Утро победы демократии жители Глухова в веселый праздник не превратили. Большинство из них и теперь не понимало, радоваться или печалиться событиям в Москве. Сильная власть, которая решала бы все за них, была им понятнее. Но народ никогда не сочувствует проигравшим — «Выходит, не смогли… Поглядим, что теперь будет».

Глядеть на трезвую голову скучновато, и магазины сразу после открытия начали делать неплохую выручку от продажи спиртного. Но пили тихо, стеснительно, без куража.

Трезвость соблюдали только чиновники. В приемной Постникова собрались все начальники города. Тихон явился как всегда в девять. Чиновники поднялись и уважительно пожали ему руку.

— Мы все душой были там с вами… — Заискивающе улыбнулся Максюта.

— Спасибо, друзья. Наши победили, а иначе и быть не могло. Народ уже не быдло, на которое, так сказать, легко набросить ярмо. Коммунисты этого не поняли… — Постников пригласил всех в кабинет и официально поздравил с окончательным приходом демократии. Затем он предложил через месяц провести выборы: — Если кандидатура Славы остается в силе, я ничего против не имею. Вячеслав Антонович Стеколкин выдвинут советом администрации, и вам лучше знать его сильные и слабые стороны. Будем сражаться в честном бою. Один день газета и радио ваши, другой — мои. И по одному программному выступлению на местном телевидении. В субботу перед выборами никакой агитации. Согласны?

Чиновники не возражали и, снова пожав мэру руку, разошлись. Постников вызвал Юлю:

— Голенев не приходил?

— Нет, Олега Николаевича я сегодня не видела.

— Придет, сразу ко мне.

— Хорошо, господин мэр. — Она остановилась у порога, но из кабинета не вышла.

— У тебя еще что-то?

— Мы, Тихон, вами гордимся. Вы у нас герой.

— Не надо, Юля. Мне было страшно. Если бы не Олег, может, так сказать, я бы и драпанул….

— Не драпанул ведь?

— Слава Богу, нет. Мне теперь хоть не стыдно в собственные глаза взглянуть, а то бы позор на всю жизнь…

Юля еще раз повторила, что гордится начальником и, смущенная от своих признаний, удалилась.

Постников прошелся по кабинету, задумчиво посмотрел в окно, после чего сел в кресло и начал писать предвыборное выступление. Он верил, что теперь народ стал другим. Горожане так же радуются победе светлых сил, и кандидат в мэры Глухова говорит со своими избирателями на одном языке. Постникова жизнь ничему научить не могла. Он был и остался кабинетным идеалистом.

* * *

Голенев позвонил в квартиру Павла и Веры в восемь утра. Семейство кооператоров уже проснулось и завтракало. Все пятеро приемных ребятишек, завидев Олега, вскочили со своих мест и бросились к нему. Голенев поднял детей на руки, хотя вместе они организовывали серьезную массу, и ему пришлось нелегко.

— Мы знаем, ты победил танки. — Закричал самый маленький, Митя, пытаясь покрепче ухватить Олега за шею.

— Наш папа всех победил. — Стараясь его перекричать, завопила Ирочка. Каждый ребенок пытался донести до приемного родителя радость от встречи, и гвалт в квартире стоял ужасный. Но Олег не спешил освободиться. Он чувствовал перед родителями погибшей жены вину за свое ночное приключение, и дети помогали это чувство преодолеть. Тема, самый солидный из бывших сирот, первым опустился на пол и, дернув Олега за рукав, заявил: — Ты, отец, не имел права так поступать.

— Как поступать? — Не понял начинающий папаша.

— Тебя там могли убить, а нас бы опять вернули в детский дом. Тебе воевать больше нельзя. У тебя дети…

Олег не сразу нашелся с ответом. Опустив остальных ребят на пол, он взял Тему за плечи:

— Послушай меня, сынок, на свете бывают такие вещи, в которых любой настоящий мужик обязан участвовать. Если на нашу Родину нападет враг, я пойду на войну. И еще, если новой власти станут мешать разные бандиты, я тоже в стороне не останусь. Иначе вы сами будете меня стыдиться. Но обещаю, просто так, из озорства, жизнью рисковать не буду.

Остальные ребята обступили Олега и вместе с Темой молча выслушали его ответ.

— А скоро опять будет война? — Забеспокоилась Ирочка.

— Не знаю, ребята. Это не от меня зависит. Пока как будто нашей стране никто впрямую не угрожает…

— Все равно мы всех победим. — Сделал вывод Леня.

— Конечно, победим.

— И бандитов тоже? — Засомневался Саша.

— Должны победить и бандитов… — Улыбнулся Голенев.

Наконец ребята вернулись к завтраку. Вера с Павлом пожали зятю руку и усадили за стол. Раскладывая кашу в тарелки детям, тесть пожаловался:

— Мы много пережили за эти несколько дней.

Голенев не знал, что на это сказать, и промолчал. Заговорила Вера:

— Да, эти денечки стоили нам крови. Но, видите, на столе и сыр, и масло, и колбаса. Благодаря вашей заботе, ни мы, ни дети ни в чем, пока вас не было, не нуждались.

Голенев не любил подобных признаний. В них всегда присутствовало самоунижение, от которого его коробило:

— Не надо об этом, Вера.

Глаза Павла неожиданно покраснели, и он потянулся в карман за платком.

— Как бы радовалась наша девочка вашему возвращению! Не дожила Тоня…

Олег тоже почувствовал, комок у горла, и ощутил жгучий стыд за свое свидание с Макой. Чтобы не выдать себя, как всегда это делал в минуты неловкости, извлек расческу, провел ею по волосам и, чтобы сменить тему, спросил:

— Трудно с ребятами?

Вера просияла:

— Совсем не трудно. Ребятишки мне горе помогают осилить. Я им за это благодарна. Я, права Паша?

Павел энергично закивал головой:

— Ребят нам словно сам Господь послал. Не представляю, как бы мы все это переживали вдвоем?.

Дети поняли, о чем идет речь, и притихли. Они разумом не могли осмыслить груз, свалившийся на взрослых, но сердечками их боль чувствовали. Взрослые уныние ребят заметили, и принялись за еду. В конце завтрака Олег спросил Павла:

— Мне иногда нужна машина. Здесь машины на прокат никто не сдает?

— Зачем напрокат, возьми нашу «Волгу». — Предложил тесть: — У нее немного глушитель сечет, а так она в порядке.

— А вы на чем ездить будете?

— Я «Рафик» чаще пользую, а «Волжанка» стоит.

— Я на время. Дом дострою, куплю себе иномарку. А без гаража новую машину заводить опасно.

— Держи сколько нужно. Ты и так для нас столько делаешь. Хоть чем-то отблагодарить и то приятно. — Улыбнулся Павел.

— Спасибо, воспользуюсь… Надеюсь, теперь строительство на Вороньем холме быстро доведу до ума. Дети переедут в новый дом, и вам, Вера и Павел, я бы предложил, как только стройка завершится, тоже переехать ко мне.

— Нет, Олег. У нас есть свой угол, и мы останемся тут. В гости непременно, а жить не получится. — Отказался Павел. Вера мужа поддержала:

— Я-то буду к вам каждый день бегать. Как с пятерыми один мужик справится? Помогу, пока силы есть. Да и к детям уже привязалась. А соберетесь куда в командировку, заберу их сюда. Пусть и тесновато, зато у себя. — Помолчала и добавила: — Вы еще, Олег, очень молоды, вам надо о новой жене думать…

Голенев снова достал расческу:

— Жениться я не собираюсь, и прошу вас, Вера, эту тему больше не поднимать…

— Не обижайтесь на жену. Жизнь берет свое, а вам с ребятами нужна молодая хозяйка.

Голенев глотнул чая и подумал о Маке. Но представить ее в качестве многодетной матери не смог. Она была сообразительна, по-своему красива, но чего-то в ней не хватало, и жениться на ней Олег не помышлял. Хотя место в его сердце бывшая подруга бандита уже отвоевала.

* * *

Секретарша мэра Юля, завидев бывшего афганца, широко улыбнулась:

— Он о вас с утра спрашивала. Проходите скорее, ждет…

Олег вошел в кабинет и увидел Постникова, склоненного над листом бумаги. Тихон что-то быстро писал авторучкой.

— Присаживайся, Олежка. Сейчас мысль закончу, и поговорим.

— Роман пишешь?

— Пишу свою, так сказать, предвыборную программу для нашей газеты.

— Ручкой? У тебя же машинка на столе…

— У меня и компьютер есть, но не привык еще мысли машине доверять. Правда, с Интернетом уже познакомился. Замечательная штука. Но пока это самое начало. Скоро с его помощью за секунду в любой конец мира долетит послание. И, заметь, не телеграмма, а хоть многотомный труд! Представляешь, как изменится мир.

— Пока не очень.

Тихон принялся объяснять прелести электронной революции, но Голенев его перебил:

— Скажи, ты Сашку Василька давно видел?

— Василькова? На встрече в детдоме, в прошлом году. А зачем тебе он?

Голенев не ответил:

— У тебя есть его адрес?

— Нет, но можешь у мамы Руфы узнать. У нее всех наших адреса хранятся. Хотя подожди, что-то связанное с Васильком у меня было… — Постников выдвинул ящик своего стола и, углубившись в его содержимое, продолжал: — Я слышал, он пристрастился к азартным играм. Странный парень, талантливый, но ленивый, так сказать, патологически. Знаешь, чем он кормился? Подделкой подписей на документах. Едва тюрьмы избежал. Ты же помнишь, он любой почерк мог подделать.

Про этот талант однокашника Олег помнил. И именно поэтому его искал:

— Я, Тиша, задумал разыграть одного человека. Хочу к Васильку обратиться.

— Не отвлекай. Дай статью дописать… — Тихон задвинул ящик и снова склонился над своим листком, но ничего не написал и бросил ручку: — Ладно, черт с тобой, возьму, так сказать, тайм-аут. С адресом Сашки немного подожди. У меня к тебе разговор.

Голенев уселся в кресло:

— Слушаю тебя, Тиша.

Тихон достал из ящика стола пачку «Мальборо», прикурил, глубоко затянулся и закружил по кабинету. После третьего круга остановился возле Олега и выпалил:

— Намерен предложить тебе, так сказать, пост начальника городского отдела МВД. Что скажешь?

Голенев промолчал. Постников затушил сигарету и вернулся за стол:

— Естественно, это в том случае, если я побеждаю на выборах.

— Из этого ничего не выйдет.

— Почему? Помнишь, мы же с тобой мечтали очистить город от криминала. Ты обещал мне помощь.

— Не отказываюсь.

— Я тебя не понимаю. Помочь не отказываешься, а принимать пост не хочешь…

— Тиша, у меня бизнес. Стану чиновником, о бизнесе придется забыть. А твой цементный завод мы еще не запустили. Это раз.

— Есть и два?

— Есть. Милиция, какой бы начальник ее не возглавлял, с криминалом справиться не может.

Постников снял очки, положил их на стол и удивленно посмотрел на друга:

— Это что-то новенькое…

— Для тебя, Тиша. Только не обижайся, ты руководитель кабинетный, а я шкурой с братками соприкоснулся.

— Допустим, я кабинетный, но ты-то вояка. Надевай погоны и сажай эту сволочь.

Олег поморщился:

— Кого сажать?

— Как кого? Убийц, грабителей, злостную шпану, хулиганье… Мало ли их в городе?

— Жулики всегда были, есть и будут.

— Ты предлагаешь жить в мире с криминалом? Или, так сказать, сотрудничать с ним?

— Я ничего не предлагаю. Но обещаю, если какой-нибудь бандит встанет у тебя на пути, я его уничтожу.

— Как?

— А это уже мое дело… Ты хотел мне помочь с адресом Сашки. Будь добр, сделай это сейчас.

— Что сделать? — Постников в пылу спора о просьбе Олега забыл. Затем вспомнил и, тяжело вздохнув, снова выдвинул ящик письменного стола. Порывшись в нем некоторое время, извлек бумагу:

— Прости, Олежка. Я совсем забыл… Васильков все же угодил в тюрьму. Его адрес — Воловая, десять.

— Сделай одолжение, Тиша, позвони начальнику тюрьмы, пусть мне Василька на полдня отдадут. Верну в целости и сохранности…

— Но это же, так сказать, незаконно.

— Тиша, чтобы заработать на цементный завод, я тоже иногда переступал закон.

Тихон покачал головой и снял трубку.

* * *

Иржи Новатный любил работать ночами. Большая семья чешского бизнесмена днем превращала дом Иржи в нечто вроде клуба. Трое его сыновей в возрасте от пятнадцати до двадцати двух отличались невероятной активностью и были весьма общительны. Каждый из них завел множество друзей, а поскольку отдельные дома с десятком комнат имели в Праге далеко не все, молодежь собиралась у Новатных. Жена Иржи, Ева, тоже принимала подруг. Подростки, молодежь и богатые, томящиеся от безделья женщины заполняли дом бизнесмена, и ему порой не находилось в нем места. Кабинет, который Иржи себе строил с надеждой на личную крепость в собственной обители, перестал быть таковой с тех пор, как Новатный завел себе компьютер. Сыновья быстрее отца овладели чудом электронной техники, и вскоре заняли кабинет. Сперва спрашивая у него разрешения, а затем, обнаглев, как все отпрыски, которых любят и балуют, являлись когда хотели. Иржи оставалась ночь. Правда, на время кремлевского путча он вернул себе кабинет, где по приемнику и телевизору следил за событиями в горбачевской России. Эти события его волновали не только как приверженца демократии. В СССР у него имелся бизнес, и победа ГКЧПистов грозила серьезными убытками. Кроме того, Иржи симпатизировал своему компаньону Олегу Коленеву, и понимал, что тому и вовсе грозит опасность. Он даже дал телеграмму в Бирюзовск, в которой приглашал кооператора и его ближайших помощников в Прагу. После победы Ельцина в Москве жизнь вернулась в нормальное русло, и дети снова зачастили в кабинет. Днем работать мешали, и он нередко засиживался за своим письменным столом до трех утра. Но сегодня решил лечь пораньше, поскольку вылетал утренним рейсом в Нью-Йорк. Маленький чемодан со сменой белья и двумя рубашками сложил заранее. Вещей Новатный давно с собой не возил. Имея банковскую карточку, он мог купить себе все необходимое на месте.

— К тебе можно? — Для приличия спросила Ева, уже переступив порог кабинета.

— Конечно, дорогая. Ты всех гостей проводила?

— Нет, милый. Злата осталась у нас ночевать.

Иржи разыграл удивление:

— И ты оставила подругу ради встречи со мной? Как это мило…

— Злате я больше не нужна. Она готовит себя ко сну. Это целый ритуал.

Иржи улыбнулся:

— Догадываюсь. Примерно так фараона готовили к саркофагу.

Молодящаяся подруга жены к пятидесяти годам успела поработать над своей внешностью. Она ходила в парике, дантисты выдрали у нее зубы и вставили нечто голливудское, грудь дамы тоже не осталась без внимания пластической хирургии, а подтяжки лица она делала каждые два года.

— Да, Злата следит за собой. Не вижу в этом ничего смешного. — Ответила Ева на саркастическое замечание мужа. — Когда ты вернешься из своей Америки? Я очень не люблю полетов над океаном. Не дай бог что, и все утонут…

— Дорогая, если реактивный самолет падает, океан под ним, пустыня или джунгли — совершенно безразлично. А лечу я на пять дней. Три в Америке, два в Канаде.

— Привези мне кленового сиропа. Говорят, это очень вкусно.

Иржи не успел ответить. На его столе зазвонил телефон. Ева чмокнула мужа в щеку и поспешила удалиться. Деловые разговоры супруга ее утомляли.

— Слушаю.

— Привет, Иржи, это Коленев. Не разбудил?

— Нет, рад тебя слышать. Ты же знаешь, я работаю допоздна. Но застал ты меня чудом. В семь утра я улетаю.

— Куда, если не секрет? Не к нам в Бирюзовск?

— Нет, в Америку.

— Прекрасно! — Обрадовался Голенев: — У меня к тебе огромная просьба.

— Слушаю.

— Мне нужно послать одно письмо из Америки в Россию. Что-то вроде розыгрыша. Помоги.

— Нет ничего проще. Пиши телефон моего компаньона в Нью-Йорке. Я буду три дня безвылазно в его офисе. Перекинь мне текст, а я отправлю.

— Текст я высылать не буду. Я его вложу здесь. Пришли мне пустой запечатанный конверт и на нем обратный адрес на имя Геннадия Кащеева.

— Повтори фамилию. — Попросил чех.

Голенев повторил, пояснив, что имя Геннадий пишется с двумя буквами «н».

— Нет проблем, диктуй куда посылать.

Голенев продиктовал адрес кооператива Маки.

— Записал.

— Только, пожалуйста, не затягивай.

— Завтра же вышлю. — Пообещал Новатный.

— Спасибо. И будь добр, никому не говори об этом.

— Не волнуйся, конспиратор. Как дела в Бирюзовске?

— Пока тихо. Ребята ремонтируют оборудование после сезона, а я смотался на родину.

— Удачи, и привет Тоне. — В трубке помолчали. — Ты меня слышишь? — Заволновался Иржи.

— Слышу. Тони больше нет. Ее убили.

— Во время переворота?

— Раньше. Ее убили в Бирюзовске.

— Прими мои соболезнования.

— Спасибо, Иржи.

Новатный закончил разговор и замер в кресле. Жену Голенева он видел всего раз, но эта молодая женщина ему запомнилась. Он даже позавидовал Олегу. Не потому, что Тоня была молода и красива. Иржи по глазам Тони понял, что она не только любит мужа, но и будет помогать ему по жизни, чтобы ни случилось. От своей супруги Иржи этого никогда не ждал. Ева жила своей жизнью, он своей. Они нашли форму общежития, которая со стороны напоминала семейное счастье.

* * *

Лена лежала в койке, отвернувшись к стене. Ее соседка справа Галя Точилина сидела на кровати и шепталась с Лидой Курковой. Лиду к ним в палату поселили недавно, и она Галю не боялась. На вид Галя и была не страшная, только бритая голова и бегающие, глубоко посаженные глазки производили не слишком приятное впечатление. Но это при первом знакомстве. Потом люди привыкали. Зато голос у Гали звучал нежно, она словно ворковала с собеседником.

— Думаешь, скоро выйдешь? — Шептала она Лиде: — Нет, голубушка, из Ганнушки быстро не выходят.

— Почему? — Испуганно спросила Лида.

— Тихо ты. Санитары услышат, что мы ночью ля-ля разводим, прикрутят к койке. А не выходят от нас потому, что мы на воле им опасные.

— Я совсем не опасная. — Возмутилась Лида.

— Не опасная, тут бы не лежала. Добрых придурков вниз селят. Там после наркоты и вообще… А здесь жуть… А потом, что нам на воле делать? С нашим диагнозом на работу не возьмут. Чуть что, в чумовоз и обратно…

— А диагноз почему нельзя снять? — Недоумевала Лида.

— А кто на себя ответственность возьмет? Кагарлицкий? Никогда. Псих он и есть псих. Сегодня в норме, завтра кого-нибудь пришибет…. А профессор за свое место держится.

Лена лежала, внешне никак не реагируя на шепот соседок. Но запоминала каждое слово. Три дня назад она вспомнила имя дочки, а потом уже свое. Дальше на нее словно сошло озарение. Пелена с памяти спала. Она — Елена Ивановна Ситенкова, вдова погибшего в Афганистане летчика. Профессор Кагарлицкий раз в месяц беседовал с каждым пациентом по часу. Лена была у него почти месяц назад. Тогда она еще ничего не понимала, и на все вопросы профессора отвечала односложным «нет». Теперь она знала, что хочет на волю. Первый шаг к ней — очередная беседа с заведующим отделением.

Лена задумалась и перестала слушать соседок. Но интонация Гали начала быстро меняться, и она насторожилась.

— Гадина. Ты меня не слушаешь! — Шепот Гали перешел в истерический крик. Она спрыгнула с кровати, схватила Лиду за горло и повалила. Лида только успела замычать.

Лена повернула голову и увидела искаженное злобой лицо Гали. Лида уже хрипела.

— Помогите! — Собрав все силы, крикнула Лена.

Два санитара ворвались в палату. Галю с трудом оттащили от соседки, она билась у них в руках, изрыгая отвратительную брань. На помощь санитарам подоспел третий со шприцем. Галю привязали к койке и сделали успокоительный укол.

Лиду трясло от ужаса, и ей сделали укол тоже. Через некоторое время Галя ругалась уже не так громко, а минут через пятнадцать затихла совсем. Лида продолжала всхлипывать, потом приподнялась, обвела палату пустым бессмысленным взглядом и громко сказала:

— Когда мне принесут яд, я отравлю профессора Кагарлицкого. Он черт.

Лена вздохнула и закрыла глаза. Она очень надеялась, что скоро покинет эту компанию. По ее подсчетом, заведующий отделением пригласит ее на беседу на этой неделе.

* * *

В логове Кащеева все шло своим чередом. Магазины торговали, автосервис обслуживал автомобилистов, кафе «Какманду» кормило и поило посетителей, а Мака империей бандита руководила. С момента ее возвращения из Москвы прошло три недели. Среди шестерок Гены начались разговоры о его затянувшимся отсутствии. Масло в огонь подлил гость с Юга, Вахтанг Самонидзе. Правая рука бандита Жвания приехал узнать, почему Кащеев бросил своего человека без всякой помощи. В Бирюзовске судили шестерку Кащеева по клички Чирик, и сам Вано Жвания заплатил адвокату.

Так уважающие себя авторитеты не поступают. Мака приняла грузина со всеми полагающимися почестями. Приказала поить и кормить его в кафе Какманду бесплатно. Она надеялось, что бандит через пару дней уедет. Его праздное пребывание в кооперативе напоминало шестеркам об отсутствии хозяина. Но тот решил дождаться Гену. Весьма кстати в понедельник в офис кащеевского кооператива пришло письмо из Нью-Йорка «от самого Геннадия Кащеева». Мака собрала службы в кафе, и в присутствии Вахтанга Самонидзе письмо зачитала. В нем «Кащеев» сообщал, что в связи с новыми возможностями после окончательного разгрома Советов он решил заняться крупным делом и уехал в Америку. Все свое «Глуховское» хозяйство он поручал заботам любовницы. Мака становилась полноправным директором с полномочиями казнить и миловать сотрудников. Ей же разрешалось увольнять неугодных и принимать новых. А также использовать по своему усмотрению прибыль от кащеевского бизнеса. Начальник охраны Игорь по кличке Хруст взял из рук Маки письмо и внимательно его рассмотрел. Он знал почерк Гены и его витиеватую подпись. И почерк, и подпись принадлежали Кащееву. Бандиты выслушали Маку молча, и так же молча разошлись. Вопросов никто не задавал. Теперь отсутствие хозяина получило понятное объяснение. Ходить под бабой не всем нравилось, деваться было некуда. Мака вернула Самонидзе деньги, истраченные его боссом на адвоката, и грузин тут же уехал.

Только Пятак задержался возле хозяйки:

— Теперь допустишь?

— Куда? — Сыграла в дурочку молодая директорша.

— В коечку к себе. Куда же еще? — Ухмыльнулся Пятак.

— Пошли. — Мака поднялась и решительным шагом двинула к двери. Пятак резво поспешил за ней. Она вошла в свой коттедж, как всегда скинула в прихожей одежду и тем же решительным шагом отправилась в спальню. Забравшись на постель, проследила, как Пятак быстро стягивает с себя брюки, открыла тумбочку, достала из ящика пистолет и почти в упор выстрелила бандиту в коленку. Пятак истошно заорал и повалился. Мака высунулась из окна и окликнула охранников. Орущего Пятака вынесли, а через минуту к ней явилась барменша Света вместе с посудомойкой Клавой. Женщины тщательно вымоли пол от крови бандита. Мака завернулась в простыню и, лежа в постели, молча наблюдала за их работой. Когда они закончили и направились к двери, Мака окликнула барменшу. Светлана задержалась. Хозяйка жестом указала ей на постель, и та нерешительно присела на краешек кровати.

— Послушай, Светка, ты всех наших знаешь. На кого, по-твоему, можно положиться? Пятаку нужна замена.

Светлана задумалась. Мака ее не торопила, отслеживая за выражением лица Светланы своим немигающим змеиным взглядом. Светлана напряженна думала. Мака скривила губы: — Ты мне своего Хрустика не подсовывай. Подыщи мужика свободного, который за меня в огонь и воду…

Светлана посмотрела на хозяйку с удивлением. Мака свою мысль пояснила:

— Ты не так поняла. Мне для койки парень не требуется. Мне нужен верный и смелый раб.

— Тогда Трофимка. — Тут же нашлась Светлана.

— Это тот, новенький, что всегда молчит?

— Да, он не трепач, но парнишка крепкий, не чета нашим оболтусам.

— Сидел?

— Да. Пять лет за драку.

— За драку? — Удивилась Мака. Она была уверена, что любой парень, если он не тряпка, в драках участвовал: — Так можно полстраны пересажать…

— Трофимка зашиб кого-то до смерти или взял вину на себя. Точно не знаю. Сам молчит, а братки про него мало могут рассказать. Парень у нас всего месяц.

— Поэтому Кащей ему еще кликуху не придумал. — Усмехнулась Мака: — Иначе бы его звали Монетик, Тугрик, или Четвертачок…

— Приедет, придумает. — Пообещала Света.

— Кто приедет? — Не поняла Мака.

— Гена твой… Кащеев, кто же еще…

— Он не скоро из Америки вернется. Я сама парню кликуху придумаю. Зови его ко мне.

Светлана кивнула и молча вышла. Мака сбросила с себя простыню и взяла с тумбочки журнал. Трофим возник на пороге и замер. Парень был явно смущен видом хозяйки.

— Заходи, Трофим. Ты на меня внимания не обращай. Я дома одеждой не пользуюсь. Но запомни, эта моя привычка вовсе не означает приглашения в койку. Понял?

— Да. — Ответил Трофим, оставаясь каменеть на пороге.

— Подойди сюда. Там в баре есть коньяк. Налей мне полбокала и, если хочешь, себе.

Он молча выполнил просьбу хозяйки, но пить с ней не стал. Мака приняла бокал из его рук:

— Тебе не нравится коньяк?

— На работе не пью. — Трофим старался не глядеть в ее сторону.

— Дело твое. Тогда присаживайся, хочу с тобой поговорить.

— Можно, постою.

— Мне так с тобой говорить неудобно. Не хочешь сидеть рядом, освободи от шмоток кресло и присаживайся на него.

Трофим подошел к креслу и, увидев на нем интимные части женского туалета, замешкался.

— Бросай все ко мне на койку. — Приказала Мака.

Парень, наконец, уселся, неловко сложив руки на коленях. Находясь в спальне с голой девой, он явно чувствовал себя не в своей тарелке.

Она достала из пачки сигарету:

— Сколько тебе платил Кащеев?

— Пятьдесят баксов в месяц.

— Ну же… — Мака держала сигарету в руке и смотрела на парня.

— Я же ответил.

— Дубина, видишь, у меня сигарета. Мужчине положено предложить даме огня.

Трофим вскочил, извлек из кармана зажигалку, и с третьего раза сумел ею воспользоваться. Хозяйка прикурила и накрылась простыней. Парень вздохнул с облегчением.

Она усмехнулась:

— Ладно, я не буду тебя больше смущать, давай о деле. Тебе нужны деньги?

— Конечно, нужны. Я с зоны. У мамы маленькая пенсия. У меня даже приличного костюма нет.

Мака открыла тумбочку, выдвинула ящик и достала пачку долларов:

— Здесь штука. Возьми и приоденься. — Она бросила банкноты к ногам парня. Трофим не пошевелился:

— За что?

— Ты будешь получать так каждый месяц.

— Что я за это должен?

— Возить меня на машине и полностью обеспечивать мою безопасность. Работа круглосуточная. Отлучаясь, обязан оставлять свои координаты. Даже если ты в койке с девчонкой.

— И это все?

Мака залпом допила коньяк:

— Почти. Еще держать рот на замке. Чтобы я ни говорила другим людям, какую бы лапшу на уши им ни вешала. Чтобы заработать бабки, иногда приходиться ломать дурочку. Кроме того, у меня есть парень. Сможешь молчать?

— Это проще всего. Я вообще не любитель языком молоть.

— Тогда подними деньги и начинай работать.

— Можно вопрос?

— Валяй.

— За что вы стреляли в Пятака?

— Он хотел меня трахнуть, а я не хотела.

— Понятно.

— Больше вопросов нет?

— Больше нет. — Трофим собрал доллары, засунул в карман и поднялся: — Когда приступать к работе?

Мака затушила сигарету:

— Ты уже приступил. Забери у Светы ключи от «мерседеса». В пять часов мы поедем на Вороний холм. У тебя есть ствол?

— Нет.

Она снова открыла тумбочку и достала из нее пистолет, из которого полчаса назад стреляла в своего прежнего телохранителя:

— Возьми. Раньше мне приходилось защищать себя самой, теперь эта обязанность перешла к тебе.