Поговорка «увидеть Неаполь и умереть» была в ходу у просвещенных европейцев Средневековья. Лишь в новое время Неаполь был заменен на Париж.

Когда по прибытии в Неаполь королевский мажордом объявил дону Хуану, что ему будут предоставлены апартаменты в недавно построенном замке Сант-Эльмо, кастильский посол суеверно перекрестился.

«И здесь меня преследует святой Тельмо! – в мистическом страхе думал он. – Напоминает о моем невыполненном обете прекратить греховную жизнь и стать священником. Такие знамения – не к добру». Словно в подтверждение этих мрачных мыслей, дону Хуану как бы между прочим сообщили, что в подвалах замка Сант-Эльмо располагается обширная тюрьма для государственных преступников.

Стоя в большом каминном зале замка, де Тенорио разглядывал огромную мозаичную фигуру угодника Божия на освещенной солнцем стене. Как обычно, святой Тельмо был изображен с корабельной лебедкой у ног и с распоротым животом, в недрах которого виднелись кишки. Образ, хорошо знакомый всей многомиллионной пастве римского первосвященника.

Из покоев дона Хуана, расположенных на втором этаже замка, открывался чудесный вид: многочисленные «игрушечные» церквушки, ажурные фасады дворцов, богатые дома, крытые медью, черепичная кровля жилищ поскромнее.

Величественный замок Сант-Эльмо господствовал над городом, возвышаясь на холме Святого Мартина. Он был окружен валом и фортами, а в своем основании имел необычную форму звезды.

Поднявшись вместе с комендантом на главную башню, Тенорио увидел в солнечном мареве Везувий и даже различил легкую белую дымку, вьющуюся над его вершиной. А с другой стороны виднелся Поццуольский залив – излюбленное место досужего времяпрепровождения неаполитанской знати.

На синей глади моря виднелись живописные острова, на одном из них дон Хуан разглядел громаду старинной крепости.

– Это древнеримская цитадель Кастель дель Ово, ее еще называют замок Яйца, – пояснил комендант. – Говорят, Вергилий спрятал там волшебное яйцо, которое по сей день делает крепость неприступной. А вон там, у самой кромки берега, возвышается обширный королевский замок. Это Маскьо Анджионио, то есть Анжуйская крепость. В народе ее называют Новый замок. Она перестроена на моем веку по приказу покойного короля Роберта. Теперь две главные башни соединяет Триумфальная арка, отсюда все это видно как на ладони. За ней – изящный дворец. Там обитают королева Джиованна и ее двор.

У дона Хуана перехватило дыхание. С высоты башни замка Сант-Эльмо Неаполь вызывал беспредельное восхищение. Даже Париж с его величественным собором Нотр-Дам, дворцом Ситэ, грозной Луврской крепостью, Нельской башней и изящной церковью Сен-Шапель выглядел довольно обыденным городом по сравнению с Неаполем.

В распоряжении дона Хуана были порученец и слуга, оба – незаметные, безмолвные уроженцы Ла-Манчи. Официальным лицом, представлявшим Кастилию до приезда Тенорио, являлся престарелый и желчный письмоводитель, сеньор дон Габриэль де Санчес. Он исполнял свою должность уже лет двадцать. В его обязанности входило отправлять кастильскому королю донесения с изложением всех мало-мальски значимых событий, происходящих в Неаполитанском королевстве, сообщать о текущей расстановке политических сил, о финансовом положении государства и даже высказывать свое личное мнение о ситуации при дворе. Там дон Санчес имел давних, надежных осведомителей.

Именно дон Габриэль рисковал своей головой – в том случае, если неаполитанские власти перехватят письмо, содержащее сведения секретного характера. Таким образом, посла кастильского короля, каковым отныне был дон Хуан де Тенорио, выводили из-под удара. Он должен был только бывать на всех дворцовых мероприятиях, а таковыми в период правления Джиованны являлись исключительно празднества. Также дону Хуану предстояло принимать и передавать официальные бумаги. Было не совсем ясно, кто – он или дон Санчес – на самом деле является ключевой фигурой в представительстве Кастилии на берегах Неаполитанского залива.

– Не желаете ли прогуляться по набережной? – предложил дон Габриэль, едва они познакомились. – Идемте, идемте. Знаете поговорку: «И у стен есть уши»? Так вот, это про замок Сант-Эльмо…

Они неспешно шагали вдоль парапета, а дон Габриэль все не торопился вводить своего коллегу в курс дела. Аппетитные запахи из множества приморских таверн волнами наплывали на де Тенорио. Он сказал, что голоден.

– Сейчас вы отведаете истинно неаполитанское кушанье! – оживился дон Габриэль. – Его умеют готовить только здесь. Называется «запеченная пицца».

– Как? Запеченная птица? – переспросил Дон Хуан.

– Пиц-ца, – раздельно выговорил Санчес. – Запомните это слово.

Они подошли к парусиновому навесу с дымящейся под ним жаровней, и дон Габриэль обменялся с веселым торговцем несколькими словами на неаполитанском диалекте. Вскоре дон Хуан держал в одной руке большую лепешку с завернутой в нее начинкой, а в другой – мокрый белый шарик, который оказался сыром.

– Этот сыр называется моцарелла, – пояснил дон Габриэль. – Он изготовлен из молока буйволиц. Между прочим, такой сыр делают только здесь, в Средней Италии.

В лепешку были завернуты отварные грибы и мелкая килька – анчоусы. В сочетании с диковинным сыром еда необычайно понравилась де Тенорио.

– Вообще-то пицца – еда плебейская, для бедняков, – хитро посмотрел на гостя дон Габриэль. – Но я так полюбил ее, что готов питаться исключительно как плебей!

Дон Хуан тоже не имел ничего против того, чтобы есть пиццу до конца своих дней.

– Видите вон того старика на скамейке? – Де Санчес указал на одинокую фигуру, сидящую над ослепительно сверкающим в лучах солнца Поццуольским заливом. – Это самый счастливый человек на свете. Зовут его маэстро Флавио Джойя.

– И в чем же его счастье? – поинтересовался дон Хуан.

– А вот слушайте. История эта произошла полвека назад, когда маэстро Флавио был молод, беден и зарабатывал на хлеб тем, что делал металлические инкрустации для мебели. И полюбил он девушку Анджелу, дочь богатого рыбака Доменико. Но Доменико презирал всех, кто не владел искусством мореходства, и потому не хотел выдавать свою дочь за Флавио. Он поставил юноше невыполнимое условие: научиться так управлять лодкой, чтобы плавать по прямой линии в сплошном тумане или безлунной ночью безо всяких ориентиров.

Дон Хуан вспомнил, как однажды, когда он был с отцом на его корабле, судно вошло в плотный туман и они два дня неподвижно простояли на одном месте.

– И что же маэстро Флавио? – спросил он.

– Флавио выполнил условие будущего тестя! – провозгласил дон Габриэль. – Дело в том, что в своей работе инкрустатора он часто использовал магнитный камень. И как-то случайно сделал открытие: если кусочек магнита положить на пробку и опустить ее в воду, то камень всегда поворачивается в одну сторону. Так маэстро Джойя изобрел компас. Слышали о таком морском приборе?

– Да-да… – пробормотал де Тенорио.

Когда-то давно компас ему показывал любознательный инфант Педро. Наследник престола просто обожал всякие ученые приспособления. Правда, теперь он полюбил приспособления иного рода – плахи и пыточные орудия.

– Маэстро Флавио женился на той девушке?

– О да! Синьор Джойя и Анджела до сих пор живут в мире и согласии. За всю жизнь они ни разу не поссорились.

Тем временем они подошли к стенам Маскьо Анджионио. Вблизи Новый замок выглядел еще великолепнее.

Будто прочитав мысли де Тенорио о нынешнем пристрастии Педро Жестокого к орудиям истязаний, дон Габриэль сказал вполголоса:

– За этими стенами, дон Хуан, скрывается не только пышное убранство покоев и залов. Посмотрите вон туда, где морские волны разбиваются о подножие замка.

Де Тенорио увидел над самой водой ряд маленьких зарешеченных окошек.

– Это пыточные казематы, – пояснил Санчес. – Там заплечных дел мастера орудуют раскаленными щипцами, рвут жилы на дыбе, секут стальными кнутами, подвешивают над жаровней… Но это не самое страшное.

– Разве может быть что-то ужасней таких пыток? – удивился дон Хуан.

– Есть одна камера, где человека вообще не трогают, – тихо сказал дон Габриэль. – Видите окошко, третье слева? Это и есть та камера, самая страшная из всех.

– Что же в ней страшного, если там заключенные отдыхают?

– Да, вы правы, отдыхают. Отдыхают перед самой жуткой смертью, которую только можно вообразить. – Голос сеньора Габриэля стал замогильным. – Пол камеры расположен ниже уровня моря. Вода заполняет каземат через большую дыру в стене – эту дыру не видно отсюда, потому что она скрыта морем. Так вот, говорят, что ночью, привлеченный светом факела, через эту дыру в темницу заползает огромный крокодил и заживо пожирает узника [30] .

Они помолчали.

Дон Габриэль заговорил уже о другом:

– Думаю, королева Джиованна примет вас с верительными грамотами не раньше, чем дней через пять. Такова традиция: новый дипломат должен освоиться в Неаполе, да и потомиться в ожидании. Правда, учитывая недружественные отношения между Кастилией и Неаполитанским королевством, возможно, вам придется ждать аудиенции у ее величества целую неделю. А то и две. Теперь же я намерен вкратце рассказать вам, куда вы попали. Точнее, куда вас занесла нелегкая. Сейчас вы горько пожалеете о том, что покинули родную, милую Кастилию с ее строгими нравами и благочестием.

«Давненько же ты не был в Кастилии», – мысленно усмехнулся дон Хуан и приготовился слушать своего собеседника.

Они уселись в беседке возле моря, и дон Габриэль начал свой рассказ:

– Роберт Анжуйский являл собою пример славного и беспечного самодержца, незаконнорожденные дети так и отлетали от него. В этом он походил на нашего покойного государя Альфонсо. Но в отличие от него король Роберт был покровителем наук и искусств.

Его единственный законный сын и наследник престола умер совсем молодым. Роберт очень любил его, и эта любовь перешла на внучку Джиованну. Ее-то Роберт и провозгласил наследницей. Знаете, как говорят о нынешней королеве простые люди? «Королева Джиованна – это бедствие похлеще чумы». Поговорке уже больше десяти лет, она появилась в 1343 году, когда семнадцатилетняя принцесса сменила на троне своего умершего деда.

Скажу вам откровенно, дон Хуан. Я считаю царствование Джиованны самым страшным горем для Италии после нашествия варваров. Король Роберт Анжуйский проводил свою жизнь в пиршествах и любовных приключениях и даже не заметил, как его юная красивая внучка втянулась в водоворот пьянства и разврата. Впрочем, при дворе короля Роберта это было вполне естественным и обычным явлением.

Ее поведение шокирует самых прожженных развратников. Эта порочная особа окончательно утратила представление о совести и приличиях. Мало того: Джиованна требует и от своих приближенных истребить в себе все моральные принципы. Берегитесь ее, дон Хуан! Ни в коем случае не идите на сближение и не участвуйте в ее оргиях! Соврите, что у вас мужское бессилие! А не то, простите за каламбур, будете веселиться на виселице. Она то и дело отправляет на тот свет своих недавних любимчиков.

– Это плохо, – пробормотал Тенорио.

– Да уж чего хорошего. Даже папа римский не выдержал и прислал сюда из Авиньона своего гонца. Специально выбрал самого почитаемого во всей Италии человека – короля поэзии, маэстро Франческо Петрарку…

– Как вы сказали? – перебил дон Хуан. – Петрарку? Я с ним знаком. Даже обедал у него.

– Поздравляю, – с уважением посмотрел на собеседника дон Габриэль. – Это великая честь для любого смертного. Так вот, Петрарка от имени папы столь горячо обличал Джиованну, что она в конце концов прогнала его. Слава богу, хоть не убила… Был еще один человек, который постоянно укорял королеву за ее поведение, – это ее муж, венгерский принц Андрей. Роберт обручил их еще детьми, а обвенчались они незадолго до его смерти.

Став королевой, семнадцатилетняя Джиованна устранила супруга от всех дел правления, но принц Андрей не желал с этим мириться. Он хотел короноваться как муж королевы, и даже папа его поддержал – настолько дурно вела себя Джиованна. Андрей уже был близок к своей цели, на его стороне были дворяне, духовенство и народ. Но… Джиованна к тому времени уже отправила к праотцам мужа своей сестры, а также свою тетку, знаменитую куртизанку Агнессу де Перигор – ей, представляете, поставили отравленную клизму. Хитро… И Джиованна, видимо, вошла во вкус. Однажды ночью, девять лет назад, в 1345 году, принца Андрея задушили в его спальне. Убийцами были придворные, которым пришлось по нраву правление Джиованны. Народ конечно же обвинил в этом убийстве распутную королеву, в городе началось восстание. Знаете, что кричали простые люди? «Смерть королеве-блуднице!» Она испугалась и выдала толпе на растерзание непосредственных убийц принца Андрея, своих друзей. И город на этом успокоился.

Через два года Джиованна вышла замуж за своего молодого и крепкого дядю, герцога Людвига Таррентского. А еще через год начались страшные бедствия: нагрянул со своим войском венгерский король, тоже Людвиг, старший брат убитого принца Андрея. Он хотел отомстить Джиованне и возвести на престол малолетнего сына покойного принца Андрея, которого Джиованна родила уже после смерти мужа. Хотя доподлинно неизвестно, от кого этот мальчик…

Что здесь творилось совсем недавно, при мадьярском владычестве! Страшно вспомнить. Грабили все и всех, венгерский король казнил множество неаполитанских дворян. Но королева и ее новый муж успели бежать. Она – во Францию, он – во Флоренцию.

Джиованна стала собирать деньги, чтобы откупиться от венгров и вернуться в Неаполь. Сначала заложила корону. Потом продала папе римскому свое наследственное имение – город Авиньон с его окрестностями, где теперь папская резиденция. Вообразите, продала всего за каких-то тридцать тысяч флоринов! Затем продала несколько городов Неаполитанского королевства. Она заплатила венгерскому королю триста тысяч золотых флоринов, чтобы он убрался вместе со своим войском. И вот, дон Хуан, несколько месяцев назад венгры ушли, а королева Джиованна вернулась из Франции. Теперь в Новом замке опять музыка, оргии, интриги и убийства… По большому счету, королевский дворец – это огромный публичный дом, со всеми присущими борделю мерзостями. Все, что можно, разворовывается, когда королева пьяна. И ей, представьте, на это наплевать!

Дон Габриэль умолк, пережидая, когда влюбленная парочка, заглянувшая было в уединенную беседку, отойдет подальше.

– Скажите, дон Санчес, – спросил дон Хуан, припомнив напутственные слова короля Педро, – что за человек… ммм… Никола…

– Никколо Аччайуолли? – уточнил сеньор Габриэль. – О, это персона, которая реально управляет всей повседневной жизнью в Неаполитанском королевстве! Он из семьи флорентийских банкиров, приехал в Неаполь больше двадцати лет назад, чтобы открыть здесь ссудную контору. Сейчас ему сорок три, и он уже великий канцлер!

Понимаете? В других государствах просто канцлеры, а Никколо Аччайуолли величают не иначе, как «великим канцлером». Иначе нельзя! Иначе он обижается.

– Как же он сумел так возвыситься?

– Очень просто, – желчно усмехнулся дон Габриэль. – Двадцать лет назад это был очень красивый, статный юноша со светлыми кудрями. Аполлон, да и только! Плюс – речистый, щедрый, с хорошими манерами. Он, кстати, сохранил по сей день почти все эти достоинства. Так вот, при дворе короля Роберта человеку с такими данными выдвинуться было несложно. Аччайуолли принялся спать по очереди с ближайшими родственницами короля, с той же Агнессой де Перигор. Особенно тесно он сошелся с Екатериной де Куртэнэ, женой принца Филиппа, родного брата Роберта Анжуйского. Когда в 1332 году Филипп умер (а судя по всему, его отравили), Аччайуолли стал воспитателем его сына, тогда еще малолетнего герцога Людвига Таррентского – нынешнего мужа королевы. Кстати, это великий канцлер устроил брак Джиованны и Людвига после убийства принца Андрея. Как только пришли венгры, именно Аччайуолли организовал бегство Джиованны во Францию, и там королева жила на его личные деньги. А ее нынешнего мужа Людвига тот же самый Аччайуолли увез в свое флорентийское поместье, там его кормил и поил, даже девочек ему поставлял за свой счет. Представляете, какую силу имеет сейчас этот человек? Все дела управления государством Джиованна и Людвиг передали ему. Папа наградил его Золотой розой за спасение неаполитанской королевской четы.

– Значит, папа все-таки поддерживает королеву Джиованну? – не понял дон Хуан.

– Еще бы! – вскипел сеньор Габриэль. – Заполучить Авиньон за какие-то тридцать тысяч флоринов – это же подарок со стороны Джиованны! Климент даже издал специальный вердикт, в котором полностью снял с Джиованны обвинения в убийстве принца Андрея.

Дон Габриэль посмотрел на де Тенорио так, как смотрят на круглых идиотов.

– Кстати, дон Хуан. Насчет Аччайуолли… Возможно, великий канцлер будет приглашать вас на прогулки по Неаполю и окрестностям – он это любит. Станет расточать вам комплименты, делать подарки, заводить разговоры об искусстве, о женщинах. В общем, будет изображать из себя вашего лучшего друга. Не верьте! Будьте все время начеку! И помните – предаст в любой момент. Если по прихоти королевы Джиованны вы вдруг окажетесь в камере пыток – а такое при дворе случается чуть ли не каждый день, – то Аччайуолли и пальцем не шевельнет, чтобы вас вызволить.

Дон Хуан вспомнил, с чего начал разговор сеньор Габриэль, и полностью признал его правоту. Он уже горько сожалел о том, что напросился на должность посла Кастилии при неаполитанском дворе.

Между тем дон Габриэль внимательно всматривался в человека, беспомощно метавшегося по набережной и озиравшегося по сторонам.

– Я его знаю, – с тревогой пробормотал Санчес. – Это старший слуга королевы Джиованны. Господи помилуй! Похоже, он разыскивает мою персону. Неужели грянула война между Неаполем и Кастилией?

Королевский слуга наконец увидел их и потрусил к беседке. Но, к немалому удивлению дона Габриэля, он разыскивал вовсе не его.

– Синьор [31] Джиованни! Синьор Джиованни! – закричал слуга еще издали.

Дон Хуан не сразу понял, что порученец обращается к нему.

– Синьор Джиованни, – задыхаясь, проговорил слуга, – ее величество королева Неаполитанская примет вас немедленно! Идемте! Только захватите в замке Сант-Эльмо ваши верительные грамоты.

Дон Габриэль был потрясен.

– Принять нового посла враждебной страны в первый же день! – прошептал он де Тенорио. – Это неслыханно! Это немыслимо! Это каприз. Берегитесь, дон Хуан! Капризы королевы Джиованны обычно заканчиваются кровопролитием.