Под гулы меди — гробовой Творился перенос, И, жутко задран, восковой Глядел из гроба нос.

Дыханья, что ли, он хотел Туда, в пустую грудь?.. Последний снег был темно-бел, И тяжек рыхлый путь.

И только изморозь, мутна, На тление лилась. Да тупо черная весна Глядела в студень глаз

С облезлых крыш, из бурых ям, С позеленелых лиц… А там, по мертвенным полям, С разбухших крыльев птиц…

О люди! Тяжек жизни след По рытвинам путей, Но ничего печальней нет, Как встреча двух смертей.

Покуда душный день томится, догорая, Не отрывая глаз от розового края… Побудь со мной грустна, побудь со мной одна: Я не допил еще тоски твоей до дна…

Мне надо струн твоих: они дрожат печальней И слаще, чем листы на той березе дальней… Чего боишься ты? Я призрак, я ничей… О, не вноси ко мне пылающих свечей… Я знаю: бабочки дрожащими крылами Не в силах потушить мучительное пламя, И знаю, кем огонь тот траурный раздут, С которого они, сожженные, падут… Мне страшно, что с огнем не спят воспоминанья, И мертвых бабочек мне страшно трепетанье.

И бродят тени, и молят тени: «Пусти, пусти!» От этих лунных осеребрений Куда ж уйти?

Зеленый призрак куста сирени Прильнул к окну… Уйдите, тени, оставьте, тени, Со мной одну…

Она недвижна, она немая, С следами слез, С двумя кистями сиреней мая В извивах кос…

Но и неслышным я верен пеням, И, как в бреду, На гравий сада я по ступеням За ней сойду…

О бледный призрак, скажи скорее Мои вины, Покуда стекла на галерее Еще черны.

Цветы — завянут, цветы обманны, Но я… я — твой! В тумане холод, в тумане раны Перед зарей…