За столетие от Петти до Адама Смита наука прошла большой путь развития — от первых зачатков классической школы до ее оформления в систему, от отдельных, порой случайных, памфлетов до фундаментального «Богатства народов».
Маркс писал, что «этот период, изобилующий оригинальными умами, является наиболее важным для исследования постепенного генезиса политической экономии». Конечно, мы расскажем лишь о немногих из числа выдающихся ученых и писателей, которые кирпич за кирпичом возводили здание классической политической экономии в Англии. Некоторые их идеи интересны и с точки зрения современных проблем.
XVIII столетие
Можно сказать, что в первой половине XVIII в. сложилась Британия нового времени. Эта эпоха закрепила классовый компромисс между дворянами-землевладельцами и буржуазией. Интересы обоих эксплуататорских классов тесно срастались и переплетались. Дворянство обуржуазивалось, а буржуа становились землевладельцами. Сложилась политическая система, которая в своей основе сохраняется до сих пор и которая представляла собой в течение двух веков буржуазно-демократический идеал. Это парламентарная монархия, где король царствует, но не правит; две партии, время от времени сменяющие друг друга у власти; неслыханная в тогдашней Европе свобода личности, печати и слова, которой, однако, могли реально пользоваться лишь привилегированные и богатые слои общества.
Тори, консервативная партия землевладельцев, и виги, либеральная партия высшей просвещенной аристократии и городской буржуазии, начали свои бесконечные, парламентские и предвыборные баталии. Немаловажная функция этих баталий состояла в том, чтобы отвлекать «низшие классы» от подлинно острых вопросов классовой борьбы.
Политическая борьба в значительной мере потеряла ту религиозную окраску, которую она имела в предыдущем столетии. Наряду с государственной английской церковью утвердилось несколько бывших пуританских сект, и Англия стала «островом с сотней религий». Но это уже не мешало социально-экономическому развитию буржуазной нации.
Быстро росла империя. Заселялись колонии в Северной Америке, процветали сахарные и табачные плантации в Вест-Индии, были завоеваны Индия и Канада, открыто множество островов в разных концах земного шара. Войны, которые вела Англия, в основном были для нее успешны. Она стала неоспоримо первой морской и торговой державой мира. В частности, английские купцы почти монопольно захватили в свои руки работорговлю и ежегодно перевозили в Америку многие тысячи негров.
Конечно, в основе всех этих процессов лежали изменения в экономике Англии. Прежде всего менялась деревня, менялось английское сельское хозяйство, которое в середине века все еще давало примерно в 3 раза больше продукции, чем промышленность. Процесс огораживания земель принял в это время особенно широкие масштабы. Мелкокрестьянское и общинное землевладение постепенно исчезало, уступая место крупным поместьям, которые участками сдавались в аренду состоятельным фермерам. Это способствовало развитию капитализма и в сельском хозяйстве и в промышленности.
Быстро рос класс наемных рабочих, лишенных земельной и иной собственности, не имеющих ничего, кроме своих рабочих рук. Этот класс формировался за счет крестьян, терявших землю или старинное право полуфеодальной аренды, кустарей и ремесленников, которых разоряла конкуренция. Но настоящий фабричный пролетариат составлял еще незначительную часть «низших классов». В капиталистической эксплуатации было много черт патриархальности, пережитков «доброго старого времени». Ужасы фабричного рабства еще были впереди.
На другом полюсе вырастал класс промышленных капиталистов. Его пополняли разбогатевшие цеховые мастера-хозяева, купцы, колониальные плантаторы, привозившие в Англию нажитые за морем деньги. Процесс подчинения производства капиталу был сложным: часто капиталисты сначала проникали как скупщики и поставщики сырья в домашние промыслы, потом основывали ремесленные мастерские и фабрики.
Это был конец эры мануфактуры, т. е. ручного производства, основанного на разделении труда. Даже при сохранении прежних примитивных орудий разделение труда и специализация рабочих позволяли увеличивать производительность. Машинная индустрия только зарождалась. Вместе с тем приближалась промышленная революция. Начиналась эпоха великих изобретений. В 30-х годах были сделаны первые шаги к механизации прядения и ткачества, была открыта плавка чугуна на коксе. В 60-х годах Уатт изобрел паровую машину.
Промышленники для своих предприятий, купцы для заморской торговли, правительство для колониальных войн нуждались в кредите. Возникли и бурно росли банки и акционерные общества, которые собирали денежные капиталы. Значительно увеличился государственный долг. В обиход вошли ценные бумаги и биржа.
Товарно-денежные отношения уже насквозь пронизывали жизнь нации. Не только торговля, но и производство стало в большой мере капиталистическим. Отчетливее выделились основные классы буржуазного общества. В результате массового повторения социальных явлений достаточно четко определились такие объективные категории, как капитал, прибыль, процент, земельная рента, заработная плата. Все это уже могло стать объектом наблюдения и научного анализа.
С другой стороны, буржуазия тогда еще была самым прогрессивным классом общества. Она пока не видела в растущем рабочем классе своего главного противника. Классовая борьба между ними еще имела зачаточные формы. Так сложились условия для развития буржуазной классической политической экономии в Англии.
Политическая экономия любит робинзонады
В 1719 г. в Лондоне вышло в свет первое издание романа Дефо «Робинзон Крузо». Судьба «Робинзона» необычна. С одной стороны, это признанный шедевр приключенческого жанра. С другой стороны, литература на многих языках, в которой дается философское, педагогическое и политико-экономическое толкование «Робинзона» и робинзонад, могла бы составить в настоящее время целую библиотеку.
Робинзонада — это созданная воображением мыслителя и писателя ситуация, в которой отдельная человеческая личность (иногда небольшая группа людей) поставлена в условия жизни и труда вне общества. Робинзонада — это, если хотите, экономическая модель, в которой исключаются отношения людей между собой, т. е. общественные отношения, и оставлены только отношения обособленного человека с природой. Политическая экономия любит робинзонады, заметил Маркс. Можно добавить, что к послемарксовой буржуазной политической экономии это относится еще более, чем к домарксовой.
Несмотря на успех «Робинзона», который Дефо написал в возрасте почти 60 лет, и успех нескольких других романов, написанных еще позже, он до конца дней считал их безделками. Дефо думал, что посмертную славу ему создадут вышедшие из-под его пера многочисленные политические, экономические и исторические сочинения. Подобная иллюзия не редкость в истории культуры.
Жизнь Дефо сама похожа на авантюрный роман. Он родился в Лондоне в 1660 г. (эта дата, однако, не бесспорна) и умер там же в 1731 г. Сын мелкого торговца-пуританина, Дефо сам пробил себе путь в жизни благодаря природным способностям, энергии и ловкости. Участник мятежа Монмута против короля Иакова II в 1685 г., он лишь по счастливой случайности избежал казни или ссылки в колонии. Состоятельный купец к 30 годам, он обанкротился в 1692 г., имея долгов на 17 тыс. фунтов стерлингов.
Начав в это время писать политические памфлеты, Дефо вошел в доверие к королю-голландцу Вильгельму III и его приближенным. В 1698 г. он опубликовал экономическое сочинение «Опыт о проектах», где предлагал ряд смелых экономических и административных реформ. Вскоре после смерти своего покровителя-короля, в 1703 г., Дефо попал к позорному столбу и в тюрьму за язвительный памфлет против господствующей церкви в защиту диссентеров-пуритан. Дефо был освобожден из тюрьмы (где он провел полтора года и развернул бурную литературную деятельность) лидером партии тори Робертом Харли. В обмен Дефо отдал этой партии и лично Харли свое перо лучшего журналиста эпохи. Он был секретным агентом Харли, ездил с важными и тайными поручениями от него в Шотландию и по разным областям Англии.
Смерть королевы Анны и падение Харли оборвали его карьеру. В 1715 г. он вновь попал в тюрьму по обвинению в политической клевете. Дефо вышел на свободу, опять приняв на себя неблаговидную задачу — разлагать изнутри враждебную новому правительству печать.
Человек, написавший «Робинзона», имел богатейший и разнообразнейший жизненный опыт. Этот опыт и наполнил историю о приключениях моряка из Йорка такой глубиной содержания. Дефо не знал ни отдыха, ни покоя до конца жизни. Трудно поверить, что один человек между 60 и 70 годами мог написать несколько больших романов, монументальное экономико-географическое описание Великобритании, ряд исторических сочинений (в том числе историю русского императора Петра I), целую серию книг по демонологии и магии (!) и множество мелких статей и памфлетов на самые разные темы. В 1728 г. он издал экономическое сочинение «План английской торговли». В последние месяцы жизни неугомонному старику пришлось скрываться от кредиторов (или от политических врагов — это до сих пор остается неясным).
Вернемся к робинзонадам. В основе буржуазной классической политической экономии лежало представление о естественном человеке. Эта идея возникла из неосознанного протеста против «искусственности» феодального общества, где человек опутан всевозможными нерыночными, принудительными связями и ограничениями. Но «естественный» человек нового буржуазного общества, освобожденный от этих связей индивидуалист, подходящий для мира свободной конкуренции и равенства возможностей, Смиту и Рикардо, как и их предшественникам, представлялся не продуктом длительного исторического развития, а, напротив, его исходным пунктом, воплощением «человеческой природы».
Пытаясь объяснить поведение этого индивидуалиста в общественном производстве при капитализме и опираясь на идеи «естественного права», они обращают свой взгляд не на реальный путь развития общества, а на фантастическую фигуру одиночного охотника и рыболова, т. е. Робинзона. Конечно, при этом конкретный Робинзон Крузо, попавший на необитаемый остров, превращается но воле авторов в нечто аллегорическое и абстрактное, часто в полную условность.
Итак, робинзонада — это попытка исследовать закономерности производства, которое всегда было и может быть только общественным и находящимся на конкретной стадии исторического развития, на абстрактной модели, исключающей самое главное — общество. Маркс дал замечательную по глубине мысли критику робинзонад классической политической экономии. Он замечает, что эта склонность перешла и в «новейшую политическую экономию» Бастиа, Кэри, Прудона: им очень удобно находить экономические отношения, свойственные развитому капитализму, в фантастическом мире «естественного человека». Процитируем из Маркса только одну фразу: «Производство обособленного одиночки вне общества — редкое явление, которое может произойти с цивилизованным человеком, случайно заброшенным в необитаемую местность и динамически уже содержащим в себе общественные силы (подчеркнуто мной. — А. А.), — такая же бессмыслица, как развитие языка без совместно живущих и разговаривающих между собой индивидуумов».
Подчеркнутое место интересно в связи с сюжетом «Робинзона Крузо». Вспомните: Робинзон настолько несет в себе общественные силы, что при изменении обстановки быстро превращается из «естественного человека» сначала в патриархального рабовладельца (Пятница), а потом в феодала (колония поселенцев). Он превратился бы и в капиталиста, если бы его «общество» продолжало развиваться.
Робинзонада оказалась настоящим кладом для субъективной школы в политической экономии, которая пытается рассматривать экономические явления через призму субъективных ощущений и психологии отдельного человека. Для этой политической экономии, возникшей в 70-х годах XIX в., в центре внимания стоит «атомистический индивид». Более подходящей фигуры, чем Робинзон, тут не придумаешь.
Пожалуй, самый характерный пример представляет робинзонада Бем-Баверка, крупнейшего экономиста австрийской субъективной школы. Дважды автор заставляет Робинзона служить исходным пунктом своих построений — в теории стоимости и в теории накопления капитала.
Еще писатели XVII и XVIII столетий догадывались, что стоимость — это общественное отношение, которое существует лишь тогда, когда продукты производятся как товары, для обмена в обществе. Бем-Баверку же, как он сам пишет, для введения понятия стоимости достаточно «колониста, бревенчатая хижина которого стоит в стороне от всех путей сообщения, одиноко в первобытном лесу». Этот Робинзон имеет пять мешков зерна и полезностью последнего из них измеряет стоимость зерна.
Капитал — общественное отношение между теми, кто владеет средствами производства, и теми, кто лишен их, продает свою рабочую силу и подвергается эксплуатации. Он возникает лишь на определенной стадии общественного развития. Но для Бем-Баверка это просто любые орудия труда в их вещественной форме. Поэтому, пока Робинзон занимается только сбором дикорастущих плодов, у него нет никакого капитала. Но как только он выделяет часть своего рабочего времени и делает себе лук и стрелы, он, по мнению Бем-Баверка, становится капиталистом: это первичный акт накопления капитала. Как видим, капитал накопляется путем простого сбережения и ни с какой эксплуатацией не связан.
Парадоксы доктора Мандевиля
В тех же лондонских кофейнях и книжных лавках, где появлялся Дефо, можно было встретить другую колоритную фигуру — доктора Бернарда Мандевиля. Врач без практики, обитатель бедного квартала, любитель пображничать в веселой компании, Мандевиль пользовался незавидной репутацией. Говорили, что живет он в основном подачками винокуров и пивоваров, которые платят ему за выступления в печати в защиту спиртных напитков.
Бернард Мандевиль родился в Голландии в 1670 г. Окончив в 1691 г. Лейденский университет, он вскоре переселился в Англию. Прожив жизнь в Лондоне, подробности которой мало известны, он умер там же в 1733 г.
Своей известностью философа и писателя Мандевиль обязан одному произведению. В 1705 г. он анонимно издал небольшое сочинение в плохих стихах под заглавием «Ропщущий улей, или Мошенники, ставшие честными». Особого внимания эта поэма не привлекла. В 1714 г. Мандевиль опубликовал эти же стихи, добавив к ним объемистое рассуждение в прозе. Теперь это называлось «Басня о пчелах, или Частные пороки — общественные выгоды». Под таким названием книга Мандевиля и вошла в мировую литературу.
Но и это издание прошло, видимо, незамеченным. Лишь вышедшее в 1723 г. новое издание «Басни о пчелах», которое носило громкий подзаголовок «Исследование о природе общества», вызвало ту реакцию, на которую, возможно, и рассчитывал Мандевиль. Суд графства Миддлсекс признал эту книгу «нарушающей общественный порядок», в печати вокруг нее завязалась полемика, в которой Мандевиль с явным удовольствием принял участие. До смерти автора вышло еще пять изданий, а в 1729 г. он выпустил, кроме того, второй том «Басни о пчелах».
Мандевиль оказал большое влияние на развитие английской политической экономии, прежде всего на Смита и Мальтуса (хотя на словах оба забавным образом открещивались от него, как от грубого циника!). Это влияние идет не по линии разработки основных категорий (стоимость, капитал, прибыль и т. д.), а больше по коренной философской позиции, которая легла в основу классической школы.
Главный парадокс Мандевиля содержится во фразе «частные пороки — общественные выгоды». Поставьте вместо пороков (vices) знаменитый Смитов self-interest (своекорыстный интерес), и вы получите коренное представление Смита о буржуазном обществе: если предоставить каждому индивиду разумно преследовать свой интерес, свою выгоду, то это будет способствовать богатству и процветанию всего общества. Смит так критиковал Мандевиля в своей книге «Теория нравственных чувств»: автор «Басни о пчелах», мол, неправ лишь в том, что он всякое эгоистическое устремление и действие называет «пороком». Корыстолюбие, скажем, вовсе не порок.
Но этим значение Мандевиля для истории экономической науки не исчерпывается. В своей сатире он дал ядовитую критику буржуазного общества и одним из первых нащупал некоторые его коренные пороки. В этом и заключалась его «аморальность». «Честный человек и ясная голова», — заметил о Мандевиле К. Маркс.
Пчелиный улей — это человеческое общество, вернее, буржуазная Англия времен Мандевиля. Первая часть басни — достойная пера Свифта, сатира на нее. Красной нитью проходит мысль: такое общество может существовать и даже процветать лишь благодаря бесчисленным порокам, нелепостям и преступлениям, которые царят в нем. «Процветание» возможно в этом обществе лишь потому, что миллионы людей «обречены трудиться с помощью серпа и лопаты и заниматься всякой иной тяжелой работой, где эти несчастные ежедневно истощают свои силы и тела, чтобы только прокормиться». Но и эту работу они имеют лишь потому, что богатые любят комфорт и роскошь и тратят массу денег на вещи, потребность в которых часто вызывается лишь модой, фантазией, тщеславием и т. д. Алчные сутяги-юристы, шарлатаны-врачи, ленивые и невежественные попы, драчливые генералы, даже преступники — все они, вопреки здравому смыслу, оказываются необходимы в этом обществе. Почему? Потому, что их деятельность порождает спрос на всевозможные товары и услуги, подталкивает трудолюбие, изобретательность, предприимчивость.
Итак, в этом обществе «роскошь давала занятие миллиону бедняков, а мерзкая гордыня — еще миллиону. Сама зависть и тщеславие служили трудолюбию, а их порождение — непостоянство в пище, убранстве и одежде, этот странный и смешной порок, — стал самым главным двигателем торговли».
(Ну как тут не вспомнить, к примеру, американские автомобильные компании, которые без всякой технической необходимости меняют ежегодно модели машин, только чтобы сыграть на тщеславии покупателей и любой ценой увеличить сбыт. Руководители этих компаний могли бы вполне согласиться с Мандевилем, что процветание промышленности опирается на «непостоянство» и другие слабости людей, причем эти слабости старательно пестуются.)
Но пчелы ропщут на господство порока в их улье, и вот Юпитер, которому надоели их жалобы, внезапно изгоняет всякий порок и делает всех пчел добродетельными. Расточительство сменяется бережливостью. Исчезает роскошь, прекращается потребление всего, что выходит за пределы простых естественных потребностей. Ликвидируются паразитические профессии. Избавившись от шовинизма и склонности к агрессии, они «не держат больше войск за границей, смеются над своим престижем у чужеземцев и над пустой славой, которую приносят войны».
Одним словом, торжествуют нормальные, здоровые принципы человеческого общежития. Но, о ужас! Именно это несет разруху и гибель обществу, которое Мандевиль изобразил в стихотворной форме:
Короче говоря, начинается экономический кризис: растет безработица, товары скапливаются на складах, падают цены и доходы, прекращается строительство. Хорошо же общество, в котором для процветания нужны тунеядцы, милитаристы, расточители и мошенники, а такие безусловные добродетели, как миролюбие, честность, бережливость, умеренность, ведут к экономической катастрофе!
Идеи Мандевиля, развитые им в гротескной, парадоксальной форме, выглядят особенно интересно в свете развития политической экономии в последующие столетия. Укажем на два важнейших факта.
Мысль о производительности и экономической необходимости всех классов и слоев (землевладельцев, попов, чиновников и т. д.) была подхвачена Мальтусом и его последователями. В небольшом памфлете, содержащемся в «Теориях прибавочной стоимости», Маркс использовал для разоблачения этого взгляда мысли и даже стиль Мандевиля.
Идея о вреде чрезмерной бережливости, о полезности и даже необходимости непроизводительных расходов, любого расточительства, лишь бы это создавало спрос и занятость, была воскрешена и возведена в канон в наше время Кейнсом. Он считал Мандевиля (как и Мальтуса) своим предшественником.
Еще в конце XIX в. буржуазная политическая экономия, не желавшая видеть в капиталистической системе никаких пороков, считала Мандевиля шарлатаном и ловким казуистом. Никому и в голову не приходило осуждать бережливость, возведенную Адамом Смитом в ранг первой частной и гражданской добродетели. Лишь мировой экономический кризис 1929–1933 гг. направил мысль крупнейших буржуазных экономистов по пути Мандевиля: если люди будут стремиться сберегать, значит, они не будут покупать товары, значит, упадет «эффективный спрос»; надо заставить людей расходовать деньги — любым способом и на любые цели.
Становление классической школы
Полагают, что впервые курс политической экономии как особой науки начал читать в 1801 г. в Эдинбургском университете Дагалд Стюарт, ученик и друг Смита. Лишь в XIX в. появляется и постепенно становится привычной фигура профессора-экономиста, хотя и после этого важнейший вклад в науку часто делали отнюдь не профессора. Талантливых людей, которые в XVII и XVIII столетиях создавали новую науку, можно разделить на три группы.
Во-первых, это философы, занимавшиеся экономическими вопросами в рамках своих характерных для той эпохи общих систем природы и общества. Наиболее выдающиеся из них в Англии — Томас Гоббс, Джон Локк, Давид Юм и в известном смысле сам Адам Смит; во Франции — Гельвеций, Кондильяк; в Италии — Беккариа.
Во-вторых, это купцы и деловые люди, которые переходили от узкого практицизма торговли к государственным делам и стремились мыслить по-государственному. Здесь можно назвать имена Томаса Мана, Джона Ло, Дадли Норса, Ричарда Кантильона. Во Франции Буагильбер, Тюрго, Гурнэ представляют характерную для этой страны судейско-чиновную ветвь.
Наконец, в-третьих, это разночинцы-интеллигенты, люди разных профессий, иногда переходившие в высший класс, а иногда — нет. Еще Маркс отметил, что теоретической экономией с особым успехом занимались медики: Уильям Петти, Николас Барбон, Бернард Мандевиль, Франсуа Кенэ. Это можно понять: медицина была единственной естественнонаучной специальностью и привлекала людей мыслящих и энергичных. В XVIII в. среди экономистов появляются духовные лица: аббаты во Франции и Италии (в том числе глубокий и оригинальный итальянский экономист Галиани), англиканские пасторы в Англии (Такер, Мальтус).
Нельзя не оговориться, что эти грани весьма условны и тем более не определяют развитие идей. Но они помогают разобраться в сложном процессе становления науки.
Главный мотив экономических сочинений остается практический: обоснование или критика определенной экономической политики. Но, скажем, появившиеся в 60-х годах XVIII в. сочинения Тюрго и Джемса Стюарта резко отличаются от меркантилистских памфлетов XVII и начала XVIII в., это первые попытки систематического и теоретического изложения основ политической экономии.
Кроме того, «практический мотив» надо понимать по-разному. У одних он отражает прямую защиту в печати интересов своего класса и своих личных корыстных интересов. У других — более глубокий процесс научного познания общественных явлений, лишь в сложной и опосредствованной форме учитывающий классовый интерес. Нечего и говорить, что классическая буржуазная политическая экономия создавалась людьми второго типа. Адам Смит, скажем, не был ни купцом, ни промышленником и не мог для себя лично ожидать выгод от той политики свободы торговли, которую он обосновывал в «Богатстве народов». Более того, один из парадоксов его жизни заключается в том, что после выхода этой книги он получил доходное место в таможне — учреждении, как раз олицетворявшем собой систему, против которой он боролся. При всей яркости своих парадоксов, Мандевиль стоит несколько особняком в истории становления классической школы в Англии. Оно связано в первую очередь с именами Локка и Норса, выступивших прямыми продолжателями Петти.
Крупнейший философ XVII в., один из создателей материалистической теории познания, отец буржуазного либерализма — Джон Локк занимает важное место в экономической науке благодаря опубликованному в 1691 г. сочинению «Некоторые соображения о последствиях понижения процента и повышения ценности денег». Вместе с тем философия Локка в целом служила основой для построений всей английской политической экономии XVIII и даже начала XIX в. Локк развивал в общественных науках идеи естественного права, которые служили своего рода эквивалентом механистическому материализму Ньютона в естественных науках. Для своего времени эти идеи, как говорилось выше, были прогрессивны, так как вносили в сферу общественных явлений принцип объективной закономерности. Даже важный шаг к пониманию прибавочной стоимости Локк сделал с позиций естественного права. Он пишет, что человек естественно должен иметь столько земли, сколько он может обработать своим трудом, и столько других благ (в том числе, очевидно, денег), сколько ему необходимо для личного потребления. Но искусственное неравенство в распределении собственности приводит к тому, что некоторые люди имеют избыток земли и денег; землю они сдают в аренду, а деньги — в ссуду. Земельную ренту и ссудный процент Локк понимал, в сущности, как две схожие формы эксплуататорского дохода.
Своеобразной личностью был Дадли Норс. Младший отпрыск аристократического рода, он в детстве проявил столь скудные способности к наукам, что был отдан (подобно Томасу Ману) в ученики к купцу Левантской компании. Много лет Норс провел в Турции и вернулся оттуда к 40 годам богатым человеком, но, как пишет один автор, «выглядел он варваром и был лишь немного культурнее варвара». Норс проявил свои янычарские замашки, став в 1683 г., в период торийской реакции при Карле II, шерифом (высшим полицейским чином) в Лондонском Сити. Он верно служил королю и причинил немало зла вигам, за что был удостоен рыцарского звания и стал сэром Дадли. После этого он занимал несколько важных постов, но революция 1688–1689 гг. лишила его шансов на дальнейшую карьеру.
Не обладая, может быть, и десятой долей учености Локка, сэр Дадли отличался исключительной способностью к четкому и смелому экономическому мышлению, не признававшему никаких авторитетов. Его небольшое сочинение «Рассуждения о торговле», написанное одновременно с работой Локка и посвященное тем же вопросам, — одно из значительных достижений экономической мысли XVII в.
Норс много сделал для развития основного научного метода политической экономии — логической абстракции: чтобы анализировать экономическое явление, которое всегда бесконечно сложно и имеет бесчисленные связи, надо представить его «в чистом виде», отвлечься от всех несущественных черт и связей.
У Норса имеются первые шаги к пониманию капитала, который он, правда, рассматривал только в виде денежного капитала, приносящего проценты. Он указал, что ссудный процент определяется не количеством денег в стране (как считали меркантилисты и даже Локк), а соотношением между накоплением денежного капитала и спросом на него. Это легло в основу классической теории процента, а из нее далее возникло и понимание категории прибыли. Норс немало способствовал и развитию теории денег.
Но может быть, самое главное у Норса состоит в резкой и принципиальной критике меркантилизма, в его решительном выступлении за «естественную свободу». Поводом для этого послужили его возражения (вслед за Петти и Локком) против принудительного регулирования процента. Однако Норс шел дальше, чем они, в борьбе против меркантилизма. В этом отношении он один из самых прямых предшественников Адама Смита.
Ни Локк, ни Норс не пошли дальше Петти в трудовой теории стоимости. Но в многочисленных сочинениях XVII и XVIII вв. она постепенно развивается и утверждается, подготовляя почву для Смита. Рост разделения труда в обществе, появление новых отраслей производства, расширение товарного обмена — все это укрепляло представление, что люди, в сущности, обмениваются сгустками человеческого труда. Следовательно, соотношения обмена, меновые стоимости товаров должны определяться количеством труда, которое затрачивается на производство каждого товара. Растет сознание того, что земля и орудия производства безусловно участвуют в создании богатства как массы потребительных стоимостей, но не имеют отношения к созданию стоимости.
Эти представления кристаллизуются из хаоса и путаницы понятий медленно, с большим трудом. Такую тяжелую борьбу формирующихся идей воспроизвел в своем мозгу Адам Смит, и мы попытаемся разобраться в ней ниже. Среди важнейших его предшественников в теории стоимости надо назвать Ричарда Кантильона, Джозефа Харриса, Джозайю Такера, писавших в 30—50-х годах.
Но с великолепной четкостью, в известном смысле превосходя самого Смита, формулирует трудовую теорию стоимости автор, о личности которого мы решительно ничего не можем сказать, ибо его зовут Аноним 1738 года. Большое число экономических сочинений выходило в XVII и XVIII вв. анонимно. Но авторы одних давно установлены, другие не сыграли в науке заметной роли. Исключение составляет Аноним 1738 года — личность вроде неведомого «мастера жизни Марии» или «мастера легенды святой Урсулы» в истории искусства.
Приведем ключевую цитату из этого сочинения, которое носит скромное название «Некоторые мысли о проценте вообще и о проценте по государственным фондам в особенности». Чтобы облегчить читателю труд анализа, справа даны комментарии.
В связи с развитием теории стоимости идет прогресс и в других важнейших областях. Разрабатывая идею Петти о том, что заработная плата наемных рабочих в конечном счете определяется минимумом средств их существования, экономисты ближе подходят к пониманию природы этого минимума. Занимаясь вопросами народонаселения, они в какой-то мере уясняют себе механизм, который обеспечивает такое воспроизводство рабочей силы, при котором конкуренция между рабочими сводит заработную плату к прожиточному минимуму.
В толковании капитала и дохода на капитал важным шагом было размежевание торгово-промышленной прибыли и ссудного процента. Джозеф Мэсси и Давид Юм, писавшие в 50-х годах, уже ясно понимают, что процент в нормальных условиях — это часть прибыли: купец и промышленник вынуждены делиться с владельцем денег, ссудного капитала.
Таким образом, досмитова политическая экономия, по существу, рассматривает прибавочную стоимость, не понимая, однако, ее природу и трактуя ее лишь в особых формах прибыли и процента, а также земельной ренты. К 60-м годам XVIII в., когда Смит начал свои экономические исследования, основы классической политической экономии в Англии были заложены.
Давид Юм
В марте и апреле 1776 г. Юм, будучи смертельно болен и зная это, спешил написать историю своей жизни. Он прожил после этого четыре месяца. Автобиография была опубликована вскоре после смерти Юма вместе с коротким письмом-предисловием Адама Смита, его ближайшего друга на протяжении четверти века. Смит описывал последние месяцы жизни философа. Юм умирал с завидным спокойствием духа и незаурядной твердостью. Человек общительный и веселый, он сохранял эти черты до конца, хотя болезнь превратила его из толстяка в живой скелет.
Письмо Смита сыграло своеобразную роль в политической экономии. Из него было совершенно ясно, что Юм, уже имевший репутацию безбожника, умирал отнюдь не как богобоязненный христианин. И Смит явно разделял этот языческий дух.
На мертвого Юма и живого Смита обрушилась ярость церковников. Недавно опубликованное «Богатство народов» Смита было замечено вначале лишь узким кругом образованных людей. Но возникшая вокруг имен Юма и Смита перепалка, которая для самого Смита, человека осторожного и скромного, была неприятной неожиданностью, привлекла общее внимание к книге. Издания последовали одно за другим, а лет через 10 «Богатство народов» стало библией английской политической экономии.
Но Юм прокладывал дорогу Смиту и в ином смысле. В небольших, блестящих по форме эссе Юма как бы кратко подводится итог некоторым достижениям досмитовой классической школы в борьбе с меркантилизмом. Они сыграли важную роль в подготовке умов к «Богатству народов».
Давид Юм родился в 1711 г. в Эдинбурге и был младшим сыном в небогатой дворянской семье. Он вынужден был сам пробивать себе дорогу в жизнь, полагаясь главным образом на свое искусное перо. В 28 лет Юм издал свое главное философское сочинение — «Трактат о человеческой природе», который впоследствии сделал его одним из самых видных британских философов XVIII в. Философия Юма получила позже название агностицизма. Вслед за Локком Юм утверждал, что ощущения — важнейший источник знаний человека о материальных вещах, но сами эти внешние вещи (т. е. материю) он считал принципиально не познаваемыми до конца. Юмизм пытается найти себе место где-то посредине между материализмом и идеализмом, но, утверждая непознаваемость мира, неизбежно скатывается к последнему. Юм критически относился к религии и внес немалый вклад в борьбу с мракобесием. Но он не был последовательным атеистом, а его философия открывала лазейку для «примирения» науки и религии.
Книга Юма первоначально не имела успеха. Он приписал это ее сложности и занялся популяризацией своих идей в небольших по объему очерках. Кроме того, он обратился к философии общества. Первый успех ему принесли политические и экономические сочинения, а европейскую славу — многотомная «История Англии». Как историк, Юм выступил сторонником тори — партии землевладельцев, к которым примыкала консервативная буржуазия. Утонченный интеллигент, «аристократ духа», Юм не любил «вигскую чернь», презирал грубость лавочников и тупость пуритан, а лондонских богачей-финансистов называл «варварами с берегов Темзы».
Несколько лет Юм прожил в Париже, будучи секретарем английского посольства. Он пользовался большой популярностью в салонах и был другом многих деятелей французского Просвещения, особенно д'Аламбера и Тюрго. Потом Юм занимал дипломатический пост в Лондоне. Свои последние годы Юм провел в Эдинбурге, находясь в центре кружка друзей — ученых и литераторов.
Экономические сочинения Юма содержат немало интересных мыслей и наблюдений. Например, он, видимо, первый указал, выражаясь современным экономическим языком, на наличие лагов (отставаний) в процессе повышения цен под влиянием увеличения денег в обращении. Юм особо отметил, что среди цен всех товаров в последнюю очередь повышается «цена труда», т. е. заработная плата рабочих. Эти важные закономерности помогают понять социальные и экономические процессы, происходящие при бумажно-денежной инфляции.
Юм наиболее полно в XVIII в. развил мысль о том, что золото и серебро естественным образом распределяются между странами, а торговый баланс каждой страны стихийно стремится в конечном счете к равновесию. Идея естественного равновесия, свойственная всей классической школе, вообще сильно выражена у Юма. На этом Юм основывал свою критику меркантилизма с его политикой искусственного привлечения и удержания драгоценных металлов. Концепция естественного уравновешивания торговых (точнее, платежных) балансов была далее развита Рикардо. В очерке о нем мы вернемся к этой концепции.
Однако даже верные наблюдения Юма связаны у него с пониманием денег, которое находится во внутреннем противоречии с трудовой теорией стоимости. Юм, подобно французам, обходился вообще без теории стоимости; в этом, может быть, сказывался его философский агностицизм и скептицизм.
В политической экономии Юм известен прежде всего как один из создателей количественной теории денег. Юм и другие авторы, выдвигавшие схожие взгляды, исходили из исторического факта так называемой революции цен. После того как золото и серебро из Америки потекло в XVI–XVIII вв. в Европу, уровень цен товаров там постепенно поднялся. По оценке самого Юма, цены в среднем повысились в 3–4 раза. Отсюда Юм делал, казалось бы, очевидный вывод: стало больше денег (полноценных металлических!), вот и цены соответственно поднялись.
Но, как говорится, внешность обманчива. Ведь весь ход этого процесса можно и нужно объяснить иначе. Открытие богатых рудников вызвало снижение затрат труда на добычу драгоценных металлов и, следовательно, падение их стоимости. Поскольку стоимость денег по отношению к товарам упала, цены товаров повысились.
Юм считал, что в обращении может находиться какое угодно количество полноценных металлических денег, а «стоимость» денег (попросту говоря, товарные цены) устанавливается в процессе обращения, когда куча товаров сталкивается с грудой денег.
На самом деле и деньги и товары вступают в обращение со стоимостью, уже определенной общественно необходимыми затратами труда. Раз это так, то в обращении — при данной скорости оборота денег — может находиться лишь определенное количество денег. Избыток, если он образуется, уйдет за границу или в сокровище.
Другое дело — бумажные деньги. Они никуда из обращения уйти не могут. Покупательная сила каждой бумажки действительно зависит (наряду с другими факторами) от количества этих бумажек. Если их выпустить больше, чем необходимое для обращения количество полноценных металлических денег, то они обесценятся. Это называется, как известно, инфляцией. Юм, рассматривая золото и серебро, в сущности, описывал явления бумажноденежного обращения.
Заслуга Юма состоит в том, что он привлек внимание к проблемам, играющим и теперь большую роль в политической экономии: чем определяется количество денег, необходимое для обращения? Как влияет количество денег на цены? Какова специфика ценообразования при обесценении денег?