После посещения пенсионера Сороки афганцы вернулись на Вороний холм и устроили совещание. Они теперь знали, что с одноногим дедом Корольковым дело обстоит плохо. Накануне его подпоили до полной отключки, а на другой день либо увезли живым, либо сперва убили и потом увезли. Кому нужен несчастный старик, без гроша в кармане, да еще инвалид.

— Скорее всего, убийца, или убийцы боялись, что он назовет имя собутыльника. Почему? — Спросил Голенев и сам себе ответил: — Именно потому, что этот собутыльник и сделал пропил лодки.

Афганцы с Голеневым согласились. Олег продолжал:

— По рассказам Солохина, весьма подозрительно выглядит господин вице-мэр. Стеколкин участвует в подготовке праздника. Скорее всего, пикник на лодочной станции его инициатива. Он ведь прекрасно знал, что Тиша не умеет плавать, а сам неплохой пловец. Кооператор этого не сказал, но вы же понимаете, Солохин совсем недавно оформлял бумаги и был на приеме Стеколкина. Тот, конечно, с него слупил взятку и потребовал лодочную станцию для гулянки мэрии. Если Стеколкин — участник заговора против Тиши, он в курсе, что лодка затонет. Она и тонет. Он точно рассчитал, сколько времени понадобится, чтобы Постников захлебнулся и поспешал на помощь не слишком быстро.

Хорьков перебил Олега:

— Ты не прав, он поспешал быстро, чтобы успеть прыгнуть и утопить Тихона. Думаю, он подержал его под водой и вытянул уже труп.

— Вполне может быть, — согласился Олег.

— Не помешаю, господа? — афганцы обернулись, на пороге стояла Мака.

— Здравствуй, Мака. Я же сказал, что сам тебя найду.

— Я помню, но ты мне срочно понадобился. Я бы хотела поговорить с тобой наедине.

— У меня от ребят нет секретов.

Мака улыбнулась:

— Ты им потом все расскажешь. А мне трудно при малознакомых мальчиках. Пусть они меня простят.

— Хорошо, пойдем наверх. — Согласился Голенев.

— Там твоя Лена.

— Лена работает, дети учатся. Наверху сейчас никого.

Она кивнула и, постукивая каблучками своих сапожек, пошла вверх по лестнице.

— Мужики, я недолго, — бросил Олег друзьям и поднялся за ней. Она уже сидела в кресле его кабинета.

— С чем пришла?

— Ты догадываешься, что твоего друга убили?

Голенев почувствовал, как у него сжались кулаки:

— А ты откуда знаешь?

Она раскрыла сумочку и протянула ему конверт:

— Рылась в кащеевских бумагах и случайно нашла.

Олег взял конверт, вынул из него листок и прочел. Перечитал еще раз. Три чиновника признавались прокурору в убийстве мэра. Среди подписей он тут же отметил завиток Стеколкина.

— За что они его?

— Это не они его, а ты его. — Спокойно возразила Мака.

— При чем тут я? — Она молчала. — Причем тут я!? — Крикнул Голенев и бросился к девушке: — Говори!

— Перестань кричать. Я же тебе не враг. Ты помог построить Постникову цементный завод. А они хотят его заполучить. Понимаешь, все очень просто. У Стеколкина теперь власть, и они втроем забирают завод себе.

— Они уже покойники.

— Да, ты их убьешь. Они заслужили, но что будет с заводом?

— Черт с ним, с заводом.

— Это ты в пылу говоришь. Завод твой, ты вложил в него деньги. Вот и бери его себе.

— Не надо сейчас об этом. Ты знаешь, где живут эти гады?

— Знаю. Они не в городе, а в охотничьем домике. Празднуют свою победу.

— Покажешь, где он находится.

— Покажу. Десять километров отсюда, в Медвежьем заказнике.

— Поехали.

— Не спеши, их хорошо охраняют. Ванька Курдюк позаботился. Там человек пятнадцать ментов.

— Не важно, нас трое, по пять на каждого. И не такое бывало.

— У вас хоть оружие есть?

— У Степана ствол.

— Один? — Мака улыбнулась.

— Ну и что?

— Поехали ко мне, арсенал Кащеева одолжу.

— Годится. Пошли.

Они спустились вниз. Глаза у Голенева горели:

— Полюбуйтесь. — Он протянул Скворцову листок.

* * *

В ворота кооператива они заехали, не останавливаясь. Мака сидела рядом с Голеневым и махнула охранникам. Трое афганцев быстро прошли в коттедж. Хозяйка привела их в кабинет и открыла потайную дверь. В маленькой комнатке без окон, за стеклом стенного шкафа, стояли в ряд девять стволов. Олег тут однажды уже побывал и арсенал бандита видел. Он состоял из несколько снайперских винтовок, скорострельного американского карабина и трех охотничьих винчестеров на крупного зверя. Украшала коллекцию винтовка «Хеклер и Кох». Это было очень дорогое оружие. Афганцы забрали все. Патроны они нашли в ящике под стенным шкафом. Там же в ящике обнаружили глушители к винтовкам и пистолет «Магнум 44». Тоже игрушка серьезная, и для России большая редкость. Сергей взвесил пистолет на руке, и с видимым удовольствием спрятал себе в карман. Остальные стволы завернули в одеяло. Степан и Скворцов дождались, когда рядом с коттеджем никто не проходил, и загрузили сверток в багажник «Универсала».

Пока они занимались погрузкой, Мака сообщила Голеневу:

— Между прочим, я умею стрелять.

— Не поедешь, — жестко ответил Олег: — Нарисуешь нам план и останешься здесь.

Она посмотрела на него как на несмышленого ребенка:

— Не возьмете, никого плана рисовать не буду.

— Хватит, Мака. Бывают дела бабьи, а бывают мужские, не надо путать.

— Дурак. — Ответила девушка и достала из ящика письменного стола чистый лист бумаги и ручку: — Смотри сюда, мужчина. Вот тут выезд из города в сторону Москвы. На десятом километре поворот вправо. При въезде на проселок кирпич. Это Ванька Курдюк повесил, чтобы чужие не катались. Дорога грунтовая, щебенка, песок. Два километра, потом мостик и ворота. Дальше опушка и их охотничий домик с банькой. Подобраться к ним можно со стороны леса. Сейчас они, скорее всего, на улице. Тут у них кострище. — Она нарисовала крестик и палочки: — Эти козлы любят пить водку сидя вокруг костра. Где дежурят менты охраны, я не знаю.

— Разберемся. — Олег вышел на улицу. Его друзья уже сидели в машине.

— Хорошо, что я глушитель вовремя заварил, а то нас за десять километров было бы слышно. — Высказался Голенев, усаживаясь за руль.

— Глушители у меня в кармане. — Пошутил Сергей.

— Тогда я спокоен. — Усмехнулся Голенев, трогая с места: — Ну, что, мужики, ни пуха?

— Пошел на хер. — Ответил Хорьков и отвернулся к окну.

* * *

Милиционеры жарили шашлыки и тихо переговаривались. Они видели, что начальство не в духе и приписывали это последним событиям в городе. Сами милиционеры, если и рассказывали анекдоты, то тихо. Они все работали на похоронах мэра и выдерживать скорбную мину устали. Начальники в гульбе не участвовали. Они сидели на лавочке возле охотничьего домика, и выражения на их лицах никак нельзя было назвать праздничными. Курдюк не смог уговорить следователя Белянчикова закрыть дело об утопшем мере. Захар Гаврилович таки заметил, что дощечка в лодке подпилена, и уперся на экспертизе. А сегодня еще два трупа от Маки. В лес Курдюк послал молодого оперативника Жору Гребешкова, и тот углядел следы женских каблучков вокруг убитых. Но Жору полковник сумел убедить, что бандитские разборки всегда превращаются в «висяки» и заниматься ими всерьез — только время терять. За своими мыслями полковник не заметил Никитку, который присел рядом с Максютой.

— Охотиться чего сегодня не пошли? — Спросил егерь, ласково заглядывая Даниле Прокопьевичу в глаза.

— От похорон Постного устали, не до охоты. Топи лучше баню. — Проворчал Максюта. Стеколкин и вовсе выглядел бледным. После слов Голенева на кладбище вице-мэр приуныл и начинал бояться своей тени.

— Слушай, Вань, а твои там не спят?

— Не спят, Славка. Видишь, шашлыки жрут. — Раздраженно ответил Курдюк: — И брось ты, бля, трястись как заяц. Все чисто сделали. Мака, похоже, исполнителей убрала, расколоть некого.

Максюта посмотрел на часы и выругался:

— А почему девка не едет? Обещала в два, а уже начало четвертого.

— Бабы всегда опаздывают. — Резонно заметил Курдюк.

— И зачем она нам сегодня? — Недоумевал Данило Прокопьевич: — Не ждали бы, взяли телок и расслабились по полной программе. А то припрется, опять о делах. Надоело.

— Ты, того, Данилка, не прав. — Возразил Курдюк: — Пришло время точки над «и» расставлять. Я считаю, пусть возвращает нам бумагу, тогда мы с нашим удовольствием. Теперь наш Славка власть, почему мы должны, идтить твою мать, плясать перед этой курвой.

— Она опасная баба. Я ее боюсь. — Признался Стеколкин.

Максюта разыграл удивление:

— Ты боишься? А я думал, ты у нас герой. Не каждый сможет человека за ноги на дно утянуть. Я тебя теперь зауважал. С тобой можно и в атаку…

— Это он, блядь, от отчаяния. — Усмехнулся Курдюк: — Место себе освобождал. Представляешь, Постный бы выплыл?! Все, писец Славке. Такой шанс раз в жизни подваливает.

— Вам смешно?! — Взвился Стеколкин: — А кто мог подумать, что он поплывет?! Говорили, что он воды боится, и сразу, как топор ко дну. А я оборачиваюсь, вижу, плывет засранец. Вот вам и топор!

— Да, моментик был суровый. — Согласился Максюта: — Давайте, господа хорошие, примем по десять капель и закусим. Сколько можно на трезвую сидеть? У меня после поминок башка гудит.

— Водяры, что ли? — Решил уточнить Курдюк.

— Можно и водяры. Что Славка скажет, то и будем пить. Он герой, пусть командует. — Предложил Данила Прокопьевич: — Чего молчишь, господин мэр города?

Ответа не последовало. Максюта и Курдюк одновременно взглянули на Стеколкина и увидели, что его голова откинулась назад, а глаза закатились.

— Никак припадок от страха. — Курдюк потряс Вячеслава Анатольевича за плечо, вдруг вздрогнул и сам начал оседать на землю. Максюта расслышал щелчок со стороны леса и увидел, как на груди полковника расплывается маленькое кровавое пятно. Затем послышался еще один щелчок. Данила Прокопьевич открыл рот, чтобы крикнуть. Но крикнуть не успел. Язык перестал его слушаться, а в глазах потемнело. Он так и остался сидеть рядом со Стеколкиным, прислонив голову ему на грудь.

Через полчаса егерь Никитка пришел звать начальников в баню и удивился, что они уже напились в стельку, а бутылок рядом не видно. Но, подойдя поближе, заметил кровь и истошно завопил. Милиционеры с шампурами в руках бросились на его крик. Подбежали и замерли.

— Что с ними? — Растеряно спросил сержант Казорин у лейтенанта Заварухи.

— С ними уже все, — ответил сержант и, хотя не верил в Бога, почему-то перекрестился.

* * *

Голенев проснулся от какого-то странного шума. Этот шум походил на гомон толпы, но откуда ей взяться возле его дома? Олег взглянул на часы и понял, что проспал. Он собирался встать пораньше, но уснул только в три ночи, и раньше глаза открыть не смог. Вчера он прямо из леса отвез афганцев в аэропорт, дождался, когда их рейс вылетит, и только тогда погнал назад в Глухов. Отсидев почти тысячу километров за рулем, устал. Возможно, в другой день он дорогу бы и не заметил, но вчера помимо дороги много чего произошло, и он свалился.

Он не хотел им такой легкой смерти. Снова возникли ненавистные рожи убийц его друга. В оптике винтовки Олег разглядел каждого. Афганец намеревался зачитать приговор и увидеть ужас на их лицах. Но Скворцов со Степаном уговорили его не устраивать судилища.

Шум за окнами нарастал. Олег поднялся, натянул на себя спортивный костюм и вышел на балкон.

Казалось, что весь Вороний холм ожил и шевелится. Сотни людей стояли у ворот его дома. Многие в руках держали цветы. Увидев Олега, они заорали так, что ему захотелось зажать уши. Голенев ничего не мог понять. Он не знал, что его речь на кладбище транслировалась по местному радио. Горожане слышали, как он обещал разобраться с виновниками гибели Постникова, а вчера вечером передали, что три чиновника убиты. Город буквально вскипел. Люди передавали друг другу эту новость, и никто не сомневался, что Олег отомстил за друга.

Голенев поднял руку, и толпа стихла.

— Друзья, я рад, что вы пришли. Но может быть, кто-то войдет в дом и объяснит, в чем дело.

Здоровенный мужик в распахнутой кожанке, под которой проглядывала тельняшка, вошел в ворота. Олег спустился вниз и двинулся ему на встречу. Тот ступил на порог и остановился.

— Послушай, капитан, мы не можем открыто говорить, почему мы тут. Никто не хочет тебе неприятностей. Но ты молодец. Мы так и думали, что нашему мэру помогли. Теперь все знают, кто это сделал. И давай будем, как в анекдоте с зарплатой. Помнишь, начальство делает вид, что нам платит, а мы делаем вид, что работаем. Так и мы с тобой. Ты будешь делать вид, что ни при чем, а мы будем делать вид, что ничего не знаем. Но я пришел не за этим.

— А зачем?

— Люди хотят, чтобы нашим новым мэром стал ты.

— Спасибо. Можно, я сейчас не отвечу.

— Думай, капитан. Тебя никто не торопит. — И ходок в кожанке развернулся и пошел к толпе. Внезапно крики смолкли. Горожане стали молча подходить к ограде и класть цветы. Через полчаса Вороний холм опустел, а перед домом бывшего афганца возник огромный букет.

Голенев вышел на балкон, смотрел людям вслед и улыбался. Он улыбался первый раз с тех пор, как узнал о гибели друга.