Объектом изучения со стороны представителей философского знания религия стала очень рано, причем первенство в исследовании религиозных явлений следует отдать древнегреческим философам и ученым. Так, древнегреческий философ Анаксагор (500–428 гг. до н. э.) утверждал, что боги создаются людьми по своему собственному образу и подобию, поэтому «эфиопы пишут своих богов черными и с приплюснутыми носами, фракийцы – рыжими и голубоглазыми...» Другие античные философы также применяли к исследованию рационалистический подход, утверждая, что в основе поклонения богам лежит страх перед явлениями природы, например перед штормами и землетрясениями. Уже одно это положение свидетельствовало о том, что в античном обществе был осуществлен переход от религиозной культуры к культуре светской, что вообще дало возможность беспристрастного изучения самого феномена религии во всем многообразии его проявлений. Конечно, на афинских улицах по-прежнему продолжали возвышаться статуи богов, не переставали приноситься праздничные и поминальные жертвы, полководцы регулярно спрашивали совета оракулов перед значимыми битвами, но в среде античных мыслителей религия постепенно становится предметом пристального исследования.

Для одного из знаменитейших античных философов – Платона (427–347 гг. до н. э.) мифы о богах уже утеряли свой ареол недоступности и священности, став просто одним из риторических способов прояснения теоретических положений для обычного слушателя, не способного оперировать умозрительными конструкциями, состоящими из философских терминов, и постигать их на слух. Кроме того, именно Платон совершил поступок, за который его ближайшие предшественники могли поплатиться жизнью: он не просто использовал существующие мифы, придавая им иное, более философское звучание, но и сам стал сочинять мифы, которые тем самым окончательно порывали со своим религиозным происхождением, становясь элементом философских рассуждений или литературных произведений.

Ранние христианские мыслители, например Тертуллиан (III в.), весьма неприязненно относились к попыткам рационально исследовать религию, утверждая приоритет веры над разумом: «верую, чтобы понимать». Такая позиция была господствующей на протяжении столетий. Она не позволяла научно исследовать религию и писать ее историю, не разделяя все многообразие религиозных проявлений на «ложные» (языческие) и «истинные» (христианские). И только в эпоху схоластики (совокупность религиозно-философских учений, существовавших в Западной Европе в ГХ—XIV вв.) были сделаны шаги к устранению подобных крайностей и возникновению более сбалансированной точки зрения на религию.

Средневековая теология воспринимала религию как откровение, которое дано людям от Бога в качестве единственного средства спасения и искупления первородного греха. Средством постижения этого откровения у средневекового философа и писателя Пьера Абеляра (1079–1142) стала не слепая вера, а разум: «понимаю, чтобы верить». Для того чтобы поверить в то, что христианство является единственной абсолютной истиной, необходимо подойти с позиций рациональности к анализу его постулатов, выявить преимущество его положений перед утверждениями других религий (в первую очередь иудаизма и мусульманства). Именно в трудах Абеляра были изложены предпосылки для сравнительного и рационального изучения религии, которое получило широкое распространение в среде философов эпохи Просвещения.

Наиболее развернутое объяснение возникновения религии изложено в трудах французского просветителя Поля-Анри Гольбаха (1723–1789). По его утверждению, психологическая основа существования религии заключена в чувстве страха и беспокойства, свойственном человеку в силу его природы. По мере исчезновения этого страха в процессе развития познавательных способностей человека необходимость в религии постепенно отпадает. Несомненной заслугой Гольбаха является его попытка не просто зафиксировать основные черты религии, но и представить ее эволюцию, основные ступени развития: от поклонения материальным предметам и силам природы, через веру в существование духов, управляющих этими силами, к возникновению идеи единого бога.

Следующим этапом изучения истории религии стало возникновение научных школ, которые попытались представить различные точки зрения на природу, механизм возникновения и развития религиозных воззрений. Именно с начала ХГХ в. можно вести речь о возникновении специализированной истории религии, которая стала строиться не на умозрительных рассуждениях, а на изучении конкретных фактов и их последующем обобщении в виде гипотезы или теории.

 

Первая из научных концепций происхождения религии возникла в первой половине ХГХ в. в среде немецких филологов, самым ярким представителем которых был Макс Мюллер (1823–1900). Выдающийся исследователь санскрита и индийской культуры, он подошел к проблеме религии с лингвистической стороны, отталкиваясь от изучения классических религиозных текстов Древней Индии, большую часть которых он сам впервые перевел на немецкий язык и тем самым сделал достоянием европейской культуры. Религиозность, по мнению Мюллера, происходит не из чувства божественного откровения (как трактовала религию христианская теология), а служит одним из проявлений чувственного опыта, который человек получает в процессе непосредственного соприкосновения с действительностью.

Не существует сверхъестественной стороны религии, поскольку мыслительная деятельность человека основана исключительно на чувственном восприятии. Именно с помощью чувств познающий субъект получает представление об окружающем мире, который складывается из предметов двоякого рода. Одни из этих предметов легко достижимы и доступны обычным человеческим чувствам (осязанию, обонянию, слуху и т. д.). Другие доступны какому-либо одному чувству, но остаются недосягаемыми для всех остальных. Например, Солнце, Луна и звезды становятся достоянием человеческого мышления посредством зрения, но дотронуться до них невозможно, поэтому их недоступность внушила первобытному человеку представление о Недостижимом и Бесконечном, что в итоге и привело к появлению идеи Бога. Образность, изначально свойственная человеческому мышлению, проявляется в том, что идея Бога не является чистой абстракцией, а всегда существует в виде конкретных вещей или явлений. Солнце изначально не являлось богом, а лишь символизировало идею божественности, но потом метафорическая природа сравнения оказалась забыта и человек стал считать Солнце Богом.

Подобный переход от метафорического понимания к буквальному Мюллер называет «болезнью языка». В своем обыденном языке мы часто употребляем выражение «Солнце встает», тем самым приписывая ему характеристики живого существа. По мнению Мюллера, первобытный человек осознавал условный, метафорический характер этого выражения, но потом почему-то забыл его и стал считать отдельные явления и вещи божествами. Слова, изначально бывшие выражениями, имевшими переносный смысл, впоследствии приобрели самостоятельное значение.

С этой точки зрения религия не развивается, а деградирует, поскольку единственно верное понимание Бога было свойственно именно первобытному человеку. Язык сумел исказить это понимание, поэтому современным людям в качестве религии достались уже жалкие остатки истинной веры.

Наиболее точным методом исследования религии, с точки зрения мифологической концепции, является метод филологических и этимологических исследований, позволяющий раскрыть первоначальный смысл мифов и преданий, закрепленных в священных текстах. Согласно одному из древнегреческих мифов, Аполлон влюбился в Дафну, которая сбежала от него и была превращена разгневанным божеством в лавровый куст. Мюллер предлагает следующую трактовку этого сюжета: Аполлон – солярное (солнечное) божество, а имя Дафна имеет помимо буквального значения «лавровый куст» еще и переносное – «заря». Таким образом, в этом мифе, излагающем обычное природное явление, рассказывается о приходе Солнца на смену утренней заре.

Подобный метод позволял объяснить некоторые мифы, но его абсолютизация привела к таким спорным утверждениям, что, например, Троянская война также явилась солярным мифом. Рассуждения Мюллера о природе происхождения религии, относительно верные с филологической точки зрения, оказались совершенно не подкреплены историческими данными, поэтому наиболее точной характеристикой, подводящей итог под всей мифологической концепцией, являются слова британского антрополога и религиоведа Эдварда Эванс-При-чарда(1902–1973): «Влияние Макса Мюллера на исследование религии было недолговременным, и сам Мюллер успел его пережить».

 

Другими германскими исследователями, внесшими свою лепту в исследование проблемы происхождения и функционирования религии, стали Карл Маркс (1818–1883) и Фрвдрих Энгельс (1821–1893). Отношение к ним в современной отечественной науке нельзя назвать взвешенным и спокойным – слишком долгим оказался период безраздельного господства их идей, превращенных в абсолютные догмы, после чего наступило время забвения. Ни тот, ни другой варианты нельзя признать удачными, поскольку в историю религиоведческой мысли эти исследователи вписали свою страничку.

Особенностью подхода Маркса к религии стало признание социальной природы этого феномена, его включенности в систему не просто социальных, но социально-экономических отношений. Специфика религии порождена тем, что она является продуктом определенных социальных условий, которые «программируют» формы религиозности, их структуру и роль в обществе. Кроме того, социальная природа религии заключается в той функции, которую она выполняет в обществе, обслуживая интересы господствующего класса и сохраняя в непререкаемых догмах постулат о неравноправном положении класса господ и класса рабов. Любая религия, по мнению Маркса, вырабатывается правительственными кругами с целью подчинения себе остальных социальных групп, что позволяет обеспечить более тонкое и эффективное воздействие на людей. На смену первобытному насилию, господствующему в доклассовом обществе, приходят религиозные постулаты, которые прикрывают истинные мотивы власти завесой религиозных и моральных норм.

Нетрудно заметить, что само существование религии у Маркса сопряжено с наличием острых социальных противоречий, которые вера решить принципиально не способна, а может лишь смягчить осознание подчиненности одного класса другому, что не содействует освобождению от рабства, а лишь продлевает его гнет. Религия делает человека несвободным, поскольку она отчуждает человека от его собственной природы, суть которой Маркс видит в труде и в возможности в полной мере пользоваться результатами своего труда. Религиозное отчуждение является лишь одним из частных проявлений гораздо более всеобъемлющего экономического отчуждения: «религиозное отчуждение как таковое происходит лишь в сфере сознания, в сфере внутреннего мира человека, но экономическое отчуждение есть отчуждение действительной жизни, – его упразднение охватывает поэтому обе стороны». Консерватизм религии проявляется в том, что она легитимирует установленный порядок, сохраняя существующие в нем противоречия и недостатки, и не просто сохраняя, но освящая их авторитетом религиозных ценностей. Даже христианская религия, возникнув как социальное движение народных низов, после установления своего господства на территории бывшей Римской империи стала идеальным способом оправдания социального неравенства с помощью апелляции к богоустановленности подобного миропорядка. Появившись для удовлетворения нужд классового общества вместе с возникновением государства, религия, по мысли Маркса, имеет преходящий характер и поэтому исчезнет вместе с уничтожением классового неравенства.

Если Маркс, будучи философом, рассматривал религию сугубо теоретически, не сосредоточивая внимания на неоднородном характере религиозных проявлений, то Энгельс в своей работе «Происхождение семьи, частной собственности и государства» (1884) применил метод исторической реконструкции для выявления последовательной эволюции социальных и экономических институтов, вызвавших к жизни такой социальный феномен, как религия. Рост производительности труда и разделение труда приводят к возникновению частной собственности и государства, которое, нуждаясь в идеологической «подпорке», выстраивает из разрозненных культов централизованную религию. Опираясь на сохранившиеся прямые и косвенные источники, Энгельс выделяет схожие явления возникновения религии у древних греков, древних римлян и германцев.

Уже в начале XX в. многие наблюдения теоретиков материалистической концепции происхождения религии были подвергнуты критике со стороны исследователей примитивных народов Африки и Океании, в развитии которых связь возникновения религии с процессами классобразования оказалось проследить практически невозможно. Кроме того, сам исходный пункт концепции Маркса, согласно которому религия лишь закрепляет произошедшие изменения, не участвуя в самих социальных преобразованиях, оставил вне сферы рассмотрения возможность религии определять дальнейшее развитие общества и развиваться вместе с этим обществом.

 

Вторая половина XIX в. в религиоведении прошла под безусловным доминированием так называемой анимистической теории происхождения религии, чему немало способствовали блестяще написанные и энциклопедически подробные труды ее основоположника – английского антрополога Эдуарда Барнета Тайлора (1832–1917). Ключевым понятием своей версии происхождения религии английский исследователь сделал термин «анима» (от лат. anima, animus – душа, дух), что и дало название его теории в целом. Именно анимизм (веру в наличие души как у человека, так и у неодушевленных предметов) Тайлор считает исходной стадией формирования религии, из которой впоследствии развились остальные, более сложные формы. В своей работе «Первобытная культура» он фиксирует две предпосылки, из которых он исходит при рассмотрении вопроса зарождения религии:

1) религиозные учения и обряды рассматриваются как части религиозных систем, порожденных исключительно человеческим сознанием, без вмешательства сверхъестественных сил, – рациональная постановка вопроса о религии;

2) разбору подвергаются сходства и различия традиционных религий с религиями цивилизованных обществ – компаративистский (сравнительный) анализ религии.

Исходя из этих основополагающих пунктов и подробно проанализировав обильный материал, представленный мифами народов Азии, Европы, Африки и Америки, Тайлор приходит к выводу, что первобытный человек стремился рационально объяснить те феномены, с которыми он сталкивается в своей повседневной жизни, в первую очередь смерть и сон. Наблюдение сновидений без соответствующего перемещения тела в пространстве привело человека к предположению о том, что наряду с физической оболочкой существует и оболочка духовная – душа, которая связана со своим материальным носителем не слишком прочными узами. По крайней мере, она может отрываться от тела – либо временно (во время сновидений), либо навсегда (окончательное отделение души от тела и является смертью).

Первичная стадия анимизма – представление людей о наличии души. На вторичной стадии происходит распространение этого представления также на явления природы и неодушевленные предметы. Согласно Тайлору первобытный человек, убедившись в наличии у себя духовной основы, не задумываясь, перенес это наблюдение на окружающий мир, воспринимая окружающие предметы как наделенные душой. Кроме того, возможность отделения (пусть даже временного) души от тела привела первобытного человека к появлению идеи о душах, не обладающих телом и представляющих собой, в конечном счете, духов. Именно переход от идеи индивидуальной души к идее наличия сверхъестественных существ, бестелесных по сути, Тайлор и объявляет условием зарождения религиозного сознания.

Анимистическая концепция Э.Б. Тайлора, несомненно, явилась шагом вперед в решении вопроса о примитивных формах религии, что, к сожалению, не избавило ее от существенных изъянов. Основным ее недостатком стал необоснованный перенос эволюционных представлений об этапах становления религии от простейшей формы к более сложной на психологию первобытного человека. Согласно анимистической концепции, у первобытного человека возникла идея о существовании души, которая путем долгой эволюции смогла стать идеей бога. Однако это положение плохо согласуется с изучением современных народов, находящихся на примитивной стадии развития, у которых присутствует идея бога, в то время как понятие души находится в зачаточном состоянии. Косвенно это положение подтверждается и самим Тайлором, который для доказательства своей теории использует мифологические сюжеты, относящиеся к достаточно развитым религиозным системам, – древнеегипетской и скандинавской.

 

Британский филолог Эндрю Лэнг (1844–1912) стал одним из тех немногих людей, которые, не удовольствовавшись господствовавшей в то время анимистической концепцией зарождения религии, попытались найти другое объяснение для существующего многообразия религий и религиозных проявлений. Будучи по своим воззрениям эволюционистом (сторонником последовательного развития религии), Лэнг решительно выступил против утверждения, согласно которому первичной формой религии является убеждение во всеобщей одушевленности мира. Если эта форма является первичной и именно из нее путем долгой эволюции проистекают остальные религиозные проявления, завершающиеся появлением идеи бога, то остается непонятным, каким образом во многих регионах земного шара, непосредственно не связанных друг с другом, существует не просто идея сверхъестественных существ, а идея единого Бога. Свою теорию, отстаивающую наличие в качестве исходной формы религии веру в единого бога, английский ученый назвал теорией прамонотеизма (от лат. mono – единый и греч. theos – бог).

Веру в наличие единого бога можно объяснить рациональным заключением первобытного человека, согласно которому окружающий мир, не являясь продуктом человеческих трудов, создан сверхъестественным существом. Уверенность анимизма в том, что душа (дух) стала прообразом бога, Лэнг опровергает с помощью фактов из мифологии примитивных народов Океании, свидетельствующих, что бог воспринимается не как дух, а как реально живущее человекоподобное существо. Исходя из этого ученый делает вывод, что вера в бога «в ходе своего развития не нуждалось ни в каких размышлениях о снах и призраках». Воспринятая из существования снов и смерти уверенность в существовании бестелесной души имеет принципиально иное происхождение, нежели вера в единого бога, которая наличествует в незамутненном сознании первобытного человека, но затем подвергается искажениям со стороны анимистических представлений. Только анализ мифов и эпических литературных произведений («Илиады», «Одиссеи», «Махабхараты» и т. д.) позволяет очистить религию от позднейших наслоений, фигур различных богов и духов и вернуться к ее исходному состоянию. Интересно, что Лэнг, основываясь на своей концепции, положительно оценивал роль христианства, которое, по его мнению, восстанавливает утраченное религиозное единство, соединяя в себе различающиеся традиции интеллектуальной религии эпохи эллинизма и мессианского иудаизма.

В XX в. идея прамонотеизма нашла отклик в трудах тех представителей католической церкви, которые пытались путем использования новейших научных данных подкрепить библейскую идею о «первоначальном откровении». Активным продолжателем теории прамонотеизма стал австрийский священник и исследователь примитивной религии Вильгельм Шмидт (1868–1954), посвятивший обоснованию этой идеи 12 томов своего труда «Происхождение идеи бога» (1912–1955). Отталкиваясь от данных антропологических исследований, Шмидт утверждал, что наиболее примитивными являются народы, у которых отсутствует земледелие и скотоводство. К таким народам он причислял пигмеев Африки, аборигенов Австралии, обитателей Андаманских островов и жителей Крайнего Севера – эскимосов. Несмотря на то что исследователям не удалось зафиксировать у этих племен наличия каких-либо анимистских, тотемистских или фетишистских верований, вера в единого бога оказывается присуща этим малочисленным народам, что подтверждает наличие в их развитии прамонотеистической стадии, которая оказалась преодолена в дальнейшем остальными народами.

Слабым местом сторонников теории прамонотеизма явилось неоправданное применение самого термина «монотеизм», который в строгом смысле означает отрицание политеизма, в то время как Лэнгом и Шмидтом он отождествлялся с идеей Высшего существа (не обязательно бога), предшествовавшей политеизму или существовавшей параллельно с верой в наличие многих богов и духов. Упадок прамонотеистической концепции был связан с кризисом самой теории эволюционизма, стремившейся выстроить последовательную цепочку сменяющих друг друга форм религии, которая оказалась подвергнута критике за произвольность своих построений и невозможность подтвердить смену этих форм с помощью антропологических или археологических данных.

 

Недовольство безраздельным господством анимистической концепции Э.Б. Тайлора привело к возникновению концепции преанимистической. Сам термин «преанимизм» был введен в научный оборот в 1899 г. английским исследователем примитивных народов Робертом Мареттом (1866–1943). В последствии к подобной точке зрения примкнули еще несколько религиоведов и антропологов, самым знаменитым из которых, безусловно, был английский антрополог Джеймс Фрэзер (1854–1941). При этом нельзя считать преанимизм единой теорией, поскольку каждый из исследователей, считавших свою позицию преанимистической, отстаивал собственные взгляды, а объединяла их лишь уверенность в том, что сформулированная Тайлором анимистическая стадия формирования религии не является исходной, поскольку ей предшествовали другие, более примитивные формы.

Так, Р. Маретт, не отрицая значимости веры в духов, считал, что сама потребность в рациональном объяснении мира не является первичной, поскольку не идеи выражаются в соответствующих действиях и ритуалах, а действия порождают идеи. Религия рождается как эмоциональный отклик на происходящее в природном или социальном мире, выражаемый изначально с помощью психомоторных действий – ритуальных движений или танцев. Идейная составляющая религии возникает лишь в тот момент, когда насущной становится необходимость объяснения совершаемых действий и поступков. Именно тогда «задним числом» формулируется идея духов, для успокаивания которых необходимо совершать определенные обряды. Первобытный человек, по Маретту, действовал сначала телом, а уже потом разумом: телодвижения предшествовали рациональному объяснению, а ритуал предшествовал возникновению собственно религиозных идей. Человек в своей деятельности сталкивается с какими-то предметами или явлениями, которые на бессознательном уровне могут вызывать проявления различных эмоций – страха, удивления, ненависти или, наоборот, привязанности и любви. Чувства, испытываемые при столкновении с этими предметами, представитель первобытного общества переносит на сами предметы, наделяя их сверхъестественными свойствами и делая их объектами поклонения.

На первичной стадии своего существования религия не может быть отделена от магии, с которой она впоследствии порывает и начинает преследовать (например, знаменитые гонения на ведьм, устраиваемые церковью на протяжении Средних веков). Возникновение магии, по Маретту, также имеет эмоциональное объяснение, которое заключается в стремлении человека справиться с охватывающими его эмоциями путем переноса этих эмоций на безличный предмет, который становится «заменителем» реального объекта эмоциональной привязанности. Вера в то, что символическое воздействие на предмет способно привести к реальным последствиям, делает магию значимой как для первобытного, так и для современного человека (любовные эликсиры, приговоры, заклятья и т. д.).

Другое объяснение происхождения магических явлений было предложено Дж. Фрэзером, который именно магию считал наиболее примитивной формой религии, предшествующей возникновению достаточно рациональных анимистических воззрений. Будучи блестящим исследователем и чрезвычайно трудолюбивым человеком, этот английский антрополог получил всемирную известность благодаря работе «Золотая ветвь» (1911–1915), которая до сих пор считается одним из классических трудов по истории религии.

Фрэзер объяснял возникновение магии практическими потребностями первобытных человеческих сообществ, поскольку люди зависели от окружающей среды и пытались найти способы воздействия на нее с целью улучшения своего положения. Если современный человек строит свои действия по отношению к природе на основании определенных законов (например, способен констатировать, что появление тучи служит первым симптомом приближения дождя, но осознает свою невозможность повлиять на этот процесс), то первобытный человек такой возможности были лишен. Он строил свои догадки на основании поверхностных сравнений и аналогий, сущность которых может быть выражена в двух законах – законе контакта и законе подобия. Закон контакта заключается в вере в то, что два предмета, побывавшие в контакте друг с другом, неким образом продолжают воздействовать друг на друга, даже находясь на определенном расстоянии. Например, достаточно наступить на след, оставленный врагом, чтобы причинить ему вред. Закон подобия основан на вере в то, что предметы, схожие по своим внешним характеристикам, находятся в невидимой связи между собой. Например, воздействуя на фотографию человека или на сделанную по его подобию куклу, можно влиять на самого человека.

Примитивная магия, которая вначале была одноразовой и не подчинялась каким-либо канонам, постепенно превращается в особый вид деятельности, закрепленный за знахарем или колдуном. Но, отрываясь от конкретных случаев применения, магическая практика лишается тем самым своей очевидности, требуя рационального объяснения, что и порождает религию. Фрэзер приводит следующий пример. В примитивных обществах на поле часто оставляли сноп пшеницы в магических целях, чтобы обеспечить плодородие на следующий год. В рамках религии этому поступку было дано следующее объяснение: сноп представляет собой жертвоприношение божеству плодородия.

Слабым местом теории как Дж. Фрэзера, так и других представителей преанимистических теорий является недостаточная аргументация перехода от стадии магии к стадии религии, ведь даже в приведенном примере речь идет о переосмыслении в рамках религии магической практики, а не о трансформации магии в религиозные убеждения. Не менее важным доводом для осторожного отношения к преанимистическои концепции выступает наличие исторических фактов, свидетельствующих о том, что религия не сменяет магию, а сосуществует с ней. Это ставит под сомнение исходную предпосылку данной теории, заключающуюся в последовательной смене стадий.

 

Психоанализ, ставший одной из ключевых теорий в гуманитарных науках в XX в., сумел проявить себя и в исследовании религии, предложив крайне оригинальную трактовку ее возникновения. Основатель психоаналитического метода Зигмунд Фрейд (1856–1938) был практикующим врачом-психиатром, поэтому его концепция выросла из наблюдений за больными и переноса опыта излечения отдельных нервных и психических заболевания на широкий круг проблем, одной из которых и стала проблема возникновения религии, которая разбирается им в работе «Тотем и табу» (1913).

В основе религии, по мнению Фрейда, лежит чувство вины. В своей врачебной практике австрийский психиатр часто сталкивался с чувством затаенной вражды, которое испытывает сын по отношению к своему отцу. Причиной этого являлась подавленная любовь к матери, которая и выливалась в ненависть по отношению к тому, кто обладал преимущественным правом на сексуальные отношения с нею. Вместе с тем отец служил образцом подражания для ребенка, поэтому ненависть, не находящая выхода, загонялась внутрь и служила источником постоянного психического напряжения. Этот комплекс Фрейд назвал Эдиповым, воспользовавшись сюжетом известного античного мифа, согласно которому Эдип стал фиванским царем, убив своего отца и женившись на собственной матери. Выдвинув предположение, что онтогенез (процесс индивидуального развития) совпадает с филогенезом (процессом постепенного развития общества), Фрейд сделал вывод, что Эдипов комплекс, существующий у ребенка, неким образом повторяет реально развитие событий, произошедшее в начале появления общества.

На первобытной стадии существования человечества возникла ситуация, когда вождь орды присвоил себе преимущественное право на всех женщин орды, за что был убит своими сыновьями, впоследствии раскаявшимися в своем поступке и объявившими табу на убийство и инцест (кровосмесительство). Убитый отец стал тотемным зверем, на поедание которого был введен запрет, а периодическое нарушение этого запрета во время ритуальных празднеств служило источником периодического же воспоминания о тяжести совершенного преступления. Подобное воспоминание о фигуре убитого отца послужило в дальнейшем основанием для появления фигуры Бога, т. е. стало источником не просто формирования примитивных форм тотемизма, но и развитых религиозных форм.

Ученик Фрейда, Карл Густав Юнг (1875–1961), во многом переосмыслил взгляды своего учителя, отказавшись от излишней сосредоточенности на проблемах формирования сексуальности и сделав акцент на наличие неких сюжетов, универсальных для всех типов культур и передающихся на бессознательном уровне. Эти сюжеты, лежащие в основе любой религии, Юнг назвал архетипами. В своих работах он попытался не только теоретически обосновать наличие подобных архетипов в разные эпохи и в разных типах культуры, но и обратился к конкретным мифам с целью их сравнения и выявления общих символов. Например, символику круга можно наблюдать в самых различных религиозных традициях: круг как идеальная форма – в пифагореизме, мандала (т. е. символическое отображение мироздания в виде круга) – в буддизме и т. д. В одной из своих работ («Божественный ребенок») Юнг анализирует мифы о «божественном младенце», которые присутствуют практически в каждой развитой мифологии. Например, Персей – в древнегреческой мифологии, Иисус – в христианской традиции, аналогичные ближневосточные и индийские мифы. Разумеется, в случае такого разброса сюжетов сложно оказывается предположить, что все эти мифы являются заимствованиями из одного источника, поэтому признание их архетипически присутствующими в подсознании человека позволяет избежать бесполезных поисков источника заимствования.

Оригинальность психоаналитической концепции религии вызвала немало критики с разных сторон. Больше всего споров вызвала идея Фрейда об отождествлении индивидуального человеческого развития с прогрессом общества, поскольку это тождество вряд ли возможно достоверно подтвердить с помощью археологических или антропологических данных, а без учета этого вся концепция порождения Эдипова комплекса рассыпается в прах. Непонятным в рамках фрейдистской концепции остается и механизм передачи информации на подсознательном уровне, поскольку Фрейд и Юнг неоднократно подчеркивают, что религиозная символика порождается человеческим подсознанием, которое уже содержит в себе весь набор символов (или комплексов). Более частным упреком Фрейду выглядит его интерпретация мифа об Эдипе, которая кажется натянутой и не согласуется с остальным комплексом древнегреческих мифов, в которых неоднократно присутствующие сюжеты отцеубийства и инцеста практически не перекликаются между собой.

 

Французский социолог Эмиль Дюркгейм (1858–1917) стал одним из самых знаменитых исследователей религии в XX в., а его работа «Элементарные формы религиозной жизни» (1912) до сих пор является классическим трудом по истории религии, хотя отдельные положения из этой книги уже устарели, а некоторые являются чересчур спорными для того, чтобы их безоговорочно принимать. Так или иначе, но именно вокруг Дюркгейма сложилась целая школа сторонников социологического подхода к религии. Некоторые из ее представителей, такие как Л. Леви-Брюль, М. Мосс, своими работами вошли в историю религиоведческой мысли.

Исходным пунктом рассуждений Дюркгейма выступает тезис о социальном характере религии, который и предопределил специфику его исследования. В отличие от своих предшественников – сторонников эволюционной теории развития религии – французский ученый, хотя и пытался уловить хронологическую взаимосвязь между различными формами религиозности, но ставил перед собой совершенно иную задачу. «Не существует четкого мгновения, когда начала существовать религия, и речь не идет об обнаружении хитроумного способа, позволяющего мысленно перенестись в него... Мы ставим перед собой совсем иную задачу. Мы хотели бы найти средство выявления постоянно действующих причин, от которых зависят наиболее существенные формы религиозного мышления и религиозной практики».

Иначе говоря, Дюркгейм пытается определить те социальные условия, которые и создают своеобразие религиозных форм, определяют значение религии для общества в целом или отдельных социальных групп. Священное как основное понятие религии может использоваться в широком значении как набор предписаний, имеющий обязательный характер для всех членов определенной социальной группы. Нетрудно заметить, что под такое определение священного подпадают и принятые в обществе законы, нарушение которых также жестоко преследуется именно потому, что разрушает целостность общества, подвергая угрозе незыблемые ценности, на которых это общество держится. Вывод Дюркгейма состоит в том, что религиозность служит обязательным атрибутом общественного устройства, проявляется ли она в виде официальной религии или прячется под видом принятых в данном сообществе норм и правил поведения. Основной функцией религии, по его мнению, является обеспечение социальной интеграции, т. е. сплоченности общества, что и служит основной причиной возникновения религии в ее самой примитивной форме – тотемизме.

Тотемизм представляет собой ассоциативное отождествление какого-либо животного или растения с социальным коллективом, в роли которого обыкновенно выступает клан. Именно наличием клановой системы объясняет Дюркгейм свой выбор австралийских сообществ собирателей и охотников в качестве наиболее примитивных форм существования религии. Как для социолога для него основным критерием выбора объекта исследования является простота социальной организации, которой должна соответствовать форма религиозности. Таким образом, он приходит к выводу, который впоследствии был опровергнут сравнительным анализом примитивных обществ: тотемизм соответствует клановой системе, а клановая система соответствует тотемизму.

Тотем служит своеобразным символом клана, в обожествлении которого все члены этого клана чувствуют свою принадлежность к одной социальной группе, отличающейся от остальных групп, имеющих свои тотемы. Кроме того, тотем не является абстрактным понятием, а находит свое материальное воплощение в символическом изображении священного животного, представляющем собой деревянную фигурку, называемую аборигенами Австралии «чуринга». Во время выполнения коллективных обрядов вокруг изображения тотема достигается духовное единение социального коллектива. Именно из тотема вырастает фигура бога, поскольку каждый бог был когда-то тотемом конкретного клана. Пантеон богов в политеизме явился формой объединения тотемов различных кланов, принадлежащих к одному племени; способом подчеркнуть уникальность каждого клана, но вместе с тем их всеобщее происхождение и принадлежность к более крупному социальному объединению. Абстрактное мышление, развивающееся на позднейших стадиях развития человечества, формирует из отдельных тотемов понятие бога, который уже не привязывается к конкретному клану, а служит источником интеграции общества в целом.

Слабой стороной социологической концепции Дюркгейма явилась недостаточная привязка его теории к фактам, касающимся примитивных обществ, поскольку сам термин «тотем», воспринятый из языка североамериканских индейцев и использованный для анализа сообществ австралийских аборигенов, утерял во время этого переноса свое конкретное содержание и стал чересчур расплывчатым. Но даже в этом, чрезвычайно широком понимании тотемизм не удалось зафиксировать во многих примитивных обществах, а там, где он существовал, не обязательно выступал атрибутом клановой организации общества, на чем усиленно настаивал Дюркгейм. Сделав гигантский шаг вперед в соотнесении типа социальной организации с религиозными представлениями, он не смог в полной мере использовать сравнительный метод для выявления специфических форм этой связи. По словам английского антрополога Э. Эванс-Причарда, в лучшем случае Дюркгейма можно причислить к философам, а не к ученым, занимающимся исследованием религии.

 

Если в социологическом подходе подчеркивалась социальная природа религии, то ее критики попытались вычленить истоки веры в бога в специфике самого человеческого мышления и способов восприятия мира. Такой подход получил название феноменологического (от греч. phenomenon – явление). Его основоположником стал немецкий теолог Рудольф Отто (1869–1937). В своей книге «Das Heilige» (1917) он высказал необходимость исследования религии вне исторического контекста, с учетом только психологических механизмов, которые преобразуют непосредственное восприятие мира в религиозное переживание.

Согласно Р. Отто, природная эмоциональность человека проявляется в том, что при встрече с каким-то необычным явлением, он начинает испытывать специфические чувства, двойственные по своей природе и являющиеся исходным пунктом в формировании религиозной веры. Двойственность этих чувств проявляется в том, что в зависимости от эмоционального состояния самого человека он способен воспринимать сакральное как в негативном, так и в позитивном аспекте. Негативный аспект заключается в восприятии сакрального как чего-то ужасного и величественного, следствием чего является возникновение у человека чувства собственной ничтожности, подчиненности своей жизни божественному провидению. Позитивный аспект состоит в подчеркивании в процессе восприятия красоты и великолепия сакрального, что порождает у наблюдателя чувство божественной милости и любви. Специфика феноменологического подхода у Отто заключалась в исследовании психологических механизмов, способствовавших зарождению религии, но антиисторичная постановка вопроса в его работах не позволяла выявить исторические условия возникновения и трансформации различных форм и проявлений религиозности.

Соединение феноменологического подхода с попыткой рассмотрения религии с исторической точки зрения было проделано в работах знаменитого румынского религиоведа и антрополога Мирчи Элиаде (1907–1986). Специфика восприятия вкупе с психологической характеристикой самого наблюдателя, по мысли Элиаде, уже является достаточным условием для возниьшовения индивидуальной веры, но эта вера превращается в веру всеобщую в момент передачи наблюдателем своего религиозного опыта другим людям. То, каьсие слова он выбирает для описания своих чувств и эмоций, на каком аспекте сакрального он делает вольный или невольный акцент в своем повествовании, – все это накладывает отпечаток на формы религиозности, доминирующие в конкретных обществах и в конкретные исторические эпохи. Немаловажно и то, что выбор объектов, служащих источником религиозного опыта, не является исключительным достоянием самого человека. Например, созерцание грозы может вызвать религиозные переживания лиьпь у человека, принадлежащего к социальной группе или племени, где грозе придается особое значение. К сожалению, выход на проблему культурной обусловленности религиозных проявлений остался Элиаде неразработанным.

В книге «Священное и мирское» Элиаде прослеживает, как реализуется фундаментальное противоречие между сакральной и обыденной сферами жизни в различных религиозных традициях. Сама оппозиция «священное – мирское» встречается уже у Э. Дюркгейма, но у него она играет роль теоретической конструкции, и ее наличие в примитивных обществах практически не обозначается. Элиаде показывает, что разделение жизни на сакральное и мирское существовало как в пространственном, так и во временном аспекте. Священным в примитивном обществе являлся центр, который был олицетворением устойчивости порядка среди окружающего хаоса. По мере удаления от центра степень святости ослабевала и усиливалась роль повседневного, обыденного, которое именно в силу своей удаленности от святости служило источником опасности и постоянной угрозы. Во временном аспекте неоднородность мира проявлялась в разделении на праздники, которые имели ритуальное значение и возвращали человека к моменту создания мира, требуя от него проведения поддерживающих обрядов, и будни, лиьпенные какой-либо связи со сверхъестественным, истинным миром.

Феноменологический подход к проблеме возникновения религии позволил отказаться от эволюционизма, господствующего в религиоведческой мысли на протяжении всего XIX в., и предложить свой вариант условий, на которых возможно возникновение религии. Признание общности религиозного опыта, вне зависимости от времени и места его переживания, позволило уловить универсальную психологическую основу, на которой базируется религия. Однако отсутствие внимания к способам осмысления этого опыта в различных традициях существенно сузило возможность применения данного подхода к исследованию истории религии.

 

Последним из числа основных подходов к исследованию религии сформировался структуралистский подход, принципы которого были сформулированы в 1940-х гг. в трудах французских антропологов Клода Леви-Стросса (1908–1990) иЖоржа Дюмезиля (1898–1986). Ключевым понятием структуралистского подхода является понятие структуры. Так, Леви-Стросс видел во всех сферах человеческой жизни – от языка до систем родства – господство одинаковых принципов структурирования, которые остаются неизменными и строятся на оппозиции «сырое – вареное», «живое – мертвое», «старое – новое», «верх – низ» и т. д. (т. е. бинарной системе). Подобная структура может не осознаваться самим человеком, поэтому необходим беспристрастный взгляд исследователя, способного вычленить в запутанной картине социальной жизни базовые связи.

Такой же подход лежит в основе структуралистского исследования мифов: каждый миф или отдельный вариант мифа не рассматривается как уникальное произведение; объектом рассмотрения служат все варианты мифов, образующие некое целое. Именно в комплексе различных интерпретаций мифа можно вычленять базовые противоположности, которые проявляются в любом из вариантов, вне зависимости от того, насколько от первоначального варианта он отстоит. При этом выстраиваемая структура не является исходным, наиболее древним вариантом мифа, а представляет собой лишь модель мифа, исходя из которой можно рассматривать вновь обнаруживаемые интерпретации. Например, К. Леви-Стросс анализирует миф об Эдипе, вычленяя за внешней последовательностью событий (которые уже послужили когда-то объектом исследования для 3. Фрейда) внутреннюю структуру, проявляющуюся в противостоянии друг другу представлений о рождении человека из земли (появление вооруженных воинов из посеянных на поле зубов дракона) и его появлении от брака мужчины с женщиной (судьба Лая). С этой точки зрения версия Фрейда является всего лишь новым вариантом исходного мифа, демонстрирующим точно такую же структуру и поэтому повергаемым анализу наравне с античными аналогами.

Подобный подход, хотя и позволяет избежать умозрительных и сугубо теоретических попыток реконструкции изначального мифа, но одновременно лишает исследование мифов какой-либо соотнесенности с реальной историей: если все варианты мифа равнозначны, то нет никакой разницы между тем из них, который возник ранее, и тем, который является плодом индивидуального художественного творчества. Кроме того, само положение Леви-Стросса о наличии в мифах исходных бинарных оппозиций не означает, что может быть выделена только одна подобная оппозиция. В любом мифе можно найти сразу несколько противостоящих друг другу элементов, поэтому поиск тех из них, которые оказываются наиболее соответствующими структуре мифа, оказывается предоставленным фантазии исследователя.

Ж. Дюмезиль использовал структуралистскую схему наряду со сравнительным методом исследования для своей реконструкции социальной структуры и религиозных воззрений праиндоевропейцев. В своей работе он исходит из предположения о том, что индоевропейскому обществу изначально была свойственна жесткая социальная структура, обусловленная основными потребностями примитивного общества: жречество, воины и крестьяне. Каждая из этих социальных групп обладала собственной функцией: жрецы – функцией упорядочивания космоса путем выполнения соответствующих обрядов; воины – функцией защиты собственной социальной группы и агрессии по отношению к остальным; крестьяне – функцией обеспечения материальных условий жизни. Небесная иерархия, согласно Дюмезилю, четко соответствует этой социальной структуре: в иранской, индийской и скандинавской мифологии присутствуют «тройки» богов, ответственные за покровительство перечисленным социальным группам. Язвимой стороной концепции Дюмезиля являются многочисленные натяжки, к которым ему приходится прибегать для выдерживания троичной структуры в религиозных пантеонах, а также отсутствие археологических данных, способных подкрепить само предположение о существовании трех социальных групп.