Павел и Вера ждали Олега, никак не комментируя происходящего. Вера сидела за столом, подперев кулаком щеку, и смотрела на девочку. Она успела ее приодеть в новое платьице и заплести косу. Ирочка пока ничего не знала. Она устроилась на ковре и самозабвенно рисовала в альбоме обстановку своей новой комнаты. Олег обещал ей купить точно такую мебель, какую она нарисует. Ира очень старалась. Она даже высунула от усердия кончик языка. Павел принес из подвала картошки и присел рядом с женой.

— Наглядеться напоследок решила на внучку…

— Паш, вроде радоваться надо, а я готова реветь как дура. — Ответила Вера, продолжая наблюдать за ребенком. Мальчишек они с Павлом отправили в кино. Ира просилась с ними, но когда узнала, что придет Голенев, с удовольствием осталась дома.

— Олега жалко, переживает. Он Ирочку выделял. Да и нам без нее теперь как-то пустовато. Пацаны баламуты, а она девочка домашняя. — Павел говорил шепотом, чтобы ребенок не слышал. Предстоящая разлука с Ирой его тоже не радовала.

— Хоть бы оказалась матерью дельной. — Вздохнула Вера.

— А чего ты волнуешься? Она же учительница. Воспитывать детей ее профессия.

— Ты же слышал, она шесть лет в дурдоме просидела. А вдруг не долечилась?

Ответить Павел не успел. В прихожей раздался звонок, и он пошел открывать. Ирочка с криком «папа Олежка пришел!» бросилась за ним.

Олег пропустил вперед Лену:

— Знакомьтесь. — Улыбнулся он тестю с тещей, помогая Лене раздеться. Ирочка с трудом дождалась, пока Голенев повесит плащ на вешалку, и бросилась ему на шею:

— Папочка, я тебя вчера ждала.

Олег прижал девочку к себе:

— Я же вчера был.

— А вечером? Я тебя и вечером ждала. Я нарисовала мебель, пойдем, покажу.

— Потом, Ирочка. Сначала поздоровайся. Ты же еще не заешь, кто со мной пришел? — Голенев поставил девочку на пол и подтолкнул к Лене.

Та стояла в прихожей и широко раскрытыми глазами наблюдала за своей дочерью. Материнское сердце не ошиблась. Ее дочь обожала своего приемного отца. Лене это было и приятно, и горько. Ира мельком взглянула на незнакомую женщину и сказала ей: «здрасьте, тетя».

— Здравствуй, Ирочка. — Прошептала Лена и вдруг расплакалась. Вера сама едва сдерживала слезы, она подбежала к Ирочке, взяла ее за руку:

— Это не тетя, внученька. Это твоя родная мама.

— Может, в комнату пройдем? — Предложил Павел: — Неудобно как-то в прихожей.

— Мама… — Растерянно проговорила Ира.

— Да, Ирочка. Это Елена Ивановна Ситенкова, твоя кровная мать. Она тебя долго искала, и вот нашла. — Подтвердил Олег.

— Можно мне умыться? — Тихо попросила Лена.

— Конечно, можно. — Вера увела гостью в ванную.

— Это тетя моя мама? — Продолжала недоумевать Ира.

Голенев взял ребенка за руку и усадил за стол.

— Ирочка, твоя мама очень много пережила горя. Она любила твоего папу, который погиб в Афганистане. От горя она заболела. И болела очень долго. Поэтому ты попала в детский дом. Совсем недавно твоя мама поправилась и тебя нашла. Ты теперь будешь жить с ней.

— А ты тоже будешь жить с нами? — Спросила Ира у Олега.

— Нет, Ирочка. Я с вами жить не смогу.

— Почему? Ты же мой папа. Если нашлась моя мама, мы все должны жить вместе.

— Ирочка, ты же у меня не одна. У Лени, у Мити, у Темы с Сашей мамы не нашлись. Нашлась только твоя мама.

— Я хочу жить с тобой!

Олег погладил Иру по головке:

— Давай сегодня не будем ничего решать. Когда твоя мама выйдет из ванной, ты обними ее. Ей сейчас очень трудно. Она ждет, как ты ее примешь. Она очень хорошая. Я был бы счастлив, если у меня была такая же мама.

— Неужели ты совсем не помнишь свою маму? — Удивилась Вера: — Тебе было почти три года…

— Я помню, что у мамы на плече родимое пятнышко. Я его всегда хотела стереть. А оно не стиралось.

— Тогда беги в ванную и попроси маму показать тебе это пятнышко.

— Я боюсь.

— Пошли. — Вера взяла девочку за руку и решительно повела из комнаты.

— Давай, зятек по пятьдесят грамм. — Предложил Павел, когда мужчины остались вдвоем.

— Думаешь, поможет? — Улыбнулся Голенев.

— Помочь не поможет, а полегчать должно. Уж больно все чувствительно происходит… Сил нету.

— Согласен, но попозже.

Оба помолчали, поглядывая на дверь.

Наконец, Вера вернулась.

— Ну как? — Вскочил со стула супруг.

— Кажется, признала. — Тихо доложила Вера.

— Тогда накрывай на стол.

Мать и дочь явились в слезах. Но Лена сквозь слезы улыбалась.

— Сейчас будем обедать. Ты, Ситенкова, теперь нам родня. Так что давай вместе стол накрывать. — Приказала Вера. Лена кивнула и пошла за хозяйкой на кухню. Через пятнадцать минут все сидели за столом. Ира потребовала, чтобы Олег и Лена сели рядом, а она устроилась между ними.

— Слушай, Олег, я может, не имею права свою мысль высказать, но ты не обижайся… — Павел налил всем в рюмки и поднял свою: — Я как бы на правах старшего. Не возражаешь, зятек?

— Говорите, Павел, вы здесь хозяин. — Улыбнулся Олег.

— Вот смотрю, я на вас. Так ладно вы рядышком сидите. Что, если это судьба?

Лена густо покраснела и отвернулась. Олег потянулся за расческой:

— Не знаю, Павел, что вы имеете в виду, но я с удовольствием принял бы участие в судьбе Ирочки и ее мамы. И пока Елена Ивановна одна, я готов, на правах друга, делать для них всю мужскую работу. Мы с мужем Лены воевали по соседству. Он погиб, я выжил. А афганцы друг друга не бросают.

— Спасибо, Олег. — С чувством поблагодарила Ситенкова: — Я вижу, что девочка к вам очень привязана. Приходите к нам. А помогать мне не обязательно. У меня все-таки зарплата, нам с дочкой хватит.

— Может, мы, наконец, выпьем? — Напомнил Павел.

— И закусывать не забывайте. — Улыбнулась Вера.

Ира терпеливо дождалась, когда взрослые выпьют и закусят, и дернула Лену за рукав:

— Мама, я хочу жить в своей комнате. Я уже мебель нарисовала. Папа обещал купить мне такую.

Взрослые за столом переглянулись. Лена попыталась что-то объяснить дочери, но Голенев жестом ее остановил:

— У меня к вам, Лена, деловое предложение. Вы же по профессии воспитатель. Что, если я вам предложу работу.

— Я уже работаю. — Напомнила Лена.

— Знаю. Одно другому не помеха. Днем у мамы Руфы, а вечерами у меня. Вы долго болели. Вам нужно приодеться и не отказывать себе и дочери в хорошем питании. Если бы вы поселились вместе с Ирочкой в моем доме и присматривали за мальчишками, я бы вам платил приличную зарплату.

— Вы предлагаете жить с вами? — Насторожилась Лена.

— Не беспокойтесь, я вам не помешаю. У меня большой дом. На втором этаже есть Ирина комната, вы вполне могли бы в ней жить вдвоем.

— Но мне мэр города обещал вернуть мою квартиру.

— Тихон слово сдержит. — Заверил Олег: — Своя квартира вам не помешает. Я же вам предоставляю свой дом как место работы.

Лена задумалась:

— Большой дом требует много времени, а я учительница.

— Все остальное пусть вас не тревожит. Я уже договорился насчет уборки и готовки. Ваша обязанность присмотреть за ребятами. Особенно в мое отсутствие. Мне придется иногда уезжать.

— Не знаю, мне как-то неловко. — Смутилась Лена.

— Леночка, ничего стыдного тут нет. — Поддержала Вера зятя: — Сами судите: один мужик и четверо ребятишек. Я, ясное дело, помогу, но у нас кооператив. Паша один не справится.

— Хорошо, я подумаю. — Ответила Лена.

Ира захлопала в ладошки:

— Мама, нечего думать. Знаешь, какие мальчики хорошие. Ты их не бойся. Они меня слушаются.

— Я и не боюсь. — Улыбнулась Лена: — Но я слышала, дом Олега Николаевича еще не закончен.

— Ваша комната готова. Выбирайте вместе с дочкой мебель и начинайте жить.

Ира подпрыгнула на стуле:

— А можно сегодня?

Олег дернул девочку за косичку:

— Можно, только спать придется на раскладушках.

В прихожей раздался звонок.

— Мальчики из кино пришли. — Крикнула Ира и побежала открывать дверь. Они ввалились, подпихивая друг друга.

— Зря, Ирка, не пошла. Фильм такой прикольный. — Сообщил Саша.

— Да, там про космические войны! Наши их разгромили. А потом, этого, инопланетянина забрали на землю. — Восторженно добавил Леня.

— Мы тебе сейчас все кино расскажем. — Пообещал Тема. И только самый маленький Митя ничего не говорил, но улыбался во весь рот. Ребята скидывали куртки, снимали обувь, продолжая возбужденно делиться впечатлениями от фильма.

— А у меня мама нашлась. — Сказала Ира.

Мальчишки тут же замолчали, улыбки на их лицах исчезли.

— Как мама нашлась?

Ира пояснила:

— Приехала и нашлась.

Саша посмотрел на девочку исподлобья:

— Только твоя мама? А моя?

— Твоя не нашлась.

Четверо мальчишек окружили Иру и молча смотрели на нее. Они не могли и не хотели понимать, почему нашлась только одна мама. Ира повернулась и гордо пошла в комнату. Ребята постояли и медленно пошли за ней.

Олег поднялся им навстречу:

— Чего скисли, разбойники?

Мальчишки остановились и молча смотрели на Лену.

— Так, слушать мою команду. Сейчас вы улыбнетесь, по очереди подойдете к Елене Ивановне, поздороваетесь, назовете свое имя, и скажите, что вы рады за Ирочку. — Голенев по лицам мальчиков все сразу понял. Не случайно он вывел Лену из детского дома через свою волшебную дверь, из которой его мама так никогда и не вышла. Каждый из них тоже ждал свою маму, а пришла чужая.

Но Голенев усыновил этих мальчиков. Ему предстояло выпустить их в мир настоящими мужчинами. А это означало, что они должны научиться не только сочувствовать чужому горю, но и радоваться чужому счастью. Что иногда бывает гораздо труднее.

* * *

Мака была убеждена, что сегодня Олег появится. Он ей не звонил, о встрече они не договаривались, но девушка обладала редкостной интуицией, и своей интуиции доверяла. Она не стала валяться пол дня в постели. Утром посетила парикмахерскую, а днем вызвала Светлану с уборщицей из кафе «Какманду». Женщины отмыли полы и окна, пропылесосили ковры и натерли до блеска мебель. Коттедж убиенного бандита сиял чистотой.

В десять вечера Мака сама накрыла маленький столик в каминной. Она никогда не готовила дома и утолять голод предпочитала в кафе. Но сегодня, выставив на стол бутылку белого вина, холодную осетрину и несколько сортов сыра, соорудила нечто вроде ужина. Завершался натюрморт вазой с фруктами.

Трофим приволок дрова, растопил камин и откупорил бутылку. Он уже привык, что Мака дома одежд не признает и, застав хозяйку в томном вечернем платье, сообразил, что она ждет любовника. В дни, когда в коттедже появлялся Голенев, Мака голой не ходила. Догадку подтверждала и сервировка стола, накрытого на две персоны. Телохранитель сделал вывод, что сможет провести ночь у себя дома. И оказался прав.

— На сегодня ты свободен. — Сообщила ему хозяйка и с бокалом в руках уселась возле огня.

— Когда мне прийти? — Спросил Трофим.

— Позвоню. — Ответила Мака и отвернулась. Со своими работниками она никогда не здоровалась и не прощалась. Трофим вышел.

Камин разгорелся. В его чреве оранжевые язычки пламени нежно губили березовое полено. Их танец помогал Маке обдумывать просьбу Курдюка. Полковник просил вызволить Стеколкина из тюрьмы. И хоть девушка к Вячеславу Анатольевичу ничего, кроме брезгливости, не испытывала, она решила его освободить. Чиновник ей был нужен на свободе. Но Мака хорошо понимала, что просто так Голенев за взяточника заступаться не станет. Она уже достаточно изучила своего кавалера. Афганец хоть и занимался бизнесом, но принципы сохранял фронтовые. Нужно было придумать нечто неожиданное. И сейчас, глядя на огонь, хитроумная дева размышляла, чем бы его зацепить. Размышление прервал шум. К воротам кооператива подъехала машина. Мака поняла, что это «Универсал» Голенева. Пробитый глушитель «Волжанки» она узнала сразу. Не допив вино, встала, взяла с каминной доски канделябр, поставила на столик, зажгла свечи и вернулась в кресло. Когда Олег вошел, девушка поднялась ему навстречу, нежно обняла и поцеловала в губы:

— Присаживайся.

Олег опустился в кресло:

— У тебя праздник?

Она улыбнулась:

— Когда ты приходишь, для меня всегда праздник.

— Я серьезно. Вдруг ты родилась, а я без цветов.

Мака усмехнулась:

— Я никогда не праздную ни своих рождений, ни своих именин. Я даже не знаю, есть ли у меня день Ангела…

— Тогда по какому случаю накрыт стол?

— Я же сказала, тебя жду.

— Я не обещал навестить тебя сегодня.

— Обслужи девушку. — Потребовала Мака и протянула Голеневу свой бокал.

Он взял бутылку и налил ей вина:

— Ты мне не ответила?

— Разве ты не помнишь, что я ведьма?

— Да, ты говорила.

— Выпей со мной. И разберись с осетриной. Поверь, она того заслуживает… — Мака наполнила бокал гостя и чокнулась с ним.

— Знаешь, я с удовольствием займусь не только осетриной, а всем, что ты здесь разложила. У меня был сложный день, и за обедом у своих родственников я почти не ел.

— Вот и чудненько. — Улыбнулась хозяйка, наполняя тарелку гостя закусками: — Мы же еще с тобой не отметили победу твоего друга на выборах. Кстати, ты передал мое подношение господину Стеколкину?

— Конечно. Только ему сейчас не до подношений. Твой Стеколкин в камере.

— Славка в камере? — Разыграла она удивление: — Ты чего-то путаешь.

Голенев рассказал, как Вячеслав Антонович угодил в тюрьму.

Мака тяжело вздохнула:

— Это для твоего Постникова очень плохо.

— Чем же? Тиша сумел и доказательства получить.

— При чем тут доказательства? Люди подумают, что злопамятный мэр усадил конкурента. Победил на выборах и свел счеты. — Пояснила свою мысль любовница: — Если ты ему друг, уговори сделать красивый жест и выпустить этого слизняка. Народ оценит.

— Этот тип сидит не за то, что баллотировался в мэры, а за взятку.

Мака улыбнулась, уселась Голеневу на колени, расстегнула ему на груди рубашку и нежно погладила:

— Взятки берут все чиновники, и люди это знают. Они подумают, что мэр после победы сводит личные счеты. Но хватит об этом, я соскучилась.

Олег едва ответил на ее долгий, завлекающий поцелуй. Слова о Постникове его озадачили. Под таким углом он об аресте Стеколкина не думал.

Мака надула губки и перебралась в свое кресло:

— Голодному мужику не до любви. Давай, ешь.

Голенев машинально положил в рот кусок осетрины и допил вино:

— Пожалуй, Тиша не прав…

— Вот и объясни ему это.

— Понимаешь, Стеколкин не просто взял деньги, он за взятку отнял квартиру у вдовы погибшего офицера. Тихон такого не простит.

— Я же тебе говорила, что твой друг дурачок. А ты обиделся. Он слишком прямолинейный для своей должности. Но давай больше о нем не будем.

— Я попробую с ним побеседовать. Не уверен, что получится.

— Получится, не получится… Разбирайтесь сами. — Мака делала вид, что ее раздражает беседа на посторонние темы, а сама внимательно следила за реакцией любовника. Но бывший афганец ничего не замечал. Он волновался за репутацию друга:

— А ты уверена, что это в глазах людей будет выглядеть расправой с бывшим конкурентом?

— Да брось ты о своем дружке. Пришел к девушке, уделяй ей внимание. — Притворилась недовольной Мака.

— Прости, больше не буду. — Олег попытался сменить тему: — Как ты тут без меня жила?

— Скучно. Вызывала директора и мастера кирпичного завода. У них пошел брак. Мастер божился — что-то с печью не так. Остановила конвейер, велела найти причину.

— Нашли?

— Печь оказалась ни при чем. Слишком много опилок сыпали в массу. Уволила мастера и бригадира цеха, который за массу отвечает. Взяла других. Брак прекратился.

— Ты ездила на завод?

— Зачем, я не выходила из своей спальни.

— И все решила лежа в постели? — Не поверил Голенев.

— А зачем мне ездить? — Удивилась Мака: — Все равно в печах ничего не понимаю. Я их тут по очереди достала и картинка нарисовалась.

— Умеешь с людьми… — Не без удивления заметил бывший афганец.

— Сам сказал, что я мужик в юбке. У меня и к тебе деловое предложение.

— Валяй.

— Хочу твоих сирот на довольствие взять.

— Каких сирот? — Не понял Голенев.

— Детский дом евреечки…

Олег поморщился:

— Не смей так говорить о маме Руфе.

— А что, она не евреечка? — Прикинулась простушкой Мака.

— Мама Руфа человек с большой буквы. При чем тут ее национальность?

— Оставим национальность. Давай по теме. Нужно найти форму, как я смогу помочь сиротам. Я бы взяла расходы по их питанию.

— Разбогатела?

— Мне одной столько денег не надо. Я же тебе говорила, хочу работать и приносить людям пользу. А ты обещал помочь…

— Хорошо, я поговорю с мамой Руфой и Тишей.

— Поговори. — Мака встала, пультом включила музыкальный центр: — Потанцуем?

Олег вытер рот салфеткой и поднялся. Она прижалась к нему, зашептала на ухо:

— А теперь перейдем к настоящему делу.

И он почувствовал, как ее тонкая ручка с длинными красивыми пальцами расстегивает ремень на его брюках.

* * *

Лена проснулась от криков за стенкой и сначала не могла понять, где она находится. В комнате пахло лаком, и свет бил напрямую в большое окно без занавесок. Она лежала на раскладушке. Рядом, на матрасике, накрывшись одеялом с головой, спала ее Ирочка. Сознание прояснилось ото сна, и Лена вспомнила, что ночует в доме афганца. Она вчера вновь обрела дочь, и еще до конца этого не осознала. Девочка потребовала в ванной родственников Олега, чтобы она показала ей пятнышко на плече. Лена сперва не могла понять зачем. Вера помогла. Она пояснила, что ребенок запомнил эту отметину, и сейчас должен убедиться, что перед ним родная мать. Лена сняла блузку. Ирочка потрогала пятнышко на ее плече, а потом его поцеловала. Так девочка узнала маму, и они первую ночь за много лет провели вместе.

За стенкой бесновались мальчишки. Когда Ирочка вчера гордо собирала свои вещи, они наблюдали за ней чуть не плача. Лена сама предложила взять в новый дом и мальчиков. Слезы на глазах сразу сменились восторгом. Мальчишки быстро засунули в ранцы все, что считали самым необходимым, и Павел на своем «Рафике» привез всех на Вороний холм. Олег вместе с рабочими организовал походные спальные места. И хоть мальчики имели каждый по отдельной комнате, сорванцы пожелали спать вместе. Кто-то из них проснулся раньше и перебудил остальных.

Лена посмотрела на часы и поняла, что пора всех кормить. Она разбудила дочку и, наскоро умывшись, спустилась вниз. Плиты в доме пока не установили. Имелись скоростной чайник и электрическая плитка, которой пользовались строители. Они как раз заканчивали трапезу.

— Хозяйка проснулась? — Оскалился бригадир Ашот: — Мы заканчиваем, можете принимать вахту.

Лена смущено оправила халатик:

— Надо ребят быстро накормить и отправить в школу.

Ашот удивился:

— Они и по субботам учатся?

— Объявили день уборки города. Будем листья сгребать.

— Тогда надо кормить. — Серьезно согласился бригалир и поторопил свою бригаду. Рабочие, пожелав детям и Лене приятного аппетита, тут же испарились. Проблем с продуктами у Ситенковой не возникло. Вчера Павел вместе с вещами привез корзину с провизией. Она принялась за дело и через десять минут позвала детей завтракать. Ребята расселись, но за шикарным столом из нового столового гарнитура чувствовали себя неловко. Стулья с высокими прямыми спинками требовали чинного поведения, что было им не свойственно. Сервизов в столовой Голенев завести не успел, и ели кто из чего придется. Чай пили из жестяных кружек строителей. К концу завтрака ребята с обстановкой освоились.

— Как нам тебя называть? — Спросил самый солидный из пацанов, Тема: — Ирка тебя называет мамой. А нам как?

— Меня зовут Елена Ивановна, но можете называть меня просто Леной.

— А правда, что ты училка? — Поинтересовался Леня.

— Не училка, а учительница. — Поправила Ситенкова.

— И ты работаешь в нашем детдоме?

— Да, мне поручили младшие классы. — Подтвердила Лена.

— Мама их учит писать и считать. — Гордо сообщила Ирочка: — Жалко, что мы теперь ходим в другую школу.

— Совсем не жалко. — Возразил Саша: — В детдоме учатся сироты, а у нас есть папа.

— А у меня еще и мама. — Добавила Ирочка: — Пусть учит тех, кто там остался и всем двоек наставит.

— Почему двоек? — Возразила Лена: — Среди моих учеников есть очень способные ребята. Они будут получать пятерки.

— Лена, скажи честно… — потребовал Саша: — Если бы Ирка училась у тебя, ты бы ей всегда пятерки ставила?

— Почему всегда? — Удивилась Лена.

— Она же твоя дочь.

Ребята перестали жевать и с интересом ждали ответа на каверзный вопрос Саши.

— Вы думаете, что я враг своей дочери?

Саша не понял:

— Почему враг?

— Если учитель ставит хорошую оценку за плохие знания, ученик вырастет балбесом. Я не хочу, чтоб моя дочь стала такой. Вот поэтому я и сказала, что я ей не враг.

Самый маленький из мальчишек, Митя, очень внимательно смотрел на Лену, хотя слушал ее в пол-уха. Его волновал совсем другой вопрос:

— Лена, ты теперь будешь женой нашего папы?

Лена от неожиданности покраснела:

— С чего ты взял?

— Вы же будете жить вместе. А взрослые тети и дяди, когда живут вместе, становятся мужем и женой.

— Митя, ты еще слишком мал, чтобы судить о таких вещах. Я буду помогать Олегу Николаевичу управиться с вами. Это как бы моя работа.

Митя понял слова женщины по-своему:

— Ты будешь работать нашей мамой?

— Что-то в этом роде. — Улыбнулась Ситенкова и добавила: — И надеюсь, вы все мне будете в этом помогать. А теперь собирайте портфели. Вам пора в школу, а мне на работу.

Они спускались с Вороньего холма. Лена смотрела, как ребята дружно вышагивают вместе, и впервые за много лет ощутила себя если и не счастливой, то спокойной и умиротворенной. Она неожиданно не только вновь обрела дочь, но стала необходимой и этим мальчишкам. Они, как и ее Ирочка, потеряли отцов на войне, и общее горе роднило женщину с чужими детьми. Еще она думала о Голеневе. Он ей показался очень странным. Вчера, когда уходил, оставил ей конверт с деньгами. В нем оказалось десять бумажек по сто долларов. Лена однажды уже приняла от заведующей отделением психбольницы американские деньги и понимала, что Олег выдал слишком много. В школе она получала зарплату в рублях, но если их пересчитать по курсу, выходило долларов тридцать. А здесь целая тысяча! В девяносто первом году это были огромные деньги. «Я прекрасно прокормлю ребят и на двести», — сказала она афганцу.

«На питание и одежду детей я буду выдавать отдельно, а это ваша зарплата за месяц», — ответил Голенев и никаких возражений слушать не стал. Когда он ушел, Лену долго не оставляло ощущение неловкости, а потом решила: «Раз он может за мою работу столько платить, пусть платит. Деньги лишними не бывают. Но жить я буду, как привыкла. Скромно, без всяких ненужных расходов. Если он поймет, что переплатил, я ему их верну». Эта мысль ее успокоила, и она о деньгах больше не думала. Но сам бывший афганец ее заинтересовал. Таких мужчин она раньше не видела

* * *

Алексей Михайлович Нелидов после отъезда Голенева из Бирюзовска три дня думал, а на четвертый согласился принять в кооператив два отеля на берегу моря. Оформив необходимые бумаги, он взял супругу и отправился осматривать новые владения. Нине Петровне Нелидов хотел поручить руководство отелями. Такой ответственности женщина испугалась, но муж настоял. Поэтому ехала она с ним не в качестве жены, а в роли будущего директора.

Отель «Парус» состоял из двух корпусов — главного в пять этажей и двухэтажного спального. Оба здания окружала эквалиптовая роща, в которой имелось несколько беседок и один живописный грот с фонтаном. И беседки и грот требовали ремонта, а фонтан не работал вовсе.

— Господи, как все запущено. — Ужаснулась Нина Петровна словами известного прикола. Но супруга кооператора и не думала шутить. Фраза вылетела из ее уст совершенно искренне.

— Подожди переживать, починить фонтан и беседки можно за два дня. — Успокоил ее Нелидов: — Давай поглядим, что еще предстоит сделать…

Сопровождавший их комендант пансионата Курочкин, круглолицый розовощекий мужчина, складывающий губки бантиком, неожиданно захихикал.

— Что вас так развеселило, Валентин Константинович? — Полюбопытствовал Нелидов.

Курочкин прокашлялся и перестал смеяться:

— Если говорить о ремонте, начинать надо не с фонтана, а с бойлерной и кухни. Горячей воды у нас уже месяц нет, а главная плита того гляди развалится. Канализация в аварийном состоянии. Раз в неделю подвалы затоплены. Бывший директор «Паруса», Усманов, эпидемстанцию, можно сказать, на зарплате держал. Иначе нас бы давно прикрыли.

Нелидов остановился и внимательно посмотрел Курочкину в глаза:

— Вы хотите у меня работать? — Губки коменданта снова сложились бантиком: — Не слышу ответа? — Поторопил Нелидов.

— Как не хотеть. Мне еще девять лет до пенсии, а в нашем городе вакансий немного…

— Тогда идите к себе в кабинет, берите лист бумаги и пишите все, что требует ремонта, реконструкции или замены. Если что-либо упустите, и я это по ходу дела обнаружу, тут же будете уволены.

Курочкин надулся:

— Тут сразу не скажешь. Дайте мне время.

— Сколько вам нужно? — Поинтересовался Нелидов.

— Неделю дайте.

— Что же ты за комендант, если не знаешь своего хозяйства. — Пристыдила Курочкина Нина Петровна.

— Попрошу не обобщать. — Обиделся Курочкин: — Требования прежнего руководства я знал. Узнаю новые, буду действовать согласно им. Хозяева бывают разные. У одного отсутствие горячей воды считается временным неудобством, у другого это ЧП. Так что давайте сразу договоримся, если вы хотите довести пансионат до ума, я с вами. Но дайте обмозговать…

— Хорошо, даю вам неделю. — Согласился Нелидов и обратился к жене: — Не вижу, Ниночка, смысла продолжать осмотр. Приедем через неделю и вместе со списком Курочкина пройдемся по всему комплексу.

Так и не закончив обход «Паруса», Нелидовы направились в пансионат «Дружба». И здесь ремонта требовали не только часы, о которых волновался Голенев. Но, в отличие от коменданта Курочкина, у администратора Лидии Васильевны Новогрудской давно имелся список необходимых работ.

Нелидовы вернулись домой, и Алексей Михайлович уединился в кабинете, чтобы прикинуть, во что выльется реконструкция полученной от города недвижимости. Не имея точных данных по «Парусу», он все же решил приблизительно посчитать расходы. Супруга давно накрыла стол, а он все сидел, манипулируя калькулятором. Вышел в столовую, когда ужин уже остыл.

— Чего нахмурился? — Отметив скучную физиономию Алексея Михайловича, поинтересовалась Нина Петровна.

— Похоже, я сделал глупость. — Сообщил супруг.

— Не потянешь ремонт?

— Не потяну. — Признался Нелидов.

— Возьми кредит.

— Ссуда сейчас не выход. Рубль каждый день прыгает. А в долларах банк не даст.

— Что же делать?

— Надо советоваться с Олегом. Он мой единственный акционер. Если не пожалеет свои личные деньги, может быть, и выкрутимся.

Нина Петровна положила на тарелку мужа фаршированный кабачок и подвинула к нему сметану:

— Поешь и звони Олегу.

— Нет, Ниночка, я слетаю к нему. По телефону всего не скажешь… — Ответил Нелидов, машинально орудуя вилкой.

— Рюмку выпьешь?

— Нет, милая, не хочу. Приготовь мой чемоданчик, завтра первым рейсом в Москву.

— Давно я тебя в дорогу не собирала. — Вздохнула женщина. Прожив жизнь с офицером-подводником, она сохранила в душе ощущение проводов в дальний рейс. Это было ощущение не из приятных. Даже в мирное время она никогда не была уверена в его возвращении. Нина Петровна хорошо знала — подводные лодки иногда не всплывают.

* * *

В кабинете дым стоял коромыслом. Постников нервно ходил от стола к двери, не прекращая курить. Он уже смолил третью сигарету, прикуривая одну от другой.

— Это же бред! Какое мне дело, что, так сказать, подумают люди?!

Голенев сидел в кресле и молчал. Он уже высказал свои аргументы и ждал, когда друг детства их переварит.

Тихон продолжал возмущаться:

— И чего ты жалеешь этого проходимца?

— Я тебя жалею. Ты обязан учитывать общественное мнение. Не в жилу начинать работу с посадки бывшего кандидата.

— Хорошо, даже если я тебя послушаю, как это сделать? Рябов выписал ордер. Есть заявление Паперного. На каком, так сказать, основании я его освобожу?

— Успокойся, Тиша. Ты его освободишь по случаю вступления в должность. Мэр может себе это позволить. И сделать это надо публично. Паперный хорошо знает Стеколкина. Они приятели. У приятеля вымогать взятку нельзя. Вынеси ему общественное порицание и, пригрози тюрьмой, если еще раз соблазнится.

— Ладно, я подумаю. Теперь о заводе. Я не могу его запустить без очистительного комплекса. А знаешь, сколько стоит эта штука?

— Пока нет. — Улыбнулся Олег. Он понял, что Постников внял его совету.

— Около миллиона долларов.

— Почему так дорого? — Удивился Голенев: — Выкопать два пруда и поставить фильтры можно максимум за сто пятьдесят тысяч зеленых.

— Нужен очиститель воздуха. А это почти, так сказать, еще один цех. Наша техника дешевле, но уже не отвечает новым требованиям. С ней весь город покроется цементом.

— Хорошо, дай мне номер счета, я перечислю деньги.

— У тебя есть миллион? — Удивился Постников: — Я думал, что ты все оставшиеся деньги на отделку дома потратил.

— Моя доля в кооперативе. Мне бы не хотелось ее вынимать. Но дело надо заканчивать.

Постников нервно затушил в пепельнице сигарету и бросился к другу:

— Спасибо, Олежка. А то я ночь не спал, всё думал, где взять. У тебя даже просить не хотел. Ты ведь и так весь завод поднял.

Голенев мягко отстранил мэра:

— Ну ладно, хватит нежностей. Давай счет. А Стеколкина освободи до праздника по случаю твоего вступления. Как это у штатников называется?

— Ты имеешь в виду, так сказать, американского президента?

— Его самого.

— У них это называется инаугурация.

— Вот, вот… Выпусти его перед этой самой своей инаугурацией.

— Достал ты меня. Хорошо, выпущу я его, а как работать вместе? Я этого гада видеть не смогу…

— Ты же политик, вот и дипломатничай. — Усмехнулся Олег.

— Ладно, как-нибудь. — Тихон затушил сигарету и уселся за письменный стол: — Систему воздушной очистки мы закупим в Германии. У японцев цена скромнее, но дорога разницу съест.

— В Германии, так в Германии… Да, у меня к тебе еще одно дело. — Вспомнил Голенев.

— Говори, я могу писать счет и, так сказать, слушать.

— Мака хочет взять на себя расходы по питанию детдомовцев. Помоги технически это оформить.

— Я же тебе говорил, что это удивительная девушка! Кстати, ты ее скоро увидишь?

— Возможно… — И Голенев провел расческой по волосам.

Постников смущение друга не заметил. Он открыл ящик стола и достал конверт:

— Передай приглашение. В среду ей вручат наградной документ.

— Орден, что ли?

— Нет, свидетельство о том, что она стала почетным гражданином города.

— Не хило… — Олег спрятал конверт в кейс. Он долго пользовал свой потрепанный рюкзачок времен военной службы, но бумаги в нем носить не удобно, пришлось завести кейс.

— Хорошо, передам.

В кабинет заглянула секретарша Постникова Юля.

— Простите, Тихон Иннокентьевич, тут к Голеневу пришли.

— Пусть заходят. — Разрешил мэр.

Олег не успел удивиться, кто бы мог прийти к нему сюда, в кабинет Постникова, как в дверях возник Нелидов.

* * *

Начальник милиции явился обедать в столовую мэрии. Обычно он закусывал в ресторане интуриста, но сегодня посещать «Глухарь» не стал. В мэрии поварихой работала дородная тетка Марфа, которая готовила три неизменных блюда. На первое щи с капустой, а на второе бефстроганов или поджарку. Причем разницу между ними Курдюк не различал, хотя знал толк в кулинарии. Поэтому он и предпочитал ресторан. В мэрии кормили дешево, зато в ресторане с полковника денег не брали вовсе. И сегодня он изменил привычке не из соображений экономии. Курдюк решил переговорить с Максютой. Они уединились в уголок и совмещали обед с тихой беседой.

Максюта оставил недоеденные щи и подвинул к себе поджарку:

— Мне не нравится, что эта сучка затихла.

— Она же обещала помочь освободить Славу. Посмотрим…

Максюта перешел на шепот:

— Боюсь, что ее молодчики шлепнут Постного, а дальше, сам понимаешь.

Полковник самодовольно улыбнулся:

— Ты, Данилка, не прав. Пока Стеколкин в камере, Постному ничего не угрожает. Под бумагой и подпись Славки, а сейчас у него железное алиби. А она не такая дура, чтобы этого не учитывать. Я уверен, она по этой причине и сделает все возможное, чтобы Славку освободили. Так что спи спокойно, дорогой товарищ.

— А стоит ли его освобождать? — Задумчиво спросил Максюта. Данилу Прокопьевича посетила мысль, что без Стеколкина вполне можно обойтись: — Понимаешь, Ваня, дельного юриста мы найдем, и не за долю в деле, а за приличную зарплату. А на двоих все делится куда легче, чем на троих.

— Ты забыл о девчонке Кащеева? — Напомнил Курдюк: — Она штучка не простая.

— А ты на что? Уберет Постного, засади ее за решетку лет на двадцать.

— Хорошо сказать. У нее бумага. Она и из лагеря нас достанет.

Максюта снова зашептал:

— У вас в зоне иногда происходят разборки. Раз — и нет девочки, и мы с тобой вдвоем.

— Ты пойдешь мэром? Усмехнулся Курдюк.

— Офанарел? Мне только этого не хватало! — От удивления Максюта заговорил громко. Курдюк его одернул:

— Тише ты! Вон Юлька заявилась. — И полковник кивнул на дверь, в которую вошла секретарша мэра. Оба чиновника приподнялись, изобразили на лице нечто похожее на улыбку, снова уселись и молча принялись за поджарку. Беседы не возобновляли, дожидаясь, куда Юля сядет. Она устроилась в другом конце столовой, за столиком у окна, что друзей вполне устраивало.

— Хули, я должен идти мэром? Я что, похож на придурка? Продолжил удивляться Данило Прокопьевич.

— Не гоношись. Вот для того, чтобы прикрывать наши затеи из кабинета мэра, Стеколкин полезнее на свободе. Что случись, спросят с него. Видишь, какие дела в стране творятся. Не знаешь, при каком строе утром проснешься…

— Пожалуй. — Согласился Максюта. — И снова зашептал: — Но от девки все равно стоит избавиться.

Курдюк тоже перешел на шепот:

— Уберет Постного, поговорим.

— Чего говорить, убрать ее следом и все дела.

— Забыл, она с афганцем дружбу водит. Скорей всего затащила парня к себе в койку. Пусть его роль прояснится. Потом к этому вопросику вернемся. — Курдюк махом влил в себя стакан компота и поднялся: — Ладно, пойду, послужу родине.

Максюта кивнул, медленно допил свой компот и ложечкой доел фрукты. Его кабинет находился в здании мэрии, и он от службы родине и в обед не отрывался.

* * *

Одноногий дед Корольков не только дежурил на лодочной станции под деревней Щеглы в качестве сторожа, он теперь в ней и жил. Хозяин кооператива Николай Матвеевич Солохин разрешил инвалиду занять маленький чуланчик в самом здании. Корольков быстро обустроился. Лежанку он соорудил себе из трех спасательных кругов, связав их между собой, чтобы ложе во сне не разъезжалось. На круги уложил поролоновый коврик, предназначенный для загара посетителей. На дворе стояла осень, никто уже загорать не пытался, и коврик до следующего лета оставался вакантным. Одеяло и подушку Николай Матвеевич привез сторожу из дома. Из обрезков досок, оставшихся после строительства, дед сам сколотил столик и лавку. Одежды он носил немного, и шкафа не понадобилось. В каморке имелась лампа без абажура и розетка для кипятильника. Электрической плиткой Солохин сторожу пользоваться не разрешил. Хозяин знал о слабости своего работника к горячительным напиткам и опасался пожара. Кооператор много отсутствовал, закупая на базах оборудование для станции и выправляя бумаги. Он уже приобрел четыре водных велосипеда, а еще раньше закупил десять лодок. Лодки долго стояли на прицепе и, вполне возможно, оставались бы на нем до следующей весны, но Николай Матвеевич очень серьезно готовился к пикнику по случаю вступления в должность мэра города. Он понимал — создав условия для отдыха городского начальства, заслужит их благосклонность. А это в его начинающемся бизнесе имело большое значение. Для нормальной работы требовались всякие формальности, связанные с безопасностью клиентов. При желании начальство всегда сумело бы найти причину станцию закрыть. После праздника Солохин мог надеяться, что подобного желания у них не возникнет. Поэтому и спустил лодки на воду.

После того как они оказались в реке на причале, Королькову дремать в беседке уже не пришлось. Угнать лодки по воде куда проще. Это могли сделать и мальчишки. Необязательно с целью воровства, а для того, чтобы покататься. Правда, весла хранились на станции, но малолетних разбойников это вряд ли смущало. Подростки из деревни Щеглы часто торчали на берегу, поглядывая на новенькие лодочки с видимым интересом. Среди мальчишек имелось несколько отъявленных хулиганов, и сторож вынужден был постоянно проявлять бдительность. Но старик знал, что долго на воде лодки и велосипеды не пробудут. На зиму их поднимут на берег, и он сможет расслабиться. Расслаблялся дед при помощи жигулевского пива, нередко повышая градус добавкой, как он говаривал, «белого вина». Получая небольшую зарплату, инвалид мог себе раз в неделю это позволить. Корольков никогда не напивался до полного свинства, иначе Солохин не рискнул бы предложить ему работу. Дед выпивал понемногу, предпочитая находиться в благодушном настроении круглые сутки.

Сегодня сторожа никто не тревожил. Солохин вчера уехал в Москву получать свидетельство на свой лодочный кооператив, и Корольков на три дня остался за хозяина. Мальчишки с утра учились в школе, а два пенсионера, дремавшие на берегу с удочками, опасности не представляли.

Дед выпил натощак бутылку пива, сварил в кружке с помощью кипятильника яйцо вкрутую и старательно корявыми пальцами лишал его кожуры. Трапезничал в беседке, откуда мог обозревать территорию. Он разрезал яйцо на две части, уложил на ломоть черного хлеба и, пережевывая остатками зубов свой бутерброд, любовался пейзажем. Бутылка пива уже согрела его внутренности и настроила на блаженно-лирическую волну. Он размышлял на тему своей одинокой жизни. Наконец и он дожил до настоящего счастья. Инвалид имел кров и, к небольшой пенсии, зарплату сторожа. Хозяин не слишком допекал его поручениями, а во время службы, работник мог дышать свежим воздухом, рыбачить и наслаждаться прекрасными видами. Сегодня над рекой стелился утренний туман, обещая теплый осенний день.

Станция расположилась на высоком берегу Глуши. До поворота, где виднелись сваи разрушенного моста, река текла медленно. Еще до большевиков там стояла мельница Василия Прохорова. Мельник прославился тем, что вырастил одиннадцать сыновей и всем дал образование. Один из его сыновей после революции даже служил заместителем наркома легкой промышленности, но затем, в тридцать седьмом, сгинул. Посадили и остальных братьев. Сам Василий Прохоров попал под «раскулачку» и умер в Сибири. Мельницу деревенская беднота разграбила, и в наши дни от нее даже фундамента не осталось. Но в месте, где она стояла, сохранился омут, который так и звали «прохоровским». А чуть дальше торчали опоры бывшего мостика. За ними начинались пороги, и Глуша спокойный нрав меняла на бешеный. Бесилась она метров двести, затем затихала и, насколько видел глаз, несла свои воды медленно и степенно.

Корольков до поворота прогулок не совершал. Тропинку вдоль берега рыбаки протоптали, но хромать по ней на костылях, инвалиду не хотелось. Покончив с трапезой, он аккуратно собрал яичную скорлупу в пакет, а пустую бутылку от пива поставил в уголок под лавку. Бутылки старик сдавал и относился к стеклянной таре бережно.

Туман постепенно поднимался, и солнце начинало припекать. Корольков снял телогрейку, положил ее на скамью беседки и хотел уже вздремнуть, как услышал треск мотоцикла. Мотоциклист приближался не со стороны Щеглов, а с дороги, ведущей в Глухов. Старик видел, как он переехал мост и свернул к нему. Хозяин никаких распоряжений насчет гостей не давал, но сторож на всякий случай поднялся и, прихватив костыли, из беседки вышел. Лихо развернув своего железного коня, мотоциклист притормозил у здания лодочной станции, огляделся и, заметив сторожа, газанул к нему. Внешность парня показалась Королькову знакомой. Но вспомнить конкретно, кто прикатил, он не смог. Инвалид в лицо помнил почти всех жителей города, но далеко не всех знал по имени.

Тем временем молодой человек спешился, поставил свой мотоцикл на подпорку и широко улыбнулся:

— Привет, дедушка! Не помешал?

— Как мне можно помешать, я, видишь, ничего такого здесь не делаю. — Улыбнулся в ответ сторож, обнажив несколько желтых от табака сохранившихся зубов.

— А я еду мимо, смотрю, красотища какая. Раньше тут пустой берег, а теперь и лодки, и беседка… Никак станцию открыли?

— Еще не открыли. — Ответил старик. Но восхищение парня ему пришлось по душе. Корольков с недавних пор станцию считал своим домом, и похвала парня его радовала.

Мотоциклист тем временем быстро оглядел беседку, заметил в углу, под лавкой, пустую бутылку пива:

— Вижу ты, дед, «жигулевское» уважаешь. У меня его нет, а вот пару банок немецкого всегда при себе имею. Давай их откупорим на природе.

— Ты же за рулем. Дух пойдет, — напомнил Корольков, но глазки у него засветились.

— Ничего, пока с тобой посижу, проветрится, — успокоил заботливого инвалида мотоциклист и извлек из кармана две банки: — Открывать умеешь?

— Королькова заграничным пивом иногда угощали, и он с банкой быстро управился. Парень поднялся в беседку, посасывая пиво, внимательно осмотрел причал, про себя быстро пересчитал лодки и водяные велосипеды, пристегнутые цепями к сварным перилам, после чего уселся на скамейку и позвал сторожа:

— Присаживайся, дедуля. Я на двух ногах стоять не люблю, а тебе на одной и подавно не в масть…

— Да я на трех, как видишь. — Пошутил инвалид, но поднялся и на лавку присел.

— Один скучаешь? — Поинтересовался мотоциклист.

— А чего мне скучать? Сам сказал, тут красотища. А один давно. Бабка у меня еще шестнадцать лет назад погибла, с тех пор и кукую. Привык уже…

— Я тебя в городе часто видел.

— Да я тебя тоже где-то видел, только не припомню где. — Ответил Корольков.

— Меня Игорьком зовут. — Представился парень. А где видел, там меня уже нет…

— Сидел, что ли? — Предположил сторож, оглядывая богатую татуировку на обеих руках нового знакомого. На пальцах левой руки он даже успел сложить слово «Хруст».

— Было дело. Отмотал свое. — Признался Игорек.

— Вор? — Улыбнулся дед.

— В закон не вошел, так по мелочам с малолетства. Теперь завязал. Работаю.

— Это правильно. — Похвалил Корольков, со смаком вытягивая остатки из банки: — Тюрьма сладкой не бывает. А воле человек радуется.

— Что правда, то правда… Лодку покататься не отстегнешь?

— Не могу. Хозяин такого права мне не давал. Откроем для народа, приезжай.

— Где сам-то?

— Хозяин, что ли?

— Ясное дело.

— В Москве Николай Матвеевич.

— И долго ты один на хозяйстве?

— Еще пару дней, если не задержатся. Оне там по делам.

Парень поднялся:

— Ну бывай, дед. Найду время, заскочу, угощу тебя пивком…

— Приезжай. А за угощенье спасибо. Только немецкого не вози. Слабое оно, и кислым отдает. Лучше «Жигулей» нету.

— Чудак ты, дед. «Жигулевское»-то дешевле. — Мотоциклист сбежал с крыльца беседки, крутанул ногой стартер, уселся в седло и, газанув, покатил в сторону дороги.

«Молодой, а душевный… Пивком побаловал» — подумал Корольков о посетителе. Потом долго вспоминал, где его видел. И вспомнил. Парень приезжал с молодой подружкой Кащеева, в одной из машин ее сопровождения. В тот день Мака встречалась с начальником милиции, а дед Корольков дремал в беседке. Но дремал чутко, и братков разглядел всех.

* * *

Нелидова его главный акционер огорчил. Вместо того чтобы выдать деньги на ремонт отелей, велел переправить их в Германию и вручил счет банка. Голенев пытался оставить Алексея Михайловича переночевать в Глухове, но тот торопился назад, и Олег сам повез его в Москву.

— Машинка у тебя для миллионера самая подходящая. — Морщась от грохота неисправного глушителя, поддел компаньона Нелидов.

— Да, гремит. Надо трубу заварить, все руки не доходят. — Оправдывался Голенев. По дороге они больше молчали. Бывший афганец понимал, что расстроил своего директора, но поделать ничего не мог. Деньги надо было пустить на цементный завод Постникова. Олег и начал их зарабатывать, потому что когда-то дал слово Тихону помочь со строительством. Теперь оставался последний штрих, и затормозить уже готовый к пуску комплекс было бы для него непростительно.

— Придется вернуть отели обратно. Стыдно, конечно, вроде не дети, но жизнь есть жизнь. — Грустно рассудил Нелидов.

— Давай пока подождем, вдруг я что-нибудь придумаю… — Ответил Олег.

— Не больше недели. А то еще за простой городские власти денег потребуют.

Километров за двадцать до Москвы пошел сильный дождь. Впереди тащилась фура. Ее окутало водяное облако. Голенев не видел, что происходит впереди, и обгонять грузовик на узкой трассе опасался:

— Когда у тебя самолет? — Спросил он Нелидова.

Алексей Михайлович посмотрел на часы:

— Еще есть время. Регистрация начнется в двадцать два сорок.

— Тогда успеем. — Прикинул водитель. У них оставалось еще четыре часа. Олег надеялся вскоре добраться до кольцевой дороги, а там, если повезет обойтись без пробок, езды до аэропорта не больше часа.

— Помнишь Жвания? — Неожиданно спросил Алексей Михайлович.

Бандита Жвания Голенев помнил хорошо. Один раз он его проучил, а второй раз выручил. Жвания арестовали по подозрению в убийстве Тони. Он виделся с женой Голенева накануне ее гибели. Тогда Олег уже догадывался, чьих это рук дело, и за бандита поручился. Жвания выпустили.

— А что ты о нем заговорил?

Нелидов усмехнулся:

— Набивается в компаньоны. Стоит ему заикнуться, не один миллион выложит.

— Алеша, ты же знаешь, с этим народом связываться нельзя. Его один раз подпустишь и, считай, делу конец.

— Конечно, знаю. Прокручиваю в уме разные варианты, и выскочило.

Голеневу все же удалось обогнать фуру, и он поднажал. Беседовать, не повышая голоса, рев глушителя не позволял, и до пригородов Москвы они больше не разговаривали. В Люберцах переезд оказался закрыт. Уже прошло два поезда, а шлагбаум все не поднимали.

— Если думать о компаньоне, есть Новатный. С чехом у нас опыт совместной работы имеется. Он мужик приличный. Могу позвонить. — Продолжая тему, предложил Олег.

— Позвони. — Сразу согласился Нелидов: — Я о нем почему-то сам не подумал.

Тепловоз гнал через переезд нескончаемый поток вагонов. Путешественники, к своему огорчению, заметили, что состав начал замедлять ход. Но поезд, медленно протащив перед ними последнюю цистерну, все же не остановился, и шлагбаум, наконец, открыли.

— А Ирочка у нас больше не работает. Уехала в Москву: — Уже перед аэропортом решился сообщить Нелидов и, не дождавшись реакции, добавил: — А мне жаль, что у вас так сложилось. Хорошая она девочка.

— Мне тоже грустно. Но полюбить ее я бы уже не смог.

— Конечно, это твое личное дело. Только одному, да еще с детьми, очень не просто… Я вот без Нины Петровны даже и не представляю, как бы жил…

Голенев вспомнил пирожки Нины Петровны, ее активное и милое хлебосольство:

— Хорошая у тебя супруга. Привет ей передавай.

— Передам. Ты ей тоже нравишься…

Вошли в здание аэровокзала вместе. Голенев удостоверился, что регистрация на рейс до Адлера началась, и протянул Нелидову руку:

— Прости, Алеша, что так получилось. Но иначе я не могу.

— Олег, я бы на твоем месте поступил точно также. — Заверил Алексей Михайлович и крепко пожал руку компаньона. Они обнялись.

— Купи себе нормальную машину. На это деньги у тебя останутся. — Посоветовал Нелидов на прощание.

— Я лучше глушитель заварю. — Улыбнулся Голенев и пошел к выходу. Ему было приятно, что Нелидов все понял и не обиделся. Раньше у него был только один по-настоящему близкий человек, Постников. Теперь их стало два.