…Отшумели шебутные 60-е, жизнь в огромной стране «устаканивалась», приходила к общему знаменателю. Люди искусства, поэты и писатели делали свой выбор, определялись. Одни, достигнув славы в период оттепели, претворяли популярность в жизненные блага; другие предпочли путь изгнанников. И ведь почти никто не ошибся в своем выборе, все получили сполна! Первые преуспевали в СССР, вторые удостоились самых престижных премий и прочих атрибутов сладкой жизни от идеологических врагов своей Родины… Важно «прийтись ко двору», а уж к своему или чужому – это не суть важно, ибо воздаяние примерно одинаково.

Но были и те, кто не желал или не мог быть придворным. А может, их просто ко двору не приглашали? И Рубцов был одним из таких «вольноопределяющихся». Изгой, который просто хотел писать стихи. И все. Такие либо погибали, либо спивались. Николай Рубцов вконец спиться просто не успел.

Смерть – штука слишком серьезная, чтобы быть случайной. Пули Дантеса или Мартынова, галстук в «Англетере» или пальцы Дербиной, сомкнутые на горле – это, так сказать, лишь способы «приведения приговора в исполнение». Приговора судьбы?… Времени?…

Роковой же смысл гибели Рубцова наглядно проявился в том, что лишь несколько дней прожил поэт с наступлением новой эпохи, именуемой семидесятыми. «Застоем». В эту эпоху страна вошла без него.

По воспоминаниям Дербиной, Николай незадолго до трагедии говорил ей: «Люда, ты знаешь, я, наверное, больше не буду поэтом. Во мне это исчезает. Как будто я уже все написал». И и горечью добавлял: «А вообще я пропил тома своих стихов».

За весь предшествовавший гибели 1970-й год Рубцов написал не больше десяти стихотворений…