Вы, ангел радости, когда-нибудь страдали? Тоска, унынье, стыд терзали вашу грудь? И ночью бледный страх… хоть раз когда-нибудь Сжимал ли сердце вам в тисках холодной стали? Вы, ангел радости, когда-нибудь страдали?

Вы, ангел кротости, знакомы с тайной властью? С отравой жгучих слез и яростью без сил? К вам приводила ночь немая из могил Месть, эту черную назойливую гостью? Вы, ангел кротости, знакомы с тайной злостью?

Вас, ангел свежести, томила лихорадка? Вам летним вечером, на солнце у больниц, В глаза бросались ли те пятна желтых лиц, Где синих губ дрожит мучительная складка? Вас, ангел свежести, томила лихорадка?

Вы, ангел прелести, теряли счет морщинам? Угрозы старости уж леденили вас? Там в нежной глубине влюбленно-синих глаз Вы не читали снисхождения к сединам? Вы, ангел прелести, теряли счет морщинам?

О ангел счастия, и радости, и света! Бальзама нежных ласк и пламени ланит Я не прошу у вас, как зябнущий Давид… Но, если можете, молитесь за поэта Вы, ангел счастия, и радости, и света!

Ядом взора золотого Отравлю я сон алькова,

Над тобой немую тьму Я крылами разойму.

Черным косам в час свиданья Холод лунного лобзанья,

Руки нежные твои В кольца цепкие змеи.

А заря зазеленеет, Ложе ласк обледенеет,

Где твой мертвый гость лежал, И, еще полна любовью, Прислоненный к изголовью Ты увидишь там — кинжал.

Зеницей нацелясь багровой, Рядами на черных березах, Как идолы, старые совы Застыли в мечтательных позах.

И с места не тронется птица, Покуда, алея, могила Не примет останков светила И мрак над землей не сгустится.

А людям пример их — наука, Что двигаться лишняя мука, Что горшее зло — суета, Что если гоняться за тенью Кого и заставит мечта, Безумца карает — Движенье.

Если тело твое христиане, Сострадая, земле предадут, Это будет в полночном тумане, Там, где сорные травы растут.

И когда на немую путину Выйдут частые звезды дремать, Там раскинет паук паутину И змеенышей выведет мать.

По ночам над твоей головою Не смолкать и волчиному вою.

Будет ведьму там голод долить, Будут вопли ее раздаваться, Старичонки в страстях извиваться, А воришки добычу делить.

Я знаю сладкий яд, когда мгновенья тают И пламя синее узор из дыма вьет, А тени прошлого так тихо пролетают Под вальс томительный, что вьюга им поет.

О, я не тот, увы! над кем бессильны годы, Чье горло медное хранит могучий вой И, рассекая им безмолвие природы, Тревожит сон бойцов, как старый часовой.

В моей груди давно есть трещина, я знаю, И если мрак меня порой не усыпит И песни нежные слагать я начинаю Все, насмерть раненный, там будто кто хрипит, Гора кровавая над ним все вырастает, А он в сознаньи и недвижно умирает.

Бывают дни — с землею точно спаян, Так низок свод небесный, так тяжел, Тоска в груди проснулась, как хозяин, И бледный день встает, с похмелья зол,

И целый мир для нас одна темница, Где лишь мечта надломленным крылом О грязный свод упрямо хочет биться, Как нетопырь, в усердии слепом.

Тюремщик-дождь гигантского размера Задумал нас решеткой окружить, И пауков народ немой и серый Под черепа к нам перебрался жить…

И вдруг удар сорвался как безумный, Колокола завыли и гудят, И к облакам проклятья их летят Ватагой злобною и шумной.

И вот… без музыки за серой пеленой Ряды задвигались… Надежда унывает, И над ее поникшей головой Свой черный флаг Мученье развевает.

О, созерцай, душа: весь ужас жизни тут Разыгран куклами, но в настоящей драме. Они, как бледные лунатики, идут И целят в пустоту померкшими шарами.

И странно: впадины, где искры жизни нет, Всегда глядят наверх, и будто не проронит Луча небесного внимательный лорнет, Иль и раздумие слепцу чела не клонит?

А мне, когда их та ж сегодня, что вчера, Молчанья вечного печальная сестра, Немая ночь ведет по нашим стогнам шумным С их похотливою и наглой суетой, Мне крикнуть хочется — безумному безумным: «Что может дать, слепцы, вам этот свод пустой?»