<Без даты>

Iсh grоllе niсht… [246]

(есть ли тут ирония?)

Я все простил. Простить достало сил Ты больше не моя, но я простил: Он для других, алмазный этот свет, В твоей душе ни точки светлой нет.
Не возражай! Я был с тобой во сне: Там ночь росла в сердечной глубине, А жадный змей все к сердцу припадал… Ты мучишься: я знаю… я видал. [247]

Это не Гейне, милая Нина, это — только я. Но это также и Гейне. Обратите внимание на размер, а также на то, что «Ich grolle nicht» начинает первую и заканчивает вторую строку, отчего в первой получилась двойная рифма, причем на тот же гласный звук.

К пению, я думаю, подойдет. «Лопающегося сердца» и «грызущего змея» я избежал, и счастлив. Да и у Гейне это не символы, а эмблемы. Я посвящаю эти 8 строк той, чьи люблю четыре первых серебряных ноты… Они нитью пробираются по черному бархату. Бархат их нежит, но он душит их… А они хотят на волю… Бедные, они хотят на волю… Зачем? Зачем?

И. А.

<На отдельном листке>

Я все простил. Простить достало сил; Ты не пойдешь со мной, — но я простил… С твоей груди алмазный льется свет, Но ни луча в унылом сердце нет.
Не возражай. Я был с тобой во сне: Там ночь росла в сердечной глубине, А жадный змей все к сердцу припадал… Ты мучишься: я знаю… я видал. [249]