Арэмча был большим мастером по охотничьим делам, даже трижды бывавший в лапах медведя охотник Нерин уступал ему в смекалке. Только по первой легкой, как пыль, пороше пробежит соболь — все знают: Арэмча догонит его. Только начнут оттаивать болота, резким весенним ветром станет сдувать с вербы желтую пыльцу и прилетят утки — знают все: первая утка Арэмчи.

— Ай-ай! Ловкий какой Арэмча! — говорили охотники.

И еще слух про Арэмчу ходил по юртам, что знает он людей из-за увала.

— Живет там большой народ. Злой народ. Манси — народ маленький, ему в лесу жить надо. Отнимут все у манси: зверя, птицу, рыбу, — так говорил старый шаман, поднимая вверх дрожащий палец. Из его красных, больных глаз, не переставая, текли слезы.

Арэмча не слушал шамана. Он знал, что далеко за увалом живут хорошие люди, совсем не такие, как говорил шаман. Арэмче вспоминался солнечный зимний день, когда снег, сверкая, до боли слепил глаза и звонкий заливистый лай торопил Арэмчу.

— Эх! — вздохнул Арэмча. — Зачем Верба нашла незнакомца? Жил тихо Арэмча, спал спокойно, а теперь? Теперь нет! Теперь хочется сходить туда…

Он невольно посмотрел в сторону увала. Верба, лежавшая у ног, словно угадала его мысли, завиляла хвостом. Арэмча гладил собаку и говорил:

— Ты виновата! Зачем близко пустила? Э-эх, Верба!

… В тот день Верба нашла след, который шел с увала. Арэмча побежал по следу и увидел чужого человека. Он был одет не так, как манси, а главное, был без кос и изо рта у него шел дым. Арэмча хотел незаметно отойти, но чужой человек направился к нему. Свой дым он бросил в сторону, ружье оставил у ствола молодого дерева, с ветвей которого сразу повалились комья снега. Освободившись от тяжести, ветки словно подпрыгнули, приветливо замахали. На Арэмчу глядели добрые светлые глаза. Чужой человек подошел, похлопал Арэмчу по плечу, потом что-то сказал. Арэмча заулыбался и, услышав знакомое слово „паче“ — „здравствуй“, засмеялся, обнажив желтые зубы.

С этого дня все и началось.

Они стали часто встречаться, и скоро в юрте Арэмчи появились необычные вещи: плетеные „варежки“, сладкие белые камешки — „сахар“. Верба привыкла к гостю и уже при одном только слове, Никола начинала радостно лаять, нюхать воздух.

Друзья стали вместе ходить на охоту. Арэмча мог в любой снег догнать сохатого или оленя, знал каждый след в тайге, а у Николы было хорошее ружье. Ай-яй, как шибко и далеко бьет оно. Какой гром делает в лесу!

Арэмча всем сердцем полюбил Николу и называл его „яны рума“.

Никола хлопал его по плечу и тоже говорил ему „рума“. Арэмча жестами рассказывал про свои дела, и Никола, стараясь понять его, внимательно слушал. А когда Никола брал в рот огонь, Арэмча теперь не боялся, даже сам пытался курить, но предпочитал табак нюхать, жевать или класть за губу.

Шли дни. Люди узнали о дружбе Арэмчи с человеком из-за увала. Слух дошел и до шамана. Злой, своенравный старик задумал навсегда разлучить Арэмчу с русским, навести страх на всех, запугать. Он стал исподтишка травить в соседних юртах оленей, лучших охотничьих собак, говоря потом, что вся эта напасть из-за тех, кто дружит с чужими людьми. Шаман требовал наказать Арэмчу, утопить его в реке. По юртам шел ропот, манси жили в страхе перед большой бедой.

Жалко было Арэмче оставлять свою юрту, но и умирать он не собирался. Поздно вечером, когда совсем стемнело, Верба выскочила из юрты и побежала в тайгу. Она бежала к Николе, в пауль, где стоят деревянные юрты. Кубарем свалившись с горы, по запаху нашла юрту Николы. Он вышел на ее звонкий заливистый лай. Собака жалобно смотрела, теребила его за подол рубахи. Никола понял. Встал на прочные кисовые лыжи, подарок Арэмчи, и понесся за Вербой. Деревья словно сами раздвигались и давали дорогу. Пар валил от спины. Вот и юрта.

Николу встретил Арэмча, он рассказал, что должен уйти из этих мест, но что ему хочется попрощаться с ним и сказать: „Никола яны, яны рума“.

Быстро собрался Арэмча и под шум вековых деревьев покинул юрту. И когда шаман пришел, чтобы выполнить волю шайтана, Арэмчи уже не было.

Долгую жизнь прожил Арэмча. И всегда, когда Никола бывал в тех местах, где поселился Арэмча, наступало веселье. Большому другу принадлежало самое почетное место. Друзья Арэмчи тоже полюбили русского, подружились с ним. А Арэмча угощал Николу мороженой строганиной, обнимал, крича на всю юрту: „Никола рума! Яны, яны рума!“