Ира брела по Старому Арбату, разглядывая витрины и лавки с сувенирами. Сегодня она сдала последний зачет по западной литературе, и сдала на отлично. Ей достался Теодор Драйзер. Две последних недели она часами штудировала его трилогию. Удивлялась сходству Америки времен «Финансиста» с нынешней родиной. Так и построила свою работу на сравнительном анализе. Профессор Неглянский пожал студентке руку и росчерком золотого пера украсил ее зачетную книжку. Девочки предлагали отметить конец сессии в кафе, но Ира отказалась. Хотелось побыть одной. На улице художники торговали своим талантом. Она остановилась возле лысоватого полненького творца, с интересом понаблюдала, как он создает карикатуру с высокого холеного мужчины. Действо казалось особенно комичным, поскольку натура держалась величественно, без тени улыбки, а на мольберте возникал злой шарж.

«Умный мужик. Он же видит, как его уродуют, и, кажется, доволен», — подумала Ира про заказчика, улыбнулась и пошла дальше. Следующую остановку совершила возле золоченой Турандот. Памятник персонажу Вахтанговского шлягера сверкал в лучах весеннего солнца. Возле него фотографировался чернокожий турист, а трое ребят бренчали на гитаре и что-то пели. Вокруг собралась небольшая толпа.

— Давайте после негра вместе сфотографируемся, — услышала она красивый баритон возле своего уха и оглянулась. Перед ней стоял тот самый мужчина, с которого рисовали карикатуру. Он и держал в руках свернутый лист ватмана.

Ира нахмурилась:

— Вы так знакомитесь с девушками?

— Как так? — Ответил он вопросом на вопрос.

— Предлагаете себя в качестве украшения?

— Я же красивый мужчина, — ответил он совершенно серьезно и, словно раздумывая, добавил: — Но вас украшать не надо, вы сами обворожительны.

— Не люблю фотографироваться. Извините.

— Жаль. Я себе уже сделал один подарок, захотелось и второго.

— Этот? — Ира кивнула на свернутый ватман.

— Да. Я сегодня родился.

— Поздравляю.

— Спасибо. Имелась альтернатива — собрать приятелей в ресторане и выслушать много слов о себе любимом. Но мне это показалось скучным, и я решил подарить себе день безделья. Ну, и немного милых сюрпризов.

— Как трогательно. Я должна войти в их число?

— Если вам это обидно, могу спеть вам серенаду. — Не дожидаясь ответа, протянул гитаристу пятьсот рублей одной купюрой и забрал у него гитару. Ира с интересом пронаблюдала за действиями незнакомого кавалера. Она уважала неординарность мыслей и поступков людей. Тем временем незнакомец провел пальцами по струнам, артистично прокашлялся и действительно запел: «От Севильи до Гренады в темном сумраке ночей раздаются серенады, раздается звон мечей…».

Прекрасный мягкий баритон никак не вязался с выражением его лица. Оно застыло в маске поющей заводной куклы. Исполнив всего два куплета, певец вернул гитару хозяину и обратился к ней за отзывом:

— Вам понравилось?

— Вы здорово поете. Почему прервали песню?

Он ей подмигнул:

— Когда хорошего слишком много, оно становится плохим. Не хотите фотографироваться, согласен на другой подарок. Пошли, перекусим. Я знаю тут хорошее кафе с грузинской кухней.

— На это я, пожалуй, согласна, но с одним условием.

— Заранее принимаю.

— Каждый платит за себя.

— На лету подрезаете крылья. Знаете, какой я богатый?

— Не знаю и знать не хочу. — Ответила Ира: — Где ваше кафе?

Они спустились в маленький подвальчик и уселись в нише. Кафе было оформлено в виде грота. В глубинах каменных стен стояли глиняные кувшины и старинные бутылки. Дневной свет едва проникал в маленькое окошко под потолком, и на каждом столе горел маленький светильник.

— Владимир Ясное солнышко, — представился незнакомец.

— Ира, студентка. У меня тоже сегодня почти праздник. Сдала последний зачет.

— Это великолепно. Давайте съедим по такому случаю два карских шашлыка. Здесь их хорошо готовят, — предложил Владимир.

— Заказывайте, что хотите, раз вы тут все знаете. Но мое условие остается в силе.

Владимир подозвал жестом официанта, распорядился насчет меню, и, когда тот удалился, спросил:

— Вы тоже богатая девушка?

Ира вздохнула:

— В деньгах меня родители не ограничивают.

— Что так грустно сообщаете столь оптимистическую информацию? Лучше, чтобы ограничивали?

— Не хочу об этом говорить.

— Дело хозяйское. А вот я очень богатый, и радуюсь этому каждый день. Люблю деньги.

Ира внимательно посмотрела на своего случайного кавалера, стараясь определить, шутит он или говорит серьезно. Но понять по лицу Владимира не смогла.

— Вам нравится морочить людям голову, — сделала она вывод.

— Я не только красив, но еще и загадочен. Думаете, лишь прелестным девам идет играть в тайны? Мужчины еще больше любят наводить тень на плетень. Но деньги я, правда, очень люблю. Деньги это свобода. А что может быть прекраснее свободы!

Ира подумала об отчиме:

— Я знаю человека, у которого денег много, а он раб.

— Это грустно, — ответил он и замолчал. Ей показалось, что на сей раз его слова прозвучали искренне. Официант принес на подносе бутылку вина и наполнил их бокалы.

Она тряхнула головой и трогательно сморщила носик:

— Ну что же… Давайте выпьем за ваш день рождения.

— И за ваш последний зачет. Теперь диплом?

— Да, теперь диплом. Но я суеверная и за это пить не буду.

— У нас и так достаточно поводов. — Он легонько коснулся ее бокала. Раздался тонкий мелодичный звон. Ира улыбнулась и сделала глоток. Вино пахло настоящим виноградом.

— Я такое пила в Италии.

— Путешествуете?

— Да, мама меня балует.

— А папа?

— Мой отец погиб в Афганистане.

— Простите. Не хотел вас расстраивать.

— Ничего. Я родного папу совсем не помню.

— Вас растит мама, и не ограничивает деньгами. Она занимается бизнесом?

— Моя мама директор детского дома. Но деньги в семье есть. У меня отчим мэр города.

— Надеюсь, не Москвы?

— Нет, что вы?! Я из маленького городка.

— Слава Богу! — Вырвалось у него непроизвольно.

— Вы так не любите московского мэра?

— Дело не в этом. Но с его дочкой я бы справлять свое рождение не хотел. Все хорошо в меру…

— Сколько вам сегодня исполнилось?

— Задаете нескромные вопросы.

— Вы же не женщина.

— Сорок четыре.

— Вы на три года старше его.

— Кого, если не секрет?

Ира внезапно покраснела и, чтобы скрыть смущение, пригубила вина:

— Секрет.

— Ой, как обидно.

— Что вам обидно?

— Я уже размечтался, что допою вам серенаду при луне под окнами. А ваше сердечко, оказывается, занято. Да еще и моим ровесником.

— А что это меняет?

— У зеленого юнца я бы вас отбил. А у мужика своих лет, не уверен. Да еще вы так смутились, что надежд у меня не осталось вовсе. Когда свадьба?

— Какая свадьба?

— Ваша со счастливым соперником. Я не могу поверить, что взрослый мужик, пленивший сердце такой прекрасной девушки, предложит ей стать своей любовницей. Он же не прохвост?

— Он замечательный. Таких теперь нет.

— Вы меня хороните заживо. Так когда свадьба?

— Не будет никакой свадьбы. Он даже не догадывается, что я о нем так думаю.

— Как, так?

— Как о мужчине своей мечты. И давайте закроем эту тему.

— Как хотите. К тому же вот и наши шашлыки. А баранину надо есть горячей. Хватайте ребрышко руками, и вгрызайтесь в горячую плоть. — И не дожидаясь ответа, Владимир показал пример. Ира посмотрела на него и тоже принялась за еду.

— Какой вкусный! Вы знаете толк в гастрономии.

— Я ужасный обжора. Только нормально поесть обычно некогда. Но сегодня мой день.

— Еще раз поздравляю.

— Еще раз спасибо. Пришла пора выпить.

Ира прикрыла свой бокал ладошкой:

— Мне больше не наливайте. С меня хватит.

— А я выпью. И выпью за мою прелестную весталку.

— Вы знаете про богиню Весту и ее жриц?

— А почему вас это удивляет?

— Да так. Вы вообще человек странный. Чем вы занимаетесь?

— Покойниками.

— Какой ужас! Вы шутите?

— Нисколько. Я специалист по уходу из этого мира.

Ира отодвинула тарелку:

— Вы меня напугали. Вы роете могилы?

— Тоже доходное дело, но им занимаются другие. Я работаю с остывшей плотью на предыдущей стадии.

— Вы священник?

— Я патологоанатом.

— Врач.

— Можно и так сказать. Но мне легче. Врачебная ошибка может дорого стоить живому пациенту, а покойнику навредить трудно.

— Все равно медик. — Она облегченно вздохнула и доела баранину.

— После шашлыка все же надо выпить. Раз ваше сердечко занято, предлагаю вам дружбу. Давайте за дружбу. — Он снова тихонько коснулся ее бокала, дослушал смолкающий звон и осушил свой. Ира допила остаток вина:

— Спасибо за компанию. Мне пора.

— Так рано?

— Для меня в самый раз.

— Разрешите, я вас провожу. Так хочется пройтись с вами по весеннему Арбату. Пусть мне сегодня прохожие завидуют. Они же не знают, что вы любите другого.

— Никого я не люблю. Попросите счет. — Она открыла сумочку и достала портмоне с деньгами.

— Послушайте, Ира. Вы можете презирать мужчин, но унижать их не имеете права. У нас в России пока не принято разрешать девушкам платить по счетам за угощение. Я не студент, и давайте не будем проявлять упрямство.

— Если вам так хочется, платите. Но провожать меня не надо.

— Тогда я здесь немного еще посижу. Не возражаете?

— Не возражаю. И раз вы такой щедрый, сделайте мне подарок.

— Все что захотите.

— Отдайте мне эту картинку. — И она кивнула на свернутый ватман.

— Вы желаете иметь мой портрет?

— Да. Он мне очень понравился.

Владимир поднялся, вручил ей рисунок и галантно поклонился.

— Спасибо вам большое. — Ответила Ира, взяла рисунок и пошла к выходу. По дороге она слышала, как Владимир заказал себе еще коньяка.

Выбравшись из подвала, зажмурилась от яркого солнечного света и быстро зашагала к метро. Спускаясь по эскалатору, развернула ватман. С листа бумаги на нее взирал напыщенный индюк с маленькой головкой и огромным туловищем.

«И почему я нахамила этому мужику. Он очень даже приятный человек. А я хамка», — и сделав такое заключение, сразу успокоилась. Пока ехала в метро, едва сдерживала улыбку. Все время хотела еще раз посмотреть на шарж, что держала в руке. Пересилила это желание и вскоре о рисунке забыла. Вспомнила маму и решила ей срочно позвонить. До общежития едва не бежала. У нее сегодня не намечалась никаких дел, и она сама не понимала, почему спешит. Она вполне могла прогуляться с Владимиром по Арбату, а потом еще и в кино сходить. С таким кавалером совсем не скучно.

В университетском общежитии она делила комнату со Светланой Корнеевой, студенткой из Костромы. Девушки дружили и часто занимались вместе. Светлану Ира застала дома. Та только приняла душ и сушила волосы феном.

— Привет, Ирка. Пляши!

— В честь чего?

— Тебе телеграмма и денежный перевод. За телеграмму расписалась, а за деньгами сама на почту топай.

— Из дома? — Голос Иры радости не выдал.

— Из Англии.

— Где!?

— На кровать твою положила.

Ира бросилась к постели, схватила бланк и, беззвучно шевеля губами, прочла:

«Ирочка нашим мужикам пятнадцатого июня вручают дипломы. Хочу тебя видеть торжестве. Билет бери заранее, сообщи номер рейса. Встречу аэропорту Лондона. Помнишь стоянку справа на площади, перед аэровокзалом Хитроу». И подпись — «Олег Коленев».

— Плясать будешь? — Выключив фен, поинтересовалась Света.

— Еще как! — Крикнула Ира, подбежала к подруге, стащила ее с кресла и закружила по комнате.

— Ты сумасшедшая.

— Я самая счастливая на свете! Я опять поеду к нему! — Ответила Ира, завалила Светлану на тахту, а сама продолжала кружить, прижимая телеграфный бланк к сердцу. Потом расправила свернутый лист ватмана и прикнопила шарж на стенку.

— Кто это? — Спросила Света.

— Мой сегодняшний рыцарь. Правда, красивый?

— Ужас какой! — Ответила девушка, и обе проказницы расхохотались.

* * *

Голенев проводил Маку в аэропорт и на обратном пути заехал в Лондон. Ему надо было решить в Российском посольстве вопрос о поездке группы студентов университета и их преподавателя в Москву и Санкт-Петербург. Он обещал профессору Слоуну, что оплатит путешествие и поможет ускорить технические вопросы. С консулом Владимиром Федоровичем Раскиным Олег давно успел познакомиться, и у них сложились добрые отношения. И на этот раз чиновник принял его сразу, и они быстро обо всем договорились. Голенев пообедал в маленьком ресторанчике в самом центре Сити и отправился домой. Из машины он позвонил Слоуну и обрадовал профессора.

— Пятого июля получите визы.

— Спасибо, мистер Голенев. Я давно мечтал об этой поездке в Москву и Санкт-Петербург.

— Сначала летите в Питер, пока там еще белые ночи, а затем уже в Москву.

— Прекрасно, мистер Голенев. А у меня для вас тоже есть хорошие новости. — Ответил Слоун: — Все ваши парни сдали последние экзамены. А работа Юлия Постникова заслужила аплодисменты профессорского жюри. И, кажется, вас ждет сюрприз.

— Не томите душу.

— Пока не имею права.

— Ладно, потерпим.

— Да уж потерпите. Так что осталось только торжественно вручить им документы, и они свое образования могут считать законченным.

— И Леня? — Недоверчиво переспросил Олег.

— И Леня. — Усмехнулся в трубку профессор Слоун: — Представьте себе, на отлично. Случай уникальный — отъявленный хулиган выбрал факультет криминалистики и блистательно его завершил.

— Вы меня и вправду обрадовали. Надо будет отметить это событие. Что если сегодня вечером я приглашу вас с ректором поужинать?

— Я с огромным удовольствием. А насколько располагает временем сэр Чарльз, я не знаю.

— А вы поговорите с ним и позвоните мне.

— Нет, мистер Голенев. Хоть мы с ректором считаемся друзьями, приглашение должно исходить от вас.

— Не возражаю, — ответил Олег и набрал номер ректора. Но секретарша не смогла его соединить:

— Сэр Вайтли сейчас занят. Оставьте ваш номер.

Голенев продиктовал телефон, убрал трубку в карман и прибавил скорость. Известие о том, что Леня сдал экзамен на отлично, обрадовало Олега. Он вспомнил, как они вместе с бывшим детдомовцем Леней Касаткиным бросали курить. Даже поспорили, если кто закурит — лишится шевелюры. Однажды Голенев договор нарушил. Но Леня его простил, и бриться наголо не пришлось. После гибели Постникова Олег закурил снова и больше бросать не пытался, но Леня курить не начал. Парень не стал пьяницей или наркоманом, но пока рос, приемному отцу проблем хватило и без этого. Голенев-Касаткин таил в себе необычайный запас энергии, который выплескивался в самых разнообразных и не всегда пристойных формах. Парень мог подложить на стул учителя муляж кобры, украденный им из кабинета биологии, или принести на урок живого крокодила. Это пока был подростком. В студенческие годы он шалил еще с большей фантазией.

На третьем курсе, изменив голос, позвонил в службу безопасности и сообщил, что в университете заложена бомба. За эту шалость Леню чуть не исключили. Олегу с трудом удалось уговорить ректора проявить снисхождение к сыну. После трудного разговора с сэром Чарльзом он даже взялся за ремень. Но перед тем как выпороть чадо, приказал объяснить причину хулиганского поступка. Выяснилось, что весь курс Лени мечтал попасть на концерт Майкла Джексона в Лондоне. И не только его курс, но и многие другие студенты. Пока искали бомбу, они всей компанией на этот концерт и отправились. Олег пороть сына не стал, но все, что думает о нем, высказал без стеснения. Разговор подействовал. Ангелом Леня не заделался, но подобного безобразия больше себе не позволял, да и учиться стал лучше. Тем не менее известие о том, что он сдал последний экзамен на отлично, Голенева приятно удивило.

По обе стороны трассы тянулись поля, отгороженные от дороги сетчатым забором. На сочной темно-зеленой траве паслись отары знаменитых уэльских овец. Здешние фермеры специализировались на разведении племенных животных. Олег вспомнил картины старых английских мастеров. Не так давно он ездил со своими ребятами в национальную галерею и там подобных пейзажей насмотрелся вдоволь. И сейчас, поглядывая в окно, удивился, насколько точно передавали художники картины своей родины, которые за пару сотен лет не слишком изменились.

До Сванси оставалось километров сорок, когда зазвонил телефон. Олег взял трубку и поехал тише. Он ждал звонка ректора, и не ошибся. Звонил сэр Чарльз.

— Мистер Голенев, профессор Слоун уже передал мне ваше приглашение. К сожалению, сегодня вечером я занят. Как я понимаю, вы после торжества, связанного с вручением дипломов, собираетесь на родину. Или я не прав?

— Вы правы, я планировал ехать в Россию.

— Хотел бы с вами встретиться до вашего отъезда, и как можно скорее.

— Готов в любое время. Вы человек занятой, а я о себе этого сказать не могу. К тому же и мне надо вам кое-что сказать.

— Прекрасно. Я хотел бы вас видеть завтра утром в своем кабинете. В десять вам не рано?

— Ровно в десять я у вас.

— До встречи, господин Голенев. И хочу вас поблагодарить за ваши хлопоты. О поездке в Россию наших студентов мне тоже доложили.

Подъезжая к дому, Олег увидел маленькую японскую машинку Юлика и обрадовался: «Неужели ребята приехали?» Но Юлик приехал один. Голенев обнял юношу.

— Поздравляю с защитой.

— Спасибо. Я приехал посоветоваться.

Голенев указал на кресло у камина и уселся сам:

— Есть хочешь?

— Нет, я пообедал в университетской столовой.

— Тогда выкладывай.

— Меня сегодня вызвал к себе наш ректор, — начал Юлик и замолчал.

— Дальше, — поторопил Голенев.

— Он предложил мне остаться в университете в качестве профессора.

Олег немного растерялся от известия, но вида не подал:

— И что ты решил?

— Пока ничего. Хотел услышать, дядя Олег, твое мнение.

— Ты уже сам взрослый мужик. Я за тебя решать не могу.

— Я этого не прошу. Хочу знать, что ты об этом думаешь?

Голенев встал с кресла и подошел к окну. Ему не хотелось, чтобы Юлик видел его лицо:

— Я рассчитывал, что ты приедешь в Глухов и займешь место своего отца. Леня, Митя, Саша и Тема стали бы твоими помощниками. Вместе вы бы подняли город. Это моя мечта. Но мечты не всегда осуществляются. Я человек уже не молодой, и это хорошо понимаю.

Юлик поднялся и подошел к Голеневу:

— Тогда я откажусь. Мне тоже, дядя Олег, хочется домой. Я маму давно не видел. И потом, там… — И он явно смутился.

— Кто там? Договаривай.

— Да, так… — Уклонился от ответа юноша.

— Не хочешь, не говори. — Улыбнулся Голенев: — Но решать этот вопрос придется тебе самому.

— Я уже решил. Ира давно не звонила?

— Надеюсь, приедет на ваше торжество.

— Правда!? Откуда ты знаешь? — Юлик не смог скрыть волнения, густо покраснел и стал очень похож на отца. Олег невольно воскресил в памяти образ погибшего друга.

— Ты мне так и не ответил, — напомнил Юлик.

— Я послал ей телеграмму. Если не могла, позвонила бы. Значит, собирается. — Улыбнулся Олег и подумал: «Неужели у Юлика к Ире что-то серьезное?»

— Здорово! Можно я поеду ее встречу?

— Конечно, поедем вместе. Она, когда возьмет билет, мне сообщит.

Юлик еще немного посидел с Голеневым. Но выглядел рассеянным и часто смотрел на часы. Олег его не задерживал. Простившись с парнем, он вышел в сад, спустился к пляжу и уселся в шезлонг. На столике еще лежали сигареты Маки и бутылка коньяка. Он налил себе пол-стакана, сделал глоток, припомнил смущенное лицо Юлика и вытянул из пачки сигарету. Пролежав несколько дней на улице, табак немного отсырел, но Голенев этого не заметил. Сегодня он как-то особенно остро понял, что его дети выросли. У них уже начинается своя взрослая жизнь, и он сомневался, вправе ли навязывать придуманную для них жизненную схему. Но тогда как быть с целью, ради которой он столько потратил сил и времени? Он учил своих сынов и Юлика Постникова, для того, чтобы повзрослев, они вернулись домой и сделали, то, что не смогли их родители. Создали хоть в маленьком Глухове модель нормальной европейской жизни. Голеневу для этого не хватало образование. Он, конечно, поможет, и сил еще достаточно, но руль брать в свои руки должны молодые. Потом он стал думать об Ире. Его с девушкой связывали какие-то особенно нежные отношения. Когда Ира приезжала, все наполнялось удивительным светом. Ира излучала солнышко. Ему было грустно, что у Лены и Трофима не все хорошо. Он знал, что отчим Ирочки становится пьяницей. Голенев не понимал почему? Ведь Трофим занял место Постникова. У мэра города нагрузка не шуточная. Молодого мужика это должно стимулировать. Рядом любимая жена, хороший новый дом, возможность помогать людям своей работой. Что еще нужно для счастья мужчины!? А он запил. Голенев сам стал понемножку прикладываться к спиртному. Недаром любовница его предупредила — «Смотри не спейся». Но с ним все понятно. Настоящего острого дела нет. На родине прекрасно обходятся без него. И здесь, в Англии, парни учатся без его помощи. Большой любви тоже нет. Мака скорее привычка, чем лирическая привязанность. Ее тело по-прежнему волнует его мужское начало, оставляя душу и сердце спокойными. Но зависимости от алкоголя Голенев не боялся. Он знал, в любой момент может убрать бутылку в бар и забыть о ее существовании.

После встречи с Юликом Олег догадался, о чем хочет говорить с ним ректор. Посоветует оставить Постникова в Англии. Бывший афганец сам хотел и боялся последней встречи с сэром Чарльзом. Впервые познакомившись с ректором, он мучительно вспоминал, откуда знает его фамилию, и вдруг понял — у него на руке часы с гравировкой на обратной стороне — Bear with honour, что переводится как «носи с удовольствием» или «носи с гордостью», и подпись «твой отец Чарльз Вайтли».

* * *

Отец Никодим сам чувствовал, что провел воскресную службу вяло. Толпа, заполнившая маленький храм, держалась плотной массой, и воздуха верующим не хватало. Священник тоже начинал задыхаться и воскресную службу по возможности сократил. Когда он уходил за Врата Господни, видел, как бабки в правом пределе шушукались и неодобрительно посматривали ему в спину. Никодим забыл подойти к ним и окропить святой водой. Рассеянность батюшки проистекала не только от спертого воздуха, но имела и вторую вполне мирскую причину. Молодой священник со вчерашнего дня ждал свою главную прихожанку и не дождался. Он уже было скрылся от своей паствы, но его кто-то схватил за рукав:

— Исповедоваться бы, батюшка. Грех на мне. — Священник оглянулся и увидел полную женщину, взирающую на него с тихим восторгом.

— Приходи, сестра, в любой будний день. Сегодня Воскресенье, и не положено, и народа тьма. — Отказался Никодим, но прихожанка не сдавалась, схватила его руку и присосалась к ней поцелуем: — Смилуйся, батюшка, трудно терпеть. Исповедуй.

— Ладно, сестра, иди за мной. — В маленькой церкви, выстроенной бандитом Кащеевым, исповедальной комнатки не имелось. Да в его времена не возникало и большой необходимости в этом. Кащеев стоил церковь для себя и на приток верующих не рассчитывал. На территорию его царства горожане приходили за покупками, а молились в церкви деревни Щеглы. Маленькая деревянная часовня на кладбище постоянно не действовала. В ней отпевали покойников. А город, с тех пор как храм на Вороньем холме большевики взорвали, своей церкви не имел. Но времена изменились. На месте кащеевского кооператива возникли огромный супермаркет и здание офиса компании Маки из стекла и бетона. Заведовал офисом приезжий немец, благодаря чему супермаркет и его окрестности горожане прозвали Немецкой слободой. Из прежних строений подружка убиенного бандита сохранила церковь и свой коттедж. Народ в супермаркет съезжался со всей округи, и маленькая церковь теперь едва вмещала прихожан. Построив себе особняк на берегу реки, Мака передала кащеевский коттедж отцу Никодиму.

— Ну в чем ты грешна, раба Божья? — Рассеянно поинтересовался батюшка.

— Мне стыдно, — прошептала толстуха, продолжая пожирать глазами священника.

— Перед Господом стыда нет, а я слуга его на земле. Так что и меня стыдиться не нужно. Выкладывай. — Ободрил женщину священник.

— Грешна я, батюшка, и в своих помыслах, и в своих желаниях. А по-людски сказать, любовь к тебе извела мою бабью душу. Вот и пришла открыться.

Никодим осмотрел женщину, отметив про себя ее объемные прелести, и покачал головой:

— Не искушай, сестра, понапрасну. Не будет этого. Что вы, сговорились все!? Я же священник, а не племенной жеребец.

— А вот хозяйку свою не гонишь, — продолжала настаивать влюбленная прихожанка.

— У меня нет хозяйки. Ты что-то путаешь, сестра. Надо мной один Хозяин, Господь наш.

— Не лукавь, батюшка. Все знают, что Соловьева частенько у тебя ночует. Люди-то видят. Она же тощая, как смерть. А я мягкая да ласковая. Пригласи, в любое время приду. Вот, потрогай. — Она освободила одну из своих внушительных грудей от одежд и продемонстрировала батюшке.

Никодим, расталкивая толпу прихожан, вырвался на улицу и, приказав сторожам проследить за порядком в храме, быстрым шагом двинул к своему коттеджу. Если бы не сан и длинные одежды, он бы с удовольствием перешел на бег. Но коттедж отстоял от церкви всего метров на двадцать, и Никодим вскоре скрылся за его стенами.

— Привет, батюшка. — Он вздрогнул и увидел Маку. Она, по привычке, сидела без одежд в кресле и смотрела на него своим немигающим взглядом — У тебя такой вид, будто сзади стая волков гонится.

— Только от бабы вырвался, одна прихожанка чуть не изнасиловала.

— А ты не поддавайся. Силы для меня сохраняй, — усмехнулась Мака. Встала с кресла и подошла к нему: — Веди меня в свои чертоги.

— Я тебя вчера ждал….

— Вчера я в другом месте грешила. Отпустишь грешок?

— Окаянная ты. Погубишь мою душу, — тихо отозвался Никодим, но обнял Маку и повел в спальню. Она бросилась на кровать и не без ехидства отследила, как он разоблачается из своих одежд.

— Как же я по тебе истосковался, — прошептал Никодим, заключая ее в свои объятия.

— Теперь получишь свое. — Ответила она и повалила его на спину: — Лежи тихо. Я сама с тобой поиграю.

Он послушно опустил руки вдоль тела и зачарованно смотрел на происходящий на нем танец. Не выдержал, потянулся к ее маленькой груди и получил пощечину.

— Не трогай. Сказала, сама. — Прошипела любовница, и он послушно руки одернул. Не останавливая свой танец, она улыбнулась краешком губ, продолжая рассматривать его красивое молодое лицо с черной окладистой бородкой, нежную кожу, лишенную волосяного покрова, разметавшиеся по подушке кудри, длинные пальцы рук с ухоженными ногтями. Под ней лежал прекрасный молодой мужчина, и его сан только раззадоривал ее страсть. Не даром толпы прихожанок добивались его благосклонности. Почувствовав оргазм, она завопила истошным голосом и до крови расцарапала ему грудь. Он хотел продолжения, но она покинула его, достала из пачки сигарету.

— Господь от меня отвернется. — Вздохнул он и прикрылся простыней.

— Перестань ныть. Твой боженька такой же миф, как все сказки на этой земле. Жизнь только здесь. Сдохнем, превратимся в кусок дряблого тухлого мяса.

— Ты не хочешь понять, плоть — лишь одежда для нашего духа. А дух бессмертен. Я свою душу из-за тебя загубил. Ты дьявол-искуситель.

— Дурак, я обыкновенная стареющая ведьма. Не видишь, что со мной делают годы? Я превращаюсь в живую мумию.

— Ты прекрасна. — Никодим смотрел на ее худое тело влюбленными глазами, не замечая чрезмерной худобы своей любовницы, ее выступающих над животом ребер, маленькой, но уже не столь упругой груди. Он не видел в ней недостатков. Он любил эту женщину и восхищался ею. Она стала его наркотиком, его болезнью и его счастьем.

— Все мужики идиоты. Я всегда это знала. Скажи, как мне вести себя с избирателями? Ты же священник, умеешь обращаться с толпой.

— Что ты хочешь от меня услышать?

Мака затушила сигарету о серебряный потир старой русской работы и рассмеялась:

— Я могу сказать им правду. Поведать, что я блядь. В молодости переспала с кучей подонков, своим телом выбилась в бизнес, а потом поняла, что грехи надо искупать, и стала святая. И теперь для меня главное это искупление. О себе не думаю, все для них. Это одна песня. Вторая проще. Я родилась ангелом, несу людям свет и деньги. Хочу всех сделать богатыми и счастливыми. Каждой бабе по члену, каждому мужику по счету в банке. Есть и третий вариант. Я подружка ветерана-афганца. Знаю, как несправедлива страна к своим воинам. Каждому офицеру обещаю в конце службы по квартире, денег за ратный подвиг и надел земли — на старости лет репу сажать. Три таких песенки. Посоветуй, что выбрать?

— А ты не советовалась со своим дружком-афганцем?

— С Голеневым? Ты кретин или юродивый? Чего с ним советоваться? Для него я покаявшаяся блядь. Узнает другое, бросит.

— Я не стал бы исповедоваться перед рабами божьими. Это Господь умеет прощать. Прихожане прощать не умеют. Они могут тебя пожалеть, но уважать не будут. А дальше решай сама. Я в мирских кознях плохой советчик.

— Почему плохой? — Усмехнулась Мака: — Ничего. Я приму к сведению. Хочешь меня еще разочек? — И не дожидаясь ответа, забралась к отцу Никодиму под простыню: — Давай. Только не очень долго… В шесть вечера у меня переговоры, ночью тусовка в доме моды, а в шесть утра на самолет.