии и анализы крови. – Сердечная мышца вполне в норме, правда, перетруждаешь ты сердце, Вася, перетруждаешь. Рибоксин по-прежнему пьешь? В той же дозе?

– Конечно.

– И все остальное, что я прописал?

– Да.

– Давай-ка мы проведем эксперимент: снимаем половину дозы, и посмотрим, что будет. Неделю будешь на контроле. Вполне возможно, твое плохое самочувствие – это результат химического пресыщения. Надо проверить. Я пропишу тебе очищающие препараты, посмотрим на результат. Если будет хуже, сразу звони. Понял меня?

– Понял, Федор Петрович, понял. Я еще хотел сходить к неврологу. Меня беспокоят ноги – постоянное чувство покалывания, постоянный дискомфорт…

– Правда? Ну-ну, сходи.

Я был удивлен такой реакции Федора Петровича, но после визита к неврологу понял, отчего он так себя повел. Покалывание – это отличный признак! Это значит, что восстанавливаются нервные клетки.

– Процесс этот может затянуться на годы, но, дорогой Василий, это отличная новость: организм пытается восстановить утраченные функции. А если организм чего-то хочет, он обязательно этого добьется, понимаете? А мы ему поможем!

Мне прописали ЛФК, какие-то токи и витаминов целый короб. Я заказал в мобильной аптеке все, что было выписано, и записался в графике у физиотерапевта, который будет приезжать ко мне домой, чтобы проводить процедуры. ЛФК я буду делать сам, в свой первый приход физиотерапевт приведет с собой реаниматолога, который разработает программу для меня и научит, что и как делать.

Возвращался домой я в приподнятом настроении.

Когда таксист помог мне добраться до квартиры, в глазке я увидел свет и понял, что Дима дома. Я открыл своим ключем дверь и замер, в коридоре стоял незнакомец. Вид у него был угрожающий.