Стеколкин сидел в камере меньше недели, но чувствовал себя глубоко несчастным человеком. И хоть, стараниями Курдюка, узник имел возможность смотреть телевизор и еды хватало, настроение Вячеслава Антоновича оставалось мрачным. Сам Курдюк его больше не навещал. Он приходил всего два раза. Первый, когда Стеколкина взяли, и потом, когда его перевели в камеру с телевизором. В тот визит полковник предупредил, что кащеевская девица согласилась помочь, с условием, что Стеколкин отдаст ей половину своей доли от всех предстоящих прибылей. Вячеслав Анатольевич с радостью согласился и больше Курдюка не видел. Последующие дни тянулись бесконечно медленно. На допрос его ни разу не вызвали, что происходит с его делом, он не знал и, давно перестав жалеть болонок, которых утром выводил на прогулку, переживал за собственную персону. Чиновник никак не мог избавиться от ощущения материального ущерба. Ущерб наносился автоматически. Сменив кабинет в мэрии на камеру тюрьмы, он каждый день лишался конкретных денег. И это ощущение пока оставалось самым горьким в его теперешнем положении. Он помнил всех посетителей, которым назначил прием, и в уме прикидывал потерю от каждой недополученной взятки. Горестные мысли прервал лязг замка.

— На выход. — Приказал охранник.

Вячеслав Анатольевич вздрогнул от неожиданности и поднялся. Вохровец спокойно ждал на пороге.

— Куда меня? — Забеспокоился заключенный.

— К подполковнику Зудову. — Добродушно сообщил парень.

Это добродушие Вячеславу Анатольевичу показалось странным. Раньше вохровец смотрел исподлобья и на вопросы заключенного не отвечал. Стеколкин тут же осмелел:

— Не знаешь, зачем я понадобился начальнику тюрьмы?

— Знаю, но говорить права не имею. — Ухмыльнулся тот.

— Я никому не скажу.

— Все равно не положено. — Охранник на мгновенье задумался: — Вот только если вы мне поможете квартирку тещи на себя оформить…

— Я же в тюрьме! — Разозлился Стеколкин.

— Ну, если вдруг, того…

— Чего того?

— Ну, если вас отпустят?

— Если отпустят, еще надо чтобы на работе восстановили.

— А если восстановят?

— Тогда придешь в кабинет, и поговорим.

— А вы меня не забудете?

— Пока склероза не наблюдается.

— Тогда скажу, что вас переводят в очень хорошее место. А куда, у начальства выясните…

Узник понял, что парень знает больше, чем говорит, но пока тот вел его по коридору, больше вопросов не задавал. Начальник тюрьмы встретил его с улыбкой:

— Поздравляю, Вячеслав Антонович. Можете позвонить жене по моему телефону.

— С чем поздравляете? — Осторожно поинтересовался Стеколкин.

— С освобождением. — Улыбнулся Зудов. Улыбка у него получалась кривая, поскольку рот подполковника был от природы перекошен: — Ваше дело прекращено, и вы можете идти домой.

— Меня выпускают?

— Вы освобождаетесь по личному распоряжению мэра. Тихон Иннокентьевич оказался настоящим хозяином города. Своих не топит.

— Если бы не топил, меня бы здесь не было. — Осознав свое нынешнее положение, не без пафоса возразил Вячеслав Антонович.

— Не скажите, он молодец. Пугнуть пугнул, а потом помиловал. — Подполковник выписал Стеколкину пропуск и вызвал вохровца: — Выдай гражданину одежду и проводи на выход.

Стеколкина никто не встретил. Жене он звонить воздержался, а друзья, видимо, ничего не знали. Оказавшись на улице, он осмотрелся вокруг и не мог понять, почему знакомый ему город стал таким красивым и солнечным. Провел в тюрьме всего неделю, а вышел и увидел все другими глазами. И дома, и деревья, и даже прохожих, которых он раньше вообще не замечал.

— Вот она воля! — Подумал чиновник, вздохнул полной грудью воздух свободы и вздрогнул от автомобильного гудка. Рядом с ним стоял черный «мерседес» Кащеева, а за рулем сидел телохранитель Маки.

— Садись в машину. — Приказал водитель.

— Зачем?

— Там узнаешь. — И Трофим, не покидая водительского сидения, открыл заднюю дверь. Стеколкин послушно уселся в лимузин. Через десять минут его доставили в кооператив.

Трофим остановил машину, открыл Стеколкину дверцу, и когда тот выбрался наружу, взял его за локоть и повел к офису.

Мака сидела в директорском кабинете. Осмотрев визитера немигающим змеиным взглядом, поинтересовалась:

— Что, зек, доволен?

— Чем?

— Этот кретин еще спрашивает? — Возмутилась Мака: — Хочешь обратно в камеру?

Стеколкин в камеру не хотел:

— В тюрьме очень плохо.

— Это, Славка, твои проблемы. А сейчас садись, подпишешь мне бумагу. — И Мака выложила на стол лист, заполненный печатным текстом.

— Что за бумага? — Насторожился Стеколкин. В этом кабинете он уже подписал один документ, который стоил ему немало крови.

— Читай, если грамотный.

Вячеслав Антонович страдал близорукостью, а очков при себе не имел. Пришлось водить носом по тексту. Документ оказался генеральной доверенностью, при наличии которой Мака могла распоряжаться всем его имуществом.

— Ты совсем обнаглела, девушка. Так мы не договаривались. — Возмутился Стеколкин.

— Я освободила тебя из тюрьмы?

— Спасибо. Но, по словам Вани, речь шла о моей доле на цементный завод. А это просто грабеж. Ты же меня по миру пустишь.

— Акций цементного завода у тебя пока нет. — Усмехнулась Мака: — И если ты не круглый идиот, на свое имя их покупать и не будешь. Найди надежного человека.

— Почему я должен кого-то искать?

— Потому что через две недели станешь мэром. А мэр не имеет права заниматься предпринимательской деятельностью. И не бойся, пока ты остаешься паинькой, я у тебя не возьму ни копейки. А начнешь вертеть, зарою, и тогда этот документик мне понадобится. Не пропадать же добру компаньона.

Предложение занять кресло мэра Стеколкина озадачило. Он даже пропустил мимо ушей прямую угрозу Маки.

— Что значит через две недели?! Откуда такие сроки?

Мака нахмурилась:

— Мне надоело смотреть, как ты надо мной торчишь. Может быть, наконец, усядешься?

Стеколкин присел на краешек кресла.

— Теперь слушай. В среду действующий мэр официально вступит в должность. В четверг он умрет. В понедельник состоятся торжественные похороны Тихона Иннокентьевича Постникова. С тебя личный венок. А в следующий понедельник ты займешь его кресло.

Стеколкин судорожно достал из кармана платок и вытер испарину:

— Как умрет?

Мака расхохоталась:

— Тебя интересуют подробности?

— Вообще-то нет…

— Тогда не задавай дурацких вопросов. Я и так в курсе, что ты не Спиноза. Подписывай свою бумагу.

— Не хочу подписывать. — Отказался Стеколкин.

— Сейчас позову своего парня, и ты живым отсюда не выйдешь.

Стеколкин дрожащей рукой подписал документ. Мака забрала листок и спрятала в сейф:

— Теперь запомни, все, что будут затевать твои дружки, я должна знать тут же. Ты меня понял?

Стеколкин кивнул и покрылся красными пятнами:

— Зачем тебе это?

— Чтобы вы не сотворили разной дури. Я становлюсь вашим подельником. Общая задача прибрать к рукам город и нигде не проколоться. Из вас троих немного соображает один Данилка. Но Максюта жаден, а воры не зря говорят — жадность фраера сгубила. Поэтому я должна быть в курсе ваших затей.

— Хорошо, я буду с тобой советоваться…

— Не советоваться, а докладывать. — Уточнила Мака: — А сейчас конкретно о твоих действиях. Завтра ровно в девять утра явишься в кабинет Постникова и со слезами на глазах поблагодаришь его за свое освобождение. Станешь божиться, что осознал всю подлость проступка и сгораешь от стыда. Ну и так далее. Постарайся устроить так, чтобы Постный, при прощании, ответил на твое рукопожатие.

Стеколкин осмелился перебить Маку:

— А зачем это, если…

— Если он все равно умрет? — Досказала она его мысль.

— Примерно так. — Согласился Вячеслав Антонович.

— Кретин, если все будут знать день и час кончины мэра, он переживет нас. К тому же человека, которому Постников не подает руки, в его кресло усадить будет трудно. Тебе это ясно? — Стеколкин снова кивнул. — Тогда пошел вон.

Вячеслав Антонович еще раз вытер лоб платком и направился к двери.

— Трофим мог бы отвезти тебя домой, но не стоит еще раз светить мой «мерседес». — Бросила ему вслед девушка, доставая из сумки пачку «Мальборо».

* * *

В новом доме телефон Голеневу еще не установили, и он позвонил в Прагу с почты. Иржи Новатный внимательно выслушал предложение бывшего афганца. Тот обещал чеху тридцать три процента от прибыли двух отелей, если Иржи согласится профинансировать их ремонт.

— Предложение интересное. Но буду с тобой откровенен. Политическая ситуация в СССР непредсказуема. По моим наблюдениям, Ельцин идет ва-банк. Чем закончится противостояние, пока неясно. Слишком большие деньги, боюсь рисковать. — Отказался Новатный.

— Я тебя прекрасно понимаю. Хотя, уверен, после ареста заговорщиков и запрета КПСС опасаться особенно нечего. — Ответил Олег.

— А я не уверен. У нас, у чехов, и у поляков бывшие институты государственной полиции ликвидированы. А у вас коммунистов запретили, а Ленин по-прежнему в мавзолее. Я уже не говорю о КГБ. Статую Феликса убрали, а организацию сохранили. Большевики уйдут в подполье и начнут гадить. Извини, но я пока пас. И потом, у меня сейчас совсем другие заботы.

— Если не секрет, поделись с компаньоном.

— Какие уж тут секреты. Младшенького везу в Англию учиться. Старших социалистическая школа уже подпортила. На свои карманные деньги у профессоров зачеты покупали. Оба отъявленные бездельники. Хочу хоть из Владека человека сделать. Новой стране понадобятся и новые лидеры.

— В Англии умеют готовить лидеров? — Удивился Олег.

— Представь себе, да. У них многовековая традиция. В дорогих колледжах сынков богачей и теперь секут розгами. Поэтому они выходят в мир джентльменами, а не особями мужского пола.

— И тебе не жалко парня?

— Мне жалко двух других. Мы с Евой их баловали и получили самоуверенных оболтусов.

— Успеха тебе с сыном. — Голенев положил трубку. Своеобразная отцовская забота Новатного афганца позабавила, а отказ от участия чеха в совместном проэкте огорчил. Олег уже начал понимать законы бизнеса. Они напоминали езду на велосипеде — перестанешь крутить педали, тут же навернешься. Кроме того, ему очень не хотелось обрезать крылья Нелидову. Алексей Михайлович нашел в новом деле свое призвание и оказался талантливым предпринимателем. Они получили отели бесплатно. Такие подарки возможны только в смутное время перемен. Наверняка в недалеком будущем их разрешат приватизировать. Все идет к этому. Тогда гостиничные комплексы с собственными пляжами превратятся в десятки миллионов долларов. Продав их через несколько лет, можно вообще больше никогда бизнесом не заниматься.

Голенев не испытывал азарта от процесса приумножения денег. Сработал стимул помочь Постникову. Теперь цементный завод построен, дом почти закончен, а на жизнь хватит газированной воды. И если бы не Алексей Михайлович, который за последнее время стал ему по-настоящему близким человеком, Олег бы и думать забыл о возникшей проблеме. Но бывший афганец ценил дружбу превыше всего.

Он вышел с почты, уселся за руль «Волжанки», повернул ключ зажигания и поморщился от рева двигателя. Собрался ехать на Вороний холм, но передумал и поехал к Маке. В ее кооперативе имелся автосервис, где он смог бы, наконец, заварить трубу глушителя.

На территории кащеевского кооператива Олег днем никогда не появлялся, но охранники его уже знали. Миновав ворота, он медленно покатил в дальний конец территории, где и находились авторемонтные мастерские.

Мужичок с оттопыренными ушами, одетый в синею спецовку, по реву двигателя диагноз «Волжанке» поставил метров за сто.

Открыв ворота бокса, он жестами помог Голеневу заехать на «яму», моментально спрыгнул в нее и через минуту объявил:

— Решето. Варить тут нечего. Хочешь, заменим?

Клиент не спорил:

— Сколько тебе нужно времени?

— Ты бы лучше спросил, сколько бабок готовить. — Ухмыльнулся механик.

— Сколько скажешь, столько и получишь. — Ответил Голенев.

Тот пожал плечами:

— Если ты крутой, зачем катаешься на этой колымаге. Взял бы себе тачку нормальную.

— Поменяешь глушитель, она и будет нормальная. — Ответил Голенев.

Мужичок покрутил руль и открыл капот:

— Ты на лоха не похож, погляди сам. Масло из-под прокладок гонит, клапана гремят, рулевые тяги в заднице. Здесь работы дня на три. И это на первый взгляд, а копнешь, еще наберется.

— Хорошо, сделай все, что посчитаешь нужным. — Разрешил клиент и вынул из кармана бумажник.

— Помнишь песню «милого узнаю по походке», а я тебя узнаю по реву твоего тарантаса. — Голенев оглянулся и увидел Маку. Девушка стояла в шубке, накинув ее на голое тело.

— Здравствуй, вот и приехал глушитель чинить.

Мака подошла к мастеру:

— Это мой клиент. Все по боку, чтобы через два часа его машина была в порядке. И денег с него не бери.

— За два часа не успею, хозяйка. Тут канители, за день не управишься.

— Работайте ночью. — И Она повернулась к Олегу: — Пойдем, кофейком угощу. Или ты спешишь?

— Не очень.

Она взяла его под руку и повела к коттеджу:

— Лежу себе в спальне, смотрю журнал, вдруг слышу, милый катит. Встала встречать, а он мимо.

— Я бы зашел… — Оправдывался Голенев.

— Не уверена, лучше я тебя сама к себе заведу.

— Веди, раз попался. — Улыбнулся кавалер.

В прихожей она сняла с него куртку, а с себя шубу:

— Я тебя сегодня не ждала, поэтому, извини, не приоделась.

Он не ответил. Она прижалась к нему и заглянула в глаза: — Я соскучилась. Ты в прошлый раз был не слишком нежный. Все о своем дружке пекся.

— Стеколкина выпусти… — Она не дала договорить, закрыв ему губы поцелуем: — Давай прямо здесь…

— А где твоя охрана?

— Всех выгнала. — Прошептала Мака, быстро расправляясь с одеждой любовника: — Посмотри в зеркало, какие мы красивые.

— Не люблю при свете. Все мои шрамы видно.

— Дурачок, шрамы мужчину красят. — Она опустилась на колени и смотрела на него снизу, не мигая. Голенев тут же завелся. Он первый раз видел в большом зеркале все, что делал с женщиной. Им овладело странное чувство, с одной стороны он испытывал что-то вроде стыда, с другой зверел от страсти.

— Так быстро? — Разочарованно произнесла Мака.

— Не привык к такому…

— Ладно, не объясняй. Пошли в спальню, я тебе кофе обещала… — Она двинулась вперед. Олег смотрел на ее подрагивающие бедра, на стройные длинные ноги, и когда они добрались до спальни, ему уже было не до кофе. Теперь, когда первый порыв страсти миновал, он брал ее долго. Мака сегодня не отвечала ему неистово, как обычно. Она была нежной и чуть смущенной, как девушка, которая только познает мужчину. Она умела быть разной во время физической близости. Когда он отвалился, она уселась на него:

— Хочешь, я тебе скажу одну вещь?

— Скажи…

— Раньше никогда не говорила, а теперь скажу. Я в тебя влюбилась. Правда, смешно?

— Почему смешно? — Не понял любовник.

— Потому, что я не такая. Я черствая и расчетливая. А с тобой, как малолетка. Самой стыдно.

— Тебе стыдно? — Усомнился Олег.

— Представь себе. Но это хороший стыд. Он меня не унижает, а наоборот. Давай поженимся? — Голенев не знал что отвечать. — Чего молчишь? Или я для тебя слишком низкая?

— Не говори глупости. Ты не низкая. Ты теперь большой человек. — Он встал, вышел в прихожую, добыл из кейса конверт и вернулся в спальню: — Это тебе.

Она взяла конверт:

— Что это?

— Приглашение в мэрию.

— Зачем?

— Тебя наградят.

— За что?

— За танк, который ты остановила.

— Орден дадут? — Она вдруг расхохоталась.

— Чего смеешься?

— Да так… Орден бывшей подружке бандита. Потеха…

— Не орден. Ты станешь первым почетным гражданином города.

— Гражданином? — Она снова расхохоталась.

— Ну, гражданкой. Какая разница.

— Для тебя нет разницы? Ты, что, гражданина трахал?

— Не придирайся к словам.

— И кто же меня наградит.

— Мэр города.

— Это надо отметить. Пошли в кафе, угощаю. — Она распахнула шкаф, быстро выхватила несколько платьев и через секунду оделась. Кафе для посетителей еще не открыли. Мака приказала включить музыку и никого в зал не пускать. Она сама сходила на кухню и выбрала им блюда. Вернувшись к столику, предложила:

— Давай выпьем коньяка. Ты все равно уже без машины, а я человек вольный. Когда хочу, тогда и пью. Кстати, ты говорил о детском доме со своим другом?

— Да, Тихон обещал найти форму, как это сделать.

— Спасибо. — Мака налила себе и ему: — Давай за твою трубу.

— Ты о чем? — Смутился Олег.

— О глушителе, дурашка. Пусть больше не гремит.

— Не стоит за это пить. Трубу заменят. Только почему ты решила чинить меня бесплатно?

— Могу себе позволить. У меня редко бывает возможность потратить на тебя деньги. Ты же у нас гордый.

— Мужик не имеет права разрешать девушкам за себя платить. Это же свинство. — Пояснил любовник и поднял бокал: — Выпьем за твою награду.

— Нет, только когда получу. Давай лучше за твои успехи.

Они выпили. Голенев поморщился и закусил ломтиком копченой осетрины.

— Ты не любишь коньяк? Закажу водки.

— Не надо. Я привыкну.

— Дом закончил?

— Сегодня должен рассчитаться со строителями.

— Денег хватит? А то одолжу. — Улыбнулась Мака.

— На свой дом хватит. У меня не хватает миллиона зеленых на ремонт двух отелей на юге.

— Возьми девушку в долю, она найдет.

— Шутишь?

— Нисколько. Что за отели?

— Обычные советские здравницы. Город довел их до ручки и передал нашему кооперативу, а у меня на ремонт денег нет.

— Расскажи подробнее.

Голенев описал Маке оба бирюзовских отеля. Пансионат «Дружбу» афганец знал лучше, и обрисовал в деталях. Мака слушала очень внимательно. Иногда переспрашивала. Когда Голенев закончил, она долго не мигая смотрела в окно:

— Ты прикинул, за какой срок можно будет отбить бабки?

Олег задумался:

— При теперешнем положении дел в стране, сказать трудно. Надеюсь на другое.

— На что же, если не секрет?

На то, что в ближайшем будущем появиться возможность их у государства выкупить. Тогда это целый капитал.

— А не боишься, приведешь их в порядок, а эти козлы отнимут?

— Какие козлы?

— Городские власти, или область, или еще кто. Кусочек-то лакомый.

— Не боюсь. Мне пришлось там немного повоевать. Со мной связываться не станут.

— Да, я совсем забыла. Ты же у нас воин. Одного твоего врага я уже похоронила… Ладно, какой у меня будет процент с прибыли?

— Нас в деле двое, плюс ты. Значит, на троих.

— Я дам деньги, но должна на них посмотреть.

— На кого посмотреть?

— На твои отели. Ты что-то слишком рассеянный…

Теперь задумался Олег:

— Я сначала обязан поговорить с компаньоном.

— Говори. Я готова лететь хоть сегодня. — И Мака наполнила бокалы: — Давай за наш общий бизнес.

Голенев усмехнулся и молча выпил.

Мака подождала, пока он закусит, и напомнила:

— Так женишься на мне?

— Нет.

— Почему?

— У меня четверо детей.

— У тебя же их было пять?

— У девочки нашлась мама. Так что остались четверо мальчиков.

— Если я готова кормить целый детский дом, еще четверых как-нибудь прокормлю.

— Им нужна материнская ласка, а ты у нас не по этой части.

— Хамишь, парниша. Откуда ты знаешь, по какой я части?

— Прости, но мне кажется, тебе не до детей.

— Когда кажется, надо креститься. Кстати, я выписала попика из Москвы. Через неделю откроем церковь для прихожан.

Олег посмотрел Маке в глаза:

— Странная ты девушка…

— Чем же я странная? Тем, что хочу замуж за любимого? Так это все бабы хотят.

— Никогда не пойму, говоришь ты всерьез, или так…

— И не пытайся. Я девушка загадочная. А вам, мужикам, тайны в женщине нравятся. Женись на мне и отгадывай…

— Давай пока решим наши дела.

— А чего решать, советуйся со своим напарником и вперед.

Голенев сам разлил коньяк и, звякнув своим бокалом о бокал Маки, выпил:

— Собирайся. Завтра утром летим.

— А как же твой компаньон?

— Ничего, я за тебя поручусь.

— Тогда оставайся у меня, ты все равно без машины. Вместе и соберемся. И она откровенно провела язычком по своим губам.

— Нет, Мака. Я должен появиться дома, попрощаться с ребятами и отпустить строителей. Пойду пешком, а ты прикажи своему телохранителю, чтобы в шесть утра пригнал мою машину. Приедешь с ним и сразу в Москву.

— С тобой мне телохранитель не нужен.

— А мы завезем его в город. — Олег полез в карман за бумажником и жестом подозвал Свету. Мака, так же жестом, отправила барменшу назад:

— Не спеши. Расскажи мне о своих друзьях на юге.

— Чего рассказывать? Там живут замечательные люди.

— Вот и расскажи о них. Мне же интересно, с кем ты дружишь.

Олег рассказал девушке о своем компаньоне, бывшем подводнике, об афганцах, которые помогли ему справиться с бандитом Жвания, не забыл и о музыканте Моне из кафе «Ласточка».

Мака музыкантом заинтересовалась:

— Я очень люблю скрипку. Он правда, хороший скрипач?

— Он гений. Однажды Моня устроил праздник по случаю рождения десятого внука. На этом празднике он играл и классику. И как играл!

— У него десять внуков? Богатенький дедушка…

— Да, и всех обожает.

— Пригласишь меня в это кафе?

— Конечно. Я сам с удовольствием его послушаю. Только не забудь, в среду ты должна вернуться и пойти в мэрию.

— Мы должны вернуться. — Поправила Мака и по-доброму улыбнулась.

* * *

Сторож лодочной станции не слишком поверил обещанию Игорька навестить его снова. Но молодой человек на следующий день появился. Приехал он в этот раз на шикарной машине, привез ящик «жигулевского» и целый пакет закусок. Притащив все это в беседку, выложил на стол еще и бутылку «Гжелки».

— Широко гуляешь, Игорек. Грабанул кого? — Пошутил сторож.

— Премию дали. — Ответил щедрый посетитель, откупоривая водку: — Ты, чем трепаться, лучше бы стаканы принес и пару тарелочек.

— Это мы мигом. — Заверил инвалид и, ловко орудуя костылями, поручение тут же выполнил. Игорек вывалил на тарелки увесистый кусок ветчины, кружок сыра, а помидоры и огурчики пристроил на пакет, соорудив из него нечто вроде салфетки. Полюбовавшись на созданный натюрморт, достал из кармана большой автоматически раскрывающийся нож. Его острое, как бритва, лезвие, мягко входило в помидор, деля его на тонкие ровные кружки.

Пиво пили из горлышка. В стаканы гость разлил водку.

— Давай за твое здоровье дед. — Предложил Игорек и, не дожидаясь реакции собутыльника, влил в себя полстакана. Старик глотнул четверть стаканчика. Его организм привык к дозам поскромнее.

— Ховошая водка. — Похвалил он, закусывая огурчиком. Отсутствие зубов пить не мешало, но огурец ему пришлось жевать, и слова выговаривались нечетко.

— Нормальная, — согласился молодой человек, накладывая на ветчину кружок томата. Его челюсти работали прекрасно, и говорил он с полным ртом вполне членораздельно: — Чего ты, как курица, по капле? Принял бы как я, и сразу в кайф.

— Невзя… возраст. — Прошамкал Корольков.

— Ну, тогда, давай повторим. — Напирал молодой человек.

— Я пивком… — Старик, наконец, проглотил закуску и заговорил свободнее: — Пивко помягше. А то развезет, и даже не поговорить… Что тебе за радость от пьяного старика?

Игорек ухмыльнулся и тоже взял пиво:

— Ты бы себе бабку завел. Одному тоскливо.

Инвалид долго смеялся:

— Скажешь еще! Чего мне с ней делать?

— Ничего не можешь? А на вид еще хоть куда.

— Смеешься над дедом? Я свое отыграл. Мне бы теперь дожить покойно до смерти, а бабки ворчат много. Опять же, против выпивки выступают.

— Тут ты, пожалуй, прав. — Согласился Игорек: — Бабы народ въедливый.

— То-то и оно…

Гость достал пачку «Мальборо», вынул две сигареты, одну положил себе в рот, другую протянул деду:

— Угощайся.

— Иноземные куришь. — Старик уважительно принял сигарету, понюхал ее, помял и полез в карман за спичками. Игорек щелкнул зажигалкой и поднес деду огонек. Дед затянулся:

— Дорогой табак, но слабый. Одной не накуришься. Вот мой хозяин такие любит.

— Он еще не приехал?

— Нет пока. Обещали завтра воротиться, а там как пойдет. В Москве народ занятой, могут и задержать.

Игорек притворился огорченным:

— А если он до зимы застрянет? Мне на лодочке покататься охота. Ты же без его разрешения не даешь…

— Дождешься. Так долго оне не могут. На той неделе у нас большой праздник. Все городское начальство понаедет. Оне должны подготовиться…

— Это когда же? — Для порядка поинтересовался молодой человек, хотя о дате гулянки чиновников был прекрасно осведомлен.

— В тот четверг. В среду мэр в должность войдет, а на другой день к нам.

— Лодки заперты надежно? Смотри, чтобы не уперли.

— Обижаешь. Замки новые, а ключи всегда при себе держу. — Гордо сообщил сторож.

Игорек подлил в оба стакана водки:

— За все хорошее.

Старик с сожалением отложил сигарету:

— Частишь ты больно… — Но компанию поддержал. Старый выпивоха уважал порядок в дружеском застолье, и обидеть собутыльника не хотел.

— Ты, дедушка, закусывай, — напомнил Игорек: — а то, правда, копыта окинешь.

— Душепный ты павень, Иговек. Завотишься опо мне. — Язык у старика заплетался. Он послушно положил в рот кусок ветчины, и принялся его пережевывать. На лице его уже блуждала дурацкая улыбочка, по которой гость без труда определил, что инвалид дозревает. Запив ветчину «Жигулевским», Корольков дара речи лишился, а через пять минут задремал. Молодой человек затушил его сигарету и потряс старика за плечо. Корольков что-то промычал, продолжая спать. Игорек уложил дедушку на лавку, заботливо подсунув ему под голову свой плащ, быстро обыскал карманы сторожа и, добыв из них связку с ключами, направился к причалу. Перепробовав несколько ключей, отомкнул крайнюю лодку с надписью «Победа» на борту, вернулся к машине, вынул из багажника небольшой чемоданчик, отнес его в лодку, затем сходил за веслами и, через минуту, оттолкнулся от причала.

Сторож крепко спал, сохранив на лице пьяную улыбку. Старику снилось, как он на двух ногах бежит навстречу своей супруге. Женщина несла полную продуктов авоську, из которой торчала бутылка водки. Дед выхватил авоську их рук жены. Она открыла ему калитку и улыбнулась. В те далекие времена они жили на окраине города в своем частном домике. Этот дом инвалиду снился до сих пор.

* * *

Когда Олег поднимался на Вороний холм, ему показалась, что в доме играет музыка. И не ошибся. Из окон звучала армянская мелодия и слышался громкий смех Ашота. Голенев вошел и увидел праздник. За огромным столом сидели все дети. Одеты они были нарядно. Ирочку украшал огромный розовый бант, мальчики красовались в новеньких костюмчиках, и каждый при галстуке. По другую сторону стола расположились строители. Они тоже приоделись в костюмы и белоснежные рубашки. Особенно рубашка сияла на бригадире. Смуглый Ашот, от контраста с ее белизной, выглядел почти негром. Но больше всего поразила хозяина Лена. Во главе стола, в прекрасном шелковом платье, со строгой, но весьма элегантной прической, сидела очаровательная молодая женщина. Мама Иры настолько переменилась, что Голенев ее едва узнал.

— Заходи, хозяин, гостем будешь! — Ашот оскалил свою белозубую пасть и указал на пустовавшее рядом с Леной кресло.

— Празднуем завершение стройки? — Продолжая стоять, поинтересовался бывший афганец. К нему бросились дети.

— Мама родилась. — Завопила Ирочка, стараясь перекричать музыку. Мальчики заорали еще громче. Голенев ничего не расслышал. Ашот выключил магнитофон и жестом потребовал тишины. Дети затихли.

— У нас сегодня сразу два праздника. — Сообщил бригадир. Самый главный праздник — день рождения Леночки Ивановны. А второй — вы угадали. Отделку дома мы закончили. Принимайте да живите….

— Как день рождения? — Растерялся Олег.

Лена покраснела:

— Родилась сегодня. Так уж получилось. Присаживайтесь, Олег Николаевич. Я же не кусаюсь…

— Подождите, Лена. Ашот, можно тебя на пару слов. — Голенев взял армянина под руку и вывел в холл. Вернулся бригадир один. Через минуту за окном затарахтел его мотоцикл.

— Куда ты дел хозяина? — Спросил бригадира штукатур Рафик.

— Олег Николаевич забрал у меня ключи от мотоцикла и укатил.

Рабочие переглянулись.

— Странно… — Удивилась Лена: — Я его, кажется, ничем не обидела.

— Да он тебе за подарком поехал. — Важно сообщил Тема: — Ты папу не знаешь. Он же не думал, что у тебя рождение. Теперь обязательно притащит. — И мальчик с достоинством занял свое место. За ним расселись остальные дети.

Лена продолжала смущаться:

— Как стыдно получилось.

— Почему вам стыдно? — Маленький чернявый Рафик, не только мастер штукатурить стены, и свинчивать трубы, но и признанный тамада, взял инициативу на себя: — Предлагаю, пока хозяин не вернулся, выпить за самую прекрасную из всех женщин, которых я когда-либо видел. За нашу красавицу Елену Ивановну. Пусть она будет счастлива и даст счастье детям. Такая женщина заслуживает любви самого смелого джигита. Я бы сам предложил ей руку и сердце но, увы, уже имею жену и четверых детей.

— Она бы за тебя и не пошла. — Поддел Рафика бригадир: — Ты маленький, усатый, как таракан. Зачем ты нужен такой красавице?

— Почему обижаешь? Я знаю, вы, армяне, бакинцев не любите. Так знай, ты настоящий националист.

— Я националист!? — Ашот вскочил с места: — А кто твоего брата на своей сестре женил?

— Вы, армяне, никогда шуток не понимали, не то, что мы, азербайджанцы. — Рассмеялся Рафик: — Так пьем за прекрасную Елену, или спорим о нациях?

Угрюмый молдаванин Петро, обычно не произносящий слов, Рафика поддержал:

— Ты, Ашот, на работе бригадир, а за столом Рафик бригадир. Сказал пить — надо пить.

Ашот наполнил бокалы вином и подошел к Лене чокаться. Рафик и Петро встали за ним. Дети проделали то же самое с лимонадом. Лена поблагодарила всех и пригубила свой бокал.

— Дядя Ашот, а что такое нацилист? — Поинтересовался Леня.

— Не нацилист, а националист. Это такой человек, который уважает только свою нацию, а других людей считает ниже. Вот смотри, у меня в бригаде пятеро. Николай русский, Натан хохол, Рафик азербайджанец, Петро молдаванин. А я армянин. Мы уже три года вместе работаем и дружим, как братья. Потому что мы люди труда и каждый в своем деле первый. Если человек что-то по-настоящему умеет, он никогда не будет кичиться своей национальностью. А те, кто ничего не умеют, обычно этим хвалятся. Понял?

Леня кивнул:

— А почему дяди Коли и дяди Натана нет?

— Натан шашлыки караулит, а Николай уехал домой помочь семье. Они люди сельские, а скоро зима.

— А когда нам торт дадут? — Спросила Ирочка, которую национальные проблемы занимали мало.

— Мы еще шашлык не кушали, а ты торт… — Улыбнулся Рафик.

— Кстати, пойду проверю, как там Натан с шашлыками управляется. — Ашот бегом выбежал на улицу, и через минуту вернулся: — Все в порядке, дозревают. И как раз хозяин возвращается.

— Олег Николаевич? — На всякий случай переспросила Лена: — Откуда вы знаете?

— Я движок своего «Урала» далеко слышу. — Оскалился Ашот. Но к дому подкатил не только Голенев. Мотоцикл сопровождал микроавтобус Павла. Олег привез полную люльку белых хризантем, а из микроавтобуса выбрались Руфина Абрамовна, Постников с женой и Вера с Павлом. Все, кроме мэра, что-то несли в руках. Голенев с огромным букетом ввалился первый:

— Поздравляю, Леночка. И не пугайтесь, нас много.

— Ну зачем такой огромный букет? — Смутилась Лена, принимая цветы.

Увидев Межрицкую, дети вскочили с мест и радостно закричали:

— Мама Руфа приехала!

Ирочка первая обхватила старую воспитательницу, и потерлась щекой об ее руку. Леня и Тема завладели другой рукой, а Митя и Саша пытались их оттолкнуть. Руфина Абрамовна всех погладила по головкам. Дети в полном восторге запрыгали вокруг, продолжая орать:

— Мама Руфа приехала! Мама Руфа приехала!

— Таки опять я. — Подтвердила директриса, вручая Лене маленький букетик: — Подарок ты от меня получила. В детдоме я тебя поздравила, но ты же понимаешь, Олежке не откажешь. Он нас собрал по-военному, в пять минут. Приехал в детский дом и, таки пока я одевалась, всем отзвонил и всех построил. Поэтому, хоть я тебе и надоела, придется старуху терпеть…

— Почему терпеть? Я очень рада. — Искренне воскликнула Лена.

— Спасибо, детка. Ты пока принимай поздравления, а я с мальчиками и Ирой по дому пройдусь. Покажете мне дом, ребята?

Дети с восторгом согласились и тут же потянули Межрицкую на второй этаж демонстрировать свои комнаты.

Постников с супругой стояли рядом, дожидаясь своей очереди. Татьяна подтолкнула мужа:

— Начинай ты.

— Леночка, это трудно, так сказать, назвать подарком, но ордер от вашей квартиры я вам привез. — И Тихон вручил имениннице конверт.

— Ой, спасибо! — Обрадовалась Лена, заглядывая в конверт. Она не ожидала, что все произойдет так быстро: — А деньги зачем?

— Деньги вам велел передать Павел Михайлович Паперный. Это компенсация за мебель и вещи.

— Как много. Спасибо, Тихон Иннокентьевич. Не знаю, как и выразить свою благодарность. Можно, я вас поцелую?

— При жене можно. — Улыбнулся Тихон и подставил щеку.

— Это он отдал долг. А подарок от нас двоих. — Татьяна протянула Лене сверток, перевязанный голубой лентой.

— Что это? — Не сдержалась Лена.

— Потом посмотрите. Надеюсь, понравится.

— Спасибо. А сколько цветов! Куда их ставить?

— Сейчас сделаем. — Пообещал молчаливый молдаванин.

Ваз для цветов Олег в доме завести не успел, и находчивый строитель пристроил их в пустые банки от красок. Рафик расставлял банки с цветами на пол, подоконник и сервант. Гостиная на глазах превращалась в цветущий сад. Дети активно помогали. Леня даже умудрился одну банку перевернуть. Но Петро быстро ликвидировал последствие аварии. Пока рабочие с детьми занимались цветами, Павел с Верой вручили «новорожденной» огромную коробку. Она с трудом удержала ее в руках.

— Не бойся, это всего лишь самовар. Он не электрический. Шишками будешь топить. — Предупредила Вера. Павел хотел рассказать, как пользоваться самоваром, подробнее. Но в столовой снова раздались детские крики. Межрицкая «под конвоем» своих бывших воспитанников, спускалась вниз. На последней ступеньке она подняла руку к верху, требуя внимания:

— Должна вам сообщить, что если бы мне раньше кто-то сказал, что у одного из моих мальчиков будет такой дом, я бы плюнула ему в лицо, потому что не переношу вранья. Но здесь я все видела таки своими глазами.

— Я бы тоже с удовольствием посмотрела дом. — Сказала мужу Татьяна. Но Ашот попросил рассаживаться.

— Прошу за стол. Сначала надо выпить и закусить, шашлыки готовы. Потом погуляете. Времени хватит… — И он исчез за дверью. Народ потянулся к столу. Дети усадили Руфину Абрамовну рядом с собой. Тихон с супругой уселись рядом с Павлом и Верой.

— А мое место еще не занято? — Тихо спросил Голенев у виновницы торжества.

— Пока нет. — Улыбнулась Лена.

— Вот и хорошо. Стану за вами ухаживать. Кстати, у меня для вас тоже есть подарок. — Он забрался к себе в карман и извлек маленькую коробочку: — Не знаю, угодил ли, но старался.

— Можно посмотреть? — Шепотом спросила Лена.

— Конечно, можно.

Она опустила коробочку себе на колени и, так чтобы никто не видел, открыла. В коробочке лежали маленький золотой самолетик и цепочка: — Какая прелесть! Спасибо.

— Хотел найти вертолет, да в Глухове не продают. Это вам, как жене летчика.

— Вы меня слишком балуете. Зарплату выдали несоразмерную, теперь золотой кулон. Чем я отплачу?

— Вы уже начали отплачивать. Я раньше этих костюмчиков на детях не видел. Свои деньги тратили?

— Самую малость…

— Мы так не договаривались.

Она не успела ответить. Ашот с Натаном внесли шашлыки, чем вызвали шумное оживление за столом. Рафик продолжал по привычке командовать застольем:

— Все раскладывают себе на тарелки салат, поливают шашлыки ткемали, наполняют бокалы. А тост пусть Олег Николаевич скажет. Пока хозяина не было, я трудился тамадой. Теперь хочу отдохнуть. А то на стройке работай, за столом работай. Я тоже человек. — И под одобрительные возгласы гостей уселся в кресло.

Голенев поднял бокал:

— Хорошо, освободим Рафика. Друзья, мы собрались спонтанно, потому что Лена свой день рождения держала в тайне. Но позволю себе первый тост не за нее. Мы потом наверстаем. Я хочу выпить за маму Руфу. Она здесь самый дорогой для меня человек. Если бы не она, и очаровательной Лены среди нас бы не было. У Ирочки нашлась мама. А мама Руфа мама для меня, моих сыновей и моего друга. Мама Руфа, живи вечно!

Все потянулись чокаться со старой воспитательницей и целовать ее. Старушка растрогалась:

— Я и так живу слишком долго. Если бы вы таки знали, что значит так долго жить, вы мне не позавидовали.

За Голеневым взял слово Тихон. Мэр извинился за своего чиновника, который отнял квартиру у Лены и пожелал ей много счастья в их родном городе. Потом, перебивая друг друга, заговорили остальные. Лена слушала комплименты и краснела. Румянец ее красил, и она хорошела с каждым новым тостом. После нескольких бокалов вина лица взрослых гостей порозовели. Заскучали дети. Долго сидеть на одном месте в столь юном возрасте затруднительно и, слопав по куску шашлыка, они принялись носиться по дому. Когда дети исчезли, и за столом стало гораздо тише, бригадир строителей попросил минуту внимания:

— Извините меня, гости дорогие, но я хочу, чтобы хозяин осмотрел дом. А то потом скажет: «Ашот меня напоил и сдал халтуру».

Голенев рассмеялся:

— Не возражаю, пойдем. Те, кто пожелают, могут составить мне компанию.

Пожелали все. Даже Межрицкая решила еще раз полюбоваться жильем своего бывшего воспитанника. Ашот вел гостей и хозяина, как настоящий экскурсовод. Рафик, Петро и Натан следовали за гостями, тихо радуясь их реакции. Процессия обошла весь дом, и Олег нигде не увидел брака. Бригада Ашота марку держала.

Когда снова спустились вниз, обнаружили незнакомого молодого человека. Он стоял посередине столовой, покручивая в руке ключи от машины. Присмотревшись, Олег узнал в нем телохранителя Маки. Тот тоже узнал Олега и пошел ему навстречу:

— Олег Николаевич, я пригнал вашу машину. Она в полном порядке. Вот ключи.

— Спасибо, Трофим. — Улыбнулся Голенев.

— Пожалуйста. Мака просила передать, что завтра вылететь не сможет. Ей нужно закончить какие-то дела. Она будет рада, если вы за ней заедете послезавтра утром. Всего хорошего.

— Добро, полетим на день позже. А вам, молодой человек, придется задержаться. Вы попали на день рождения очаровательной женщины. — И Голенев подвел Трофима к Лене: — Поздравьте ее и чувствуйте себя, как дома.

— Я не могу остаться. Я без подарка. — Ответил Трофим и покраснел до ушей.

— Вы же не знали. — Улыбнулась Лена: — Поужинайте с нами, конечно, если вам наше общество не в тягость.

— Вы прекрасны. — Выдохнул Трофим, во все глаза уставившись на Лену.

Теперь уже она смутилась:

— Что вы на меня так смотрите?

— Я никогда не видел такой красивой женщины!

— Вы прямо как Рафик. Но он тамада, привык говорить метафорами. А нам с вами это ни к чему. Давайте лучше ужинать, а то шашлыки совсем остынут.

Голенев оставил Трофима на попечении Лены и присел рядом с Тихоном. Он сообщил другу детства, что собрался слетать с Макой в Бирюзовск, и объяснил причину вояжа.

— Молодец. С этой девушкой приятно иметь дело, — одобрил Постников.

— С какой еще девушкой? — Татьяна в разговор мужчин не вникала, но при слове «девушка» насторожилась.

Тихон пояснил:

— Речь идет о молодой особе, которая, так сказать, станет почетной гражданкой нашего города. Я тебе о ней рассказывал.

— Об этой с именем обезьянки, — уточнила супруга мэра: — А кто тот молодой человек, что так оживленно беседует с Леночкой?

— Это как раз работник кооператива Маки. Он пригнал мне машину. — Ответил Олег.

— По-моему, этот работник от Леночки без ума. Ты не ревнуешь?

— С какой стати? — Удивился Голенев: — Лена присматривает за детьми, а ее личная жизнь меня не касается.

— Наше дело предупредить. — И Татьяна отправилась помогать Вере с чаем. На столе появился торт, и в ту же секунду явились дети. Они больше не шумели, поскольку торт занял не только их мысли, но и рты. Взрослым удалось поговорить. Всем хотелось услышать, что мэр думает о последних событиях в стране. Тихон убежденно защищал Ельцина, который в качестве президента Российской Федерации набирал все большую популярность. Президент СССР постепенно уплывал на второй план. Мэр рассуждал о будущем с оптимизмом. По его словам, демократическая Россия быстро расправит крылья:

— И ничего, так сказать, в этом удивительного нет. Русским людям дали свободу. А свободный гражданин трудится продуктивнее раба, это давно доказано историей. Россияне выберут в руководство честных ответственных людей. Избранники народа начнут заботиться о гражданах и не щадя живота работать на благо страны. С воровством и взятками покончим навсегда. Мы докажем всему миру, на что способны, когда нам, так сказать, не мешают идеологические путы.

Тихона слушали, не перебивая. Из взрослых только Трофим политикой не интересовался. Он, в качестве отвлекающего маневра, ковырял ложечкой кусок торта и украдкой поглядывал на Лену. Женщина поняла, что нравится парню, но старательно делала вид, что этого не замечает.

В девять вечера Руфина Абрамовна поднялась:

— Не знаю-таки, как кому, а нам с Леной завтра к восьми. Поэтому пора и честь знать.

— А мне еще ребят спать уложить надо. — Поддержала молодая учительница свою директрису и, простившись с гостями, повела детей наверх. Павел предложил Трофиму подбросить его до дома. Молодой человек поблагодарил, но радости в его голосе не прозвучало. Уезжать от «новорожденной», которая произвела на него столь сильное впечатление, Трофиму не хотелось. Он вздохнул и все же вышел на улицу. Голенев проводил гостей к микроавтобусу. Перед тем как забраться в салон, Трофим попросил Олега уделить ему минутку. Мужчины отошли в сторонку.

— Олег Николаевич, я вас очень уважаю. Поэтому хочу спросить, что у вас с Леной?

— А почему вас это интересует? — Удивился Голенев.

— Лена мне очень понравилась. Я бы с удовольствием с ней встретился. Вы не подумайте, я серьезно… Но, если у вас личные отношения, я этого делать не буду.

— Ну, если серьезно… — Улыбнулся Голенев: — У нас дружеские отношения. Лена вдова, и может сама решать, с кем ей встречаться.

— Значит, вы не против?

— Важно, чтобы она была не против.

— Спасибо. — И он моментально оказался в салоне микроавтобуса.

«Интуиция у Татьяны», — подумал Олег о супруге Постникова и пошел расплачиваться со строителями. Завтра, раз он остается в городе, можно заняться мебелью. Кроме столового гарнитура, подаренного любовницей, обстановки в доме пока не было.

* * *

Постников с Татьяной попросили Павла к самому дому их не подвозить. Они хотели немного прогуляться. В это время Глухов походил на город-призрак. В половине десятого на улицах никого. Горожане либо уже спали, либо сидели по домам у телевизоров. Они смотрели зарубежный сериал «Рабыню Изауру» и горячо сопереживали его героям. Сериалы еще были у нас в новинку, и люди с нетерпением ждали каждую новую серию.

Татьяна взяла мужа под руку:

— Милая она. Повезло Ирочке…

— Ты о Лене? Да, славный человечек. Жаль, что так получилось с ее квартирой… Знаешь, я все думаю, правильно ли я поступил, освободив Стеколкина?

— Ты мэр, тебе виднее.

— А ты как думаешь?

Татьяне не хотелось говорить о делах. Она находилась еще под впечатлением от визита:

— Я думаю не об этом. Хорош получился дом у твоего друга.

— Дом замечательный. Я рад, что Олежка, наконец, заживет как человек.

— Ты уверен, что он осядет у нас? Голенев перекати-поле. Жить долго в одном месте не привык.

— Люди меняются. Он стал старше. Потом, так сказать, дети…

Татьяна вздохнула:

— Женился на Елене и все бы проблемы решил. Она уже и так ребят опекает.

— Кто знает? Возможно, так и будет.

— Не будет. Этот парень из кооператива твоей обезьянки к Леночке прилип, а Голеневу хоть бы что. Лена ему не нравится.

— Олежка еще не отошел от гибели Тони. Он других женщин пока, так сказать, не замечает…

— Не замечает, говоришь? А на юг летит с обезьянкой.

— Это же деловая поездка…

— Мужчины не затевают дел с молодыми женщинами, если они им глубоко безразличны. Ты, Тихон, как всегда далек от жизни. Ничего не видишь и ничего не понимаешь. А вот уже и наш дом…

Они остановились у подъезда.

— Какой прекрасный теплый вечер. Поздней осенью это, так сказать, подарок. Давай еще немного пройдемся? — Предложил Тихон.

— Нельзя. Надо Юлика спать укладывать и уроки у него проверить.

— А почему ты сына с нами не взяла?

— Опять ничего не помнишь!? Юлик ходил на день рождения к своему приятелю. Сегодня Костя Батурин родился, а они дружат…

— Да. Да… — Пробормотал Тихон и распахнул перед женой дверь. Они поднялись к себе на второй этаж, и Татьяна позвонила. Юлик открыл быстро:

— Мама, папа, а у нас гость. Он принес маме розы, а всем нам торт. — Сообщил мальчик родителям.

Постников помог жене снять плащ и вошел в гостиную. За столом сидел Стеколкин.

— Вы?

Стеколкин вскочил навстречу:

— Простите, Тихон Иннокентьевич, что без предупреждения. Но я должен был вас увидеть.

— У меня есть рабочий кабинет.

— Конечно, я понимаю. Но я так виноват перед вами, я так вам благодарен, что не смог дождаться. Мне надо с вами поговорить.

— Говорите, раз надо. Только покороче. — Жестко разрешил Постников и обратился к сыну: — А ты, Юлик, иди в свою комнату.

Мальчик с недоумением посмотрел на отца, потом на визитера, и вышел. Постников продолжал стоять и не предложил сесть гостю. На глаза Стеколкина навернулись слезы:

— Я вам матерью клянусь, что больше никогда подобного не случится. Я был абсолютно уверен, что гражданка Ситенкова никогда не покинет лечебниц. Я навел справки.

— Навели справки и взяли взятку.

— Да, я поступил по-свински. — Вячеслав Антонович приложил руку к сердцу: — Я признаюсь, и мне очень стыдно.

— Вас выпустили, что вам еще надо?

— Мне надо, чтобы вы лично меня простили. Я настолько вас уважаю, что без вашего прощения остаться в городе не смогу.

Татьяна уже поняла, что у них в доме взяточник и, проходя мимо, сухо ему кивнула. Вячеслав Антонович схватил со стола букет, бросился к ней и стал целовать руку:

— Татьяна Сергеевна, вы не представляете, сколько я пережил и как я благодарен вашему мужу и вам…

Татьяна руку отдернула:

— Оставьте, Слава. Вы не должны были к нам приходить. И розы ваши ни к чему. Хотя они очень красивые.

Стеколкин это замечание про себя отметил:

— Татьяна Сергеевна, я понимаю, что поступил низко. Но ведь не все такие бессребреники, как вы и ваш муж. Моя жена требует нарядов и любит отдыхать на курортах. А на зарплату я не в состоянии ей это позволить.

— Я тоже хотела бы съездить на курорт, но не принуждаю мужа брать взятки.

Чиновник опустился на колени:

— Простите меня. Я буду самым преданным для вашей семьи человеком.

Тихона сцена самоунижения взяточника коробила. Но жалости к нему он не чувствовал:

— Оставьте жену в покое. — Бросил он через плечо и отвернулся.

А у Татьяны сердце дрогнуло:

— Встаньте с колен, Слава. Я верю, что вы раскаиваетесь. Не надо так унижаться.

Стеколкин медленно поднялся и достал из кармана платок.

— Я знал, что вы добрая женщина. Да и ваш муж очень сердечный человек, но его принципы слишком тверды, и он не хочет понять, что люди разные. Я слаб, поэтому оступился. Так не гоните меня! Я сумею еще вам доказать, что поборю в себе низкое. Но если вы от меня отвернетесь, я человек конченный.

— От вас никто не отворачивается. — Раздраженно заметил Тихон: — Я даже не выгнал вас из дома, хотя, если честно, мне этого хотелось. Давайте считать, что наши рабочие отношения остаются, так сказать, в норме. Но по-человечески простить вас я пока не могу.

Татьяна повернулась к мужу:

— Тиша, люди иногда оступаются. Ведь Слава не лишен благородства. Помнишь, он первый искренне поздравил тебя с победой на выборах.

Стеколкин тут же добавил:

— Да, совершенно искренне. Вы не представляете, как я не хотел идти на эти выборы. Но меня уговорили. Когда победил ваш муж, я не только не огорчился, наоборот, обрадовался.

— Чему же, если ни секрет? — Зло поинтересовался Постников.

— Тому, что не придется брать на себя ответственность. — Пояснил чиновник: — Я боюсь ответственности.

— По итогам выборов, вы должны получить должность вице-мэра. А это тоже большая ответственность. Если со мной вдруг что-нибудь случится, вы автоматически попадаете в мое кресло.

— Что с вами может случиться? — Воскликнул Стеколкин: — Вы, Тихон Иннокентьевич, еще очень молодой человек.

Татьяна диалог мужчин прервала:

— Господа, давайте закругляться. Я должна проверить задания у сына и уложить его спать. А вы Слава, к нам еще зайдете. Через некоторое время Тихон остынет, и будет не так суров. Нам жить и работать вместе. Я понимаю, почему вы пришли, и ваш порыв одобряю.

— Спасибо, Татьяна Сергеевна. Я знал, что вы меня поймете. Я ухожу, но мне будет гораздо легче жить, если наш глубокоуважаемый мэр поверит в мою искренность. — И Стеколкин протянул Тихону ладошку. Постников пересилил себя и на рукопожатие Стеколкина ответил. Когда за чиновником закрылась дверь, Тихон поспешил в ванну, где тщательно и долго отмывал руки. Когда он вернулся в гостиную, первое, что он там увидел, была ваза с розами.

— Как легко вас разжалобить. — Упрекнул он жену, когда она вышла из детской.

— Знаешь, Тиша, он обыкновенный слабак, которых десятки, если не сотни тысяч. Думаешь, другие взяток не берут? Его ты прижал. Ты же шантажом заставил Паперного написать признание? Согласись, это тоже не совсем по-джентльменски.

— Значит, я, так сказать, во всем виноват? — Разозлился супруг.

Татьяна улыбнулась и погладила мужа по голове:

— Никто не виноват и все виноваты. Это жизнь, которую ты, Тиша, знать не желаешь. Пойдем спать.

— Пойдем. — Постников обнял жену, и они отправились в спальню. Перед тем как погасить в гостиной свет, Татьяна еще раз оглянулась на цветы. В постели они долго лежали молча. Наконец, супруга мэра, как бы подводя черту под визитом чиновника, тихо сказала:

— Хоть мужик Слава и не очень приятный, но розы приволок классные.

Тихон слов жены не услышал. Он уже спал.

* * *

Мака проснулась раньше, чем на территорию кооператива въехал грузовик для уборки мусора. Так рано она просыпалась редко. Обычно ее пробуждение происходило после одиннадцати, и потом она еще часа два валялась в постели, нередко совмещая негу с приемом деловых посетителей. Но сегодня просыпалась несколько раз даже ночью.

Уборочная машина, отвратительно скрепя механизмами, делала свое полезное дело. Мака поморщилась, скрежет мешал ей думать. Вчера она жестоко отругала своего телохранителя за долгое отсутствие. Но взбесило хозяйку бандитского кооператива не столь его задержка, как известие, что в доме Голенева появилась другая женщина. Трофим не смог скрыть, что эта женщина ему понравилась. Это подействовало на нее еще хуже. Молодой человек в качестве потенциального партнера в интимном смысле ее не интересовал. Мака была уверена, что в ее теперешнем положении подпускать к себе близко работников нельзя. Да и женского томления к телохранителю она не испытывала. Трофим визуально не раздражал ее глаз, ей было приятно ощущать его рядом и не больше. А тут какая-то Лена! Женская ревность иногда сильнее разума. Но, поразмыслив, Мака решила, что именно это обстоятельство в дальнейшем может принести ей пользу. Трофим станет частым гостем на Вороньем холме, и она сможет получать от него информацию. Что касается Голенева, то раз его не беспокоит ухаживание постороннего парня за этой женщиной, значит он, действительно, держит ее в доме исключительно для ухода за детьми. Мама Ирочки и к остальным детям не отнесется формально. Наверняка сообразительный афганец учел это, предложив женщине работу и кров. Так что повода для серьезного беспокойства у Маки нет. Но любовница Олега понимала — когда рядом с молодым мужчиной постоянно находится молодая и, по словам телохранителя, обаятельная женщина, надо быть начеку. Сегодня Голенев ее не замечает, а завтра трахнет.

Мака зевнула, взяла с тумбочки пачку «Мальборо», прикурила, закашлялась и тут же затушила сигарету. Никотин натощак подействовал на нее гадостно. Встала, на ощупь обула тапки и вышла из спальни. Трофим сидел в холле с очередной книжкой. Проходя мимо телохранителя, она, не повернув к нему головы, приказала сварить кофе. В прихожей набросила на плечи шубку и вышла на улицу. Охранники свою хозяйку в это время суток на улице никогда не видели, и с удивлением отследили, как она проследовала в офис. В помещении пахло застаревшим табаком, но пол и мебель уборщица протирала каждый вечер. Мака приоткрыла окно, уселась в директорское кресло и долго рылась в письменном столе, перебирая разные бумаги. Уже было отчаялась, но все же нашла. Нужный телефон оказался записан на меню кафе Какманду. Это был телефон южного гостя Вахтанга Самонидзе. Перед отъездом грузин просил сообщить, когда Кащеев прилетит из Америки, и оставил свой номер. Прихватив листок с телефоном, она вернулась в спальню и снова улеглась на кровать.

Чашечка с кофе уже стояла на тумбочке. Трофим давно знал, хозяйка любит его крепким и пьет без молока. После кофе и сигарета доставила удовольствие. Она окончательно проснулась и посмотрела на часы. Звонить в Сочи решила из города, а начальнику глуховской милиции могла отзвонить и из дома. Курдюк уже должен сидеть в своем кабинете. Мака набрала номер:

— Привет, Ванька. Нам надо сегодня увидеться. — Сообщила она полковнику: — Прихвати Данилку и этого слизняка.

— Славу, что ли? — На всякий случай переспросил Курдюк.

— Да. Ты обычно обедаешь в Глухаре, приходите туда к двум, я подвалю немного позже. Создадим видимость случайной встречи.

Через десять минут ей отзвонил Стеколкин с известием, что добился рукопожатия Постникова.

— Можешь, когда хочешь. — Похвалила его Мака и попросила связаться с Курдюком.

— Он уже мне звонил. Я в курсе и Максюта тоже. — Доложил Вячеслав Антонович.

Положив трубку, она затянулась сигаретой последний раз, смяла окурок в пепельнице и улыбнулась. Ее порадовало, что будущие компаньоны уже воспринимают ее слова, как приказ.

Трофим приоткрыл дверь спальни:

— Хруст пришел. Впустить?

— Мака утвердительно кивнула. Хотя она больше не злилась на своего телохранителя, разговаривать с ним не хотела. Пусть знает, что обидел хозяйку.

Хруст вошел с гаденькой ухмылочкой на физиономии.

— Чего вылупился? Голую бабу не видел. Дай мне халат из шкафа. — Она накинула халат и уселась в кресло: — Выпить хочешь?

Бандит не отказался. Она встала, сама налила ему полстакана коньяка из бутылки и дождалась, пока он его проглотит:

— Все сделал?

— Три часа возился.

— Пай-мальчик. Дождешься, когда я уеду, и закончишь.

— Не волнуйся.

— Ладно, вали отсюда. И запомни, напачкаешь, я подставляться не буду. Работай чисто.

— Обижаешь, хозяйка. Не первый день замужем.

— Верю. Вернусь, рассчитаюсь.

— Дай сейчас хоть немного. Я пустой, а у Светки в субботу рождение.

Мака отомкнула сейф, достала пачку долларов, отсчитала десять стодолларовых купюр и бросила их на тумбочку:

— Бери. Будете без меня гулять, чтобы все было тихо. Приеду, что не так, ты меня знаешь.

— Отпразднуем без понтов. — Пообещал Хруст и, быстро собрав деньги, смылся. Оставшись одна, Мака распахнула шкаф, выбрала строгий деловой костюм, нарядилась в него и отправилась завтракать в «Какманду». Для трапезы в своем кафе она могла одеть что угодно, костюм ей понадобился для встречи с компаньонами, а переодеваться к обеду Мака ленилась.

После завтрака она прошлась по кооперативу, заглянув в магазины и мастерские автосервиса. Ее империя работала и без инспекторских проверок, но раз в три дня Мака свои владения обходила лично, а намереваясь завтра улететь на юг, посчитала нужным вникнуть в каждую мелочь. Но поводов для разноса нигде не нашла. Закончив осмотр служб, вернулась в коттедж и приказала Трофиму вести ее в город.

— Высадишь меня на площади Ленина и до трех часов дня свободен. В три подашь машину к Интуристу. Я буду обедать в Глухаре.

Трофим открыл ей переднюю дверцу, но она пожелала ехать сзади. Тронув с места, телохранитель решил объясниться:

— Извини меня, Мака. Я не хотел тебя обидеть. Голенев меня сам пригласил, и отказать было неудобно.

— Должен был мне хотя бы позвонить…

— Ты же знаешь, у него нет телефона.

— Доехал бы до первого автомата.

— Они в Глухове все сломаны. И потом, я уже отдал ему ключи от машины. Забирать обратно как-то неловко.

— Какой ты у нас стеснительный. Может тебя нянечкой в детский сад устроить?

— Не нужно. Мне моя работа нравится.

— Ладно, Трофим, я уже простила. Если тебе эта Лена понравилась, можешь ее трахнуть. Меня это не касается. Только не в ущерб службе. — Трофим покраснел и промолчал. — Ты меня понял?

Молодой человек кивнул и остановил машину. Мака посмотрела в окно. Они стояли на площади Ленина. Трофим вышел, распахнул дверцу и помог ей выбраться:

— В три часа как штык я у ресторана.

— Да, а пока можешь смотаться домой. Ты уже три дня маму не видел. — Хозяйка не отличалась особой чуткостью к своим служащим, и телохранитель понял, что его действительно простили.

Мака перешла площадь и скрылась за дверями городского отдела связи. Тут же находился и пункт междугороднего телефона. Она взяла со стола квиток, заполнила его и протянула телефонистке:

— Мне нужно поговорить с Сочи вот по этому номеру.

— Придется подождать. — Хмуро сообщила девушка.

— Хорошо, я никуда не опаздываю. — Ответила Мака. Она выехала из дома на час раньше и могла себе позволить спокойно посидеть на потертом кожаном диване переговорного пункта, чтобы продумать предстоящий разговор. Развалиться с сигаретой в своем кресле или поваляться в постели было куда приятнее, но звонить из коттеджа она воздержалась. Тема беседы носила слишком щекотливый характер.

— Кто заказывал Сочи? Третья кабина. — Неожиданно быстро сработала телефонистка. Мака встала, внутренне собралась и направилась к двери с номером три. Но в трубке сообщили, что Вахтанг Георгиевич теперь живет в Бирюзовсе. Мака записала номер, вышла из кабины и заказала Бирюзовск. Пришлось ждать минут двадцать.

— Бирюзовск. Третья кабина. — Крикнула телефонистка. На этот раз Маке повезло. Вахтанг оказался на месте. Грузин ее узнал и внимательно выслушал. Пообещав все сделать, для порядка поинтересовался Кащеевым. Мака сказала, что Гена все еще в Америке и когда вернется, она не знает. Они распрощались.

Когда Мака вышла из кабинки, девушка-телефонистка ее окликнула:

— Вы говорили восемь минут. Вам придется доплатить шестьдесят три рубля.

Мака достала из сумочки сторублевую бумажку, бросила ее за окошко и, не оборачиваюсь, вышла на улицу.

— А сдачу? — Зло крикнула девушка. Но клиентка сделала вид, что ее не слышит.