Во многом начало супружеской жизни мистера и миссис Догерти было таким, как у тысяч других молодых пар. Притирка характеров, мелкие стычки из-за внезапно обнаружившихся несовпадений во вкусах и привычках, пылкие ссоры и жаркие примирения.

Во многом эта пара очень сильно отличалась от прочих.

Норма Джин звала мужа Папочкой, что поначалу умиляло его, а потом начало раздражать. Так зовут своих мужей сотни жен во всем мире, есть у них дети или нет. Но дело в том, что Норма Джин как будто действительно искала в Джиме потерянного еще до рождения отца, а сама желала вечно оставаться рядом с ним любимым ребенком.

Отношения «ребенок / родитель» среди супругов встречаются не так уж редко. Но они жизнеспособны только тогда, когда двое согласны и способны принять на себя соответствующие роли. А Джим «отцом» для своей юной жены быть не хотел и не мог. Его представления о браке были достаточно традиционны, «Я — капитан, а моя жена — первый офицер, старпом. А коль так, то жена должна быть довольна уже тем, что находится на корабле, и не мешать мне управлять и командовать им». Жена-помощница, а не капризное своевольное дитя, которое то осыпает «капитана» поцелуями, то закатывает ему истерики.

Не будучи влюбленной в жениха, Норма Джин очень сильно привязалась к мужу, потому что теперь только на него и могла рассчитывать. А обручальное кольцо на пальце вроде бы давало надежду, что новый «опекун» не покинет ее, не выбросит из своей жизни, как сделали до него все остальные, все, кто был ей дорог.

Джеймс-то надеялся, что будет «всё как у всех», как у его родителей и соседей. Терпеливо дожидающийся на плите горячий ужин, когда бы глава семейства ни пришел — с завода, или из пивной, куда мужчинам не зазорно забрести после работы, чтобы пропустить по стаканчику, или после многочасовой партии в покер в выходной. Терпеливая, всегда опрятная и свежая женушка, не перечащая мужу.

А Норма Джин совсем не умела готовить. Когда она пыталась следовать советам из подаренной Грейс книги «Подготовка к браку» или из женских журналов — тех самых, где несколько лет спустя появятся ее фотографии, — результаты получались ошеломляющими. Так, однажды она пять или шесть раз кряду подала Джиму морковь с горошком, вычитав, что оранжевое с зеленым создают на тарелке привлекательную цветовую гамму. Если Догерти отправлялся с отцом и братьями на рыбалку и, вернувшись, торжествующе потрясал перед женой уловом, Норма Джин глядела на сырую рыбу так озадаченно, будто бы вообще не понимала, что это такое.

Сама она ела, когда и что придется, в основном надкусывая и бросая печенье, сыр, хлеб, фрукты. Спала тоже когда и где придется, словно годы, проведенные в детстве в доме Болен-деров и в приюте, навсегда отвратили ее от какого бы то ни было четкого распорядка. Норма Джин могла вдруг заснуть посреди бела дня на коврике или вовсе на голом иолу, а ночью шаталась по дому, будя и зля Джима, которому нужно было вставать чуть свет.

Норма Джин с трудом переносила отсутствие мужа и, будь ее воля, не отпускала бы его даже на работу, целыми сутками так же судорожно сжимая его руку, как в вечер их свадьбы.

На первых порах Джима искренне трогали подстерегающие его там и сям, то под покрывалом, то на дверце холодильника любовные записочки. Поначалу ему будоражило кровь, когда Норма Джин устраивала сюрпризы, встречая его, например, в шальварах баядерки и с густо подведенными глазами.

Он растерянно улыбался и с трудом мог отказать, когда девочка-жена со слезами умоляла его взять в дом очередного бездомного котенка или щенка.

Но он предпочел бы менее экзотические способы выражения чувств. И полагал, что в их и без того тесном жилище (с Шерман-Оукс супруги в декабре 1942 года перебрались обратно в Ван-Найс) нет места животным, которые к тому же будут портить мебель и разносить грязь.

Впрочем, песика Магси, потерявшегося шотландского колли, чем-то напомнившего Норме Джин ее лучшего друга детства — покойную дворняжку Типпи, Джим все-таки позволил приютить.

Общеизвестно, что, выслушав двух разведенных супругов, мы узнаем две абсолютно разные истории. Поэтому неудивительно, что поведанные миру версии Джеймса Догерти и Мэрилин Монро не совпадают не только в малозначащих деталях.

Так, он хвастался, что его первая жена отличалась бешеной страстностью и их интимная жизнь была идеальна, что Норма Джин побуждала его заниматься с ней любовью в самых необычных позах и местах.

А она, очаровательно краснея, признавалась репортерам, что едва терпела ласки Джима и что первый брак сделал ее еще более равнодушной к сексу.

Джим рассказывал, что Норма Джин угрожала ему самоубийством, если он только подумает бросить ее; клялась, что тогда спрыгнет с пирса Санта-Моники.

Мэрилин холодно парировала, что покончить с собой хотела от безысходности: брак с Джимом напоминал ей западню.

О первом браке ее расспрашивали на протяжении всей ее карьеры. И в принципе все ее ответы можно свести к одной короткой фразе: «Нам нечего было сказать друг другу».

В 1953 году, на пике славы кинозвезды, журнал «Photoplay» опубликовал статью под подписью Джеймса Догерти и под названием «Мэрилин Монро была моей женой». Неоднократно у Джеймса брали интервью и другие издания. Можно не сомневаться, что он не упускал шансов несколько приукрасить свой образ и «подправить» прошлое.

Но нижеприведенные слова достаточно правдоподобны:

«Она была настолько впечатлительна и не уверена в себе, что я осознал свою неспособность обращаться с нею. Я знал, что она совсем молода и что ее чувства весьма ранимы. Норма Джин думала, будто я зол на нее, если хоть раз, выходя из дому, я на прощание не поцеловал ее. Когда вспыхивала ссора — а это происходило постоянно, — я чаще всего говорил: „Замолчи!“ или даже „Заткнись!“ и укладывался спать на диване. Проснувшись через час, я обнаруживал ее спящей рядышком со мною или сидящей неподалеку на полу. Одновременно Норма Джин была весьма снисходительной. Никогда в жизни она не таила ни на кого обиду. Мне казалось, будто я знаю, чего она хочет, но то, о чем я думал, никогда не оказывалось тем, чего она хотела в действительности. У меня складывалось впечатление, что Норма Джин играет какую-то роль, готовясь к тому будущему, которого я не мог предвидеть».

Юная миссис Догерти отнюдь не забыла то, к чему с детства готовила ее Грейс Мак-Ки / Годдард: она, Норма Джин, должна стать актрисой, и не просто актрисой, а знаменитостью!

Будущее, брезжащее где-то вдалеке, действительно не менее верно разрушало ее брак с Джимом, чем несходство характеров и привычек молодых супругов. Ее устремления были ему чужды, непонятны, неприятны. Несмотря на всю потребность в «Папочке», легко поверить, что в конце концов Норме Джин стало с ним скучно.

Что касается настоящего «папочки», которого она никогда не видела, — Норма Джин не теряла надежды найти его, хотя бы узнать его имя. Она продолжала допытываться об этом у Грейс Годдард, с которой постоянно переписывалась. Та не знала, что ей ответить: она ведь и сама ничего толком не знала. Но однажды Грейс навестила в лечебнице Глэдис, которая сказала ей, что отец Нормы Джин — их бывший сотрудник Гиффорд, и отдала фотографию Чарльза Стенли, которую, оказывается, любовно хранила до тех пор.

Учитывая, что Глэдис. 17 лет молчала, а потом принялась делиться своей тайной со всяким, кому хватало терпения ее выслушать, эту информацию нельзя брать на веру. Понимала это и Грейс, поэтому передала содержание разговора Норме Джин после долгих колебаний и предупредив, что ее отцом мог быть и кто-нибудь другой, что все это, вполне вероятно, — бредни помешанной. Фотографию Гиффорда Грейс положила в конверт в письмом и отослала в Лос-Анджелес.

По словам Догерти, Норма Джин была ошарашена новостью, часами не сводила глаз со снимка, мечтала о встрече с отцом и боялась ее. Проявив недюжинные детективные способности, она раздобыла телефон Гиффорда. «Здравствуйте, я Норма Джин, дочь Глэдис…» Договорить она не успела: в трубке послышались гудки. Норма Джин расплакалась. Муж и свекровь, которых она, чтобы не было так страшно, попросила присутствовать при беседе, долго не могли ее утешить.

Предполагаемый брат Нормы Джин, Чарльз Стенли Гиффорд-младший, категорически отрицал, что этот звонок вообще имел место: «Никогда не было ничего подобного. Это звучит очень литературно, как все, в чем принимала участие Мэрилин Монро. Она создала массу весьма причудливых историй о своей жизни. Я думаю, что на самом деле она сказала людям, что звонит моему отцу, набрала номер и соединилась с кем-то, но это не был мой отец. Мой отец не бросил бы трубку. Он бы захотел узнать побольше о ней и о Глэдис. Я думаю, что она придумала все это, а затем стояла там, набирала номер… просто играла роль перед свидетелями».

Не в первый и далеко не в последний раз повторим: как обстояло дело в реальности, мы вряд ли когда-нибудь узнаем.

Джим, в свою очередь, не забыл, что еще до того, как мать и Грейс Годдард организовали его женитьбу, собирался отправиться на фронт. Растущее напряжение в отношениях с женой подогревало это желание. Дважды или трижды он порывался записаться в добровольцы, но Норма Джин, которой очень не хотелось остаться одной, отговаривала его.

Но летом 1943 года он все-таки поступил на флот. В качестве уступки жене — не в военный, а в торговый, чьи корабли бороздили океан на территории США.

Раньше Норма Джин говорила, что не готова стать матерью (и это было чистой правдой). Теперь она упрашивала Джима перед отъездом «сделать ребенка». Он же, прежде твердивший, что в семье, «как у всех», должны быть дети, — сказал, что с малышом им придется обождать до конца войны.

Джеймса Догерти направили на морскую базу Авалон на острове Санта-Каталина. После нескольких недель в лагере для новобранцев он был назначен командиром взвода призывников.

По настоянию Джима Норма Джин переселилась к его родителям, прихватив с собой Магси. Однако уже осенью муж вызвал ее к себе. Жалованье офицера позволяло Догерти снять квартиру неподалеку от базы, и он даже не возражал, чтобы песик тоже поселился там.

Месяцы, проведенные на острове, обернулись нешуточным испытанием для брака Джима с Нормой Джин.

«Разумеется, в городке ощущалась нехватка женщин, и именно там начались проблемы с мужчинами, — вспоминал Догерти. — Она всякий раз, когда я упоминал о своих давнишних девушках, испытывала ревность, но в тот год на Каталине для ревности было гораздо больше поводов у меня. Норма Джин великолепно отдавала себе отчет в красоте своего тела и знала, что нравится мужчинам. Моя жена постоянно отправлялась вместе с Магси на прогулки, одетая в плотно облегающую белую блузку и столь же облегающие белые шорты, с ленточкой в волосах. Выглядела она при этом как прохаживающаяся по улице мечта».

«Мечта» не только прохаживалась по улицам и пляжу, где, по мнению Джима, «каждый тип мысленно насиловал ее». Она еще и совершенствовала свое тело, занимаясь силовой гимнастикой со штангами и гантелями под руководством армейского инструктора.

В городке было казино с просторным танцзалом, и однажды там выступал оркестр Стэна Кентона. Пары кружились под джазовую музыку. Норма Джин была нарасхват. Мужчины стремились танцевать с ней, и только с ней. Законному супругу только раз удалось заполучить ее в партнерши. Остальное время он в основном стоял у стенки и слушал фривольные реплики насчет своей жены, которыми перебрасывались друг с другом более удачливые кавалеры. Сжав кулаки, Джим отчаянно злился. Его чувства разделяли все женщины в зале, кроме миссис Догерти.

Наконец Джим не выдержал. Подойдя к жене, он отрывисто буркнул: «Пора домой!» Норма Джин заупрямилась: ей было так весело! «Если ты останешься, то домой можешь не возвращаться!» — выпалил побагровевший Джим. И жена нехотя повиновалась.

Норма Джин отплатила мужу за ревность, проявив при этом и остроумие, и актерский талант. Через несколько дней после злополучного танцевального вечера Джим пришел домой раньше обычного и обнаружил, что жена заперлась изнутри на ключ, чего никогда не делала. В ответ на стук и окрик послышался весело-испуганный голосок: «Билли? Подожди, сейчас открою!» За дверью раздавались странные звуки, как будто внутри двигали мебель и шептались. «Это я!» — рявкнул Джим. «Ой, Томми, я не знала, что ты придешь так рано!» Джим орал и стучал до тех пор, пока дверь не распахнулась и перед ним не предстала улыбающаяся Норма Джин, закутанная в полотенце. Она посетовала, что муж вытащил ее прямо из ванной. В квартире, конечно же, больше никого не было.

Весной 1944-го Джеймса перевели на другую базу Тихого океана, где не было условий для того, чтобы военнослужащие могли жить вместе с семьями.

Норма Джин и Магси вернулись в Лос-Анджелес. В то время женщины в США, как и в других странах, вставали к станку, чтобы заменить ушедших на фронт мужчин. Этель Догерти работала санитаркой на производящей беспилотные самолеты фабрике «Radioplane Company», расположенной в Бербанке — городе в округе Лос-Анджелес. Туда же устроилась и Норма Джин. В ее обязанности входило наносить на детали самолета лак из аэрозоля.

«Это была нелегкая работа, — вспоминала дочь тогдашней сотрудницы Нормы Джин. — Рабочий день был очень длинным, иногда он продолжался двенадцать часов. Лак отвратительно пах. Запах пропитывал волосы и руки, и смыть его нельзя было никакими силами. Норма Джин часто опаздывала на работу. Так начала создаваться ее репутация человека, опаздывающего всегда и всюду. Однако она очень нравилась другим служащим. Ее считали очень чутким человеком, и любой мог обратиться к ней со своими проблемами».

Другим служащим Норма Джин нравилась даже чересчур.

В письме Грейс от 15 июня она сетовала: «Изо всех сил старалась получить место в военной администрации, заполняла разные нужные для этого бумаги, и все было уже на мази, но я узнала, что буду работать с целой АРМИЕЙ мужиков. Я провела там всего один день, однако в этом месте оказалось слишком много бабников, с которыми мне пришлось бы работать, а с меня хватает тех, что в Radioplane Company, и целая армия мне вовсе ни к чему. Офицер по кадровым вопросам сказал, что может принять меня на работу, но не советовал, ради моего же собственного блага. Так что я снова нахожусь в ‘‘Radioplane Company» и очень рада этому".

Норма Джин в "Radioplane Company". 1945 г.

"Бабники" теперь, похоже, одолевали миссис Догерти, которой только что исполнилось 18, на каждом шагу. В том же письме она рассказывала Грейс, что откладывает почти все заработанное на фабрике, чтобы после войны они с Джимом побыстрее могли купить свой дом.

Однако деньги, которые удалось скопить, Норма Джин потратила иначе. В октябре 1944 года она взяла отпуск и отправилась в первое в своей жизни самостоятельное путешествие.

Норма Джин навестила Бейб в Западной Вирджинии и старших Годдардов, которые теперь жили в Чикаго. Грейс нашла там работу в кинолаборатории, поскольку Док, как ни странно, так и не удосужился стать кинозвездой и разбогатеть, и вообще дела у него шли из рук вон плохо. Норма Джин оставила им немного денег и в дальнейшем всегда материально поддерживала "тетю Грейс", даже когда сама сидела на мели. Видимо, она поняла и простила то, что прежде расценивала как предательство.

Погостила Норма Джин и в Детройте — у своей единоутробной сестры Бернис, ее мужа Пэриса Миракла и дочки Моны Рей.

После нескольких лет переписки сестры впервые увидели друг друга, и, надо думать, сердца у обеих в преддверии встречи бились чаще обычного.

На вокзал Мираклы пришли всей семьей, включая сестру Пэриса Ниобу.

"Норма Джин написала мне, какая на ней будет одежда и какого цвета, — вспоминала Бернис. — Мы с Пэрисом и Ниобой вышли на перрон и стояли, ожидая, когда поезд окончательно остановится. Я спрашивала себя, кто из нас первой узнает другую, и вообще, узнаем ли мы ее. У нас не было ни малейшего шанса ее не узнать! Все пассажиры, выходящие из вагонов, выглядели совершенно обычными людьми, а затем, внезапно, появилась эта высокая великолепная девушка. Мы все сразу закричали. Ни один из пассажиров не выглядел так, как она: высокая, необыкновенно симпатичная и свежая, и, как она и писала, одетая в ярко-синий шерстяной костюм и шляпку с приколотым на полях сердечком".

Бернис и Норма Джин провели много часов, рассказывая друг другу о проведенных врозь детстве и юности, говоря об истории семьи, о их общей матери, об умершем брате, рассматривая фотографии.

Этой поездкой Норма Джин словно подводила своего рода итог предыдущей жизни, готовясь к отчаянному прыжку в жизнь новую.

По возвращении из отпуска молодую женщину перевели в другой цех, поручив работу, ничуть не более увлекательную, чем прежняя, — проверку и укладку парашютов. Однако именно за этим занятием ее застал Дэвид Коновер — фотограф, пришедший на фабрику в составе группы "моменталистов" из армейской киностудии. Группа делала короткие кино- и фотосюжеты для документальных фильмов и правительственных журналов вроде "Янки". То и другое должно было вдохновлять солдат на подвиги. А что может быть более вдохновляющим, чем хорошенькая девушка, самоотверженно выполняющая мужскую работу, пока ее отец, братья и жених сражаются на фронте!

Все женщины на фабрике были одеты одинаково — в рабочую униформу, состоящую из зеленой блузы и серого джинсового комбинезона. Но этот комбинезон так ладно подчеркивал фигуру Нормы Джин, что она выделялась из всех даже в темном углу фабричного цеха, даже будучи погружена в нудную и тягостную работу.

Дэвид заметил ее чуть раньше других. И восхищенно присвистнул. А затем его взгляд с груди девушки — первом, что привлекло внимание 25-летнего мужчины, — скользнул выше. "У нее было очень выразительное лицо, — скажет он через десятилетия, — в нем сочеталась нежная тонкость с поразительной подвижностью".

Только спустя полгода с лишним Норма Джин опишет Грейс в письме свою первую встречу с Коновером: "…меня вытащили и начали делать мои снимки… Все при этом спрашивали, где я, черт побери, пряталась раньше… Они сфотографировали меня кучу раз, отсняли в нескольких сюжетах, а некоторые пытались назначить свидание и т. п. (разумеется, я всем отказала)… Когда сеанс съемок закончился, один капрал по фамилии Дэвид Коновер сказал, что хотел бы сделать несколько моих цветных фото. У него есть фотостудия на бульваре Сансет… Он говорил, что в случае моего согласия решит с фабричным начальством все вопросы, так что я ответила "о’кей". Мне было сказано, как одеться, накраситься и т. п., и на протяжении следующих нескольких недель я ему многократно позировала… По его словам, все снимки вышли великолепно. Он добавил также, что мне любой ценой нужно стать профессиональной фотомоделью… что я прекрасно получаюсь на фотографиях и что он хотел бы сделать намного больше моих фотоснимков. Еще он рассказал, что знает множество людей, с которыми хотел бы меня познакомить…

Это ужасно милый человек, он женат, и нас связывают исключительно деловые отношения, что меня вполне устраивает. Похоже, и Джиму пришлась по душе мысль, чтобы я стала моделью, так что я довольна".

Относительно Джима она заблуждалась. Потому что возможность того, что его жена может сделать карьеру фотомодели, с самого начала была ему поперек горла. В этом он ощущал угрозу себе, и не напрасно.

"Мое будущее с Нормой Джин рухнуло в тот момент, когда армейский фотограф щелкнул затвором своего фотоаппарата. Просто тогда я еще не знал этого", — горько вздыхал потом Джеймс Догерти.

Они вправду еще этого не знал. Потому что когда он приехал домой на Рождество и Новый год, Норма Джин встретила его так тепло и радостно, будто вернулись их лучшие дни.

Гонорар от съемок она потратила на подарки мужу и тончайшее шелковое белье для себя, которое продемонстрировала Джеймсу в спальне гостиничного номера, снятого ею, чтобы они могли побыть вдвоем, без докучливых забот мамаши Догерти и прочей родни.

Иногда, предчувствуя скорую перемену участи, мы становимся особенно нежны к тем, кого неминуемо оставим в прошлом.

Коновер позднее утверждал, что у них с Нормой Джин был роман. Может быть, да, может быть, нет, — но почему бы и нет?

В любом случае, это не так уж и важно. Важно то, что с подачи Дэвида у Нормы Джин начался роман с камерой. Единственный роман, которому не суждено было увянуть и сойти на нет.

Перед объективом Мэрилин Монро будто распахивала настежь душу. Выпускала наружу все свое, отличающее ее от других, пусть и более красивых, женщин, сверхъестественное — уж не эльфийское ли, в самом деле? — очарование.

Это не сравнишь с обычной фото- или киногеничностью.

Дэвид сдержал обещание и познакомил Норму Джин со своими коллегами-фоторепортерами, журналистами, голливудскими актерами. Ее приглашали на светские приемы — как украшение праздника. Ее стали привлекать к участию в фотосессиях — пока время от времени, но даже эти случайные заработки с лихвой превышали ее крошечный оклад в "Radioplane Company". А она все чаще опаздывала на работу и получала нарекания от начальства, на которое смотрела уже без всякого пиетета.

Почти все лето они с Дэвидом — то ли друзья, то ли любовники, то ли то и другое сразу — провели в разъездах по Калифорнии. Коновер фотографировал Норму Джин на фоне живописной природы — в Долине Смерти, на склоне горы Витни, у водопадов и у подножия гигантских секвой. Часть фотографий он потом опубликовал, поделив выручку с моделью, часть подарил ей на память.

"Мамочка малость разозлилась, когда заметила, что моя жена действует коварно", — говорил потом Джим. Норма Джин не проявляла особого коварства — просто ей было больше невмоготу удерживаться в образе скромной молодой женщины, ожидающей мужа с войны. А "мамочка" Этель, конечно, была недовольна и поздними возвращениями невестки, и тем, что по утрам и вечерам под окнами сигналят из модных автомобилей какие-то подозрительные хлыщи. Своим недовольством она щедро делилась с сыном. Тот слал жене грозные письма: "Тебе пора остепениться. У тебя может быть только одна карьера. Женщина не может находиться в двух местах одновременно". Под единственной карьерой, подходящей Норме Джин, он, само собой, подразумевал "карьеру" примерной супруги, прилежной домохозяйки, будущей матери. Но Норму Джин уже мало смущали нотации свекрови и мужа.

В конце концов обстановка в доме сделалась настолько невыносимой, что Норма Джин переехала на Небраска-авеню, к Ане Лоуэр, заняв квартиру на первом этаже. Она не чувствовала себя, как прежде, обузой для "тети Аны", ведь теперь была уже не подростком, доставляющим хлопоты, а самостоятельной женщиной, могла помогать своей стареющей воспитательнице и заботиться о ней.

Верного Магси Норма Джин с собой отчего-то не взяла. Возможно, Ана возражала против животных в доме. Пес очень скучал без хозяйки, перестал есть и вскоре умер — как резюмировал Джим Догерти, "от разбитого сердца".

Коновер тоже, на свой лад, уговаривал Норму Джин "остепениться" — стать моделью на регулярной основе, устроившись в какое-нибудь агентство. И вот одним солнечным днем (а другие в Калифорнии случаются редко) она обратилась в рекомендованное Дэвидом агентство "Синяя книга" ("Blue book"). Оно, согласно рекламной брошюре, готовило девушек "к карьере актрисы, манекенщицы и фотомодели".

Агентство принадлежало двум дамам, будто бы сошедшим со страниц диккенсовских романов, только в осовремененной версии: матери и дочери, Эмме и Эммелин Снайвли. Эммелин, "маленькая леди" за сорок, никогда не появлялась на людях без шляпки, обладала обширными связями, отличалась своеобразным едким юмором и сочетала деловитый цинизм с безупречной порядочностью.

Эммелин спустя годы делилась первыми впечатлениями о Норме Джин: "Она все время озиралась по сторонам, словно бы очутилась в ином мире… Но я была убеждена, что спустя короткое время смогу превратить ее в девицу, которая будет хорошо продаваться. Это была прямолинейная американка, здоровая девушка — слишком пухленькая, но по-своему красивая. Мы пытались научить ее, как она должна позировать, управлять своим телом. Она старалась потише смеяться, поскольку до сих пор делала это слишком громогласно, даже зычно; кроме того, при чрезмерно аффектированной улыбке ее нос казался немного длинноватым. Поначалу она не знала, как себя вести, не имела ни малейшего понятия о красивой походке, о том, как следует эффектно сидеть или позировать. Она приступила к занятиям как наиболее слабо подготовленная среди всех девушек, которых мне довелось видеть в своем агентстве, но зато работала усердней всех… Ей хотелось учиться и хотелось стать кем-то значимым в большей степени, чем какой-либо другой из моих клиенток".

А вот что думала мисс Снайвли о своей клиентке и ученице, когда та уже достигла известности: "Меня часто спрашивают, как стать похожей на Мэрилин Монро, а я отвечаю: "Голубушки, найдись у вас хоть половина, хоть четверть той смекалки, какая была у той девчушки, вы тоже будете купаться в лучах славы. Но такой, как она, уже никогда не встретится"".

Чуть ли не на следующий день после беседы с Эммелин Снайвли Норма Джин уволилась с фабрики по собственному желанию — так легко и естественно, будто сбросила старую кожу.

В "Синей книге" данные Нормы Джин Догерти скрупулезно внесли в реестр. Рост — 5 футов 5 дюймов, то есть 165 см. Вес — 118 восемнадцать фунтов, или 53,6 кг. Объем груди-талии — бедер — 36–24—34 дюйма (91,5—61–86,5 см). Размер одежды — американский 12-й (при пересчете на российскую шкалу — 46-й). "Волосы чрезмерно вьются, перед укладкой нуждаются в осветлении и перманенте", — критически отмечалось в персональном деле. Зубы расценивались как идеально белые, но с дефектом прикуса: чересчур выступающими верхними резцами и клыками.

Осветлить волосы, то есть превратиться в блондинку, мисс Снайвли советовала Норме Джин с самого начала. Но та сопротивлялась, считая, что так утратит свою индивидуальность. И это несмотря на то, что кумиром и примером для подражания для Нормы Джин по-прежнему оставалась платиновая блондинка номер один Голливуда, Джин Харлоу.

Конец лета и начало осени Норма Джин посещала курсы при агентстве. Одновременно она получила первый заказ: принимать гостей на выставке изделий некой сталелитейной фирмы.

По первоначальному замыслу Эммелин, "продаваться" Норме Джин предстояло, как и большинству клиенток агентства, для фото в женских журналах и для демонстрации костюмов на показах мод. Норма Джин и в том и в другом качестве пользовалась успехом, ее охотно приглашали, но…

"Проблемой, если это можно так назвать, была моя фигура. Мисс Снайвли как-то сказала, что никто не обращает внимания на мои наряды, поскольку все надетые на меня платья, блузки или купальники слишком облегали тело. Иными словами, они глазели на меня, и черт бы побрал всю эту одежду".

И предприимчивая мисс Снайвли стала добывать для Нормы Джин заказы в тех изданиях, где требовалось демонстрировать не костюмы, а фигуру.

"В Америке больше, чем где-либо, огромными тиражами издаются журналы, рассчитанные на читателей-мужчин, где целые развороты отводятся фотографиям полуодетых пышных блондинок. Они лежат, растянувшись на диване с поднятой ножкой, улыбаются, принимают ванну, полуодетые ждут ночи или дня у своего окна… У всех соблазнительный бюст и локоны. Коротая время, они причесываются, потягиваются, меряют своими крепкими длинными ногами комнату, где царит продуманный беспорядок, — этот прочувствованный пассаж принадлежит автору книги "Трагедия Мэрилин Монро" Сильвену Ренеру. — Норма Джин стала все чаще и чаше фигурировать на страницах журналов с краткими названиями: "Пик", "Клик", "Лаф", "Сэр", "Си" и длительным воздействием на мужскую психику. Веселые названия привлекают множество постоянных читателей, заставляя их томиться, предаваясь сладостным и губительным мечтам. Подобные журналы листают мужчины всех возрастов, невзирая на положение в обществе".

Тем временем закончилась Вторая мировая война. А в жизни Нормы Джин произошло событие, лично для нее, пожалуй, ничуть не менее важное. После многолетнего лечения и мытарств по различным больницам врачи выписали Глэдис Бейкер, признав, что она находится в стадии устойчивой ремиссии.

Выздоровела ли она самом деле? Кое-кто из друзей Глэдис и медперсонала учреждений, где ей пришлось побывать, заверял, что она никогда и не страдала психиатрическим заболеванием, "была просто нервной". Теперь же она казалась если и не больной, то по меньшей мере очень странной. Периоды апатии чередовались с эмоциональными взрывами. Глэдис одевалась во все белое и беспрестанно говорила о религии. Вернее, фантазии, роящиеся в ее поврежденном сознании, причудливо накладывались на постулаты христианской науки. Такой ее застала Грейс, навестившая Глэдис в Портленде, штат Орегон. И Глэдис, выглядевшая совсем старухой, хотя ей было всего 45, сказала, что больше всего на свете хочет приехать к Норме Джин и провести остаток дней вместе с дочерью.

Грейс написала об этом Норме Джин, а затем и сама Глэдис стала бомбардировать дочь записками. Норма Джин была в смятении. Жалость и любовь боролись в ней со страхом. Она спросила совета у Бернис. Ту идея встречи с давно потерянной матерью привела в неописуемый восторг. Но ведь Норма Джин помнила и знала их мать гораздо лучше…

В эти месяцы тяжких раздумий и напряженной работы у Нормы Джин завязался роман с Андре де Дьенесом, с которым ее познакомила Эммелин Снайвли. Андре, как и Дэвид Коновер, был фотографом. Совсем не удивительно, что в Норму Джин / Мэрилин влюблялись едва ли не все фотографы, которым ей доводилось позировать. Их были сотни. С кем-то она дружила, с кем-то спала "ради дела", немногим счастливцам отвечала взаимностью. А де Дьенес — 32-летний красавчик и весельчак, волокита и профессионал в своем ремесле — стал, как однажды обмолвилась Мэрилин, человеком, с которым она наконец по-настоящему "познала все радости секса".

Но до секса дело дошло далеко не сразу. Сначала была работа. Больше всего де Дьенеса привлекала в 19-летней Норме Джин ее еще полудетская свежесть, даже наивность, сквозящая из-за отрабатывавшихся годами ужимок и приемов. Это он и решил подчеркнуть. И сделал серию снимков, где Норма Джин предстала юной простушкой (какой, по сути, и была). Андре заставлял ее ходить босиком и заплетать косички. Изображал то автостопщицей, голосующей на шоссе, то деревенской красоткой, трепетно прижимающей к груди ягненка.

Эти фотографии Норма Джин с гордостью показывала Джиму, приехавшему в декабре на побывку. Он все еще не демобилизовался из торгового флота, потому что американские моряки после победы доставляли солдат США и стран-союзников домой. К "выставке", которую устроила ему жена, Догерти не проявил ни малейшего интереса. Норма Джин даже не встретила его на пристани, опоздав на целый час, да еще и имела наглость объяснять это занятостью!

"Образумишься ты наконец или нет?!"

Норма Джин не образумилась. Через пару дней после прибытия мужа она беспечно укатила на несколько недель в компании Андре де Дьенеса и в его машине. Андре загорелся идеей сделать фотосессию с Нормой Джин посреди Долины Смерти. Вдвоем в пустыне — фотограф и его модель, влюбленный и возлюбленная… Да, к этому моменту де Дьенес, повидавший виды, привыкший к ярким и скоротечным интрижкам, отчетливо понимал, что влюбился в эту фантастическую малышку.

А что она? Она, безусловно, получала от поездки удовольствие. Андре, как и Дэвиду, очень нравилось фотографировать Норму Джин на фоне природы. По пути он то и дело останавливал машину, чтобы сделать несколько кадров. Норма Джин бежала по морскому берегу, рассекая прибрежную пену, взбиралась, как мальчишка, на толстые ветви деревьев, притворялась, будто прыгает со скалы. И все больше опьянялась тем особенным чувством, которое мог вызвать лишь нацеленный на нее объектив. В конце концов частичка этого чувства досталась тому, кто стоял по другую сторону объектива.

Наступил вечер, когда Норма Джин не стала настаивать на том, чтобы де Дьенес снял в придорожном отеле, где они остановились на ночлег, два отдельных номера.

"Я пытался познать ее тело в воображении, — писал потом де Дьенес, — но действительность превзошла мои самые смелые мечтания". Он был опытным любовником, он был влюблен и внимателен, и оттого нет ничего странного, что ему удалось пробудить эту желанную всем, но безучастную доселе плоть.

По воспоминаниям, Андре предлагал Норме Джин руку и сердце, а ее нерешительность едва не довела его до самоубийства.

Но уже в феврале она влюбилась… в другого фотографа. Пожилого уже, по ее меркам, 43-летнего шотландца Уильяма Бернсайда. Он на свой лад ценил Норму Джин: "Она очень хорошо знала, как умеет влиять на мужчин. Если я приглашал ее в ресторан, то официанты, каким бы элегантным заведение ни было, сломя голову бросались исполнять ее желания. Этим звездным качеством она обладала уже в возрасте двадцати лет…

Я думаю, что ее ко мне привлекало мое образование. Ее интересовали Шелли и Китс, но она не отказывалась и от более легкого чтения. Она понимала, что без знаний ей не обойтись".

Бернсайд галантно и терпеливо ухаживал за Нормой Джин, добиваясь ее поцелуя, и на всю жизнь сохранил фотографию, где ее рукой было выведено: "Стоит подождать то, что стоит иметь". И все же он довольно скоро бросил молодую любовницу, уехав в долгое путешествие по Латинской Америке. Потом Норма Джин посвятила Уильяму стихотворение:

До весны 1946 года Норма Джин успела появиться на страницах больше чем трех десятков периодических изданий. К тому времени она сдалась и, к радости Эммелин Снайвли, согласилась обесцветить волосы для рекламы шампуня. Став, правда, пока еще не платиновой блондинкой, а золотистой.

Она была молода, красива и делала очевидные успехи на новом поприще. Однако нередко на нее накатывали приступы печали и тревоги, заставая в разгар веселья, вырывая из грез о блистательном будущем…

Позднее она скажет: "Во мне было что-то особенное, и я знала, что именно. Я из тех девочек, которых находят мертвыми в спальне с пустым пузырьком снотворного в руке". Но… "Жизнь не окрашена одной только черной краской… Когда ты молода и здорова, ты можешь в понедельник думать о самоубийстве, а в среду снова веселиться".

Впрочем, реальные причины для беспокойства у Нормы Джин имелись. Ей пора было срочно решать, что делать со своим браком. Она вполне осознавала, что ни на какие мало-мальски сносные отношения, не то что на супружескую любовь, им с Джимом уже нечего рассчитывать. Иногда ей ужасно хотелось послать ко всем чертям этого зануду, даже не пытающегося ее понять. Иногда привычный страх лишиться Джима возвращался и парализовал ее.

Вдобавок к этому в доме Аны Лоуэр теперь жила ее мать. Глэдис наконец удалось вымолить у дочери разрешение поселиться с ней.

Норма Джин всей душой жалела мать, но, как бы она ни стыдилась себе в этом признаться, присутствие Глэдис ее угнетало. Как и много лет назад, когда Глэдис Бейкер забрала маленькую дочь у Болендеров, под одной крышей оказались двое родных по крови, но почти совсем незнакомых человека. Сейчас они были прижаты друг к другу еще теснее, даже в буквальном смысле, — им пришлось спать на одной кровати, потому что другого спального места в квартирке Нормы Джин не было. Обеим были свойственны частые перемены настроений, и настроение их совпадало очень редко. Глэдис изводила дочь бесконечными псевдорелигиозными наставлениями и невпопад вмешивалась в ее дела. Однажды она даже заявилась в "Синюю книгу", чтобы пообщаться с Эммелин Снайвли. Плюс ко всему Глэдис во многих отношениях была беспомощна, как дитя, и требовала постоянного присмотра, хотя и считалась относительно здоровой. Например, ей не раз случалось заблудиться на улице, и ее страшно было выпускать из дома одну. Грейс Годдард к тому моменту возвратилась в Лос-Анджелес, но помочь Норме Джин мало чем могла.

Глэдис, вероятно, тоже чувствовала себя не слишком уютно, потому что спустя несколько месяцев она по собственной инициативе вернулась в психиатрическую лечебницу. Больше мать и дочь не делали попыток к сближению. Однако Мэрилин Монро всегда посылала ей деньги и следила за тем, чтобы Глэдис ни в чем не нуждалась.

В апреле 1946-го Джеймсу Догерти дали двухдневный отпуск. Придя на Небраска-авеню, он убедился, что не только в мыслях Нормы Джин, но и в ее спальне ему нет места. "Ты такая же сумасшедшая, как твоя мамаша! — бросил он. — Либо ты переезжаешь отсюда в наш дом и прекращаешь вертеть задницей перед фотографами — либо… Выбирай!"

Норма Джин выбрала. И подала заявление на развод, который был окончательно оформлен 13 сентября в Лас-Вегасе.

Впоследствии Джеймс подвел итоги брака с Нормой Джин великолепной по цинизму и самодовольству репликой: "Пока она зависела от меня, все у нас складывалось по-настоящему хорошо".

Биограф Монро Джеймс Хаспил вполне справедливо писал: "…можно сказать, что брак Джима Догерти с Мэрилин Монро стал самым значительным событием в его жизни. Я имею в виду, что он мог добиться потрясающих успехов в своей работе, но может ли что-нибудь сравниться с женитьбой на Мэрилин Монро? Именно это сделало его известным во всем мире, позволило ему выступать на телешоу, рассказывая о своей жизни с Мэрилин. Он навсегда вошел в историю как ее первый муж. Ведь любой, кто был связан с ней, а мы знаем, что таких людей было немало, оставался в истории. У Догерти была своя роль в этом классическом спектакле жизни, и он выжал из нее все, что можно. Все, что мы знаем, — это то, что рассказанное им могло быть его подлинными воспоминаниями".

Позднее Джеймс Догерти стал "копом" и дослужился до высокого чина в Лос-Анджелесском управлении полиции. Он женился второй раз. На похороны Мэрилин Монро Догерти не пришел.

Джеймс дважды снялся в кино, играя самого себя — "первого мужа звезды": через несколько лет после смерти Нормы Джин, в фильме "Легенда Мэрилин Монро" (1966), и за год до своей собственной смерти, в картине "Мужчина Мэрилин" (2004).

Снимаясь для журналов и переживая бурные перипетии в своей личной жизни, Норма Джин не прекращала грезить о кино. " Глядя в голливудскую ночь, — вспоминала она, уже давно став Мэрилин Монро, — я любила думать: "Тысячи девчонок сидят в одиночестве, подобно мне, и мечтают стать кинозвездами. Но мне не стоит из-за них беспокоиться. Я мечтаю сильнее других"".

Летом 1946 года Норма Джин набралась смелости и излила душу Эмелин Снайвли. "Твои мечты могут стать реальностью, детка!" — сказала мисс Снайвли и познакомила ученицу с Хелен Эйнсворт — специалисту по поиску талантов, колоритной даме весом под центнер и по прозвищу Амурчик. Та, в свою очередь, свела Норму Джин с Беном Лайоном, в прошлом — известным актером, а ныне продюсером киностудии "20th Century Fox".

Молодую женщину пригласили на пробы для фильма "Мама была в трико" — музыкальной комедии с участием кинозвезды Бетти Грейбл. Роль в этом фильме Норме Джин не предложили, но она произвела впечатление и на Бена Лайона, и на оператора Леона Шемроя. Заикаясь, бледнея, краснея, мямля и спотыкаясь до команды "Мотор!", перед камерой она, как бывало всегда, преобразилась.

Шемрой вспоминал: "Когда я впервые увидел ее, то подумал: "Эта девушка станет второй Харлоу!" Естественная красота плюс неуверенность придавали ей какой-то таинственный вид… У меня по спине пробежали мурашки. В девушке было нечто такое, что в последний раз довелось видеть в немых фильмах. Она была фантастически красива, напоминая в этом смысле Глорию Свенсон… и обладала кинематографической сексуальностью, как у Джин Харлоу. Каждое ее движение на сцене было пронизано сексом. Ей не нужна была звуковая дорожка — она создавала ее своей игрой. Эта девушка продемонстрировала нам, что в состоянии возбуждать у своих зрителей все пять чувств".

Через пару недель после проб Норма Джин сидела в кабинете Бена Лайона. Тот собирался предложить ей типовой контракт для молодых актеров, но непременно хотел, чтобы она взяла псевдоним. "Норма Джин" — имя, подходящее для школьницы, но не для актрисы. "Догерти" — слишком тяжеловесно, к тому же по написанию и не поймешь, как надо произносить эту фамилию. "Дагхерти"? "Дугферти"?

Лайон размышлял вслух, делая длинные паузы. Когда он замолкал, Норма Джин, чтобы скрыть смущение, начинала тараторить без умолку. За несколько минут она успела изложить и собственную биографию, и историю своей семьи. "А знаете, моим прапрапрапрадедушкой был президент США Монро…"

Бен Лайон остановил поток ее речи жестом. "О! Эврика!"

И, глядя на девушку, он вдруг вспомнил другую молодую актрису, другую голубоглазую блондинку — Мэрилин Миллер, с которой некогда был помолвлен…

"Мэрилин Монро!!! Как тебе? Годится?"

"Мэ-ри-лин Мон-ро, Мэ-ри-лин Монро…" — задумчиво повторила Норма Джин.

И улыбнулась: "В школе меня дразнили "девочкой Ммм"".

Бен Лайон расхохотался: "Ну, значит, ты и вправду Мэрилин Монро! Решено!"

Это не единственная версия истории о том, как будущая звезда обрела свой псевдоним. Сама Мэрилин объясняла это каждый раз по-разному. Например, по одному из ее рассказов, соединить предложенное сотрудниками студии имя с девичьей фамилией Глэдис предложила Грейс Годдард. Она была несказанно рада тому, что мечты начали сбываться: ее малютка Норма Джин появится на экране.

Исторический документ был составлен 24 августа 1946 года. Поскольку начинающая актриса была несовершеннолетней, контракт с "20th Century Fox" подписала Грейс, все еще официально числившаяся опекуншей Нормы Джин.