Солохин никак не мог взять в толк, почему его сторож так странно испарился. Сначала он думал, что старик приболел с перепоя и, чтобы не мозолить ему глаза, смылся. Он оставил хозяину на письменном столе связку ключей, аккуратно застелил свое ложе и все двери за собой запер. У кооператора имелся дубликат ключей, иначе бы он не попал на станцию. Николай Матвеевич предположил, что сторож отдохнет, придет в себя и объявится. Но шел третий день, а его все не было. Подготовка к празднику целиком заняла Солохина и, сделав вывод, что выпивох брать на работу нельзя, он о Королькове забыл.

Во вторник к нему нагрянули визитеры. На милицейском вездеходе приехал полковник Курдюк и привез с собой заместителя мэра по хозяйственной части Максюту, начальника одела недвижимости Стеколкина и директора молокозавода Паперного. Начальственные мужи осмотрели станцию и остались довольны. Курдюк получил сводку о метеоусловиях на неделю. Погода, по его словам, не должна помешать мероприятию. Синоптики дождей не обещали, а ветер предсказывали южный. Это означало, что праздник пройдет на воздухе. Городские чиновники поделили между собой обязанности. Паперный отвечал за праздничное меню, Максюта за транспорт, Стеколкин за художественную часть — ему поручили вызвать артистов из областной филармонии, Курдюк гарантировал безопасность гостей и обеспечивал порядок. Пять его сотрудников будут нести дежурство весь праздничный день.

Перед тем как компания направилась к машине, Солохин рассказал Курдюку о странном исчезновении сторожа.

— Не будешь брать алкашей. — Ответил полковник: — Все хотите поменьше платить, да побольше заработать, а так не бывает.

— Конечно, хочу. — Не отрицал Солохин: — Я за свой счет построил станцию, приобрел инвентарь, потратив все семейные сбережения, а впереди зима. Дай бог вернуть деньги за следующее лето.

— Кто не рискует, тот, блядь, не пьет шампанского. — Усмехнулся Максюта: — Начнем завозить продукты и технику, отвечаешь за них головой. Нет сторожа, сторожи сам. И не забудь о посуде. Тарелки привезем, а стаканы, и ложки с вилками за тобой.

Чиновники уехали, и Солохин понял, что придется срочно искать человека. В деревне Щеглы он знал одного подходящего пенсионера. В крайней избе жил бывший колхозный бухгалтер Тимофей Петрович Сорока. Старик еще оставался в добром здравии и славился в округе страстью к охоте и рыбалке. Возможность бесплатно пользоваться лодкой могла его заинтересовать. Да и зарплата тоже. Пенсию, как все бывшие колхозники, он получал нищенскую, а времени имел предостаточно и жил рядом.

Солохин запер станцию и, оставив машину, поднялся в деревню пешком. Сороку он застал в саду. Жену Тимофей Петрович схоронил прошлой весной и теперь вдовствовал. Старик сгребал листья под яблонями и носил их в худом железном ведре на костер, который тлел за забором его участка. Здоровенная вислоухая собака со слабыми признаками легавой при появлении чужака, начала остервенело брехать и бросилась на забор. Пенсионер взял ее за ошейник и куда-то увел. Вернувшись, открыл гостю калитку и указал на лавку под яблоней.

Кооператор умел общаться с сельчанами. Он не сразу выложил, за чем пришел. Поговорил о погоде, о приметах на предстоящую зиму, поинтересовался успехами пенсионера в охоте и рыбалке, посочувствовал ему, что зверя и рыбы совсем не стало, и только потом предложил работу.

Сорока тоже умел себя подать.

— Не спорю, тут близко… А начнется зима? Пока оденешься, целый час пройдет. Опять же сугробы. Убирать ведь заставишь. Прибавил бы сотенку-другую, глядишь, мы бы и договорились.

Солохин набавил пятьдесят рублей, и пенсионер согласился.

— Когда приступать? — Спросил новый работник.

— Сегодня бы и надо. — Ответил кооператор.

— А куда твой инвалид подевался? — поинтересовался Сорока, когда они спускались к реке.

Николай Матвеевич рассказал об исчезновении сторожа. Старик удивленно вскинул бровь и больше по дороге вопросов не задавал. Солохин показал ему свое хозяйство. Они вместе пересчитали лодки и водные велосипеды, обошли территорию. Кооператор разрешил новому работнику пользоваться коморкой исчезнувшего инвалида.

— Считай, что твою собственность я принял. Приступлю сегодня, раз надо. Но не сейчас. — Предупредил Сорока: — Должен костер затушить, покушать, а потом прихвачу Кедра и заступлю.

Солохин посмотрел на часы:

— Сколько тебе надо времени?

— За часок управлюсь.

Бывший бухгалтер оказался пунктуальным. Ровно через час он появился на станции вместе с собакой. Солохин попрощался с новым сторожем, сел в машину и со спокойной совестью отправился домой. Сорока уселся на крыльцо, достал пачку примы, закурил и задумался. Пес тут же свернулся у его ног. Королькова Тимофей Петрович знал давно. Инвалид тоже любил посидеть с удочкой, и на берегу реки они изредка встречались. И о его пристрастии к спиртному Сороке было известно. Но при всем при этом он считал Королькова представителем своего поколения, а это означало, что совесть и ответственность у них обоих присутствуют. «Не мог человек взять и бросить свой пост, — размышлял отставной бухгалтер. — Что-то здесь не так». Он поднялся, вошел в коморку, осмотрел лежак инвалида. Приподнял одеяло. Обнаружив, что тот спал на трех связанных между собой спасательных кругах, про себя ухмыльнулся. Приподнял всю конструкцию и обнаружил черный конверт. В таких конвертах раньше продавали бумагу для фотографий. Сорока поднял конверт и заглянул в него. В конверте лежал паспорт Королькова, его пенсионное удостоверение, книжечка инвалида и фотография супруги. Жену Королькова Сорока никогда не видел, но сзади карточки имелась надпись чернильным карандашом. «Королькова Лидия Ивановна».

«Телогрейку забрал, а документы оставил?» — Удивился Сорока и теперь уже совсем засомневался, что Корольков покинул работу насовсем. «Придет, а я его место занял. Нехорошо получится», — прикинул он про себя.

На дворе быстро темнело. Сорока обошел со своим четвероногим другом станцию, постоял на причале и вернулся в помещение. Спать еще было рано, да и ложиться на ложе инвалида ему не хотелось. Внезапно обожгла мысль: «А что если старик утонул?» Сорока вернулся в каморку, взял со стула шерстяной вязаный носок предшественника, вышел с ним на улицу, дал понюхать Кедру и приказал: «Ищи!»

Пес понюхал носок и рванул к беседке. Вбежал в нее, покрутился, спрыгнул вниз и, уткнув нос в землю, бросился в сторону дороги. Сорока за четвероногим следопытом не успевал. Он отозвал его назад, пристегнул поводок и повторил команду. Пес снова потянул в сторону дороги. Дотащив Сороку до большака, закрутился и заскулил. Потом неожиданно потащил хозяина к кустарнику, что рос неподалеку на склоне. Пенсионер чуть не растянулся на влажной траве. Он обругал собаку. Кедр виновато повилял хвостом и тянуть стал потише. Добравшись до кустарника, пес всунул морду в густое переплетение веток и громко залаял. Сорока прекрасно знал, что означает этот лай. Так Кедр брехал, когда загонял дичь в нору или на дерево. По спине Сороки побежали мурашки. Но он заставил себя раздвинуть ветки и облегченно вздохнул. Пес брехал не на труп Королькова, а на его костыли. В кустах лежали два костыля инвалида.

«Куда же он без костылей намылился? — удивился пенсионер. — Неужто встал на ноги!?». Но в чудеса бывший бухгалтер не верил. Поразмыслив о находке, снова почувствовал неприятный холодок. Пришла мысль о милиции. Но оставлять пост он права не имел, и решил дождаться хозяина. Всю ночь просидел, не сомкнув глаз. Все думал.

Кооператор появился в девять. Сорока встретил хозяина хмуро.

— Хочешь казни, хочешь милуй, но работать я у тебя, Николай Матвеевич, не смогу.

— Что случилось? — Удивился Солохин.

— Ничего не случилось, но в мои годы без своей кровати не обойтись. Извини меня, если можешь, и найди себе кого-нибудь другого. — И, окликнув Кедра, побрел в сторону своей деревни.

* * *

Анатолий Рогов сидел напротив дома Вахтанга Самонидзе уже третий час. Бандит из помещения не выходил, но часто появлялся на балконе с женой и маленьким сыном. Он брал мальчика на руки и поднимал его над улицей. Супруга Вахтанга при этом голосила громче сына. Мальчик боялся меньше.

В Афганистане Рогов служил в разведке, и из всего взвода он один вернулся живым. Он десятки раз работал в «зеленке», был дважды ранен осколками мины, но «духам» отловить его так и не удалось. Зная о прошлом афганца, начальник летучего отряда Скворцов и поручил ему наблюдение за подручным Жвания. Рогов пас свой объект второй день, и пока ничего подозрительного не заметил. Вчера Самонидзе ездил в аэропорт Адлера, где принимал выручку от своего работника в зале игорных автоматов. Потом он сидел с ним в ресторане, съел несколько порций шашлыков и выпил три бутылки вина. После этого сел в свое БМВ и покатил домой. Рогов ездил на «Жигулях» восьмой модели и едва поспевал за подвыпившим бандитом. Было видно, что Самонидзе чувствует себя в городе хозяином и сотрудников автоинспекции вовсе не опасается. Его никто и не останавливал. Подкатив к дому, он бросил ключи выскочившему из подъезда чернявому парню и важно прошествовал в дом. Работник поставил машину в гараж и запер ворота. Рогов успел заглянуть во двор. Никаких строений, где можно спрятать похищенного ребенка, он не заметил. Внутренность гаража бывший разведчик тоже успел рассмотреть. Гараж был стерильно пуст. На правой его стене разместился стеллаж, на котором лежало несколько новых покрышек. Пристроек или башенок гараж не имел.

На ночь Рогова менял подрывник Гоша. Он честно просидел всю ночь на чердаке дома напротив и утром доложил Рогову, что Самонидзе никуда не отлучался.

Анатолий уже собрался немного подремать, он умел это делать не отключая сознания, как ворота раскрылись, и из них выкатил БМВ Вахтанга. За рулем сидел работник. Рогов решил, что сейчас чернявый парень покинет водительское место, но ошибся. Вахтанг вышел из дома, но за руль садиться не стал. Он уселся на заднее сиденье, и чернявый газанул с места. Рогов, чтобы не мозолить глаза, ставил свою машину поодаль, пока добежал, пока тронулся, БМВ исчез. Рогов утопил педаль газа в пол и в конце улицы нагнал бандита. Водитель Вахтанга ездил куда спокойнее хозяина, и вести объект Рогову показалось комфортнее.

БМВ притормозил возле рынка. Вахтанг купил у пожилой женщины букет роз и поехал дальше. В самом центре он отпустил машину и с букетом направился в самый дорогой ресторан города «Волна». В это время года туристов почти не наблюдалось, и ресторан горел. Рогов подождал некоторое время, потом выбрался из машины, походкой бездельника пофланировал мимо окон заведения. Вахтанг сидел у окна и оживленно беседовал с яркой блондинкой. Та весело смеялась. Блондинку Рогов знал. Это была жена хозяина ресторана Соня, которая и вела хозяйство. Рогов вернулся в машину и стал ждать, когда Вахтанг выйдет. Но тот продолжал сидеть довольно долго. За это время в ресторан зашли всего два посетителя. Полный пожилой врач гинеколог Моисей Хайкин и незнакомая Анатолию девушка. Она была очень худа, но не лишена некоторой элегантности. По дорогому плащу и высоким замшевым сапогам Рогов определил шлюху высокого полета. Подобные девицы бывали в Бирюзовске поздней осенью. Обычно они сопровождали богатых любовников, которым врачи советовали избегать знойного летнего солнца. Если бы разведчик не поленился пройтись перед окнами ресторана еще раз, он бы увидел, что Соня давно покинула столик Вахтанга, а тощая девица направилась прямо к нему. Но он этого не сделал, а дождался, пока Вахтанг закончит обедать, проследил, как он уселся в свою машину и довел объект до дома. Цветы бандит оставил в ресторане, но и это Рогова не насторожило. Он решил, что букет предназначался Соне, жене директора «Волны», которая так оживленно беседовала с клиентом.

* * *

Голенев с командой летучего отряда прочесал весь Бирюзовск, обследовал десятки километров побережья вокруг города, допросил с пристрастием местных уголовников и ничего не нашел. Он помнил, что обещал Постникову вернуться в Глухов на мероприятия, связанные с вступлением законно избранного мэра в должность, но похоже, сдержать свое слово не мог. Во вторник вечером он сказал Маке:

— Вылетай завтра первым рейсом. Если в аэропорту тебя встретит Трофим на «мерседесе», ты успеешь на торжественное собрание в мэрию. А Тише я позвоню, что задерживаюсь.

Мака улыбнулась и, прижавшись к любовнику, тихо ответила:

— Я полечу с тобой вместе. Ничего не случится, если титул почетной гражданки великого Глухова мне вручат неделей позже.

Олег пытался убедить девушку лететь одной, но Мака осталась непреклонна:

— Не приставай. Я так решила.

— Зря упорствуешь. Все равно я тебе здесь внимания не уделяю. Сидишь целыми днями одна.

— Не волнуйся за меня. — Успокоила его подруга: — Я прекрасно себя чувствую. Твой Неледин душка. Он ввел меня во все тонкости бизнеса на юге. Так что можешь считать, я уже работаю вашим компаньоном и провожу время с пользой. Ищи внучку своего друга и обо мне не тревожься. — И чтобы закрыть тему, долго и страстно поцеловала Олега в губы.

Это была первая ночь в Бирюзовске, которую они провели бурно. Несколько предыдущих Голенев валился с ног от усталости, и ему было не до нежностей. В эту ночь Мака сумела показать другу, что далеко не все ее возможности в интимной жизни он познал. После первого порыва страсти, когда любовник отвалился и лежал, поглаживая ее по спине, девушка сделала ему восточный массаж своим маленькими грудками, и Олег снова завелся. Она ускользала от него, довела до ярости и, только потом отдалась.

Когда Сергей Скворцов в восемь утра постучал им в номер, Олег с трудом открыл глаза.

— Подожди меня внизу, я быстро ополоснусь и поедем.

Начальник летучего отряда понимающе кивнул, и дверь за ним закрылась.

Голенев стоял под струями холодной воды, стараясь обрести свежесть мысли и вернуть себе физическую форму. Сегодня он намеревался ехать в Сухуми и встречаться с авторитетом Жвания. Без помощи бандита помочь старому музыканту бывший афганец отчаялся. Рассчитывать на эту помощь Олег имел право. Когда шестерка Кащеева, Чирик, зарезал его жену Тоню, местный следователь заподозрил Жвания. Вано арестовали. Голенев к тому времени уже знал настоящего убийцу, поручился за бандита, и Жвания выпустили. Теперь Олег надеялся, что тот ему поможет, поэтому и не тронул Вахтанга Самонидзе. Это был единственный уголовник, которого не потрясли бойцы летучего отряда, а только последили за ним на расстоянии. Самонидзе являлся человеком Жвания и, поскольку слежка ничего подозрительного не выявила, Олег решил говорить не с ним, а с его хозяином.

Но ехать в Сухуми не пришлось. Когда он вышел, возле ворот отеля дожидалась не только «Нива» Скворцова, но и знакомый розовый кабриолет сухумского авторитета, у которого в связи с погодой появилась крыша. Сам Жвания стоял возле машины и широко улыбался.

Голенев удивился:

— Здравствуй, Вано, я сегодня собирался ехать к тебе, а ты, оказывается, в Бирюзовске?

— Да, Олег. Друзья должны помогать друг другу. Я слышал, что у тебя проблемы, и приехал сам.

— От кого слышал? — Насторожился афганец. — Он свою акцию не афишировал, и его помощники тоже.

— Свет не без добрых людей. Донесли, что ты местных ребят трясешь и кого-то ищешь. Вот и подумал — вдруг пригожусь.

— Спасибо.

— Не за что. Садись ко мне в машину, поедем, позавтракаем, я тут одно местечко знаю, и поговорим как мужчина с мужчиной.

Олег попросил Скворцова ждать его в офисе кооператива и, усмехнувшись на тревожный взгляд Сергея, уселся в розовый лимузин. Ехали минут пятнадцать. Водитель Жвания, носатый кавказец в огромной кепке, свернул на незаметный проселок, ведущий к морю. На самом берегу, среди кипарисов и акаций пряталось от посторонних глаз небольшое строение без вывески.

— Здесь хороший духан, но кормят только своих, — отвечая на невысказанный вопрос Олега, сообщил Жвания: — Хочешь, внутрь войдем, хочешь, столик вынесут.

Голенев предпочитал завтракать на воздухе, и сухумский авторитет что-то сказал по-грузински встретившему их духанщику. Через минуту на маленьком плато, над самым морем, появился стол и два соломенных кресла. Не успели гости их занять, как на столе возникла бутылка красного вина, зелень, сыр и лепешка.

— Прости, что руками, но у нас так принято. — Улыбнулся Жвания, сверкнув золотом коронок. Олег посмотрел, как бандит рвет лепешку на части, и промолчал. Вано наполнил стаканы:

— За встречу! Жвания добро помнит…

Голенев пригубил терпкое сухое вино и пожевал лепешку:

— Ты знаешь, о чем я хотел тебя просить?

— Откуда мне знать? Слышал, кого-то ищешь. Скажешь кого, постараюсь помочь.

— У музыканта из «Ласточки» похитили внучку. Требуют выкуп. — Олег говорил, внимательно глядя в глаза бандита. Но тот оставался невозмутим.

— Надеюсь, ты не подозреваешь Вано Жвания? Я детей не ворую.

— Я на тебя не думаю. Помоги найти девочку и тех, кто это сделал.

— Замочишь?

— Не знаю. Но наказать надо.

Вано захотел узнать подробности. Олег рассказал все, что знал сам. Бандит задумался:

— Так сразу ничего тебе не скажу. Дай мне сутки.

— Быстрее не сможешь?

— Если смогу, ты об этом узнаешь первым. — Улыбнулся Вано.

Духанщик принес чугунную жаровню и тарелки. Вано открыл жаровню и положил в тарелки гостю и себе перченую массу с большим количеством зелени.

— Что это? — Спросил Олег.

— Это просто соус. Утром его покушаешь, весь день сыт. Баранина, зелень, специи. — Объяснил Жвания, окунул кусок лепешки в соус и отправил в рот. Олег последовал его примеру. Блюдо оказалось в меру перченым и очень вкусным.

— Да, умеют грузины поесть, — заметил Голенев, чем доставил Жвания видимое удовольствие. Бандит снова сверкнул фиксом и плотоядно причмокнул. — Узнаешь меня поближе, еще и не таким угощу…

Голенева предложение не обрадовало:

— Послушай, Вано, я здесь, потому что обещал музыканту помощь. Дружить с тобой я не собираюсь. Давай считать, что твоя услуга — ответ за наши старые дела.

Грузин помрачнел:

— Как у вас говорят, кто старое помянет, тому глаз вон. Жвания долги не забывает, а обижаешь зря. Вместе мы можем большие дела делать.

— Давай пока с эти делом покончим. Оно для меня тоже большое. — Уклонился Олег.

— Как знаешь. Но запомни, у вас есть еще одна хорошая поговорка — человек предполагает, а Господь располагает…

Через полчаса розовый кабриолет бандита подкатил к офису кооператива.

— У тебя наш телефон есть? — Спросил Голенев, выходя из машины.

— Не волнуйся, я тебя не только тут, под землей найду. — Рот Жвания растянулся в улыбке, а глаза при этом оставались злыми.

В директорском кабинете Олег, помимо Нелидова, застал Скворцова, Маку и Моню Корзона. Старый музыкант при виде афганца вскочил с кресла и бросился ему навстречу.

— Пока ничего. — Поспешил сообщить Голенев и, заметив, как сразу сник несчастный дедушка, добавил: — Есть шанс, что завтра что-нибудь узнаем.

— Моня, не дергайтесь. — Обратилась к старику Мака: — Я ведьма. Нутром чувствую, ваша внучка жива, здорова, и вы скоро ее получите.

— И вы так думаете? — Ответил вопросом музыкант и потянулся в карман за платком.

— Моя интуиция меня ни разу не подводила.

Корзон поцеловал Маке руку:

— Ваши слова мне греют душу, но сердце болит за девочку. Что эти мерзавцы с ней сделают?

— Не надо думать о плохом. — Посоветовал Нелидов: — Мы все надеемся на лучшее.

Голенев посмотрел на свои золотые часы. Это были те самые «Картье» с гравировкой «Bear with honour» на тыльной части, которые он получил в качестве трофея в Афгане, потом, начиная свое дело продал, и случайно обнаружил в сейфе Турка. Бандита, которому отомстил за смерь своего друга Вихрова и его беременной жены. С тех пор Олег с часами не расставался. Стрелки показывали начало одиннадцатого. В это время в глуховской мэрии готовились к торжественному акту вступления в должность Постникова. Он позвонил в Глухов. Тихон оказался в кабинете. Олег поздравил его и еще раз извинился за свое отсутствие:

— Прости, Тиша, но у тебя праздник, а тут у человека горе. Не могу его бросить.

— Жаль, конечно, но я, так сказать, тебя понимаю. Удачи тебе. — Ответил Постников и положил трубку. Голенев понял, что друг детства все равно на него обижен.

Корзон вскоре ушел. Олег рассказал Скворцову и Нелидову о встрече с бандитом. Мака рассматривала журнал о гостиничном бизнесе, в беседу мужчин не встревала, но слушала очень внимательно.

— Если Жвания поможет, потом от него не отвяжешься. — Сделал вывод Алексей Михайлович Нелидов.

— Отвяжемся. Он мне обязан, я ему нет. — Возразил Голенев.

— И ты уверен, он узнает, кто похитил девочку? — В голосе Скворцова прозвучала нотка сомнения.

— Я уверен, что он уже знает. — Усмехнулся Голенев: — А сутки попросил, либо чтобы договориться с похитителями, либо чтобы набить себе цену.

Мака подняла голову от журнала:

— Ты стал, как я, ясновидящим?

— Нет, Мака. Просто, когда я с ним разговаривал, он слишком уверенно держался.

— Есть и еще один момент, говорящий в пользу довода Олега. — Добавил Скворцов: — Почему он сам приехал в Бирюзовск?

— Я тоже об этом подумал. — Согласился Голенев: — Откуда ему знать о наших проблемах?

— Тут ты, мой дорогой, не прав. — Мака закрыла журнал, поднялась с кресла и потянулась как кошка: — Уж я-то эту публику знаю. Ворье быстро разносит новости. Ты несколько дней бегаешь по городу и трясешь братков. Настучали.

— Мы никому впрямую не говорили о внучке Корзона. Ни я, ни Сережа, а тем более Степан ее имя не называли. — Настаивал на своем Голенев. Мака сделала вид, что ей разговор мужчин наскучил, и снова уселась смотреть журнал.

— Будем ждать. Другого выхода у нас все равно нет. — Высказался Олег. Он отпустил Скворцова, и они втроем занялись делами.

— Я согласна вложить бабки в ваши гостиницы. — Впервые заявила Мака двум своим компаньонам. До этого она только интересовалась деталями, и своего согласия открыто не высказывала.

— Значит, начнем реконструкцию. — Потер руки Нелидов.

— Я вижу, ты доволен. А помнишь, при первом разговоре кривился. — Напомнил Олег.

— Каюсь, поскольку к женщинам в серьезных делах отношусь без особого энтузиазма. Но Мака случай особый. С ней я готов рискнуть… — Ответил Алексей Михайлович и подмигнул девушке.

Они принялись обсуждать фирмы, кому поручить ремонт и не заметили, как наступил вечер.

— Я хочу есть. — Сказала Мака, когда за окном стемнело.

— Приглашаю поужинать у меня дома. — Предложил Нелидов: — А заодно Маку с женой познакомлю. Моя супруга Нина Петровна назначена директором двух отелей, и дамы должны найти общий язык. Голенев не возражал, Мака тоже. Они вышли из офиса, и в это время к дверям подкатил Жвания. Бандит, сверкая золотом коронок, выбрался из лимузина и отозвал Голенева в сторону:

— Я верну тебе девчонку без выкупа. Но у меня есть условие.

— Говори.

— Ты не будешь требовать крови похитителей. И не станешь докапываться, кто они.

Олег посмотрел бандиту в глаза:

— А у меня есть выбор?

— Выбор у человека всегда есть. — Усмехнулся Жвания: — Можешь дать деньги, девчонку вернут. Нюхай след, мсти, делай что хочешь. Но тогда я тебе никаких гарантий давать не буду.

— Твои дружки?

— Некорректный вопрос. Но, как друг, я тебе отвечу. Это не мои дружки. Они очень молодые люди. Но родителей этих молокососов я знаю. Сопляки решили сами подработать, и старшим ничего не сказали. Решать тебе.

— Я принимаю твои условия. Когда?

— Завтра вечером.

— Раньше не можешь?

— Нет, геноцвали. При всем желании раньше не получится. Ребенка не успеют привезти, она далеко.

— Хорошо, подождем. — Ответил Олег. Жвания еще раз сверкнул фиксом и уселся на заднее сидение. Перед тем как лимузин тронулся с места, бандит бросил быстрый взгляд на Маку. Девушка улыбнулась краешками губ и отвернулась.

* * *

— Когда он кончит говорить слова присяги, включай гимн Советского Союза. — Распорядился Самуил Прудкин, заглянув в радиорубку актового зала. Редактор газеты «Вести Глуши» отвечал за церемонный протокол торжественного мероприятия. Молодой радист Яша Ципкин включать гимн не желал.

— Наш мэр демократ, а гимн коммунистический.

— Делай, что тебе говорят. Демократического гимна пока нет. — Настаивал редактор. Тем временем Постников заканчивал свою речь. Он представил Вячеслава Анатольевича Стеколкина в качестве своего вице-мэра и вызвал его на сцену. Из зала раздались жидкие хлопки, и Стеколкин поспешил сцену покинуть. Настал заключительный момент торжественной церемонии. Постников положил руку на портрет Ельцина и произнес слова присяги, которую сам сочинил накануне ночью:

— Я, мэр города Глухова, торжественно клянусь заботиться о здоровье и благосостоянии граждан города. Гарантировать законность и порядок на его территории, способствовать процветанию свободы и демократии.

Поняв, что с присягой покончено, Яша Ципкин включил гимн. Сотрудники мэрии и приглашенные горожане переглянулись. Первым поднялся Андрей Макарович Телкин. Бывший секретарь райкома сделал это автоматически. У него вошло в кровь — играют гимн, вставай. За ним начали подниматься остальные. Ко второму куплету стоял весь зал. Гимн звучал без слов, но пожилые люди шевелили губами, напевая про себя знакомый текст михалковского панегирика. «Нас вырастил Сталин на благо народа, на путь и на подвиги нас вдохновил».

Постников замер на трибуне бледный. Ему ничего не оставалось, как дослушать ритуальную мелодию запрещенной ныне организации. При последнем аккорде раздались аплодисменты.

— Спасибо, друзья. — Глухим голосом произнес принявший присягу мэр, медленно спустился с трибуны и уселся в кресло первого ряда. Его место с одной стороны оберегала Татьяна, с другой секретарша Юля. На опустевшей сцене появился Прудкин. По плану после присяги Постникова шел концерт самодеятельных артистов.

Прудкин объявил выход местного поэта Зиновия Корякина. Тот неловко потоптался у микрофона и начал читать свой стих, посвященный родному городу. Читал он монотонно, завывая в конце каждой рифмы:

Постников не слушал. Он наклонился к уху секретарши и спросил:

— Какой болван надумал запустить сталинский гимн?

— Не знаю, Тихон Иннокентьевич. Наверное, Прудкин. Ему поручили провести мероприятие.

— Зятек Андрея Макаровича… — сообразил Постников и вспомнил слова жены «Маше не повезло». Теперь до него дошел их смысл.

— Помолчи, Тиша. Нехорошо, на тебя люди смотрят. — Шепнула мужу Татьяна. Тихон кивнул и стал смотреть на поэта. Тот читал уже довольно долго, но Постников отметил не стихи, а лоснящийся костюм Корякина, его не раз чиненные сапожником башмаки и сорочку, застегнутую неправильно. Поэт галстука не надел, а пуговицы у шеи перепутал.

Тихон снова наклонился к уху Юли:

— Надо бы выдать ему пособие из личного фонда мэра. У тебя есть его адрес?

— Не знаю. Но вы не волнуйтесь, найдем если нужно, — ответила секретарша.

— Тихон, помолчи, — опять одернула его Татьяна.

— Да, да, конечно, Танечка…

После поэта три крепкие бабы пропели частушки. Лицо гармониста показалось мэру знакомым. «Где я его видел?» — стараясь не морщиться от громких визгливых голосов певиц, пытался припомнить Постников. Наконец вспомнил. Это случилось несколько лед назад. Тихон тогда еще служил в промышленном отделе. На автобазе шел товарищеский суд. Судили механика автобусного парка. Он по пьянке не докрутил колесо, и автобус на полном ходу завалился на бок. Жертв среди пассажиров, к счастью, не оказалось, но ушибов и ссадин они получили множество. Теперь мэр мог наслаждаться музыкой механика.

После певиц Прудкин объявил гимнастический этюд. Десять девочек с лентами показывали зрителям свои номера. На мастериц высокого класса они не тянули, но стройные ножки и маленькие грудки доставили залу куда большее удовольствие, чем стихи занудливого Корякина и визгливые голоса матрон. Но мэра и гимнастки увлечь не смогли. Постникову очень хотелось домой. Прийти, закрыться в своем кабинете и сидеть в тишине и полумраке. Но он обязан присутствовать на мероприятии до конца.

Концерт длился три часа. В восемь вечера голова у мэра раскалывалась. Но и после концерта отправиться домой ему не светило. В столовой накрыли стол для маленького банкета. Банкет организовал на свои средства Павел Михайлович Паперный и ждал Постникова и сотрудников мэрии. Портить людям праздник Тихон не имел права.

В столовой собралось человек пятьдесят. Паперный зачитал лично сочиненное приветствие законно избранному мэру. В приветствии он позволил себе несколько шуток, и Постникову оно понравилось. Серьезного застолья Паперный не планировал. Закончив читать, он обратился к собравшимся:

— Господа, граждане, товарищи, прошу минуту внимания. Завтра в двенадцать часов все сотрудники мэрии приглашаются на пикник. Сбор на площади перед зданием. Сюда подадут автобусы. Автомобилистам советую оставить свои машины в гаражах, поскольку на пикнике вам предложат не только чай. Вы меня понимаете? — По одобрительным возгласам собравшихся, Павел Михайлович сделал вывод, что его поняли и продолжил: — Так же нами намечена большая спортивная программа. Ее гвоздем станет гонка на лодках всех начальников мэрии. Наш уважаемый Тихон Иннокентьевич одержал бесспорную победу на выборах. Посмотрим, как он покажет себя на воде. Дадим возможность реабилитироваться и неудачному претенденту. Вячеслав Антонович Стеколкин тоже участвует в соревнованиях. А теперь наполните бокалы шампанским. Пьем за нашего мэра. Ура!

Тихону пришлось со всеми чокаться. Его поздравляли, трогали за рукав. Постников кивал и улыбался. Через пятнадцать минут стол опустел, и, наконец, он получил возможность тихо смыться. Татьяна вывела мужа через запасной выход, и они оказались на улице. Домой шли пешком.

— Устал? — Спросила Татьяна.

— Голова раскалывается. Всегда, так сказать, терпеть не мог праздников, а таких, где приходиться выпячиваться, и подавно.

— Ничего не поделаешь, это входит в амплуа мэра. Но не переживай, еще завтра отмучаемся, и начнутся спокойные рабочие будни.

— Шутишь? Откуда спокойные?! В следующий понедельник придут фильтры, и появится немецкий инженер. Его рабочий день стоит, так сказать, десять тысяч долларов. Надо так организовать процесс, чтобы он ни минуты не простаивал.

— До понедельника, Тиша, еще надо дожить. — Резонно заметила Татьяна, вовсе не подозревая, что в ее фразе заложен тайный зловещий смысл.

* * *

Любому из подручных сухумского авторитета Вано Жвания убить человека означало не больше чем раздавить таракана. И только один из них никогда не брал в руки пистолета или финки. Прирожденный жулик и аферист Рудик Погосян умел ограбить ротозея, так запудрив ему мозги, что жертва сама начинала жалеть своего обидчика. Песня великого барда Булата Окуджавы «Мы не поклонники разбоя», написанная для Кота Базилио и его рыжей подруги Алисы, вполне годилась и для Рудика. Помимо афер, Погосян обожал детей. Его жена Анаит родила мужу троих мальчиков и двух девочек. Мальчиков звали Арамчиком, Левончиком и Нельсоном, а девочек Марьям и Карина. Старшему мальчику исполнилось одиннадцать, младшей девочке пять. Они все жили в большом доме на окраине Сухуми, по соседству с обезьяним питомником. Каждую неделю любящий отец водил своих отпрысков смотреть на обезьян. Дети давно уже определили своих четвероруких любимцев и готовили для них гостинцы. Но вот уже несколько дней их в питомник не пускали. С того самого дня, когда к ним привезли погостить девочку из России. Она была много старше детей Рудика, и им казалась совсем взрослой. Но самое удивительное, гостья оказалась страшной соней. Спала почти круглые сутки. А когда просыпалась, много ела, потом сидела на скамейке в саду и смотрела вокруг удивленными глазами, словно ничего не понимала.

Рудик сказал детям, что девочка приехала отдохнуть после тяжелой болезни и ей надо много спать. Им даже запретили с ней разговаривать, потому что разговоры могли девочку утомить. Но разговаривать с ней было невозможно, поскольку она на вопросы не отвечала и на детей Рудика не обращала никакого внимания. Мальчики бегали на нее смотреть, когда она сидела на скамейке. Девочки с любопытством наблюдали за ее трапезой. Следов тяжелой болезни дети у гостьи не заметили. В меру упитанная, с вьющимися локонами, она выглядела цветущей юной девой с вполне развитыми женскими формами.

Не только отмена походов в обезьяний питомник нарушили обычную жизнь в семье Погосянов. С появлением девочки сильно изменилась и Анаит. Дети привыкли, что мама всегда смеется, бегает по дому, сама как ребенок, вприпрыжку, и когда не готовит на кухне, играет с ними. Теперь Супруга Рудика из дома не выходила, часто запиралась в своей комнате и плакала.

Вчера дети слышали, как родители сорились. Анаит укоряла мужа в бессердечии. «Не могу же я отказать Вано! — оправдывался отец — Он же мой босс. И потом, ей у нас ничего не грозит. Я тебе мамой клянусь, для денег я бы никогда не пошел на такое! Но тут простая хохма. Ты знаешь, хохмы я люблю. А главное, это просьба самого Жвания».

Дети поняли, о ком говорил папа. Дядя Вано часто приезжал к ним на большой розовой машине. Однажды его водитель, пока папа беседовал с самим дядей Вано, даже прокатил Арамчика с Нельсоном и Левоном по городу. У папы тоже имелась хорошая машина. Но она была с крышей, а у машины дядя Вано крыша могла открываться. Сегодня днем дядя Вано опять приехал. Они с папой долго кушали, потом вывели девочку, которая гостила у них после болезни, усадили в машину и куда-то увезли. Мама опять ушла в свою комнату плакать. Потом вышла и собрала детей в саду.

— Вы уже у меня большие. Я хочу вас предупредить, кто бы вас не спрашивал о девочке из России, всем говорите, что ничего не знаете и никогда ее у нас не видели.

— Но мы же ее видели?! — Удивился Арамчик.

— Если вы об этом кому-нибудь скажите, нашего папу заберут чужие дяди, и он никогда не поведет вас к обезьянкам.

Аргумент подействовал безотказно. Дети обещали молчать, а Анаит вдруг улыбнулась, вырвала из рук Марьям скакалку и стала весело через нее прыгать. Через минуту они уже все вместе носились по саду.

Папа вернулся поздно вечером.

— А где больная девочка? — Спросила Карина.

— Она поправилась, и мы с дядей Вано отвезли ее домой. Только ты никому не говори об этом.

— Я знаю. Мама нам уже сказала, если мы проболтаемся, тебя заберут чужие дяди, и ты никогда не сводишь нас в питомник.

— Умница моя. — Улыбнулся Рудик и погладил дочку по голове.

* * *

Моня Корзон плакал, не вытирая слез и не смущаясь окружающих. Старый музыкант плакал от счастья. Его внучка, его родная Фирочка снова с ним! Мало этого, она здорова, прекрасно выглядит, и на девочке не видно никаких следов насилия. Любящий дедушка испытывал чувство необыкновенной радости и благодарности к Голеневу, который сумел каким-то образом договориться с похитителями.

В пять часов вечера Вано Жвания, как и обещал, привез внучку в офис Олега. Никакого выкупа платить не понадобилось. Голенев сухо поблагодарил Жвания и сказал, что теперь они в расчете. Корзон не понял, о каких счетах шла речь, но он был и не в состоянии вникать в нюансы их отношений. Он обнимал внучку и плакал. Немного успокоившись, старик позвонил дочери и сказал, что Фира нашлась.

Нелидов сам, на своей «Волге», отвез их домой. Но перед тем как выйти из офиса, Моня обратился к Голеневу:

— Олег, сегодня один из лучших дней в моей жизни. Я должен это отметить. Приглашаю тебя и всех твоих друзей в «Ласточку». Весь вечер я буду играть только для вас. Идите в кафе, заказывайте любые яства, Корзон за все платит. Я отвезу Фирочку ее маме, и сразу в кафе.

Голенев с Нелидовым пытались отказаться от его щедрости, но старик начал обижаться.

Нелидов увез счастливого деда с внучкой, оставив в офисе Голенева и Маку.

— Ты удовлетворен? — Спросила Мака, когда они остались вдвоем.

— Не очень, но какое это теперь имеет значение.

— Вижу по твоей кислой физиономии, что имеет.

Олег грустно улыбнулся:

— Все подмечаешь…

— Я же ведьма.

— Если ты ведьма, скажи, откуда бандит привез ребенка? Ведь выкупа он не получил и даже не пытался. А сама девочка ничего не помнит. Видно, эти подонки чем-то ее накачали.

— Жвания сделал тебе одолжение и еще найдет способ с тебя получить. Я знала Кащеева, а они все одинаковые.

— Но ты не ответила?

— Ты хочешь знать место, или имена похитителей?

— И то, и другое.

Мака расхохоталась:

— Дурачок, я только чувствовала, что девочка жива и ей ничего не грозит, а имена и фамилии ведьмы не выясняют. Ты намерен пригласить меня в кафе?

— Естественно.

— Я без вечернего платья.

— Ты мне и так нравишься.

— Тогда пошли, немного побродим по городу, а потом поужинаем под скрипку этого еврея.

— Не люблю, когда людей называют по национальности.

— Прости, я забыла… Под скрипку твоего друга.

— Так лучше.

* * *

Вечерами становилось прохладно, и с открытой веранды кафе «Ласточка» столики занесли внутрь. Для Голенева и его друзей хозяин кафе Артур Иванович Лескопопулос, по кличке Грек, приказал составить несколько столов вместе, организовав нечто гигантское. Голенев пригласил всех бойцов летучего отряда, вместе с их начальником, и Степу Хорькова. Нелидов привез свою жену. Пока готовили стол, Олег подошел к хозяину:

— Артур Иванович, наш щедрый музыкант вознамерился платить за всех. Пока его нет, я бы хотел расплатиться за вечер сам. Сделайте одолжение, учтите ужин примерно на десять персон и принесите мне счет.

— Олег, вы меня знаете не первый день. Неужели вы думаете, что я разрешу Моне расплачиваться за такой вечер? Я осведомлен о причине, по которой имею честь видеть вас и ваших друзей. Не лишайте меня радости гостеприимства. Моня будет для вас бесплатно играть, а я прошу вас быть гостями моей кухни.

— Это слишком дорогой подарок. — Возразил Олег.

— Поверьте мне на слово, делать подарки куда приятнее, чем их принимать. Да вы и сами об этом прекрасно знаете. Мы же христиане, давайте оба поблагодарим Всевышнего за то, что Артур Лескопопулос может себе это позволить.

— Спасибо, Артур Иванович. Мне нечего на это возразить.

* * *

В семь часов вечера Моня Корзон поднялся на эстраду. Старый музыкант облачился в белый фрак и выглядел великолепно. Только покрасневшие глаза выдавали, сколько ему довелось пережить за несколько последних дней. Скрипач проверил микрофон и медленно осмотрел зал. Все столики кафе оказались занятыми. Взгляд музыканта остановился на лице Олега. Моня долго и пристально посмотрел ему в глаза и поднял скрипку. Над столиками зазвучала музыка, которую он раньше никогда не играл. Это была мелодия еврейской молитвы. Гости поняли, что Корзон сегодня что-то задумал. Так свой концерт он никогда не начинал. Закончив печальную, рвущую душу молитву, он, без всякой остановки, перешел на венгерскую плясовую. Лица посетителей тут же повеселели. Закончив танец, Моня опустил скрипку, постучал пальцем по микрофону, затем снял его со стойки и сказал:

— Сейчас я буду играть танго только для двоих. Я хочу, чтобы мой друг танцевал со своей девушкой. Если кто пожелает к ним присоединиться, я не возражаю. Но играть я буду только для них. — И заиграл.

Голенев вынул из кармана расческу, провел ей по своей челке, встал и пригласил Маку. Они выбрались на свободную площадку возле эстрады и начали танец. Мака исполняла танго, как заправская балерина. Ее тонкая выразительная фигура в танце не казалась слишком худой. Она была пластична, как змея, и обворожительна, как самая изощренная гетера. Понемногу посетители начали им хлопать. Когда танго закончилось, аплодировали все. Олег снова причесался и, усадив свою партнершу, уселся сам.

— Так вы можете зарабатывать на хлеб. — Выразил свое восхищение Скворцов.

— Хорошо бы, чтобы до этого не дошло… — Ответил ему Нелидов: — Пока они оба зарабатывают иначе.

— Ну и пусть. А танцуют они здорово. Особенно девушка Олега. — Возразил бывший подрывник Гоша.

— Я просто залюбовалась этой парой. — Поддержала Гошу Нина Петровна. Все дружно с ней согласились. Молчал только Анатолий Рогов. Он внимательно разглядывал Маку, и улыбки на его лице не было. Рогов узнал девушку, которая вошла в ресторан «Волна», когда он пас Вахтанга Самонидзе. Возможно, это было простое совпадение. Но бывший разведчик в простые совпадения не верил. И теперь раздумывал, сказать сейчас Голеневу о своем открытии, или не стоит этого делать в такой радостный вечер. Внучка музыканта нашлась, и тема актуальность теряла.

Моня снова заиграл танец. Это была его любимая песня «Одесса, жемчужина у моря». Тут же стали подниматься пары. Скоро на площадке перед эстрадой не осталось места. Опоздавшим пришлось танцевать прямо у своих столиков. Через эту веселую, танцующую массу к Олегу и его компании протискивалась женщина. Лицо ее отличалось от остальных посетителей суровостью. Она пробивалась сквозь пары, стиснув зубы и не извиняясь перед танцующими. Кода она подошла ближе, Олег ее узнал. Это была администраторша отеля «Дружба» Лидия Васильевна.

— Олег Николаевич, можно вас на минутку.

Голенев поднялся. Она потянулась к его уху:

— Срочно позвоните Межрицкой в Глухов.

— А что случилось?

— Сегодня там утонул ваш друг, мэр города.

Голенев побледнел и так же, стиснув зубы, начал расталкивать танцующих. Администраторша пробиралась за ним. Они оба вошли в кабинет Грека.

— Артур Иванович, мне надо срочно позвонить.

— Конечно, Олег. А что случилось, на вас лица нет?

— Лицо ко мне вернется, а лучшего друга я, кажется, потерял, — ответил Голенев, снял трубку и стал набирать номер. Руки бывшего афганца дрожали.

Руфина Абрамовна подошла сразу.

— Мама Руфа, это правда?

— Да, Олежек. Тихона с нами больше нет.

— Его убили?

— Нет, мой мальчик, это несчастный случай. Когда ты сможешь вылететь?

— Завтра, первым рейсом. — Ответил Голенев и почему-то отдал трубку Греку. Его мысли путались, и он не соображал, что делает.