Не успели еще воины уйти с совета, как к костру подошел Белый Кролик. Он, в знак приветствия, поднял правую руку, а затем протянул Гайавате радужное перо из петушиного хвоста.

Колька Дрозд внимательно осмотрел перо и передал воину. Перо пошло по кругу. Каждый из сидящих молча осматривал Вовкин трофей и молча передавал дальше. Когда перо вернулось к вождю, он спросил:

— Где ты, юноша, нашел соколиное перо из боевого убора команчей?

Вовка указал рукой на гассиенду. Гайавата поднялся и приказал:

— Веди!

Вовка привел воинов к раскрытому окну дачи. Старая яблоня бросала густую тень на стену, на землю, тянулась ветвями в окно. Белый Кролик взял перо из рук Гайаваты, зацепил за сухой сучок яблони и сказал:

— Было так.

Вождь наклонился. Он увидел следы на влажной земле. Он указал на них воинам. Он сказал:

— Здесь было двое. Один стоял у окна. Он был рослым и сильным — след велик и четок. Второй спрыгнул с окна. Он хромал: правый след полный, левый — одни пальцы. Перо сокола проткнуто: оно было вшито в головной убор воина племени команчей.

Вовка перебил вождя:

— Генка Мазур вчера осколком от бутылки пятку пропорол.

Гайавата не обратил внимания на Вовкину непочтительность.

— Ты прав, юноша. Это след воина Соббикаши.

Соббикаши — это индейское имя Генки. Соббикаши — значит Тарантул. Мазур был толстый, головастый мальчишка. Он был близорук и лупоглаз. Его скорее филином бы назвать, а назвали Тарантулом.

Потом воины собрались на веранде. Колька достал лист бумаги, цветные карандаши и написал ноту вражескому племени. Не знающему индейской грамоты письмо показалось бы просто детскими рисунками. Оно выглядело вот так:

На самом деле письмо было по-дипломатически лаконично и поэтически глубокомысленно.

Головной убор вождя с радужными перьями и рыбка под ним были обращением: «Вождь команчей, Маскеноза!». «Маскеноза» — по-индейски «щука».

Прямая черта — земля, дуга над ней — небо, красная точка справа — солнце. Это целая фраза: «Сегодня на закате солнца…»

Головной убор вождя из белых перьев с красной звездой и убор воина с одним пером значили: «Сын Большого Вождя».

Шалаш и стрелка к нему — возвращение.

Рука с красными пальцами — война.

Письмо читалось так:

«Вождь команчей, Маскеноза!

Сегодня к вечеру Сын Большого Вождя должен вернуться в свой вигвам. Иначе — война!»

Белый Кролик взял письмо вождя и скрылся в чаще. Колючкой от акации он пришпилил послание к стволу пограничного каштана и вернулся. Вернее, он вернулся на десять шагов, потом свернул в сторону, прополз меж кустов и затаился. Он видел, как вышли из зарослей вероломный Маскеноза и коварный Соббикаши.

Вождь команчей прочел ноту, что-то написал и в сопровождении Тарантула удалился.

Белый Кролик дождался, пока затихнут шаги врагов, подполз к каштану и сорвал послание. Но тут из кустов раздался воинственный крик «Эге-гей!», выскочил Генка Мазур и ринулся к Вовке. Вовка был безоружен, а у Генки копье и томагавк. Быть бы Белому Кролику без скальпа, если б не ноги. Кроликов, как и зайцев, ноги спасают.

И видно, не один Тарантул преследовал юного воина ирокезов. Дважды вонзались в ближние стволы стрелы врагов. Но Вовка все-таки избежал плена и принес Гайавате ответ команчей. Он тоже был краток и выразителен. Это было письмо Гайаваты, перечеркнутое синим карандашом, а рядом изображены сердце, пронзенное стрелой, и рыбка.

Ответ гласил: «Только через мой труп. Маскеноза».

Что ж, можно, кажется, и войну начинать — все формальности выполнены. Но подошли девчонки и сказали, что готов обед. Они хоть и с мокрыми глазами, а дело свое сделали.

Упало с флагштока боевое знамя ирокезов. Просигналил в солдатский горн Белый Кролик. Жители дачи собирались на обед.

Прибежали табунком девчата. Бесшумно, боевой цепочкой подошли команчи. Ирокезы застыли в скорбном молчании. Шмыгая носом, разливала по мискам кондер Нюрка.

Атаманша Маня Чепурная, черноглазая смугляночка, сбегала в комнаты и с веранды крикнула:

— Рюма, а где Женька?

Выпал у Нюрки из рук и плюхнулся в котел с кондером половник. Села Нюрка у костра и уткнула лицо в ладони.

— Ты чего? — подбежала Атаманша. — Ну? Ну кто тебя обидел?

— Же… Женьку… ук… ук… украли-и!

— Украли?! — ахнула Маня и посмотрела на мальчишек.

Заметила Маня, какой испепеляющий взгляд бросил Гайавата на Маскенозу. Заметила тонкую улыбку на губах вождя команчей. Заметила суровость воинов.

— Война, да? — спросила она. — A Maзуp где?

Никто ей не ответил. Ну да и так ясно. Дочь воинственного племени команчей, она знает нравы своих сородичей. Она знает восторги побед и горечь поражений. Она не раз перевязывала раны героев. А что сделаешь? Такова суровая доля индейской женщины.

Говорят, что девчонки недогадливы. Чепуха! Стоило только Атаманше узнать, что пропал Женька, увидать, что молчаливы воины, заметить, что нет Генки Мазура, — и все как на ладони. Значит, команчи украли Женьку, объявлена война, а Тарантул в Большом Вигваме нянчит Сына Большого Вождя.

— Слышь, Рюма, ты не убивайся, — зашептала она подруге на ухо. — Никуда Женька не денется. Это такая игра у мальчишек.

— Ага, игра-а! — всхлипывала Нюрка. — И мальчонку украли, и коза пропала.

Атаманша секундочку подумала и опять зашептала:

— Найдется коза. Женьку ж кормить надо? Вот и украли козу.

Маня была очень добрая девочка. И вовсе не за отчаянный характер ее Атаманшей назвали. Просто так совпало, что была в гражданскую войну такая бандитская мамаша Маруська Чепурная. Вот, как узнали ребята, что фамилия у девчонки Чепурная, да еще и Маней зовут, так и прилепили кличку. И индейское имя у Атаманши есть — Оджига, куница.

Быстро, в молчании, съели кондер. Поднялись и боевой цепочкой ушли в зеленую чащу команчи. Нюрка видела, как шедшая сзади всех Маня Чепурная оглянулась, помахала ей рукой и скрылась. Вот еще! И нужно ж девчонке с мальчишками связываться да еще в какую-то дурацкую войну играть!

Нюрка сидела у костра, обхватив колени руками и безразлично смотрела, как мальчишки превращались в «индейцев». А чудо совершалось буквально у нее на глазах.

Все мальчишки вдруг стали коричневоголовыми. Все: и русые, и черные, и даже белый Вовка Спирин.

Будь Нюрка поопытней в военных делах, она б знала, что все ирокезы натянули на головы скальпы. У настоящих краснокожих, у тех, что когда-то во времена Колумба жили в Северной Америке, скальпом называлась кожа на голове. Поймает, скажем, дакот своего врага, подрежет ножом кожу ото лба до самого затылка, схватит за волосы и сдерет с черепа. Сдерет и к поясу привяжет. Вот, мол, какой я герой!

Наши «индейцы» скальпами дорожили. Но и без скальпов нельзя. Какая ж война, если скальпа не содрать? Ну и завели скальпы. Достанут женский чулок, отрежут сколько нужно и один конец веревочкой стянут. Теперь натягивай трикотажный мешочек на голову и воюй.

У ирокезов скальпы были коричневые, у команчей — черные. Ими дорожили. За них бились до смерти. Женские чулки — редкость. Фабрики почти все в гражданскую войну поразбивали. Раз нет чулок, женщины моду придумали — в носочках ходят. А носок что? Из носка скальпа не сделаешь.

Поверх скальпа воины натягивали боевую повязку с перьями. У ирокезов — синяя повязка и орлиное перо, у команчей — лента красная, а перо соколиное. И опять беда. Лента — пустяк. Ленту от старой простыни оторвать можно и покрасить. А вот орел и сокол — птицы редкие. Но, как говорится, за неимением гербовой марки и почтовая хороша. Стали ирокезы у подгорян гусей пощипывать, а команчи петушиные хвосты драть.

Перья воину, что ордена. У иного и пять и шесть перьев в повязке торчит, а у Белого Кролика ни одного — нет у него воинских подвигов.

С татуировкой проще. Нашел старую калошу, зажег и согнутой жестянкой прикрыл. Калоша сгорит, а на жестянку сажа осядет. Попросил у дежурного по кухне капельку масла подсолнечного, развел сажу и рисуй себе палочкой боевые узоры. И опять: у команчей принято наносить на лицо и тело прямые полосы и зигзаги, а у ирокезов — кольца. Кольца и рядышком, и цепочкой, и одно в одном.

Смотрела Нюрка, как собирались «индейцы» на войну, и хоть бы что. Даже глазом не моргнула. Очень уж она по Женьке тосковала. А приглядеться стоило. У каждого оружие: нож, томагавк, копье, лук со стрелами. У Гайаваты боевая повязка в перьях ото лба до самого пояса, как коса у деревенской девки. И еще — штаны. Все ирокезы в трусах, а Гайавата в штанах с бахромой. И где он их достал? У Клеопатры Христофоровны на войну штанов не выпросишь. Она даже йоду не дает. А на войне ведь и раненые бывают.

— Ну да! — говорит Клеопатра Христофоровна. — Буду я добро на ваше баловство переводить. Ходите там, палками шибаетесь, стрелки пуляете, а я буду медикаменты тратить.

Так и не дает. Ни йоду, ни штанов. А голыми коленками по земле да по колючкам ползать не сладко. Гайавате хорошо — в штанах. Ну да ведь он вождь!

А потом пропали «индейцы». Были-были и — не стало, будто растаяли. И остались на даче только Рюма и Звонок.

— Ну чего ты, Рюма, как истукан сидишь? — сказала Шурка. — Пойдем подорожнику нарвем, да на чердаке паутины насобираем.

— Зачем?

— Вот чудная! — передернула Шурка плечами. — Раны-то надо перевязывать?