1
Ветер дул над поверхностью озёр. Свежий норд-ост, попутный для непрошеных гостей. Человек в монашеском облачении, капюшон подбит алым, стоял на храмовом балконе, обращённом к западу, и смотрел, как отшвартовывается лодка гидов. Они выполнили своё обещание уйти на восходе солнца, использовали трубы дальнего видения, чтобы убедиться в безопасности воды. Хотя капитаны-разведчики сообщили вчера, что у Хлебниковского затона образуется ещё один водоворот – медленный. Это когда закипает огромная поверхность воды, иногда размером во всё русло, в отличие от быстрых водоворотов не больше десятка-двух метров в диаметре. Опытные капитаны знают, как пройти между ними, или же, если их плотность следования одного за другим не позволяет проскочить, сразу принимают решение переждать где-нибудь в защищённой бухте. Быстрые водовороты не так опасны, часто даже угодившие в них лодки «выплёвываются» к периферии. Но у попавших в медленный водоворот нет шансов. Правда, они недолговечны. И от них можно уйти. При попутном ветре, да ещё добавить работу вёслам – наверняка. На вёслах, но в абсолютный штиль – тоже шансы велики. Дело в том, что для лодки гидов Хлебниковский затон по дороге, и если блуждающий водоворот всё-таки зародится, им придётся поворачивать обратно. И тогда ветер, очень свежий норд-ост, станет для них встречным.
«Это уже не мои проблемы, – подумал брат Дамиан, наблюдая, как над лодкой гидов распускается парус. – У них есть трубы, и если водоворот пойдёт, они обнаружат это издалека. И парус у них толковый. Позволяет закладывать острые галсы к ветру. В Пирогово вернуться, конечно, не успеют, но там по берегам есть тихие заводи, чтоб укрыться и переждать смертоносную волну».
Брату Дамиану уже доложили о более чем предосудительном сочувствии некоторых капитанов к лодке гидов и что кое-кто даже умудрился передать их древнему Петропавлу, – надо же, сам явился за… товаром, – Пироговскую карту. Это ещё, конечно, не отступничество, но за разбазаривание наших карт, наших знаний провинившегося ждёт суровое наказание.
– Всё держится на страхе, Калибан, – пробормотал брат Дамиан, окуная руки в серебряную чашу с водой для утреннего омовения, что поднёс немногословный прислужник.
– Как вам угодно, Светоч, – согласился тот.
Светоч Озёрной обители, как его называли братья, усмехнулся – эта хитрая каналья всегда был себе на уме, хоть и предан как собака, что нравилось и вполне устраивало. Просто преданные как собаки тоже важны, но не так полезны в наши суровые времена. А здесь, если грамотно регулировать длину поводка, то в этих зазорах можно чётко улавливать ветер настроений, который говорит больше любых подобострастных слов.
– А у тебя свои-то мнения есть, Калибан? – весело поинтересовался брат Дамиан.
– Только те, что вы вложили мне в голову, – учтиво заверил хромой прислужник.
– Как и имя, что я дал тебе когда-то. – Брат Дамиан усмехнулся, однако ласково глядя на собеседника.
– Лучшее из возможных.
Вежливо, вежливо, а взгляд непроницаем. Хромота у него с детства. И с детства Калибан при нём. Пожалел Светоч Озёрной обители мальчонку, невзирая на пугающую внешность, и оставил при себе. И не ошибся. Лучшего порученца и надёжного слуги, почти партнёра, оказалось не сыскать; лицемерен настолько, что, к примеру, и сам уже позабыл про свою искусственную хромоту, свыкся, даже в отсутствие посторонних порой прихрамывает на левую ногу. Никто из капитанов, в отличие от монахов, не воспринимает Калибана, ручного зверька брата Дамиана чудовищного образа, всерьёз, а он умён и опасен. Позволить ему поднести руку к вашему горлу – большая ошибка. Хитёр и коварен – да, но это лучший индикатор реального положения Светоча в этой банке с пауками. К тому же заставляет держать себя в форме.
– Ты просил сегодня отпустить тебя? – вспомнил брат Дамиан.
– Если вам угодно.
– Угодно. У тебя полдня. – Глава ордена монахов кивнул.
Калибан пристально посмотрел на него, в этом непроницаемом взгляде плескалось что-то тёмное:
– Лунный месяц подходит к концу. Мой долг напомнить вам…
«Об эликсире», – подумал брат Дамиан, прерывая слугу жестом руки.
– Я не настолько стар, Калибан, чтобы забывать о благе, – смиренно откликнулся он.
Слуга ждал молча.
– Ступай, – сказал брат Дамиан. – У тебя полдня.
2
Но работалось сегодня плохо. Брат Дамиан диктовал, служка-писарь хватал каждое слово на лету, однако что-то мешало его речи литься ровно, а мыслям обретать законченную форму. То и дело эти самые мысли возвращались к лодке с гидами. Правильно ли было отпустить их? Не совершил ли брат Дамиан непростительную ошибку, поддавшись просьбе и собственному обещанию?
– …эти благочестивые слова и явили миру Борис и Глеб, – закончил диктовать фразу брат Дамиан. – Нет, не так. Оставили нам Святые Борис и Глеб… А-ай-й…
Глава Ордена Возлюбленных, Светоч Озёрной обители нахмурился, глядя на писаря:
– «Явили слова, оставили слова…» Какая-то чушь! Так, зачеркни последнюю фразу, – распорядился он. – Всё на сегодня. Всё! Хотя, может…
Перо, быстро бегающее по бумаге, застыло. Светоч тяжело задышал. Неожиданно всплыло раздражение на писаря, хотя тот был одним из лучших, на его покладистый нрав, на беспрекословную готовность зачёркивать слова «Святые» и слова «Борис и Глеб»… От Калибана хоть исходило какое-то сопротивление, а здесь… всё приходится делать самому! Такова их вера – брат Дамиан велел чиркать… Всё держится на страхе, и отпусти чуть вожжи – всё развалится. Ну почему самые надёжные твои друзья – это твои враги?!
Писаришка, будто почувствовав свою вину, опустил глаза и вжал голову в плечи. Это они могут – улавливать эмоции, перемены в настроении хозяина, подобострастию обучились сполна, а больше ни к чему не пригодны.
«Во имя всех святых, возьми себя в руки! – Брат Дамиан крепко сжал кулаки, металлические набалдашники, обрамляющие ногти на трёх пальцах левой руки, начиная от мизинца, до крови впились в ладонь, оставляя новые порезы; к счастью, длинные рукава сутаны не давали возможности этого увидеть. – Так негоже. Они здесь ни при чём. И ты знаешь это. Проблема не в них. Ты брат Дамиан, Светоч Озёрной обители! От тебя исходит свет. Не только на страхе, но и на этом всё держится. Брат… Как же там?.. Брат Лука».
Когда брат Дамиан обернулся к писарю, от его лица действительно исходил свет, благостное сияние покоя.
– Благодарю тебя, брат Лука, за твоё усердие, – кротко промолвил он и улыбнулся. – Всё на сегодня. Твой труд не остался незамеченным, воздастся сторицей.
Писарь-монах начал торопливо собирать свои пожитки, но, наткнувшись на эту тихую радостную улыбку, сам смущённо заулыбался в ответ. Брат Дамиан раскрыл объятья, как это было принято при прощании.
«Проблема не в них. Они преданны как собаки и не должны усомниться. Проблема в лодке гидов. Возможно, в том, кого там не оказалось. Но прежде в этой… девице, которую просили беспрепятственно пропустить».
– И прости меня, Возлюбленный брат Лука, что не был сегодня столь же усерден, как ты, в нашем общем деле, – попросил брат Дамиан, когда писарь подошёл для прощального поцелуя. – Если простишь, продолжим завтра. В тот же час.
Ну вот, всё ещё можем. Теперь писаришка забыл, что ещё секунду назад готов был с испугу провалиться сквозь землю. Теперь в глазах монаха лишь преданность и пусть несколько экзальтированное, но прямое и открытое обожание.
Когда дверь за писаришкой закрылась, улыбка стала покидать лицо брата Дамиана, а потом это лицо застыло, словно скованное маской тяжких мрачных раздумий.
Преданны как собаки… Но эту проблему не решить так же легко, как с братом Лукой. Здесь теперь не к кому обратиться за советом. Вот брат Фёкл мог бы быть истинным советчиком и союзником, при его уме и отваге в сердце, но он усомнился… И брату Дамиану пришлось позаботиться о Благе. «Эх, Калибан, Калибан, хоть ты не оставляй меня! Не смей усомниться… Не смей заставить позаботиться о Благе».
Храм Лабиринта – сияющая твердыня и оплот духа! Ещё никогда со времён первых капитанов он не был столь могущественен. И вера, как и в древние времена, не получала своих прямых и постоянных подтверждений.
(Яви своё чудо!)
Лабиринт – эмблема мироздания для Возлюбленных, явил своё чудо и был живым.
(Яви и заботься о Благе!)
Брат Дамиан возводил церковь, которую начали строить Девять Озёрных Святых. Хотя, на самом деле, главных было двое – Борис и Глеб, они положили начало двум родам. Но много воды утекло с тех пор, и нашлись те, кто усомнился во Благе, и случился раскол. И лишь брат Дамиан на пути этого подвига оказался непреклонен и смог вновь разбудить… Не было в его усердии ничего для своего блага, не помышлял он о себе, ничтожном, а лишь о пользе для всего братства, но…
«А если девица погибнет? Водоворот там или что. – Брат Дамиан смотрел на своё отражение в тусклом зеркале. – А если она та, кто должна умереть?!»
Девица, волшебная девочка, зловещая фея зачарованного леса – там конечная цель. Но… Проблема. Брат Дамиан оказался словно между молотом и наковальней и не к тому обратился за советом: вот в чём причина небывалой сумятицы в уме, беспокойства и плохого сна в последние дни. Взгляд сам остановился на чернильном пере и чистом листе бумаги. А потом вернулся в прежнюю точку.
– Пиши! – сказало ему собственное отражение из глубины зеркала, где плавала муть и где сейчас ухмыльнулось и по-звериному оскалилось его собственное лицо.
«Возьми себя в руки! Ты брат Дамиан, от тебя исходит свет!»
Ну что ж, стоит написать. Это всегда помогало. Слова должны выйти, покинуть его, очистить ум. Написать, как сказку, снова и снова, а потом сжечь. Не оставить следа. Это всегда помогало. Таков у брата Дамиана был тайный способ найти ответы внутри себя. Только сейчас ему показалось, что там, где муть уже непроницаема, за его ухмыляющимся лицом, из самой глубины зеркала, Лабиринт внимательно следит за ним.
3
Жили-были два брата, Борис и Глеб. Оба были гордыми капитанами и весельчаками и дружили не разлей вода. Много славных дел было за обоими, и собрали они вокруг себя таких же доблестных, и создали братство. Усмирили дикие воды морей, что кишели чудовищами. Прогнали врагов, научили строить корабли, чтоб быть капитанам и впредь охранять братство, а сами стали старцами, мудрыми патриархами. В духовном поиске снизошло на них откровение, узрели братья Слово Истины, которое обязались беречь как зеницу ока, потому что оба разговаривали с Богом. И попросили их оставить Книгу о делах своих, подвигах и истинном Слове, с чем они смиренно и согласились.
Но не совсем так…
Оба были ещё молоды, когда Глеб получил прозвище «Бык». Оба были ещё молоды, когда начали писать Книгу, в основном Глеб, отличавшийся большой учёностью. И оба были ещё молоды, когда случилась беда.
Бедою стала сама Книга. Глеб «Бык» был большим шутником и зашифровал свои записи. Бедою тогда стала первая зависть Бориса, чтобы брат открыл свой код. И бедою стала она – та, которую Глеб «Бык» полюбил больше всего в жизни.
Глеб был щедр и брата своего любил тоже, и открыл ему тайный шифр. И надоумил Бориса делать ростры, резать фигуры на носах боевых кораблей, связанные с именами их капитанов. И у Бориса это получалось, преуспел он в таком искусстве и собственноручно вырезал для Глеба первую. Гордый бык теперь устремлял на врагов свою мощную голову. И любовь Глеба была рядом, хотя нашлись у девушки серьёзные основания прятать их чувства, скрывать их тайную связь.
Борис радовался за брата, и дружили они ещё крепче, и хранили тайную любовь Глеба от людей. Только Борис о ней и ведал. На том самом месте, где снизошло на них откровение, построили братья Цитадель капитанов, хотя Борис и настаивал, чтоб нарекли твердыню сию Храмом Лабиринта. Но беда уже была рядом, тень от неё легла на гордую Цитадель. Соблазнились враги процветанием Пироговского братства, и в тот час зла собралась рать немыслимая. Грянула страшная битва, вскипели воды, обагрённые кровью, много капитанов сложили головы к концу дня. Высшая сила словно проверяла их веру на прочность. И Борис, и Глеб были тяжело ранены и уже бились, припав на одно колено, а потом вера Глеба пошатнулась. Пришла горькая весть, что враги убили её, ту единственную, что любил больше жизни. Скорбной яростью укрепились дух и тело Глеба, и стал крушить он врагов, и так одержали они победу.
Радовалось братство, хотя смерть собрала в тот день страшную жатву, воспевали капитаны братьев-героев. И мало кто знал, кроме команды одного корабля, почему так печален Глеб по прозвищу Бык и почему не разделяет общей радости.
Говорят, что время лечит. Глеб «Бык» посмеялся бы над этим. Рана в сердце от потери любимой стала роковой. Капитан Глеб, гордый воин, и весельчак, и верный друг, был готов покинуть пути этого мира, чтобы искать любимую, хотя бы её тень. Еле уловимое воспоминание, в котором они могли бы быть вместе. Эта скорбь стала больше Пироговских морей, она стала океаном, залившим их прежде такой счастливый мир. И взывал Глеб к могущественному Богу, чью волю принял когда-то безропотно, и к Смерти, что всегда стояла в тени Его, чтобы соединиться с любимой, но слова, выходящие из пылающего жаром сердца, тут же становились сухим ветром, не достигая цели. И скорбь стала непереносимой. Борис увещевал брата, окружил заботой и даже принёс в дом его собственноручно вырезанную фигуру – женщину-воительницу с мечом и крыльями, что когда-то была у возлюбленной Глеба. Но брат просил о другом. Хмурился Борис страшной просьбе и устраивал пиры да потешные игры, чтоб хоть как-то отвлечь брата от рокового шага и мыслей о любимой. Но Глеб не мог без неё, и они разбудили Лабиринт. Потому что в Лабиринте был Бог.
* * *
«…ну вот, в принципе, уже можно сжечь. Уже достаточно. Но не совсем, не совсем».
Брат Дамиан поднёс исписанный листок к огоньку свечи.
Там ещё о потомстве двух братьев – два рода… Странным образом выходило, что главою Возлюбленных всегда становилось колено Бориса, а главою капитанов – Глеба. Борис был пращуром брата Дамиана, а тайна Книги передавалась по мужской линии. А вот капитан Лев – прямой потомок Глеба. Только дело не в этом. Книга была Священной. И Книга была опасной. Книга была вредна. Та, единственная, записанная Глебом. Благо требовало изъять Книгу, чтобы больше никто не усомнился. Мудрый пращур Борис чуть-чуть поменял в Книге порядок слов, и тайный код исчез из мира.
Брат Дамиан приписал ещё несколько слов, прежде чем сжечь листок: «…его брат Глеб теперь разговаривал с Богом и со своей любимой в Нём, оставив после себя смертельно опасное послание, что грозило Пироговскому братству небывалыми потрясениями…»
Ну вот, работа почти закончена, становится легче. Мысли придут в порядок и найдут баланс, отыщут ответы. Мудрый пращур Борис собственноручно переписал Книгу Глеба, и стало их две. Два подлинника передавались от главы Возлюбленных к следующему главе и оберегались от досужих глаз. Так как изменения, внесённые в копии, были незначительны, – текст подлинников и копий был почти неотличим и не менял смысла пророчества о Грядущем Конце братства от громады Разделённых и о Спасении для обладающих истинным Словом, – то, время от времени, оба подлинника давали монахам рангом пониже, чтобы и те прикоснулись к Свету Откровения и ещё больше укрепились духом. Может быть, прозорливому брату Фёклу – вот кто бы воистину был бы лучшим союзником – и не стоило давать подлинник, но этого требовал закон. А Светоч Озёрной обители всегда заботится о его соблюдении. Как и заботился о Благе.
Но только то, что мудрый пращур Борис утаил, сейчас повторяется вновь. Не без усердия, тяжкого, но необходимого, брата Дамиана. Потому что забота о Благе – высший и священный долг пастыря Возлюбленных. Повторяется. Бог снизошёл до явления себя во второй раз. С одним лишь «но»: лодка гидов…
– Ведь мудрый пращур Глеб не мог узреть её в ниспосланном ему откровении? – звериный оскал в мутном зеркале, и страшные слова в одинокой келье.
Конечно, нет. Не мог. Там образы, по большей части поэтические. Оставленные воином, умевшим так любить, что…
«…приревновал брат Борис, да так, как не ревновал к ней живой, что дороже она была брату дел земных и их подвигов…»
Брат Дамиан дописал последние слова и, не мешкая, поднёс листок к огню. Истина где-то рядом. И он её найдёт.
«…и соблазнился к славе брата, и чёрная зависть закипела в нём…»
Листок занялся быстро. В воздухе поплыл едкий запах, словно серная гарь, до рези в глазах.
– Благо, – удушливо прошептал брат Дамиан, глядя, как огонь сжирает последние слова написанной им сказки: «…и брат Борис стал Каином».
4
– Вот поэтому мы и здесь, – подытожил Хома. – Из-за проклятущей Книги. Ну, и конечно, из-за девочки. Потому что монах попросил Брута позаботиться о ней. – Он всё ещё остерегался смотреть на Акву прямо и быстро отвёл взгляд. – Но это всё, что мне известно. Надо подождать, пока Брут…
Хома рассказал всё, начиная с якобы случайной встречи с «коллекционером». И как проникли ночью в Озёрную обитель и затаились бесшумно в келье, где при свечах работал монах. И видели кончину брата Фёкла, и как он перед смертью «попросил» Брута позаботиться о девочке. И обо всём, что случилось потом: об отравлении Книгой, болезни Брута, похожей на сумасшествие, и о том, что в «Деяниях» всё по-другому, правда, из обрывков у Хомы так и не сложилось целостной картины, не то что Брут; о том, как по крупицам собирал информацию, пока брат хворал, и какими страшными слухами, явно не без участия монахов, полнилась вся эта история, и о том, как с ужасом понял, что их подставили, и появись они с Книгой в обители… И о том, что брат Фёкл в самом конце понял, что отравлен Возлюбленными…
Хозяин слушал Хому молча, только всё больше мрачнея, а потом поднялся из-за стола, и один из чудо-богатырей тут же накинул на него походный плащ. На миг лицо старика изменилось, словно ему вновь вздумалось примерить грозную призрачную маску, а глаза блеснули стылой тьмой.
– Брат Дамиан… – Голос стал таков, что мурашки пробежали по коже. – Что ж, ты просил помощи мёртвых, молодой гид, и ты её получишь!
Повисло молчание, лишь показалось, что опять стало темнее. Потом хозяин произнёс негромко:
– Да и я засиделся здесь без дела, в милом Рождественно.
Повернул голову, пасмурный свет, исходящий от лица старика, сгустился ещё больше; он смотрел туда, где за бескрайней далью озёр возвышалась невидимая отсюда твердыня – Храм Лабиринта.
– Его намерения скрыты от меня, – задумчиво произнёс хозяин. – Лишь сила плывёт тёмная… Древняя. Он намного старше князя Суворова. Я не знаю, что он. – Помолчал, вздрогнул, словно опомнился: – Но у любого молодца должно быть слабое место. А, как?! – Глаза хитро заблестели, но ненадолго. Вздохнул, произнёс с сожалением: – Как найти? Что брат Фёкл узнал в Книге? Тайный код… Что ему открылось? Книга бы помогла. Узнаешь, что он, Лабиринт, – отыщешь уязвимое место. Да только тайна брата Фёкла у твоего брата.
Последние слова предназначались Хоме, и тот вдруг вскинулся:
– Так вот же! Забыл совсем. – Он даже вскочил, прижимая Книгу к себе, и сконфуженно посмотрел на хозяина. – Вот ещё что: Брут мне говорил что-то про седьмого капитана. Чтобы… Чтобы я вам сказал, по-моему.
– Что сказал?
– «Седьмой капитан», – Хома потыкал указательным пальцем в воздух. – Про него. Так и сказал – это очень важно.
– Седьмой? – Хозяин пристально взглянул на Хому. – Ты ничего не путаешь?! Про Бориса и Глеба я могу вам много рассказать. Но седьмой капитан… Даже и не припомню сразу…
– Но понимаете, он, Брутушка мой… Забыл совсем, беспамятный… Он это сказал прямо перед тем, как отключиться. Последнее, что смог. И потом, в бреду… Значит, вправду очень важно. А я… вот…
Суворов нахмурился, перевёл взгляд с Брута на Хому:
– Ну, чего раскудахтался?! – протянул к нему руку. – Дай. Не бойся. Дай её сюда. Книгу.
Хома сглотнул. Нехотя оторвал от груди увесистый том.
– А вы?…
– Смогу ли я её взять? – холодно усмехнулся Суворов. – Если б я мог так же легко читать твоего брата… Дай. Не всё забыто. Кое-что мы ещё можем. А вот моим чудо-богатырям доступно гораздо большее.
И он вновь расхохотался, наблюдая, как Хома боязливо положил Книгу на стол и как быстро убрал руки.
Книга раскрылась сама. Пальцы старика почти не касались страниц, а они переворачивались, и лишь лёгкий ветерок гулял над ними.
– Ну да, всё правильно. – Рука хозяина повисла над толстым фолиантом, и бег страниц прекратился. – Капитан Александр. Вот список всех капитанов – он под седьмым номером. Только это мне ни о чём не говорит.
– Ну как же? – жалобно пролепетал Хома. – Брут не мог напутать.
– Я об этом и не говорю. Капитан Александр… Просто особых заслуг за ним нет. Может, скромный был… Хотя он в числе Девяти, и, конечно же, был храбрецом. Ну да, нелюдим. Дружил только с Борисом и Глебом.
Ещё раз прошелестел ветерок, и несколько страниц перевернулось.
– Капитаны его, конечно, уважали. Был он добрым и отважным в бою. Это вот здесь… За доброту и вроде как в шутку прозвали его меж собой «капитаном Сашей». Но… Ведь речь идёт про особые заслуги, всё-таки мы говорим о тех, кто оставил после себя «Деяния Озёрных Святых». Я его никогда не видел.
Книга внезапно схлопнулась и раскрылась ближе к концу.
– Ну вот, а здесь о гибели капитанов. – Указательный палец Суворова побежал по тексту. – Погиб одним из первых, сражался доблестно. Вот тут целая песнь. Но, повторяю, мне это ни о чём не говорит.
Хома понуро опустил голову, что-то пробубнил себе под нос. Аква крепко сжала руку Фёдора, и тогда тот вдруг очень тихо позвал хозяина:
– Александр Васильевич, простите покорно, ведь говорю, о чём не знаю. Хотел спросить…
Старик печально посмотрел на Фёдора, и столь же печальная улыбка скривила линию его рта:
– «Да» на оба твои вопроса, – кивнул. – Думаю, девочка права: Лабиринт не выпустит её. Не выпустит… э-э… – Фёдор еле заметно дёрнул головой, – Еву. И время на исходе.
Аква всхлипнула, вид у неё был очень несчастный. Потом в глазах вдруг родился дерзкий огонёк:
– А вы знаете причину, по которой капитан Лев… – голос осёкся, – ушёл в Лабиринт?
– Да. В общем и в целом, мне известно, – почему-то несколько холодно подтвердил Суворов.
– А вы… – Аква отодвинулась от Фёдора, пристально глядя на хозяина, щёки её побледнели. – А вы виделись с Борисом и Глебом после… Ну… после смерти? Может, у них спросить? Ну вот… как брат Фёкл…
– Нет, девочка. – Хозяин предостерегающе поднял руку, и всем показалось, что здесь, над солнечной лужайкой, опять повис пронизывающий холод, а чудо-богатыри сделались грозным воинством псов-оборотней. – Они находятся в другом месте. В том, что сами выбрали, – голос прозвучал, как далёкий гром. – По причинам, которые не относятся к нашему разговору. И лучше тебе это запомнить. Нет, после их смерти я их больше никогда не видел.
– Простите, – растерянно пролепетала Аква.
Но холод уже стал развеиваться. Постепенно лицо старика сделалось прежним. Через пару секунд он совсем по-другому посмотрел на девочку и мягко ей улыбнулся.
– Подул свежий ветерок и разогнал мрачные тучки? Да?! Улыбнись! Не обращай внимания на причуды стариков.
Аква порывалась было что-то сказать, но хозяин уже смотрел в другую сторону, видимо, сегодня Храм Лабиринта как магнитом притягивал его взор.
– Ты считаешь, что там нет места, которое вас связывает, молодой гид, – произнёс он. – Возможно, ты прав, а может, чего-то не знаешь. Чего-то не учёл. Но вспомнить ли надобно, или постараться узреть грядущее – тут старик Суворов тебе не помощник. Скажу только, что пока он спал, Лабиринт, мои псы-оборотни бегали там и кое-что видели. Расскажут, может, оно и пойдёт тебе на пользу.
Замолчал, глядя в невидимую даль. Произнёс очень тихо:
– Там очень много прошлого… И сны.
Затем посмотрел на двух братьев-воришек, лицо Брута теперь казалось фарфоровой белизны.
– Значит, подставили вас монахи? – с усмешкой заключил хозяин. – Ждут с Книгой?
Ещё немного помолчал. Задумчиво, ни к кому не обращаясь, протянул:
– Что ж, это не так плохо… Вовсе не плохо!
Перевёл взгляд с одного брата на другого, будто что-то взвешивая в уме, внимательно посмотрел на Хому и спросил строго:
– Так ты уверен, что вас действительно никто не видел? И не сможет опознать? «Коллекционер», монахи?
Хома растерянно уставился на старика, явно вновь перепугавшись, потом сообразил, о чём его спрашивают, закивал:
– Обижаешь, добрый хозяин. Нас, конечно, провели, но мы профессионалы! Никто не опознает, уж за это я ручаюсь.
– Профессионалы?! Ну-ну… – Суворов удивлённо улыбнулся воришке. А затем поинтересовался у Фёдора: – Скажи, молодой гид, слышал ли ты о троянском коне? Полезная штука в искусстве войны, признаюсь тебе. И князь-фельдмаршал Суворов не раз её применял.
Фёдор ответил ему непонимающим взглядом, затем усмехнулся и посмотрел на Книгу.
– Смотрю, догадался? – В глазах старика, наконец, опять заплясали хитрые огоньки. – Да, я об этом.
Он круто развернулся к своим чудо-богатырям, запахивая плащ:
– Никогда Суворов не избегал драки. – В голосе неожиданно зазвучала лихая радость, давно забытый задор. – Я Его отвлеку, но момент будет короткий. Жди от старика полевую почту, молодой гид. Везде! Нарочных моих узнаешь, порой они… так что не обессудь. Ну что ж, чудо-богатыри, тяжело в учении, легко в бою. Перья и листы бумаги! Слово в слово. И мне нужны мои адъютанты! Все четверо.
В ответ на удивлённый вопрос в глазах Фёдора старик пояснил:
– В разное время… Их было четверо. Война, знаешь ли, забирает всех без разбора. Особенно тех, кто тебе дорог.
Обратился к Хоме:
– Можешь ли ты помочь своему брату? Сколько это обычно длится?
– Так вот же… из-за проклятущего яда перемена пошла… – начал было Хома.
– Сколько?!
– Может, день, а может, два. А может, и несколько часов. Есть один отвар…
– Хорошо, получишь всё необходимое. Всем за работу!
И весь военный лагерь пришёл в движение. А хозяин, фельдмаршал Суворов, князь-призрак, уже не оборачиваясь к Фёдору, тихо произнёс:
– А тебе пора собираться, молодой гид. Молодец, что не спросил, почему тебя так зову. Но не только от Харона слышал о тебе. Тайный слух плывёт по каналу, да не всем ушам слышать надобно. Скажу только, что прощён ты. И это все мои слова, дальше молчание – золото. Пора, молодой гид! Что-то мне подсказывает, что ты больше никогда не вернёшься в Рождественно.
5
К концу этого дня необычное лёгкое судёнышко о двух корпусах причалило к дому «коллекционера», больше известного как брат Зосима. В лодке находились двое не менее странных гребцов. От причала до дома прибывших, опасливо косящихся по сторонам, сопроводили молчаливые люди в жёлтых повязках.
– Входите-входите, – улыбаясь, приветствовал их «коллекционер», гостеприимным жестом распахивая двери. Но глаза тут же отвёл. – Давно ждём вас.
Однако гости не увидели тёмного и несколько плотоядного огонька в глазах брата Зосимы. Возможно, его там и не было. Они простодушно переступили порог. И дверь за ними захлопнулась. Человек, который ждал их в полутёмном углу, даже не изображал улыбки.
– Где она? – тут же потребовал он. – Книга?!
– В надёжном месте! – деловито сообщил один из гостей, выступая вперёд. – Я не настолько глуп…
– Настолько! – перебили его.