Складни

Анненский Иннокентий

Вторая книга стихов (посмертная) Иннокентия Анненского выпущена издательством «Картонный домик» в 1923 году. В сборник вошли три цикла стихов «Трилистники», «Складни» и «Разметанные листы».

(1906–1915)

EGO

МОЙ СТИХ

Недоспелым поле сжато; И холодный сумрак тих… Не теперь… давно когда-то Был загадан этот стих…

Не отгадан, только прожит, Даже, может быть, не раз, Хочет он, но уж не может Одолеть дремоту глаз.

Я не знаю, кто он, чей он, Знаю только, что не мой, Ночью был он мне навеян, Солнцем будет взят домой.

Пусть подразнит — мне не больно: Я не с ним, я в забытьи… Мук с меня и тех довольно, Что, наверно, все — мои…

Видишь — он уж тает, канув Из серебряных лучей В зыби млечные туманов… Не тоскуй: он был — ничей.

* * *

Развившись, волос поредел. Когда я молод был, За стольких жить мой ум хотел, Что сам я жить забыл.

Любить хотел я, не любя, Страдать — но в стороне, И сжег я, молодость, тебя В безрадостном огне.

Так что ж под зиму, как листы, Дрожишь, о сердце, ты… Гляди, как черная груда Под саваном тверда.

А он уж в небе ей готов, Сквозной и пуховой… На поле белом меж крестов Хоть там найду ли свой?..

EGO

Я — слабый сын больного поколенья И не пойду искать альпийских роз, Ни ропот волн, ям рокот ранних гроз Мне не дадут отрадного волненья.

Но милы мне на розовом стекле Алмазные и плачущие горы, Букеты роз увядших на столе И пламени вечернего узоры.

Когда же сном объята голова, Читаю грез я повесть небылую, Сгоревших книг забытые слава В туманном сне я трепетно целую.

* * *

Когда, влача с тобой банальный разговор Иль на прощание твою сжимая руку, Он бросит на тебя порою беглый взор, Ты в нем умеешь ли читать любовь и муку?

Иль грустной повести неясные черты Не тронут никогда девической мечты?.. Иль, может быть, секрет тебе давно знаком. И ты за ним не раз следила уж тайком… И он смешил тебя, как старый, робкий заяц, Иль хуже… жалок был тургеневский малаец С его отрезанным для службы языком.

ICH GROLLE NICHT

Я все простил: простить достало сил, Ты больше не моя, ноя простил. Он для других, алмазный этот свет, В твоей душе ни точки светлой нет.

Не возражай! Я был с тобой во сне; Там ночь росла в сердечной, глубине, И жадный змей все к сердцу припадал… Ты мучишься… я знаю… я видал…

* * *

Над высью горной Тишь. В листве, уж черной, Не ощутишь Ни дуновенья. В чаще затих полет… О, подожди!.. Мгновенье Тишь и тебя… возьмет.

БАЛЛАДА

День, был ранний и молочно-парный, Скоро в путь, поклажу прикрутили… На шоссе перед запряжкой парной Фонари, мигая, закоптили. Позади лишь вымершая дача… Желтая и скользкая… С балкона Холст повис, ненужный там… но спешно, Оборвав, сломали георгины.

«Во блаженном…» И качнулись клячи! Маскарад печалей их измаял… Желтый пес у разоренной дачи Бил хвостом по ельнику и лаял…

Но сейчас же, вытянувши лапы, На песке разлегся, как в постели… Только мы, как сняли в страхе шляпы Так надеть их больше и не смели.

…Будь ты проклята, левкоем и фенолом Равнодушно дышащая Дама! Захочу — так сам тобой я буду… — «Захоти, попробуй!» — шепчет Дама.

ПОСЫЛКА

Вам я шлю стихи мои, когда-то Их вдали игравшие солдаты! Только ваши, без четверостиший, Пели трубы горестней и тише…

31 мая 1909

ДАЛЬНИЕ РУКИ

Зажим был так сладостно сужен, Что пурпур дремоты поблек, Я розовых, узких жемчужин Губами узнал холодок.

О сестры, о нежные десять, Две ласково дружных семьи, Вас пологом ночи завесить Так рады желанья мои.

Вы — гейши фонарных свечений, Пятьроа, обрученных стеблю, Но нет у Киприды священней Не сказанных вами люблю.

Как мускус мучительный мумий, Как душный тайник тубероз, И я только стеблем раздумий К пугающей сказке прирос…

Мои вы, о дальние руки, Ваш сладостно-сильный зажим Я выносил в холоде скуки, Я счастьем обвеял чужим.

Но знаю… дремотно хмелея, Я брошу волшебную нить, И мне будут сниться, алмея, Слова, чтоб тебя оскорбить.

20–24 октября 1909

ДОБРОДЕТЕЛЬ

РАБОЧАЯ КОРЗИНКА

У раздумий беззвучны слова, Как искать их люблю в тишине я! Надо только, черна и мертва, Чтобы ночь позабылась полнее, Чтобы ночь позабылась скорей Между редких своих фонарей, За углом, Как покинутый дом… Позабылась по тихим столовым Над тобою, в лиловом… Чтоб со скатерти трепетный круг Не спускал своих желтых разлитий, И мерцанья замедленных рук Разводили там серые нити, И чтоб ты разнимала с тоской Эти нити одну за другой, Разнимала и после клубила, И сиреневой редью игла За мерцающей кистью ходила. А потом, равнодушно светла, С тихим скрипом соломенных петель, Бережливо простыни сколов, Там заснула и ты, Добродетель, Между путанно — нежных мотков…

1907

СТРУЯ РЕЗЕДЫ В ТЕМНОМ ВАГОНЕ

Не буди его в тусклую рань, Поцелуем дремоту согрей… Но сама — вся дрожащая — встань! Ты одна, ты царишь… Но скорей! Для тебя оживил я мечту, И минуты ее на счету . . . . Так беззвучна, черна и тепла Резедой напоенная мгла… В голубых фонарях, Меж листов на ветвях Без числа Восковые сиянья плывут, И в саду, Как в бреду, Хризантемы цветут… . . . . Все, что можешь ты там, все ты смеешь теперь, Ни мольбам, ни упрекам не верь! . . . . . Пока свечи плывут И левкои живут, Пока дышит во сне резеда Здесь ни мук, ни греха, ни стыда… Ты боишься в крови Своих холеных ног, И за белый венок В беспорядке косы? О, молчи! Не зови! Как минуты-часы Не таимой и нежной красы. . . На ветвях, В фонарях догорела мечта Голубых хризантем… . . . . Ты очнешься — свежа и чиста, И совсем… о, совсем! Без смятенья в лице, В обручальном кольце . . . . Стрелка будет показывать семь…

11 декабря 1908

ДОЖДИК

Вот сизый чехол и распорот, Не все ж ему праздно висеть, И с лязгом асфальтовый город Хлестнула холодная сеть…

Хлестнула и стала мотаться… Сама серебристо — светла, Как масло в руке святотатца, Глазеты вокруг залила.

И в миг, что с лазурью любилось, Стыдливых молчаний полно, Все темною пеной забилось И нагло стучится в окно.

В песочной зароется яме, По трубам бежит и бурлит, То жалкими брызнет слезами, То радугой парной горит. . . . . О нет! Без твоих превращений, В одно что-нибудь застывай! Не хочешь ли дремой осенней Окутать кокетливо май?

Иль сделаться Мною, быть может, Одним из упрямых калек, И всех уверять, что не дожит И первый Овидиев век:

Из сердца за Иматру лет Ничто, мол, у нас не уходит И в мокром асфальте поэт Захочет, так счастье находит.

29 июня 1909

Царское Село

ДВА ПАРУСА ЛОДКИ ОДНОЙ

Нависнет ли пламенный зной Иль, пенясь, расходятся волны, Два паруса лодки одной, Одним и дыханьем мы полны.

Нам буря желанья слила, Мы свиты безумными снами, Но молча судьба между нами Черту навсегда провела.

И в ночи беззвездного юга, Когда так привольно — темно, Сгорая, коснуться друг друга Одним парусам не дано…

1904

ДВЕ ЛЮБВИ

Есть любовь, похожая на дым: Если тесно ей — она дурманит, Дай ей волю — и ее не станет… Быть как дым, — но вечно молодым.

Есть любовь, похожая на тень: Днем у ног лежит — тебе внимает, Ночью так неслышно обнимает… Быть как тень, но вместе ночь и день.

ЕЩЕ ЛИЛИИ

Когда под черными крылами Склонюсь усталой головой И молча смерть погасит пламя В моей лампаде золотой…

Коль, улыбаясь жизни новой И из земного жития Душа, порвавшая оковы, Уносит атом бытия,

Я не возьму воспоминаний, Утех любви пережитых, Ни глаз жены, ни сказок няни, Ни снов поэзии златых,

Цветов мечты моей мятежной Забыв минутную красу, Одной лилеи белоснежной Я в лучший мир перенесу И аромат и абрис нежный.

* * *

— Сила господняя с нами Снами измучен я, снами…

Хуже томительной боли, Хуже, чем белые ночи, Кожу они искололи, Кости мои измололи, Выжгли без пламени очи… — Что же ты видишь, скажи мне, Ночью холодною зимней? Может быть, сердце врачуя, Муки твои облегчу я, Телу найду врачеванье. — Сила господняя с нами, Снами измучен я, снами… Ночью их сердце почуя, Шепчет порой и названье, Да повторять не хочу я…

* * *

(Вариант)

Сила господняя с нами, Снами измучен я, снами… Снами, где тени не вьются, Звуки не плачут, и слезы, Даже и слезы не льются, Снами, где нет даже грезы… Снами, которым названья Даже подобья не знаю, Снами, где я расставанье С жизнью порой начинаю.

ИЗ ОКНА

За картой карта пали биты И сочтены ее часы, Но, шелком палевым прикрыты, Еще зовут ее красы…

И этот призрак пышноризый Под солнцем вечно молодым Глядит на горы глины сизой, Похожей на застывший дым…

ИЗ ВЕРЛЕНА

Мне под маскою рыцарь с коня не грозил, Молча старое сердце мне Черный пронзил,

И пробрызнула кровь моя алым фонтаном, И в лучах по цветам разошлася туманом.

Веки сжала мне тень, губы ужас разжал, И по сердцу последний испуг пробежал.

Черный всадник на след свой немедля вернулся, Слез с коня и до трупа рукою коснулся.

Он, железный свой перст в мою рану вложив, Жестким голосом так мне сказал «Будешь жив»

И под пальцем перчатки целителя твердым Пробуждается сердце и чистым и гордым.

Дивным жаром объяло меня бытие, И забилось, как в юности, сердце мое.

Я дрожал от восторга и чада сомнений, Как бывает с людьми перед чудом видений.

А уж рыцарь поодаль стоял верховой; Уезжая, он сделал мне знак головой,

И досель его голос в ушах остается: «Ну, смотри. Исцелить только раз удается».

К МОЕМУ ПОРТРЕТУ

Игра природы в нем видна, Язык трибуна с сердцем лани. Воображенье без желаний И сновидения без сна.

К ПОРТРЕТУ А. А. БЛОКА

Под беломраморным обличьем андрогина Он стал бы радостью, но чьих-то давних грез. Стихи его горят — на солнце георгина, Горят, но холодом невыстраданных слез.

К ПОРТРЕТУ ДОСТОЕВСКОГО

В нем Совесть сделалась пророком и поэтом, И Карамазовы и бесы жили в нем, Но что для нас теперь сияет мягким светом То было для него мучительным огнем.

КОНТРАФАКЦИИ

ВЕСНА

В жидкой заросли парка береза жила, И черна, и суха, как унылость… В майский полдень там девушка шляпу сняла, И коса у нее распустилась. Ее милый дорезал узорную вязь, И на ветку березы, смеясь, Он цветистую шляпу надел. . . . . Это май подглядел И дивился с своей голубой высоты, Как на мертвой березе и ярки цветы…

ОСЕНЬ

. . . . . И всю ночь там по месяцу дымы вились, И всю ночь кто-то жалостно чуткий На скамье там дремал, уходя в котелок. . . . . .

А к рассвету в молочном тумане повис На березе искривленно — жуткий И мучительно-черный стручок, Чуть пониже растрепанных гнезд, А длиной — в человеческий рост… И глядела с сомнением просинь На родившую позднюю осень.

Л. И. МИКУЛИЧ

Там на портретах строги лица, И тонок там туман седой, Великолепье небылицы Там нежно веет резедой. Там нимфа с таицкой водой, Водой, которой не разлиться, Там стала лебедем Фелица И бронзой Пушкин молодой.

Там воды зыблются светло, И гордо царствуют березы, Там были розы, были розы, Пускай в поток их унесло. Там все, что навсегда ушло, Чтоб навевать сиреням грезы. . . . . . Скажите: «Царское Село» И улыбнемся мы сквозь слезы.

ЛИРА ЧАСОВ

Часы не свершили урока, А маятник точно уснул, Тогда распахнул я широко Футляр их — и лиру качнул.

И, грубо лишенная мира, Которого столько ждала, Опять по тюрьме своей лира, Дрожа и шатаясь, пошла.

Но вот уже ходит ровнее, Вот найден и прежний размах. . . . . . О сердце! Когда, леденея, Ты смертный почувствуешь страх…

Найдется ль рука, чтобы лиру В тебе так же тихо качнуть, И миру, желанному миру, Тебя, мое сердце, вернуть?..

7 января 1907

Царское Село

МЕСЯЦ

Кто сильнее меня — их и сватай… Истомились — и все не слились: Этот сумрак голубоватый И белесая высь…

Этот мартовский колющий воздух С зябкой ночью на талом снегу В еле тронутых зеленью звездах Я сливаю и слить не могу…

Уж не ты ль и колдуешь, жемчужный, Ты, кому остальные ненужны, Их не твой ли развел и ущерб, На горелом пятне желтосерп,

Ты, скиталец, небес праздносумый С иронической думой?

МИРАЖИ

То полудня пламень синий, То рассвета пламень алый, Я ль устал от четких линий, Солнце ль самое устало.

Но чрез полог темнолистый Я дождусь другого солнца Цвета мальвы золотистой Или розы и червонца.

Будет взорам так приятно Утопать в сетях зеленых, А потом на темных кленах Зажигать цветные пятна.

Пусть миражного круженья Через миг погаснут светы… Пусть я — радость отраженья, Но не то ль и вы, поэты?

НА ПОЛОТНЕ

Платки измятые у глаз и губ храня, Вдова с сиротами в потемках затаилась. Одна старуха мать у яркого огня: Должно быть, с кладбища, иззябнув, воротилась.

В лице от холода сквозь тонкие мешки Смесились сизые и пурпурные краски, И с анкилозами на пальцах две руки Безвольно отданы камина жгучей ласке.

Два дня тому назад средь несказанных мук У сына сердце здесь метаться перестало, Но мать не плачет — нет, в сведенных кистях рук Сознанье — надо жить во что бы то ни стало.

НЕРВЫ

Пластинка для граммофона

Как эта улица пыльна, раскалена! Что за печальная, о, господи, сосна! Балкон под крышею. Жена мотает гарус. Муж так сидит. За ними холст как парус.

Над самой клумбочкой прилажен их балкон. «Ты думаешь — не он… А если он? Все вяжет, боже мой… Посудим хоть немножко…» …Морошка, ягода морошка!.. «Вот только бы спустить лиловую тетрадь?» «Что, барыня, шпинату будем брать?» «Возьмите, Аннушка!» — «Да там еще на стенке Видал записку я, так…»

…Хороши гребэнки! «А… почтальон идет… Петровым писем нет?» «Корреспонденции одна газета „Свет“». «Ну что ж? устроила?» — «Спалила под плитою». «Неосмотрительность какая!.. Перед тою? А я тут так решил: сперва соображу, И уж потом тебе все факты изложу… Еще чего у нас законопатить нет ли?» «Я все сожгла». — Вздохнув, считает молча петли… «Не замечала ты: сегодня мимо нас Какой-то господин проходит третий раз?» «Да мало ль ходит их…» — «Но этот ищет, рыщет, И по глазам заметно, что он сыщик!..» «Чего ж у нас искать-то? Боже мой!» «А Вася-то зачем не сыщется домой?» «Там к барину пришел за пачпортами дворник». «Ко мне пришел?.. А день какой?» «А вторник». «Не выйдешь ли к нему, мой друг? Я нездоров».

…Ландышов, свежих ландышов!

«Ну что? Как с дворником? Ему бы хоть прибавить!» «Вот вздор какой. За что же?»…Бритвы праветь. «Присядь же ты спокойно! Кись-кись-кись…» «Ах, право, шел бы ты по воздуху пройтись! Иль ты вообразил, что мне так сладко маяться…»

Яйца свежие, яйца!

Яичек свеженьких?.. Но вылилась и злоба… Расселись по углам и плачут оба… Как эта улица пыльна, раскалена! Что за печальная, о господи, сосна!

12 июля 1909

Царское Село

НЕВОЗМОЖНО

Есть слова — их дыхание, что цвет, Так же нежно и бело-тревожно, Но меж них ни печальнее нет, Ни нежнее тебя, невозможно.

Не познав, я в тебе уж любил Эти в бархат ушедшие звуки: Мне являлись мерцанья могил И сквозь сумрак белевшие руки.

Но лишь в белом венце хризантем, Перед первой угрозой забвенья, Этих ве, этих зэ, этих эм Различить я сумел дуновенья.

И, запомнив, невестой в саду Как в апреле тебя разубрали, У забитой калитки я жду, Позвонить к сторожам не пора ли.

Если слово за словом, что цвет, Упадает, белея тревожно, Не печальных меж павшими нет, Но люблю я одно — невозможно.

1907

Царское Село

ОН И Я

Давно меж листьев налились Истомой розовой тюльпаны, Но страстно в сумрачную высь Уходит рокот фортепьянный.

И мука там иль торжество, Разоблаченье иль загадка, Но он — ничей, а вы — его, И вам сознанье это сладко.

А я лучей иной звезды Ищу в сомненьи и тревожно, Я, как настройщик, все лады Перебираю осторожно.

Темнеет… Комната пуста, С трудом я вспоминаю что-то, И безответна и чиста, За нотой умирает нота.

ОСЕННИЙ РОМАНС

Гляжу на тебя равнодушно, А в сердце тоски не уйму… Сегодня томительно-душно, Но солнце таится в дыму.

Я знаю, что сон я лелею, Но верен хоть снам я, — а ты?.. Ненужною жертвой в аллею Падут, умирая, листы…

Судьба нас сводила слепая: Бог знает, мы свидимся ль там… Но знаешь?.. Не смейся, ступая Весною по мертвым листам!

1903

ОСЕННЯЯ ЭМАЛЬ

Сад туманен. Сад мой донят Белым холодом низин. Равнодушно он уронит Свой венец из георгин.

Сад погиб… А что мне в этом. Если в полдень глянешь ты, Хоть эмалевым приветом Сквозь последние листы?..

ПЕТЕРБУРГ

Желтый пар петербургской зимы, Желтый снег, облипающий плиты… Я не знаю, где вы и где мы, Только знаю, что крепко мы слиты.

Сочинил ли нас царский указ? Потопить ли нас шведы забыли? Вместо сказки в прошедшем у нас Только камни да страшные были.

Только камни нам дал чародей, Да Неву буро-желтого цвета, Да пустыни немых площадей, Где казнили людей до рассвета.

А что — было у нас на земле, Чем вознесся орел наш двуглавый, В темных лаврах гигант на скале, Завтра станет ребячьей забавой.

Уж на что был он грозен и смел, Да скакун его бешеный выдал, Царь змеи раздавить не сумел, И прижатая стала наш идол.

Ни кремлей, ни чудес, ни святынь, Ни миражей, ни слез, ни улыбки… Только камни из мерзлых пустынь Да сознанье проклятой ошибки.

Даже в мае, когда разлиты Белой ночи над волнами тени, Там не чары весенней мечты, Там отрава бесплодных хотений.

* * *

В небе ли меркнет звезда, Пытка ль земная все длится; Я не молюсь никогда, Я не умею молиться.

Время погасит звезду, Пытку ж и так одолеем… Если я в церковь иду, Там становлюсь с фарисеем.

С ним упадаю я нем, С ним и воспряну, ликуя… Только во мне-то зачем Мытарь мятется, тоскуя?..

* * *

Когда б не смерть, а забытье, Чтоб ни движения, ни звука… Ведь если вслушаться в нее, Вся жизнь моя — не жизнь, а мука.

Иль я не с вами таю, дни? Не вяну с листьями на кленах? Иль не мои умрут огни В слезах кристаллов растопленных?

Иль я не весь в безлюдье скал И черном нищенстве березы? Не весь в том белом пухе розы, Что холод утра оковал?

В дождинках этих, что нависли, Чтоб жемчугами ниспадать?.. А мне, скажите, в муках мысли Найдется ль сердце сострадать?

ПЕЧАЛЬ ПРОСВЕТА

ПОЭЗИЯ

Сонет

Творящий дух и жизни случай В тебе мучительно слиты, И меж намеков красоты Нет утонченней и летучей…

В пустыне мира зыбко-жгучей, Где мир — мираж, влюбилась ты В неразрешенность разнозвучий И в беспокойные цветы.

Неощутима и незрима, Ты нас томишь, боготворима, В просветы бледные сквозя,

Так неотвязно, неотдумно, Что, полюбив тебя, нельзя Не полюбить тебя безумно.

ПРОСВЕТ

Ни зноя, ни гама, ни плеска, Но роща свежа и темна, От жидкого майского блеска Все утро таится она…

Не знаю, о чем так унылы, Клубяся, мне дымы твердят, И день ли то пробует силы, Иль это уж тихий закат,

Где грезы несбыточно-дальней Сквозь дымы златятся следы?.. Как странно… Просвет… а печальней Сплошной и туманной гряды.

Под вечер 17 мая 1906

Вологодский поезд

ПОЭТУ

В раздельной четкости лучей И в чадной слитности видений Всегда над нами — власть вещей С ее триадой измерений.

И грани ль ширишь бытия Иль формы вымыслом ты множишь, Но в самом Я от глаз — Не Я Ты никуда уйти не можешь.

Та власть маяк, зовет она, В ней сочетались бог и тленность, И перед нею так бледна Вещей в искусстве прикровенность.

Нет, не уйти от власти их За волшебством воздушных пятен, Не глубиною манит стих, Он лишь как ребус непонятен.

Краса открытого лица Влекла Орфея пиериды. Ужель достойны вы певца, Покровы кукольной Изиды?

Люби раздельность и лучи В рожденном ими аромате. Ты чаши яркие точи Для целокупных восприятий.

ПРЕРЫВИСТЫЕ СТРОКИ

Этого быть не может… Это — подлог, День так тянулся и дожит, Иль, не дожив, изнемог? Этого быть не может… С самых тех пор В горле какой-то комок. Вздор… Этого быть не может… Это — подлог… Ну-с, проводил на поезд. Вернулся, и solo, да! Здесь был ее кольчатый пояс, Брошка лежала — звезда, Вечно открытая сумочка Без замка, И, так бесконечно мягка, В прошивках красная думочка… . . . . . Зал, Я нежное что-то сказал, Стали прощаться, Возле часов у стенки… Губы не смели разжаться, Склеены… Оба мы были рассеянны, Оба такие холодные… Мы… Пальцы ее в черной митенке Тоже холодные… «Ну, прощай до зимы, Только не той, и не другой, И не еще — после другой, Я ж, дорогой, Ведь не свободная…» «Знаю, что ты — в застенке…» После она Плакала тихо у стенки, И стала бумажно — бледна… Кончить бы злую игру… Что ж бы еще? Губы хотели любить горячо, А на ветру Лишь улыбались тоскливо… Что-то в них было застыло Даже мертво… Господи, я и не знал, до чего Она некрасива… Ну, слава богу, пускают садиться… Мокрым платком осушая лицо, Мне отдала она это кольцо… Слиплись еще раз холодные лица, Как в забытьи, Поезд еще стоял Я убежал… Но этого быть не может. Это — подлог… День или год и уж дожит, Иль, не дожив, изнемог… Этого быть не может…

Июнь 1909

Царское Село

СЕСТРЕ

Вечер. Зеленая детская С низким ее потолком. Скучная книга немецкая. Няня в очках и с чулком.

Желтый, в дешевом издании, Будто я вижу роман… Даже прочел бы название, Если б не этот туман.

Вы еще были Алиною, С розовой думой в очах, В платье с большой пелериною, С серым платком на плечах…

В стул утопая коленами, Взора я с вас не сводил, Нежные, с тонкими венами Руки я ваши любил.

Слов непонятных течение Было мне музыкой сфер… Где ожидал столкновения Ваших особенных р…

В медном подсвечнике сальная Свечка у няни плывет… Милое, тихо-печальное, Все это в сердце живет…

СКЛАДЕНЬ РОМАНТИЧЕСКИЙ

НЕБО ЗВЕЗДАМИ В ТУМАНЕ…

Небо звездами в тумане не расцветится Робкий вечер их сегодня не зажег… Только томные по окнам елки светятся, Да, кружася, заметает нас снежок.

Меж ресниц твоих снежинки закидавшие Не дают тебе в глаза мои смотреть, Сами слезы, только сердца не сжигавшие, Сами звезды, но уставшие гореть…

Это их любви безумною обидою Против воли твои звезды залиты… И мучительно снежинкам я завидую, Потому что ими плачешь ты…

МИЛАЯ

«Милая, милая, где ж ты была Ночью в такую метелицу?» «Горю и ночью дорога светла, К дедке ходила на мельницу».

«Милая, милая, я не пойму Речи с словами притворными. С чем же ты ночью ходила к нему?» «С чем я ходила? Да с зернами».

«Милая, милая, зерна-то чьи ж? Жита я нынче не кашивал!» «Зерна-то чьи, говоришь? Да твои ж… Впрочем, хозяин не спрашивал…»

«Милая, милая, где же мука? Куль-то, что был под передником?» «У колеса, где вода глубока… Лысый сегодня с наследником…»

15 апреля 1907

Царское Село

СОЛНЕЧНЫЙ СОНЕТ

Под стоны тяжкие метели Я думал — ночи нет конца: Таких порывов не терпели Наш дуб и тополь месяца.

Но солнце брызнуло с постели Снопом огня и багреца, И вмиг у моря просветлели Морщины древнего лица…

И пусть, как ночью, ветер рыщет, И так же рвет, и так же свищет, Уж он не в гневе божество.

Кошмары ночи так далеки, Что пыльный хищник на припеке Шалун — и больше ничего.

СОН И НЕТ

Нагорев и трепеща, Сон навеяла свеча… В гулко — каменных твердынях Два мне грезились луча, Два любимых, кротко — синих Небо видевших луча В гулко-каменных твердынях.

Просыпаюсь. Ночь черна. Бред то был или признанье? Путы жизни, чары сна, Иль безумного желанья В тихий мир воспоминанья Забежавшая волна? Нет ответа. Ночь душна.

* * *

Не могу понять, не знаю… Это сон или Верлен?.. Я люблю иль умираю? Это чары или плен?

Из разбитого фиала Всюду в мире разлита Или мука идеала, Или муки красота.

Пусть мечта не угадала, Та она или не та, Перед светом идеала, Пусть мечта не угадала. Это сон или Верлен? Это чары или плен?

Но дохнули розы плена На замолкшие уста, И под музыку Верлена Будет петь, моя мечта.

СРЕДИ МИРОВ

Среди миров, в мерцании светил Одной Звезды я повторяю имя… Не потому, чтоб я Ее любил, А потому, что я томлюсь с другими.

И если мне сомненье тяжело, Я у Нее одной молю ответа, Не потому, что от Нее светло, А потому что с Ней не надо света.

1901

СТАНСЫ НОЧИ

Меж теней погасли солнца пятна На песке в загрезившем саду. Все в тебе так сладко-непонятно, Но твое запомнил я: «Приду».

Черный дым, но ты воздушней дыма, Ты нежней пушинок у листа, Я не знаю, кем, но ты любима, Я не знаю, чья ты, но мечта.

За тобой в пустынные покои Не сойдут алмазные огни, Для тебя душистые левкои Здесь ковром раскинулись одни…

Эту ночь я помню в давней грезе, Но не я томился и желал: Сквозь фонарь, забытый на березе, Талый воск и плакал и пылал.

СТАРЫЕ ЭСТОНКИ

Из стихов кошмарной совести

Если ночи тюремны и глухи, Если сны паутинны и тонки, Так и знай, что уж близко старухи, Из-под Ревеля близко эстонки.

Вот вошли, — приседают так строго, Не уйти мне от долгого плена, Их одежда темна и убога, И в котомке у каждой полено.

Знаю, завтра от тягостной жути Буду сам на себя непохожим… Сколько раз я просил их «Забудьте…» И читал их немое: «Не можем».

Как земля, эти лица не скажут, Что в сердцах похоронено веры… Не глядят на меня — только вяжут Свой чулок бесконечный и серый.

Но учтивы — столпились в сторонке… Да не бойся: присядь на кровати… Только тут не ошибка ль, эстонки? Есть куда же меня виноватей.

Но пришли, так давайте калякать, Не часы ж, не умеем мы тикать, Может быть, вы хотели б поплакать? Так тихонько, неслышно… похныкать?

Иль от ветру глаза ваши пухлы, Точно почки берез на могилах… Вы молчите, печальные куклы, Сыновей ваших… я ж не казнил их…

Я, напротив, я очень жалел их, Прочитав в сердобольных газетах, Про себя я молился за смелых, И священник был в ярких глазетах.

Затрясли головами эстонки. Ты жалел их… На что ж твоя жалость, Если пальцы руки твоей тонки, И ни разу она не сжималась?

Спите крепко, палач с палачихой? Улыбайтесь друг другу любовней! Ты ж, о нежный, ты кроткий, ты тихий, В целом мире тебя нет виновней! Добродетель… Твою добродетель Мы ослепли вязавши, а вяжем… Погоди — вот накопится петель, Так словечко придумаем, скажем… . . . . .

Сон всегда отпускался мне скупо, И мои паутины так тонки… Но как это печально… и глупо… Неотвязные эти чухонки…

1906

* * *

Но для меня свершился выдел, И вот каким его я видел: Злаченно — белый — прямо с елки Был кифарэд он и стрелец. Звенели стрелы, как иголки, Грозой для кукольных сердец… Дымились букли из-под митры На струнах нежилась рука, Но уж потухли струны цитры Меж пальцев лайковых божка. Среди миражей не устану Его искать — он нужен мне, Тот безустанный мировражий, Тот смех огня и смех в огне.

ТРИ СЛОВА

Явиться ль гостем на пиру, Иль, чтобы ждать, когда умру С крестом купельным, на спине ли, И во дворце иль на панели…

Сгорать ли мне в ночи немой, Свечой послушной и прямой, Иль спешно, бурно, оплывая… Или как капля дождевая,

Но чтоб уйти, как в лоно вод В тумане камень упадет, Себе лишь тягостным паденьем Туда, на дно, к другим каменьям.

ТРИНАДЦАТЬ СТРОК

Я хотел бы любить облака На заре… Но мне горек их дым: Так неволя тогда мне тяжка, Так я помню, что был молодым.

Я любить бы их вечер хотел, Когда, рдея, там гаснут лучи, Но от жертвы их розовых тел Только пепел мне снится в ночи.

Я люблю только ночь и цветы В хрустале, где дробятся огни, Потому что утехой мечты В хрустале умирают они… Потому что цветы — это ты.

ВЕСЕННИЙ РОМАНС

Еще не царствует река, Но синий лед она уж топит; Еще не тают облака, Но снежный кубок солнцем допит.

Через притворенную дверь Ты сердце шелестом тревожишь… Еще не любишь ты, но верь: Не полюбить уже не можешь…

ЗАВЕЩАНИЕ

Где б ты ни стал на корабле, У мачты иль кормила, Всегда служи своей земле: Она тебя вскормила.

Неровен наш и труден путь В волнах иль по ухабам Будь вынослив, отважен будь Но не кичись над слабым.

Не отступай, коль принял бой, Платиться — так за дело, А если петь — так птицей пой Свободно, звонко, смело.

ЗИМНИЙ РОМАНС

Застыла тревожная ртуть, И ветер ночами несносен… Но, если ты слышал, забудь Скрипенье надломанных сосен!

На черное глядя стекло, Один, за свечою угрюмой, Не думай о том, что прошло; Совсем, если можешь, не думай!

Зима ведь не сдастся: тверда! Смириться бы, что ли… Пора же! Иль лира часов и тогда Над нами качалась не та же?..

ЗИМНИЙ СОН

Вот газеты свежий нумер, Объявленье в черной раме: Несомненно, что я умер, И, увы! не в мелодраме.

Шаг родных так осторожен, Будто все еще я болен, Я ж могу ли быть доволен, С тюфяка на стол положен?

День и ночь пойдут Давиды, Да священники в енотах, Да рыданье панихиды В позументах и камлотах.

А в лицо мне лить саженный Копоть велено кандилам, Да в молчаньи напряженном Лязгать дьякону кадилом.

Если что-нибудь осталось От того, что было мною, Этот ужас, эту жалость Вы обвейте пеленою.

В белом поле до рассвета Свиток белый схороните… . . . . А покуда… удалите Хоть басов из кабинета.

ЧТО СЧАСТЬЕ?

Что счастье? Чад безумной речи? Одна минута на пути, Где с поцелуем жадной встречи Слилось неслышное прости?

Или оно в дожде осеннем? В возврате дня? В смыканьи вежд? В благах, которых мы не ценим За неприглядность их одежд?

Ты говоришь… Вот счастья бьется К цветку прильнувшее крыло, Но миг — и ввысь оно взовьется. Невозвратимо и светло.

А сердцу, может быть, милей Высокомерием сознанья, Милее мука, если в ней Есть тонкий яд воспоминанья.

АМЕТИСТЫ

Глаза забыли синеву, Им солнца пыль не золотиста, Но весь одним я сном живу, Что между граней аметиста.

Затем, что там пьяней весны И беспокойней, чем идея, Огни лиловые должны Переливаться холодея.

И сердцу, где лишь стыд да страх, Нет грезы ласково обманней, Чем стать кристаллом при свечах В лиловом холоде мерцаний.

* * *

Только мыслей и слов Постигая красу, Жить в сосновом лесу Между красных стволов.

Быть как он, быть как все: И любить, и сгорать… Жить, но в чуткой красе, Где листам умирать.

БЕССОННЫЕ НОЧИ

Какой кошмар! Все та же повесть… И кто, злодей, ее снизал? Опять там не пускали совесть На зеркала вощеных зал…

Опять там улыбались язве И гоготали, славя злость… Христа не распинали разве, И то затем, что не пришлось…

Опять там каверзный вопросик Спускали с плеч, не вороша. И все там было — злобность мосек И пустодушье чинуша.

Но лжи и лести отдал дань я. Бьет пять часов — пора домой; И наг, и тесен угол мой… Но до свиданья, до свиданья!

Так хорошо побыть без слов, Когда до капли оцет допит… Цикада жадная часов, Зачем твой бег меня торопит?

Все знаю — ты права опять, Права, без устали токуя… Но прав и я, — и дай мне спать, Пока во сне еще не лгу я.

БЕЗ КОНЦА И БЕЗ НАЧАЛА

(Колыбельная)

Изба. Тараканы. Ночь. Керосинка чадит. Баба над зыбкой борется со сном.

Баю-баюшки-баю, Баю деточку мою!

Полюбился нам буркот, Что буркотик, серый кот…

Как вечор на речку шла, Ночевать его звала.

«Ходи, Васька, ночевать, Колыбель со мной качать!» . . . .

Выйду, стану в ворота, Встрену серого кота…

Ба-ай, ба-ай, бай-баю, Баю милую мою… . . . .

Я для того для дружка Нацедила молока…

Кот латушку облизал, Облизавши, отказал. . . . .

Отказался напрямик: (Будешь спать ты, баловник?)

«Вашей службы не берусь: У меня над губой ус.

Не иначе, как в избе Тараканов перебей.

Тараканы ваши злы. Съели в избе вам углы.

Как бы после тех углов Да не съели мне усов». . . . .

Баю-баю, баю-бай, Поскорее засыпай. . . . .

Я кота за те слова Коромыслом оплела…

Коромыслом по губы: Не порочь моей избы.

Молока было, не пить, Чем гак подло поступить?

(Сердито.)

Долго ж эта маета? Кликну черного кота…

Черный кот-то с печки шасть, Он ужо тебе задасть…

Вынимает, ребенка из зыбки и закачивает.

(Тише.)

А ты, котик, не блуди, Приходи к белой груди.

(Еще тише.)

Не один ты приходи, Сон-дрему с собой веди…

(Сладко зевая.)

А я дитю перевью, А кота за верею.

Пробует положить ребенка. Тот начинает кричать.

(Гневно.)

Расстрели тебя, пострел, Ай ты нынче очумел? . . . .

Тщетно борется с одолевающим сном.

Баю-баюшки-баю… Баю-баюшки-баю… . . .

БУДИЛЬНИК

Обручена рассвету Печаль ее рулад… Как я игрушку эту Не слушать был бы рад…

Пусть завтра будет та же Она, что и вчера… Сперва хоть громче, глаже Идет ее игра.

Но вот, уж не читая Давно постылых нот, Гребенка золотая Звенит, а не поет…

Цепляясь за гвоздочки, Весь из бессвязных фраз, Напрасно ищет точки Томительный рассказ,

О чьем-то недоборе Косноязычный бред… Докучный лепет горя Ненаступивших лет,

Где нет ни слез разлуки, Ни стылости небес, Где сердце-счетчик муки, Машинка для чудес…

И скучно разминая Пружину полчаса, Где прячется смешная И лишняя Краса.

Июнь 1909

ДЛЯ ЧЕГО, КОГДА СНЫ ИЗМЕНИЛИ…

* * *

Для чего, когда сны изменили, Так полны обольщений слова? Для чего на забытой могиле Зеленей и шумнее трава?

Для чего эти лунные выси, Если сад мой и темен и нем?.. Завитки ее кос развилися, Я дыханье их слышу…зачем?

1902

ДРУГОМУ

Я полюбил безумный твой порыв, Но быть тобой и мной нельзя же сразу, И, вещих снов иероглифы раскрыв, Узорную пишу я четко фразу.

Фигурно там отобразился страх, И как тоска бумагу сердца мяла, Но по строкам, как призрак на пирах, Тень движется так деланно и вяло.

Твои мечты — менады по ночам, И лунный вихрь в сверкании размаха Им волны кос взметает по плечам. Мой лучший сон — за тканью Андромаха.

На голове ее эшафодаж, И тот прикрыт кокетливо платочком, Зато нигде мой строгий карандаш Не уступал своих созвучий точкам.

Ты весь — огонь. И за костром ты чист. Испепелишь, но не оставишь пятен, И бог ты там, где я лишь моралист, Ненужный гость, неловок и невнятен.

Пройдут года… Быть может, месяца… Иль даже дни, и мы сойдем с дороги: Ты — в лепестках душистого венца, Я просто так, задвинутый на дроги.

Наперекор завистливой судьбе И нищете убого-слабодушной, Ты памятник оставишь по себе, Незыблемый, хоть сладостно-воздушный…

Моей мечты бесследно минет день… Как знать? А вдруг с душой, подвижней моря, Другой поэт ее полюбит тень В нетронуто-торжественном уборе…

Полюбит, и узнает, и поймет, И, увидав, что тень проснулась, дышит, Благословит немой ее полет Среди людей, которые не слышат…

Пусть только бы в круженьи бытия Не вышло так, что этот дух влюбленный, Мой брат и маг не оказался я В ничтожестве слегка лишь подновленный.

ГАРМОННЫЕ ВЗДОХИ

Фруктовник. Догорающий костер среди туманной ночи под осень. Усохшая яблоня. Оборванец на деревяшке перебирает лады старой гармоники. В шалаше на соломе разложены яблоки.

Под яблонькой, под вишнею Всю ночь горят огни, Бывало, выпьешь лишнее, А только ни-ни-ни. . . . .

Под яблонькой кудрявою Прощались мы с тобой, С японскою державою Предполагался бой. С тех пор семь лет я плаваю, На шапке «Громобой», А вы остались павою, И хвост у вас трубой… . . . .

Как получу, мол пенцию, В Артуре стану бой, Не то, так в резиденцию Закатимся с тобой… . . . .

Зачем скосили с травушкой Цветочек голубой? А ты с худою славушкой Ушедши за гульбой? . . . . Ой, яблонька, ой, грушенька, Ой, сахарный миндаль, Пропала наша душенька, Да вышла нам медаль! . . . . На яблоне, на вишенке Нет гусени числа… Ты стала хуже нищенки И вскоре померла.

Поела вместе с листвием Та гусень белый цвет… . . . . Хоть нам и все единственно, Конца японцу нет. . . . .

Ой, реченька желты пески, Куплись в тебе другой… А мы уж, значит, к выписке… С простреленной ногой… . . . .

Под яблонькой, под вишнею Сиди да волком вой… И рад бы выпить лишнее, Да лих карман с дырой.

К ПОРТРЕТУ

Тоска глядеть, как сходит глянец с благ, И знать, что все ж вконец не опротивят, Но горе тем, кто слышит, как в словах Заигранные клавиши фальшивят.

* * *

Нет, мне не жаль цветка, когда его сорвали, Чтоб он завял в моем сверкающем бокале.

Сыпучей черноты меж розовых червей, Откуда вырван он, — что может быть мертвей?

И нежных глаз моих миражною мечтою Неужто я пятна багрового не стою,

Пятна, горящего в пустыне голубой. Чтоб каждый чувствовал себя одним собой?

Увы, и та мечта, которая соткала Томление цветка с сверканием бокала,

Погибнет вместе с ним, припав к его стеблю, Уж я забыл ее, — другую я люблю…

Кому-то новое готовлю я страданье, Когда не все мечты лишь скука выжиданья.

КОЛОКОЛЬЧИКИ

Глухая дорога. Колокольчик в зимнюю ночь рассказывает путнику свадебную историю.

Динь-динь-динь, Дини-дини… Дидо Ладо, Дидо Ладо, Лиду диду ладили, Дида Лиде ладили, Ладили, не сладили, Лиду надосадили. День делали, Да день не делали, Дела не доделали, Головы-то целы ли? Ляду дида надо ли Диду баню задали. Динь-динь-динь, дини-динь… Колоколы-балаболы, Колоколы-балаболы, Накололи, намололи, Дале боле, дале бале… Накололи, намололи, Колоколы-балаболы. Лопотуньи налетали, Болмоталы навязали, Лопотали-хлопотали, Лопотали, болмотали, Лопоталы поломали. Динь! Ты бы, дид, не зеньками, Ты бы, диду, деньгами… Деньгами, деньгами… Долго ли, не долго ли, Лиде шубу завели… Холили — не холили, Волили — неволили, Мало ль пили, боле лили. Дида Ладу золотили. Дяди ли, не дяди ли, Ладили — наладили… Ой, пила, пила, пила, Диду пива не дала: Диду Лиду надобе, Ляду дида надобе, Ой, динь, динь, динь-дини, дини, дини-динь, Деньги дида милые, А усы-то сивые… Динь! День. Дан вам день… Долго ли вы там? Мало было вам? Вам? Дам По губам. По головам Дам. Буби-буби-бубенцы ли, Мы ли ныли, вы ли ныли, Бубенцы ли, бубенцы ли… День, дома бы день, День один… Колоколы-балаболы, Мало лили, боле пили, Балаболы потупили… Бубенцы-бубенчики, Малые младенчики, Болмоталы вынимали, Лопоталы выдавали, Лопотали, лопотали… Динь… Колоколы-балаболы… Колоколы-балаболы…

30 марта 1906

Вологодский поезд

МЕЛОДИЯ ДЛЯ АРФЫ

Мечту моей тоскующей любви Твои глаза с моими делят немо… О белая, о нежная, живи! Тебя сорвать мне страшно, хризантема.

Но я хочу, чтоб ты была одна, Чтоб тень твоя с другою не сливалась И чтоб одна тобою любовалась В немую ночь холодная луна…

ПЕСНИ ПОД МУЗЫКУ

Кэк-уок на цимбалах Кэк-уок на цимбалах Молоточков лапки цепки, Да гвоздочков шапки крепки, Что не раз их, Пустоплясых, Там позастревало.

Молоточки топотали, Мимо точки попадали, Что ни мах; На струнах Как и не бывало.

Пали звоны топотом, топотом, Стали звоны ропотом, ропотом, То сзываясь, То срываясь, То дробя кристалл.

В струнах, полных холода, холода, Пели волны молодо, молодо, И буруном Гул по струнам Следом пролетал.

С звуками кэк-уока, Ожидая мокка, Во мгновенье ока Что мы не съедим… И Махмет-Мамаям, Ни зимой, ни маем Нами не внимаем, Он необходим.

Молоточков цепки лапки, Да гвоздочков крепки шапки, Что не раз их, Пустоплясых, Там позастревало.

Молоточки налетают, Мало в точки попадают, Мах да мах, Жизни… ах, Как и не бывало.

Осень 1900

МОЯ ТОСКА

Пусть травы сменятся над капищем волненья И восковой в гробу забудется рука, Мне кажется, меж вас одно недоуменье Все будет жить мое, одна моя Тоска…

Нет, не о тех, увы! кому столь недостойно, Ревниво, бережно и страстно был я мил… О, сила любящих и в муке так спокойна, У женской нежности завидно много сил.

Да и при чем бы здесь недоуменья были Любовь ведь светлая, она кристалл, эфир… Моя ж безлюбая — дрожит, как лошадь в мыле! Ей — пир отравленный, мошеннический пир!

В венке из тронутых, из вянущих азалий Собралась петь она… Не смолк и первый стих, Как маленьких детей у ней перевязали, Сломали руки им и ослепили их.

Она бесполая, у ней для всех улыбки, Она притворщица, у ней порочный вкус, Качает целый день она пустые зыбки, И образок в углу — сладчайший Иисус…

Я выдумал ее — и все ж она виденье, Я не люблю ее — и мне она близка, Недоумелая, мое недоуменье, Всегда веселая, она моя тоска.

12 ноября 1909

Царское Село

ОДУВАНЧИКИ

Захлопоталась девочка В зеленом кушаке, Два желтые обсевочка Сажая на песке.

Не держатся и на — поди: Песок ли им не рад?.. А солнце уж на западе И золотится сад.

За ручкой ручку белую Малютка отряхнет: «Чуть ямочку проделаю, Ее и заметет…

Противные, упрямые!» — Молчи, малютка дочь, Коль неприятны ямы им, Мы стебельки им прочь.

Вот видишь ли: все к лучшему Дитя, развеселись, По холмику зыбучему Две звездочки зажглись

Мохнатые, шафранные Звездинки из цветов… Ну вот, моя желанная, И садик твой готов.

Отпрыгаются ноженьки, Весь высыплется смех, А ночь придет — у боженьки Постельки есть для всех…

Заснешь ты, ангел-девочка, В пуху, на локотке… А желтых два обсевочка Распластаны в песке.

26 июня 1909

Куоккала

ПЕЧАЛЬНАЯ СТРАНА

Печален из меди Наш символ венчальный, У нас и комедий Финалы печальны… Веселых соседей У нас инфернальны Косматые шубы… И только… банальны Косматых медведей От трепетных снедей Кровавые губы.

ПОСЛЕДНИЕ СИРЕНИ

Заглох и замер сад. На сердце все мутней От живости обид и горечи ошибок… А ты что сберегла от голубых огней, И золотистых кос, и розовых улыбок?

Под своды душные за тенью входит тень, И неизбежней все толпа их нарастает Чу… ветер прошумел — и белая сирень Над головой твоей, качаясь, облетает. . . . . . .

Пусть завтра не сойду я с тинистого дна Дождя осеннего тоскливей и туманней, Сегодня грудь моя желания полна, Как туча, полная и грома и сверканий.

Но малодушием не заслоняй порыв, И в этот странный час сольешься ты с поэтом; Глубины жаркие словам его открыв, Ты миру явишь их пророческим рассветом.

С КРОВАТИ

Просвет зелено-золотистый С кусочком голубых небес Весь полный утра, весь душистый, Мой сад — с подушки — точно лес.

И ароматы… и движенье, И шум, и блеск, и красота Зеленый бал — воображенья Едва рожденная мечта…

Я и не знал, что нынче снова Там, за окном, веселый пир. Ну, солнце, угощай больного, Как напоило целый мир.

СУМРАЧНЫЕ СЛОВА

За ветхой сторою мы рано затаились, И полночь нас мечтой немножко подразнила, Но утру мы глазами повинились, И утро хмурое простило…

А небо дымное так низко нависало, Все мельче сеял дождь, но глуше и туманней, И чья-то бледная рука уже писала Святую ложь воспоминаний.

Все, все с собой возьмем. Гляди, как стали четки И путь меж елями, бегущий и тоскливый, И глянцевитый верх манящей нас пролетки, И финн измокший, терпеливый.

Но ты, о жаркий луч! Ты опоздал. Ошибкой Ты заглянул сюда, — иным златися людям! Лишь сумрачным словам отныне мы улыбкой Одною улыбаться будем!

ТОСКА САДА

Зябко пушились листы, Сад так тоскливо шумел. — Если б любить я умел Так же свободно, как ты.

Луч его чащу пробил… — Солнце, люблю ль я тебя? Если б тебя я любил И не томился любя.

Тускло ль в зеленой крови Пламень желанья зажжен, Только раздумье и сон Сердцу отрадней любви.

ТОСКА СИНЕВЫ

Что ни день, теплей и краше Осенен простор эфирный Осушенной солнцем чашей: То лазурной, то сапфирной.

Синью нежною, как пламя, Горды солнцевы палаты, И ревниво клочья ваты Льнут к сапфирам облаками.

Но возьми их, солнце, — душных, Роскошь камней все банальней, Я хочу высот воздушных, Но прохладней и кристальней.

Или лучше тучи сизой, Чутко-зыбкой, точно волны, Сумнолицей, темноризой, Слез, как сердце, тяжко полной.

* * *

В ароматном краю в этот день голубой Песня близко: и дразнят, и вьется; Но я там не спою, что мне шепчет прибой, Что вокруг и цветет, и смеется.

Я не трону весны — я цветы берегу, Мотылькам сберегаю их пыль я, Миг покоя волны на морском берегу И ладьям их далекие крылья.

А еще потому, что в сияньи сильней И люблю я сильнее в разлуке Полусвет-полутьму наших северных дней, Недосказанность песни и муки…