Исключительно одаренная и энергичная личность Ф. Н. Чернышева отразилась в его научной и организаторской деятельности. Ему удалось в условиях царской России второй половины XIX в. подняться к вершинам науки и общественного положения и реально повлиять на судьбы геологической науки и практики в нашей стране. Во всей деятельности Ф. Н. Чернышева проявились его демократизм, высокая гражданственность, государственный ум, оптимизм и человечность. Его ученик, профессор Горного института, член-корреспондент АН СССР и один из организаторов Палеонтологического общества Н. Н. Яковлев в речи, посвященной памяти Ф. Н. Чернышева, отмечал: «Добродушие и доброжелательность, прямота и честность отражались в его ясных лучистых сероголубых глазах. Ясность духа, бодрый оптимизм редко оставляли Ф. Н., так же как доверчивость и снисходительность в отношении к людям. Он умел быть начальником, умел приструнить подчиненных в случае надобности, но никогда не переставал быть и товарищем, даже по отношению к совершенно молодым людям. Эти качества и другие, например способность увлекаться, по-детски огорчаться, делавшие его именно как-то по- детски привлекательным, нечасто проносятся людьми через всю жизнь до возраста и высоких положений... Сам вечно за работой, он более всего ценил в людях работу и постоянно неутомимо подгонял в ней других; если кого-либо недолюбливал, то лишь лениво и мало работающих» [1].

Бюст Ф. Н. Чернышева работы 3. Ракитиной, 1952 г. Из коллекции Р. Ф. Геккера

Ему вторит преемник Чернышева К. И. Богданович: «Как человек Ф. Н. Чернышев представлял собой натуру сильную, цельную, характера открытого и ясного. Интересы, которыми он жил с первых шагов своей самостоятельной деятельности, были сосредоточены на науке, которой он служил всеми силами своей исключительно талантливой натуры. Бодро и успешно, казалось, прошел он свой жизненный путь, прерванный так преждевременно и неожиданно; но этот путь не был усыпан розами; это был путь утомительный и с препятствиями, требовавшими не только определенно выраженной и исключительной талантливости, но также из ряда выделяющихся энергии и трудоспособности. Жизнь Ф. Н. Чернышева может служить примером огромной и напряженной трудовой жизни. Яркие черты ученого par excelence тесно переплетались в нем с чертами бодрого и в то же время чуткого человека, а именно это сочетание делало его таким близким для всех окружающих, все равно искали ли они в нем ученого или человека. Гармоничность всего его характера, цельность всей его натуры быстро устанавливали в отношении ФГ Н. Чернышева ту непринужденность, которая при более продолжительном знакомстве с ним для многих переходила в хорошую дружбу, в которой он всегда являлся стороной, дававшей много и ничего не требовавшей» [2].

Уже в первые годы работы в Геологическом комитете Ф. Н. Чернышев проявил бескорыстное служение науке, честность, скромность, увлеченность делом, умение работать с другими геологами и простым людом. Эти свойства его личности и образовали цельность характера и мировоззрения. Когда архангельский губернатор А. П. Энгельгардт в 1894 г. пригласил его возглавить экспедицию на Новую Землю, у высших чиновников Горного департамента возникли подозрения, что Ф. Н. Чернышев использует командировки, чтобы получить большие гонорары за работы. Директор Геолкома А. П. Карпинский писал в связи с этим руководителю Горного ведомства: «Не имея возможности явиться в департамент, считаю своим долгом письменно изложить следующее. У меня был Чернышев, который заявил о неудовольствии департамента по поводу ходатайства архангельского губернатора. Энгельгардт явился в Комитет от имени департамента, почему мы полагали, что намерения его не могут оставаться там неизвестными. Если Энгельгардт не избрал в своих ходатайствах надлежащего пути, то вина в этом не должна падать на Комитет. Чернышев, кажется, несколько обиделся сделанным ему будто бы заявлением, что он из-за денежных интересов гоняется за командировками. В отношении Чернышева это действительно неприменимо, и он только что отказался за недостатком времени и по другим причинам от частного предложения, которое дало бы ему столько средств, каких он не получает от нас за все время службы» [3].

С юных лет Ф. Н. Чернышев избрал трудную судьбу путешественника и исследователя и проявил незаурядную целеустремленность, чтобы осуществить свои мечты. Немного можно назвать крупных геологов, которым, как Ф. Н. Чернышеву, пришлось бы столько времени провести в плаваниях и экспедициях в суровые и труднодоступные места, где закалился его характер. Современники Ф. Н. Чернышева рассказывают о тех лишениях и трудностях, которые пришлось ему перенести, работая на Урале, Тимане, Новой Земле,. Шпицбергене. Изучая обнажения по берегам р. Белой, он так увлекся, что оказался на опасной скале, с которой едва смог спуститься. Во время Тиманской экспедиции Феодосий Николаевич и его спутники в течение десяти дней питались только морошкой, которую собирали в тундре, но не прервали своих работ. При падении с лошади на Урале он серьезно повредил ногу, но продолжал работу. Особенно велики были трудности, перенесенные Ф. Н. Чернышевым во время трех сезонов работы на Шпицбергене. Нередко он и его спутники серьезно обмораживались. Но его могучий организм, постоянный оптимизм и неизменная бодрость в соединении с подлинной увлеченностью работой позволили ему преодолевать все трудности.

В экспедициях Ф. Н. Чернышев серьезно подорвал свое здоровье — у него развилось тяжелое заболевание желудка, ревматизм с воспалением нервов правой руки и неизлечимая болезнь сердца. Он никогда не делал для себя каких-либо скидок в сложных экспедиционных условиях. В 1908 г. при поездке на Эльбрус, уже серьезно больной, он, как в молодости, спал на земле, завернувшись в бурку. Интересное свидетельство о характере Ф. Н. Чернышева оставил П. И. Степанов, с которым он в 1913 г. участвовал в экскурсиях Геологического конгресса в Торонто: «Чтобы собрать фауну трилобитов, пришлось подниматься на вершину горы Стефен. На это восхождение мы затратили целый день. Для пожилых экскурсантов были заготовлены верховые лошади, но седла были неудобные, и кто не мог долго идти пешком, тот предпочел остаться внизу. Однако Ф. Н. Чернышев поднялся на лошади до самого верха горы, куда тропинка шла по крутым осыпям, и когда его фигура появилась над обрывом, раздались аплодисменты... При спуске с горы Стефен один из „любителей коллекций“ под тяжестью рюкзака упал и сломал ногу. Ф. Н. Чернышев отдал ему свою лошадь, и пострадавшего отправили на станцию, где ему была сделана перевязка»[4]. Этот случай очень характерен для Феодосия Николаевича. В маршрутах он нередко нес большой рюкзак с образцами и сполна делил со своими подчиненными все экспедиционные невзгоды. Подобные качества сближают Ф. Н. Чернышева с поколением советских геологов, работавших на мелко- и среднемасштабных геологических съемках в неосвоенных районах Сибири, Дальнего Востока и Приполярного Севера в тяжелейших условиях полевой жизни, когда требовалось проявить волю и характер, мужество и оптимизм, находчивость и дружбу, родство со своими подчиненными.

Именно в экспедициях приобрел Ф. Н. Чернышев своих близких друзей. К ним принадлежали его спутник по Тиманской экспедиции и работам на Шпицбергене академик О. А. Баклунд, активный участник . Шпицбергенской экспедиции доктор А. А. Бунге и др.

С неизменным уважением и теплотой относился Ф. Н. Чернышев к простому трудовому народу. Он высоко ценил работу рядовых участников своих экспедиций — рабочих, проводников. Страницы его отчетов по Шпицбергенской экспедиции пестрят словами благодарности и восхищения трудовым энтузиазмом рабочих, мезенских поморов, матросов с судов экспедиции, на -плечи которых легли многие трудности полярной экспедиции. Работая на Новой Земле, Ф. Н. Чернышев с большой теплотой относился к ненцам-проводникам, много сделавшим для успеха экспедиции. Их именами он называл реки на восточном берегу южного новоземельского острова, а в отчете об экспедиции писал: «Немалое значение в успехе всего предприятия имело в высшей степени усердное отношение к делу как моих рабочих, так и проводников. Двое из последних (Константин и Прокопий Вилка) пробыли в составе экспедиции все время нашего пребывания на Новой Земле, и я не сомневаюсь, что без помощи этих простодушных и честных людей нам не удалось бы добиться и половины полученных нами результатов»[5]. В Центральном государственном историческом архиве Ленинграда сохранилось написанное Ф. Н. Чернышевым ходатайство о награждении Константина и Прокопия Вилка медалями[6].

Ф. Н. Чернышев был крупнейшим организатором науки в России на рубеже XIX и XX вв. Эта сторона его деятельности особенно значительна и проявилась не только в его основном деле — руководстве Геологическим комитетом, где период его директорства по справедливости называют «Чернышевским», но и в научных и практических начинаниях в самых разнообразных областях.

Из-за организаторских и других особенностей личности Ф. Н. Чернышева при назначении на пост директора Геологического комитета ему было отдано предпочтение перед таким крупнейшим отечественным ученым, как С. Н. Никитин. Это был очень талантливый исследователь, работавший исключительно целеустремленно и сделавший чрезвычайно много в самых разных областях геологии, палеонтологии, географии[7]. С. Н. Никитин — в полном смысле слова талант-самородок, недаром с юных лет он готовил себя к тому, чтобы стать «русским Гумбольдтом». В Геологическом комитете раскрылись и организационные таланты С. Н. Никитина, он стал настоящим идеологом и стратегом программы геологического изучения России; достаточно вспомнить его многочисленные «записки» по совершенствованию работы комитета. Однако в то же время это был очень острый полемист, далеко не всегда доброжелательный критик, обращавший внимание на малейшие промахи и недоработки других специалистов.

Должность директора Геологического комитета требовала не только научных качеств, но и умения ладить с людьми, знания их психологии, умения работать с «верхами». Ф. Н. Чернышев, будучи крупным ученым, отчетливо представлял перспективы развития геологической службы. Как никто из геологов, он был хорошо знаком с постановкой геологической службы в других странах, видел преимущества и недостатки зарубежных государственных геологических учреждений. За 20 лет существования Геологического комитета вместе с ростом квалификации его кадров усложнялась и его внутренняя структура, росли чины и награды его ведущих специалистов, а вместе с тем и их амбиции. Все это требовало умения управлять большим коллективом, умиротворять неизбежно возникавшие в нем противоречия. Еще больших усилий требовало контактирование с власть имущими в тогдашней Российской империи. Рост задач геологического изучения требовал постоянных ходатайств и хлопот по увеличению финансирования Геолкома.

Ф. Н. Чернышев в полной мере обладал всеми необходимыми для этого качествами. Он представлял столь редкий для того времени тип ученого с исключительными качествами оргайизатора-практика. Этим и объяснялась его популярность в Академии наук, где ученых с такими способностями было чрезвычайно мало. Поэтому к нему обращались за советом и помощью в делах организации научных исследований специалисты различного профиля. Геолком был одним из первых учреждений, в котором совмещались чисто научные, познавательные цели с практическими нуждами, т. е. это был прообраз современных научных организаций.

Организаторский талант Ф. Н. Чернышева стал залогом успеха многих предприятий, крупнейшим из которых была Русско-шведская экспедиция на Шпицберген. На заседании Присутствия Геологического комитета 9 января 1914 г., посвященном памяти Ф. Н. Чернышева, К. И. Богданович говорил: «В день погребения Чернышева лицо, непричастное непосредственно к науке, но одинаково высоко уважаемое в России и Швеции, с подкупающей искренностью говорило мне, что русский академик Чернышев во время своих неоднократных посещений Стокгольма в течение Шпицбергенской экспедиции стал в Швеции более популярным, чем свои шведские ученые, исключительно благодаря его удивительным организаторским способностям» [8].

Ф. Н. Чернышев действительно был прирожденным руководителем. Один из его учеников А. П. Герасимов отмечал: «Каждый из нас, конечно, отлично знает уменье Ф. Н. разъяснять различные недоумения геолога в беглых, деликатных замечаниях, брошенных мимоходом; каждый, конечно, не раз пользовался его советами в разных затруднительных случаях и находил опору в его живом сочувствии и искреннем и глубоком интересе к работе каждого из его сотрудников по комитету. Можно смело сказать, что у него в голове всегда была ясная, отчетливая и полная картина работы каждого из нас, а нас ведь в последние годы было до 70 человек. Ему одинаково интересны и близки были результаты, добытые в Келецком кряже и на Анадыре, в Лапландии и на границе Персии» [9]. И далее: «Везде и всегда он вкладывал в дело всю душу, ничего не делал вполовину и всюду стремился дойти до настоящей сути дела. Нас всегда поражала та быстрота, с которой он ориентировался в любом новом районе, с которой он схватывал основные черты его строения; всегда импонировало то уменье, с которым он, отбрасывая в сторону мелочи, сразу хватался за главное» [10].

Велика роль Чернышева как руководителя геологической службы России на новом этапе ее развития. Обладая государственным умом и дальновидностью, он последовательно и принципиально отстаивал интересы геологической службы России, не склоняясь перед правительственными сановниками. Весьма характерно свидетельство неизменного секретаря и библиотекаря Геологического комитета Η. Ф. Погребова: «На одном из заседаний министерской комиссии, на котором директор Геологического комитета добивался отпуска средств на постройку собственного здания для Геологического комитета, на реплику министра торговли и промышленности Тимашева, что «само министерство еще не имеет своего здания», Ф. Н. Чернышев ответил: «Министерство может подождать, но неудобно (или даже стыдно) перед Европой держать на частных квартирах крупнейшее научное государственное учреждение, известное всему миру!». И эта реплика сыграла свою роль: деньги были отпущены, и благодаря энергии Ф. Н. Чернышева в короткий срок (менее двух лет) был построен подлинный ^дворец геологии“». Н. Ф. Погребов рассказывал также о том, что Ф. Н. Чернышев сам выбирал место для здания и удачно остановился на самом высоком месте Васильевского острова: «В результате невская вода, затопившая в наводнение 1924 г. большую часть острова, не проникла в подвалы Геологического комитета. В процессе постройки Чернышев все время следил за строительством, и... осматривая готовый фундамент, обнаружил, что он сделан неудовлетворительно, расковырял бетон и потребовал, чтобы фундамент переделали» [11].

Ф. Н. Чернышев не жалел сил и времени на подготовку и воспитание кадров геологов. Его профессорская деятельность в Горном институте была сравнительно кратковременной, и подлинная школа молодых геологов была им создана в стенах Геологического комитета. В 1893 г., будучи еще сравнительно молодым геологом, Ф. Н. Чернышев вместе с Л. И. Лутугиным положили Много труда на выработку навыков работы в поле и формирование геологического мировоззрения прибывших в Донецкий бассейн выпускников Горного института Н. Н. Яковлева, А. П. Герасимова и А. К. Мейстера. Это было трудное время разработки стратиграфического разреза донецких каменноугольных отложений, и Ф. Н. Чернышев вводил молодых специалистов во все детали работы. Не ограничиваясь районом работ Л. И. Лутугина, в помощь которому они были направлены Геологическим комитетом, он познакомил их с рудопроявлениями в других районах бассейна, в Нагольном кряже, на соляных копях и др.

Ф. Н. Чернышев в дальнейшем следил за ростом этих геологов. Он передал в обработку Η. Н. Яковлеву фауну моллюсков и ракообразных девона с островов Вайгач и Новая Земля, наставлял его в палеонтологии. Летом 1894 г. по предложению Ф. Н. Чернышева Минералогическое общество направило Н. Н. Яковлева в Архангельскую губернию и на Тиман, в район верхнего течения Выми и Мезени. Позднее Н. Н. Яковлев под руководством Ф. Н. Чернышева обрабатывал донецкую фауну и материал по триасовым ящерам со Шпицбергена. Ф. Н. Чернышев редактировал его монографические описания фауны, рекомендовал его как преподавателя в Горный институт. По рекомендации Ф. Н. Чернышева Н. Н. Яковлеву была присуждена Ломоносовская премия Академии наук за описание донецкой фауны пластинчатожаберных моллюсков, кораллов и брахиопод.

О стиле работы Ф. Н. Чернышева оставил интересные воспоминания П. И. Степанов, который еще студентом Горного института пришел по рекомендации Л. И. Лутугина в 1902 г. в Геологический комитет к Ф. Н. Чернышеву: «... в дверях появился невысокого роста человек, крепкого сложения, украшенный седоватой шевелюрой, с усами и бородкой. Поражали живые, пытливые глаза, которые смотрели из-под черных, густых бровей. В руке у него была папироса, а очки висели на одном ухе... Он прочитал письмо, в котором рекомендовали меня, студента Горного института, желающего работать по геологии и палеонтологии. «Языки знаете?» — последовал вопрос. Я ответил, что знаю плохо, за исключением французского. «Это уже хорошо, но изучайте и немецкий и обязательно английский... Ну, что же, я дам вам обработать коллекцию с озера Балхаш — ее собрал Л. С. Берг — любопытная силурийская фауна. Работать будете вот за этим столом», и он показал на стол у окна, вблизи двери, ведущей в его кабинет.

Так началась моя работа по обработке фауны кораллов из отложений верхнего силура — моя первая научная работа под руководством Ф. Н. Чернышева. Феодосий Николаевич был замечательным руководителем. Он часто подходил к моему столу, сразу видел слабые места в моей работе и давал задания: «Вы должны проштудировать это, а то без этого работать нельзя»,—говорил он. Ф. Н. Чернышев особенно следил за тем, чтобы я знал нужную литературу. Он давал мне необходимые монографии и работы, иногда приносил их из академической библиотеки — тяжелые фолианты, которые с трудом помещались в его портфеле. Каждое определение кораллов, сделанное мною, он просматривал, критиковал или сразу утверждал и требовал, чтобы все было записано четко и ясно. И работа подвигалась — список описанных форм увеличивался. Большое внимание Феодосий Николаевич обращал на новые формы. Прежде чем он соглашался признать, что это новый вид или варьетет, мне приходилось исчерпывающе доказать, что такая форма еще не описана. На эту работу уходило много времени, но Феодосий Николаевич не назначал срока ее окончания, а только требовал, чтобы она была сделана хорошо и неуклонно подвигалась вперед» [12].

Интересны в этом отношении также воспоминания академика Д. В. Наливкина: «Работать в Геологическом комитете я начал в 1907 г., еще совсем молоденьким студентом Горного института. Первые годы я вел чистокровные коллекторские работы: чертил колонки буровых скважин, разбирал и этикетировал образцы, промывал глины на микрофауну. Состоял я в партии Дмитрия Васильевича Голубятникова, которой вместе с другими нефтяными партиями уже не хватило места в главном здании. Помещались мы на 12 линии Васильевского острова между Большим и Средним проспектами. Большое начальство к нам не ходило, и мы его не видели. Но мы, студенты-коллектора, уже тогда очень хорошо знали, что старшие геологи бывают разные. Одни из них это настоящие генералы и по чину, и по мундиру с синими отворотами, и по манере держать себя. Голова у них во время разговора со студентами всегда была кверху, тон снисходительный, а иногда и просто посылали к черту. Другие же, а их было большинство, были совсем другими. Ходили они в штатских пиджачках уже не первой свежести, говорили просто и часто смеялись. Их мы не боялись, любили и уважали.

Но самым любимым и уважаемым не только нами, но и всеми геологами был наш директор Феодосий Николаевич Чернышев. Его не боялись, и все знали, что как только будет какое трудное положение, надо идти к нему и он поможет. К нему шли, и он помогал. Помогал он всегда и везде, в больших делах и маленьких...» [* Отрывок из воспоминаний Д. В. Наливкина, присланных им к юбилейному заседанию в Киеве, посвященному 100-летию со дня рождения Ф. Н. Чернышева. Оригинал хранится в архиве Отделения истории естествознания и техники Института истории АН УССР.].

Ф. Н. Чернышев не только готовил молодых геологов к профессиональной научной и практической деятельности, но и учил их ориентироваться в сложной общественной обстановке царской России, разбираться в людях среди чиновников и предпринимателей, от которых многое зависело в работе Геологического комитета. П. И. Степанов вспоминал, как в 1912 г. Ф. Н. Чернышев и Л. И. Лутугин наставляли его, совсем молодого горного инженера, направляя в качестве представителя Геологического комитета для участия в работе Ученого совета при министерстве путей сообщения в связи с проведением Северо-Донецкой железной дороги. Они дали подробные инструкции относительно поведения на совете, объяснили сложное переплетение интересов сановников и предпринимателей, кратко охарактеризовали каждого из них. Как отмечает П. И. Степанов, лишь побывав на этом совете, он впервые смог понять всю сложность отношений в петербургской чиновничьей среде и оценить их простоту, установившуюся в Геологическом комитете.

Ф. Н. Чернышеву, особенно в пору его директорства в Геологическом комитете, постоянно приходилось сталкиваться с высшими царскими чиновниками и знатью. Что собой представляли эти люди, хорошо показал в своих записях В. И. Вернадский, которому в ту пору пришлось участвовать в заседаниях Государственного Совета: «В среде белой молодежи, не видевшей старого режима, происходит его идеализация. Им кажется, что во главе власти стояли люди, морально и умственно головой выше окружающего ...

И передо мной промелькнул Государственный Совет, где я мог наблюдать отбор ,,лучших“ людей власти ... Внешность была блестящая. Чудный Мариинский дворец, чувство старых традиций во всем строе обихода, вплоть до дворецких/разносивших булочки, кофе, чай, на которые набрасывались, как звери, выборные и назначенные члены Государственного Совета. Несомненно, среди них были люди с именами и с большим внутренним содержанием, такие, как Витте, Кони, Ковалевский, Таганцев и др. Но не они задавали тон. Не было тех традиций у сановников, здесь собравшихся, какие были в такой красивой форме у дворецких, не было ни esprit du corps [* Сословное сознание, корпоративный дух (фр.).], ни блеска знания и образования, ни преданности России, ни идеи государственности. В общем — ничтожная и серая, жадная и мелкохищная толпа среди красивого декорума... Помню один разговор с Д. Д. Гриммом, когда мы возвращались из заседания Совета. Ему больше нас, обычных членов оппозиции, пришлось сталкиваться лично с членами Совета. Он был совершенно потрясен циничным нигилизмом этих людей, которые были готовы пожертвовать всем для того, чтобы „устроить“ своих детей, получить лишние деньги... Их интересы и их мысли все были направлены главным образом в эту сторону» [13]. Именно с такими сановниками пришлось иметь дело Ф. Н. Чернышеву в последнее десятилетие его жизни, отстаивая интересы Геологического комитета.

Помимо руководства геологической службой России, Ф. Н. Чернышев активно помогал многим научным и практическим начинаниям в других отраслях естествознания, живо ими интересуясь. М. А. Ракузин вспоминал, как Ф. Н. Чернышев на протяжении длительного времени помогал ему в организации работы ' в области химии нефти, вел переговоры с Товариществом братьев Нобель о том, чтобы они передали специальную лабораторию для продолжения этих исследований, помогал с публикацией результатов: «Но интерес Феодосия Николаевича в химии шел гораздо дальше: он интересовался судьбой русской химии вообще, и он не раз высказывал свои огорчения, что одно время некем было заместить свободные химические кафедры в Академии наук... По-видимому, популярность Феодосия Николаевича была очень велика в специальных химических кругах: и там ценили его замечательные организаторские даровация. Вот что я могу сообщить: недели за две до его смерти я провел у него целый вечер, причем он мне не жаловался даже на какое-либо переутомление; между прочим, он рассказал мне, что по настоянию П. И. Вальдена и Д. П. Коновалова он должен был войти в Организационный комитет IX Международного конгресса по прикладной химии, имеющего быть в С.-Петербурге в 1915 г., так как делд организации конгресса плохо подвигаются. Через несколько дней я передал директивы Феодосия Николаевича в нефтяную секцию» [14]. Д. П. Коновалов обратился к Ф. Н. Чернышеву с официальной просьбой принять участие в работе Оргкомитета Международного конгресса по прикладной химии, и Ф. Н. Чернышев, чрезвычайно занятый в то время и чувствующий сильное недомогание, дал на это свое согласие [15].

Активное участие принимал Ф. Н. Чернышев в организации Почвенного института. П. В. Отоцкий вспоминает, как близко принимал к сердцу это дело Ф. Н. Чернышев: «... месяца четыре тому назад мы делились с Ф. Н. неожиданной радостью: снова ожил проект Почвенного института, некогда умерший на его руках. Радость Ф. Н. была шумная, искренняя и трогательная: „Ужасно рад. Поздравляю. Устраивайтесь поближе к нам!“. Он снабдил нас всевозможными материалами, надавал кучу советов, как заполучить участок земли возле Комитета, и приехал к нам вместе вырабатывать проект положения и плана постройки. Здесь не было, кажется, ни одного пункта, ни одной мелочи, ускользнувшей от его внимания. Сотни его замечаний, соображений и советов принимались нами беспрекословно, потому что они были дружеские и потому что в каждом из них светились широкий ум, здоровая общественность и богатый житейский опыт» [16]. Такой энтузиазм в самых различных прогрессивных начинаниях был весьма характерен для Ф. Н. Чернышева.

Подлинная увлеченность Ф. Н. Чернышева не только научными исследованиями, но и делами организации науки была важной чертой его многогранной личности. Его сын Б. Ф. Чернышев писал в своих воспоминаниях: «В его душе была вечная коллизия между ученым, любившим науку ради науки и не имеющим достаточно времени для обработки трудов о своих экспедициях, и между кипучим деятелем, который хотел помочь по мере сил выполнению разных научных и общественных предприятий» [17]. Можно лишь пожалеть о ранней смерти этого замечательного ученого и общественного деятеля: в советское время его, несомненно, ожидало резкое расширение возможностей применить свои дарования и более эффективно послужить на пользу отечеству, горячим патриотом которого он был.

Близко к сердцу он принимал всякое преуменьшение заслуг отечественных ученых и считал своим долгом бороться против этого. Так, он одним из первых высоко оценил труды великого русского ученого М. В. Ломоносова в области геологии. В предисловии к пятому тому сочинений, который был опубликован в 1902 г., Ф. Н. Чернышев писал, что имя М. В. Ломоносова не упоминается в исторических очерках по геологии ни за границей, ни в России, хотя многие его идеи намного опередили современную ему науку. М. В. Ломоносов, отмечал Ф. Н. Чернышев, разработал отдельные геологические проблемы, в частности теорию гидрохимических процессов, . значительно детальнее и основательнее, чем это сделали позднее немецкий ученый А. Г. Вернер и англичанин Дж. Геттон, которые считаются одними из основоположников геологической науки [18].

Ф. Н. Чернышев содействовал публикации за границей трудов замечательного русского кристаллографа Е. С. Федорова, который, заботясь о приоритете русской науки в разработанной новой теории кристаллической структуры вещества, прислал в 1890 г. рефераты своих трудов в Германию в журнал известного минералога П. Грота «Zeitschrift für Krystallographie». Вскоре стало известно, что печатание рефератов будет задержано, чтобы дать возможность закончить аналогичную работу какому-то немецкому ученому. Е. С. Федоров известил об этом Ф. Н. Чернышева. Возмущенный недобросовестностью немецких ученых, Ф. Н. Чернышев написал письмо в Германию своему хорошему знакомому минералогу А. Е. Арцруни, который тогда работал в Аахене, с просьбой помочь опубликовать рефераты Е, С. Федорова. В том же году пять рефератов Е. С. Федорова были напечатаны [19].

Подлинный патриотизм Ф. И. Чернышева проявился в его последовательном отстаивании необходимости геологического изучения и экономического освоения природных богатств Русского Севера и Сибири. «Печальником» за нужды этих совершенно неосвоенных тогда территорий, радетелем их интересов называли его современники: «У Ф. Н. не было недостатка в планах по изучению Сибири, и он задумывался лишь над тем, откуда взять людей для той массы работы, которая имеется в этой стране. Его влекли и Верхоянские горы, и Вилюй, и Яна, и Колыма ... Не имея возможности охватить все разом, он: радовался каждому новому факту, добытому случайной поездкой на грошовые средства. Он умел отыскивать молодых геологов в самых медвежьих углах и всеми силами старался дать им возможность работать и быть полезными дорогой его сердцу геологии: он доставал им деньги, выхлопатывал разрешения на поездки, составлял маршруты, обрабатывал материалы, все время держал их в состоянии того напряженного интереса к делу, которым всю жизнь горел он сам» [20].

Ф. Н. Чернышев стремился придать делу освоения Сибири и Дальнего Востока государственный размах и научную основу. За всеми грандиозными планами он всегда видел конкретных людей, которые должны были их выполнить, и неустанно пытался пробить бреши в бюрократических заслонах и найти возможность им помочь. Это отражено, например, в официальном заключении Геологического комитета, приведенном в плане десятилетних геологоразведочных работ в Сибири: «...комитет считает своим долгом обратить внимание на служебное положение лиц, не состоящих в штате Геологического комитета и работающих в сибирских партиях. Затрачивая на эти работы лучшие годы жизни, теряя на них здоровье, лица эти в служебном отношении не имеют никаких прав и рассматриваются как работающие временно, как бы по вольному найму. Между тем, например, - профессора и ассистенты высших учебный заведений в Сибири, а также учителя и некоторые служащие в особо отдаленных районах пользуются весьма значительными преимуществами в служебных и пенсионных правах» [21].

Свидетельством высокой гражданственности Ф. Н. Чернышева явилось его участие в «Записке 342 ученых» и ответ президенту Академии наук в связи с осуждением протеста ученых против засилья полицейского режима в тогдашних высших учебных заведениях. Приведем отрывки из этого яркого документа: «Мне много приходилось работать в научных учреждениях западноевропейских и американских, и для меня не могло быть сомнения в том, почему русская наука так отстала по сравнению с теми странами, где академическая свобода составляет основу умственной жизни народа. Не отдельными представителями науки, выделяющимися даже в общем уровне западноевропейских ученых, определяются итоги научной жизни России, а общим количеством научных работ в области различных отраслей знания, и в этом отношении было бы слишком смело утверждать, что русская наука идет в уровень с западноевропейской. В стране, где устройство научных институтов зависело еще недавно всецело от усмотрения ^министра финансов, наука была терпима для декорума, но не как тот стимул, без которого немыслим умственный прогресс народа. Как пример бюрократического понимания науки в России приведу, что вопрос о создании центрального геологического учреждения чуть не был отклонен вследствие категорического заявления министра финансов, что в России нет землетрясений, а потому и нет надобности в правительственном геологическом институте.

Кто не знает, что в России нередко бросались громадные суммы на бесполезные, но бьющие в глаза затеи, в то время как наши высшие школы и научные институты лишены возможности делать самые необходимые затраты.. Это внешняя сторона дела. Но и во внутренних распорядках нашей высшей школы дело обстоит не блестяще. В записке 342 ученых было высказано, что из высших школ сделано орудие политики, и это не было фразой, а несомненной истиной. Если в циркуляре говорится противное, то это можно объяснить лишь незнанием таких, например, фактов, что во всех высших учебных заведениях постоянно есть известный контингент учащихся, состоящих агентами департамента полиции, и что провокаторство со стороны таких агентов свило себе в учебных заведениях такое же гнездо, как и среди рабочих. Напомню еще общеизвестный факт, что в наших университетах со введением устава 1884 года благоденствовали сплошь и рядом бездарные и отставшие от науки профессора и в то же время изгонялись талантливейшие люди, принужденные затем или окончательно бросить профессорскую деятельность или читать лекции на чужбине. Мне много лет уже приходится руководить занятиями молодых геологов, как еще учащихся в высших школах, так и окончивших курс, и мне до очевидности ясно, что умственные силы у нас далеко не прогрессируют за последние двадцать лет. Присматриваясь внимательно к ходу развития нашей высшей школы, я не мог не убедиться, что при современном строе единоличные силы лица, поставленного даже и во главе любой школы, ничего сделать не могут. Вот почему несколько лет тому назад я должен был отклонить сделанное мне предложение стать директором одного из старейших в Петербурге высших учебных заведений. Все, что переживает русская школа, давно пережили учебные заведения, например в Германии, и только незнакомство с историей заставляет нас поражаться неустройством наших школ, как каким-то явлением, свойственным исключительно России. В тридцатых годах прошлого столетия волнения молодежи в германских университетах были обычным явлением и сопровождались такими же тяжелыми потрясениями в академической жизни, и лишь в конце сороковых годов наступило полное успокоение, давшее также блестящие плоды в умственной жизни народа.

Не желание смутьянить и сбивать молодежь с прямого научного пути, а горячее стремление вывести наши высшие школы на путь спокойной умственной жизни заставило нас высказать те взгляды, которые нашли такое резкое осуждение в циркуляре. Десятки лет уже мечутся наши школы, и никто из ведающих эти школы не нашел лекарство против их болезни. Ведь перебрано много средств, и к чему они привели? Неужели нам можно ставить в вину, что мы высказали свои убеждения в негодности всех практиковавшихся способов врачевания и указали те условия, которые, по крайнему нашему разумению, могут внести покой в наши высшие школы и обусловить правильный ход умственного развития народа. Циркуляр ссылается на тяжкое время, переживаемое Россией, но именно это время и обязывает всех добросовестных граждан честно и открыто высказывать свои взгляды на общественные бедствия, а не умывать руки, подобно Пилату» [22]. Это письмо красноречиво характеризует высокую принципиальность и гражданственность Ф. Н. Чернышева.

Смелость гражданской позиции Ф. Н. Чернышева проявилась во многих эпизодах его деятельности как директора Геологического комитета. Известна его постоянная поддержка талантливого геолога комитета и преподавателя Горного института Л. И. Лутугина, которого царское правительство преследовало за антигосударственную деятельность. После того как в связи с распоряжением министра внутренних дел в 1907 г. Л. И. Лутугин был уволен из Геологического комитета, Ф. Н. Чернышев обходными путями все-таки сумел оставить его фактическим руководителем работ Геологического комитета в Донецком бассейне [23].

Департамент полиции возражал против участия Н. Н. Яковлева в работах по Донецкому бассейну из- за того, что он преподавал в воскресных школах для рабочих и подозревался в антиправительственной деятельности. Ф. Н. Чернышев со свойственной ему решительностью заверил Горный департамент, что он будет работать в поле без общения с рабочими на рудниках и заводах [24].

Об интересном эпизоде рассказал известный геолог- угольщик лауреат Государственной премии профессор А. А. Гапеев, который работал вместе с Л. И. Лутугиным в Донецком бассейне. Летом 1910 г. Л. И. Лутугин принял на работу коллектором участника восстания 1905 г. на флоте Е. П. Фесенко, машиниста второй статьи с минного крейсера «Гридень». Е. П. Фесенко вместе с другими участниками восстания был интернирован в Румынии, потом нелегально вернулся в Россию и жил по чужому паспорту. Осенью члены экспедиции вернулись в Петербург, и Л. И. Лутугин пытался оформить Е. П. Фесенко на камеральные работы в Геологическом комитете. Для его зачисления необходимо было согласие Ф. Н. Чернышева. Л. И. Лутугин и геологи комитета А. А. Гапеев и А. А. Снятков пошли к Ф. Н. Чернышеву и рассказали ему все о прошлом Е. П. Фесенко и о том, что он проживает под чужим паспортом. «Кто, кроме нас, знает об этом?» — спросил Ф. Н. Чернышев. «Больше никто»,— ответил Л. И. Лутугин. «Ну, хорошо, тогда можно сделать так, как просите»,— решил Ф. Н. Чернышев. Е. П. Фесенко был принят в Геологический комитет препаратором и участвовал в обработке коллекций, собранных в Донецком бассейне А. А. Борисяком.

Решительность и твердость, . характерные для Ф. Н. Чернышева, помогали ему во многих обстоятельствах его сложной жизни — не только в тяжелых экспедиционных условиях, но и в служебной обстановке. Та же решительность была характерна и для научных исследований Ф. Н. Чернышева, но иногда она приводила его к ошибкам. Так, Ф. Н. Чернышев, увлеченный своим открытием на западном склоне Урала мощных толщ девонских отложений, пересматривал с этих позиций стратиграфические схемы палеозоя других регионов, что в ряде случаев было неоправданным. Решительность в отстаивании своей научной позиции не исключала его внимания к взглядам своих оппонентов. Об этом свидетельствует, в частности, дискуссия о термине «пермо-карбон», которая разгорелась в Геологическом комитете в 1906 г. между Ф. Н. Чернышевым и Η. Н. Яковлевым. Но импульсивность и увлеченность его натуры приносила иногда вред его научной репутации заставляла его настаивать на некоторых спорных идеях, а благодаря способности увлечь слушателей и подчиненных приводила к ошибкам.

Твердость характера Ф. Н. Чернышева вполне гармонично сочеталась с человечностью и добротой. Существует много свидетельств, характеризующих его с этой стороны. М. А. Ракузин на чрезвычайном заседании Минералогического общества, посвященном памяти Ф. Н. Чернышева, 21 января 1914 г. сказал: «Он не отказывал в помощи словом и делом всем, к нему обращавшимся, и охотно ездил хлопотать: то о пенсии „высшего оклада“ для вдовы какого-либо ученого, то о приеме в учебное заведение какого-нибудь юноши, для которого двери закрылись по вероисповедным или другим причинам. Помню, как сегодня, что он отложил срочные дела для того, чтобы поспеть на похороны матери одного из своих сотрудников... А на завтра он также серьезно спешил в Государственную думу, чтобы участвовать в заседаниях комиссии по выработке новых штатов Академии наук и Геологического комитета» [25].

Заботу о человеке, стремление помочь ему в трудное время Ф. Н. Чернышев пронес через всю свою жизнь. Он обращался с многочисленными ходатайствами относительно назначения пенсий и пособий геологам и их семьям. В 1913 г. он обратился с письмом на имя товарища (заместителя) министра торговли и промышленности С. П. Веселаго о назначении пожизненных пенсий участникам экспедиции Академии наук и Географического общества И. П. Толмачеву и К. А. Воллосовичу, прошедшим от устья Лены до мыса Дежнева, ссылаясь на то, что такие пенсии были ранее назначены участникам экспедиций на Шпицберген, Новосибирские острова и в Центральную Азию [26]. После ранней кончины геолога Π. Е. Воларовича его жена и четверо детей остались без средств к существованию. Ф. Н. Чернышев обращался в различные инстанции Горного ведомства и министерства относительно назначения пенсии семье Π. Е. Воларовича, но безуспешно: везде отказывали из-за недостаточного для назначения пенсии срока службы покойного. Тогда Ф. Н. Чернышев написал прошение на имя академика Н. А. Котляревского — председателя постоянной комиссии Академии наук для оказания помощи нуждающимся ученым, литераторам и публицистам[27]. В результате длительных хлопот такая пенсия была назначена, и в архиве Геологического комитета имеется благодарственное письмо Ю. П. Воларович[28].

Ф. Н. Чернышев вырос в большой и трудовой семье и сам рано обзавелся семьей, которая быстро росла и требовала больших забот. Феодосий Николаевич был искренне привязан к своей супруге Валентине Александровне, скромной и трудолюбивой, на которой держался весь дом. Уже в 1880 г. у них родился сын Борис, через два года — дочь Ксения, затем Юрий и Глеб, умершие в раннем детстве — 6 и 11 лет, а в 1900 г.—младший сын Всеволод. Такая большая семья требовала больших хлопот, во многом легших на плечи Валентины Александровны. К ним прибавлялась помощь родителям Феодосия Николаевича.

Эти заботы Валентины Александровны неизмеримо возросли после ранней кончины Феодосия Николаевича. К этому времени только Борис Феодосьевич крепко стоял на ногах — он был уже известным врачом в Петербурге и в последующие годы (умер он в 1932 г.) лечил многих сотрудников Геолкома и был их добрым другом. Через него Ф. Н. Чернышев породнился с семьей академика KL Я. Сонина. Эта ветвь рода Чернышевых дала многих видных специалистов — геологов, химиков, инженеров. В частности, сын Бориса Феодосьевича Андрей Борисович Чернышев (1904— 1954) — член-корреспондент АН СССР и Эстонской ССР — стал крупным специалистом, директором Института горючих ископаемых АН СССР. Младшая дочь Б. Ф. Чернышева Ксения Борисовна — доцент Ленинградского инженерно-экономического института. Она оказала большую помощь в работе над этой книгой. Дочь Феодосия Николаевича Чернышева Ксения умерла в 1935 г., а ее дети Тамара и Михаил погибли в войну. Младший сын Ф. Н. Чернышева Всеволод Феодосьевич (1900—1947), унаследовавший яркий и живой характер отца, стал моряком, контр-адмиралом, видным специалистом по тактике торпедных атак, профессором Военно-морской академии им. А. А. Гречко. Там же работает его дочь.

Главной чертой, превалирующей в многогранной личности Ф. Н. Чернышева, была, несомненно, подлинная увлеченность работой, научной, организационной, общественной. По всему своему складу он был строителем жизни, ее преобразователем, человеком дела. Об этом красноречиво свидетельствуют его соратники и ученики: «Увлекаясь в своей любимой отрасли знания, он и жил с увлечением: он любил жизнь во всех ее проявлениях, в особенности жизнь, полную дела и впечатлений. Минуты отдыха были для него нестерпимы, он тогда жестоко скучал. В ноябре, запертый болезнью дома, он рвался к людям, рвался к делу, скучал, хандрил и нервничал. Он привык думать, что он хозяин своему уму и своему сердцу, и не хотел дать им даже небольшого отдыха, не считаясь с тем, что у организма есть пределы допустимой для него работы»[29]. На всей его жизни «лежит печать искреннего увлечения своей работой, безотчетной уверенности в своих силах и глубокой веры в коллективные силы знания и науки. Перед нашими глазами промелькнула сейчас красивая жизнь, которая должна была бы дать достаточное нравственное и умственное удовлетворение прожившему ее, а нам глубокое и трогательное сожаление в ее преждевременном конце» [30].

Его искренняя увлеченность наукой, работой вообще, ответственность за выполняемое им дело и личная скромность проявились также, например, в том, что он, в течение 22 лет бессменно исполняя обязанности секретаря Минералогического общества, последовательно и аккуратно вел всю огромную черновую работу по обществу: собственноручно записывал протоколы заседаний, вел довольно сложную бухгалтерию, готовил к публикации все материалы общества и т. д.

Профессор О. Л. Эйнор вспоминает, как он удивлялся, обрабатывая перед Великой Отечественной войной новоземельскую коллекцию Ф. Н. Чернышева: все этикетки были надписаны четким почерком несмываемыми чернилами — это была рука Феодосия Николаевича, а коллекции было уже около полувека. Это личное участие во всех стадиях научного исследования достойно подражания.

Его широкие контакты в Академии наук, в среде геологов и географов, во всех кругах тогдашнего общества, а также международные связи были обусловлены не только научным авторитетом, гражданскими качествами, но и общительностью, добродушием и веселым нравом. Участники сессии МГК в Торонто в 1913 г. вспоминают, как на ужине, завершавшем сессию, Ф. Н. Чернышев произнес на английском языке эффектную и красивую речь, в которой с большим юмором, в «фейерверке каламбуров, сменяющих серьезное изящным» (П. И. Степанов), охарактеризовал геологические экскурсии конгресса. Все участники конгресса шумно приветствовали русскую делегацию.

Смерть Ф. Н. Чернышева была внезапной й ошеломила всех. Это была большая потеря и для Геологического комитета, и для Академии наук, и для мировой науки. Вот как описывает последние дни Феодосия Николаевича П. И. Степанов: «Вернувшись из Канады, Ф. Н. Чернышев продолжал свою обычную кипучую деятельность. Казалось, ничто не угрожало жизни этого обаятельного человека. Перед поездкой к знакомым на празднование Нового (1914) года, он привел в порядок денежные дела Русского минералогического общества, секретарем и казначеем которого состоял. Рукой Ф. Н. Чернышева были записаны четким почерком все расходы, подведен итог, выведены суммы прихода и расхода и двойной чертой подчеркнута сумма остатка с пометкой, где находятся деньги. Академик, ученый с мировым именем, он считал своим долгом быть точным в денежных делах:, которые были ему поручены. 1 января 1914 г., празднуя Новый год в семье близких знакомых, Ф. Н. Чернышев был весел, произпосил тосты, подпевал молодежи, был, как всегда, остроумен и интересен.

Могила Ф. Н. Чернышева на Смоленском кладбище в Ленинграде

На другой день предстояли рабочие будни, и Феодосий Николаевич около 4 часов утра поехал с сыном на извозчике домой. По дороге ему сделалось нехорошо; когда доехали до дома, он вышел из саней и опустился на стул, стоящий в вестибюле. Сын Боба побежал в квартиру за сердечными каплями. Феодосий Николаевич их выпил и, несмотря на просьбы сына и старика-швейцара посидеть еще, пошел вверх по лестнице. Ему стало снова нехорошо, и, когда вернулись домой его жена Валентина Александровна и младший сын, Феодосий Николаевич уже умирал. Мы, ученики и сотоварищи Ф. Н. Чернышева по Геологическому комитету, были ошеломлены его смертью и не могли найти себе места — все валилось из рук» [31].

4 января состоялись похороны Ф. Н. Чернышева. Задолго до выноса тела на квартире Ф. Н. Чернышева собрались академики во главе с вице-президентом П. В. Никитиным, профессора Горного института и других учебных заведений, члены Геологического комитета, студенты и многие другие. На литургии в церкви Горного института присутствовали президент Академии наук великий князь Константин Константинович, многие академики — С. Ф. Ольденбург, А. А. Шахматов, А. С. Фамипцын, И. П. Павлов, М. А. Дьяконов, М. А. Рыкачев, В. А. Стеклов, Н. Я. Сонин, министр торговли и промышленности С. И. Тимашев, его заместитель Д. П. Коновалов, профессора Горного института В. И. Бауман, Н. С. Курнаков и др. С речами о Ф. Н. Чернышеве выступили директор Горного института И. Ф. Шредер, профессор и вице-директор Геологического комитета К. И. Богданович, горные инженеры Л. А. Ячевский и А. А. Иванов. Траурная процессия двинулась к Смоленскому кладбищу. На 21 линии у почти законченного здания Геологического комитета, любимого детища Ф. Н. Чернышева, процессия остановилась. Похоронен он был на Горных мостках Смоленского кладбища.

Для русской геологии, научной и практической, смерть Ф. Н. Чернышева была невосполнимой потерей. Долгое время ему как руководителю геологической службы России не было найдено соответствующей замены. Сознание этой потери пронизывает отклики многих видных ученых. А. Е. Ферсман писал: «Невозможно пока представить ту ломку в колоссальной предпринятой работе его учеников и сотрудников, которая неизбежно была связана со смертью Ф. Н. Чернышева, так как в каждом начинании была частица его знаний, его энтузиазма и веры в науку и людей» [32].

Завершить повествование о жизни Ф. Н. Чернышева нам бы хотелось оценкой значения его личности К. И. Богдановичем — преемником Ф. Н. Чернышева на посту директора Геологического комитета: «Почти с первых же годов своего появления имя это стало светить светом крупной величины, неуклонно разгоравшимся все сильнее и скоро признанным чуткими авторитетами Западной Европы и Америки — звездой первой величины. Ярко горела с тех пор эта звезда, озаряя светом знания и труда поле не только русской геологии, но и мировой, так как каждый удар неутомимого молотка Ф. Н. Чернышева вызывал живые отклики и на берегах Дуная, Шпрее, Сены и по ту сторону океанов. Неутомимый исследователь в тундрах и лесах севера Урала, на его скалистых вершинах, во льдах Новой Земли и Шпицбергена, под ледниками Тянь-Шаня и в пустынях Большого Бассейна Сев. Америки, глубокий и вдумчивый палеонтолог за своим рабочим столом, широкого кругозора геолог в поле, на профессорской кафедре и в своих трудах, Ф. Н. Чернышев был для нас тем, что определяется одним словом — maitre» [33].

1 Изв. Геол. ком., 1914, т. XXXIII, № 1, с. 16.

2 Изв. Геол. ком., 1914, т. XXXIII, № 1, с. 54.

3 ЦГИАЛ, ф. 37, оп. 57, д. 493, л. 1.

4 Степанов П. И. Воспоминания геолога.— В кн.: Памяти академика П. И. Степанова. М.: Изд-во АН СССР, 1952, о. 94.

5 Чернышев Ф. Новоземельская экспедиция 1895 года.— Изв. Рус. геогр. о-ва, 1896, т. XXXII, вып. 1, с. 26.

6 ЦГИАЛ, ф. 37, оп. 57, д. 493, л. 40—41.

7 Басков Е. А. Сергей Николаевич Никитин. 1851—1909. Л.: Наука, 1982.

8 Изв. Геол. ком., 1914, т. XXXIII, № 1, с. 8.

9 Изв. Геол. ком., 1914, т. XXXIII, № 1, с. 18—19.

10 Изв. Геол. ком, 1914, т. XXXIII, № 1, с. 22.

11 Геккер Р. Ф. Повесть о Николае Федоровиче Погребове.— В кн.: Очерки по истории геологических знаний. М.: Наука, 1971, вып. 13, с. 85.

12 Памяти академика П. И. Степанова. М.: Изд-во АН СССР, 1952, с. 57.

13 Страницы автобиографии В. И. Вернадского. М.: Наука, 1981, с. 214—215.

14 Материалы для геологии России, 1916, т. XXVII, с. XLII— XLIII.

15 ЦГИАЛ, ф. 58, on. 1, д. 69, л. 13-15.

16 Отоцкий П. В. Акад. Ф. Н. Чернышев.— Почвоведение, 1913 (1914), № 4, с. 170.

17 Изв. Геол. ком, 1914, т. XXXIII, № 1, с. 68.

18 Сочинения М. В. Ломоносова. Т. V. СПб, 1902, с. 17.

49 Научное наследство. Т. II. М.: Изд-во АН СССР, 1951, с. 344—353.

/0 Изв. Геол. ком, 1914, т. XXXIII, № 1, с. 20.

21 Заключение Геологического комитета относительно нового плана десятилетних геологоразведочных исследований в золотоносных районах Сибири.— Изв. Геол. ком., 1913, т. XXXII, № 4, с. 110.

22 ААН, ф. 6, on. 1, д. 26, л. 135-140.

23 Анисимов Ю. А. Леонид Иванович Лутугин. Киев: Техніка, 1959.

24 Яковлев Η. Н. Воспоминания геолога-палеонтолога. М.: Наука, 1965, с. 26.

25 Материалы для геологии России, 1916, т. XXVII, с. XLII1.

26 ЦГИАЛ, ф. 58, он. 1, д. 69, л. 3-4.

27 ЦГИАЛ, ф. 58, он. 1, д. 52, л. 96.

28 ЦГИАЛ, ф. 58, он. 1, д. 52, л. 227.

29 Изв. Геол. ком., 1914, т. XXXIII, № 1, с. 22—23.

30 Изв. Геол. ком., 1914, т. XXXIII, № 1, с. 69.

31 Памяти академика П. И. Степанова М.: Изд-во АН СССР, 1952, с. 103.

32 Природа, 1914, февраль, с. 212.

33 Изв. Геол. ком., 1914, т. XXXIII, № 1, с. 53—54.