Два дня здесь шепчут: прям и нем Все тот же гость в дому, И вянут космы хризантем В удушливом дыму.

Гляжу и мыслю: мир ему, Но нам-то, нам-то всем, Иль люк в ту смрадную тюрьму Захлопнулся совсем?

«Ах! Что мертвец! Но дочь, вдова…» Слова, слова, слова. Лишь Ужас в белых зеркалах Здесь молит и поет, И с поясным поклоном Страх Нам свечи раздает.

Зыбким прахом закатных полос Были свечи давно облиты, А куренье, виясь, все лилось, Все, бледнея, сжимались цветы.

И так были безумны мечты В чадном море молений и слез, На развившемся нимбе волос И в дыму ее черной фаты,

Что в ответ замерцал огонек В аметистах тяжелых серег, Синий сон благовонных кадил

Разошелся тогда ж без следа… Отчего ж я фату навсегда, Светлый, нимб навсегда полюбил?

Обряд похоронный там шел, Там свечи пылали и плыли, И крался дыханьем фенол В дыханья левкоев и лилий.

По «первому классу бюро» Там были и фраки и платья, Там было само серебро С патентом — на новом распятьи.

Но крепа, и пальм, и кадил Я портил, должно быть, декорум И агент бюро подходил В калошах ко мне и с укором.

Все это похоже на ложь, Так тусклы слова гробовые. . . . Но смотрят загибы калош С тех пор на меня, как живые.