Постройка театра «Глобус»

Когда Джеймз Бербедж и его компаньон задумали построить первое постоянное помещение для спектаклей, они арендовали для этой цели участок земли сроком на двадцать лет. В 1596 году срок аренды истек, и владелец участка отказался продлить договор. Тогда Джеймз Бербедж решил приобрести новое театральное помещение. Он купил пустовавшее здание монастыря Блекфрайерс, до этого используемое для представлений труппы мальчиков-актеров.

Он уже начал перестройку помещения, но окрестные жители узнали об этом и стали чинить всяческие препятствия, так как считали, что соседство театра наводнит район всяким сбродом. Джеймзу Бербеджу не удалось осуществить своего замысла. Работу пришлось прекратить. Вскоре после этого старый актер умер, оставив главным наследником старшего сына. Катберта Бербеджа.

Тщетно пытался Катберт добиться от владельца земли на которой стоял «Театр», продления аренды. Тот упорствовал в желании изгнать актеров. Более того, Катберту стало ясно, что, как только наступят срок, владелец участка снесет всю театральную постройку. Тогда Катберт раздобыл участок на южном берегу Темзы, где находились арены для травли медведей и петушиных боев. В один прекрасный день все здание «Театра» было разобрано, и доски, балки и весь прочий строительный материал перевезли на другую площадку, где подрядчик-строитель возвел новое театральное здание, которому было дано название «Глобус». Это произошло летом 1599 года.

Не может быть никакого сомнения в том, что Шекспир вместе со всей труппой лорда-камергера принимал близко к сердцу всю эту историю. Ведь от судьбы «Театра» зависело дальнейшее существовавшие труппы в Лондоне.

Разборка старого здания и постройка нового потребовали больших средств. Надо было оплатить рабочих, подрядчика-строителя, внести арендную плату за новый земельный участок. Одним словом, расходов было столько, что Катберт Бербедж не мог бы покрыть их своими средствами. Тогда был организован своего рода синдикат. Все актеры-пайщики труппы, имевшие сбережения, внесли деньги на строительство нового здания и на аренду земли под постройку. В числе их был Шекспир. Таким образом, он стал не только пайщиком труппы, но также совладельцем помещения, в котором играла труппа, и, наконец, арендатором той земли, на которой построили новый театр.

Пока строился «Глобус», надо было продолжать работу. «Слуги лорда-камергера» сняли в аренду находившееся по соседству с их старым «Театром» здание «Куртины» и давали здесь спектакли. В «Куртине» в сезон 1598/99 года были поставлены комедия Шекспира «Много шума из ничего» и историческая пьеса «Генрих V».

Репертуар труппы состоял из старых пьес и новых, которые писал для нее Шекспир, но он не монополизировал эту работу. Шекспир охотно привлекал способных писателей для сотрудничества в его театре. Кроме того, «слугам лорда-камергера» пьесы поставляли Томас Хейвуд, Томас Деккер и другие драматурги.

Однажды в театре появился новичок, принесший пьесу. То был Бен Джонсон, не поладивший со «слугами лорда-адмирала». Но и у «слуг лорда-камергера» он был встречен довольно холодно. В отсутствие Шекспира кто-то из них посмотрел пьесу, и она ему не понравилась, и ее уже решили вернуть автору. Но тут пьеса попала в руки Шекспира, и он счел ее вполне пригодной к постановке. Это была пьеса «Каждый в своем нраве», которую «слуги лорда-камергера» поставили в 1598 году. Одну из ролей играл Шекспир. К сожалению, мы не знаем какую.

С этого началось знакомство Шекспира и Бена Джонсона. Впрочем, Бен вскоре рассорился со «слугами лорда-камергера» и оказался в другой труппе.

Новое помещение строили быстро. Сезон 1599/1600 года «слуги лорда-камергера» уже играли в своем новом театре, который они построили для себя на правом берегу Темзы, неподалеку от «Розы» Хенсло. Это было прямым вызовом «слугам лорда-адмирала» и их финансовому столпу.

От нового театра можно было минут за десять дойти до большого моста через Темзу, а за мостом был Лондон. Публике сюда было ближе добираться, чем до старого «Театра».

Когда здание было готово, надо было придумать для него название. Старое называлось просто «Театр». Хенсло или Аллен придумали для своего театра название «Роза», Лэнгли для своего — «Лебедь». «Слуг лорда-камергера» тривиальные названия вроде этих не привлекали. Театр, построенный ими, был лучшим в Лондоне. Он был и самым большим, по тогдашним понятиям — гигантский театр. Вот и было решено на вывеске изобразить великана. У входа красовалось изображение Геркулеса, который держит на своих плечах земной шар. Именно земной шар, а не Геркулес, стал символом театра. Английское название «The Globe» было переведено у нас как «Глобус», что не совсем точно, особенно принимая во внимание, что глобусом называется школьное пособие по географии. Английское «Globe» — это и глобус и земной шар. Актеры имели в виду именно то, что в своем театре они показывают все интересное, что происходит на земле. Недаром изображение Геркулеса с его ношей они сопроводили латинским изречением: «Totus mundus agit histrio-nem» — «Весь мир лицедействует». Все это наверняка придумал Шекспир.

 

Входят Бен Джонсон и другие

Театры постоянно испытывали нужду в новых пьесах. «Слугам лорда-камергера» повезло: у них был свой драматург, который так умел подновлять старые пьесы, что они становились совершенно новыми произведениями, привлекавшими интерес публики. «Слугам лорда-адмирала» после того, как не стало Марло, Грина, Кида, Пиля, приходилось проявлять большую энергию, чтобы пополнять репертуар. Так как спрос на пьесы возрастал, то естественно, что нашлись люди, стремившиеся удовлетворить этот спрос.

Одним из них был Джордж Чапмен. Он был старше Шекспира на пять лет и имел перед ним преимущество университетского образования. Знаток древней поэзии, Чапмен сначала хотел посвятить себя ученым занятиям и поэзии. Когда стихотворство вошло в моду и Шекспир блеснул своими поэмами, Чапмен тоже принял участие в поэтических турнирах. В тот год, когда появилась «Лукреция» Шекспира, он напечатал поэму «Ночная тень» (1594). Как уже было сказано, возможно, именно Чапмен был тем удачливым соперником, чьему успеху завидовал Шекспир в своих сонетах.

Вероятно, Чапмен следил за тем, как Шекспир, прекратив писать поэмы для аристократов, стал писать стихотворные драмы для общедоступного театра. Он решил пойти по его следам. У «слуг лорда-камергера» уже был свой постоянный драматург, к тому же, если догадки о соперничестве Чапмена и Шекспира верны, то естественно, что Чапмен пошел к Хенсло. В 1596 году «слуги лорда-адмирала» поставили его пьесу «Слепой нищий из Александрии». После этого Чапмен становится одним из приметных драматургов. Хотя он и вкладывает много сил в работу для театра, его главный интерес в другом. Чапмен взялся за труднейшую задачу — перевести на английский язык «Илиаду» Гомера. В этом труде он находит возможность наилучшим образом сочетать любовь к античным классикам с любовью к поэзии. Он надеется, что этот перевод завоюет ему вечную славу в английской поэзии. Мы еще встретимся с Чапменом, а сейчас обратимся к другому новому лицу в театре.

В октябре 1596 года Филипп Хенсло купил рукопись пьесы у актера Томаса Хейвуда. Названия он, к сожалению, не записал. Хейвуду было в это время лет двадцать пять — двадцать шесть.

Еще раз приходится с благодарностью сказать о педантизме Хенсло, который все записывал в свои книги. «Для памяти, — пишет Хенсло и на этот раз даже щеголяет латынью; приведенные нами слова, в подлиннике записаны так: „memorandum“. - 25 марта сего 1598 года Томас Хейвуд пришел и нанялся ко мне на постоянную службу на два года и будет получать по два пенса согласно статуту Уинчестера, начиная с вышеобозначенного дня, и обязуется не выступать в Лондоне до истечения этих двух Лет нигде, кроме этого дома, а если он выступит, то за эти два пенса уплатит неустойку в сорок фунтов».

Нужда вынудила Хейвуда пойти в кабалу к Хенсло за два пенса в день. Их было достаточно для пропитания. Но ему нужно было больше. Работая актером, он продолжал писать пьесы — в одиночку и в соавторстве с другими драматургами. Когда ему было за шестьдесят лет, он в предисловии к своей трагикомедии «Английский путешественник» (1633) писал, что эта пьеса — «одна из 220, в которых я приложил мою руку полностью или хотя бы большой палец». Нам остается поверить ему, признав, что числом он превзошел даже Шекспира. В течение примерно сорока лет он в среднем выпускал в год до пяти пьес, написанных единолично или в соавторстве с другими. Лишь немногим больше десятка из них сохранилось. Пропажа большинства его пьес, вероятно, не такая большая потеря, как исчезновение начатого им в 1614 году сочинения «Биографии всех английских поэтов». Насколько известно, он не завершил этой книги. Там не могло не быть главы о Шекспире, с которым Хейвуд был знаком. Мы многого лишились с утерей этого сочинения.

Хейвуд недолго проработал у Хенсло — всего два-три года. После этого он ушел, и его место занял Томас Деккер, который был примерно одних лет с Хейвудом. В 1598 году, когда его имя впервые встречается в записях Хенсло, ему было двадцать восемь лет. Он, видимо, постоянно нуждался в деньгах и брал авансы у Хенсло. Писал он с такой же быстротой, как Хейвуд. За первые пять лет он написал около десятка пьес для «слуг лорда-адмирала», штук — пять для. «слуг лорда Вустера» и, пользуясь выражением Хейвуда, приложил большой палец еще к тридцати пьесам, написанным в соавторстве с другими писателями. Самые лучшие из его сохранившихся пьес — «Праздник башмачника» (1599) и «Добродетельная шлюха» (1604).

28 сентября 1599 года Хенсло заплатил сорок шиллингов за пьесу «мистеру Макстону, новому поэту». Поэт был действительно новый и молодой: ему исполнилось двадцать четыре года. Не удивительно, что Хенсло даже не расслышал толком его фамилию, которая была Марстон, Джон Марстон начал как поэт-сатирик, а затем направил свой язвительный ум на сочинение комедий.

Мы не станем рассказывать о других авторах, выступивших на драматургическом поприще в конце 1590-х годов, за исключением еще одного, которому суждено было занять одно из первых мест в английской драме апохи Возрождения. Это Бенджамин (сокращенно — Бен) Джонсон.

Бен Джонсон родился в 1573 году. Его воспитал отчим, каменщик по профессии. Он учился в Уэстминстерской школе, где преподавал один из лучших знатоков древнегреческого и латыни — Уильям Кемден. Смолоду Бен много занимался древними языками и стал большим знатоком античности. Бена не влекла профессия отчима, и он предпочел полную приключений солдатскую службу. Англия помогала в то время Нидерландам в их борьбе с Испанией за независимость. В этой военной кампании и участвовал будущий драматург. Во время передышки в военных действиях забияка Бен объявил, что вызывает на поединок любого из солдат армии противника. Дуэль состоялась на глазах у двух лагерей и закончилась победой Джонсона. Война ему тоже наскучила, и около 1597 года он опять появился в Лондоне. Бен стал актером в труппе «слуг лорда Пембрука», игравшей в театре «Лебедь».

Здесь он встретился с писателем Томасом Нэшем, тем самым, кого Грин за его любовь к сатире назвал «молодым Ювеналом». Как ни странно, двое задир поладили и написали вместе сатирическую комедию «Собачий остров». Что это была за комедия, к сожалению, потомкам осталось неизвестным. Известно лишь то, что она наделала страшно много шума и произвела скандал в столице. Сам лорд-мэр написал петицию в правительство и, ссылаясь на эту пьесу, требовал закрытия всех театров Лондона.

Ходатайство городского головы было удовлетворено. Изданный правительством декрет гласил: «Ее величество, узнав о весьма больших беспорядках, происходящих в общедоступных театрах по причине непотребного содержания пьес, исполняемых на сцене, и из-за скопления дурных людей, дала указание, чтобы в Лондоне, в окрестностях Сити и других общественных местах в течение лета не только не игрались пьесы, но чтобы все здания, возведенные и строящиеся для этой цели, были снесены».

Власти были рассержены не на шутку. Было приказано арестовать виновных в постановке пьесы. Прежде всего, конечно, хотели схватить автора, но он был предусмотрителен и успел скрыться. Тогда решили выместить злобу на остальных актерах. Схватили троих: Бена Джонсона, который играл и участвовал в написании сатиры, а также Габриэла Спенсера и Роберта Шоу.

Нижеследующее правительственное распоряжение показывает, какое серьезное значение придали власти этому происшествию: «По получении информации об исполнявшейся в одном из театров на том берегу Темзы неприличной пьесы, содержащей мятежные и оскорбительные речи, мы приказали арестовать и посадить в тюрьму нескольких актеров, из которых один не только играл, но и сам написал часть вышеозначенной пьесы. Поскольку сочтено целесообразным, чтобы остальные актеры или участники этого дела получили наказание, какого они заслуживают за свое непотребное и бунтовщическое поведение, поручается произвести допрос арестованных актеров, чьи имена известны вам, мистер Топклиф, дабы установить, кто были остальные участники написания сей мятежной пьесы или играли в ней; сколько экземпляров пьесы было роздано и кому, и также выяснить все другие вопросы, которые вы сочтете нужным; им надлежит объяснить, что правдивые признания облегчат их судьбу. Мы просим вас также просмотреть все бумаги, найденные на квартире Нэша, которые курьер Палаты Феррис доставит вам, и сообщить нам о результатах расследования…»

Последствия, однако, не были столь грозными, как можно подумать, знакомясь с документами. Прежде всего театры не были закрыты. В дело вмешались лорд-камергер и лорд-адмирал. Они были не только покровителями театральных трупп, но, что гораздо важнее, членами Тайного совета. Ни один театр не был снесен, хотя представления действительно прекратились на несколько месяцев.

Актеров недолго продержали в тюрьме и выпустили.

Тем временем Хенсло решил воспользоваться переполохом, который произошел в театральных делах. Поскольку труппа «слуг лорда Пембрука», сыгравшая «Собачий остров», распалась (троих посадили, остальных распустили, а кое-кто сам бежал, не дожидаясь дальнейшего предупреждения), Хенсло, нуждавшийся в пополнении игравшей в его театре «Роза» труппы, завербовал лучших исполнителей из числа «слуг лорда Пембрука». Уже вскоре после описанных происшествий в дневнике Хенсло появилась запись: «Одолжено актеру Бенджамину Джонсону сего 28 июля 1597 года наличными четыре фунта стерлингов». Пять месяцев спустя Хенсло записывает: «Бенджамину Джонсону сего 3 декабря 1597 года в счет книги (то есть пьесы. — А. А.), план которой он показал труппе, обещав сделать к ближайшему рождеству, одолжено 20 шиллингов».

Итак, Хенсло авансирует Бена Джонсона, а тот 3 декабря обещает, что к рождеству актеры будут иметь возможность сыграть его пьесу. Значит, он собирался написать ее не более чем за две недели, а они за неделю приготовили бы ее к постановке.

Но Бен Джонсон не прижился в «Розе» и, видимо, не поладил со «слугами лорда-адмирала».

 

Новые пьесы Шекспира на сцене и в печати

Новому театру нужны были новые пьесы. Шекспир энергично принялся за работу. В сезоне 1599/1600 года были, поставлены три его новых произведения: трагедия «Юлий Цезарь», комедии «Как вам это понравится» и «Двенадцатая ночь». О постановке «Юлия Цезаря» сохранилось любопытное свидетельство швейцарского путешественника Томаса Платтера, который как раз в это время гостил в Лондоне. В своем дневнике он записал:

«21 сентября после обеда, около двух часов пополудни, я с моими спутниками перебрался через реку и в театре с соломенной крышей видел трагедию о первом римском императоре Юлии Цезаре, в которой было не меньше пятнадцати актеров, игравших очень хорошо. После окончания пьесы двое актеров, как это у них заведено, в мужских костюмах и двое — в женских платьях очень ладно исполнили танец.

В другой раз, тоже после обеда, я видел другую пьесу, недалеко от нашего жилья, в пригороде, насколько я помню, около Бишопсгейта… (Это было в театре „Куртина“. — А. А.) По окончании прекрасно исполнили как английский, так и ирландский танцы. Таким образом, ежедневно в два часа пополудни в различных местах Лондона играют две, а иногда три пьесы, предназначенные для развлечения народа, и те, кто играет лучше, имеют больше публики».

«Юлий Цезарь» понравился не только иностранцам. Поэт Джон Уивер в поэме «Зерцало мучеников» (1599), явно под впечатлением пьесы Шекспира, передает в стихах (перевожу прозой) две самые яркие сцены трагедии: «Речь Брута убедила многоголовую толпу, что Цезарь страдал властолюбием; но когда Марк Антоний показал его достоинства, порочным предстал сам Брут. Человеческая память такова, что новое заставляет забывать о старом, и одному рассказу верят лишь до тех пор, пока не услышат другой».

Поэту Леонарду Диггзу запомнилось другое: «Я видел, как при появлении Цезаря и когда Брут и Кассий сражались мечами, публика приходила в восторг! Она уходила в полном восхищении».

Исключительно велик был успех комедий, написанных Шекспиром в последние годы XVI века. Да это и не мудрено. По общему признанию мировой критики, «Много шума из ничего», «Как вам это понравится» и «Двенадцатая ночь» вершины комедийного творчества Шекспира.

Поэт Леонард Диггз рассказывал: «Стоит только появиться Беатриче и Бенедикту, как в одно мгновение партер, галереи и ложи заполняются публикой». В наше время происходит то же самое: «Много шума из ничего» одна из самых привлекательных комедий Шекспира.

О комедии «Как вам это понравится» известно то, что в исполнении ее участвовал сам Шекспир. Предание сохранило память о том, что он играл в ней скромную роль старого слуги Адама.

«Двенадцатая ночь», по заверению Лесли Хотсона, была приурочена к приезду итальянского герцога Орсино, которому польстили, назвав его именем одного из героев пьесы. Более вероятно предположить, что приезд этого лица просто подсказал Шекспиру имя персонажа, когда он писал новую комедию.

1599 год был последним годом, когда Шекспир работал с такой продуктивностью, что мог дать своему театру три пьесы. В сезоне 1600/01 года Шекспир дал театру только одну пьесу. Прошу прощения за слово «только». Эта пьеса называется «Гамлет».

В представлениях «Гамлета» Шекспир участвовал в качестве исполнителя роли Призрака. Самого Гамлета играл Ричард Бербедж.

Кроме спектаклей в общедоступном театре, «Гамлет» был сыгран «слугами лорда-камергера» также в Кембридже и Оксфорде, что было большой честью, ибо университеты считали народный театр «вульгарным» зрелищем. Но «Гамлет» получил признание даже у самых строгих ценителей поэзии. Среди них надо назвать первым Габриэла Харви. Вкше приводился его отзыв о поэмах Шекспира. Харви был одним из столпов учености в Кембриджском университете.

В его архиве сохранилась книга, в которой он сделал для себя запись: «Молодые увлекаются „Венерой и Адонисом“ Шекспира, тогда как более разумные предпочитают его „Лукрецию“ и „Гамлета, принца Датского“…»

Харви сделал эту запись, вероятно, в 1601 или 1602 году, вскоре после постановки трагедии Шекспира. Другой отзыв о ней мы находим в послании, сопровождавшем сочинение поэта Антони Сколокера, «Дайфант, или Любовные страсти» (1604). Он писал, что всякое сочинение должно быть доступным и нравиться всем. В этом смысле для него образцами являются пасторальный роман Филиппа Сидни «Аркадия» и Шекспир. Сочинения писателей, пишет Сколокер, «должны доходить до самых вульгарных элементов (vulgar elements, то есть до самых необразованных людей), как трагедии дружественного Шекспира… Клянусь, они должны нравиться всем, как принц Гамлет». Гамлет упоминается также в тексте поэмы Сколокера, где говорится о его безумии.

Самое неожиданное свидетельство популярности великой трагедии Шекспира было обнаружено в судовом журнале корабля «Дракон», плававшего под командой капитана Уильяма Килинга. В 1607–1608 годах он совершил дальние морские экспедиции в сопровождении другого судна, «Гектора», которое вел капитан Уильям Хоукинс. Вот записи из дневника плаваний Килинга:

«1607. Сет. 5. Послал переводчика (по его просьбе) на борт „Гектора“, где он позавтракал, а потом, когда он вернулся к нам, мы дали представление трагедии „Гамлет“.

Сент. 30. Капитан Хоукинс обедал со мной, после чего моя команда сыграла „Ричарда II“.

1608. Март 31. Я пригласил капитана Хоукинса на рыбный обед, после чего на борту моего судна был сыгран „Гамлет“. Я позволяю это ради того, чтобы мои люди не бездельничали, не занимались азартными играми и не дрыхли».

Здесь все ясно и не нуждается в комментариях.

В последние годы XVI века и в начале нового столетия было напечатано еще несколько пьес Шекспира в добавление к тем, которые вышли раньше.

Для того чтобы показать объем шекспировских публикаций в период 1599–1602 годов, упомянем прежде всего переиздания ранее опубликованных пьес. Вторыми изданиями вышли «Ромео и Джульетта» (1599), первая часть «Генриха IV» (1599) и «Тит Андроник» (1600).

В 1600 году был напечатан «Венецианский купец», переизданный еще раз в 1619 году. Появилось также «пиратское» издание «Генриха V», которое выходило потом еще два раза в 1602 и 1619 годах. Одним изданием ограничилась публикация комедии «Много шума из ничего» в 1600 году. В том же году была впервые напечатана ранняя комедия Шекспира «Сон в летнюю ночь», второе издание которой вышло также в 1619 году.

Год, отделяющий два столетия, — 1600 — увидел, таким образом, появление пяти книг Шекспира: четырех новых и одной старой.

В 1602 году вышло в свет «пиратское» издание «Виндзорских насмешниц», отпечатанное потом еще раз в 1619 году.

Теперь мы воспроизведем для читателей два титульных листа одной из самых знаменитых пьес Шекспира:

«Трагическая история Гамлета, принца Датского. Уильяма Шекспира. Как она многократно исполнялась слугами ее величества в городе Лондоне, а также в обоих университетах в Кембридже и Оксфорде и в других местах. Отпечатано в Лондоне для Н. Л. и Джона Трандела. 1603».

«Трагическая история Гамлета, принца Датского. Уильяма Шекспира. Заново напечатанная и против того, какой она была, вдвое увеличенная согласно подлинной и точной рукописи. В Лондоне отпечатано Дж. Р. для Н. Л. и продается в его лавке около церкви св. Дунстана на Флит-стрит. 1604».

Внимательно читая титульные листы, можно обнаружить следующие различия между двумя изданиями:

1. Первое издание вдвое короче второго.

2. Текст первого издания якобы играли актеры труппы «слуг ее величества», тогда как из другого документа известно, что трагедия в действительности исполнялась «слугами лорда-камергера».

3. Типограф, выпустивший первое издание, не поставил своего имени. Назван только торговец, в чьей лавке книга продавалась, — Н. Л. (Николас Линг). Он же продавал и второе издание, которое было отпечатано Дж. Р. (Джеймзом Робертсом).

Значительные различия есть и в тексте обоих изданий, не говоря уже об объеме. Монолог «Быть или не быть?» в первом издании стоит гораздо раньше по ходу действия, чем во втором. Персонаж, называемый во втором издании Полоний, в первом именуется Корамбис, и т. д.

В XVIII–XIX веках ученые считали, что первое издание просто ранний вариант трагедии, исправленный и заново отпечатанный Шекспиром в 1604 году. Теперь, после ряда открытий относительно постановки издательского и типографского дела во времена Шекспира, история публикации «Гамлета» предстает в ином свете.

Успех «Гамлета» на сцене побудил одного предприимчивого издателя пуститься на то, чтобы раздобыть рукопись. Имя этого издателя-«пирата» было установлено исследователями. Его звали Валентайн Симмз. Рукопись, которую он перекупил у какого-то актера, представляла собой сокращенный вариант трагедии, предназначенный для исполнения во время гастрольных поездок по провинции. Мы можем поэтому поверить заявлению на титульном листе, что трагедия игралась в Кембриджском и Оксфордском университетах. Но заверение издателя, что в Лондоне «Гамлета» играли актеры труппы самой королевы, неверно. Пьесу играла труппа Шекспира — «слуги лорда-камергера». Откуда же взял Симмз, что эта пьеса игралась «актерами ее величества»? Дело в том, что существовала пьеса о Гамлете, написанная кем-то задолго до Шекспира. Вероятнее всего, что ее автором был Томас Кид. Известно, что этот ранний вариант трагедии «Гамлет» шел на сцене около 1589 года. По-видимому, ее-то и играли актеры королевской труппы. Издатель назвал ее, чтобы запутать дело и представить, будто он напечатал не рукопись, сворованную у «слуг лорда-камергера», а пьесу, которую играли более десяти лет тому назад.

«Слуги лорда-камергера» — именно они, а не лично Шекспир, ибо пьеса теперь принадлежала труппе, а не ему, — по-видимому, узнали о готовящемся «пиратском» издании и решили помешать «пирату» Симмзу выпустить книгу. Это можно было сделать одним способом — зарегистрировать рукопись в Палате торговцев бумагой и получить тем самым исключительное право на печатание данного произведения. У труппы был издатель, с которым она постоянно имела дела, — Джеймз Роберте. Ему и поручили сделать соответствующее представление в корпорации, объединявшей издателей и книготорговцев. В реестре Палаты торговцев, бумагой, как называлась эта корпорация, 26 июля 1602 года была сделана запись: «Джеймз Робертс. Вносит в руки старейшин мастера Пасфилда и мастера Уотерсона список книги, именуемой Месть Гамлета, принца Датского, как она недавно исполнялась слугами лорда-камергера, 6 пенсов».

Шесть пенсов, внесенных в оплату регистрации, однако, не помогли. Симмз, не платя корпорации ни гроша, издал своего урезанного «Гамлета», и Николас Линг бойко торговал книгой. Тогда Роберте отпечатал полный текст трагедии и, опираясь на право, полученное посредством регистрации рукописи, потребовал, чтобы книгу принял к продаже тот же Николас Линг. Это был самый сильный удар, какой можно было нанести издателю-«пирату». Когда оба текста лежали рядом на прилавке, едва ли кто покупал сокращенное издание.

Таковы факты театральной и литературной истории на рубеже XVI–XVII веков, относящихся к Шекспиру. Обратимся теперь к дальнейшим сведениям, которые расширят наше представление о жизни Шекспира в эти годы.

 

Гибель Эссекса

Звезда Эссекса, достигнув зенита в 1596 году, стала после этого постепенно закатываться. Началось с того, что Елизавета была недовольна размерами добычи, захваченной в Кадиксе. По подсчетам оказалось, что стоимость ее не превышала тринадцати тысяч фунтов стерлингов, тогда как расходы на экспедицию в Кадикс обошлись казне в пятьдесят тысяч. Елизавете не хотелось удовлетворять честолюбие своих генералов и адмиралов такой дорогой ценой, поэтому она все холоднее относилась к воинственным планам своих вояк. А Эссекс продолжал рваться в бой. Его следующая экспедиция, совершенная совместно с Уолтером Рали, ему ни дохода, ни славы не принесла. Более того, она поставила Англию под угрозу, страна лишь чудом уцелела. Филипп II решил воспользоваться тем, что большая часть флота под началом Эссекса и Рали пиратствовала в районе Азорских островов, и направил новую «Армаду» к берегам Англии. Ее опять развеяли осенние бури, и высадка не состоялась.

Когда Эссекс вернулся, Елизавета встретила его холодно. Слава Эссекса в народе все возрастала. Королеве это было не по нраву. Соперники Эссекса воспользовались недовольством королевы. Они нахватали должности и титулы, а Эссекс остался ни при чем. Тогда он в досаде заперся в поместье. Через некоторое время Елизавета сменила гнев на милость и дала ему звание главного маршала.

В Ирландии давно уже бушевало восстание, которое возглавлял Тайрон. Эссекс искал возможности отличиться. Его противники при дворе охотно поддержали его кандидатуру на пост командующего экспедиционным корпусом, предназначенным для усмирения ирландских бунтовщиков. Эссекс клялся разгромить Тайрона. Он отправился в Ирландию во главе войска, сопровождаемый своим другом графом Саутгемптоном — начальником кавалерии.

В Англии не сомневались, что Эссекс вернется с победой. Как раз в то время, когда Эссекс пересек Ирландское море и начал военные действия на Зеленом острове, в Лондоне на театральных подмостках появилась новая пьеса Шекспира «Генрих V», прославлявшая победы британского оружия за морем, во Франции. Перед пятым актом пьесы на сцену выходил актер, игравший роль Пролога, и произносил речь, в которой описывалось, как англичане встречали Генриха V после победы над французами. Лондонцы не сомневались, что их любимец граф Эссекс вернется победителем, и Шекспир вложил в уста актера слова, выражавшие эту уверенность.

Итак, актер рассказывает, как Генрих V возвращается из похода. Послушаем его:

Король высаживается на берег. Лорды домогаются чести нести «его погнутый меч и шлем измятый».

Потом актер рассказывает, как встретил короля Лондон: в торжественной процессии шел лорд-мэр, сопровождаемый олдерменами, а за ними огромные толпы народа. И тут актер, обращаясь к зрителям театра, продолжая беседу с ними, напоминал им об их любимце Эссексе, сражавшемся сейчас в Ирландии. Он говорил о том, что торжества повторились бы,

Даже расточая авансом похвалы Эссексу, Шекспир знал меру. Он помнил, что Эссекс всего лишь полководец, а не король. Поэтому в речи актера дважды повторено, что встреча будет не царской. Перед приведенными строками сказано: «Так было бы, хоть и в размерах меньших», а после этих слов повторено: «Но вполне понятно, что многолюдней встреча короля». Шекспир не увлекался. Он знал точную меру похвал, допускаемых по отношению к приближенным королевы, ревнивой к чужой славе и популярности.

Но лондонцы надеялись зря, и Шекспир оказался плохим пророком. Угадали исход те члены правительства, которые, отправляя Эссекса в Ирландию, надеялись, что он сломает себе там шею.

Войско Эссекса редело. Мятежники избегали открытого боя, предпочитая партизанские набеги. Тогда он решил попробовать замирить бунтовщиков дипломатическим путем и стал добиваться тайных переговоров с их вождем. Но и тут ничего не получилось. Елизавета прислала грозное письмо, требуя от Эссекса решительных действий, а у него не осталось для этого реальных сил и иссякла собственная энергия. Он задумал отобрать из оставшихся войск самых крепких и надежных людей, вернуться с ними в Англию и «спасти» королеву от ее «дурных советников». Саутгемптон и другой помощник Эссекса, Блаунт, отговорили его от бунта. Тогда, все равно решившись вернуться, он взял по их совету лишь такое количество охраны, которая могла помешать его аресту, если бы королева надумала это сделать.

После одной стычки Эссекс и Тайрон встретились и заключили перемирие. Осенью 1599 года Эссекс вернулся в Лондон. Узнав, что королева в загородном дворце, он поскакал туда и ворвался в покой, где она была занята своим туалетом. Она не стала говорить с ним, а днем вызвала для отчета на заседание Тайного совета. Там Эссексу не дали спуска. Ему напомнили, что на поход было затрачено триста тысяч фунтов стерлингов, которые пропали зря. Расправиться с Эссексом было еще нельзя, ибо он сохранял популярность в народе. Поэтому ограничились домашним арестом под наблюдением лорда-хранителя печати Эгертона. Елизавета хотела отдать его под суд, но новый министр, Роберт Сесил, сын лорда Бэрли, посоветовал не делать этого.

Эссекс, сидя под арестом, сносился со своими приверженцами, требуя, чтобы они освободили его силой. Он даже направил предложение шотландскому королю Джеймзу (Якову), обещая, если тот выручит его, поддержать его притязания на английскую корону. Из всех этих интриг ничего не получилось. Но Эссекс не унывал. Он надеялся на поддержку многих молодых дворян и был уверен в любви к нему лондонских жителей. Ему удалось связаться с большим количеством своих сторонников, в чем помог его друг граф Саутгемптон. Возник военный заговор. Когда стало известно, что графа вызывают на заседание Тайного совета, заговорщики решили действовать.

Их было, не очень много. Поэтому они решили подбить народ на бунт и, опираясь на поддержку горожан, осуществить переворот.

Утром 7 февраля 1601 года в театр «Глобус» пришли несколько приверженцев Эссекса и попросили актеров сыграть «Ричарда II» — ту самую пьесу, из издания которой- года четыре назад цензура вырезала сцену низложения короля. Во избежание дальнейших неприятностей ее сняли с репертуара. Поэтому, когда приверженцы Эссекса заказали именно эту пьесу, актеры стали отговариваться тем, что она устарела и они давно не играли ее. Эта вещь, заверяли они, не соберет публики. Но заказчики уверяли, что зрителей будет достаточно. Главное же, они были готовы уплатить вперед сорок шиллингов — сумму, превышающую сбор, какой бывает при полном театре.

Актеры посоветовались и обещали сыграть пьесу. Совершенно очевидно, что никто в театре не знал, зачем эта пьеса понадобилась щедрым заказчикам.

Заговорщики предполагали, что пьеса, изображающая бунт против короля и свержение его с престола, будет служить хорошей подготовкой настроения лондонцев для восприятия мятежа. Они просчитались.

В воскресенье 8 февраля во дворе дома Эссекса собралось триста вооруженных дворян. Возглавляемые Эссексом, они направились к Сити, размахивая шпагами и призывая народ присоединиться к ним.

Во дворце уже знали э начавшемся мятеже. По городу были разосланы герольды, зачитывавшие указ, в котором Эссекс объявлялся изменником королевы. Купцы стали запирать лавки. Горожане попрятались по домам. Эссекс не получил от них никакой поддержки. Его сторонники начали потихоньку разбегаться в разные стороны. С небольшой горсткой приверженцев Эссекс вернулся в свой дом, который сразу же был окружен верными королеве войсками. Эссекс сжег компрометировавшую его переписку и сдался.

Следствие велось быстро. Уже через десять дней состоялся суд. Эссекса и Саутгемптона приговорили к смерти; Саутгемптону потом заменили казнь пожизненным заключением. Елизавета, как это с ней нередко бывало, колебалась, казнить ли ей Эссекса, но потом решилась. 25 февраля во дворе Тауэра Эссексу отрубили голову. При этом присутствовал Уолтер Рали, его соперник в домогательстве милостей королевы и товарищ по оружию в морских набегах на Испанию. Что думал он, глядя, как скатилась голова, помышлявшая о короне? Во всяком случае, едва ли Рали предполагал, что через семнадцать лет на этом самом месте его постигнет та же участь…

Актеры, как мы видели, оказались запутанными в мятеж Эссекса. Под самый конец следствия, уже накануне суда над злосчастным графом, представитель труппы был вызван к следователю для объяснений. На этот опасный разговор отправился один из главных пайщиков — актер Огастин Филиппе. Возможно, именно он вел переговоры с заговорщиками, поэтому ему и надлежало дать разъяснения следователю. Никаких последствий для актеров эта постановка «Ричарда II» не имела.

Но на этом причастность труппы к судьбе Эссекса не закончилась. Королева Елизавета, чья власть на протяжении долгого ее царствования часто висела на волоске, не могла отказать себе в маленьком торжестве. Она велела, чтобы «слуг лорда-камергера» позвали ко двору, и смотрела их представление накануне казни Эссекса…

 

«Век вывихнулся…»

История Эссекса, несомненно, трагична. Какое отношение мог иметь Шекспир к этой политической трагедии, разыгравшейся на его глазах?

Возвышение и падение Эссекса настолько драматичны, что едва ли они могли пройти не замеченными Шекспиром, у которого было такое острое чувство драматизма. Биографы Шекспира искали непосредственного отражения этих событий в творчестве Шекспира и пришли к выводу, что произведением, в котором нашла воплощение судьба Эссекса, была трагедия «Гамлет».

Стали искать параллели и нашли, что отец Эссекса умер якобы при загадочных обстоятельствах, после чего мать вышла за графа Лейстера. Ситуация действительно похожа на ту, которая изображена в «Гамлете». Но параллель была лишь в судьбе родителей. Сам же Эссекс, если и «отомстил» Лей-стеру, то разве лишь тем, что после его смерти занял то место, которое занимал при королеве Лейстер. Весь его облик придворного карьериста и воина-авантюриста не вяжется с характером принца Датского. Даже если Шекспир идеализировал Эссекса, как и вся масса, не знавшая придворных интриг и роли, которую в них играл Эссекс, все же трудно допустить, чтобы Шекспир осмелился даже в завуалированном виде выразить сочувствие мятежному графу, казненному за государственную измену.

Шекспир был драматургом народного театра. Он смотрел на политику глазами своих зрителей — глазами народа. Конечно, уровень его понимания государственной жизни был более высоким, чем у рядового зрителя его театра. Пьесы Шекспира, затрагивавшие политические темы, отличались двумя особенностями. С одной стороны, они выражали народное мнение, а' с другой не вступали в прямую оппозицию к господствующей политической доктрине. Из всех пьес, написанных до «Гамлета», «Ричард II» был произведением наиболее острым с политической точки зрения. Недаром у этой пьесы была такая судьба. Можно себе представить, как волновался Шекспир, когда он вторично чуть не попал впросак с этой исторической драмой, и притом во второй раз именно из-за Эссекса. Не нужно быть психологом, чтобы сообразить, что не стал бы Шекспир сразу после казни Эссекса рисковать собой и положением труппы, поставив пьесу, направленную против Елизаветы.

У Шекспира есть драма, более близкая к истории Эссекса, чем «Гамлет». Это его трагедия «Юлий Цезарь». Допустим, что Шекспир рисовал себе Эссекса политиком, действовавшим не из себялюбивых, а благородных побуждений. Тогда его можно уподобить Бруту, восставшему против тирана Цезаря. Вспомним, однако, что, убив Цезаря, Брут был вскоре изгнан и побежден цезарианцами. Мертвый Цезарь победил живого Брута. Рассматривая логику событий трагедии, нельзя не признать, что ее объективный смысл состоит в признании бесплодности восстания против власти Цезаря. Шекспир явно сочувствовал тираноборцу Бруту, но тем не менее он показал невозможность победы для этого благородного поборника свободы и гражданских прав. В том-то и состоит трагизм ситуации: Брут знает, что нужно для свободной жизни народа, но народ еще не созрел для понимания взглядов Брута и в критический момент отказывает ему в поддержке.

Видеть в этом отражение трагедии Эссекса не представляется возможным. Брут и Гамлет — не портреты Эссекса. Но если не Эссекс, что же в тогдашней действительности подсказало Шекспиру написать эти трагедии? В реальной жизни существовала трагедия лучших людей эпохи Возрождения — гуманистов. Они выработали новый идеал общества и государства, основанный на справедливости и человечности, но убедились, что для осуществления его еще нет реальных возможностей.

Здесь мы подошли к важному моменту в истории духовного развития Шекспира. Задержим на время наше повествование и бросим взгляд на путь, пройденный Шекспиром как писателем и мыслителем.

Все, что создавал Шекспир, с самого начала было выражением гуманистического взгляда на жизнь. Знакомясь с пьесами, которые Шекспир написал за десятилетие с 1590 по 1600 год, можно увидеть, как развивается его гуманистическое мировоззрение. В хрониках, посвященных истории Англии, Шекспир постоянно касается вопросов, имеющих коренное значение для жизни государства. В своих пьесах-хрониках Шекспир утверждает один и тот же круг идей. Прежде всего он решительно осуждает междоусобицу в государстве, нарушающую мир и благополучие народа. Войны между феодалами изображены Шекспиром как бедствие для страны. Единство всех сословий страны, по мнению гуманистов, могло быть осуществлено королем, обладающим всей полнотой власти. Такой король в состоянии обуздать феодалов и положить конец их произволу. В исторических драмах Шекспира частым является конфликт между королем и непокорными феодалами. Поскольку королевская власть, по теории гуманистов, должна стать источником законности и порядка, совсем не безразлично, кто является человеком, в руках которого сосредоточивается вся мощь централизованного государственного аппарата, действительно возникшего в то время, когда Англией правила династия Тюдоров: Генрих VII, Генрих VIII и Елизавета.

Вот почему вопрос о личности монарха постоянно занимал Шекспира. Его хроники выводят перед зрителями фигуры разных королей. Некоторые из них Генрих VI и Ричард II — недостаточно сильны, чтобы спасти государство от анархии. Другие энергичны, но жестоки, как Ричард III или король Джон. Генрих IV сравнительно с большинством других королей, изображенных Шекспиром, разумен, но на его царствовании с самого начала лежит неизгладимая печать преступления.

Единственный король, представленный Шекспиром как добрый монарх, заботящийся о народе, — это Генрих V. В его лице Шекспир ^изобразил того, идеального короля, о котором мечтали и народ и гуманисты. Но это была всего лишь мечта. А реальность состояла в том, что Англией правила королева, порочная, как Ричард II, не уступавшая в жестокости ни одному из ее предшественников мужчин.

Гуманисты, и с ними Шекспир, надеялись, что постепенно все придет к лучшему. Правительство убеждало всех, что постоянная угроза со стороны Испании и других врагов страны требует беспрекословного подчинения королеве, дабы она могла отстоять независимость страны и неприкосновенность протестантской веры, которая утвердилась в Англии после реформации церкви. Военная опасность в самом деле все время висела над Англией. Но народ устал и от дорогостоящих войн и от ничем не сдерживаемого произвола королевы и кучки вельмож, с которыми она делила власть над страной.

Пока была надежда на перемену, искусство эпохи отражало чаяния и иллюзии народа.

Шекспир на протяжении первых десяти лет работы в театре писал жизнерадостные комедии. Они утверждали, что счастье возможно и люди смогут найти к нему дорогу, преодолев зло.

В последних комедиях Шекспира — «Как вам это понравится» и «Двенадцатая ночь» — еще звучит такой чистый смех, что кажется, будто их автор лишь смутно представлял себе жизненные беды. А автор знал эти беды, и они все больше угнетали его. Постоянно размышляя о них, он все чаще поверял бумаге свои горестные мысли. Его сердце пылало гневом на весь этот ужасный мир, в котором все лучшее гибнет под натиском зла. Вероятно, именно около 1600–1601 годов он написал:

Драмы, которые Шекспир пишет на рубеже XVI–XVII веков, также выражают подобные настроения. В «Юлии Цезаре» звучит скорбь о том, что борьба Брута не увенчалась победой. Еще сильнее проявляется негодование против торжествующего зла в «Гамлете». Несколько отрывков достаточно, чтобы напомнить читателю социальные мотивы, пронизывающие эту великую трагедию.

В знаменитом монологе «Быть или не быть?», выражающем глубочайшие раздумья героя о жизни и смерти, философия сочетается с политикой, и Гамлет говорит о зле, которое гнетет не его одного, а всех честных людей, весь бесправный народ. Он вспоминает

Нетрудно увидеть, что мысли Гамлета, выраженные здесь, совпадают с мыслями самого Шекспира в только что приведенном сонете. Здесь нам раскрывается душа великого художника-гуманиста, потрясенного сознанием всесилия зла. Особенно негодует Шекспир на гнет «сильных мира сего». Он изображает в этой трагедии короля-убийцу, человека ничтожного, но обладающего огромной властью. Беззакония и произвол власть имущих постоянно возмущали Шекспира. Вскоре после «Гамлета» он напишет пьесу «Мера за меру», в которой поставит вопрос о двух принципах управления — посредством жестокости или милосердия.

Власть пьянит головы людей, они творят бесчинства и несправедливости. Об этом с глубоким возмущением говорит героиня пьесы «Мера за меру» «Изабелла, пытающаяся спасти из рук сурового и лицемерного судьи своего невинно осужденного брата. Люди, наделенные властью, подчас оказываются чудовищно несправедливыми. Каждый жалкий, маленький чиновник, — говорит Изабелла, — готов обрушивать на людей громы и молнии.

Беда, однако, не только в том, что полное нравственное разложение царит в кругах правящей верхушки общества. Властители страны растлили все вокруг себя, и язвы порока проникли во все поры общества. Исчезли первейшие основы морали. «Быть честным при том, каков этот мир, — значит быть человеком, выуженным из десятка тысяч», — говорит Гамлет. И он же с горечью замечает:

Кто же страдал больше всего от произвола власти и неравенства состояний? Простые люди и в первую очередь массы крестьян, изгнанных из деревень после того, как помещики посредством «огораживаний» захватили общинные земли. Дороги Англии были полны бродяг. Их не могла не заметить даже Елизавета, когда она совершала свои путешествия по стране. Королева любила разъезжать. Ее поездки в сопровождении огромной свиты, торжественные встречи в городах и местечках, пышные приемы, устраиваемые в ее честь местными властями и вельможными владельцами замков, — все это, как казалось Елизавете, сближало ее с народом, и поддерживало ее авторитет в глазах масс. Но даже и она во время одного из путешествий заметила нечто вызвавшее у нее раздражение; и тогда королева с неудовольствием сказала (по-латыни — она ведь была очень образованна): «Pauper ubique jacet!» — «Бедняки валяются везде!»

Эти картины крайней нищеты видел на дорогах Англии и Шекспир, когда он странствовал со своей труппой или путешествовал между Лондоном и Стратфордом. Шекспир с болью наблюдал зрелище народной нищеты.

Образ бесправного, униженного, угнетаемого народа все время возникает на страницах пьес Шекспира. О его злосчастной судьбе вспоминает Лир, когда он сам лишился всего и бродил в непогоду по степи. Он понял тогда страдания тысяч обездоленных:

В подобных суждениях героев Шекспира глубже раскрываются причины трагического умонастроения писателя, чем в домыслах о связи шекспировского трагизма с судьбой Эссекса. Мятеж этого вельможи был лишь одним из многочисленных проявлений неурядицы в государстве, не больше. Трагизм Шекспира имел гораздо более широкие основания. Живя в самой гуще народа, для которого он писал свои произведения, Шекспир видел, какой тяжелой была жизнь масс. Он понял, что его искусство должно выражать самое главное, что мешает людям жить по-человечески. Шекспир и дальше будет откликаться непосредственно на злобу дня. Но теперь он больше, чем когда-либо раньше, озабочен не только тем, что происходит сегодня. Ум Шекспира достигает высшей зрелости. Он размышляет о жизни в широкой перспективе веков и предстает перед нами художником с мыслью столь обширной,

Шекспиру было около тридцати пяти лет, когда он создал «Гамлета».

Это было одно из тех художественных открытий, которые не проходят незаметно для современников. «Гамлет» породил много подражаний. На несколько лет жанр трагедии мести становится особенно популярным. Старый знакомый Шекспира Томас Четл написал трагедию «Гофман, или Месть за отца» (1602). Философский оттенок придал своим произведениям новый драматург, выступивший в эти годы, — Сирил Тернер. Его «Трагедия атеиста, или Месть честного человека» (1602–1603), а также «Трагедия мстителя» (1606) выдвинули его в число выдающихся мастеров драмы начала XVII века.

«Юлий Цезарь» тоже оказал влияние на драму. В моду входят трагедии на античные сюжеты. Однако если на сборищах писателей и актеров оказывался Бен Джонсон, он непременно нападал на эту пьесу. Он упрекал Шекспира за то, что тот поверхностно знал историю и был местами неточен в трагедии, которую все так хвалили. Кроме того, он находил у Шекспира стилистические погрешности. Например, у Шекспира Цезарь говорил: «Цезарь никогда не бывает несправедлив, если у него нет для этого справедливого основания». Шекспир изменил эту реплику. Цезарь стал говорить в этом месте пьесы:

Но Бен до конца дней не мог забыть этого промаха Шекспира и упомянул его даже в своем сочинении литературно-философского характера «Леса, или Открытия о людях и разных предметах» (1623–1637).

Бена Джонсона раздражало то, что Шекспир, который, по его мнению, мало и плохо знал античность, на каждом шагу совершал промахи. Он взялся показать своим коллегам, легкомысленно писавшим о том, чего они не знали, как надо изображать древний. Рим. Обложиршись сочинениями на латинском языке, Бен Джонсон написал трагедию «Сеян». Она была не менее политически острой, чем античная трагедия Шекспира, но при этом отличалась еще большей точностью в деталях. Что данное историческое лицо в его пьесе говорило именно так и не иначе, Бея мог подтвердить ссылками на античных классиков. Впоследствии, издавая пьесу, он всюду указал соответствующие источники. Шекспир, как мы увидим далее, не обиделся на критику Джонсона и не испугался его соперничества.

Честолюбивому Бену было недостаточно доказать, что он может сочинить историческую трагедию не хуже, чем сам Шекспир. Он знал отзыв Мереза, назвавшего Шекспира «наипревосходнейшим в обоих видах драмы». С комедий Бен Джонсон и начал писательскую работу для театра. Теперь, на рубеже старого и нового веков, комедийный дар Бена Джонсона возмужал, он создает комедию «Каждый вне себя» (1599). Как некогда Шекспир, Бен Джонсон становится «мастером на все руки», торопясь завоевать первое положение среди драматургов. Шекспир был не единственным, с кем ему предстояло конкурировать. Пожалуй, он был даже менее опасен для Джонсона, чем другие. Правда, автор «Юлия Цезаря» и «Гамлета» был как бы старейшиной драматургического цеха, но он уже был «стариком» по сравнению со сверстниками Джонсона — Марстоном, Деккером и Чапменом. С этими драматургами Бен Джонсон и сцепился.

 

«Война театров»

Как мы знаем, две труппы занимали господствующее положение в лондонских театрах 1590-х годов: «слуги лорда-адмирала» и «слуги лорда-камергера». Около 1600 года у них появились серьезные конкуренты — театральные труппы, в которых актерами были мальчики-хористы.

Труппы эти существовали давно. Они возникли первоначально из церковных хоров мальчиков, В 1560-х годах такие хоры превратились в театральные труппы, руководимые опытными и образованными педагогами. Эти труппы исполняли пьесы академического типа, трагедии, написанные с соблюдением правил Аристотеля, и галантные комедии. Спектакли актеров-мальчиков любили при дворе. Для них писал свои пьесы первый мастер английской ренессансной комедии Джон Лили.

Вскоре после того как Джеймз Бербедж построил «Театр», руководитель хора мальчиков Королевской капеллы Фаррант снял для них помещение бывшей трапезной монастыря Блекфрайерс. После его кончины руководство труппой перешло к Хеннису, соединившему мальчиков этого хора с хористами собора Святого Павла. Эта труппа давала публичные представления до 1584 года. Спектакли детей-актеров после этого почти прекратились, лишь изредка они устраивались при дворе. На публичной же сцене полностью утвердилось господство трупп взрослых актеров (с мальчиками для исполнения женских ролей).

В 1600 году Эдуард Пирс восстановил публичные спектакли мальчиков-актеров, создав новую труппу из хористов собора Святого Павла. Вскоре возникла и вторая детская труппа, которую составили хористы Королевской капеллы под руководством Натаниела Джайльза и Генри Ивенса. Они играли в помещении бывшего монастыря Блекфрайерс.

Для этих трупп актеров-мальчиков писали пьесы Чапмен, Марстон, Бен Джонсон, а также некоторые другие драматурги.

Детские труппы снова вошли в моду и стали серьезными конкурентами трупп взрослых актеров. Отголосок этого мы слышим в шекспировском «Гамлете». Когда Розенкранц сообщает датскому принцу о прибытии актеров, Гамлет спрашивает: «Что это за актеры?» Следует ответ:

«Розенкранц. Те самые, которые вам так нравились, — столичные трагики.

Гамлет. Как это случилось, что они странствуют? Оседлость была для них лучше и в смысле славы и в смысле доходов.

Розенкранц. Мне кажется, что их затруднения происходят от последних новшеств.

Гамлет. Таким же ли они пользуются почетом, как в те времена, когда я был в городе? Так же ли их посещают?

Розенкранц. Нет, по правде, этого уже не бывает.

Гамлет. Почему же? Пли они начали ржаветь?

Розенкранц. Нет, их усердие идет обычным шагом; но там имеется выводок детей, маленьких соколят, которые кричат громче, чем требуется, за что им и хлопают прежестоко; сейчас они в моде и так честят простой театр, — как они его зовут, — что многие шпагоносцы побаиваются гусиных перьев и едва осмеливаются ходить туда.

Гамлет. Кто эти дети? Кто их содержит? Что им платят? Или они будут заниматься своим ремеслом до тех пор, пока они могут петь? Не скажут ли они впоследствии, если они вырастут в простых актеров, — а это весьма возможно, если у них не найдется ничего лучшего, — что их писатели им повредили, заставляя их глумиться над их собственным наследием?

Розенкранц. Признаться, немало было шуму с обеих сторон, и народ не считает грехом подстрекать их к препирательствам; одно время за пьесу ничего не давали, если в диалоге сочинитель и актер не доходили до кулаков.

Гамлет. Не может быть!

Гильденстерн. О, много было потрачено мозгов!

Гамлет. И власть забрали дети?

Розенкранц. Да, принц, забрали; Геркулеса вместе с его ношей».

Мы видим, таким образом, что в великую философскую трагедию Шекспира вкрались его заботы как театрального деятеля. Жалобы на то, что детские труппы переманили публику, ранее посещавшую театры взрослых актеров, относятся непосредственно к судьбе «Глобуса». Это видно из слов Розенкранца о том, что дети-актеры добились победы даже над «Геркулесом вместе с его ношей». Слова эти, кажущиеся непонятными, разъясняются сразу, когда мы вспоминаем, что у входа в «Глобус» было изображение Геркулеса, который несет на своих плечах земной шар.

Есть в этой беседе Гамлета с Розенкранцем также и намек на другие факты театральной жизни Лондона начала XVII века. Когда Розенкранц говорит о том, что пьесы использовались для перебранок между актерами и авторами, он имеет в виду любопытный эпизод тех лет, вошедший в историю под названием «войны театров». Один из участников этой борьбы, драматург Томас Деккер, назвал ее «поэтомахией», то есть «войной поэтов».

Война эта началась с того, что драматург Mapстон, переделывая в 1599 году для труппы мальчиков-хористов собора Святого Павла старую пьесу «Побитый актер», изобразил в юмористическом виде Бена Джонсона. Действительно ли он имел в виду посмеяться над Джонсоном — трудно сказать. Во всяком случае, обидчивый Бен узнал себя в образе поэта и философа Хризогана. В своей комедии «Всяк по-своему» (159.9) он ответил насмешками над напыщенностью стиля Марстона. Последний не остался в долгу и в пьесе «Развлечения Джека Драма» (1600) сделал рогоносца Брабанта-старшего похожим на Бена Джонсона. На это Джонсон ответил осмеянием Марстона в своей комедии «Празднества Цинтии» (1601), заодно задев и драматурга Томаса Деккера. Следующий выпад был опять со стороны Марстона. В пьесе «Что вам угодно» (1601) он изобразил Джонсона в образе педанта Лампато Дорна. Ответ Джонсону готовил и задетый им Деккер. Прослышав об этом, Джонсон поторопился нанести удар первым, что он и сделал в комедии «Рифмоплет» (1601). Деккер здесь выведен под именем Деметрия, о котором говорится, что он «штопальщик старых пьес и плагиатор». Марстон фигурирует под именем Криспина. Он-то и является «рифмоплетом», и его Джонсон тоже обвиняет в плагиате. Самого себя Джонсон вывел под маской древнеримского поэта Горация. Последний, для того чтобы излечить Криспина от недержания слов, дает ему пилюлю. Уже после пьесы Джонсона появился, наконец, ответ Деккера — комедия «Бичевание сатирика» (1601), в которой фигурируют те же Деметрий, Криспин и Гораций, но, конечно, изображены они иначе, чем у Джонсона. Здесь Деметрий и Криспин имеют полную возможность потешиться над Горацием — Джонсоном. Эта пьеса была поставлена детской труппой хористов собора Святого Павла, а также труппой лорда-камергера, к которой принадлежал Шекспир.

Судя по приведенному выше отрывку из «Гамлета», можно сказать, что Шекспир едва ли считал очень плодотворной эту театральную войну, на ведение которой, как говорит Гильденстерн, «много было потрачено мозгов».

В сатирической комедии «Возвращение с Парнаса» (часть 2-я, 1601), поставленной в Кембриджском университете, много намеков на литературную и театральную жизнь того времени. В частности, пьеса касается «войны театров» и отношения к ней Шекспира. Среди персонажей пьесы фигурируют актеры Кемп и Бербедж. Кемп говорит: «О, этот Бен Джонсон — отвратительный тип! Он вывел на сцене Горация, который дает поэтам пилюлю; — но наш друг Шекспир устроил ему самому такую чистку, что он потерял всякое доверие». На это Бербедж (в пьесе) отвечает, подразумевая Шекспира: «Да, он действительно молодец!..»

В чем заключалась «чистка», которую Шекспир устроил Бену Джонсону? На этот счет существует несколько предположений. Одно из них состоит в том, что якобы выпад против Бена содержится в фбразе Жака из комедии «Как вам это понравится». У Жака такие же намерения, как и у Бена, — посредством сатирического осмеяния излечить мир от пороков. Он лечит «пилюлями» и намерен

Жак похож на Бена Джонсона и тем, что он тоже задира. Он готов надеть шутовской наряд.

Возможно, однако, и другое: после состоявшегося вскоре примирения с Джонсоном Шекспир исключил из текста свои выпады. Наконец, автор «Возвращения с Парнаса» мог просто слышать звон, да не знать, откуда он. Самая сильная «чистка» была сделана Бену в пьесе «Бичевание сатирика», которую поставили «слуги лорда-камергера». Поскольку было известно, что главный драматург труппы — Шекспир, автор «Возвращения с Парнаса» приписал ему пьесу Деккера, к которой, кстати говоря, Шекспир мог приложить руку. Как бы то ни было, после 1601 года «война театров» прекратилась. Враждующие драматурги помирились: Бен Джонсон вскоре пишет пьесу совместно с Деккером, а Марстон издает пьесу «Недовольный» с посвящением Бену Джонсону. Сам Джонсон в Диалоге, предварявшем его издание «Рифмоплета» в 1602 году, отмечал, что в течение трех лет люди с невоздержанными языками провоцировали его со всех сцен. Еще позже, уже в 1619 году, Джонсон говорил поэту Драммонду, что «он много раз ссорился с Марстоном, побил его и, отняв его пистолет, написал против него пьесу „Рифмоплет“; а начало этим ссорам положило то, что Марстон вывел его (то есть Джонсона) на сцене».

Примирение было скреплено тем, что «слуги лорда-камергера» поставили в своем театре в 1603 году трагедию Бена Джонсона «Сеян», причем сам Шекспир участвовал в исполнении этой пьесы на сцене. Об этом мы знаем из текста пьесы, как она была опубликована в 1616 году в собрании сочинений Бена Джонсона. После заглавия пьесы следовали пояснения автора:

«Эта трагедия была впервые представлена в году 1603 слугами его величества короля.

Главные трагические роли исполняли:

Рич. Бербедж Уил. Шекспир

Ог. Филиппс Джо Хеминг

Уил. Слай Ген. Кондел

Джо. Лоуин Алекс. Кук».

Ставя имя Шекспира во главе списка, рядом с именем Бербеджа, Бен Джонсон, вероятно, подчеркивал не столько актерские достоинства Шекспира, сколько место, занимаемое им как постоянным драматургом труппы.

Внимательный читатель заметил также, что в этом списке труппа Бербеджа — Шекспира именуется иначе, чем раньше. Это было связано с большими переменами, происшедшими в стране. Но до того как рассказать о них, надо еще удовлетворить любопытство читателя в отношении цитированной нами студенческой пьесы, в которой упоминался Шекспир. Она заслуживает того не только потому, что в ней упомянут Шекспир, но как своеобразный документ театральной культуры того времени.

 

Кембридж потешается над писателями и актерами

Университетские люди считали себя избранниками, которым открыты знания, недоступные «толпе». Поэтому они относились довольно пренебрежительно к народному театру, в котором работали такие писатели, как Шекспир и Бен Джонсон. В стенах университетов ставились пьесы классиков, которые игрались на латыни, и произведения собственных ученых авторов. Исключение, как мы знаем, было сделано для «Гамлета».

Студенты колледжа Святого Джона в Кембридже поставили в 1598 году аллегорическую нравоучительную пьесу под названием «Паломничество на Парнас». В ней изображается, как два студента, Филомузус и Студиозо, совершают восхождение на эту гору, где, по преданию греков, обижали музы. Они проходят через области, именуемые Риторикой и Философией. На пути их пытаются совратить пьяница Мадидо, распутник Аморетто и лентяй Инджениозо, который сжег свои книги и отказался лезть на Парнас.

Аллегория имела огромный успех у студентов. Автор или авторы (кто именно, осталось неизвестным) решили продолжить забаву. На следующий год появилось продолжение: «Возвращение с Парнаса». А еще год спустя — вторая часть «Возвращения с Парнаса».

В первой части «Возвращения с Парнаса» герои отправляются в Лондон, по дороге они добывают деньги то обманом, то разными неожиданными занятиями. Здесь и во второй части уже нет нравоучения и преобладает насмешливый тон, делающий эти пьесы чем-то вроде сатирического обозрения.

В тексте разбросано множество злободневных намеков на литературную и театральную жизнь. Авторы не стеснялись в выражениях и награждали писателей характеристиками, которые мы приводим, извиняясь перед читателями. Бен Джонсон назван «смелым ублюдком, самым остроумным типом среди всех каменщиков Англии» (намек на то, что он одно время помогал в работе своему отчиму-каменщику). Марстону за то, что он пишет сатиры, достается еще больше: «…он поднимает ногу и „обделывает“ весь мир». Томаса Нэша, когда-то окончившего колледж Святого Джона, жалеют за то, что он занимается литературной халтурой. О Шекспире сказано сравнительно мягко. Смеются не столько над ним, сколько над молодыми людьми, увлекающимися его произведениями на любовную тему — «Венерой и Адонисом» и «Ромео и Джульеттой».

В одном месте пьесы щеголь Гуллио показывает, как надо объясняться в любви.

«Гуллио. Прости, прекрасная леди, что помраченный рассудком Гуллио обращается к тебе и, подобно смелому ухажеру, начинает домогаться тебя.

Инджениозо (в сторону). Сейчас мы получим не иначе как чистого Шекспира и клочки поэзии, подобранные им в театрах!

Гуллио. Прости меня, моя возлюбленная, поскольку я джентльмен; луна по сравнению с твоей яркой красотой просто шлюха, — Клеопатра, которую любил Антоний, всего лишь черномазая доярка, а Елена — уродка.

Инджениозо (в сторону). Видите — „Ромео и Джульетта“. Какой чудовищный плагиат! Пожалуй, он еще преподнесет целую книгу Семюэла Дэньела!

Гуллио.

Инджениозо. Сладостный мистер Шекспир!..»

Немного дальше происходит такой обмен репликами:

«Инджениозо. Мое перо готово служить вашим приказаниям. В каком роде написать для вас?

Гуллио. Не в одном роде (клянусь, здорово сказал!): напишите в двух или трех разных родах, как у Чосера, как у Гауэра, как у Спенсера и мистера Шекспира. Эх, мне бы очень понравились стихи, которые звучали бы примерно так:

и т. д.

О сладостный мистер Шекспир! Я повешу его портрет в моем кабинете при дворе».

Когда далее Инджениозо читает стихи «в духе мистера Шекспира», Гуллио восклицает: «Довольно! Я из тех, кто может судить согласно поговорке: „Bovem ex unguibus“. Хвалю вас, сэр, в них есть настоящая искра! Пусть глупый мир восхищается Чосером и Спенсером, я буду поклоняться сладостному мистеру Шекспиру и, чтобы показать, как я его чту, стану класть его „Венеру и Адониса“ под мою подушку, как, я читал (не помню хорошо его имени, но уверен, что это был какой-то король), делал тот, кто спал, положив Гомера в изголовье».

Во второй части «Возвращения с Парнаса», услышав имя Шекспира, персонаж по имени Рассудительный (Judicious) произносит эпиграмму:

Это отголоски мнения, утвердившегося еще пять-шесть лет назад, когда впервые были напечатаны обе поэмы.

Пожалуй, самый интересный для нас эпизод пьесы, когда студенты решают наняться в театр. Здесь автор (или авторы) вывел на сцену подлинных лиц актеров шекспировского театра Бербеджа и Кемпа. Они изображены заносчивыми и вместе с тем расчетливыми людьми. К тому же они невежественны.

Бербедж советуется с Кемпом и говорит, что студентов стоит нанять задешево, так как они иногда неплохо играют на сцене. Кемп сомневается в их способностях и рассказывает, что видел однажды, как плохо разыгрывали студенты одну комедию в Кембридже. «Ничего, — говорит Бербедж, — подучим их немного и исправим их недостатки, а кроме того, может быть, они сумеют написать пьеску». На это Кемп отвечает: «Мало кто из университетских умеет хорошо писать пьесы, они слишком пропахли этим писателем Овидием и этим писателем Метаморфозием и слишком много болтают о Прозерпине и Юпитере. Наш друг Шекспир всех их побивает, да и Бена Джонсона в придачу…» Исполнители «Возвращения с Парнаса» заранее предвкушали смех, который в этом месте раздастся среди университетской публики. Где уж им, этим невеждам-фиглярам, знать, что не было такого писателя Метаморфозия и что неграмотный актер превратил в человека книгу — сочинение Овидия «Метаморфозы».

Таким образом, пока лондонские драматурги ссорились друг с другом и вовлекали в эту ссору актеров, университетские остряки посмеялись над всеми ими и в малой доле не представляя себе, что от всей их педантической премудрости не останется и следа, тогда как память о Шекспире, Джонсоне и Бербедже перейдет в века, а высокомерную насмешливость кембриджских остроумцев будут ценить лишь за то, что она содержит какие-то свидетельства популярности мастеров площадного народного театра.

В лондонских юридических школах питали большую любовь и большее уважение к народному театру. Городских актеров всегда приглашали на праздники сыграть какую-нибудь веселую пьесу.

Нам уже встречался юрист из Миддл-Темпла Джон Мэннингэм, рассказавший анекдот о Бербедже и Шекспире. Мы еще раз призовем его для рассказа. В дневнике, который он вел, он сделал такую запись о спектакле, состоявшемся в его корпорации 2 февраля 1602 года: «На нашем празднике давали пьесу под названием „Двенадцатая ночь, или Что вам угодно“, весьма похожую на „Комедию ошибок“ или „Менехмы“ Плавта, но еще более похожую и более близкую к итальянской пьесе, называющейся „Подмененные“. В ней есть интересная проделка, когда дворецкого заставляют поверить, что его вдовствующая госпожа влюблена в него; это сделано посредством поддельного письма, якобы исходящего от его госпожи, написанного в туманных выражениях, в котором она пишет о том, что ей больше всего нравится в нем, и предписывает, как ему улыбаться, во что одеться и т. д., а когда он все это стал выполнять, его объявили сумасшедшим».

Автор дневника, по всему видно, образованный человек, знаток драмы, античной и итальянской, а также современной. Он знает не только Плавта, но и Ариосто. «Двенадцатая ночь» — не первая комедия Шекспира, которую он увидел. Может быть, даже он был в числе гостей Грейз-Инн, когда там восемь лет назад произошла суматошная «ночь ошибок».

 

Комическая трагедия и мрачная комедия

На сцене продолжали идти старые пьесы Шекспира, которые он написал, когда его молодые силы находили выражение в произведениях, полных веселья и смеха. А сам драматург утратил былую жизнерадостность. Он мог бы сказать о себе то, что говорит его герой: «Последнее время — а почему, я и сам не знаю — я утратил всю свою веселость, забросил все привычные занятия; и действительно, на душе у меня так тяжело, что эта прекрасная храмина, земля, кажется мне пустынным мысом; этот несравненнейший полог, воздух, видите ли, эта великолепно раскинутая твердь, эта величественная кровля, выложенная золотым огнем, — все это кажется мне не чем иным, как мутным и чумным скоплением паров…»

Все, что раньше вызывало восторг поэта — величие природы, человеческая красота, — предстало перед ним в новом свете, окрасилось в мрачные тона. Печать этой мрачности лежит на всем, что теперь создает Шекспир.

…Шел последний год XVI века. Неутомимый Филипп Хенсло договаривается с драматургами Деккером и Четлом о том, что они напишут ему новую пьесу. О чем же будет она? Хенсло требует хорошей новинки. И тут Деккеру и Четлу приходит в голову, что никто еще не догадался использовать в качестве сюжета историю, рассказанную Чосером в его поэме «Троил и Крессида». Мы можем не сомневаться в том, что недели за две пьеса была готова. Она шла на сцене в 1599 году. Ее никто не напечатал, и сохранился лишь обрывок сценария.

«Слуги лорда-камергера» ревниво следили за репертуаром своих постоянных соперников. Когда в «Розе» пьеса сошла с репертуара, Шекспир решил написать для своей труппы пьесу на тот же сюжет. Вскоре после «Гамлета», в 1602 году, он создал «Троила и Крессиду». Для того чтобы какой-нибудь книжный «пират» не издал пьесу, типограф, связанный с труппой лорда-камергера, Джеймз Робертс, 7 февраля 1603 года зарегистрировал свое право на напечатание принадлежащей ему рукописи «Троила и Крессиды».

Робертс, однако, пьесу не издал. Тем не менее она была напечатана несколько лет спустя, только не им, а другим издателем. В 1609 году книготорговцы Ричард Бонион и Генри Уолли легально зарегистрировали рукопись «Троила и Крессиды», которую отпечатал для них Дж. Элд. При напечатании пьесы допустили ошибку на титульном листе, который гласил: «История Троила и Крессиды. Как она игралась слугами его величества в Глобусе. Написана Уильямом Шекспиром». Ошибка состояла в том, что пьесу на сцене не играли. Тогда остановили брошюровку книги, вырезали первую страницу и вместо нее вклеили две другие, заново отпечатанные. Титульный лист был исправлен следующим образом: «Славная история Троила и Крессиды. Великолепно изображающая начало их любви с хитроумным сводничеством Пандара, принца Ликийского. Написана Уильямом Шекспиром».

Как видит читатель, разница в том, что с титульного листа второго издания было снято указание об исполнении пьесы на сцене. Что пьеса не игралась, видно также из предисловия, специально написанного для второго тиснения «Троила и Крессиды». (В первой части тиража книги этого предисловия нет.) Оно написано в форме послания читателям. Стиль его крайне изощренный. Что ни фраза, то каламбур, на каждом шагу эвфуистические параллелизмы и антитезы. Полностью передать это в переводе трудно.

Тот, кто никогда не был писателем, — тем, кто всегда будут читателями. Новинка.

Неизменный читатель, перед тобой новая пьеса, не затрепанная исполнением на сцене, не замызганная хлопками ладоней черни, зато с полными пригоршнями комизма. Она родилась в уме того, кто никогда не писал комедий попусту. Если можно было бы пустое название «комедия» заменить названием «полезного предмета», [87] или «игру» заменить «выигрышем», [88] то вы увидели бы, как все суровые судьи, клеймящие их пустяками, толпами валили на них, ради их глубокомыслия, — особенно на комедии этого автора, которые так верны жизни, что могут служить наилучшим комментарием ко всем поступкам нашей жизни, обнаруживая такую ловкость и силу ума, что даже те, кто особенно недоволен пьесами, бывают довольны его комедиями. Тупицы и тяжелодумы из числа неспособных понять смысл комедий, прослышав о нем, приходили на его пьесы и находили в них больше толку, чем его было у них самих, и уходили более умными, чем приходили; они чувствовали, что их коснулся ум, настолько острый, что у них не хватило бы мозгов притупить его.

В его комедиях так много соли остроумия, что кажется, будто она, доставляющая такое высокое наслаждение, происходит из того самого моря, которое породило Венеру. Из всех его комедий эта — самая остроумная. Будь у меня время, я бы доказал это, но я знаю, что она не нуждается в этом, ибо столько, сколько вы сами поймете, будет вполне достаточно вам, а в ней столько ценного, что я сам не все мог бы рассказать из того, что в нее вложено. Она заслуживает такого труда не меньше, чем лучшие комедий Теренция или Плавта. Поверьте мне: когда автора не станет, а его комедий не останется в продаже, вы начнете рыскать, чтобы найти их, и учредите для этого инквизицию в Англии. Пусть это послужит вам предостережением, что вы рискуете лишиться удовольствия и поучения, если вы откажетесь от этой пьесы только из-за того, что ее не замарало нечистое дыхание толпы, и, наоборот, благодарите судьбу за то, что она попала к вам в таком виде. Я надеюсь, вы из числа тех, кто предпочитает молиться за других, оставивших им большое наследство, чем чтобы другие молились за них. Так пусть же молятся за тех, кто по недостатку ума не станет хвалить эту пьесу. Прощайте.

Обращение к читателям имело практическую цель: убедить их купить книгу. Мы не ошибемся, предположив, что оно было написано по заказу издателей.

Кто бы ни был автором этого обращения к читателям, в его отзыве существенны три момента. Во-первых, высокая оценка Шекспира, которого опять характеризуют как писателя, не уступающего классикам. Во-вторых, подчеркивание того, что комические элементы пьесы не должны мешать читателям понять серьезность ее замысла. В-третьих, в этом отзыве впервые высказана мысль, которая станет потом центральной во всей шекспировской критике: пьесы Шекспира отражают жизнь. Иначе говоря, здесь мы сталкиваемся с первым признанием реализма Шекспира.

Если глубина и проницательность суждений автора обращения не вызывают у нас сомнений, то есть все же в его отзыве один пункт, который не может не удивить читателей нашего времени. Он упорно называет «Троила и Крессиду» комедией. Между тем сюжет пьесы отнюдь не является комедийным. В ней изображена Троянская война, в которой шла кровопролитная борьба греков против троянцев из-за красавицы Елены, жены спартанского царя Менелая, похищенной сыном троянского царя Парисом.

В пьесе есть несомненные комедийные элементы: сводничество Пандара и его комментарии по поводу отношений Троила и Крессиды, шутовские речи Терсита. Но это не прежний жизнерадостный шекспировский комизм, а сатира. Заканчивается пьеса совсем не как комедии — гибелью Гектора и решением Троила мстить за смерть брата.

Если неизвестный автор обращения к читателям считал «Троила и Крессиду» комедией, то издатели первого собрания пьес Шекспира поместили ее в начале раздела трагедий. Мы видим, таким образом, что современники не были согласны относительно того, к какому виду драмы принадлежит эта пьеса — комедия она или трагедия? В ней есть элементы того и другого.

В «Троиле и Крессиде» много мыслей, сходных с теми, которые звучат в «Гамлете». Это драма о крахе идеалов. Особенно наглядно это в том, как здесь изображена любовь. «Слабость твое имя — женщина», - горестно восклицал Гамлет. Он говорил это о своей матери, и то же можно сказать о Крессиде. Обе женщины, представленные в пьесе, прекрасны — Крессида и Елена. И обе они легкомысленны, чтобы не сказать больше. Крессида такая же неверная возлюбленная, как и смуглая дама сонетов.

Разочарование в любви идет здесь об руку с разочарованием в людях вообще. Странны герои этой пьесы — безрассудные люди, ведущие войну из-за пустяка, обманщики и обманутые, упрямые гордецы и злобные упрямцы. Видно, что автором владеет то же настроение, какое нашло выражение в словах Гамлета: «Из людей меня не радует ни один; нет, также и ни одна…» Сюжет всегда доводится Шекспиром до полного завершения судьбы каждого героя. В данной пьесе этого нет. Крессида изменила возлюбленному, Троил огорчен ее изменой и гибелью брата, война между греками и троянцами не окончена. Такая незавершенность фабулы дает основание предполагать, что «Троил и Крессида» должна была быть пьесой в двух частях. Если так, то вторую часть Шекспир не собрался написать. Возможно, что он не стал делать этого потому, что написанная им первая часть на сцене не пошла.

«Троила и Крессиду» Шекспир писал в 1601–1602 годах. В 1602–1603 годах он занимался переделкой своей ранней комедии — «Вознагражденные усилия любви» и дал ей новое название, использовав для этого английскую поговорку «Все хорошо, что хорошо кончается». Из русских ей ближе всего поговорка «Конец — делу венец». Героиня пьесы Елена — девушка простого звания. Сирота, воспитанная доброй графиней Руссильонской, она полюбила ее сына Бертрама. Кичась своей знатностью, он отвергает ее любовь. Лишь после долгих испытаний, прибегнув к обману, ей удалось добиться того, что Бертрам соединяет свою судьбу с ней. Хотя «все кончается хорошо», но, как говорит в финале король, «К союзу двух сердец был горек путь».

Мрачен юмор этой комедии. Когда Шекспир занимался обновлением ее, он вставил в нее некоторые мысли, отвечавшие его тогдашним настроениям. Автор «Гамлета» и «Троила и Крессиды» все больше проникается сознанием противоречивости жизни. Это выражено в реплике одного из персонажей пьесы «Конец — делу венец»: «Ткань нашей жизни сплетена из двух родов пряжи хорошей и дурной. Наши добродетели переполнили бы нас гордостью, если бы их не бичевали наши грехи; а наши пороки ввергли бы нас в отчаяние, если бы их не искупали наши достоинства».

Этот резонерствующий джентльмен может спокойно рассуждать о диалектике жизненных противоречий. Но каково людям, испытывающим их на себе! Этим теперь постоянно занята мысль Шекспира.

 

«Королева умерла, да здравствует король!»

Через полгода после казни графа Эссекса королева Елизавета посетила архив, находившийся в Гринвиче. Это произошло 4 августа 1601 года. Ее встретил законовед Уильям Ломбард. Он показал королеве бесконечное количество древних свитков с законами и указами королей, которые он по ее заданию разбирал. Перебирая рукописи, Елизавета иногда заинтересовывалась каким-нибудь документом, и Ломбард почтительно давал ей разъяснения. «Ее величество дошла до царствования Ричарда II, — записал Ломбард. — Она сказала: „Знаете, а ведь Ричард II — это я“. Ломбард возразил: „Это могло примерещиться только злобному воображению неблагодарного джентльмена, которого ваше величество одарила больше всех“. Ее величество ответила: „Тот, кто забыл бога, забудет и своих благодетелей. Эту трагедию играли сорок раз на улицах и в домах“».

Елизавета не могла простить Эссексу его измены и мятежа. Запомнилось ей и то, что, подстрекая лондонцев, заговорщики показывали им в театре «Ричарда II». Она преувеличила количество спектаклей. Сорок было вообще рекордным числом представлений любой пьесы за весь срок жизни Шекспира.

К актерам Елизавета тем не менее не питала никакой злобы. Она любила театр. С 1590 по 1603 год при ее дворе состоялось девяносто спектаклей разных трупп. Последние два раза актеров приглашали к ее двору 26 декабря 1602 года и 2 февраля 1603 года. В книге записей личных покоев королевы оба раза помечено, что играли «Джон Хеминг и прочие из труппы слуг лорда-камергера». «Прочие» — это Бербедж, Шекспир и другие члены труппы. Хеминг назван потому, что расчет за спектакль производили с ним.

Через полтора месяца после этого по Лондону стали ходить слухи: королева больна. Этому трудно было поверить. Елизавета правила страной с 1558 года. Сорок четыре года сидела она на троне. Шекспира еще не было на свете, когда она уже правила страной. Она пережила Лейстера, своего министра Бэрли, Эссекса, адмиралов Дрейка и Хоуарда, поэтов Сидни и Спенсера, драматургов Марло, Грина, Кида, Пиля — словом, если не всех, то многих составивших славу ее царствования. Казалось, конца не будет ее кровавому правлению. И вдруг из уст в уста стала переходить весть о ее тяжелой болезни. Ее передавали друг другу со скорбным видом, — тайные агенты шныряли повсюду.

Королеве исполнилось шестьдесят девять лет. Шел семидесятый год ее жизни. Болезнь становилась все серьезней. Собрался Тайный совет. Стали обсуждать, что делать, если королева умрет. Она не оставляла прямого наследника, и главной заботой было избежать междоусобной войны между разными претендентами на престол. Правительство привело в готовность войска и полицию. Придворные и челядь также должны были помогать в случае чего. Драгоценности короны под надежной охраной отправили в крепость Тауэр.

Тайный совет принял решение: в случае смерти Елизаветы возвести на престол шотландского короля Джеймза, который, как сын Марии Стюарт, имел наиболее законные права на английскую корону. Для того чтобы представить перед народом, будто решение было принято с согласия самой королевы, министры распустили такой слух. Лорд-адмирал, лорд-хранитель печати и государственный секретарь якобы явились в покой королевы, когда она уже была так плоха, что не могла, даже говорить. Государственный секретарь подошел к огромной кровати с балдахином и спросил королеву, кого она назначает своим преемником. Увидев, что она молчит, государственный секретарь сказал: «Ваше величество, умоляю вас, если вы остаетесь при своем прежнем решении и хотите, чтобы шотландский король унаследовал ваш престол, подайте нам какой-нибудь знак». Тогда королева неожиданно приподнялась в постели, выпростала руки из-под одеяла, подняла их и соединила над головой в виде короны.

24 марта 1603 года, в два часа утра, Елизавета скончалась.

Рассказ главных министров о назначении нового наследника немедленно распространился по Лондону, а затем и по остальной стране. Что и говорить, выдумка министров эффектна, как великолепная драматическая сцена в хорошей исторической пьесе. Удивляться не приходится: они жили в пору расцвета театра и, видимо, не зря смотрели спектакли, которые играли при дворе и в их домах «слуги лорда-адмирала» и «слуги лорда-камергера».

Смерть Елизаветы вызвала поток поминальных стихотворений и поэм. Все поэты воздали посмертные почести королеве. Только один поэт не почтил ее — Шекспир.