Геологическое картирование на Урале (1880-1888 гг.)

После окончания в 1880 г. Горного института Ф. Н. Чернышев должен был сделать выбор при определении дальнейшего жизненного пути. Возможная карьера горного инженера с работой в одном из горных округов могла бы хорошо обеспечить семью, уже тогда сострившую из трех человек. Но он предпочел работу геолога-исследователя, которая не сулила особых жизненных благ, но зато соответствовала его внутренним потребностям. Профессор Горного института В. И. Мёллер ^пригласил его участвовать в геологической съемке наиболее важных в промышленном отношении районов западного склона Южного' Урала, и Ф. Н. Чернышев дал свое согласие. 23 июня 1880 г. Горный департамент принял решение о начале геологосъемочных работ в этом регионе, назначил руководителем их В. И. Мёллера, определил ему в помощники А. А. Краснопольского, окончившего Горный институт двумя годами ранее, и Ф. Н. Чернышева. Для выполнения этого задания был назначен шестилетний срок.

Первые два года (1880—1881 гг.) Ф. Н. Чернышев работал в западной части Уфимской губернии. Результаты этих его работ остались неопубликованными, войдя в отчет В. И. Мёллера, но они определили дальнейшую судьбу Ф. Н. Чернышева. Им была обнаружена ошибка его предшественников, принимавших мощные толщи широко развитых на западном склоне Урала девонских отложений за силурийские. «Работы Ф. Н. Чернышева,—писал в 1914 г. А. П. Карпинский,—заставили совершенно исчезнуть упомянутые отложения с геологических карт Урала и относившиеся к ним осадки присоединить к нижнему и среднему отделам девонской системы» [1]. Хотя впоследствии советскими геологами были внесены коррективы в представления о стратиграфии палеозоя Урала, тем не менее успехи первых лет работы Ф. Н. Чернышева предопределили его деятельность как стратиграфа-палеонтолога, специалиста по палеозою. Его авторитет в этой области был непререкаем и составил ему мировую известность. Ф. Н. Чернышев неоднократно приглашался австрийскими и немецкими геологами для консультаций при изучении классических разрезов палеозоя Западной Европы.

После организации в 1882 г. Геологического комитета работы по Уралу были переданы в его ведение. Главной задачей нового учреждения стало изучение геологического строения России путем составления 10-верстной карты ее территории, в основу которой была положена топографическая карта Генерального штаба на 145 листах. Идеологом этого крупнейшего предприятия был А. П. Карпинский, который в 1885 г. стал директором Геологического комитета, а его соратником и помощником в осуществлении этого труда — Ф. Н. Чернышев, в 1882 г. избранный младшим, в 1885 г. старшим геологом, а в 1903 г. сменивший А. П. Карпинского на посту директора комитета.

Необходимость геологического картирования диктовалась всей историей развития отечественной и мировой геологии. Первые геологические карты, на которых условными знаками изображалось распространение горных пород и минералов, были составлены во второй половине XVII в. во Франции и Англии. В России их появление относится к середине XVIII в. Очевидно, что планы рудников и местонахождения полезных ископаемых появились намного раньше. Однако подлинные геологические карты в современном их понимании, основанные на прослеживании слоев на местности с попытками расчленения их по возрасту, следует связывать с работами В. Смита и Ж. Кювье по стратиграфии и палеонтологии. В России на основе удачной стратиграфической схемы Д. И. Соколова начались систематические работы по геологической съемке горных округов. Важным вкладом в развитие геологического картирования явилась разработка в 30-х годах прошлого века вопросов использования горного компаса в геологических исследованиях и проблем горной геометрии.

Большое значение для возникновения и становления геологической картографии имели успехи общей и военной картографии, поскольку составление тематических карт в существенной мере определяется надежной топографической основой. Учрежденное в России в —1797 г. Депо карт с обязанностями «полного государственного архива всех планов и карт» занималось составлением и изданием новых карт и атласов. В 1801— 1804 гг. появилась первая государственная 100-листная карта Российской империи в масштабе 20 верст в дюйме. Создание в 1822 г. Корпуса военных топографов еще более стимулировало картографические работы. Особое значение среди последних имело создание 500- листной 3-верстной карты и Специальной 10-верстной (масштаба 1 :420 000) карты Европейской России. Последняя и послужила основой для 10-верстной геологической карты, составлявшейся Геолкомом. В советское время она переиздавалась вплоть до 30-х годов и была использована при составлении гипсометрической карты Европейской части СССР масштаба 1 : 1 500 000.

Еще до создания Геологического комитета появился ряд обзорных геологических карт. Это Генеральная карта горных формаций Европейской России, опубликованная Г. П. Гельмерсеном в «Горном журнале» в 1841 г. (масштаб 60 верст в дюйме); обзорная геологическая карта Европейской России в масштабе 140 верст в дюйме, изданная в 1845 г. Р. Мурчисоном в Англии и переизданная в России в 1846 г. «В 1865 г. выходит новая исправленная и дополненная геологическая карта Европейской России и Урала Г. П. Гельмерсена, в которой он обобщил весь имевшийся к тому времени геологический материал по Донбассу (А. А. Носов), Кавказу (Г. В. Абих), Московской губернии (И. Б. Ауэрбах), Киевской губернии (К. М. Феофилактов), Финляндии (Н. П. Пузыревский), Лифляндии и Курляндии (X. И. Пандер, К. И. Гревингк), Южному Уралу (Н. Г. Меглицкий, А. И. Антонов, Н. П. Барбот де Марии), Казанской и Симбирской губерниям (П. И. Вагнер), Петербургской губернии (С. С. Куторга). В 1870 г. Г. А. Траутшольд публикует геологическую карту Московской губернии, в 1874 г. К. М. Феофилактов — Киевской, а в 1879 г. Г. В. Абих — геологическую карту Кавказа»[2].

Велико значение для развития геологической картографии работ Н. П. Барбот де Марии, развивавшего вопросы построения геологических разрезов и геометрии при определении на картах геологических границ, снятия с геологических карт наносов, а также отражения тектонических структур. Хорошим базисом для развертывания геологосъемочных работ явились проведенные в России во второй половине XIX в. исследования в области стратиграфии, литологии, петрографии, исторической геологии. Среди них следует упомянуть региональные исследования Н. А. Головкинского в Казанской и Вятской губерниях, приведшие к установлению различия между трансгрессивным и регрессивным залеганием пород и миграции фаций при движении береговых линий с установлением закона фаций. Работы А. П. Карпинского в области палеонтологии и стратиграфии, разработка им учения о колебаниях земной коры и закономерностях этих колебаний на примере Русской платформы также оказали существенное влияние на развитие методики геологосъемочных работ и составление палеогеографических карт.

Незадолго до создания Геологического комитета на первых сессиях Международного геологического конгресса были поставлены весьма актуальные для практической и теоретической геологии вопросы унификации геологической и палеонтологической терминологии и условных обозначений к картам. Конгресс принял предложение русской подкомиссии об утверждении в качестве основных стратиграфических подразделений группы, системы, отдела и яруса и предложение А. П. Карпинского о раскраске геологических карт. С 1881 г. русские геологи включились в выполнение принятой конгрессом крупной научной программы по подготовке Международной геологической карты Европы масштаба 1 : 1 500 000. Эта работа также стимулировала развитие картографических исследований в России.

Согласно проекту Геологического комитета, вся территория Европейской России была подразделена по географическим и геологическим особенностям на девять областей и на три категории по геологической их изученности. Всего предполагалось подготовить 170 листов карты, каждый из которых охватывал площадь около 55 тыс. км2. Первое описание листа 10-верстной геологической карты было дано старшим геологом комитета С. Н. Никитиным в 1884 г. для 56-го листа. Урал занял 16 листов — 89, 107—109, 125—130, 136— 141.

1 мая 1882 г. на заседании Присутствия Геологического комитета В. И. Мёллер доложил о состоянии работ по геологической съемке западного склона Южного Урала и предложил проект их продолжения. По этому проекту оставшаяся неисследованной площадь около 100 тыс. квадратных верст разделялась на четыре района, картирование которых поручалось определенному геологу: северный участок был закреплен за кандидатом Казанского университета П. И. Кротовым, второй с севера — за младшим геологом комитета А. А. Краснопольским, третий — за профессором Казанского университета А. А. Штукенбергом. Ф. Н. Чернышев получил южный участок, граничивший с районом его работ 1881 г. Предполагалось заснять всю эту площадь к 1886 г., и Ф. Н. Чернышев успешно справился с этой задачей.

При подготовке Общей геологической карты Европейской России в числе первых работ была предложена территория 139-го листа, материал для которого мог быть собран в относительно короткий срок. В Горнозаводской части Южного Урала ученые начали работать еще во второй половине XVIII в. В 1770 г. по площади 139-го листа прошли маршруты экспедиции академиков П. С. Палласа и И. И. Лепехина, которые в своем описании ограничились отдельными указаниями на выходы некоторых пород и полезных ископаемых. С 1783 по 1791 г. Южный Урал трижды посетил И. Г. Герман, в трудах которого имелись указания на геологическое строение площади от Симского завода до Уральского хребта, сложенной известняками, мергелями, песчаниками, сланцами, гнейсами и гранитами, И. Г. Герман зафиксировал целый ряд особенностей геологического строения этого района. Им же была составлена первая геологическая карта местности с указанием выходов различных пород и месторождений полезных ископаемых. В 1826 и 1834 гг. П. П. Аносов опубликовал в «Горном журнале» две статьи, в которых затрагивались некоторые вопросы геологического строения района Златоустовских заводов. В 1828— 1829 гг. появилась работа по Южному Уралу молодых геологов Э. К. Гофмана и Г. П. Гельмерсена с приложением 50-верстной карты и описанием орографии местности. В 1841 г. вышла из печати крупная работа Г. Е. Щуровского «Уральский хребет в физико-географическом, геогностическом и минералогическом отношениях» с приложением нескольких геологических карт.

Наиболее значительной работой раннего этапа изучения Урала следует считать книгу Г. Розе «Минералого-геогностическое путешествие на Урал, Алтай и Каспийское море» (1842 г.), в которой был дан свод геологических наблюдений, собранных экспедицией А. Гумбольдта, Г. Розе и X. Г. Эренберга. В работе Г. Розе можно найти много интересных сведений о петрологии и минералогии Урала.

Подлинным реформатором в деле изучения геологии Урала, особенно его осадочных толщ, явился Р. Мурчисон, глава экспедиции, приглашенной русским правительством для геологического изучения России; впоследствии он был избран академиком Петербургской Академии наук. Стратиграфическое расчленение осадочных толщ Русской платформы и Урала, проведенное Р. Мурчисоном, составило научную основу для последующих стратиграфических исследований. К труду Р. Мурчисона «Геология России» (1845 г., русский перевод 1849 г.) было приложено описание палеонтологического материала экспедиции, сделанное такими крупными специалистами, как Э. Вернейль и А. Д’Орбиньи.

Стратиграфо-фаунистическими исследованиями на Южном Урале занимался спутник Э. К. Гофмана М. Грюнвальдт, который ошибочно, по мнению Ф. Н. Чернышева, отнес к силуру ряд горизонтов, в частности известняки Юрюзанского и Белорецкого заводов, а артинские песчаники поместил среди каменноугольных отложений. Достаточно полное геологическое описание Южного Урала было сделано в 1859 г. Н. П. Барботом де Марии, который, как и М. Грюнвальдт, отнес мощные толщи осадков к силурийской системе.

Экспедиция X. И. Пандера и В. И. Мёллера (1861 г.) установила ошибку Р. Мурчисона и М. Грюнвальдта в определении возраста артинских песчаников, а с 1862 г. В. И. Мёллер начал описание каменноугольной фауны Урала. Его труд остался незаконченным, и Ф. Н. Чернышев продолжил эту работу в своей капитальной монографии по верхнекаменноугольным брахиоподам. В. И. Мёллером в 1869 г. была составлена геологическая карта западного склона Урала в 20-верстном масштабе.

Таким образом, систематической геологической съемке территории 139-го листа предшествовали многие геологические исследования, но они касались мест, прилегающих к заводам, и северной, более доступной части района; «вся же глухая Башкирия представляла девственную почву для исследований, так как многие пункты в первый раз увидели человека, преследующего в своих путешествиях научные цели» [3].

139-й лист был составлен благодаря исследованиям четырех геологов: А. П. Карпинский собрал материал по восточной части листа; Ф. Н. Чернышев —по западному склону Урала; И. В. Мушкетовым была составлена карта Златоустовского округа, т. е. территории между площадями А. П. Карпинского и Ф. Н. Чернышева; А. А. Краснопольский заснял юго-западный угол листа. Больше всех на площади листа пришлось работать Ф. Н. Чернышеву, он же составил затем его геологическое описание.

По сложности геологического строения район этого листа был особенно труден. Поэтому работа потребовала больших усилий как в полевых условиях, так и при обработке материала и составлении карты, основная доля которых легла на Ф. Н. Чернышева, составившего самый объемный третий том «Трудов Геологического комитета» (1885—1889 гг.), в котором сведены данные по территории 139-го листа. В него входят работы Ф. Н. Чернышева «Фауна нижнего девона западного склона Урала», А. П. Карпинского, Ф. Н. Чернышева и А. А. Тилло «Орографический очерк и абсолютные высоты 139-го листа», Ф. Н. Чернышева «Фауна среднего и верхнего девона западного склона Урала» и Ф. Н. Чернышева «Описание центральной части Урала и западного его склона в пределах 139-го листа».

В предисловии к геологическому описанию 139-го листа Ф. Н. Чернышев писал: «Опубликование этой работы значительно замедлилось как вследствие обилия фактического материала, собранного в течение трех лет, так и потому, что систематическое описание возможно было начать только тогда, когда были покончены работы, послужившие основанием для установления тех хронологических подразделений, которые допущены на нашей карте. Одним из самых важных вопросов было выяснить возраст той громадной толщи, которая считалась прежде немой в палеонтологическом отношении и относилась большинством моих предшественников к силуру. Тщательно собранный обширный материал, а также систематические стратиграфические наблюдения дали возможность доказать, что все эти отложения относятся к девону, и что среди них можно отличить на Урале полную серию девонских отложений Запада Европы и Америки. Все фаунистические данные, на которых основаны мои соображения, заключаются в двух монографиях, помещенных в Трудах Геол. Комит. (Т. Ill, № 1 и 3). К сожалению, я не могу при описании каменноугольного материала опираться на такие же палеонтологические работы, так как верхне- и нижнекаменноугольная фауна Урала требует серьезной монографической переработки»[4]. Впоследствии Ф. Н. Чернышев восполнил этот пробел[5].

Описывая трудности работы, Ф. Н. Чернышев отмечал: «...лишь четвертую или пятую часть маршрутов удалось совершить на телеге; все остальное пространство пройдено пешком, на лодке или утлом плотике. Вообще не лишне заметить, что почти все затруднения в исследованиях Южного Урала, о которых упоминали Гофман и Гельмерсен полстолетия с лишком тому назад, целиком сохранились до сих пор... Если читатель вспомнит, что район каждогодных исследований обнимает от 10 до 12 тысяч квадратных верст, что иногда случалось проходить до сотни верст в почти девственных, безлюдных местностях, по целым неделям не иметь возможности облегчиться от собранных коллекций, что сопровождалось множеством других мелких, может быть, затруднений, но которые, при безостановочном ежедневном движении вперед, составляют заметное лишение,— то, надеюсь, оценит во всяком случае по достоинству собранный материал» [6].

Академик Д. В. Наливкин так описывает работу Ф. Н. Чернышева на Урале в эти годы: «Геологический комитет выдавал весьма скромные средства на производство работ. Приходилось быть очень экономным и расчетливым. На Урале Феодосий Николаевич покупал лошадь, благо травы было достаточно, из местных жителей нанимал рабочего, брал скудный запас провизии и отправлялся на недели в горы и леса. Палаткой Чернышев не пользовался, так как она доставляла много хлопот при перевозке. Он предпочитал проводить ночи под открытым небом, завернувшись в кошму, с седлом под головой. Работал он всегда много и не знал усталости. Во время экспедиций его помощники часто отставали от своего руководителя, постоянно подбадривавшего их в пути» [7].

В 1883 г. Ф. Н. Чернышев работал на площади, ограниченной на севере параллелью Верхнеартинского завода, на юге — р. Большой Ик, на востоке — реками Ургала (приток Арши, впадающей в Ай) и Ураим (приток Уфы), на западе —р. Уфой от Усть-Маша до Усть-Байков. Тем самым геологической съемкой была покрыта территория, на севере смыкающаяся с районом работ А. А. Штукенберга, на востоке — А. П. Карпинского, и на будущий год оставалось заснять площадь к западу от р. Уфы.

Ф. Н. Чернышев начал работы с востока, с Нязе- Петровской дачи, поскольку стремился проверить справедливость своих заключений, полученных предыдущими работами, об ошибочном датировании возраста полосы известняков, бедных ископаемыми и залегающих под нижнекаменноугольными отложениями. Им было установлено, что светло- и темно-серые известняки, считавшиеся до сих пор верхнесилурийскими, должны быть отнесены к девонскому возрасту, а именно к верхним горизонтам нижнего девона. В обнажениях на берегу Уфы в этих известняках им была обнаружена богатая фауна; из 33 форм 11 оказались исключительно девонскими, причем пять из них встречаются преимущественно в среднедевонских отложениях, шесть форм общих для верхнего силура и девона, но из них три переходят в верхний девон, а одна — в каменноугольные отложения; три формы из слоев Барранда и три формы новые. Ф. Н. Чернышев заключает: «Уже этих пояснений совершенно достаточно, чтобы оправдать мой высказанный в предварительном отчете прошлого года (1882) взгляд на возраст известняков Серьгинской дачи, составляющих северное продолжение известняков Нязе-Петровской дачи; в своем отчете я, на основании некоторых соображений, высказал, что возраст указанных известняков едва ли можно считать не девонским, а верхнесилурийским, как это сделал покойный Н. П. Барбот де Марии»[8].

Толщи глинистых сланцев, конгломератов, песчаников и кварцитов, залегающих под описанными известняками, на основании целого ряда стратиграфических и палеонтологических данных были отнесены Ф. Н. Чернышевым к нижнедевонским отложениям. К этому же возрасту была отнесена толща метаморфических сланцев (тальково-глинистых, хлоритовых, слюдяно-хлоритовых и т. д.), которая стратиграфически тесно связана с нижнедевонскими глинистыми сланцами, песчаниками и кварцитами.

Девонские отложения окаймляются полосой нижнекаменноугольных известняков, которая, то суживаясь, то расширяясь, протягивается от Шамагинского завода к верховьям Ургалы. Западнее расположено широкое поле залегающих почти горизонтально артинских отложений. Последние встречаются в виде отдельных островков и на восток от полосы каменноугольных известняков, залегая согласно на последних.

На западе исследованного района песчаники и сланцы, аналогичные артинским, лежат в основании мощной известково-доломитовой толщи, которую Ф. Н. Чернышев на основе фаунистической характеристики датировал как пермо-карбоновую и разделил на четыре горизонта. Установить более точное положение в ней артинских песчаников, содержащих фауну головоногих, ему в 1883 г. не удалось из-за скудости фаунистических находок.

Над пермо-карбоновой толщей доломитов, по его данным, расположены серые рыхлые карбонатные породы, которые условно из-за отсутствия в них палеонтологического материала можно отнести к пермским отложениям.

В области верхнекаменноугольных отложений на Уфимском плоскогорье было прослежено до пяти палеонтологически и петрографически охарактеризованных горизонтов. При этом на верхнем из них непосредственно и согласно залегают артинские отложения.

В третьем из выделенных верхнекаменноугольных отложений Уфимского плоскогорья Ф. Н. Чернышев отметил практическое значение горючего сланца, а в нижнем горизонте пермо-карбоновых отложений, распространяющемся на сотни километров,— белого гипса.

Следовательно, именно в предварительных отчетах о геологических исследованиях на западном склоне Южного Урала в 1882—1884 гг. было впервые зафиксировано крупнейшее открытие Ф. Н. Чернышева как стратиграфа — девонский возраст группы осадков, занимающих обширную площадь вдоль западного склона Урала и принимавшихся ранее за силурийские. Весьма существенно, что девонский возраст этих толщ был палеонтологически доказан не только для известняков, но и для песчаников. Важным было также доказательство непосредственного налегания известково-доломитовой толщи с преобладающей в верхних горизонтах пермской фауной на артинские отложения песчаников.

В 1884 г. Ф. Н. Чернышев, кроме работ, порученных ему Геологическим комитетом в 1882 г., был обязан закартировать центральную часть Урала в междуречье Урала и Белой, чтобы увязать результаты своих работ предыдущих лет с таковыми на площади, закартированной А. П. Карпинским по восточному склону Урала. Задача усложнилась тем, что лето оказалось дождливым. Это замедлило его работы и усугубило трудности, вызванные непредвиденной сложностью геологического строения района междуречья Белой и Урала.

Ф. Н. Чернышев прежде всего внес серьезные коррективы в представления Г. П. Гельмерсена, Э. К. Гофмана, Р. Мурчисона об орографии междуречья. Краткая и четкая оценка геологических исследований Ф. Н. Чернышева в этот полевой сезон была дана в отчете Геологического комитета за 1885 г.: «Главные результаты этих работ состоят: 1) в подробном изображении весьма сложного геологического строения упомянутого центрального пространства Урала на геологической карте 2-верстного масштаба; 2) в определении нижнедевонского возраста известняков верховьев р. Белой и кварцитов, образующих высочайшие хребты Южного Урала Иремель, Бакты, Аваляк и др. и причислявшихся прежде, совместно с упомянутыми известняками, к силурийской системе; 3) в определении географического положения центрального Уральского хребта, образованного до самых южных пределов области 139-го листа 10-верстной карты метаморфическими сланцами, причем кряжи Аваляк и Караташ не могут быть рассматриваемыми за продолжение Уралтау, как это думали ранее» [9].

Ф. Н. Чернышевым было установлено, что центральный хребет Уралтау тянется в виде непрерывной полосы метаморфических сланцев от южной границы 139-го листа до Златоустовского округа. Изучение местности к востоку от полосы метаморфических сланцев потребовало от Ф. Н. Чернышева много времени и труда. Здесь выходы коренных пород сосредоточены не по берегам рек, а на значительном удалении от них на отдельных возвышенностях, каждую из которых приходилось осматривать, так как наблюдалась частая смена выходов различных пород, и это было трудно отразить даже на 2-верстной карте. Ф. Н. Чернышевым были выделены четыре группы пород: зеленые сланцы и обломочные зеленокаменные породы, змеевики, сиениты, порфиры. Из осадочных здесь были встречены породы девонского и каменноугольного возраста. Часть зеленых сланцев Ф. Н. Чернышев определил как измененные метаморфизмом верхнедевонские сланцы, песчаники, конгломераты, а материнской породой змеевиков посчитал энстатитовую породу.

Кварциты Бакты, Иремеля, Аваляка и Ягодных гор были отнесены Ф. Н. Чернышевым к девону на основании их залегания между известняками с фауной верхнего горизонта нижнего девона и известняками верховьев р. Белой, фауна которых коррелируется с классической девонской фауной Северной Америки и Гарца. Другим основанием для определения возраста известняков верховьев р. Белой, по Ф. Н. Чернышеву, является то, что они отличаются от типичных верхнесилурийских известняков, описанных Ф. Б. Шмидтом в Прибалтике. Большая же часть известняков на площади, изучавшейся Ф. Н. Чернышевым в 1884 г., была отнесена им к нижнекаменноугольному возрасту.

Данный район представлял для Ф. Н. Чернышева и ту трудность, что он был насыщен интрузивными телами и метаморфизованными толщами, с которыми он до тех пор не сталкивался. Это сильно затрудняло определение возрастных отношений между осадочными породами района: «Породы девонского и каменноугольного возраста представляются отдельными островами, причем слои их сильно переломаны и прорезаны изверженными породами. Несмотря на то что осадочные породы сильно метаморфизованы, мне удалось в нескольких пунктах добыть палеонтологический материал» [10].

Ф. Н. Чернышевым были описаны также послетретичные отложения картируемого района, а также полезные ископаемые. Среди последних он отмечает месторождения хромистого железняка в змеевиках, бедных медных руд, железных руд, талька и магнезита.

Поскольку на западный склон Урала в 1884 г. Ф. Н. Чернышев смог перейти лишь в августе, он по- настоящему не начал проводить работы в области, прилегающей к Каратау, а предпочел завершить геологическое картирование территории, которое было поручено ему еще в 1882 г.

Летом 1885 г. Ф. Н. Чернышев сосредоточил свои работы между р. Уфой и северо-западной границей участка, а также в области, прилегающей к хребту Каратау. Прежде всего он решил повторить маршрут профессора В. И. Мёллера и проплыл на лодке по Уфе от с. Спасского до устья Усы, изучив на этом пути все обнажения, что позволило проследить взаимоотношения верхнекаменноугольных известняков и пермо-карбоновых оолитов, доломитов и известняков. Было установлено, что среди пермо-карбоновых и пермских слоев лежит обширное поле верхнекаменноугольных известняков, представляющих собой антиклинальную складку с крутым восточным и пологим западным крыльями. На западе верхнекаменноугольные известняки уходят под отложения пермо-карбона. На юге и востоке между этими группами отложений вклиниваются артинские слои песчаников, отсутствие которых на западе Ф. Н. Чернышев объяснил перерывом в отложении. Верхний ярус пермо-карбона петрографически и палеонтологически тесно связан с нижнепермскими доломитами и известняками, а последние, в свою очередь, постепенно переходят в пестроцветные породы, часть которых, по палеонтологическим данным, должна быть отнесена к перми. В целом же со стратиграфией пермских отложений в этом районе Ф. Н. Чернышеву не удалось разобраться до конца из-за недостатка палеонтологических данных по некоторым горизонтам. Выходы на поверхность верхнекаменноугольных известняков он объяснял значительным размывом, на что указывало наличие валунов массивных метаморфических и девонских пород, вымытых из петроцветных конгломератов.

Ф. Н. Чернышев сформировал новое представление о природе Уфимского ллоскогорья, названного так В. И. Мёллером. Он трактует эту область как антиклинальную складку, на восточном крыле которой верхнекаменноугольные известняки последовательно сменяются артинскими песчаниками. Процессы размыва усложнили геологические границы между этими образованиями, поэтому их нельзя проводить, руководствуясь только орографическими признаками, как это было сделано В. И. Мёллером. На протяжении ряда лет Ф. Н. Чернышев измерял абсолютные высоты в различных точках картируемой площади и установил, что на так называемом Уфимском плоскогорье и за его пределами они колеблются примерно в одном и том же диапазоне, что исключает подобную его геоморфологическую квалификацию. Он писал: «В первый год моих странствований в местности, прилегающей к большому тракту (Тастуба, Байки), я, подобно В. И. Мёллеру, смотрел на верхнекаменноугольное поле как обособленное орографически от окружающей местности; такое впечатление вполне понятно на основании указанных особенностей строения области, лежащей у Тастубы. Но более подробное изучение не дает подтверждения такому взгляду,, и после всего вышесказанного едва ли можно говорить об Уфимской плоской возвышенности как строго орографически выраженной среди окружающей местности» [11].

Работы Ф. Н. Чернышева в районе хребта Каратау, кроме задач геологического картирования, преследовали и практические цели: Горный департамент поручил ему выяснить вопрос о нахождении здесь горючих ископаемых. Ф. Н. Чернышев установил, что горизонт горючих сланцев, ранее установленных у р. Юрюзани, в данном районе отсутствует. Видимо, он выклинился и заместился нижними частями горизонта с продуктусами. Хребет Каратау представляет собой огромный сброс, на юго-восточном склоне которого последовательно располагаются средне- и верхнедевонские отложения. В последних между известняками и песчаниками был обнаружен каменный уголь, перспективность залежей которого, по мнению Ф. Н. Чернышева, можно установить лишь дополнительными исследованиями.

В 1886 г. Ф, Н. Чернышев получил новое задание Геологического комитета — провести исследования в пределах 128-го листа 10-верстной карты. За два полевых сезона им и его помощником А. К. Кудрявцевым была закартирована обширная площадь юго-западной части планшета, в частности в 1887 г. за три месяца была изучена площадь, составляющая более 7з 128-го листа. Изучавшаяся территория с севера ограничена р. Велой, с востока — Диомой и представляет большой интерес из-за возможности выяснить взаимоотношение разреза р. Белой и лежащих севернее красноцветных пород с богато палеонтологически охарактеризованными пермскими отложениями Белебеевского, Мензелинского и Уфимского уездов. По мнению Ф. Н. Чернышева, эта местность как нельзя более благоприятствовала решению этого вопроса: южная ее граница находится в области развития типичных пермских отложений, и вся юго-западная часть прорезается перпендикулярно течению р. Белой целым рядом крупных рек.

Ф. Н. Чернышеву удалось найти хорошие разрезы, где Можно было проследить стратиграфические соотношения между основными выделенными им горизонтами. В отчете Геологического комитета за 1887 г. итоги этой работы охарактеризованы так: «Автор указывает, что в районе его исследований легко отличить следующие последовательные сверху вниз толщи:' ярус пестрых мергелей; бурая группа; серая группа с богатой фауной, дающей возможность установить в этой группе несколько постоянных фаунистических горизонтов; нижняя красиоцветная толща. В области новейших осадков автору удалось в этом году с достаточной точностью очертить границы морского залива, находившегося в эпоху наибольшей трансгрессии Каспия в области рек Белой и Камы. Древние речные образования отложились уже после большего или меньшего размыва каспийских осадков, к которым древние террасы прислонены» [12].

Стратиграфически разрез, рассмотренный Ф. Н. Чернышевым в качестве типового для площади 128-го листа, вполне согласовывался с классическим разрезом близ г. Елабуги, детально описанным ранее Н. А. Головкинским, а также с разрезом С. Н. Никитина, работавшего южнее, в области 129-го листа. Следовательно, появилась возможность параллелизации пермских отложений как с самарским, так и с прикамским цехштейном.

На полевой сезон 1888 г. Геологический комитет поставил перед Ф. Н. Чернышевым две задачи: 1) исследовать геологическое строение района Кушвинской и Баранчинской дач Гороблагодатского казенного округа и части Тагильской дачи; 2) осмотреть все разрезы коренных обнажений, появившиеся в результате строительства Уфа-Златоустовской железной дороги. Кроме того, .Ф. Н. Чернышев по собственной инициативе предпринял изучение геологии горы Благодать, опираясь на новые разведочные работы на месторождении.

При решении первой задачи Ф. Н. Чернышев составил геологическую карту в 5-верстном масштабе района работ и дал описание геологического строения этого участка: «Главнейшими породами служат многочисленные видоизменения сиенитов и гранитов, разнообразные представители группы габбро, диаллагоновые перидотиты, змеевики, порфиры и порфириты, а также соответствующие им брекчии, кристаллические сланцы и известняки и мраморы нижнедевонского возраста» [13].

Предпринятое в этом году Ф. Н. Чернышевым изучение Гороблагодатского железорудного месторождения, разрабатывавшегося уже более ста лет, но совершенно недостаточно исследованного геологически, было весьма актуально. Геологическая разведка месторождения, проведенная под руководством горного инженера И. Ф. Горват-Божичко, дала много материалов по тектонике рудного поля и для составления оригинальной геологической карты, которая и была приложена Ф. Н. Чернышевым к предварительному отчету. Выводы сделаны на основе изучения горы Благодать и сводятся к следующему. Рудные месторождения горы приурочены к различным ортоклазовым порфирам с отчетливо выраженной пластовой отдельностью, приподнятым в виде антиклинальной складки. Складкообразование осложнено сбросами по меридиональным трещинам. Было установлено, что образование'магнитного железняка связано с системой трещин, расчленивших месторождение, более древних, чем широтные сдвиги и сбросы. «Вследствие этого мы видим руды, заключенные в виде обломков в брекчиях, заполняющих трещины, а также наблюдаем шлифованные сбросом зеркальные поверхности магнитного железняка» [14]. Детальный анализ структуры месторождения позволил Ф. Н. Чернышеву сделать ряд прогнозов, которые частично были подтверждены при дальнейших разведочных работах.

В 1888 г. была предпринята Ф. Н. Чернышевым поездка вдоль Уфа-Златоустовской железной дороги с целью осмотра новых обнажений для проверки уже изданного 139-го листа Общей геологической карты России. Осмотр обнажений показал, что карта достаточно достоверна и кондиционна. Несмотря на это, Ф. Н. Чернышев с подлинной научной добросовестностью отмечает редкие факты несовпадения карты с новыми геологическими наблюдениями..

Подводя итоги многолетних исследований Ф. Н. Чернышева на Южном Урале, кроме его большого вклада в геологическое картирование региона, нужно отметить следующие наиболее важные научные его достижения. Прежде всего большое значение имели его монографические описания девонской фауны, впервые предпринятые в отечественной литературе. Как отмечал А. Н. Карпинский, «работы Чернышева по девону нашли справедливую оценку за границей, и результаты их вошли в лучшие иностранные учебники и специальные сочинения. Палеонтологические монографии Чернышева о девонской фауне являются вечным вкладом в мировую научную литературу, и ни один геолог, работающий в областях девонских отложений, не может обойти эти монографии, принадлежащие к одним из основных первоисточников» [15]. Большой вклад был сделан Ф. Н. Чернышевым в разработку стратиграфии верхнепалеозойских отложений Урала и других районов, которые исследовались в палеонтологическом отношении им и в последующие годы.

В области тектоники, как отмечал впоследствии академик А. П. Павлов, «он показал, что в строении Уральского кряжа обнаруживается влияние боковых давлений по двум разным направлениям, давлений, создавших две системы дислокаций — широтную и северо-восточную, из которых последняя является господствующей и проявлялась во всю палеозойскую эру и даже захватила мезозойскую» [16]. Ф. Н. Чернышев привел в соответствие с этой точкой зрения многие геоморфологические и географические особенности изучавшейся им территории.

Определенные достижения были получены и в области петрографии и геологии полезных ископаемых. Кроме того, им были освещены вопросы генезиса и времени образования кристаллических сланцев на Урале.

Главное же значение восьмилетней работы Ф. Н. Чернышева на Южном Урале состояло в том, что он сформировался как специалист в области стратиграфии палеозоя. Полученный опыт работы в сложном в геологическом отношении районе позволил ему позднее провести крупные исследования в Донецком бассейне, на Севере России, Шпицбергене, стать руководителем геологической службы нашей страны, создать фундаментальные труды по стратиграфии и палеонтологии, завоевать международное признание. Геологическое картирование на Урале стало хорошей школой всей последующей его деятельности.

Тиманская экспедиция (1889-1890 гг.)

Работа Ф. Н. Чернышева на Урале, где он сформировался как геолог-стратиграф, целеустремила его на исследование Русского Севера. Основываясь на аналогиях геологического строения Европейского Севера и Урала, он предсказывал вероятность минеральных богатств этих районов: «К соя^алению, среди русских менее всего сознается практическая важность нашего Севера; иностранцы же все более и более настойчиво проникают туда, подробно изучая экономическое и промышленное значение северных областей России... Север наш со своими богатствами, как сказочный богатырь, ждет странника с живой водой, чтобы воспрянуть во всей своей мощи и значении; грустно будет, если этот желанный полуденный странник придет из земель немецких, а не славянских» [17].

В 1887 г. архангельский губернатор Н. Д. Голицын опубликовал записку о тяжелом экономическом положении края и обратился к министру земледелия и государственных имуществ с просьбой оказать содействие геологическому изучению Печорского края, без которого нельзя приступить к разработке «скрытых в недрах даров природы», остающихся до той поры «совершенно мертвым капиталом для края и государства». Это ходатайство было передано на рассмотрение Геологическому комитету и побудило Ф. Н. Чернышева представить 12 декабря 1888 г. доклад, имевший решающее значение для ассигнования средств на экспедицию. Горное ведомство приняло решение о двухлетних исследованиях Печорского края и назначило Ф. Н. Чернышева начальником экспедиции [18].

Весенние месяцы 1889 г. Ф. Н. Чернышев посвятил снаряжению экспедиции и изучению имевшихся достаточно скудных материалов по району работ. Прежние исследования Тимана ограничивались южной и северной его окраинами. Огромное пространство бассейнов рек Пеши, Волонги, Цыльмы, Ухты, верховий Вычегды и Вишеры оставались, как писал позднее Ф. Н. Чернышев, «в полном смысле terra incognita» [19]. Лишь с 40-х годов прошлого века в Печорском крае побывал ряд ученых-географов и геологов: А. Шренк, Ф. И. Рупрехт, А. А. Кейзерлинг, И. Ф. Крузенштерн (занимавшийся топографическими съемками), В. Н. Латкин, этнограф В. Иславин, А. И. Антипов, А. А. Штукенберг, Н. Тарасов и некоторые другие. Однако надежных карт местности не было. В какой-то мере можно было использовать лишь карты И. Ф. Крузенштерна. Остальные картографические материалы, в том числе 10-верстная карта Генерального штаба, были построены на основе опросных данных и не соответствовали действительности. В результате экспедиция смогла воспользоваться только картой летнего тракта из Мезени в Усть- Цыльму и части Тиманского Камня, составленной И. Ф. Крузенштерном, и рукописно-опросной картой Мезенского края, составленной лесничим Д. 3. Трофименко.

Такое положение с картографическими материалами потребовало от Ф. Н. Чернышева и других участников экспедиции больших усилий, направленных на топографическую съемку района работ и определение астрономо-геодезических пунктов. Для решения последней задачи Ф. Н. Чернышев пригласил О. А. Баклунда, который стал его другом и спутником во многих северных экспедициях. Оскар Андреевич Баклунд (1846— 1916) уже в то время был академиком по астрономии. Впоследствии, после смерти Ф. А. Бредихина, с 1895 г. он становится директором Пулковской обсерватории и предпринимает на этом посту много прогрессивных шагов.

В состав Тиманской экспедиции, кроме О. А. Баклунда, вошли геолог Н. И. Лебедев, топограф Д. Е. Сергеев и студент А. А. Попов. Русское географическое общество прикомандировало к экспедиции этнографа Ф. М. Истомина, а в 1890 г. в работах принял участие член Петербургского общества естествоиспытателей ботаник Н. П. Жиляков. Снаряжение экспедиции было закончено к нацалу мая, и 23 мая ее участники прибыли в Усть-Сысольск (Сыктывкар). Предполагалось, что в 1889 г. работами будет охвачена южная половина Тиманского кряжа, а в 1890 г.—северная. Первый год оказался более трудным, поскольку пришлось передвигаться на лодках по небольшим рекам с множеством порогов, водопадов, завалов, перетаскивать лодки волоком, груз нести на плечах, прорубая тропы в девственных лесах и утопая в заболоченных торфяниках.

25 мая экспедиция отправилась к устью Вишеры. По р. Вишере удалось подняться до болота Кычан в ее истоках и перебратьсй через водораздел к юго-западному берегу Синдорского озера. Далее Ф. Н. Чернышев со спутниками двинулись к устью р. Ропчи и по ней до водораздела, а затем спустились на лодках по Нювшере до Нювшерского погоста, где разделились на две группы. Д. Е. Сергеев продолжил топографические работы до с. Вишера, а Ф. Н. Чернышев с Н. И. Лебедевым отправились вверх по притоку Нювшеры Дымве к Вишерскому погосту, где встретились все участники экспедиции.

Дальнейшие работы были спланированы так, чтобы охватить огромную территорию малодоступной и малонаселенной области, использовав редкие населенные пункты и лодки местных жителей для частичной доставки грузов экспедиции. Из Вишерского погоста Н. И. Лебедев был отправлен на Вычегду, поднялся вверх по течению и через Чер-Вычегодский волок вышел на р. Ижму к Усть-Ухте. Остальные участники работ поднялись по Нювшере и предприняли ряд маршрутов по центральному Тиману. Академик О. А. Баклунд и студент А. А. Попов провели в этой наиболее интересной в геоморфологическом отношении области Тимана серию астрономических и геодезических наблюдений и определили несколько триангуляционных пунктов для создания надежной основы топографических съемок. Затем они переместились для работы на Вишере и в Усть-Сысольске.

Ф. Н. Чернышев и Д. Е. Сергеев отправились пешком на север к истокам Тобыша, впадающего в Ухту, я, наняв маленькие лодки у местных рыбаков, спустились до устья Ухты. На обратном пути на Ухте Ф. Н. Чернышев встретился с Н. И. Лебедевым и занялся с ним изучением нефтяных месторождений в этом районе. Д. Е. Сергеев между тем произвел инструментальную съемку большой площади в бассейне рек Ижмы, Вычегды и Мылвы и тем самым облегчил маршруты Ф. Н. Чернышева по этим рекам. Последний смог сосредоточиться на геологических исследованиях. Кроме того, Ф. Н. Чернышев сделал ряд маршрутов на лодке вверх по Ижме, к истокам Вычегды, а также по рекам Воли, Помозу и Мылве и в первой половине сентября прибыл в Усть-Нем. Н. И. Лебедев заснял крупные притоки Ухты и все ее верхнее течение.

Всего участниками экспедиции летом 1889 г. было пройдено свыше 5 тыс. верст, причем большая часть маршрутов была совершена самим Ф. Н. Чернышевым. Много времени и сил отняли топографические работы, в которых пришлось участвовать всем членам экспедиции. Результатом этих работ явилась заново составленная 3-верстная хорошего качества топографическая карта Тимана и прилегающих районов.

Обобщая результаты экспедиции 1889 г., Ф. Н. Чернышев прежде всего останавливается на геоморфологических (орографических) и тектонических особенностях Южного Тимана. Само название «Тиманский кряж» было введено А. А. Кейзерлингом, материалы экспедиции которого Ф. Н. Чернышев постоянно использовал в своих интерпретациях геологической истории и геоморфологических особенностей Русского Севера. Выдвигая это понятие, А. А. Кейзерлинг основывался на установленном им отчетливо выраженном нарушенном напластовании, прослеживающемся от верховьев Вычегды до берегов Ледовитого океана. Ф. Н. Чернышев своими полевыми исследованиями подтвердил это предположение А. А. Кейзерлинга и констатировал в Южном Тимане интенсивность горообразовательных процессов. Вместе с тем он установил, что в геоморфологическом отношении Тиман проявляется как горное сооружение лишь в северной его части, южное же его продолжение, где проходили работы экспедиции в 1889 г., имеет характер плоской возвышенности и должно быть отнесено, по его характеристике, к «типичным плато размыва». Это однообразная, холмистая местность, и лишь в самой центральной части Тимана, где развиты серицито-глинистые сланцы, можно зафиксировать превышения не более 350 м.

Следовательно, в географическом и геоморфологическом отношении трудно определить Тиман как горную область. Однако при изучении геологии Тиманского кряжа раскрывается картина весьма сложных дислокационных процессов, проявившихся в образовании целой системы складок и сбросов, которые фиксируются также в стратиграфических соотношениях различных пород. Для выявления этих соотношений Ф. Н. Чернышевым был построен геологический профиль Тиманского кряжа в районе возвышенностей Оч- Парма, который наглядно показал, что Центральный Тиман представляет собой сброс, на запад от которого в непосредственном соседстве с серицитовыми сланцами прослеживаются доломитизированные верхнекаменноугольные известняки, а на востоке от сланцев расположены девонские и каменноугольные отложения, образующие ряд сложных складок.

На другом разрезе, построенном Ф. Н. Чернышевым для района р. Ухты, пермские осадки, представленные нижней красноцветной толщей, на западе перекрывают известняки верхнекаменноугольного возраста, залегающие непосредственно на, среднедевонских отложениях. Восточнее среднедевонский горизонт сменяется в русле Ухты доманиковым горизонтом, образующим пологую синклинальную складку, а выше устья р. Яреги из-под доманика выступает песчаномергельный горизонт, образующий вместе с доманиковым антиклинальную складку. Анализируя эти соотношения, Ф. Н. Чернышев делает вывод о грабенообразном опускании в центральной части Тиманского кряжа в районе Ухты. Им были намечены и другие тектонические структуры Тимана.

Основываясь на материалах собственных наблюдений и обобщенных данных экспедиции А. А. Кейзерлинга в Печорский край и К. И. Гревингка на Канинский полуостров, Ф. Н. Чернышев установил полное отсутствие пермских отложений на восточной стороне Тимана; следовательно, Тиман представлял собой естественную преграду для распространения пермского моря.

Древнейшими отложениями, установленными Ф. Н. Чернышевым на Южном Тимане в 1889 г., были серицитовые и серицитово-глинистые сланцы, претерпевшие в додевонское время сильные дислокационные нарушения. Из-за отсутствия в ниг органических остатков Ф. Н. Чернышев затруднился тогда определить их возраст. Самыми древними палеонтологически охарактеризованными отложениями были девонские осадки большой мощности, содержащие обильную и чрезвычайно разнообразную фауну: «Палеонтологический материал, тут собранный, по обработке получит особый теоретический интерес для всей России, так как в нем мы находим все типы девонских фаун северо-западной и юго-восточной России, и притом при строго определенном их батрологическом положении. Разрезы Ухты и ее притоков — рек Ижмы и Седь-Ю, Вычегды и Воли дают возможность следить шаг за шагом взаимные отношения отдельных геологических горизонтов и позволяют нам на точных основаниях указать на отклонах Тимана нижеуказанную последовательность в подразделении девона, начиная с древнейших горизонтов» [20].

Ф. Н. Чернышеву удалось на основе скрупулезного стратиграфического анализа целого ряда разрезов Тимана и блестящих определений богатых палеонтологических коллекций, собранных им в сезон 1889 г., расчленить верхнедевонские отложения на четыре бвиты. В доманиковом горизонте также был собран громадный палеонтологический' материал, «редкий по изяществу сохранения и разнообразию встреченных ископаемых», представленный различными формами гониатитов, а также остатками позвоночных и очень редко брахиопод.

На различные горизонты девонских отложений трансгрессивцо налегают каменноугольные осадки. Ф. Н. Чернышевым были прослежены прекрасные по своей полноте разрезы на реках Ухте, Ижме, Вычегде, Воли и Мылве, позволившие подробно изучить всю серию последовательных горизонтов, начиная с отложений, содержащих типичную среднерусскую фауну спириферид. Ф. Н. Чернышев расчленил верхнекаменноугольные отложения Тимана на пять горизонтов в соответствии с установленной им палеонтологической характеристикой. Уже в предварительном отчете он приводит подробную схему корреляции стратиграфических подразделений каменноугольных отложений Тимана и Урала, в которую включена и палеонтологическая характеристика горизонтов. Позднее, когда были обработаны . многочисленные палеонтологические коллекции Тиманской экспедиции, Ф. Н. Чернышев значительно расширил и уточнил стратиграфическую и палеонтологическую характеристики выделенных подразделений.

Ф. Н. Чернышев подтвердил гипотезу А. А. Кейзерлинга о том, что известняки Усть-Нема по своей палеонтологической характеристике имеют двойственный характер и являются переходными, аналогичными артинскому ярусу Приуралья. В предварительном отчете 1889 г. была намечена достаточно детальная схема стратиграфического расчленения каменноугольных отложений Тимана. При этом не удалось произвести подразделения красноцветной пермской толщи Тимана из-за крайней скудости органических остатков: только на Вишере удалось собрать в бурых песчаниках этой толщи многочисленные, но плохо сохранившиеся обугленные остатки каламитов.

По данным, собранным в 1889 г., удалось наметить в общих чертах и схему мезозойских отложений Тимаиа. Было установлено наличие в разрезах Ижмы нижне- и верхнекелловейских, оксфордских, нижневолжских, неокомских образований и некоторых других отложений, предположительно мезозойский возраст которых требовал подтверждения.

На всей территории, охваченной работами экспедиции, были зарегистрированы мощные постплиоценовые осадки — слоистые песчаные и глинистые отложения аллювиального генезиса, содержащие иногда множество валунов кристаллических и осадочных пород. Несмотря на тщательные поиски, Ф. Н. Чернышеву не удалось разыскать в этих образованиях каких бы то ни было органических остатков: «До личного подробного изучения постплиоценовых отложений Севера вплоть до побережья Ледовитого моря я считаю преждевременным высказываться по таким существенным вопросам, как отношение указанных слоистых песчаных и глинистых отложений к новейшим морским осадкам Ледовитого океана и отношение тех же отложений к валунным образованиям, тем более что два моих предшественника — Н. П. Барбот де Марии и и А. А. Штукенберг — по последнему вопросу пришли к совершенно противоположным заключениям: Барбот де Марии считал эрратический нанос покрывающим упомянутые морские отложения, а по А. А. Штукенбергу наступание северного моря совершилось в послеледниковую эпоху» [21].

Ранней весной 1890 г. участники Тиманской экспедиции отправились из Петербурга к Усть-Пинеге. Пройдя с большими трудностями на лодках по Пинеге, Кулою и Мезенской губе, значительное пространство которой было еще покрыто льдом, экспедиция добралась до Мезени, где были сделаны последние приготовления перед полевым сезоном. 15 мая сразу после вскрытия низовьев Пезы экспедиция двинулась вверх по этой реке, но вскоре встретила сильный ледоход, очень затруднивший путь, и только через 11 дней достигла водораздела между реками Рочугой и Цыльмой. Из-за отсутствия оленей пришлось весь груз переносить вручную, поэтому только 4 июня удалось отправиться вниз по Чирке и Цыльме к устью р. Космы. Достаточно быстро достигли на лодках Косминского озера, где были найдены олени, с помощью которых был преодолен перевал в систему р. Пёши; попутно был изучен маршрутами Космйнский кряж, протягивающийся в меридиональном направлении.

19 июня экспедиция прибыла на Пёшу. Ф. Н. Чернышеву и здесь удалось нанять оленей, которые обеспечивали передвижение экспедиции до самой осени. Отсюда работы продолжали двумя партиями: Д. Е. Сергеев и Н. И. Лебедев засняли берег моря от устья Пёши до устья Индиги, а Ф. Н. Чернышев пересек Тиманский кряж по рекам Волоковой и Суле. Затем Д. Е. Сергеев и Н. И. Лебедев переместились для работы на Цыльму, Ф. Н. Чернышев и О. А. Баклунд продолжали работы в тундре до 5 августа. Вторую половину августа и сентябрь экспедиция работала на Цыльме, Нерице, Ижме, Кедве и Пижмах. Во второй половине сентября начались сильные морозы и метели, и к Мезени экспедиция вышла на лодках, пробиваясь сквозь тяжелый лед.

Работами 1890 г. была охвачена огромная площадь, превышающая 60 000 квадратных верст. Как и в предыдущем сезоне, была составлена карта 3-верстного масштаба, опиравшаяся на сеть триангуляционных пунктов, определенных академиком О. А. Баклундом.

Поскольку северная часть Тимана, где проходили работы Ф. Н. Чернышева в 1890 г., прежде совсем не исследовалась, много внимания уделялось в этом сезоне географическим и геоморфологическим наблюдениям. Было установлено, что между реками Пижмами и берегом Ледовитого океана Тиманский кряж представляет собой четыре резко выраженные параллельные цепи возвышенностей, из которых восточная, сложенная каменноугольными известняками, оканчивается на севере круто обрывающимся к морю утесом Святой Нос. К югу эта гряда, пересеченная реками Индигой, Сулой, Цыльмой, слагает ущелье на р. Мыле и уходит к Пижме Печорской. Резко очерченная долина отделяет эту гряду от параллельно протягивающегося кряжа, сложенного массивными покровами среди девонских песчаников. Эту гряду называют Чайцынским Камнем, у моря он наиболее выражен по сравнению с параллельными ему грядами. Следующая к западу цепь — Тиманский Камень, в северной части представленная девонскими сланцево-песчаниковыми породамщ очень полого спускается к морю. К югу же в истоках Волонги гряда Тиманского Камня пересечена р. Сулой, а еще южнее, в притоках Космы, теряется в постплиоценовой низине. Самую западную сплошную цепь возвышенностей — Косминский Камень — можно четко различить лишь от р. Цылъмы до района Косминского озера. К северу он переходит в ряд увалов, сохраняя характерные черты своего геологического строения. К югу от Косминского озера эта гряда снивелирована процессами размыва и практически неразличима в платообразной местности. Все эти гряды к югу от речной системы Пижмы утрачивают свою геоморфологическую обособленность, и вся местность представляет собой плоскую возвышенность.

Ф. Н. Чернышев отметил сложное геологическое строение долины, отделяющей Тиманский Камень от Чайцынского. Здесь из-под древнейших сланцевых пород Тимана выступают массивные кристаллические породы — оливиновые диабазы и меланофиры, в виде обширных покровов развитые среди верхнедевонских песчаников и нередко разбитые призматической отдельностью, сходной с отдельностью базальтов и долеритов. Для выяснения залегания этих покровов были изучены разрезы на реках Суле и Пижме Печорской, где существование этих пород ранее не предполагалось.

Как и на Южном Тимане, древнейшими породами в районе работ 1890 г. оказались глинистые и серицитовые сланцы, на которых о несогласием залегают верхнесилурийские породы северной оконечности Тимана. Здесь на севере можно наблюдать характер соотношений силурийских и верхнедевонских отложений: последние залегают на силурийских трансгрессивно и представлены почти исключительно песчаниками, мергелями и глинистыми сланцами, содержащими обильную фауну и хорошо сохранившиеся растительные остатки. К верхнему девону Ф. Н. Чернышев отнес также и кварцевые рыхлые песчаники, слагающие Чайцынский и Тиманский Камни, принимавшиеся ранее за каменноугольные отложения. Верхнедевонские отложения слагают все четыре тиманские гряды и представляют собой дислоцированную свиту одних и тех же пород. В районе Цыльмы, Мылы и Пижи в верхних горизонтах верхнедевонской толщи появляются прослои известняков с хорошо сохранившейся фауной рыб и снириферид.

Изучение каменноугольных известняков в северной части Тимана подтвердило схему их расчленения, предложенную Ф. Н. Чернышевым в 1889 г., и позволило значительно пополнить палеонтологические коллекции и тем самым более основательно провести параллелйзацию этих отложений с соответствующими подразделениями Урала. Наиболее полные разрезы каменноугольных известняков были встречены на пересечениях восточной Тиманской гряды реками Сулой, Белой и Индигой.

На восточном склоне Тимана в районе рек Цыльмы, Мылы, Пижмы Печорской и Нерицы Ф. Н. Чернышев обнаружил пермские отложения, представленные мергелями, глинами, песчаниками и известняками. По его мнению, эти отложения могут быть соотнесены с породами нижней красноцветной пермской толщи южных районов Тимана, а такжн Приуралья. На восточном склоне Тимана на эти красноцветные пермские отложения непосредственно налегают мезозойские осадки, на западе же, в районе Пёши, на них лежит тол- . ща серых песчаников с обильной фауной.

Мезозой на Северном Тимане в основном представлен теми же горизонтами, которые были установлены Ф. Н. Чернышевым в южной части кряжа. В келловейских и оксфордских отложениях был собран большой палеонтологический материал. Особый интерес вызвало открытие им на обоих склонах Тимана киммерийских отложений, содержащих фауну, близкую к некоторым формам, описанным А. П. Павловым в киммерийских слоях Симбирской губернии. В нижневолжских слоях также удалось найти несколько экземпляров фауны хорошей сохранности, подтверждающей возраст этого горизонта. В глинах и рыхлых песчаниках были найдены также аммониты, напоминающие формы германского неокома.

Работами Тиманской экспедиции 1890 г. среди послетретичных отложений были обнаружены мощные морсцие постплиоценовые глины и пески с валунами кристаллических и осадочных пород, нередко покрытых отчетливой штриховкой. В этих отложениях, распространяющихся от берегов Ледовитого океана до водораздела Цыльмы и Рочуги и верховьев Мылы, была собрана богатая фауна, имеющая большое сходство с современной фауной Мурманского побережья и фауной морского постплиоцена, описанной академиком Ф. Б. Шмидтом на Енисее. Над глинами и песчаниками, содержащими эту морскую фауну, залегают слоистые песчаные отложения с прослоями гравия и валунов с очень редкой фауной., Некоторые разности постплиоценовых глин принимались предшественниками Ф. Н. Чернышева за мезозойские из-за наличия в них конкреций с юрскими и меловыми ископаемыми. Ф. Н. Чернышеву удалось отыскать в этих глинах современные морские раковины. Почти не были обнаружены следы деятельности материкового льда (за исключением штрихов и шрамов на сглаженных поверхностях скал северной оконечности Тимана), так как они были уничтожены, как предположил Ф. Н. Чернышев, последовавшей обширной трансгрессией Ледовитого океана.

Экспедицией были также осмотрены все рудопроявления и месторождения медных руд, из которых, по мнению Ф. Н. Чернышева, заслуживали внимания лишь разведанные месторождения на р. Цыльме, где руды развиты в виде гнездообразных скоплений среди глин нижних горизонтов верхнедевонских отложений.

Ф. Н. Чернышев обнаружил на Тимане ряд прекрасных стратотипических разрезов. Так, берега Пинеги от устья до д. Угзенги представляют собой один из полных разрезов каменноугольных известняков от горизонта со Spirifer mosquensis до швагеринового. От Кузенемского берега Пинеги прослеживается один из лучших в России разрезов пермских отложений от гипсово-доломитовых слоев, подстилающих нижнюю красноцветную толщу, до серой толщи с Productus hemisphericus, Spirifer Schrenki, Athyris Royssiana etc. В разрезе на p. Пёзе Ф. Н. Чернышев исправил ошибку-' своих предшественников, отнесших развитые здесь пепельно- и темно-серые глины с прослоями известняков и мергелей к пермским отложениям. На основе находок бипликатовых аммонитов ему удалось датировать их возраст как нижневолжский.

Результаты Тиманской экспедиции были высоко оценены многими геологами в России и за рубежом. А. П. Карпинский писал: «Работы двухлетней Тиманской экспедиции распространились на огромную площадь (свыше 150 000 кв. верст) от верховьев Вычегды до Ледовитого океана. Всему этому пространству дана новая топографическая карта. На основе ее Ф. Н. Чернышевым составлена геологическая карта, чрезвычайно изменяющая прежние представления о строении этого края. Особый интерес имеют данные о девонских и каменноугольных отложениях, причем в первых точно определен нефтеносный горизонт, а в последних и в пермско-каменноугольных обнаружено много представителей соответствующих фаун Америки и Индии. Крупным результатом Тимапской экспедиции являются и данные по послетретичной истории Севера. Присутствие новейших морских раковин в глинах и песках в долинах Северной Двины и Печоры было открыто еще Мурчисоном и Кейзерлингом, но исследования Тиманской экспедиции показали их присутствие на огромном пространстве в пределах Вологодской и Архангельской губерний и выяснили, каким важным моментом в геологической истории нашего Севера является обширная бореальная трансгрессия»[22].

Высоко оценили результаты геологических и палеонтологических исследований Ф. Н. Чернышева на Тимане А. П. Павлов, С. Н. Никитин, Э. Кайзер и многие другие ученые. Академик А. П. Павлов писал: «Как руководитель экспедиции для изучения Тимана, Чернышев изучил и Тиман, и обширный район, примыкающий к этому кряжу и составил его геологическую карту; при этом, кроме тектоники, петрографии и палеозойских отложений, составлявших предмет его специальных работ, ему приходилось работать и в области юрских и нижнемеловых отложений и изучать оригинальные послетретичные отложения Русского Севера, в образовании которых играла большую роль бореальная морская трансгрессия, покрывшая Север России после отступания великого оледенения. Послетретичные отложения Севера и Востока России составили также предмет речи, произнесенной Ф. Н. на Международном археологическом конгрессе в Москве; в этой речи он дает очерк развития послетретичных отложений обширной области России, выясняет пережитые ею в послетретичное время физико-географические условия и описывает местонахождения послетретичной фауны и следы доисторической культуры» [23].

Материалы Тиманской экспедиции Ф. Н. Чернышев продолжал обрабатывать в течение многих лет. Из всех северных его экспедиций результаты Тиманской сравнительно полно отражены в его публикациях. Однако он этим не был удовлетворен, мечтая продолжить исследования в облцсти Болынеземельской и Канинской тундр, а затем и на арктических островах, поскольку только в этом случае появлялась возможность решить многие вопросы геологического и тектонического строения Севера России и истории этих областей. Впоследствии ему удалось совершить экспедицию на Новую Землю, но в Болынеземельской тундре он так и не побывал, хотя активно способствовал ее изучению. В 1903 г. он поддержал инициативу студента-зоолога А. В. Журавского по снаряжению экспедиции в этот район и для ее осуществления привлек силы и средства Академии наук, Минералогического и Географического обществ. В результате эта экспедиция работала в Болынеземельской тундре три полевых сезона и собрала богатый материал, восполнивший недостающие звенья в построениях Ф. Н. Чернышева. После его смерти Минералогическое общество, стремясь почтить его память, приняло решение продолжить исследования в Болынеземельской тундре.

После Тиманской экспедиции Ф. Н. Чернышев занялся изучением необработанных материалов экспедиций К. И. Гревингка на Канинский полуостров (1848 г.), коллекций К. М. Бэра и А. Лемана с Новой Земли и А. Э. Норденшельда с о-ва Вайгач. Эти материалы помогли Ф. Н. Чернышеву дать стройное геологическое описание, создать геологические карты и построить схему тектонического развития этих областей Севера Европейской России. Таким образом, были увязаны между собой результаты Тиманской экспедиции, материалы по Болынеземельской тундре, Канинскому полуострову и Новой Земле.

В 1900 г. Ф. Н. Чернышев издал геологическую карту Тиманского кряжа на трех листах масштаба 1:420 000, в которой нашли отражение работы участников Тиманской экспедиции, более поздние исследования Л. И. Лутугина на левых притоках Вычегды, Н. Н. Яковлева в верховьях Мезени и Выми и В. Н. Вебера в верховьях Седь-Ю. Эта карта явилась крупным вкладом в дело геологического картирования России.

В 1902 г. вышел капитальный труд Ф. Н. Чернышева «Верхнекаменноугольные брахиоподы Урала и Тимана», имевший большое научное значение. Вторая его крупная работа по Тиману — «Орографический очерк Тимана» — осталась незаконченной и вышла посмертным изданием в 1915 г. В ней была дана схема тектонического строения Тиманского кряжа в связи с тектоникой всего Русского Севера. Ф. Н. Чернышев писал: «Все дислоцированные полосы следуют исключительно двум направлениям, соответствующим либо восточной границе Балтийского щита, либо северной, и складчатые горы приурочены к разрывам земной коры, следующим этим направлениям»[24]. Его последующие полярные экспедиции позволили связать в этой работе канинско-тиманские дислокации с тектоникой Медвежьего острова, архипелага Шпицберген, Земли Франца Иосифа и Новой Земли.

Тиманской экспедицией были собраны богатейшие палеонтологические коллекции, лишь часть которых была использована самим Ф. Н. Чернышевым. Занятость его работой в Академии наук, в других организациях и особенно огромная организаторская работа в Геологическом комитете не позволили ему обработать этот материал полностью. Он передал значительную часть тиманских коллекций русским и иностранным специалистам. Н. А. Андрусову были переданы руководящие формы из палеозойских отложений, А. А. Штукенбергу — каменноугольные кораллы и мшанки, Н. А. Богословскому — нижнемеловые аммониты, американскому профессору Дж. Кларку — конхиферы из доманикового горизонта Тимана, немецким профессорам Э. Гольцапфелю — девонские цефалоподы, О. Иекелю — девонские плакодермы и т. д.

Работы Ф. Н. Чернышева на Тимане оказались центральным звеном в его исследованиях Севера, вокруг которого группировался геологический материал, полученный им в экспедициях на Новую Землю и Шпицберген.

Организация детальной геологической съемки Донецкого каменноугольного бассейна (1892-1899 гг.)

Ко времени создания Геологического комитета Донецкий бассейн изучался уже в течение многих ' десятилетий. Одна из первых экспедиций Академии наук для изучения Юга России и Малороссии под руководством И. А. Гюльденштедта охватила своими исследованиями и территорию Донецкого бассейна. В конце XVIII в. началась промышленная разработка донецкого каменного угля для нужд Черноморского флота и были организованы первые геологические исследования строения Донецкого и Криворожского бассейнов. Эти работы были обобщены в труде горного инженера И. Бригонцова.

В первую четверть XIX в. были предприняты первые систематические геологические исследования и геологоразведочные работы. Большое значение для их активизации имело основание Луганского литейного завода, вокруг которого были проведены интенсивные поисковые работы. С геологической точки зрения наиболее интересные результаты в этот период были достигнуты Е. П. Ковалевским, с именем которого связано создание первой стратиграфической сводки. В ней нашли место ряд выделенных им впервые подразделений геологических систем, а также описаны основные известные к тому времени полезные ископаемые. Так, им были выделены комплексы отложений, соответствовавшие нижнему, среднему карбону, медисто-песчаниковой толще перми, доломитовой и соленосной толщам перми, триасу и нижней юре и др.

В последующие годы в геологическое исследование территории Донбасса внесли вклад многие видные геологи и горняки. Так, на карте юго-западной части бассейна, составленной горным инженером А. Б. Иваницким, впервые были показаны не петрографические разновидности пород, а стратиграфические подразделения и были выдвинуты первые гипотезы о структуре и тектонике этого района. Им впервые были разделены на два возрастных комплекса переходные образования, впоследствии отнесенные соответственно к нижнему карбону и девонской системе. Палеонтологическое обоснование этому делению было дано Э. И. Эйхвальдом.

В 1833 г. горному начальнику Луганского завода Горный департамент предложил составить первую сводную геологическую карту всей площади Донецкого бассейна, охватывающую 48 тыс. км2 с обозначением фаунистических находок и составлением палеонтологической коллекции. Эта работа была выполнена А. И. Оливьери и ревизовалась известным отечественным геологом Д. И. Соколовым. В определении палеонтологической коллекции по этой работе принимал участие известный французский геолог Ж. Эли де Бомон.

В последующие годы геологические исследования, направленные на расширение границ Донецкого бассейна и изучение стратиграфии западного его продолжения, проводил горный инженер Б. К. Бледе, а его палеонтологическая коллекция обрабатывалась Э. И. Эйхвальдом. Итогом этих работ стало подтверждение среднекаменноугольного возраста продуктивной толщи, установление отложений юрской системы на западных окраинах бассейна, выделение в полном объеме пермской системы, а также попытка выделения палеогена и первые корреляции отложений. А. Б. Иваницким было высказано предположение о возможности поисков каменных углей под меловой толщей к северу от известных их выходов. Практическая реализация этой идеи была осуществлена спустя многие десятилетия. Другим важным направлением работ того времени было исследование перспектив на уголь в Области Войска Донского, показавшее расширение промышленной части бассейна на юго-восток.

В 1837 г. состоялась экспедиция по изучению Донецкого кряжа с целью определения его перспектив на каменный уголь, организованная на средства уральского горнозаводчика А. Н. Демидова и руководимая профессором Парижской горной школы Ф. Ле- Пле, которым был сделан неверный вывод о том, что богатства Донбасса не могут идти ни в какое сравнение с месторождениями каменного угля Англии, Франции и Бельгии. Этот вывод, а также некоторые геологические результаты экспедиции были оспорены профессором Московского университета Г. Е. Щуровским. Однако заслугой Ф. Ле-Пле явилось обобщение большого материала, накопившегося в результате исследования этого района.

Большое значение имела экспедиция, осуществленная в 1841 г. выдающимся английским геологом Р. И. Мурчисоном, французским палеонтологом Э. Вернейлем и отечественными учеными А. А. Кейзерлингом и Н. И. Кокшаровым. Работа этой экспедиции оказалась весьма эффективной благодаря созданным для ее проведения по указанию Горного ведомства исключительным условиям. Экспедицию сопровождали и давали разъяснения лучшие специалисты — знатоки геологии и горного дела, ей были предоставлены все имевшиеся материалы. В итоге Р. И. Мурчисон установил, несмотря на сильную дислоцированность донецких отложений, переход от древних осадочных отложений на юге к более молодым на севере, Наиболее древними осадками региона он считал красноцветные песчаники и конгломераты, ошибочно отнесенные к карбону; неверно был сделан вывод об отсутствии в Донбассе девонских отложений. Продуктивная толща была им разделена на основе палеонтологических и литологических данных на три яруса. Им был уточнен объем подразделений пермской системы. Представляло интерес предположение Р. И. Мурчисона о том, что кристаллические породы расположенного к югу от Донецкого кряжа массива составляют «геологическую ось» всего региона. В отличие от Ф. Ле-Пле Р. И. Мурчисоном был сделан весьма оптимистический прогноз относительно перспектив каменноугольного бассейна.

В последующий период были проведены многие важные геологические исследования бассейна: впервые начата инструментальная съемка, составлены так называемые пластовые карты с нанесением угольных пластов, выяснена в общих чертах его тектоника, подсчитаны запасы угля для восточной его части. Были внесены новые данные в стратиграфию пермских, юрских, меловых и третичных отложений. Наиболее значительными на этом этапе были работы братьев Ан. А. и Ал. А. Носовых, Е. Б. Иваницкого, А. В. Гурова, А. И. Антипова, Н. П. Барбота де Марии, Н. Д. Борисяка, И. Ф. Леваковского, П. П. Пятницкого, В. А. Домгера и др. В части стратиграфии недостатки этих работ были связаны с неумением отличить девонские отложения от каменноугольных, триасовые от пермских и юрских. Руководителем работ по составлению пластовых карт был академик Г. П. Гельмерсен, который, однако, поддержал неверный взгляд; Ф. Ле-Пле о малых перспективах угля в бассейне[25], довлевший в известной мере над исследованиями последующих лет.

В 1881 г. VI съезд горнопромышленников Юга России постановил ходатайствовать перед Горным ведомством о детальной разведке железных руд в Донбассе. Геологический комитет считал необходимым развивать детальные систематические геологические исследования в этом районе, являющемся одним из наиболее перспективных в Европейской России. Обязательным условием для их начала было получение всех картографических материалов, копий маркшейдерских планов и разрезов предшествующих лет.

В 1883 г. по предложению Горного департамента Геологический комитет постановил начать работы в Донецком бассейне летом 1884 г. и поручил их старшему геологу И. В. Мушкетову. Однако финансирование этих работ задержалось более чем на шесть лет.

В 1889 г. была образована комиссия в составе И. В. Мушкетова, Ф. Н. Чернышева и А. А. Краснопольского для выработки проекта организации и плана исследований по Донбассу, к которым предполагалось приступить в 1890 г. В ее работе также участвовали Г. Д. Романовский, Н. А. Иосса, Н. Д. Коцовский и Н. С. Курнаков. Комиссия Геолкома указала также на необходимость составления новых пластовых карт для наиболее перспективных участков бассейна. Но лишь в 1892 г. Горный департамент выделил на проведение детальных геологических исследований в Донецком бассейне средства в количестве 7 000 руб. в год. Руководителем работ был назначен Ф. Н. Чернышев, который их начал со сбора всех имевшихся материалов, прежде всего картографических. Получить эти материалы было нелегко, поскольку они были рассредоточены в разных учреждениях и часто не имелось их копий. Директор Геолкома А. П. Карпинский настаивал и на установлении широких контактов с другими учреждениями, работавшими в Донбассе, в частности с Харьковским отделением Русского технического общества.

В мае 1892 г. экспедиция Геологического комитета, в которую входили Ф. Н. Чернышев, геологи Н. И. Лебедев и Л. И. Лутугин, коллекторы Н. Н. Яковлев, А. П. Герасимов и А. К. Мейстер, студенты-практиканты М. М. Бронников ц Покровский, выехала в Донецкий бассейн. Первые два месяца работ были посвящены совместным обзорным экскурсиям по западной части бассейна. Большой опыт Ф. Н. Чернышева по расчленению палеозойских отложений на Урале и Тимане, а также основательное знакомство его со стратиграфией палеозоя Западной Европы и Америки позволили ему довольно быстро сориентироваться в сложной геологии Донецкого бассейна. Полезной оказалась и воспринятая им гипотеза А. П. Карпинского об общности карбонового моря Европейской России, юго-западным заливом которого являлся Донецкий бассейн. За короткий срок Ф. Н. Чернышев убедился в возможности дробного расчленения каменноугольных отложений на основе изучения палеонтологического материала, а также точной корреляции пластов угля, разрабатывавшихся в разных местах под различными названиями.

В октябре 1892 г. Ф. Н. Чернышев после изучения всех материалов по Донбассу и результатов первого полевого сезона представил докладную записку, в которой обосновывалась необходимость составления вместо обзорной геологической карты бассейна (которую предполагалось подготовить за три года) детальной карты 1-верстного масштаба. Постановка такого рода работ была не только принципиально нова для Геолкома, но и требовала значительных усилий, а также большой подготовительной работы и более длительного времени для исполнения. Ф. Н. Чернышев считал, что для геологического картирования такого масштаба необходимо предварительное проведение специальной топографической съемки, поскольку существовавшая в то время топографическая основа — 1-верстная карта Харьковской и Екатеринославской губерний — существенно устарела. Для составления же геологической карты столь детального масштаба важно иметь точную и надежную топографическую основу[26], что дало бы возможность отразить особенности геологического строения региона.

В 1893 г. в Донецкий бассейн были командированы топографы Главного штаба, основной задачей которых стало нанесение на имевшуюся топографическую основу горизонталей через четыре сажени, без чего невозможно было отобразить на карте детали геологического строения. Одновременно с этим Горный департамент распорядился провести силами Горного управления Южной России маркшейдерские работы на рудничных площадях, чтобы привести в единую систему все высотные данные и рудничные планы. Это было серьезным подспорьем при составлении детальной геологической карты. Вся территория Донбасса была разделена ч на 65 планшетов. В 1894 г. были закончены топографические работы в пределах только десяти планшетов, но Ф. Н. Чернышев надеялся, что с накоплением опыта и приспособлением к особенностям местности топографы будут работать быстрее[27]. Топографические работы начались и в Области Войска Донского, где карты были особенно неудовлетворительны, что являлось существенным тормозом для развертывания геологической съемки в восточной части Донецкого бассейна.

Ф. Н. Чернышев справедливо полагал, что главная задача заключается в самом дробном расчленении на основе палеонтологических данных каменноугольных отложений, точном нанесении всех горизонтов на карту и выявлении полезных ископаемых по каждому горизонту: «Таким образом, точное и отчетливое подразделение донецких каменноугольных отложений на отдельные горизонты должно было составить ту канву, к которой в будущем можно было бы приурочить все научные и практические вопросы, связанные со всесторонним изучением Донецкого бассейна» [28].

Хорошо продумал Ф. Н. Чернышев и стратегию работ. Детальная геологическая съемка была начата в 1892 г. в районе Лисичанска Л. И. Лутугиным, а на юге от границы кристаллической полосы (Кальмиус- Торецкая котловина) — Н. И. Лебедевым. Ф. Н. Чернышев, изучив материалы по Донецкому бассейну, рассчитывал в результате встречного движения этих двух съемочных отрядов получить полный разрез донецких каменноугольных отложений, что впоследствии полностью себя оправдало. В Кальмиусском районе был получен полный разрез нижнекаменноугольных отложений, в Лисичанском были изучены верхние горизонты среднего и вся толща верхнего отделов карбона. В результате на основе сбора и определения фауны и флоры удалось составить детальную стратиграфическую схему донецких каменноугольных отложений и выяснить их фациальные изменения.

Успех работы по детальной геологической съемке Донецкого бассейна был обусловлен и подбором продуктивной и квалифицированной группы геологов. Под руководством Ф. Н. Чернышева здесь работали ведущие специалисты — Н. И. Лебедев, Л. И. Лутугин, Н. Н. Яковлев, позднее В. А. Наливкин и А. А. Борисяк, а также профессор И. И. Шмальгаузен и консерватор ботанического кабинета Киевского университета Н. В. Григорьев, работавшие по определению палеофлоры.

В результате трех лет работ на этой территории Н. И. Лебедев на основе широкого использования палеонтологического метода обосновал надежные критерии дробного расчленения каменноугольных отложений. В 1892 г. он впервые подробно расчленил разрез нижнего карбона по р. Кальмиус. Эта работа впоследствии вошла в выработанную Ф. Н. Чернышевым и Л. И. Лутугиным стратиграфическую схему донецкого карбона, представленную на VII сессию МГК в Петербурге и получившую широкое научное признание среди геологов различных стран; вплоть до наших дней она является основой всех существующих схем нижнего карбона Донецкого бассейна.

В 1893 г. Н. И. Лебедев проводил изучение угленосной площади, прилегающей с севера к району распространения нижнекаменноугольных отложений, а летом следующего года он довел съемку Кальмиус- Торецкой котловины до Главного антиклинала. На южном склоне последнего им были выделены на основе палеонтологических определений семь подразделений каменноугольных отложений, причем их частично удалось параллелизовать с разрезом по р. Кальмиус. Кроме того, удалось в целом разобраться в сложной синонимике угольных пластов, разрабатывавшихся шахтами на Главном антиклинале. На северном крыле Главного антиклинала в районе Государева Буерака маршруты Н. И. Лебедева были сомкнуты с маршрутами Л. И. Лутугина, что позволило установить соответствие каменноугольных отложений северного и южного районов и сделать выводы относительно тектоники Донецкого кряжа, имевшие большое значение для поиска новых угольных пластов.

Если Н. И. Лебедев особенно много сделал как стратиграф-фаунист, то заслуги Л. И. Лутугина велики в области методики проведения детальной геологической съемки Донецкого бассейна. Л. И. Лутугин работал здесь 22 года, и вклад его в решение проблем геологии Донецкого бассейна неоценим. Уже в первый полевой сезон он установил в районе Лисичанска, где была хорошая обнаженность и множество шахтных выработок, 65 горизонтов развитых здесь каменноугольных отложений. В 1893 г. в северной части Донбасса, в равнинной области, сильно изрезанной балками и оврагами, в условиях значительно худшей обнаженности Л. И. Лутугину удалось существенно дополнить разрез, установленный им в предыдущем году. В результате работ двух лет он доказал возможность параллелизации многих горизонтов карбона и установил наличие мощной толщи верхнекаменноугольных отложений, лишенной угольных пластов рабочей мощности, что имело существенное практическое значение для оценки перспектив и поисков угля. Им были выделены также породы пермского возраста.

Распространив в 1894 г. свои исследования на Алмазный район, Л. И. Лутугин впервые расчленил верхнюю часть среднего карбона на четыре свиты, заложив основы стратиграфической схемы донецкого карбона, которая не потеряла своего значения до наших дней.

Л. И. Лутугин считал, что работа на разрезах является лишь первым этапом геологического картирования. Сложная тектоника северной части Донецкого бассейна, множество складок и дислокаций не позволяли применить ранее бытовавшие методы исследования для составления геологической карты 10-верстного масштаба. Учитывая особенности геологического строения и обнаженности Донецкого бассейна, Л. И. Лутугин разработал метод прослеживания каждого горизонта по простиранию с нанесением его уже в поле на топографический планшет. Таким образом удалось очень точно установить все структурно-тектонические особенности слоев. Хотя такой метод был весьма трудоемким, он позволил создать уникальную геологическую карту. Впоследствии Л. И. Лутугин стал руководителем школы донецких геологов и родоначальником метода проведения детальной геологической съемки, у истоков становления которой стоял Ф. Н. Чернышев. Благодаря своему исключительному научному чутью, организаторским способностям и умению объединять различные дарования геологов для решения общей задачи он сделал исключительно много для формирования творческого коллектива донецких геологов. И впоследствии, уже будучи руководителем всей геологической службы страны, он продолжал последовательно и настойчиво пестовать и направлять этот замечательный коллектив геологов.

Все работы в Донецком бассейне постоянно находились в поле внимания Ф. Н. Чернышева, включая планирование и постоянный контроль за их проведением. Как руководитель этих работ он был незаменим. Сохранилось письмо А. П. Карпинского в Горный департамент, в котором он так характеризует деятельность Ф. Н. Чернышева: «Донецкие работы, от которых Чернышев упорно отказывался и которые предназначались другому лицу, приняты им на себя по моему настоянию, так как между геологами никто лучше него не знаком с русскими каменноугольными отложениями. И действительно, в два лета он с такой детальностью разобрался в донецких осадках, имеющей прямое отношение к практическим задачам исследования, к какой даже не приближались другие геологи, например профессор Гуров, работающий в донецком бассейне 25 лет... Наибольшая важность участия Чернышева в донецких работах в настоящее время заключается в общем руководстве, контроле и личной съемке наиболее запутанных частей бассейна, причем указанное руководство не ограничивается работами наиболее надежных участников съемок — геологов, но касается и занятий топографов и маркшейдеров (всего работает в Екатеринославской губернии и Области Войска Донского 14 человек), что в сумме составляет весьма порядочную работу, мало заметную со стороны» [29].

Ф. Н. Чернышев принимал в эти годы и значительное личное участие в работах. Еще до того, как он был назначен руководителем всех работ Геологического комитета в Донецком бассейне, он обработал фауну, собранную В. А. Домгером, и на ее основе впервые определил наличие в Донецком бассейне девонских отложений. В 1892—1893 гг. Ф. Н. Чернышев изучал островные выходы каменноугольных отложений на западной окраине Донецкого бассейна с целью увязать первые результаты работ Н. И. Лебедева и Л. И. Лутугина. «Исследование таких островов,— отмечает Е. О. Новик,— представляло особый интерес, так как давало возможность выяснить, насколько схема подразделений донецких каменноугольных отложений, составленная на основании изучения главной площади распространения карбона, может быть использована для стратификации каменноугольных отложений, непосредственная связь которых с главным полем не может быть прослежена из-за мощных покрывающих пород. Эти исследования должны были также доказать, в какой мере удерживается постоянство известняков как маркирующих горизонтов и сохраняется ли последовательность в смене фауны в вертикальном направлении»[30]. В частности, Ф. Н. Чернышеву удалось сопоставить в этих выступах многие горизонты с теми, которые были выделены Л. И. Лутугиным в северном районе[31].

Руководящей стала идея Ф. Н. Чернышева о том, что установленная схема подразделений каменноугольных осадков в Донецком бассейне позволит дать точную синонимику всех пластов угля, разрабатываемых в разных районах бассейна под различными названиями, а также определить изменение качества углей в горизонтальном направлении пластов[32]. Л. И. Лутугин, развивая эту идею, систематически проводил исследования качества углей и изменения их свойств и установил вполне определенные закономерности, что имело большое практическое значение.

Много внимания уделял Ф. Н. Чернышев изучению верхнепалеозойских отложений, особенно при геологической съемке в 1894 г. юго-восточной части Бахмуто- Славянской котловины, где он работал вместе с Н. Н. Яковлевым. Используя свой опыт по расчленению пермских отложений на Урале и Тимане и знакомство по зарубежной литературе с некоторыми типовыми разрезами, а также опираясь на анализ собранной фауны, он пришел к выводу, что нижняя песчаниковая толща, согласно залеганию на верхнекаменноугольных отложениях в виде непрерывной серии, соответствует в основном пермо-карбону Приуралья и Тимана, верхняя же толща известняков и доломитов — нижней красноцветной толще Востока и Севера Европейской России[33]. Впоследствии Н. Н. Яковлев, работавший в Донбассе с 1893 по 1897 г., значительно развил и уточнил эти представления.

Итогом работ донецкой партии Геолкома, руководимой Ф. Н. Чернышевым, стал очерк геологии Донецкого бассейна, написанный им и Л. И. Лутугиным для путеводителя экскурсий на VII сессии МГК. Эта работа стала первой подлинно научной сводкой по орографии, стратиграфии, тектонике, полезным ископаемым бассейна. Особенно основательным было стратиграфическое описание пород — от древнейших кристаллических и девонских до палеогеновой системы.

Значение этой работы было очень велико. Е. О. Новик отмечает: «Стратиграфическая схема каменноугольных отложений Донецкого бассейна, опубликованная Ф. Н. Чернышевым и Л. И. Лутугиным в 1897 г., является величайшим достижением научной геологической мысли конца XIX в. Как известно, еще в Инструкции по составлению Общей геологической карты Европейской России, выработанной Геологическим комитетом в 1883 г., предлагалось двучленное деление карбона (на нижний и верхний), подобно тому как это принято в Западной Европе. Ф. Н. Чернышев и Л. И. Лутугин смело отбросили этот шаблон и предложили трехчленное деление донецкого карбона, которое сохранилось и до настоящего времени. Ф. Н. Чернышев и Л. И. Лутугин предложили также более дробную стратификацию донецкого карбона и расчленили отделы на свиты, которые и были охарактеризованы палеонтологически и литологически. Такое расчленение давало возможность геологам более точно ориентироваться при изучении каменноугольных отложений в разных районах Донецкого бассейна, сопоставлять их и, главное, давать оценки промышленной угленосности отдельных районов. В качестве основания каждой свиты были приняты известняки, являющиеся прекрасными маркирующими горизонтами»[34]. Эта работа произвела большое впечатление на участников геологического конгресса. Член Французской Академии А. Годри заявил в связи с этим, что палеозойские отложения Донецкого бассейна так подробно изучены, что каждый геолог, работающий по палеозою, должен был бы ездить сюда учиться[35]. Ф. Н. Чернышев сам давал объяснения участникам конгресса, руководя экскурсией в Донецкий бассейн с 28 августа по 1 сентября 1897 г.

В работе Ф. Н. Чернышева и донецкой группы геологов были и просчеты. Так, Ф. Н. Чернышев и Л. И. Лутугин допустили ошибку при расчленении верхнего карбона, приняв лисичанскую свиту за верхнюю свиту среднего карбона, что было обусловлено игнорированием данных Н. И. Лебедева по кальмиусским разрезам. Но эта и некоторые другие ошибки и неточности в стратиграфических выводах не снижают очень высокого уровня исследования в целом.

Первый выпуск пяти планшетов детальной геологической карты Донецкого бассейна был подготовлен к печати в 1899 г. 8 апреля Ф, Н. Чернышев сообщил об этом на заседании Присутствия Геолкома, которое постановило приступить к печатанию карты, поручив Ф. Н. Чернышеву общую редакцию. На этом заседании было принято решение поручить Л. И. Лутугину общее руководство геологическими работами в Донецком бассейне в связи с длительной командировкой Ф. Н. Чернышева в экспедицию на Шпицберген.

Подводя итоги деятельности Ф. Н. Чернышева в Донбассе, отметим наиболее значимые ее результаты.

1. В области стратиграфии безусловной заслугой < Ф. Н. Чернышева следует считать установление в Донецком бассейне девонский отложений, которые до этого отсутствовали на пластовых картах братьев Носовых. Это открытие было сделано и четко сформулировано на основе определения фауны из коллекции В. А. Домгера. Впоследствии оно было подтверждено фаунистическими находками Н. И. Лебедева и киевским профессором-ботаником И. Ф. Шмальгаузеном на основе анализа палеофлоры.

2. Весьма существенное значение для разработки . проблем стратиграфии и геохронологии имело расчленение на палеонтологической основе каменноугольных отложений на три отдела — нижний, средний и верхний, а отделов — на свиты, охарактеризованные литологически и отчасти палеонтологически.

3. Значительными оказались и разработки Ф. Н. Чернышева по расчленению пермских (пермо-карбоновых) осадков, где им также был применен палеонтологический метод, и на этой основе выделены определенные подразделения, а также проведена их параллелизация с аналогичными подразделениями других регионов.

Однако главной заслугой Ф. Н. Чернышева является организация детальной геологической съемки в таком горнопромышленном регионе, каким являлся Донбасс. Такого рода исследования были впервые поставлены Геологическим комитетом и имели такое же важное значение, как и работы по созданию Общей геологической карты России. Можно с полным основанием сказать, что Ф. Н. Чернышевым были заложены принципы детальной геологической съемки горнопромышленных районов, сочетавшие стратиграфо-палеонтологические исследования с картированием территории. В работах по Уралу и Тиману Ф. Н. Чернышев проявил себя как выдающийся ученый стратиграф- фаунист. Он с успехом перенес уральский опыт на геологическое изучение Донецкого бассейна. Здесь у него сформировались новые качества организатора масштабных геологических исследований, который отчетливо видел их перспективы, мог оценить и применить различные методики, был способен обобщить большой фактический материал и составить глубоко продуманные планы изучения больших территориальных единиц, т. е. именно здесь проявились те его качества, которые впоследствии позволили ему стать руководителем всей геологической службы России. Хотя сам Ф. Н. Чернышев непосредственно не занимался здесь картированием, но значительность его вклада в разработку знаменитой лутугинской методики геологической съемки Донецкого бассейна была очень велика. Ф. Н. Чернышев не только поддержал этот прогрессивный и столь соответствующий геологическим особенностям Донбасса метод, но и внес собственные творческие моменты в его разработку, дополнив его стратиграфическим анализом разрезов. Только благодаря его энергии и настойчивости удалось соединить все необходимые компоненты и условия для успешного проведения такой съемки, включая надежную топографическую основу и маркшейдерские планы рудничных территорий, пересмотреть планы и сроки исполнения работ, привлечь к работам в бассейне многих специалистов из других учреждений, что и определило успех этого крупнейшего предприятия Геологического комитета.

Экспедиция на Новую Землю (1895 г.)

Будучи постоянно одержим стремлением побывать в самых удаленных и малоисследованных районах, Феодосий Николаевич в середине 80-х годов задумал совершить экспедицию на Новую Землю, чтобы исследовать ее геологическое строение, минеральные богатства. В 1885 г. руководство Геологического комитета поручило ему составить ответ на запрос одного предпринимателя (такого рода запросы поступали в Геолком в больших количествах), насколько существующие литературные данные подтверждают присутствие на Новой Земле каменного угля, горючего сланца, медной РУДЫ, свинцового блеска и т. д. Результатом этой работы стала публикация Ф. Н. Чернышева с критическим обзором литературных источников о полезных ископаемых на Новой Земле [36].

С тех пор Ф. Н. Чернышев стал собирать материалы об этом неизведанном крае и провел тем самым большую подготовительную работу к экспедиции, которая осуществилась лишь десять лет спустя. Он изучил рукопись К. Д. Носилова о трех экскурсиях, совершенных им во время зимовки на Новой Земле в 1887—1888 гг., дневники К. М. Бэра и А. Лемана, хранившиеся в Музее антропологии и этнографии, неизданный атлас видов Новой Земли, подготовленный этими учеными во время их экспедиции в 1837 г., а также дневники архангельского губернатора Г. С. Голицына, побывавшего на Новой Земле с целью изучения возможностей ее хозяйственного освоения. В 1894 г. Ф. Н. Чернышев демонстрировал в Минералогическом обществе геологическую карту Новой Земли и Вайгача, составленную по литературным источникам и на основании обработки палеонтологических материалов экспедиций К. М. Бэра, А. Лемана и А. Э. Норденшельда.

Тиманская экспедиция еще более укрепила Ф. Н. Чернышева в намерении побывать на Новой Земле, которая, как он полагал, в геологическом отношении примыкает к Пай-Хою.

Непосредственным поводом к организации экспедиции послужило ходатайство архангельского губернатора А. П. Энгельгардта перед министерством земледелия и государственных имуществ в декабре 1894 г. о посылке геологической экспедиции на Вайгач и Новую Землю с целью изучения возможностей добычи полезных ископаемых, в особенности каменного угля, о богатых залежах которого издавно было известно по рассказам поморов. Возможность добычи каменного угля на арктических островах, безусловно, могла бы способствовать развитию северного пароходства и освоению этих необжитых территорий. Губернатор писал: «...позволяю себе указать, что руководительство предполагаемыми геологическими работами было желательно предоставить состоящему в ведении министерства земледелия и государственных имуществ горному инженеру Чернышеву, так как г. Чернышеву, производившему уже геологические исследования в 1889 и 1890 г. Тиманского горного кряжа в Печорском и Мезенском уездах Архангельской губернии, хорошо известны местные условия и особенности нашего Севера» [37].

В связи с этим предложением директор Геологического комитета А. П. Карпинский писал в Горный департамент: «В то время как русские отправляют свои экспедиции для исследования Тибета, Монголии и т. п., в наши собственные земли на таком же основании посылают экспедиции иностранцы (австрийская и шведская экспедиции недавно были на Новой Земле). Ничего подобного и довольно постыдного не может случиться с другими европейскими государствами, если дело касается таких районов, как Колгуев и Новая Земля, отстоящие всего на 24 и 48 часов пароходного пути от Архангельска, а от ближайшего к ним города Мезени еще в два раза ближе. Чернышев, который много занимался геологией нашего Севера, обработал уже все имеющиеся в России материалы по Новой Земле, причем он пользовался неопубликованными дневниками Лемана и Бэра. Результаты этой обработки были бы теперь уже опубликованы, если бы члены австрийской экспедиции Вильгена и Гофера не решили переслать Чернышеву и весь свой геологический материал. Указанная обработка дала Чернышеву возможность составить программу дальнейших исследований Новой Земли, наметить отдельные пункты и маршруты, посещение которых в какие-нибудь полтора месяца может решить все существеннейшие вопросы по геологии этого края. Раз представляется случай выполнить эту программу при таких благоприятных условиях, какие для подобных экспедиций еще не существовали, его упускать не следует, тем более что тому ведомству, которое присоединится к предложению Энгельгардта, экспедиция (предполагая, что она будет состоять из геолога и определителя астрономических пунктов) обойдется лишь в две тысячи рублей. Если департамент не пожелает взять экспедицию на себя, я могу устроить ее при помощи Академии, но все-таки было бы желательно, чтобы предприятие такого крупного научного значения и стоящее так дешево, осталось бы за нашим ведомством. Относительно выбора лица можно остановиться на Чернышеве или на другом геологе. Этот другой приедет на Новую Землю, можно сказать, с почти завязанными глазами, если Чернышев не сообщит ему все те данные, которые дала ему обработка новоземельских материалов, т. е. если он не уступит в чужую пользу результаты своих исследований, продолжающихся уже несколько лет. Неподготовленному геологу в течение первого года, можно сказать наверное, не удастся даже собрать материала, равносильного уже имеющемуся и обработанному, но остающемуся неопубликованным. Экспедиция из однолетней может при этих условиях разрастись в многолетнюю. Наконец, нелегко найти и человека, который согласился бы денежные средства, необходимые для поездки, довести до необходимейшей суммы, не пожелал бы воспользоваться правом получить подъемные, прогонные, авансы и пр., что в первый же год составило бы сумму, значительно превышающую 1000 р., потребных на поездку Чернышева» [38]. Это ходатайство решило дело. 11 мая 1895 г. последовало распоряжение Горного департамента о снаряжении экспедиции на Новую Землю на один летний сезон для геологических исследований[39].

Предварительно Ф. Н. Чернышев был командирован на две недели в Швецию для изучения хранящихся в Стокгольмском музее научных материалов, собранных экспедицией А. Э. Норденшельда на Новой Земле в 1875 г.[40]

Хотя экспедиция продолжалась всего два месяца и на ее пути встретилось немало трудностей, благодаря большой подготовительной работе она в целом оказалась удачной и выполнила свои задачи.

Новая Земля к концу прошлого века оставалась фактически неисследованной, особенно в геологическом отношении. Первыми открывателями Новой Земли были русские поморы, промышлявшие здесь задолго до английских и голландских экспедиций, побывавших на Новой Земле в XVI в. Из этих экспедиций наиболее известной была экспедиция В. Баренца в 1593—1594 гг., обошедшего западный берег Новой Земли от Оранских островов до Вайгача. В 1597 г. он повторил путешествие, обойдя северную оконечность Новой Земли, но вынужден был зазимовать на 76°с.ш., а в июне следующего года на обратном пути скончался у Ледяного мыса.

Русские путешественники начали посещать Новую Землю лишь во второй половине XVIII в. Самым значительным после В. Баренца было путешествие Ф. Розмыслова, впервые составившего описание всего Маточкина Шара. Ему же принадлежат первые указания на породы, встречающиеся по берегам Новой Земли. С 1819 г. русским правительством были предприняты систематические попытки изучения побережья. В результате пятилетних работ на бриге «Новая Земля» под командованием Ф. П. Литке было составлено описание западного и южного берегов. Восточный и северный берега изучались экспедициями под командованием военных моряков П. К. Пахтусова и А. К. Цивольки в 30-х годах.

Первые естественнонаучные сведения о Новой Земле были получены в результате экспедиции академика К. М. Бэра и его спутника А. Лемана. На двух судах в течение лета 1834 г. она обследовала Маточкин Шар и южную часть Костина Шара и собрала геологические и палеонтологические коллекции, впоследствии обработанные Ф. Н. Чернышевым.

Затем в течение 30 лет Новая Земля не исследовалась вовсе. Лишь в 70-х годах прошлого века были предприняты несколько иностранных экспедиций, в частности немецкая (1872 г.), в которой принял участие профессор Леобенской горной академии Г. Гофер, шведская (1875 г.), в которой участвовал А. Э. Норденшельд, а также голландская на корабле «Вильгельм Баренц» (1878—1884 гг.). В этих экспедициях были добыты и первые геологические факты о новоземельских островах, но они касались только береговой полосы. В эти же годы русскими путешественниками были предприняты безуспешные попытки пересечь Новую Землю.

Приступив в мае 1895 г. к снаряжению экспедиции, Ф. Н. Чернышев включил в нее астронома Пулковской обсерватории А. А. Кондратьева и варшавского геолога И. А. Морозевича. Опыт Тиманской экспедиции показывал крайнюю необходимость в специалисте- топографе, но отпущенные на экспедицию средства не позволили включить его в состав экспедиции, и Феодосий Николаевич решил выполнять топографические работы сам вместе с А. А. Кондратьевым. Полагая, что обычные топографические съемочные работы мало что дадут в сложной орографической обстановке огромной территории, Ф. Н. Чернышев решил использовать новый в то время фотограмметрический способ съемки: «...для получения в короткий срок необходимых данных для построения карты внутренностей Новой Земли... благодаря лишь этому методу нам удалось охватить своими съемочными работами обширный район, и при этом в тот краткий срок, которым мы располагали на Новой Земле» [41].

В состав экспедиции, кроме рабочего, взятого из Петербурга, были включены Василий Иглин, спутник Ф. Н. Чернышева по Тиманской экспедиции, а также мезенец Николай Петров, участвовавший в экспедиции Г. И. Танфильева на Тиман, и Кольский лопарь Филипп Архипов. Все эти люди, как писал впоследствии Феодосий Николаевич, вполне оправдали себя в сложной экспедиционной обстановке.

Архангельский губернатор считал лето 1895 г. особенно благоприятным для экспедиции на Новую Землю, так как в водах Северного Ледовитого океана предполагались рейсы трех паровых судов (военного клипера «Джигит», парохода Мурманского товарищества «Владимир» и парохода А. М. Сибирякова «Норденшельд»), которые могли оказать содействие в передвижении экспедиции.

5 июля Ф. Н. Чернышев со своими спутниками прибыл в Архангельск, и губернатор А. П. Энгельгардт сообщил ему, что уже 10 июля оба судна — «Джигит» и «Владимир» — отправятся на Новую Землю, однако они смогут сделать лишь одну переброску экспедиции, а в дальнейшем придется рассчитывать на собственные силы. Ф. Н. Чернышев заранее подозревал такой оборот дела, и по его просьбе директор мурманского пароходства П. И. Витт выделил для экспедиции хорошо оснащенный спасательный вельбот, который в дальнейшем очень выручил путешественников при изучении берегов Маточкина Шара, а также побережья к северу и югу от Кармакул.

Первоначально Ф. Н. Чернышев предполагал начать работы с Маточкина Шара, потом на «Джигите» перебраться в Крестовую губу, где была наибольшая вероятность встретить неразмытые угленосные слои. Затем Ф. Н. Чернышев планировал из Малых Кармакул сделать попытку пересечь Новую Землю и выйти к берегу Карского моря, а далее с помощью вельбота заняться изучением Гусиной Земли и Костина Шара с маршрутами в глубь острова.

10 июля экспедиция на «Владимире» вышла из Архангельска и в ночь с 14 на 15 прибыла в Малые Кармакулы — в то время фактический центр Новой Земли, в котором проживало около 30 семейств ненцев и имелись магазин и церковь. Поскольку «Владимир», прежде чем перебросить экспедицию в район Маточкина Шара, должен был' простоять два дня в Кармакулах, Ф. Н. Чернышев использовал это время для того, чтобы приготовиться к предполагавшемуся в начале августа переходу к Карскому морю. 16 июля «Владимир» вышел на север с экспедицией на борту, взявшей с собой лишь месячный запас провианта, и, выдержав сильный шторм, только в ночь на 18 июля вошел в Маточкин Шар, в Поморскую губу.

Лагерь разбили на морском берегу, у устья р. Маточки. С 18 июля начали работы на ближайших к лагерю возвышенностях — горах Пиле и Маточкиной. Вечером 19 июля прибыл «Джигит», который должен был перебросить экспедицию в Крестовую губу. Но на следующий день разыгрался шторм. Клипер, отдавший два якоря, был сорван и выброшен на камни у западного берега Поморской губы. Порывы ветра были столь сильны, что передвигаться по берегу можно было лишь ползком; палатки экспедиции забросало камнями. Лишь на второй день судно установило сообщение с экспедицией. После того как шторм утих, «Джигит» благополучно снялся с камней, но повреждения его были значительны, и он не смог перебросить Ф. Н. Чернышева к новому месту работ севернее Маточкина Шара.

Пришлось воспользоваться вельботом, и 26 июля Ф. Н. Чернышев со спутниками отправились на восток по Маточкину Шару и разбили лагерь против устья р. Шумилихи, так как дальше не позволил пройти тяжелый лед. Здесь экспедиция находилась до 1 августа, занимаясь изучением гор Большой и Малой Серебрянки, Вильчека и Чиракинских, долин рек Чиракиной и Желтой, а также гор, лежащих по южному берегу Маточкина Шара. К 1 августа она возвратилась к своему прежнему лагерю у р. Маточки и стала ожидать «Джигит», совершая маршруты к Пальковой Земле и Снежным горам. 4 августа клипер перебросил Ф. Н. Чернышева в Грибовую губу, изучение окрестностей которой позволило собрать ценный геологический материал по тектонике области южнее Маточника Шара и возрасту пород. 6 августа на «Джигите» участники экспедиции прибыли в Малые Кармакулы и стали готовиться к маршруту поперек острова к берегам Карского моря. Поскольку в Кармакулах было мало упряжных собак, Ф. Н. Чернышев захватил с Маточкина Шара двух ненцев Константина и Прокопия Вилка с 24 собаками. Эти проводники, хорошо знавшие Новую Землю и охотившиеся в различных ее районах, оказали большую помощь экспедиции.

8 августа экспедиция, имея семь нагруженных нарт с запряженными в них 80 собаками, вышла из Кармакул на восток. Все люди шли пешком. Первые 30 км дались собакам тяжело, поскольку в долинах рек Малой Кармакулки и Домашней было мало снега. На третий день вышли на центральное новоземельское плато с обширными фирновыми полями, и собаки побежали резво. Ф. Н. Чернышев так описывает эту область: «На поверхности плато волнообразно возвышаются отдельные пологие вершины. Рельеф этот обусловлен размывом и совершенно не отвечает интенсивной складчатости пород, слагающих плато. Целый ряд логов спускается в долины двух рек, носящих одно и то же название Обчидей, но склоны логов настолько пологи и однообразны, что глаз не имеет возможности уловить сколько-нибудь рельефно рисующиеся точки» [42].

11 августа участники экспедиции стали спускаться по рекам Абросимова и Кротова к Карскому морю. Собаки уже третий день были без корма и сильно отощали. К счастью, удалось подстрелить оленя и подкормить их. 14 августа показалось Карское море, забитое льдом, возвышавшимся метра на два над водой. Ф. Н. Чернышев стал лагерем в небольшой бухте, расположенной севернее залива Абросимова, и названной им бухтой Григория Голицына. Сразу же резко похолодало, задул сильный восточный ветер, и началась пурга, продолжавшаяся три дня.

Когда ветер стих, была сделана топографическая съемка берегов Карского моря и собраны геологические коллекции. Вскоре все закрыл густой туман, и экспедиция была вынуждена двинуться в обратный 135-верстный путь, который был преодолен всего за три с половиной дня. По пути велась маршрутная съемка, опирающаяся па четыре астрономических пункта, определенных А. А. Кондратьевым, что позволило связать непрерывной топографической основой оба берега Новой Земли.

Дальнейшие исследования Ф. Н. Чернышев предполагал направить на побережье к северу и югу от Кармакул и для этого попытался зафрахтовать шхуну промышленника Ф. Воронина, но тот запросил невозможно высокую цену в 2000 руб. Поэтому сразу же пришлось отказаться от мысли попасть в Костин Шар, так как в бурное осеннее время огибать всю Гусиную Землю на шлюпке было немыслимо. Ф. Н. Чернышев решил идти на вельботе к Пуховому заливу, куда выслал также ненцев с упряжками и грузом. Здесь были сделаны важные маршруты на север до губы Безымянной и тем самым южные и северные районы были связаны между собой непрерывной топографической съемкой. Этот район не посещал еще ни один геолог, и изучение его имело большое значение.

28 августа Ф. Н. Чернышев вернулся в Малые Кармакулы и сразу же начал исследование берегов к югу от поселка, которые до тех пор тоже никем не изучались. Удалось ознакомиться с северным берегом Гусиной Земли, далее же на юг не решились идти открытым океаном из-за отсутствия какой-либо бухты на расстоянии в 80 верст: «1 сентября задул свежий юго- восточный ветер, и нам нужно было, не теряя времени, им воспользоваться для возврата в Малые Кармакулы. От Гусиного становища я взял курс на Карельский мыс и Храмцову губу, перешедши открытым морем верст 30. В море ходили большие валы, но при попутном ветре наш вельбот легко справлялся с волнением, и мы счастливо добрались к островам, лежащим у Храмцева полуострова. Здесь опасность от волнения стала незначительной, и в 9 часов вечера мы благополучно прибыли в Кармакулы, пройдя на зарифленных парусах 50-верстное расстояние в четыре с небольшим часа. И вовремя! Через полчаса после нашего прибытия ветер заревел с силой настоящего шторма, при сильном дожде, и, будь мы в море, наделал бы нам немало хлопот» [43].

В оставшиеся до прихода судна дни изучались разрезы Кармакул и острова Моллеровского залива. «Владимир», задержанный штормами, пришел 9 сентября. 11 сентября экспедиция вышла в море, а 14 благополучно прибыла в Архангельск.

Катастрофа с «Джигитом» помешала побывать в Крестовой губе и на Костином Шаре и до конца решить вопрос о наличии угля на острове. Глыбы бурого угля были встречены на берегах ручьев на Гусиной Земле, но из-за недостатка времени не удалось выяснить их коренное залегание. В рапорте Горного департамента на имя министра земледелия и государственных имуществ, основанном на предварительном отчете Ф. Н. Чернышева, сообщалось: «Во время пребывания экспедиции горного инженера Чернышева на Новой Земле она старалась собрать у местных самоедов и у пришедших на промыслы поморов возможно полные сведения о находках ископаемого горючего и пришла к заключению, что о заносе угля не может быть и речи: уголь, который находили на Новой Земле, местного происхождения и того же юрского возраста, что и угли Печорского края. Подобно тому как и в Печорском крае, юрские угленосные слои сильно размыты, сохранившись лишь отдельными островками под отложениями постплиоценовой почвы. Разыскание таких не размытых островков требовало бы вообще продолжительных разведочных работ и средств, которыми экспедиция не располагала... новоземельский уголь надо причислить к бурым углям лигнитам, т. е. ископаемому топливу среднего достоинства. По теплотворной способности своей он близок к курным углям Подмосковного бассейна и к бурому углю Киевско- Елисаветградского бассейна» [44].

Научное значение экспедиции было, несмотря на это, достаточно велико, поскольку Ф. Н. Чернышев впервые сформировал общее представление о геологическом строении Новой Земли, связав личные наблюдения с результатами предшественников, критически переосмыслив последние. Общая оценка работы экспедиции была дана А. П. Карпинским: «В короткий срок, с начала июня по 10 сентября, экспедиция добыла много любопытных материалов по орографии и геологии страны, дала вполне научные основания для определения возраста пород, слагающих южный и часть северного Новоземельских островов, внесла много разъяснений тектоники нашего Севера и современных физико-географических явлений на Новой Земле. Между прочим, экспедицией доказано отрицательное движение береговой линии Новой Земли и выяснены находящиеся в связи с ними явления оледенения, образования реликтовых озер, речных дельт и пр. ...Исследователи обнаружили обширное развитие в средней части Новоземельского острова артинских отложений, присутствие которых по работам предшественников нельзя было подозревать» [45].

Вслед за предшественниками Ф. Н. Чернышев отмечает резкую разницу в строении северной и южной частей острова. На севере преобладает альпийский ландшафт с высокими горными хребтами и ледниками на многих вершинах. К югу от Безымянной губы расположена область плоской возвышенности, местность поднимается террасами, на которых выступают короткие гряды, вытянутые по простиранию пород и сложенные преимущественно песчаниками; абсолютные отметки невелики, ледников почти нет, зато встречаются обширные фирновые поля. Г. Гофер объяснял эти различия тем, что южная часть Новой Земли сложена исключительно .девонскими породами, а северная поднята по разлому, совпадающему с направлением Маточкина Шара. Все свои построения он делал, основываясь на собственных наблюдениях только вблизи Маточкина Шара и Грибовой губы, с одной стороны, и Костина Шара — с другой. Данные, собранные экспедицией Ф. Н. Чернышева, особенно при пересечении южного острова, показали, что здесь выступают не девонские, а более юные образования — это известковистые песчаники и сланцы артинского возраста, испытавшие интенсивную складчатость, и их простирание резко отличается от постоянного простирания девонских отложений в районе между Маточкиным Шаром и Безымянной губой.

Если в районе Костина Шара, как показывают данные А. Лемана и Г. Гофера, обработанные Ф. Н. Чернышевым (которому не удалось побывать в этом районе), развиты исключительно девонские породы, то следует предположить существование в средней части южного новоземельского острова обширной площади, опустившейся по двум разломам (грабен) и сложенной артинскими отложениями, смытыми в районе Маточкина Шара: «Такое предположение вполне гармонирует также с той схемой дислокационных явлений, которая получается как вывод из суммы всех наших сведений по геологии Севера России и по которой вся тектоника обусловливается двумя направлениями дислокационных трещин — северо-западным и северо-восточным, по которым одни части, представляющие грабен, опустились относительно других значительных площадей, представляющих горсты. В пределах каждой из этих площадей дальнейшие процессы складчатости следовали исключительно указанным направлениям. Такую схему легко проследить, начиная от Кольско- Финляндско-Олонецкого массива — горста до Пай- Хоя» [46].

Следовательно, различия в орографии северной и южной частей южного острова Новой Земли Ф. Н. Чернышев объясняет тектоническими процессами, а дальнейшие процессы размыва лишь усугубили их. На такой же основе строится его объяснение развития поперечных долин в гористой части, обусловленных складчатыми структурами девонских пород. Последовательно проводя эту точку зрения, Ф. Н. Чернышев создал достаточно целостную концепцию геологического и географического строения Новой Земли, которую не могли сформировать предшественники. Точно так же, анализируя ледниковые процессы, он связывает их с оледенением Европейской России: «На всем Севере России эпоха оледенения сменилась обширным захватом всей территории волнами Ледовитого океана. Для разъяснения истории этого захвата в эпоху так называемой бореальной морской трансгрессии, когда большая часть Архангельской и Вологодской губерний, а также значительные площади в Сибири были скрыты под уровнем моря, собрано уже немало фактов на материке; но все явления, которыми сопровождалось опускание берегов Новой Земли под уровень моря, выражены на ней с замечательной отчетливостью. Нигде . мне не приходилось видеть столь отчетливо выраженные морские террасы, как на Новой Земле... в настоящее время ее берега поднялись над уровнем моря не менее 160 метров»[47].

Ф. Н. Чернышев вносит коррективы в утвердившееся еще со времен К. М. Бэра и А. Лемана представление о том, что Новая Земля является непосредственным продолжением Пай-Хоя, и использует для этого полученные им данные о ее тектонике. Основываясь на том, что складчатость на южной части Новой Земли совпадает с таковой на Вайгаче и Пай-Хое, которые, в свою очередь, параллельны простиранию Тимана, он делает вывод, что эта часть островов действительно родственна Пай-Хою. Севернее же Безымянной губы простирание складчатости существенно иное, и именно в этом районе проходит линия большого сброса, разграничивающего две различные тектонические области. Горообразовательный процесс закончился на Новой Земле в конце палеозоя, и с тех пор она в течение долгого времени подвергалась денудации. Лишь в сравнительно недавнее ' время опускание берегов Новой Земли сменилось их поднятием.

К сожалению, материал по Новой Земле так и не был полностью обработан Ф. Н. Чернышевым и число его публикаций по этому региону чрезвычайно ограниченно. В частности, не были обработаны палеонтологические коллекции Новоземельской экспедиции, материал которых был лишь в малой части использован при подготовке к печати небольшой статьи (совместно с Н. Н. Яковлевым) «Фауна известняков мыса Гребени на Вайгаче и р. Нехватовой на Новой Земле» (1898 г.). Спутники Ф. Н. Чернышева А. А. Кондратьев и И. А. Морозевич опубликовали небольшие работы по итогам экспедиции, в которых, в частности, имеются и добрые отзывы о его личности.

Русско-шведская экспедиция по градусным измерениям на Шпицбергене (1899-1901 гг,)

Проблема формы и размеров Земли занимала умы ученых на протяжении многих веков. С совершенствованием методов и средств измерения актуальность решения этих задач не падала, а, наоборот, возрастала. Такая работа велась во многих странах. Еще во времена Людовика XV, когда были снаряжены две французские экспедиции в Перу и Лапландию, было доказано, что Земля представляет собой сфероид, сжатый у полюсов. Согласно данным геодезии, линейная величина градуса меридиана должна возрастать от экватора к полюсам: чем больше сжатие Земли у полюсов, тем быстрее должно быть возрастание линейной величины градуса по направлению к экватору. Имея точные данные о линейной величине дуги меридиана в разных широтах, можно на основе вычислений построить точную модель фигуры земного шара и уточнить его размеры.

Такого рода работы издавна проводились учеными различных стран. В XIX в. были проведены градусные измерения русскими и скандинавскими учеными от Дуная до Ледовитого океана. Но особенно важны подобные измерения в полярных областях, хотя именно здесь труднее всего их выполнить. Проект таких измерений на Шпицбергене был предложен в 1826 г. английским капитаном Э. Сэбином, побывавшим на архипелаге и убедившимся в возможности их осуществления. Но только спустя 30 лет по инициативе профессора Шведской Академии наук О. М. Торреля на Шпицберген была послана рекогносцировочная экспедиция, в состав которой вошли К. Хидениус и Н. К. Дунер, а позднее А. Э. Норденшельд, которые подтвердили возможность градусных измерений. Однако необходимые средства для снаряжения специальной экспедиции были изысканы лишь в самом копце XIX в. В 1891 г. П. Г. Розен представил в Шведскую Академию наук новый проект проведения градусных измерений на островах Шпицбергена. Шведская Академия наук обратилась к русским ученым с предложением организовать совместную экспедицию, которое поддержал академик О. А. Баклунд. Швеция ассигновала на проведение работ на Шпицбергене 160000 крон, Россия — 100 000 руб. Оба государства поручили своим академическим комиссиям разработку плана и программы работ. В состав русской комиссии вошли О. А. Баклунд (председатель), Ф. Б. Шмидт, А. П. Карпинский, М. А. Рыкачев, Б. Б. Голицын и Ф. Н. Чернышев. Участвовали в комиссии также начальник военно-топографического отдела главного штаба О. Э. Штубендорф, член-корреспондент А. Р. Бонсдорф, почетный член Академии наук К. И. Михайлов. Организация Шпицбергенской экспедиции стала крупнейшим академическим начинанием в дореволюционный период.

Ф. Н. Чернышев писал своему другу минералогу А. Е. Арцруни: «Как Вы знаете, у меня в голове вечно сидят всякие беспокойные планы и неугомонная мысль постоянно уносит меня куда-нибудь в дальние страны. В настоящий момент затеваю вместе с Баклундом академическую экспедицию для градусных измерений на Шпицбергене. Работы разделяются пополам со Швецией. Мы проектируем экспедицию широко и, кроме геодезических работ, хотим присоединить геологические исследования в широком масштабе» [48]. Мысль о комплексном характере исследований Ф. Н. Чернышев последовательно проводил на заседаниях комиссии.

1898 г. был для Ф. Н. Чернышева годом напряженной работы в комиссии[49]. 16 марта он совместно с представителями Шведской Академии наук А. Э. Норденшельдом, М. Г. Миттаг-Леффлером, Э. Едерином участвовал в совещании комиссии, на котором обсуждались общие вопросы организации экспедиции по градусным измерениям на Шпицбергене. Еще до этого Ф. Н. Чернышев был избран членом-корреспондентом Геологического общества в Стокгольме. В марте 1898 г. директор Геологического комитета А. П. Карпинский обращается в Горный департамент с просьбой разрешить Ф. Н. Чернышеву «осмотреть музеи Академии наук в Стокгольме и в Христиании, именно коллекции, собранные бароном Норденшельдом и академиком Натгорстом на Шпицбергене, и новейшую коллекцию барона де Гера из той же местности, а также образцы, собранные Нансеном на Земле Франца Иосифа» [50]. Ф. Н. Чернышев получает разрешение на командировку в течение трех недель и выезжает в Швецию и Норвегию 31 мая. 23 сентября он вместе с академиками О. А. Баклундом, Ф. А. Бредихиным и Б. Б. Голицыным снова выехал в Стокгольм для обсуждения совместно с членами Шведской Академии наук деталей предстоящей экспедиции на Шпицберген.

Шпицберген был выбран в качестве полигона для проведения градусных измерений в высоких широтах потому, что группа его островов растянулась по дуге меридиана более чем на четыре с четвертью градуса и на архипелаге имеются достаточно высокие вершины, на которых могут быть установлены сигналы для астрономических и геодезических наблюдений. Трудности предстоящих работ были связаны с малодоступностью многих точек архипелага, а также с его плохой изученностью и суровыми климатическими условиями. За основу был принят план шведского ученого П. Г. Розена, составленный им при участии А. Э. Норденшельда, и предполагавший измерение дуги меридиана около 4° при помощи 22 треугольников, спроектированных по вершинам архипелага вдоль проливов Гинлопен и Стурфиорд от мыса Росс на самом северном из Семи островов до горы Кейльхау на южной оконечности Шпицбергена. Работы на севере в районе Гинлопена брала на себя шведская сторона экспедиции, на юге в районе Стурфиорда — русская.

Программа экспедиции включала астрономо-геодезические работы, наблюдения над качанием маятника, магнитные, метеорологические наблюдения (непрерывные в течение года), исследования природы северных сияний, геологические, гидрологические, гидрогеологические, гидрографические, а также некоторые другие исследования.

Весной 1898 г. на Шпицберген отправилась шведская рекогносцировочная партия под началом профессора Э. Едерина для расстановки сигналов по спроектированной сети треугольников и выбора мест для измерения базисов. К этой партии был прикомандирован русский топограф генерального штаба полковник Ф. А. Шульц. Работы рекогносцировочной партии охватили только северную часть района архипелага. Кроме того, Э. Едерин считал, что следует ограничиться измерением дуги меридиана лишь около 2° в пределах северной части, поскольку работы в южной части, предназначенной для русской экспедиции, слишком затруднительны. Все это усугубляло трудности, стоявшие перед русской экспедицией, особенно в первом сезоне. По плану предполагалось проведение работ экспедицией в течение летних сезонов 1899 и 1900 гг. с зимовкой части ее участников.

В состав русской экспедиции 1899 г. вошли: капитан генерального штаба Д. Д. Сергиевский, доктор медицины А. А. Бунге, астрономы А. С. Васильев, В. В. Ахматов, И. И. Сикора, А. П. Ганский и А. Д. Педашенко, физики Э. В. Штеллинг и А. Р. Бейер, зоолог А. А. Бялыницкий-Бируля, студент-геолог, О. О. Баклунд, механик Э. К. Ган. В состав рекогносцировочной партии для координации работ со шведской стороной были прикомандированы профессор Г. де Гер и лейтенант О. Кнорринг. Начальником экспедиции был назначен Ф. Н. Чернышев, руководителем геодезических работ — академик О. А. Баклунд. В распоряжении экспедиции находились военный транспорт «Бакан» и ледокол Либавского порта. Для подвоза угля и других грузов был зафрахтован шведский пароход «Бетти».

13 июня 1899 г. соединенная русско-шведская эскадра из пяти судов вышла из шведского порта Тромсе, от которого до Шпицбергена около 450 морских миль. По первоначальному плану русские суда должны были сразу идти в Стурфиорд, а шведские — проникнуть к северным пунктам сети треугольников и выбрать там место для зимовки. Русские суда были сильно перегружены, и в то же время на них был очень малый запас угля, поэтому какие-либо маневры в наполненном льдами Стурфиорде были весьма рискованны. Поэтому Ф. Н. Чернышев вынужден был пристать в Горнзунде и основать зимовку в защищенной от ветров бухте Гоес, что впоследствии оказалось весьма удачным, так как позволило уже в мае 1900 г. снять зимовщиков, в то время как Стурфиорд был почти все лето заперт сплошным льдом.

Ф. Н. Чернышев так описывает место базы русской экспедиции в 1899 г.: «Горнзунд, едва ли не самый живописный фиорд Шпицбергена, вдается внутрь острова на 15 верст и совершенно открыт с западной стороны. Со всех сторон к Горнзунду подходят высокие альпийские горы, с резко очерченными гребнями, вытянутыми в северо-южном направлении. Между ними спускаются большие ледники с круто обрывающимися в море стенами. Плоский южный берег бухты Гоес покрыт сетью ледниковых ручьев, между которыми возвышаются метра на 3—4 холмы. На одном из таких холмов у юго-восточной оконечности бухты и были раскинуты постройки русского зимовья» [51].

Поскольку по плану геодезические работы должны были начаться с севера, ледокол с астрономами на борту отправился к гавани Вирго на встречу со шведами. Однако оказалось, что шведская эскадра затерта льдами. Поэтому было решено, что русские начнут геодезические работы в Стурфиорде, а шведы пока займутся измерением базиса у горы Гекла-Гук. Прежде всего необходимо было установить геодезическую связь между зимовкой и сетью треугольников в Стурфиорде, поэтому Д. Д. Сергиевский и И. И. Сикора занялись устройством геодезического пункта на высоте 800 м к востоку от бухты Гоес, а В. В. Ахматов и А. П. Ганский — на западной вершине. Инструменты, палатки и прочие грузы перетаскивали по каменным осыпям и льду очень крутых склонов. Через несколько дней разразился жестокий шторм. Разгрузка угля была приостановлена на несколько дней. Трудней всего пришлось геодезистам. Туман и ветер пронизывал их палатки. Спали не раздеваясь, в мокрой одежде, чтобы хоть таким образом высушить ее.

В этих трудных условиях рекогносцировочная партия под руководством Ф. Н. Чернышева (в нее входили профессор Г. де Гер, лейтенант О. Кнорринг, А. Д. Педашенко и студент О. О. Баклунд), располагая всего двумя норвежскими лодками, закончила установку сигналов и топографическую съемку в южной части градусной сети. Затем партия была разделена, чтобы как можно скорее установить сигналы в северной части Стурфиорда, и это было выполнено к 8 августа. Не удалось установить знак на горе Белой в северо-восточной части залива Жиневры, его перенесли на плато Гельвальда. С 22 июля успешно провели геодезические работы на мысе Ли и Уолес-Пойнте.

Ф. Н. Чернышев попытался добраться до зимовки шведов, но этому помешал тяжелый лед. Все работы были сосредоточены на северном участке градусной сети в Стурфиорде, где экспедиция оставалась до 18 августа. Начинать работы на новых пунктах было рискованно. Предстояло еще разгрузить уголь с «Бетти» для зимовки, а геодезистам оформить журналы наблюдений и их копии. 19 августа вся русская эскадра вернулась в Горнзунд, где уже вырос целый поселок. Были готовы дома и обсерватории и установлены все инструменты на станции. Ф. Н. Чернышев предпринял рейс в Айсфорд, где провел серию геологических маршрутов и собрал коллекции. 29 августа на борту «Бакана» в последний раз собрались все участники экспедиции, а вечером того же дня суда двинулись в Тромсе. Зимовать в бухте Гоес остались начальник зимовки Д. Д. Сергиевский, доктор А. А. Бунге, астрономы А. С. Васильев, И. И. Сикора, В. В. Ахматов, физик А. Р. Бейер, механик Э. К. Ган и 12 матросов; до мая будущего года они были отрезаны от всего мира.

Подводя итоги в целом успешной для русских летней экспедиции 1899 г., Ф. Н. Чернышев писал: «По градусным измерениям закончена расстановка сети сигналов в Стурфиорде, закончены геодезические и астрономические наблюдения на двух пунктах, наиболее трудных в южной сети треугольников, и сделана рекогносцировка базиса у Уолес-Пойнта. На Штеллинга и Бейера легла тяжелая работа по устройству обсерватории метеорологической и магнитной. Благодаря энтузиазму и энергии всех участников экспедиции удалось установить полную метеостанцию 2-го разряда со дня высадки команды, а ко дню ухода судов почти все приборы магнитной и метеообсерватории 1-го разряда были в действии. Установлен впервые на Шпицбергене и приведен в действие фотографический магнитограф. Кроме того, произведены были работы геологические, топографические и гидрографические, значительно восполнившие скудные сведения о Стурфиорде, имевшиеся со времени путешествия Норденшельда и Дунера»[52]. К этому следует еще добавить, что сам Ф. Н. Чернышев собрал богатые материалы из верхиекаменноугольных отложений, имеющих сходство и коррелируемых с соответствующими отложениями Севера России.

После ухода судов работы зимовщиков сосредоточились вначале на хозяйственных нуждах: подвозке к дому выгруженного на берегу угля, постройке двух астрономических обсерваторий и одной для наблюдений северных сияний и качаний маятника. Была также построена небольшая кузница и закрытое помещение для собак. С 5 ноября установились регулярные наблюдения по всем пунктам программы. Астрофизик И. И. Сикора сделал удачные фотографии северного сияния и его спектров. Была установлена связь сияний с магнитными возмущениями. Октябрь и ноябрь были очень холодными, со страшными ветрами и вьюгами — отказывали измерители скорости ветра. До магнитной обсерватории приходилось добираться ползком. Часто повреждались инструменты и даже постройки. Декабрь и январь, напротив, оказались непривычно теплыми, с оттепелями и даже дождями. В новогоднюю ночь прошел ливень, принесенный теплым южным ветром, а 7 января заметили возвращение птиц. Настоящая зима началась с копца января, когда Горнзупд окончательно покрылся льдом. Зимовщиков донимали белые медведи — всего было замечено 62 зверя. 10 февраля зимовщики приветствовали солнце. Доктор А. А. Бунге 20 февраля посеял в деревянном ящике горох, бобы и чечевицу и светлая зелень пышно разрослась весной. Со второй половины февраля и до конца марта из-за сильных ветров и морозов рекогносцировки проводились невдалеке от зимовки.

31 марта в маршрут вышли две рекогносцировочные партии. Д. Д. Сергиевский, И. И. Сикора и матросы Моршнев и Васильев с нартами, в которые были впряжены девять собак, должны были разведать пути на гору Кейльхау, а астроном А. С. Васильев с матросами К. Носковым и И. Фридрихсманом, имея нарты с восемью собаками, должны были отыскать дорогу к сигналу на горе Геджехог. Нарты были так сильно нагружены, что собаки не могли их тащить без помощи людей даже на равнине. Поэтому при подъеме обеих партий на ледник, лежащий к югу от поселка, им помогали все зимовщики. От подножия Горнзундтинда доктор А. А. Бунге с помогавшими матросами вернулись на зимовку. Дальше шел крутой спуск, очень утомительный для собак. Поэтому вскоре обе партии стали на ночевку и из-за сильного ветра только 2 апреля, разделившись, стали искать проходы через цепь Горнзунд-тинда: А. С. Васильев двинулся на северо-восток, Д. Д. Сергиевский — на юго-восток.

Партия Д. Д. Сергиевского и И. И. Сикоры хотя и не смогла отыскать гору Кейльхау (имелись фотографии ее восточного склона, а партия двигалась с запада), но собрала материал, облегчивший достижение этого пункта наблюдений при последующих маршрутах. Поход партии А. С. Васильева по льду Горнзунда в глубь залива Адриа оказался очень тяжелым, при выходе на ледник участники похода много раз срывались в глубокие трещины и только лямки, которыми они тянули нарты, спасали их от верной гибели. Даже бывалые матросы-полярники требовали бросить нарты с грузом и отправиться назад к зимовке. Все же с трудом вырубая ступени во льду, они преодолели последний перевал перед зимовкой и весь груз и собак втащили наверх с помощью веревок. 11 апреля партия вернулась на зимовку, так и не достигнув Геджехога. Д. Д. Сергиевский отмечал в своем дневнике, что вечером приехал А. С. Васильев с двумя матросами, они были в ужасном виде, с больными глазами. Но в результате этой тяжелой рекогносцировки сигнал на Геджехоге был все-таки зафиксирован, только путь к нему был определен не по берегу, а через неисследованную центральную часть острова.

17 апреля с месячным запасом провизии группа Д. Д. Сергиевского и И. И. Сикоры вновь выступила на Кейльхау. Были взяты две тяжело груженные нарты в сопровождении шести матросов, из которых четыре должны были вернуться с упряжками на зимовку, чтобы передать их партии А. С. Васильева. Д. Д. Сергиевский и И. И. Сикора также тянули небольшие сани с исследовательскими приборами и инструментами, по пути несколько -раз пережидая бурю. Сигнал на Кейльхау был повален и занесен снегом. Палатку поставили в вырытой траншее, по которой можно было ходить, не рискуя свалиться с горы. Были выкопаны котлованы для треноги инструмента и палетки. 30 апреля Д. Д. Сергиевский начал наблюдения, которые прерывались из-за густого тумана и шторма, продолжавшегося до 19 мая, а затем в течение нескольких дней была выполнена почти вся программа наблюдений. 26 мая на Кейльхау пришел В. В. Ахматов и сменил наблюдателей.

Поход группы А. С. Васильева был сопряжен с опасностями и неудачами. Лишь на девятый день партия была в 5—6 км от Геджехога, и А. С. Васильев с матросом К. Носковым отправился на одну из вершин на розыски сигнала, но его там не оказалось. Переход на другую вершину чуть не стоил жизни А. С. Васильеву, сорвавшемуся в трещину глубиной 26 м. Сигнал оказался недостижим — oir был покрыт слоем снега и льда, так что партия не смогла осуществить здесь программу наблюдений. На этом период весенних работ зимовщиков закончился.

План работ 1900 г. детально и долго обсуждался на совместных заседаниях русской и шведской комиссий с расчетом на самые неблагоприятные обстоятельства и с тем, чтобы градусные измерения были закончены в течение летнего сезона. Однако ледовая обстановка в проливах Шпицбергена оказалась самой тяжелой за последние 50 лет, и шведская флотилия смогла подойти к району работ лишь 8 августа.

Ф. Н. Чернышев очень волновался за судьбу русской зимовки и приложил большие усилия, чтобы как можно раньше ее достигнуть. Он сформировал вспомогательную экспедицию, в составе которой были адъюнкт-астроном Пулковской обсерватории С. К. Костипский, астрономы А. Д. Педашенко и Н. И. Осташенко-Кудрявцев, помощник директора Главной физической обсерватории Э. В. Штеллинг, инспектор метеостанций А. М. Шенрок, топограф капитан М. М. Зигель и студент О. О. Баклунд. Вместо норвежских рабочих Ф. Н. Чернышев нанял 16 мезенских поморов, среди которых были его спутники по Тиманской экспедиции[53].

23 мая русская эскадра вышла из Тромсе и 26 мая достигла бухты Гоес. С судов был дан салют в 21 выстрел и вскоре на «Бакан» прибыла шлюпка с А. С. Васильевым и А. Р. Бейером, а вечером 28 мая, когда вся экспедиция собралась в домике зимовщиков, заметили возвращавшихся с Кейльхау Д. Д. Сергиевского и И. И. Сикору. Они сообщили, что весь Стурфиорд, за исключением небольшой полыньи у западного берега, покрыт льдом. Был выработан подробный план работ и распределены силы экспедиции.

1 июня группа А. С. Васильева, включая шесть поморов, двух матросов, 18 собак и двое саней, отправилась к Геджехогу на баканском баркасе и экспедиционной шестерке. В бухте Адриа пришлось раздвигать лед в течение шести часов. В подъеме на ледник партии помогли матросы с «Бакана». Затем с большими трудностями была заброшена партия С. К. Костинского и А. Д. Педашенко на Уолес-Хед.

Ф. Н. Чернышев (в центре) с участниками экспедиции, членами Комиссии и командой судна, направляющегося на Шпицберген, 1900 г. Публикуется впервые

«Бакан» передвинулся в бухту Бетти, и Ф. Н. Чернышев, Н. И. Кудрявцев, Д. Д. Сергиевский и О. О. Баклунд отправились сопровождать партию А. М. Шенрока на вершину Кейльхау для проведения магнитных наблюдений и партию М. М. Зигеля к подножию для топографических работ на юге Шпицбергена: «Благодаря нашей лихой команде дело пошло быстро, и уже к 12 часам ночи были ввезены на вершину тяжелые ящики с дополнительными приборами для маятника, а также тесаные камни для его фундамента. Тотчас же мы принялись за расчистку снега под пирамиду и на местах, где можно было заложить каменоломни» [54].. Несмотря на начинавшийся шторм, пирамида была установлена, но на следующий день во время шторма она рухнула, и Ф. Н. Чернышеву с рабочими пришлось заново проделать всю работу.

Совершив еще несколько перебросок партий, Ф. Н. Чернышев на «Бакане» отправился к Датским островам и в Айсфорд, к Земле Принца Карла, где были обнаружены затертые льдами суда шведской экспедиции «Свенскзунд» и парусная шхуна «Геа». Шведы обещали взять на себя сигнал на мысе Агарда, но «Свенскзунд» не смог добраться ни до этого мыса, пи до Уолес-Хеда, блокированных льдом. Не увенчались успехом и попытки «Бакана»» пройти в Уолес- Бай. 24 июня все суда опять собрались в бухте Гоес. Оказалось, что удалось высадить в Уолес-Бай только А. М. Шенрока для магнитных наблюдений и забрать с Геджехога А. С. Васильева, закончившего всю серию астрономических и геодезических работ. Ледовая обстановка не позволила пробраться к мысу Агарда, а сигнал на мысе был снесен штормом. Пришлось пересмотреть план работ и перенести их во внутренние районы островов. Весь июль суда не могли подойти к намеченным планом пунктам. Только в начале августа удалось снять в Уолес-Бай партию С. К. Костинского и A. Д. Педашенко, уже давно закончивших всю серию астрономических и геодезических наблюдений. Ими же была сделана топографическая съемка окрестностей Уолес-Бай в масштабе 1 : 50 000 и проведены метеорологические наблюдения. Завершили исследования B. В. Ахматов на Кейльхау и М. М. Зигель топографическую съемку всего западного берега к югу от Горнзунда.

В связи с переориентацией работ самым крупным успехом лета 1900 г. стало проникновение А. С. Васильева в глубь Шпицбергена, в район горных цепей Сваиберга и Хидениуса. С большим риском эта партия поднялась по леднику Норденшельда и, перейдя ледяную равнину, устроила у подножия гор Сванберга склад. Часть груза была поднята на вершину и здесь же установлен универсальный прибор Бамберга. После этого члены экспедиции, забрав часть продуктов на складе, стали подниматься на гору Хидениуса. Люди шли, часто срываясь в трещины и утопая в мокром снегу, под проливными дождями и в обволакивающем густом тумане. В пути чуть не погибли А. С. Васильев и студент О. О. Баклунд. Благодаря систематическому изучению местности удалось распознать южную вершину цепи Хидениуса — гору Ньютон, состоящую из трех вершин, но они не годились для сигнала. Его поставили па отрогах одной из вершин, и измученные люди и собаки возвратились к складу на леднике Норденшельда, который наполовину провалился в трещину. 29 июля три человека во главе с О. О. Баклундом в сильный шторм доставили с побережья запас керосина, а А. С. Васильев с остальными людьми поднял из трещины с глубины 10 сажей провалившийся провиант.

31 июля партия в метель и при резком ветре снова поднялась на гору Сванберг, но удобного места для сигнала не было найдено. А. С. Васильев отрядил О. О. Баклунда с пятью поморами и 18 собаками па северную вершину для установки там сигнала, а сам остался, боясь пропустить удобный для наблюдений момент. 6 августа был установлен вспомогательный сигнал, а 17 закончены все астрономические и геодезические наблюдения на основном сигнале. А. С. Васильев сразу перебазировался на северную вершину, которую он назвал в честь академика О. А. Баклунда, директора Пулковской обсерватории, много потрудившегося на Шпицбергене. С горы Баклунда был обзор всех сигналов (за исключением мыса Агарда), а ее сигнал также хорошо наблюдался из всех пупктов. Планы работ этой партии были выполнены, и после 20-часового перехода она достигла берега и была переправлена па «Бакан». Ф. Н. Чернышев, описывая этот поход, отмечает, что он впишет одну из блестящих страниц в историю полярных исследований и что русские должны гордиться тем, что нашим соотечественникам удалось разрешить те задачи, которыми обусловливался успех всего предприятия по градусным измерениям на Шпицбергене. Действительно, партия А. С. Васильева вместо шведов взяла на себя сверхплановую работу в центральной части Шпицбергена и с честью ее выполнила.

22 августа «Рюрик» пришел с грузом угля, но уже па следующий день залив был забит льдом. Нужно было срочно снимать станцию, и 26 августа русские исследователи распростились с поселком, который в течение 17 месяцев был центром работ русской экспедиции. Сам Ф. Н. Чернышев выехал со Шпицбергена еще в июле для участия в заседаниях сессии МГК в Париже. Однако ему удалось в условиях очень сложной обстановки успешно организовать работы с получением значительных результатов. Его роль в исследованиях летнего сезона 1900 г. описал участник трехлетней работы на Шпицбергене О. О. Баклунд: «... сложная ледовая обстановка заставила изменить планы. Опыт зимовки показал, что работы и передвижения по материковому льду хотя и сопряжены с опасностями всякого рода, но все-таки выполнимы. И чтобы не рисковать вторично потерей времени в связи с тщетными попытками пробиваться через тяжелые льды, он наметил ряд работ, связанных с переходами частью поперек Шпицбергена, на санях и на собаках, частью в открытых шлюпках вдоль берега, по приливным заберегам. Эти переходы носили, с одной стороны, вспомогательный или даже спасательный характер, как-то: восстановление сообщения с геодезическими партиями, отрезанными на своих пунктах от остальной экспедиции надвинувшимися льдами; с другой —они должны были иметь целью вновь обследовать и занять некоторые из северных пунктов для геодезических работ, но уже базисом должен был служить западный берег Шпицбергена или по крайней мере глубокие заливы его» [55].

Правильно разработанная стратегия исследований, увеличение топографических работ, своевременное восстановление геодезических сигналов позволило выполнить почти всю программу исследований за исключением трех пунктов триангуляционной сети, не охваченных наблюдениями (мыс Агарда, мыс Недоразумения и плато Гельвальда). Совсем немного удалось сделать в этом году участникам шведской экспедиции. В связи с этим Ф. Н. Чернышев выражал надежду, что работы экспедиции на Шпицбергене будут продолжены. Он писал: «Подобно тому как зодчий, с любовью относящийся к своему делу, построив фундамент и главные части здания, с нетерпением ждет его окончания и мастерской его отделки, так и Академия наук желала бы, чтобы научный памятник, создаваемый при ее участии на пороге двух столетий, был довершен в ближайшем будущем и чтобы история этого памятника, над созданием которого равно потрудились и наши ученые, и русские моряки, и простые мезенские поморы, осталась бы навсегда символом лучших, симпатичных качеств русского человека»[56]. Он обратился с письменным ходатайством о продолжении работ к министру иностранных дел России[57].

20 сентября 1900 г. Ф. Н. Чернышев выехал в Стокгольм в месячную командировку для совещания с членами шведской комиссии по делам Шпицбергенской экспедиции. Было принято решение продолжить и завершить исследования в 1901 г. Русскую экспедицию решено было направить в том же составе, но увеличив количество собак. Ф. Н. Чернышев настоял на увеличении количества геодезических инструментов, чтобы можно было вести наблюдения сразу на четырех пунктах. В Потсдаме был приобретен новый усовершенствованный прибор для изучения качаний маятника, учитывавший колебания штатива. Основываясь на опыте предыдущих лет и стремясь значительно расширить объем и качество работ, Ф. Н. Чернышев обратился к военному министру с просьбой прикомандировать к экспедиции трех топографов военно-топографического отделения главного штаба. В состав экспедиции 1901 г. были включены астрономы В. В. Ахматов, А. С. Васильев, А. П. Ганский, А. А. Кондратьев и А. Д. Педашенко; топографы главного штаба П. П. Емельянов, М. М. Зигель и А. В. Клементьев; зоолог М. Н. Михайловский и художник В. А. Щуко. Руководил экспедицией по-прежнему Ф. Н. Чернышев. По просьбе комиссии согласился отправиться на Шпицберген академик О. А. Баклунд, которому предложили руководить работами по базисному измерению. Экспедиция располагала транспортом «Бакан» и ледоколом Либавского порта. Для подвоза угля, свежей провизии и почты был зафрахтован шведский пароход «Рюрик». Кроме того, для скорейшей доставки к месту работ к экспедиции был прикомандирован до 15 июня знаменитый ледокол «Ермак», который затем должен был отправиться в Ледовитый океан. Ф. Н. Чернышев возложил научные обязанности и на офицеров «Бакана». Так, старшему штурману Н. А. Алексееву предстояло заняться гидрографическими, доктору медицины А. Н. Волковичу — зоологическими и гидрологическими исследованиями, а остальным судовым офицерам — промерами глубин неизвестных бухт Стурфиорда.

2 июня в 9 часов вечера «Бакан», ледокол и «Ермак» вышли из Тромсе на Шпицберген. «Рюрик» должен был дождаться академика О. А. Баклунда. Стурфиорд был забит льдом, и суда не смогли пробиться к месту базы в Уолес-Пойнте. Удалось пройти в бухту Бетти, и Ф. Н. Чернышев использовал это для расчистки от снега сигнала на горе Кейльхау. 7 июня суда пробились к Уолес-Пойнту, единственному месту в Стурфиорде, пригодному для измерения базисной сети. К вечеру следующего дня была закончена выгрузка, и Ф. Н. Чернышев распределил работу между основными партиями по топографической съемке и геодезическим наблюдениям. В этот же день прибыл «Рюрик» с О. А. Баклундом.

13 июня начались измерения на вспомогательном базисе в Уолес-Пойнте и были заброшены к месту работ первые партии. Ф. Н. Чернышев отправился в бухту Агарда, чтобы восстановить сигнал, повалившийся еще осенью 1899 г. С семью рабочими он поднялся на вершину плато и принялся за сооружение пирамиды, но оказалось, что место сигнала выбрано неудачно: с него не были видны ни мыс Недоразумения, ни плато Гельвальда. Пришлось ставить новый сигнал на северной оконечности плато Агарда, перетаскивая камни при сбивающем с ног ветре. Более суток люди работали без отдыха и пищи.

15 июня была высажена партия А. Б. Клементьева для топографической съемки окрестностей бухты Агарда, а затем и ледника Негри в заливе Жиневры. В эти же дни были закопчены измерения на вспомогательном базисе и начались на основном. Успеху этих работ способствовала отличная погода, поэтому удалось высадить партию геодезистов на северные пункты наблюдений, доставить к месту работ на мысе Недоразумения партию А. Д. Педашеико и А. П. Ганского, а 10 мезенских поморов и 16 матросов с «Бакана» за два с половиной часа доставили к сигналу более 80 пудов груза и инструменты. Высадить же А. С. Васильева и О. О. Баклунда на ледник Негри не удалось даже с двух попыток, поскольку на пути был встречен разбитый лед с полыньями.

Успешно продолжались работы по измерению главного базиса, геодезические наблюдения на Уолес-Пойнте и топографическая съемка. Ф. Н. Чернышев не сходил на берег с «Бакана», непрерывно курсируя между различными партиями, оперативно перебазируя их и оказывая необходимую помощь. Впоследствии О. О. Баклунд писал: «Феодосий Николаевич по три, по четыре раза совершал тяжелые подъемы на одни и те же горные вершины, разъезжая между сигналами, на которые имелось в виду впоследствии поднять геодезические партии; экспедиционные суда в это время исполняли правильные рейсы между отдельными пунктами Стурфиорда, причем Феодосий Николаевич заботился о том, чтобы ни один рейс не оставался без следа: каждый раз намечались новые курсы, и все новые глубинные даты наносились на карту Стурфиорда. В то же время он не упускал из вида своей специальности: при подъемах на горы он измерял геологические профили, и с каждым новым подъемом добавлял к прежним наблюдением новые; собирал коллекции палеонтологическую и пород по профилям под сигналами: последние впоследствии служили определению отклонения силы тяжести в зависимости от удельного веса пород. Даже в этот период кипучей деятельности он не забывал, что в программу партии, во главе которой он все еще стоял, входило составление карты окрестностей геодезических пунктов: возвратившись к палаткам, нередко в густом тумане, после утомительной работы на вершинах гор, при температурах ниже нуля, он немедленно после чая, даже без последующего отдыха, поднимал всех спутников па ноги, как только погода настолько прояснится, что можно было приступить к работам по съемке; в таких случаях он лично с рабочими измерял базис, других посылал то с мензулой, то с универсальным инструментом, то с рейкой в различные концы намеченной области. Случалось, что он таким образом к 18-часовому рабочему дню, после 2-часового перерыва, прибавлял еще 18 часов тяжелой работы. К переменам погоды в направлении улучшения он был весьма чуток, и, казалось, отдыха ему не требовалось» [58].

29 июпя А. С. Васильев вторично ушел на ледоколе в залив Жиневры. Ему поручалось, высадившись на ледник Негри, пройти в обход горы Эдлунда на плато Гельвальда и установить там сигнал, а О. О. Баклунду с половиной собак следовало добраться до Сванберга и установить новую пирамиду на пункте, с которого видна гора Баклунда. А. С. Васильев после наблюдений на Гельвальде должен был закончить прошлогодние наблюдения на Свапберге. Дополнительный запас провизии взялся доставить ему О. О. Баклунд на обратном пути.

Ф. Н. Чернышева очень беспокоила судьба А. В. Клементьева и М. М. Зигеля, от которых давно не было вестей, и он вышел на «Бакане» на север к мысу Агарда вдоль западного берега Стурфиорда, где и были обнаружены палатки А. В. Клементьева и М. М. Зигеля.

Первым была уже закончена съемка до ледника Негри, и его предполагалось перебросить на мыс Недоразумения. М. М. Зигель заснял побережье вплоть до залива Тимен.

7 июля было встречено шведское судно «Антарктик» с экспедицией на борту во главе с профессором Г. де Гером. У шведов работы складывались неудачно: 23 дня «Антарктик» был зажат плотным льдом, и ему едва удалось выбраться из этой ловушки. Поскольку не было никаких перспектив пробраться к Гинлопену с севера, Г. де Гер предложил помочь русской экспедиции в ее районе. Однако Ф. Н. Чернышев от помощи отказался и посоветовал шведам попытаться пройти в Гинлопен либо обогнув Тысячу островов, либо через Гелис-зунд, соединяющий залив Жиневры с Ольга- стрит. «Антарктик» ушел на север.

Студент О. О. Баклунд к этому времени уже вернулся со Сванберга, где поставил сигнал, и ушел к Гельвальду с запасом провианта для А. С. Васильева. Поход к Сванбергу был очень тяжел: началось усиленное таяние снегов, 24 собаки поранили ноги, а шесть из них погибли. Поскольку Ф. Н. Чернышева беспокоили работы во внутренних: областях Шпицбергена, где условия были особенно сложными, 14 июля он, подойдя на ледоколе к леднику Негри, отправился к лагерю А. С. Васильева. Его и О. О. Баклунда Ф. Н. Чернышев встретил в бедственном положении на леднике у склада провизии. На помощь этой партии Ф. Н. Чернышев перебросил партию А. П. Ганского и А. Д. Педашенко. К концу июля можно было считать, что установка прибрежных пунктов триангуляционной сети обеспечена. Ф. Н. Чернышев писал впоследствии: «Казалось, что работы идут до сих пор успешно, и не исключена вероятность их окончания в лето 1901 года; но я не считал себя вправе предаваться излишнему оптимизму ввиду крайне капризных условий, при которых приходится вести наблюдения в полярных странах. Как увидим ниже, только благодаря крайнему напряжению участников экспедиции и прекрасным условиям второй половины августа задача русской экспедиции была разрешена истекшим летом»[59]. Ф. Н Чернышев решил помочь шведам и высадить партию в пункте их работ Тумб-Пойнт, но они в нарушение предварительной договоренности начали работы в этом районе, а не на северных точках.

В конце июля наиболее сложное положение оставалось у А. С. Васильева, который из-за непогоды не смог провести никаких наблюдений. Ф. Н. Чернышев послал ему в помощь еще В. В. Ахматова, который 9 августа с упряжкой из 20 наименее пострадавших собак вышел на Свапберг. Нужно было также высадить A. П. Ганского на плато Гельвальда для проведения маятниковых исследований. 10 августа 16 матросов с «Бакана» впряглись в двое саней, на которых был перевезен весь груз партии А. П. Ганского. Ф. Н. Чернышев сам участвовал в этом походе, так как хотел помочь А. Д. Педашенко и А. С. Васильеву. Суда в это время отправились в гавань Андерсона. С 12 августа утренние морозы и ясная погода способствовали наблюдениям на геодезических пунктах. С 14 августа начали постепенно свертывать работы и снимать с побережья партии топографов, закончивших съемочные работы. Приходилось по нескольку раз подходить на «Бакане» и ледоколе близко к берегу в густом тумане и отыскивать палатки топографов. Так были сняты партии А. В. Клементьева и П. П. Емельянова, а с 20 августа — М. М. Зигеля, а также А. С. Васильева и B. В. Ахматова, закончивших работы во внутренних областях Шпицбергена и вышедших к берегу. На горе, названной в честь Чернышева, ими был водружен русский национальный флаг. А. С. Васильев был переброшен на плато Гельвальда для наблюдений сигнала на горе Чернышева, что ему быстро удалось сделать. Все триангуляционные работы русской экспедиции были закончены. Ледокол направился к Уолес-Пойнту для высадки В. В. Ахматова, А. П. Ганского, П. П. Емельянова и А. В. Клементьева, которым следовало определить еще раз расстояние между главной и вспомогательной пирамидами. Ф. Н. Чернышев предполагал высадиться у Зюд-капа, чтобы собрать дополнительный геологический материал в этом районе, но из-за штормов это не осуществилось.

28 августа все участники экспедиции на ледоколе и «Бакане» вышли в Горнзунд. Ледокол прошел прямо в Тромсе, а «Бакан» прибыл в Гаммерфест, откуда Ф. Н. Чернышев отправил президенту Академии наук телеграмму об окончании работ русской экспедиции. 31 августа все участники экспедиции собрались в Тромсе, туда же прибыл и «Антарктик» со шведской экспедицией. Шведами были завершены работы на сигналах в Гинлопене, а на трех северных треугольниках они так и не работали. В целом работами русской и шведской экспедиций была измерена дуга меридиана в 3,5°, из которых на долю русских исследователей приходилось около 2,5°. Для сравнения Ф. Н. Чернышев приводит затраты времени при других градусных измерениях: подольско-волынская дуга в 5°8/ и финляндская в 1°56' потребовали по пять лет работ каждая, лапландская в 3°4' — семь лет.

Успех русской экспедиции в решающей степени был обусловлен высокими организаторскими способностями Ф. Н. Чернышева, его личным участием во многих исследованиях. Деятельность Ф. Н. Чернышева на Шпицбергене получила международное признание и даже спустя годы высоко оценивалась научной общественностью: «Пятнадцать лет тому назад из Петрограда двинулась экспедиция, которая только благодаря энергии, организаторским способностям и личным качествам руководителя ее, покойного академика Феодосия Николаевича Чернышева, была закончена столь удачно и в столь короткий срок, а именно широко поставленная и всесторонне обдуманная экспедиция по измерению дуги меридиана на отдаленном севере, на архипелаге Шпицбергена с 1899 по 1901 год. Результаты этой экспедиции столь разносторонни и обширны не только по прямым задачам ее, но и по другим отраслям познания земного шара, что обработка всех наблюдений и собранных коллекций не закончена поныне. Расширение первоначальной программы экспедиции в значительной степени, если не исключительно, принадлежит инициативе Феодосия Николаевича, и в выполнении ее он принял самое деятельное участие; он не только интересовался результатами по самым различным специальностям, но и во время полевых работ, черпая из громадных запасов энергии и добрых советов, заставлял не только наблюдателей, но и всех участников экспедиции, иногда уже терявших надежду на удачное выполнение возложенных на них задач, вновь со свежими силами бороться за успех и законченность в работах» [60].

В результате трех лет работы русской экспедиции на Шпицбергене были достигнуты выдающиеся научные результаты. Кроме геодезических работ, где на долю русской экспедиции выпало две трети всех исследований, большую ценность имели магнитные и метеорологические наблюдения, широкая программа которых была осуществлена на зимовке 1899—1900 гг. Вся береговая линия и значительные части внутренних районов от Горнзунда через весь Стурфиорд до Уолес- Пойнта были покрыты мензульной съемкой в масштабе две версты в дюйме с горизонталями через 10 сажей. Подобных съемок на таком обширном пространстве в полярных районах в то время еще не проводилось. Они , позволили в дальнейшем решить ряд актуальных вопросов географии и геоморфологии полярного архипелага. В Стурфиорде во многих бухтах делались постоянные промеры глубин залива, в результате чего было получено много новых гидрографических данных. Проводились также гидрологические и биологические исследования. В трех местах маршрутами был пересечен Западный Шпицберген, что дало много новых сведений о неисследованных внутренних его областях. На Международном конгрессе геодезистов и астрономов, который состоялся осенью 1900 г. в Париже, шпицбергенские исследования были признаны одним из самых выдающихся научных событий.

Отдельно следует остановиться на геологических исследованиях на Шпицбергене самого Ф. Н. Чернышева, хотя в программу работ экспедиции они и не входили. Тем не менее Ф. Н. Чернышев собрал важный материал по геологии, палеонтологии и тектонике Шпицбергена. Основываясь на открытии им в районе Горпзунда девонских отложений, оп установил чешуйчатое геологическое строение Южного Шпицбергена, чем объяснялись и особенности рельефа архипелага. Чисто альпийский ландшафт па западе Шпицбергена в виде параллельно вытянутых горных хребтов с резко очерченными зубчатыми гребнями и отдельными пикообразными вершинами резко отличен от прилегающего с востока плато, от которого складчатые образования, представленные кристаллическими сланцами и осадочными породами нижнесилурийского возраста, отделяются осадочными породами от девонского до третичного возраста, круто приподнятыми по сбросам. Все пространство по обе стороны Стурфиорда и по берегам пролива Гинлопен выполнено почти горизонтально залегающими слоями, круто обрывающимися к морю.

К сожалению, специальная работа по геологии Шпицбергена не была издана, если не считать кратких сведений, помещенных в предварительных отчетах Шпицбергенской экспедиции. Лишь часть материалов была использована Ф. Н. Чернышевым в его стратиграфических и палеонтологических работах, а также в лекциях по исторической геологии, которые он читал в Горном институте. Некоторые свои наблюдения и материалы он передал Г. Андерсону.

Свой доклад на заседании Академии наук 17 декабря 1901 г. он закончил благодарностью в адрес своих товарищей по экспедиции: «Мне как бывшему руководителю экспедиции нельзя не отметить могучего фактора, благодаря которому все трудности и опасности побеждались легко и скоро; я говорю о тех добрых, товарищеских отношениях, которые красной нитью проходят во все три года экспедиции, несмотря на большой персонал ученых и моряков, принимавших в ней участие. Никто не гнушался какой бы то ни было работой, будь то работа каменщика при постройке пирамиды или простое приложение мускульной силы при тяге саней по льду и снегу и т. п.,— все и всеми исполнялось с полной охотой, лишь бы была достигнута конечная цель предприятия... Организовав экспедицию 1899—1901 года, Россия внесла крупную лепту в общую сокровищницу полярных исследований и восполнила значительный пробел в познании этих островов, а тот смельчак, который дойдет до русского флага, развевающегося на одной из высших точек внутри Шпицбергена, лучше всего оцепит трудности, которые преодолела русская экспедиция» [61].

Образованная Академией наук Комиссия по градусным измерениям на Шпицбергене просуществовала до 1919 г. Затем по предложению А. П. Карпинского она была слита с Комиссией по Русской полярной экспедиции Э. В. Толля (в которой в свое время принимал активное участие и Ф. Н. Чернышев) и образовала Постоянную полярную комиссию Академии наук. В Архиве АН СССР (Ленинградское отделение) имеются огромные материалы, характеризующие деятельность Шпицбергенской экспедиции, в частности печатные, машинописные и рукописные протоколы заседаний Шпицбергенской комиссии, охватывающие период от 16 марта 1898 г. до 21 апреля 1912 г. (всего 61 протокол) [62]. С 1904 г. началась публикация этих материалов экспедиции в специальном издании Академии наук «Missions scientifiques pour la Mesure d’un arc de Meridien au Spitzberg entreprises en 1899—1901 sous les auspices des gouvernements russe et suedois. Mission russe». Всего вышло 15 томов, часть из них уже после Октябрьской революции.

Работы Ф. Н. Чернышева на Шпицбергене были последней его экспедицией на горячо любимый им Север. С избранием его в действительные члены Академии наук (1899 г.) и с назначением директором Геологического комитета начался новый этап его плодотворной деятельности.

1 Материалы для геологии России. 1916. т. XXVII, с. 12.

2 Романовский С. И. Александр Петрович Карпинский. Л.: Наука, 1981. с. 142.

3 Чернышев Ф. Описание центральной части Урала и западного его склона.— Тр. Геол. ком., 1889, т. III, № 4, с. 14.

4 Тр. Геол. ком., 1889, т. III, № 4, с. VIII.

5 Чернышев Ф. Н. Верхнекаменноугольные брахиоподы Урала и Тимана. СПб., 1902. (Тр. Геол. ком.; Т. XVI, № 2).

6 Тр. Геол. ком., 1889, т. III, № 4, с. 2—3.

7 Наливкин Д. В. Краткий очерк жизни и деятельности Ф. Н. Чернышева.— В кн.: Феодосий Николаевич Чернышев. Л.: Изд-во АН СССР, 1961, с. 13.

8 Чернышев Ф. Предварительный отчет об исследованиях на западном склоне Урала.— Изв. Геол. ком., 1884, т. III, № 1, с. 4.

9 Изв. Геол. ком., 1886, т. V, № 3/4, с. 114—115.

10 Изв. Геол. ком., 1885, т. IV, № 3, с. 148.

11 Чернышев Ф. Геологические исследования, произведенные в Уфимской губернии летом 1885 года.— Изв. Геол. ком., 1886, т. V, № 1, с. 32.

12 Изв. Геол. ком., 1888, т. VII, № 4, с. 124.

13 Чернышев Феод. Геологическая поездка на Урал летом 1888 года.— Изв. Геол. ком., 1889, т. VIII, № 5, с. 122.

14 Чернышев Феод. Геологическая поездка на Урал летом 1888 года.— Изв. Геол. ком., 1889, т. VIII, № 5, с. 139.

15 Изв. Акад. наук. VI сер., 1914, № 3, с. 169.

16 Природа, 1914, май, с. 305.

17 Горн, журн., 1889, т. II, № 4, с. 147.

18 Изв. Геол. ком., 1889, т. VIII, № 5, с. 62.

19 Чернышев Ф. Н. Орографический очерк Тимана. СПб., 1915, с. И.

20 Чернышев Ф. Тиманские работы, произведенные в 1889 году.— Изв. Геол. ком., 1890, т. IX, № 2/3, с. 50.

21 Чернышев Ф. Тиманские работы, произведенные в 1889 году.— Изв. Геол. ком., 1890, т. IX, № 2/3, с. 74.

22 Материалы для геологии России, 1916, т. XXVII, с. XV— XVI.

23 Павлов А. П. Феодосий Николаевич Чернышев.— Природа, 1914, май, с. 308—309.

24 Орографический очерк Тимана. СПб., 1915, с. 126. (Тр. Геол. ком.; Т. XII, № 1).

25 Гелъмерсен Г. П. Донецкий кряж и его будущность.— Горн, журн., 1865, т. I, с. 105.

26 Чернышев Ф. Я. Докладная записка об изменениях в плане исследования Донецкого бассейна.— Изв. Геол. ком., 1893, т. XI, с. 70—72.

27 Изв Геол. ком., 1896, т. XIV, с. 269—277.

28 Лутугин Л. И. Избр. тр. по геологии Донецкого бассейна. Киев: Изд-во АН УССР, 1956, с. 108—109.

29 ЦГИАЛ, ф. 37, он. 57, д. 493, л. 3-4.

30 Новик Е. О., Пермяков В. В., Коваленко Е. Е. История геологических исследований Донецкого каменноугольного бассейна. Киев: Изд-во АН УССР, 1960, с. 311—312.

31 Чернышев Ф. Я. Работы, произведенные в Донецком каменноугольном бассейне в 1893 году.— Изв. Геол. ком., 1895, т. XIII, с. 117—217.

32 Изв. Геол. ком., 1896, т. XIV, с. 270—274.

33 Изв. Геол. ком., 1896, т. XIV, с. 273—277.

34 Новик Е. 0.х Пермяков В. В., Коваленко Е. Е. История геологических исследований Донецкого каменноугольного бассейна. Киев: Изд-во АН УССР, 1960, с. 311—312.

35 Снятков А. А. Работы Л. И. Лутугина в Донецком бассейне.— Поверхность и недра, 1916, N° 5, с. 207.

36 Изв. Геол. ком., 1885(1886), т. IV, N° 10, с. 411—414.

37 ЦГИАЛ, ф. 37, он. 57, д. 493, л. 2 об.

38 ЦГИАЛ, ф. 37, он. 57, д. 493, л. 5-6 об.

39 ЦГИАЛ, ф. 40, он. 2, д. 111, л. 49-50.

40 ЦГИАЛ, ф. 40, он. 2, д. 111, л. 32—33 об.

41 Чернышев Ф. Новоземельская экспедиция 1895 года.— Изв. Рус. геогр. о-ва, 1896, т. XXXII, вып. 1, с. 7.

42 Чернышев Ф. Новоземельская экспедиция 1895 года.— Изв. Рус. геогр. о-ва, 1896, т. XXXII, вып. 1, с. 12.

43 Чернышев Ф. Новоземельская экспедиция 1895 года.— Изв. Рус. геогр. о-ва, 1896, т. XXXII, вып. 1, с. 15—16.

44 ЦГИАЛ, ф. 37, он. 57, д. 493, л. 73 об.- 74.

45 Карпинский А. П. Материалы для геологии России, 1916, т. XXVII, с. XVII.

46 Чернышев Ф. Новоземельская экспедиция 1895 года.—Изв. Рус. геогр. о-ва, 1896, т. XXXII, вып. 1, с. 18.

47 Чернышев Ф. Новоземельская экспедиция 1895 года.— Изв. Рус. геогр. о-ва, 1896, т. XXXII, вып. 1, с. 20.

48 ЛО ААН, ф. 252, он. 1, д. 8, л. 16.

49 Протоколы заседаний Комиссии по градусным измерениям. ЛО ААН, ф. 13, он. 1, д. 3, л. 439—475.

50 ЦГИАЛ, ф. 37, он. 57, д. 1028, л. 1-1 об.

51 Чернышев Ф. Н. Русская экспедиция на Шпицберген.— Мир божий, 1901, N° 2, с. 261.

52 Чернышев Ф. Я. Русская экспедиция на Шпицберген.— Мир божий, 1901, N° 2, с. 268—269.

53 ЛО ААН, ф. 13, он. 1, д. 3, л. 41, 97.

54 Чернышев Ф. Н. Русская экспедиция на Шпицберген.— Мир божий, 1901, N° 2, с. 268—269.

55 Баклунд О. О. Ф. Н. Чернышев и градусные измерения на Шпицбергене.— Изв. Рус. геогр. о-ва, 1914, т. L, вып. 8, с. 450-451.

56 Чернышев Ф. Я. Русская экспедиция на Шпицберген.— Мир божий, 1901, N° 3, с. 245.

57 ЛО ААН, ф. 252, он. 1, д. 41, л. 25—26.

58 Баклунд О. О. Ф. Н. Чернышев и градусные измерения на Шпицбергене.— Изв. Рус. геогр. о-ва, 1914, т. L, вып. 8, с. 448.

59 Чернышев Ф. Н. Работы экспедиции по градусным измерениям на Шпицбергене в 1901 году.— Изв. Акад. наук. У сер., 1902, т. ХУІ, № 5, с. 151—152.

60 Изв. Рус. геогр. о-ва, 1914, т. L, вып. 8, с. 445.

61 Чернышев Ф. Н. Работы экспедиции по градусным измерениям на Шпицбергене в 1901 году.— Изв. Акад. наук. V сер., 1902, т. XVI, № 5, с. 158—159.

62 Материалы для истории экспедиций Академии наук в XVIII и XIX веках. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1940, с. 264.