Может быть, памятный поединок с Жаном Буриданом и был самым ярким впечатлением дона Хуана от поездки в Париж?

Пожалуй, нет. Скорее – самым светлым и отрадным.

Помимо всего прочего, в Париже дон Хуан чуть было не пристрастился к игре в кости. Казалось бы, все просто: два камешка с точечками на каждой из шести граней, их берешь и кидаешь на стол. Но сколько азарта, сколько душевного трепета! Не существует мира с его радостями и горестями, не существует ни родины, ни женщин, ни королевского гнева или милости… Только стол, эта два камешка и напряженные глаза твоего соперника.

А он-то думал, что самые острые переживания мужчина может испытать лишь в борьбе за женщину! Оказывается, по сравнению с игрой в кости азарт охоты на изменниц, которому он предавался в последние годы, – лишь бледная тень подлинной страсти.

Дон Хуан выиграл целую кучу «ягнят» [26] у виконта Нарбоннского и, пребывая в приподнятом настроении, намеревался играть и дальше – каждый день, вплоть до отъезда из Парижа.

Но та ночь феерических выигрышей так и осталась единственной, первой и последней, за все время его пребывания в Париже. Дона Хуана захлестнули переживания иного рода.

Следующая ночь выдалась без дождя. Небо прояснилось, и на нем впервые за последние недели проглянули мерцающие июльские звезды. Дон Хуан, виконт Нарбоннский и Жан Буридан решили покататься по реке на лодке. Эта мысль пришла в голову не только им одним: освещенные факелами, по Сене плыли десятки прогулочных лодок. Все они были украшены разноцветными фонариками. Благородные дамы и кавалеры восседали на мягких удобных подушках, одетые словно для танцев. Слышался веселый смех и романтический звон бокалов.

Виконт Нарбоннский приказал четверым гребцам помедленнее грести, чтобы он имел возможность поприветствовать знакомых и переброситься с ними парой слов.

Они поравнялись с богато иллюминированной лодкой, в которой полулежали на подушках три нарядные дамы. Две из них были совсем еще юными, а третья – постарше, лет двадцати трех.

– Добрый вечер, сударыни, – снял шляпу виконт Нарбоннский.

– Добрый вечер, виконт! Добрый вечер, господа! – вразнобой ответили очаровательницы.

– Добрый вечер, графиня, – томным голосом приветствовал старшую красавицу Жан Буридан. – Не желаете ли присоединиться к нам? Места в нашей лодке достаточно.

– Действительно, графиня, – поддержал виконт. – Составьте нам компанию! Мы будем так рады… Разве вам с вашими племянницами не скучно без мужского общества?

Было видно, что обе юные девушки отнюдь не прочь прокатиться в компании столь престижных кавалеров, как владетельный виконт Нарбоннский, знаменитый Жан Буридан и загадочный кастилец. Но тут раздался холодный, насмешливый голос той, кого называли графиней:

– Уверяю вас, виконт, нам ничуть не скучно! И мы выехали на реку специально для того, чтобы побыть, как вы изволили выразиться, без мужского общества!

Лодки разошлись.

Дон Хуан был потрясен. Он едва слышал виконта Нарбоннского, пояснявшего специально для кастильца:

– Это графиня Диана де Ла Мот, первая придворная дама ее величества королевы. А с ней две ее племянницы.

Перед глазами дона Хуана стояло лицо только что виденной женщины. Вьющиеся светлые волосы, прямой короткий носик, бархатные карие глаза и полные маленькие губки. Наконец-то он понял то, чего раньше никак не мог понять…

В Париже дон Хуан не переставал удивляться мотовству придворных кавалеров – как богатых, так и не очень. Женщинам, которых они хотели, парижские ухажеры дарили дорогие ювелирные изделия, словно соревнуясь, кто больше потратит денег на то, чтобы завоевать очередную красавицу. Тенорио считал это проявлением обыкновенной мужской гордыни и безрассудства.

Какой смысл в таких баснословных тратах, если свеженькие шлюхи с улицы Кур-Робер исполнят все ваши желания, вплоть до редкостных прихотей, за две мелкие монеты? Среди этих девушек попадались восхитительные, обворожительные существа, до которых было ой как далеко большинству светских дам!

Когда он осторожно высказал свои сомнения виконту Нарбоннскому, тот с оттенком брезгливости возразил:

– Дорогой Жуан, разве можно сравнивать шлюху и светскую даму? На Кур-Робер вы делаете мелкую покупку, а во дворце Ситэ вы одерживаете блистательную победу!

– Вы говорите – победу? – не понял де Тенорио. – Какая же это победа, если за нее уплачено корундами [27] ? И в чем существенная разница между двумя мелкими монетами и двумя драгоценными перстнями? Может быть, в том, что во дворце Ситэ каждой ночи любви предшествуют ритуальные куртуазные пассажи мужчин и жеманство женщин?

– Да-а. – Виконт Нарбоннский посмотрел на дона Хуана, как на безнадежного больного. – Похоже, мне придется нарисовать вам, так сказать, схему амурно-денежного механизма французского высшего общества. Видите ли, дон Жуан… Наши светские прелестницы не только берут, но и дают! Каждый придворный кавалер состоит на содержании хотя бы у одной из своих любовниц. Попеременно. Красивая женщина получает золото и, как вы изволили выразиться, корунды, – от кого? От мужа и любовников. А своему «лучшему» на данный момент мужчине она эти сокровища отдает. Он в свою очередь дарит эти драгоценности другой придворной даме, которая возбудила в нем желание. Та опять же… Ну и так далее. В общем, этот вечный двигатель любви работает непрерывно! Во дворце Ситэ совершается постоянная циркуляция денег и дорогих украшений. Круговорот! И, уверяю вас, практически никто при этом дотла не разоряется. Была бы, гм, хорошая физическая форма. Я доходчиво все объяснил?

– Куда уж доходчивей, – усмехнулся дон Хуан. – Только я все-таки не вижу особой разницы между посещением улицы Кур-Робер и очередной амурной затеей в стенах дворца Ситэ. Вы лишь подтвердили мою правоту. Сильно отличаются лишь объемы денежных средств, которыми оперируют участники этого бесконечного свального греха в разных концах Парижа.

– Ну, не знаю, – смешался виконт. – Может быть, разница в том, что шлюху нельзя полюбить, она создана не для любви, а совсем для другого. А благородные дамы… Они-то как раз и созданы для любви! А чего стоит наша жизнь без любви, дорогой Жуан? Мне это трудно объяснить, тем более – на латыни. Я только уверен, что вы не правы, когда приравниваете девочек с Кур-Робер к придворным красавицам.

Сейчас, задумчиво глядя в темные воды Сены, дон Хуан понял, что он действительно был неправ. Дело даже не в том, что, соблазнив благородную даму, мужчина записывал на свой счет очередную титулованную особу, что конечно же наполняло сердце определенной гордостью.

Дело было в другом.

Взгляд графини де Ла Мот… Такого взгляда не встретишь у девушек из простонародья. Насмешливый, холодный и чистый, словно свет далекой звезды… Дон Хуан понял, что не колеблясь отдал бы все сокровища мира, чтобы взор графини потеплел и увлажнился, чтобы Диана посмотрела на него с любовью и желанием! Обладание такой женщиной способно поднять мужчину до самых небес. За это ничего не жалко, даже самой жизни.

– Наш друг, похоже, влюбился, – донесся до Тенорио голос Жана Буридана.

– Я? – вскинулся дон Хуан. – Полно, господа!

– Да-да, влюбился. Мсье Буридан абсолютно прав! – подхватил виконт Нарбоннский. – Дон Жуан, вы потеряли голову! Как все те несчастные, которые в первый раз видят Диану де Ла Мот. Все без исключения.

– Стало быть, все оказались несчастны в своей любви к графине? – спросил Тенорио как бы между прочим.

– Все, – с пафосом изрек Жан Буридан. – Графиня Диана неприступна.

Он печально вздохнул.

– Честно говоря, мсье Жуан, я тоже пытался. И ничего, кроме колкостей, в ответ на свои страстные речи не услышал.

У дона Хуана язык чесался сказать: «Ну, уж если такой покоритель сердец, как престарелый Жан Буридан, потерпел поражение в осаде этой крепости, то всем остальным претендентам штурм лучше и не начинать!» Но он смолчал: как стало ясно после посещения московских бань, с Буриданом лучше не шутить.

– А вы, виконт? – бесцеремонно спросил дон Хуан.

– Ну… Как вам сказать… Мы с графиней Дианой – давние друзья, – уклончиво ответил виконт. – А дружба между мужчиной и женщиной не подразумевает никаких поползновений.

«Понятно, – подумал Тенорио. – Тебе она тоже отказала».

– Графиня Диана замужем?

– Разумеется! Да вы же видели графа де Ла Мота на приеме в честь вашего приезда. Помните? Такой невысокий белокурый красавчик.

– Хм… Довольно странно… – проговорил дон Хуан.

– Что ж странного? – вскинул брови Нарбонн.

– Молодая жена ночью гуляет без сопровождения своего супруга… Разговаривает с мужчинами… У нас в Кастилии такое просто невозможно.

Виконт рассмеялся.

– А у нас в Париже люди женятся и выходят замуж не для того, чтоб быть вместе, а для того, чтобы жить своей личной жизнью, независимо друг от друга. Замужество – это для благородной парижанки способ обрести свободу.

– И граф де Ла Мот не ревнует свою красавицу жену? Не дерется на дуэлях с ее поклонниками и ухажерами?

– Если и ревнует, то виду не подает, – усмехнулся виконт. – Иначе его все засмеют. А быть посмешищем при дворе – это, скажу я вам, похлеще, чем подцепить дурную болезнь. От болезни вас могут исцелить лекари, а вот если вы однажды стали объектом насмешек, то уже никогда не вернете былого уважения к своей персоне. Что же касается поединков за честь супруги… Видите ли, дорогой дон Жуан, у нас на дуэлях обычно дерутся из-за предмета своих воздыханий, ну, или из-за уже состоявшихся любовниц, но очень редко – из-за жен. Я такого не помню.

Дон Хуан лишь покачал головой. Если бы в Севилье были подобные обычаи, то он не провалялся бы между жизнью и смертью месяц в постели, пронзенный мечом дона Спинелло.

Он понял и другое. В Париже слежка за благородными дамами и принуждение их вступить в связь под угрозой разоблачения были бы совершенно невозможны! Потому что понятие «угроза разоблачения» звучит для здешних ветрениц просто нелепо.

– А во-вторых, друг мой, – продолжил виконт, – у меня сложилось впечатление, что при желании драться из-за жены графу де Ла Моту просто не с кем!

– Неужели у такой красавицы нет любовника? – не поверил дон Хуан.

– Я бы не стал высказываться так определенно, – досадливо поморщился Нарбонн. – Хотя о таких вещах в Ситэ быстро становится известно всем. Так что либо графиня Диана и ее неведомый избранник соблюдают неслыханную осторожность, либо…

– Что? – взглянул на него де Тенорио.

– Ее просто не интересуют мужчины.

– То есть? – не понял кастилец.

– То есть вообще, – ответил виконт. – Не только я, но и другие уже поговаривают о довольно странной дружбе графини со своими юными незамужними племянницами. Неужели у вас в Кастилии не слыхали о таком женском пороке?

– Этого не может быть! – воскликнул пораженный дон Хуан.

– Да-да, разумеется, – поспешил согласиться Нарбонн. – Ситэ – это территория самых скабрезных слухов…

Виконт Нарбоннский пристально смотрел на кастильца, что-то обдумывая.

– А знаете что? – вдруг решительно заговорил он. – Попытайтесь, любезный дон Жуан! Вы иностранец, а это в глазах женщин придает мужчине особый шарм. К тому же на днях вы уезжаете из Парижа, возможно – навсегда. Как знать, быть может, наша неприступная крепость на сей раз капитулирует… Так что мой вам совет – попытайтесь!

– Но как? Как? – разволновался дон Хуан. – Я не представляю!

Он так возбудился, что потерял бдительность и даже не подумал о том, что подобные слова характеризуют его как законченного неудачника в любовных делах.

Жан Буридан несколько сгладил это впечатление:

– Действительно, виконт, как вы себе это представляете? Прямолинейность тут не пройдет. Не хватало еще, чтобы графиня Диана выставила на посмешище нашего кастильского гостя!

– Я беру подготовку на себя, – прищурился Нарбонн и в предвкушении забавного приключения потер ладони. – Завтра вечером состоятся придворные гулянья в парке Ситэ. Будет фейерверк, цирковое представление: медвежья борьба, трюки акробатов… Столы расставят прямо под открытым небом. Так вот, на правах старинного друга я приглашу графиню Диану посидеть на лавочке возле знаменитого Дуба свиданий. Вы, дон Жуан, заранее спрячетесь поблизости, чтобы услышать наш разговор.

– Зачем же мне подслушивать? – попытался поиграть в щепетильность дон Хуан.

– Видите ли, обычно, когда мы наедине, графиня до известной степени со мной откровенна, – пояснил виконт. – И если она задумает посмеяться над вами, то вы заранее об этом узнаете из нашей беседы.