Весь следующий день принятое решение испуганной птицей билось у меня в груди. Я ведь даже не знала толком, как это делается. С Ксавьером все было так просто! Мы знали друг друга так долго, что наша любовь развивалась сама по себе. А теперь я очутилась в новом времени, и у меня не было ничего, кроме старых привычек. Однако в самом общем виде я представляла, что нужно делать. Спасибо голофильмам.

Я решила дождаться, пока мы останемся одни в моем лимо-ялике. Больше всего я боялась, что упущу Брэна после уроков. Мне казалось, что если Брэн уедет на школьном глиссере, я просто не выдержу еще одного дня ожидания. Поэтому я бегом вылетела с последнего урока и поймала Брэна во дворе, когда он уже собрался уйти с Набики и Отто.

— Хочешьподвезудодома? — выпалила я на одном дыхании.

Брэн так опешил, что не сразу расшифровал мой заданный на огромной скорости вопрос.

— Э… Хм. — Он посмотрел на Набики и Отто. Набики закатила глаза и отошла, а Отто продолжал внимательно смотреть на нас обоих. Вернее, на меня — в последнее время это вошло у него в привычку. — Да, наверное.

Его согласие вызвало у меня странную смесь облечения и ужаса. Первый барьер взят. Я уже знала, что скажу ему. С прошлого вечера я все продумала и повторила сотни раз. Но стоило нам с Брэном остаться наедине в лимо-ялике, как все мои домашние заготовки высыпались обратно во двор, оставив меня с пересохшим ртом и мокрыми ладонями.

Брэн попытался развлечь меня рассказом о будущем теннисном матче. Но до меня с трудом доходило одно слово из двенадцати. Мили мелькали под моим яликом, унося с собой драгоценное время наедине с Брэном. Наконец лимо-ялик остановился на парковке нашего комплекса. Время закончилось.

Утекло между пальцами!

— Я хочу встречаться с тобой, — выпалила я.

В этот момент Брэн, небрежно откинувшись на спинку кресла, рассказывал мне о линиях корта и о том, как привыкнуть к близости зрителей. Он осекся на середине предложения и, оцепенев, уставился на меня.

— Что это было? — переспросил он.

— Я… Ты… Ты мне нравишься и… — Я сглотнула.

Я не могла представить, что его ответ будет настолько ужасен. Нет, я, конечно, не ожидала, что он упадет к моим ногам с заверениями в полнейшем обожании. Но я не могла себе представить, что он бросится к двери лимо-ялика с такой поспешностью, что даже споткнется о порожек. Иными словами, он все-таки упал к моим ногам, но при этом на лице его был написан такой ужас, что у меня едва не разорвалось сердце.

— Прости, Роуз. Нет, — пролепетал Брэн, не вставая с земли.

Я снова сглотнула. Брэн осторожно поднялся и первым делом осмотрел свой ноутскрин, спеша убедиться, что тот не пострадал при падении.

Не знаю, какой извращенный бес дернул меня за язык, требуя продолжения. Но я просто не смогла заткнуться.

— Я понимаю, — сказала я. — На самом деле я не ждала, что ты согласишься. Я хочу сказать, что это… это не так важно, я просто… — Щеки у меня пылали, уши горели. Мне казалось, что я сгораю от стыда, а собственный голос доносился до меня откуда-то издалека: — Я просто подумала, что я тебе нравлюсь.

— Стой, погоди, — крикнул Брэн, и слова полились из него потоком: — Прости, что дал тебе повод неправильно истолковать мое поведение, ладно? Просто дед попросил меня позаботиться о тебе, вот и все. Ты же понимаешь, они с Гиллроем беспокоятся о благе компании, понятно? Они просили меня сделать все, чтобы ты не… ох, ну не знаю… как выразился Гиллрой, «не сбилась с пути истинного». Дед просто боится, как бы с тобой чего-нибудь не случилось, он не корыстный, как Реджи. Но честное слово, у меня и в мыслях не было завлекать тебя или что-то типа того. Прости меня. Мне жаль. Мне очень жаль.

Судя по голосу, ему не было жаль. Он просто был в ужасе.

— Значит… я тебе не нравлюсь, — прошептала я.

— Нет… в этом смысле. То есть ты вполне ничего, но у меня от тебя мороз по коже! Ты все равно как призрак или что-то вроде этого. — Он хотел еще что-то добавить, но осекся, сообразив, что и так наговорил лишнего. — Прости, — снова повторил он. — Ты в этом не виновата. Просто… я не могу. Договорились?

Какая-то безжалостная рука разорвала мне грудь и сдавила легкие. Нет, это были не легкие. Это было мое сердце. Оно разбилось.

Неужели у меня не хватит сил вытерпеть?

— Мне очень жаль, — прошептала я.

Брэн молча смотрел на меня, и ужас постепенно исчезал с его лица. Теперь я видела в его глазах раскаяние и… о, нет! Вот этого я точно не хотела видеть. Жалость.

— Мне тоже, — он прижал к груди свой ноутскрин и смущенно посмотрел на меня. — Я… увидимся завтра за обедом. Это ничего не… — он замолчал, не договорив.

— Хорошо, — еле слышно ответила я.

— Ага, — сказал Брэн. — Пока.

После его ухода я еще долго сидела в своем лимо-ялике. Глаза у меня и так постоянно болели и слезились из-за стазисного истощения, поэтому я не догадалась, что плачу, пока не увидела мокрые разводы на форменной юбке. Смахнув слезы с лица, я поплелась к лифту, всей душой надеясь, что ни Патти, ни Барри сегодня не придут домой пораньше. Мне повезло. Их не было дома. Как обычно.

Завьер встретил меня у дверей, виляя хвостом и ожидая прогулки. Я не могла заставить себя пойти гулять с ним, поэтому с трудом вышла в сад и уселась на траву.

Завьер бегал по саду и гонялся за бабочками. Я завидовала его беспечности. Слезы снова закапали у меня из глаз, когда я обвела глазами сад. За шестьдесят лет многие растения изменились, дорожки пролегли иначе, но декоративные деревья в основном остались на своих местах и, как прежде, склоняли над тропинками свои цветы и алые листья. Только теперь деревья стали вчетверо толще, и сколько бы я ни проходила под ними, я больше никогда не встречу своего Ксавьера.

Как чудесно было с Ксавьером! Наша дружба перешла в любовь так быстро, что мы не сразу заметили разницу между ними.

* * *

Мама и папа вывели меня из стазиса, и мы устроили роскошный завтрак с шампанским, чтобы отпраздновать возвращение. Когда я погружалась в стазис, стояла поздняя осень, а теперь было самое начало лета. Я пропустила почти целый учебный год и была страшно этому рада.

После завтрака мама повезла меня по магазинам, и мы прекрасно провели время. Мама полностью обновила мой гардероб, одев меня по моде этого лета. В том году в моду вошел индийский хлопок, сменивший легкий шелк, который преобладал в моем предыдущем гардеробе. Когда мы вернулись, день был в разгаре, и мама отправилась вздремнуть. Папа куда-то уехал по делам ЮниКорп, а мне совершенно не хотелось спать. Можно было пойти в бассейн или на корт, но у меня не было настроения. Из-за долгого пребывания в стазисе мышцы у меня слегка одеревенели, как всегда бывает в начальной стадии стазисного истощения. Мне не хотелось сидеть у себя в комнате, поэтому я взяла альбом и вышла в сад, чтобы порисовать.

Я его не узнала. В первый момент. Увидев высокого стройного парня, прогуливавшегося по дорожкам сада, я приняла его за нового жильца и поспешно свернула в сторону, чтобы избежать встречи. Последовала пауза, потом за спиной у меня захрустел гравий, и парень бросился за мной вдогонку.

— Роуз!

Я застыла. Этот голос я узнала бы где угодно. В тринадцать лет Ксавьер утратил свой милый тенорок, и с тех пор его голос стал похож на мягкое кожаное кресло, теплое и коричневое. Я обернулась и подняла брови.

— Ксавьер? Неужели это ты?

Он изменился. Очень сильно. За прошедшие месяцы его пепельно-русые волосы потемнели до оттенка бронзы, и он вытянулся, как сорняк. Теперь он был выше меня. Конечно, десять сантиметров это не очень много, но я всегда была выше его. И всегда была старше. Но этот Ксавьер больше не был ребенком. Нежный пух, который он только-только начал отращивать, перед тем, как я погрузилась в стазис, превратился в ухоженную бородку. Когда я окликнула его по имени, он ответил мне улыбкой, которая уже не казалась абсолютно невинной. И глаза его теперь смотрели на меня с незнакомым прежде удовольствием.

Я протянула руки и схватила его за отвороты расстегнутой рубашки, под которой виднелась футболка с белым единорогом, эмблемой нашего жилого комплекса.

— Смотри-ка! — расхохоталась я, глядя снизу вверх на его изменившееся лицо. — Ты стал такой высокий!

Он расхохотался.

— Ты всегда так говоришь.

— И это всегда правда! — Я была потрясена произошедшей в нем переменой. Когда я подняла руку, чтобы дотронуться до его лица, меня поразила жесткость щетины, помилованной бритвой. — Что же с тобой произошло? Ты совсем… другой.

Ксавьер улыбался мне, его зеленые глаза сияли на веснушчатом лице.

— Здорово, — сказал он. — Мне нравится быть разным для тебя. — Он тоже поднял руку, дотронулся до моих волос и накрутил прядку на палец. — А ты точно такая же, как всегда.

Я пожала плечами. Мне не хотелось говорить о себе.

— Что я пропустила? — спросила я, похлопав ладонью по его мускулистой груди. — Кроме очевидного.

Он продолжал играть прядкой моих волос. Легкий трепет пробежал по коже моей головы. Это тоже было… по-другому. Ксавьер и раньше любил забавляться моими волосами. Только вчера… то есть как бы вчера. Почему же теперь все стало иначе? Нет, Ксавьер, конечно, изменился, но только теперь я стала догадываться, что вместе с ним изменилось что-то еще.

— Да почти ничего, — ответил Ксавьер. Он ласково посмотрел мне в глаза. — Ну, как долго было на этот раз?

Я невольно рассмеялась.

— Ты знаешь это лучше, чем я!

Он улыбнулся, притянул меня к себе и крепко обнял.

— Я скучал по тебе!

— Я тоже, — ответила я. Никогда еще я не вкладывала в эти слова столько души. Я страшно скучала по нему. Ксавьер обнял меня еще крепче и приподнял над землей. Раньше он никогда не был таким сильным. Я засмеялась, а он радостно посмотрел на меня. Потом с озорной улыбкой закружил над травой, а я завизжала от радости.

— Хватит! — попросила я. — Поставь меня на землю, гигант!

Он послушно опустил меня на ноги.

— Ну, что скажешь? — спросил Ксавьер. — Кажется, я изменился к лучшему?

— Я всегда говорила, что ты вырастешь красивым разбойником, — шутливо сказала я. Но на самом деле я не шутила. Я была очарована. Я осматривала его с головы до ног, любуясь отлично развитой грудной клеткой, красивой прической и сильными руками, которые он не спешил убирать с моих плеч. Я покачала головой. — Какой ты стал! — прошептала я.

— Значит, я тебе нравлюсь?

Я замешкалась с ответом и вдруг поняла, что растеряла все слова.

— Хм… Да. Ах… — выдавила я и одобрительно присвистнула.

— Мммм… — Очень тихо протянул Ксавьер. Он закрыл глаза и задышал чаще. Потом отвернулся от меня, словно боролся с собой. В следующее мгновение он сильнее стиснул мои плечи. — Роуз? — с какой-то смертельной серьезностью спросил он. — Мы с тобой всегда будем друзьями, правда?

— Да, — ответила я. — Думаю, да.

— Ты знай… это никогда не изменится… Как бы… как бы ни изменилось все остальное.

Я боялась этого. Но я всегда знала, что настанет день, когда я выйду из стазиса и увижу, что Ксавьер стал старше меня. Мальчик не может всю жизнь держаться за ручку старшей сестры.

— Да, я знаю, — вздохнула я. — Знаешь… Я взяла с собой альбом, так что ты можешь идти… куда ты шел. Увидимся позже.

— Но я не собираюсь никуда идти, — прошептал Ксавьер.

Я растерялась.

— Ну, тогда что… — я замолчала, сбитая с толку его взглядом. Очень-очень пристальным взглядом. — Ксавьер… — прошептала я.

— Боже, — простонал он, закрывая глаза. — Ты точно такая же! Я хотел отложить это, по крайней мере, на несколько дней, но не могу.

— Что отложить?

Ксавьер помолчал, сдвинув брови, вглядываясь в тьму под своими опущенными веками.

— Роуз, — сказал он наконец. — Если ты не хочешь, так и скажи. Это ничего не изменит, так и знай.

— Что?

— Ш-ш-ш-ш. — Он прижал палец к моим губам и посмотрел мне в лицо. Незнакомый янтарный огонь горел в глубине его зеленых глаз. — Я думаю об этом с прошлой осени. Даже нет… Я думаю об этом каждый день последние четыре года, честное слово. И если я не сделаю этого прямо сейчас, я… наверное, я просто свихнусь!

Он убрал палец, и я мгновенно открыла рот.

— Чего не сделаешь? — прошептала я, хотя уже знала ответ.

— Вот это, — прошептал Ксавьер, придвигаясь ко мне.

Время потекло медленно-медленно. Я успела подумать обо всех последствиях, которые наступят, если я позволю ему поцеловать меня. Девять лет дружбы, изменившейся в одно мгновение. Шестнадцать лет, если считать по его мерке. Я помогала менять ему памперсы, когда мне было семь. И вот теперь мы стояли друг перед другом, и он был выше меня, красивый, обаятельный и уверенный в себе. Слишком уверенный… Совсем не похож на парня, который еще ни разу не целовал девушку.

Этой мысли оказалось достаточно, чтобы бросить меня к нему, заставить разжать пальцы и выронить альбом в траву. Как только его горячее дыхание коснулось моих губ, мои руки взлетели ему на шею, зарылись в его незнакомые темные волосы и притянули к себе. Ксавьер был мой! Он всегда был моим. Какое право имела какая-то девчонка отнять у меня его первый поцелуй? Вот же она, я, — стою тут и отдаю ему свой первый поцелуй.

Когда наши губы встретились, мир расцвел вихрем цвета, который я не увидела, а почувствовала. Ослепительная вспышка полыхала с яркостью стазисного сна, только на этот раз все было по-настоящему, и свет был осязаемой, живой и неразрывной связью с моим Ксавьером, моей константой. Мои руки вдруг словно одичали, они пытались притянуть к себе самые разные частички Ксавьера — его волосы, плечо, шею, затылок. Я зарылась пальцами в его волосы. Его руки оказались крепкими, твердыми и прочными, как камень, они обхватили меня так сильно, как только смогли. Его зубы легонько прижали мою нижнюю губу, его язык исследовал мой рот, и я снопа пришла в бешенство от его уверенности и очевидной опытности.

Ревность еще сильнее толкнула меня к нему, и яркие краски моего тела начали выцветать, как и все остальное. Я обвила Ксавьера ногой, пытаясь удержать его, чтобы он не смог от меня убежать. И еще я плакала, даже целуя его.

Ксавьер отстранился. Я уставилась на него, тяжело дыша. Его лицо было серым, и небо тоже было серым, и весь мир посерел. Мне стало нечем дышать.

— Легче, — хрипло прошептал Ксавьер. Если бы он не держал меня, я бы ссыпалась ему под ноги. Ксавьер почувствовал, как я дрожу, и медленно опустил нас обоих на колени в траву. Он губами вытер слезы с моих щек и глаз, потом наклонил голову и тихо шепнул на ухо: — Я все знаю.

Знал ли он, что я чувствовала? Знал ли он, почему я плачу? Вряд ли я сама тогда знала это. Я тяжело дышала, и постепенно кислород вернулся в мой организм, а мир снова обрел краски. Мы держались друг за друга. Ксавьер целовал волосы у меня за ухом. Я уткнулась носом ему в шею, вдыхая его знакомый запах, смешанный с новым, пьянящим ароматом мужского пота, которого не было в последний раз, когда мы виделись.

Когда наше дыхание успокоилось, Ксавьер схватил меня за плечи.

— Ух ты! — выдохнул он мне в ухо, я задрожала от этого ощущения. — Такого я не ожидал, — прошептал он.

— Кто она? — буркнула я.

Ксавьер отодвинулся и посмотрел на меня.

— Кто?

Как он смел задавать мне этот вопрос?

— Девушка, которая отняла тебя у меня. Девушка, которая украла твой первый поцелуй и научила тебя всем этим штучкам.

Ксавьер улыбнулся, правда, с легким беспокойством.

— А это имеет значение?

— Дааааааааа! — угрожающе прорычала я. Разве я думала когда-нибудь, что смогу так ревновать его?

— Ее зовут Клэр, — послушно ответил Ксавьер. — Я познакомился с ней в школе. Но Роуз, честное слово, она ничего не значит! — Он нежно дотронулся до моего лица, оставив дорожки теплого цвета вдоль моих щек. — Она была только… средством на пути к цели. И она всегда это знала. Вообще-то, я не был у нее первым. После меня у нее было еще четверо. А у меня была только ты. Одна ты. — Он со вздохом прижался губами к моим волосам. — Я бы вообще никогда не подпустил ее к себе, но мне ведь нужно было знать, что делать, когда я снова тебя увижу. — Его губы с мучительной нежностью коснулись моего лба, скользнули по линии волос, прошлись вдоль челюсти. — Ах, Роуз, все это время я ждал тебя, — прошептал он с тяжелым вздохом, который моментально убедил меня в его искренности. — Она не любила меня, а я совершенно не любил ее. — Ксавьер потерся носом о мою щеку. — Это было совсем не то.

У меня голова шла кругом от того, что вытворяли его губы с моей кожей, но я все-таки услышала его.

— Ты… ты говоришь, что любишь меня?

Ксавьер отстранился и с искренним изумлением уставился на меня.

— Роуз! — прошептал он. Глаза его потеплели. — Но ведь я всегда любил тебя. — Он снова наклонился, чтобы поцеловать меня, и на этот раз его поцелуй оказался робким, почти дразнящим, вернее, был бы таким, если бы не мольба, застывшая в глазах Ксавьера. Когда наши губы снова встретились, в их соприкосновении не было ни ярости, ни бешенства, а наша страсть была уже не ревущим пламенем, а теплым, нежным и сильным жаром. И это было лучше, чем первые минуты стазиса, лучше, чем убаюкивающая нежность препаратов. Когда мы с Ксавьером поцеловались во второй раз, я сразу поняла, что вернулась домой.

* * *

Нос, ткнувшийся в меня теперь, принадлежал моей собаке, которую напугали слезы, нескончаемым потоком лившиеся у меня из глаз. Завьер слизнул слезы с моих щек, и я глухо рассмеялась. Мой Ксавьер вытирал губами мои слезы. Большая разница.

Я с трудом заставила себя подняться и войти в дом. Завьер ждал, что я пойду в свою студию, как делала каждый вечер, но я знала, что не смогу туда войти. Лица Ксавьера и Брэна будут смотреть на меня со стен, растирая мое сердце в меловой порошок. Поэтому я, не снимая школьной формы, свернулась клубочком на своем розовом покрывале. Я даже не шелохнулась, когда Патти напомнила мне о времени ужина. Я до сих пор почти ничего не ела, а сейчас сама мысль о еде была мне отвратительна.

Среди ночи я дотащилась до ванной и выпила стакан воды, чтобы восполнить потерю влаги, вылившейся со слезами. Ровно через пять минут я бегом влетела обратно и вытошнила воду в унитаз. На этот раз я взяла стакан с водой с собой в спальню и очень медленно выпила его, делая следующий глоток только после того, как желудок примет предыдущий.

Около десяти мой ноутскрин звякнул, но у меня не было сил объяснять Отто, что случилось. Поэтому я проигнорировала вызов, и ноутскрин не настаивал.

Ночь была ужасна. Таблетки одурманивали ровно настолько, чтобы нокаутировать меня в кошмары, но не настолько, чтобы удержать во сне. Я металась между кошмарами и слезами. Этой ночью сны были особенно ужасны, на меня постоянно нападали блестящие, мертвоглазые копии Брэна и Ксавьера, которые снова и снова лупили меня загадочной палкой, точно такой же, какой был вооружен блестящий человек из моего лунатического приключения.

Я была рада звонку будильника, вырвавшего меня из очередного кошмара. Я встала, покормила Завьера и, проигнорировав завтрак, залезла в лимо-ялик.

Добравшись до школы, я открыла дверь лимо-ялика. И только тут поняла, что на мне по-прежнему мятая и залитая слезами форма, в которой я была прошлой ночью. Я сморщилась, когда какофония школьных звуков хлынула в мой ялик. Ребята орали во дворе, волейбольная сборная Юнишколы распевала какие-то спортивные гимны кажется на арабском языке. Звенели сотовые голофоны, грохотали шаги. У меня разболелась голова еще до того, как я спустила ноги на землю. А потом я увидела его.

Брэн с друзьями стоял посреди двора. Я знала, что выгляжу как чучело. Как будто меня протащили через живую изгородь задом наперед. И даже не помнила, причесалась ли перед выходом. Зато Брэн был смугл и ослепителен, как обычно. Он бросил взгляд в мою сторону и, вероятно, заметил мой лимо-ялик, потому что быстро повернулся спиной и стал смеяться вместе с Анастасией. У меня оборвалось сердце.

Отто сделал шаг в сторону и увидел меня. Он внимательно разглядывал меня, слегка склонив свое бесстрастное лицо в сторону. В этот момент я бы отдала все на свете за такое лицо. Мое собственное было все перекошено, слезы хлынули снова. Отто сделал шаг в мою сторону, протягивая руку, словно хотел дотянуться до меня через двор. Что он знал? Нет, я не могла этого вынести. Я забралась обратно в лимо-ялик.

— Домой! — приказала я. — Домой, домой, домой, домой, домой!

Ялик послушно закрыл двери и отчалил.

Вернувшись в квартиру, я вытащила из-под своей кровати мешок с собачьим кормом и положила его на бок, открыв сверху, чтобы Завьер мог поесть, когда проголодается. Я знала, что он умеет пить из туалета. Затем я позволила себе несколько мгновений покоя, обнимая Завьера за шею, но даже моей красивой пушистой собаке оказалось не по силам утешить меня. Вытерев слезы о шерсть Завьера, я вышла из квартиры и решительно вошла в лифт.

Он очень медленно спустился в полуподвал. Сама мысль о скором забвении успокаивала меня.

Торопливо забравшись в стазисную капсулу, я нажала кнопку настройки. Мы почти никогда не пользовались ею раньше. Мои родители всегда знали, когда лучше всего вывести меня из стазиса. Но теперь я поставила таймер на две недели и откинулась на подушки, а нежная музыка тут же начала кружиться над моей головой.

Парфюмированные химикаты быстро стерли ужас и горечь из моей памяти. Жадно вдыхая их, я думала о Ксавьере. Вскоре я почти поверила в то, что, когда проснусь снова, весь этот дикий кошмар просто никогда не случится. Все будет совсем иначе: просто пройдет несколько недель или месяцев после того, как родители закрыли крышку моей капсулы, а потом мама снова склонится надо мной и пригласит на завтрак с шампанским. А Ксавьер по-прежнему будет моим соседом, и я брошусь ему на шею и попрошу прощения за каждое пропущенное мгновение.

В первые мгновения стазиса все казалось возможным.

* * *

У него осталось всего три процента зрения, и он вернулся обратно на станцию. Цель покинула известное местонахождение. Его программа не допускала варианта, что вскоре она вернется на прежнее место. Подсоединившись к Сети, он не смог обнаружить цель. До тех пор пока цель не была обнаружена, все указания были временно отложены. Он снова сел, переключился в режим ожидания и стал ждать.

«Сегодня утром стало известно об исчезновении знаменитой Розалинды Фитцрой, уже появились слухи о возможном похищении наследницы. До исчезновения мисс Фитцрой проживала в квартире своих родителей в жилом комплексе на территории Юнирайона, принадлежащего корпорации ЮниКорп. Полиция делает все возможное».

ИМЯ ОПОВЕЩЕНИЯ: ЦЕЛЬ ОРИЕНТИРОВАНА. РОЗАЛИНДА ФИТЦРОЙ.

Новое местонахождение цели было известно. Он не заметил, что это было ее последнее известное местоположение. Его программа не учитывала модели поведения объекта.

Он запросил главную задачу. ВЕРНУТЬ ПРИНЦИПАЛУ.

Он принялся сканировать Сеть. Поскольку теперь у него было задействовано 98,7 % рабочей мощности, поиск занял не больше часа.

ПРИНЦИПАЛ НЕДОСТУПЕН.

Вновь активизировались электроны, и он вызвал альтернативную задачу.

УНИЧТОЖИТЬ ЦЕЛЬ.

РЕЖИМ ОЖИДАНИЯ. ДОПОЛНИТЕЛЬНОЕ СКАНИРОВАНИЕ.

Автоматический контроль состояния сообщил, что его способность видеть по-прежнему составляет три процента. Наноботам потребовалось около четырех часов, чтобы полностью очистить его глаза от мельчайших крупиц засохшей масляной краски, после чего он встал со своей базы, чтобы выполнить задание.