В первые годы революции в России под влиянием всего происходившего наблюдался значительный подъем религиозности, и когда власть, приступив к расправе с религией, стала обращать особо чтимые населением часовни в кооперативные лавочки, в храмах устраивать клубы и реквизировать образа в ценных ризах на окраинах наблюдались даже случаи проявления религиозного фанатизма. Так близ Кутаиса иноки, узнав о приближении к монастырю красноармейцев, наполнили храм снопами соломы, подожгли ее и с пением псалмов сгорели вместе с церковью. Такой же случай самосожжения был на Урале в глухом Варваринском скиту, где сгорело восемь монахинь. В Петрограде одна из последних попыток отстоять церковь была сделана женами рабочих Путиловского завода.

Когда красноармейцы явились «реквизировать» местный храм, женщины с пением молитв заняли церковь и вступили с пришедшими в настоящий бой. Отряд, не рискнувший пустить в ход оружие, вынужден был поначалу отступить, но через несколько дней сопротивление ослабело, будничные занятия и заботы вынудили упорствующих сдаться, и церковь постигла общая для всех других участь. А последние годы путиловцы идут первыми по «сознательной антирелигиозной кампании», считаются одними из «заслуженных безбожников».

Вытекавшие из окружающих условий «колебания» и «искания» уже в половине двадцатых годов закончились резким падением религиозного чувства. Причиной этого была не одна лишь антирелигиозная пропаганда большевиков. Последняя действовала только на молодежь и на распропагандированных марксизмом рабочих; люди зрелого возраста и особенно интеллигенция не реагировали на эту пропаганду. Причины упадка религии коренились значительно глубже, вытекали из той невидимой духовной революции, которая явилась следствием лично пережитых или зрелища чужих страданий, конца которым уже не предвиделось, а главное, инертного отношения к ним человечества. Люди стали задумываться над «лицемерием» проповедников христианской морали и над многим другим, о чем ранее не думали; стали анализировать и критиковать и самую мораль, авторитет которой был подорван лицемерами. В результате и явились колебания и искания, привлекавшие на происходившие в те годы в Петрограде религиозные диспуты множество самой разнообразной публики, включая и заведомых атеистов.

Прения на этих диспутах отличались всегда необычайной страстностью, и так как на них присутствовали «наблюдающие за порядком» агенты ГПУ, зачастую заканчивались арестом лиц, не умевших приспособить веру в Бога к учению Маркса.

Здесь же я была свидетельницей того негодования, какое вызывали тогда еще непривычно-кощунственные речи вознесенного большевиками в митрополиты А. Введенского, причем действия этого пастыря верующие объясняли его нерусским происхождением.

В те дни в рядах «колеблющихся и ищущих» очутилась и я, начав свои искания с изучения религии, прежде всего — ислама. Чтобы подойти к вопросу ближе и жизненнее, я направилась к главе петроградской мечети, мулле N. Он встретил меня очень приветливо, охотно отвечал на мои вопросы до тех пор, пока не заподозрил, что мой интерес к исламу вызван практическими соображениями.

— Только я вас предупреждаю, что переходом в магометанство вы бы не облегчили себе выезда из России, — сказал он вдруг. — Мне известно, что многие, не имея возможности покинуть Россию иными способами, готовы прибегнуть и к этому, но это бесцельно, так как не дает прав на выезд.

С большим трудом мне удалось убедить муллу, что искания мои отвлеченны и я далека от мысли о перемене религии.

Но, наряду со всеми этими исканиями, колебаниями и отрицаниями, резко бросалась в глаза жажда опустошенной души «создать» если не Бога, то хотя бы кумира. В домовых «комитетах бедноты» появились так называемые уголки Ленина — подобие читальни или клуба, где собирались, особенно в дни революционных торжеств, обитающие в доме коммунисты.

Прилично или даже нарядно обставленная комната, в углу которой обтянутое красной материей подобие алтарного престола, на нем украшенный искусственными цветами и алыми лентами портрет Ленина. Над портретом — красная звезда из электрических лампочек, под ним — книги «Ильича».

Подобные «жертвенники» я видела в нескольких комитетах; в других убранство варьируется, но портрет Ленина и красный стол в углу фигурируют всюду.

Рассказывая комиссару печати о порожденном коммунизмом новом «божестве», я заметила, что если целью коммунистической власти является создание интернациональной религии, то лучше было бы вместо культа Ильича поступить как древние римляне, то есть воздвигнуть всюду алтари «Неведомому Богу».

— Алтари эти — явление временное, знамение переходной эпохи. Новое, воспитанное нами поколение не будет знать уже никаких богов, никаких религий, — ответил он.