1
Но брат Дамиан не спал. По поводу успокоенности своего хозяина Калибан оказался не совсем прав.
«Проклятые псы, – снова подумал Светоч Озёрной обители. – Что им может быть там нужно?»
Далеко за северными берегами Уч-моря, за обжитыми территориями, посреди Пустых земель находились огромные ангары, целые склады, заброшенные ещё в прошедшие великие эпохи. Наверное, основоположники-капитаны знали о них, но сочли это место дурным и построили первую обитель значительно южнее, на берегах Пирогова, где сейчас Храм. По крайней мере, когда брат Дамиан ещё совсем молодым монахом впервые оказался там, по складам гулял ветер. Только это место сразу же не показалось ему плохим. Что-то там гуляло ещё, кроме шелеста ветра и стонов старых перекрытий. И брат Дамиан не ошибся. Именно из-за того, что там происходило, и нужен был эликсир. Правда, брат Дамиан тогда ещё ничего не знал об эликсире. Он отвечал за хозяйственный департамент Ордена Возлюбленных и решил получше присмотреться к этому месту, переполненному «артефактами» ушедшей эпохи. Некоторые оказались вполне пригодными. Вряд ли склады нуждались в излишней охране – безлюдные Пустые земли и близость страшного потаённого места, где уже тогда Разделённые начали собирать свои полчища, были им лучшей защитой. Но псы Пустых земель, увечные богомерзкие гиены, не крупнее шакала и столь же трусливые, и гораздо более опасные псы из Рождественно постоянно пытались разорить склады. И брат Дамиан не ошибся во второй раз. Охрана необходима! И корпус Стражей Храма Лабиринта, созданный ещё при его предшественниках, был увеличен в несколько раз. У монашеского Ордена появилась своя вооружённая сила, не уступающая, а порой и превосходящая силу капитанов. Псы из Рождественно, в отличие от увечных тварей Пустоземья, всегда вызывали подозрение. И оказалось, что обычные пули плохо брали живучих тварей, пока брат Дамиан не сообразил использовать серебро. И по поводу их природы и пугающе умного поведения, – иногда их рейды напоминали тщательно спланированные военные операции, – многое стало ясно. А потом брат Дамиан не ошибся в третий раз. Связь между далёкими складами и Храмом Лабиринта… Пытливый ум Светоча Озёрной обители заставлял его всё более пристально приглядываться к возможности такой связи. И в Книге было об этом, пращур Борис упомянул о сияющей Розе посреди тьмы переполненного кошмарами логова Разделённых. Сокровенная «Роза» оказалась упрятанной в складах. Там был ещё один вход в Лабиринт.
– Или выход, – пробормотал брат Дамиан, лёжа в своей опочивальне и наблюдая, как за прорезью окошка светлеет небо – рассвет был близок. – Ну, и что там надо проклятым псам?
Наверное, правильно всё же говорить, что вход в святилище находится там, где Бог впервые явил себя Девяти Святым и где теперь, в Пирогове, во всём блеске славы возвышается Храм Лабиринта.
Наверное, складам не нужна охрана. Но интуиция редко подводила брата Дамиана. И он лично установил это послушание, далёкий форпост, где всегда несли службу братья из корпуса Стражей. Караул сменялся каждые сутки, но некоторые братья в этом месте, переполненном кошмарами, сходили с ума. Что ж, значит, их вера оказывалась недостаточной. А может, напротив, им оказывалось высшее благо и Лабиринт отметил их, поцеловав в чело.
– Благо, – прошептал брат Дамиан. Но думал о другом. Как и Калибан, он тоже думал о знаках, которых становилось всё больше. Заснул он на самом рассвете. И приснился ему вой. Страшный тоскливый вой, к которому присоединился ещё голос, ещё и ещё, и стало ясно, что это воют Четыре пса. Те, что должны возвестить конец с восходом.
2
– Светоч, вставай, просыпайся! – Его трясли за плечо. Он открыл глаза и непонимающе уставился на брата Зосиму, даже не сразу узнав того:
– В чём дело?
– Просыпайся, Светоч, беда…
Давно уже его не осмеливались будить столь бесцеремонно.
– Что, всё Пирогово провалилось сквозь землю? – удивлённо спросил брат Дамиан. И понял, что вой ему не приснился – он доносился с улицы.
– Эх, Светоч. – Зосима почему-то с укоризной отмахнулся от шутки. – Воришки сбежали!
– В смысле?
– В прямом, – объяснил Возлюбленный Зосима. – Из камеры! И там… Вставай, ты сам должен это видеть.
Брат Дамиан резко сел в своей кровати:
– Что это за вой?
– А-а, в том-то и дело. – Брат Зосима уныло ухмыльнулся. – Всё Пирогово бурлит! С утра самого появились, с восхода. А теперь завыли. Четыре пса…
– Какие четыре пса? – Брат Дамиан пошарил ногами в поисках мягких прикроватных тапочек. Он вдруг подумал, что, может, ещё и не проснулся вовсе.
– Те самые. – Зосима угрюмо посмотрел в сторону окна, и его взгляд блеснул. – Что должны возвестить конец с восходом. Люди напуганы, бегут к Храму. На тебя одна надежда.
«Что за чушь?» – подумал брат Дамиан. Он, наконец, поднялся на ноги:
– Где они, эти псы?
– На стене стоят. – Глаза всегда вальяжного Возлюбленного Зосимы потемнели. – Чёрные, как смоль. Выстроились молча в ряд все четверо. А теперь завыли.
– Как они могли сбежать? – резко спросил брат Дамиан. – Из-под семи замков?!
– Светоч! – Зосима покачал головой, но дальше его голос зазвучал вкрадчиво: – Ты что, не понимаешь – на тебя вся надежда?! Люди говорят, Разделённые идут.
«Вы все сошли с ума», – подумал брат Дамиан. Потом смерил Зосиму взглядом:
– И что, ты хочешь, чтобы я вышел к ним в исподнем? – поинтересовался он.
3
Двумя часами ранее, до восхода, когда в небе плыла полная луна, Калибан направился к камере, где воришки ожидали суда. Когда-то он и сам провёл в ней некоторое время за небольшое ослушание. Под стать провинности наказание было нестрогим. Калибану даже позволили читать. Пол и стены камеры были бетонными, оставаясь холодными и зимой, и летом. Откидная пристенная койка была под небольшим наклоном, так что, едва заснув, он сразу же оказывался на полу. Сутки Калибан не жаловался, пытался спать сидя, упершись ногами, потом на полу, но промёрз до костей. Понял, что чревато воспалением лёгких, и решил не спать вовсе. На исходе третьих суток опухшего от бессонницы и трясущегося от холода Калибана наконец вывели из камеры. Брат Дамиан его по-отечески обнял. Калибан, конечно, не расплакался, как недавно чужак-воришка после очищающего потока, но обмяк в объятиях Светоча Озёрной обители. Монахи умели добиваться своего.
Сейчас, подходя к камере, Калибан понял, что находится в коридоре не один. Приподнял лампу. Тусклый свет упал на красное и всегда немного потное лицо Малого. Увалень младший сынок брата Нестора, распорядителя в Храме, того, что ставил чужака-воришку под благостные струи, имел ещё одно прозвище – Мясник. Для сына брата Нестора, дружка и конфидента самого брата Зосимы, открывались блестящие перспективы. Но Малой предпочёл нести послушание в застенках. Даже Калибан находил склонность Мясника к пыточным подвалам патологичной.
– Что ты здесь делаешь? – спросил Калибан. Небольшие глазки Мясника маслено заблестели, он был в кожаном фартуке, собственно, Калибан понял, зачем Малой тут.
– Брат Дамиан велел их не трогать, – предупредил Калибан.
– Всё вынюхиваешь? – осклабился тот.
– Скоро суд. – Калибан пожал плечами.
– Вот я и внесу свою лепту.
– Ты что, не понимаешь? Процесс открытый. После суда их получишь.
– Поработаю пока с глухонемым, – голос Мясника выражал нетерпение. Помимо кожаного фартука он прихватил цепь с металлическим ошейником и длинный стальной прут. – Он не особо разговорчив. Ты ж нас знаешь, следов не оставляем.
Калибан посмотрел на цепь и стальной прут – тот тоже можно было крепить к ошейнику. Видимо, Малой решил оттащить «глухонемого» братца в пыточные подвалы. Интересно, что он сказал охране? Или те заснули… Скорее всего, играют в карты с подельниками Малого, там у них тепло. А воришки за кованой дверью под семью замками, да после очищающего оглушения… Куда им деться?
– Малой, ступай лучше к себе, пока не поздно, – вдруг сказал Калибан. И ощутил какую-то тоскливую тяжесть в груди. Там что-то было не так, за кованой дверью с семью замками. Но ему необходимо туда войти, пока действительно не стало поздно.
– А то что?! – огрызнулся Малой. Позвенел ключами. – Прочь с дороги, хромая обезьяна! У тебя своя работа, у меня своя.
– Не делай этого, – попросил Калибан.
Но Мясник уже грубо отпихнул его плечом и, также звеня ключами, принялся отпирать замки. Когда слетел последний тяжёлый засов, всё внутри Калибана замерло. Но ничего не случилось.
Малой отворил дверь, посветил лампой внутрь камеры, зачем-то облизнув губы. Сделал шаг вперёд. Калибан прошмыгнул вслед за ним, но тут же юркнул в сторону и замер у глухой стены.
Чужак-воришка стоял к ним спиной по центру камеры. Голова закинута вверх, будто он пытался что-то разглядеть в узкой прорези окна или просто решил полюбоваться ночным небом.
– Я тебя знаю, – негромко сказал он. Спокойно обернулся и посмотрел на Калибана. Руки его были развязаны. – И знаю, что тебе что-то известно.
Его «глухонемой» братец, не шевелясь, большой бесформенной кучей сидел в тёмном углу. Калибан вдруг ощутил необходимость сглотнуть.
– Что тут происходит?! – начал Малой. – А ну! Да ты руки развязал?! Я ж тебя похороню!
Малой, Мясник, сделал ещё шаг вперёд. Поднял над головой цепь, раскрутив её, и с силой запустил в человека, что стоял по центру камеры, – то ли собирался сбить с ног попаданием в голову, то ли оплести, заарканив его, словно дикого зверя, и завалить на землю. Калибан почувствовал неприятно-острый запах возбуждения Малого. Свой стальной прут тот выставил вперёд.
А дальше произошло то, чего Калибан никогда не видел. Человек, стоящий в центре камеры, чужак-воришка, поймал цепь на лету, даже не глядя на Малого. Резко потянув, вырвал цепь из рук Мясника, совершил незаметный выпад, и вот цепь уже обвилась вокруг грузного тела Малого.
– Мы бы и так вышли отсюда, – сказал этот человек, но обращаясь только к Калибану. – Да уж коли вы здесь, это упрощает дело.
Калибан молчал. Малой, напротив, заорал. У него оказался визгливо-высокий голос, похожий на голос евнуха. Чужак-воришка не изменился в лице, лишь с пугающей грацией вскинул руку и дёрнул на себя. Наделав грохоту, Малой рухнул на пол камеры. Теперь он визжал, как свинья, которую режут. Ещё один молниеносный выпад руки, и горло Малого сдавило цепью.
Бесформенная куча в тёмном углу пошевелилась. Малой заткнулся. Зато пришёл гораздо более неприятный звук: тихий, леденящий, похожий на ворчливый рык.
«Ага, вот как у нас предпочитает разговаривать глухонемой братец». Калибан молчал. Живот начало сводить. Потребность сглотнуть пришлось реализовать.
Потом в коридоре послышались топот, приближающиеся голоса. Всполох света, и движение теней. «Опомнились наконец, голубчики, сбегаются на грохот и вопли Малого. Что, не до карточных игр больше? Если повезёт дожить до встречи с братом Дамианом, то я вам не завидую. Правда, я никому из нас не завидую», – думал Калибан, но молчал. Лишь этот рык в углу стал нарастать.
– У тебя есть время, пока они бегут сюда, – чужак-воришка, оставаясь совершенно спокойным, указал на раскрытую дверь. – Потом моё предложение снимается. Подскажу: брат Фёкл и та тварь из Лабиринта. Говори, если хочешь жить.
Топот был уже рядом. Бесформенная куча в углу уже начала подниматься.
«Недуг… Да уж, он точно не глухонемой, – успел подумать Калибан, чувствуя, как у него холодеет спина. – Я бы вообще поостерёгся называть его человеком».
4
Лодка вышла на волну раздольного Клязьминского моря, когда солнце уже полностью встало. Для следующего перехода Петропавел намеревался максимально использовать длину светового дня, и они покинули укромную заводь, где пережидали водовороты, сразу с восходом. И тогда же стало ясно, что все скремлины действительно заболели.
– Надо побыстрее убираться отсюда. – Петропавел с тревогой наблюдал за скремлинами. – Пока мы не потеряли их. Поднажмите, парни, веселей!
В придачу к вёслам были развёрнуты паруса, и лодка показывала отличный ход, но, казалось, старому гиду этого было мало.
– Ничего, не беспокойся, просто стоит поспешить, – сказал Петропавел Еве. – Ещё до Хлебниковского затона территория братства закончится, и они очухаются.
Улыбнулся, но словно выжидающе посмотрел на девушку, затем прошёл на нос лодки и встал там, глядя по курсу вперёд. Постепенно по обоим берегам к воде снова стал подступать туман, обжитые территории оставались позади. Ветер дул очень свежий, поднимая приличную волну, и лодку качало.
Ещё в Пирогове, на ночной стоянке, когда Петропавел решил объяснить Еве, почему гиды не пользуются услугами лоцманов и не платят мзду, которую местные называют «ясак», у скремлинов начали проявляться первые признаки болезни.
– Они и есть наши лоцманы, – улыбнулся Петропавел. – Как и в тумане. Везде. И это их изматывает. В Пирогове особенно. Здесь всегда было что-то. Поэтому без надобности гиды стараются не задерживаться на территории братства. Только в этот раз всё значительно хуже. Я бы и сам не стал злоупотреблять их гостеприимством, если бы не водовороты.
– Хуже? – спросила Ева.
– Посмотри – видишь, они нацепили жёлтые повязки? Это связано не только с их… своеобразными верованиями. Здесь действительно что-то есть, очень сильное и плохое. Сейчас, как никогда. Опасно для скремлинов. Они и так уже всё более беспокойны по ночам. Кстати, местные называют их «зулы».
– Зулы? – откликнулась Ева.
– Да, – бодро кивнул ей Петропавел. – Но утром мы уйдём, и всё закончится.
«Что ж, возможно, – подумала Ева, наблюдая, насколько встревожен каждый из гидов состоянием своего скремлина. – Зулы… Только они тоже что-то чувствуют. Не меня одну здесь преследуют кошмары».
* * *
Сейчас лодка на полном ходу двигалась по Клязьме, спеша поскорее покинуть территорию братства. Ева, держась за борт, прошла на нос, тихонечко встала рядом с Петропавлом.
– Ветер попутный, – удовлетворённо сообщил гид. – Если так пойдёт, уже сегодня заночуем в Строгинской пойме. А через пару переходов увидишь Великий Университет. Увидишь, насколько он прекрасен. Он тебе понравится.
И не оборачивая головы к девушке, без всяких заминок, Петропавел предложил:
– Ну, говори. В чём дело? Что тебя тревожит?
– Я… – От неожиданности Ева ухватилась руками за борт и честно призналась: – Я не знаю.
Петропавел помолчал. Недолго:
– Ещё у первых заградительных ворот заметил – тебя что-то беспокоит. Сильно. И скремлины вот тоже… Думал, пройдёт. Но, видимо, не проходит?
Ева кисло улыбнулась:
– Не знаю, о чём говорить. Не о дурных же снах?
– Есть места, где стоит говорить и об этом, – заметил Петропавел.
«О том, что скремлинам по ночам снятся кошмары? – с горечью подумала Ева. – Или о том, что одной… очень своеобразной девушке кажется, что кошмар вот-вот вырвется из сновидения?»
Тяжело вздохнула. Посмотрела вперёд, туда, где почти над самой водой смыкался туман, словно образуя гигантский лаз в нору, лишь ближе к левому берегу оставался узкий рваный проход, и там, на огромной высоте, что-то чернело. Петропавел увидел, с каким напряжением пальцы девушки вцепились в борта лодки.
– Там не всегда так, – произнёс старый гид, и Ева заметно вздрогнула. – Иногда туман раздувает, и его становится полностью видно. Он очень большой. Одна опора завалилась, и перекрытие вслед за ней упало в воду. Наверху осталась лишь одна балка, но по ней всё ещё можно перебраться на другую сторону. Это обрушенный мост.
– Ах, вот как, – сказала Ева. Неожиданно её голос упал, показался совсем безжизненным, больным.
– Да, это то место. – Петропавел осторожно взял её за руку – она была холодной. – Мы считали, Учитель погиб там. Их миссия была завершена. Они возвращались втроём. Но к Линии Застав, к Икше, вышел только Хардов. Тогда это был ещё приграничный город, туман накрыл его позже. Мы очень беспокоились за Хардова, но он справился. Он потерял Учителя и… Третьей была девушка. Выпускница школы гидов. Они были с Хардовым. Её звали Лия.
– Я знаю. – Ева печально улыбнулась Петропавлу. – Я знаю о Фёдоре больше, чем хотела бы.
– Никак не могу привыкнуть к этому имени.
– Он сам этого пожелал. Да и другого я его не знаю. Он попросил больше не называть его Учителем.
Петропавел обдумал услышанное:
– Наверное, я понимаю, – сказал он. – Для него ничего не закончилось, Ева, пока он не вернётся сюда, на мост. И никто не знает, как оно случится, как будет в этот раз. Ему предстоит оказаться здесь один на один с собой. Ни ты, ни я и ни одна живая душа не в состоянии помочь ему. Гиды называют это местом, где закончатся иллюзии.
– И это мне известно, – бесцветным голосом отозвалась девушка.
– Хардов должен был доставить его сюда. А тебя – в Великий Университет. Оставаться дальше в Дубне стало слишком опасно. Как только выяснилось, что всё совпало, гиды были готовы по всему каналу. Но появился Тихон и сказал, что всё пошло не по плану. И мы поспешили навстречу. Ева, здесь на мосту Учитель… Фёдор, здесь он должен был встретиться не только со своими воспоминаниями. Но и со своим скремлином. Хотя следов его так и не нашли.
Короткая мучительная усмешка слетела с губ девушки.
– Правда, мы рассчитывали, что, может, он появится здесь, как это случилось с Хардовым, прежде чем они снова встретились с Муниром. А тебя, – Петропавел бережно и тепло сжал ладонь Евы, – ждали в Университете. Никто не предполагал, что вы… Что между вами…
– Не надо ничего объяснять, – попросила Ева.
– Конечно, – тут же согласился Петропавел. – Но я о другом. Мне тут в голову пришла одна идея. Честно говоря, я думал об этом ещё в Пирогове. Что не всё с этим мостом может пройти гладко. А вчера, на стоянке, пока пережидали водовороты, мне не спалось, так уж вышло. Ева, ты всю ночь его звала.
– Вас это удивляет?
– Нет, конечно, если речь только о двух молодых людях. Но… Ева, вероятно, это место, мост, теперь связывает вас, – повторную горькую усмешку, что слетела с губ девушки, Петропавел предпочёл не заметить. – Учитывая то, что произошло между вами в звоннице Икши, наверняка. Поэтому ответь мне – я прав? Ты что-то чувствуешь: что-то не так?
Ева слабо пожала плечами. Потом сказала:
– По-моему, да.
Петропавел подождал. Чуть склонился к её лицу:
– Лучше или хуже?
Ева ещё более смущённо пожала плечами.
– Становится хуже, так?
– Наверное. – Голос девушки прозвучал надтреснуто.
– Хорошо, – серьёзно сказал ей Петропавел. – Ты ведь понимаешь, мы не можем вернуться в Пирогово. Назад для нас пути нет. И пережидать больше не можем. Нам придётся идти туда.
– Да, конечно.
В её кивке присутствовало какое-то смирение, и оно очень не понравилось старому гиду.
– Ева, что там?
– Я… правда, не знаю.
– Ладно. – Петропавел выпрямился. – У нас есть время?
– Может быть, – ответила девушка, но с плохо скрытым сомнением. – Совсем немного.
– Ладно, хорошо. – Гид поднял голову, посмотрел на паруса, улыбнулся. – Ветер свеж. Просто прекрасный ветер. И вот что я тебе скажу – ты сейчас очень помогла мне. Мы пройдём это место быстро. Иди в укрытие, милая. – Потом он обратился к команде, и его зычный голос перекрыл шум ветра: – Возможно нападение! Мост. Работаем вёслами веселей, нужно разогнать лодку до максимума, – Петропавел говорил чёткими рублеными фразами, делая паузы между ними. – Уходим из Пирогова: остался только мост. Но под мостом убрать вёсла – мне надо, чтобы каждый из вас взял оружие к бою.
«Нет, это не то, – вдруг устало подумала Ева. – Пули не помогут. Даже серебряные, как было в Икше. Там что-то другое. А я так и не нашла правильных слов».
5
Фёдор быстро спускался по коридорам в главную залу Храма. После «очищающего» душа ему тут многое было знакомо.
«Ты умеешь делать Лабиринты, – сказала ему Аква. – Так же, как и мой отец».
«Мои чудо-богатыри нападут на него, – сказал ему князь-призрак. – Пощиплем молодца в Пустых землях. Есть одно местечко – заброшенные склады, ангары, там вход в его нору. Мои псы-оборотни много где гуляют и, бывало, наведывались туда. Там и нападём. Это его отвлечёт. Жди сигнала».
Сейчас сигнал был получен. Четыре адъютанта князя Суворова, четыре пса-оборотня, забрались на насыпь городской стены, выстроились в ряд и завыли, переполошив всё братство. Но прежде они прокрались по ночным улицам Пирогова, когда в небе взошла полная луна, к темнице, чтобы вызволить тех, кто находился там, кто затаился в чреве троянского коня. Сподручные Малого и охранники-вертухаи пожалели, что оказались у них на пути, но некоторым всё же удалось благополучно сбежать. А потом чёрные псы пронеслись по просыпающимся улицам Пирогова, вселяя ужас и панику.
Фёдор свернул по тускло освещённому коридору направо, осталось несколько ступенек вниз, и он снова увидит грозную барку капитана Льва. Ещё когда они перебрались из Рождественно через Пестовское море, лёгкий катамаран Озёрных братцев пришлось разделить. Трое адъютантов хозяина Суворова высадились на берег, чтобы под покровом ночи пробраться в Пирогово. На другой лодке Фёдор со своим «глухонемым» спутником направились к брату Зосиме-коллекционеру, чтобы вернуть Книгу и отдать себя в руки монахов. Перед самым входом в канал на них напала мамзель Несси.
«Не беспокойся, молодой гид, мои псы-оборотни чувствуют друг друга, они найдут вас, где бы вы ни находились. И оружие твоё принесут. Но запомни: мы отвлечём его ненадолго. Силён, шельмец, и монахи с серебряными пулями; много моих чудо-богатырей полягут там в это утро. Никогда князь Суворов не избегал драки, но ты уж цени столь дорогое время, голубчик. Второго шанса не будет».
Сейчас вой четырёх чёрных псов плыл над Пироговом – фельдмаршал Суворов напал на Лабиринт.
«Ты умеешь делать Лабиринты. Там, в Храме, граница, стена очень тонкая, ты сможешь пройти. Если его внимание отвлекут оттуда, точно пройдёшь».
«Но как я его найду, свой Лабиринт, как снова увижу, Аква?»
«Не знаю. Но он уже создан, он с тобой. Как ты его увидел в первый раз?»
«Я тебе рассказывал: осиное гнездо, яд, отравление. Думал, галлюцинации, токсические видения».
«Нет, это не то. Не в этом дело. Это лишь помогло глазам поверить, увидеть. Ты создал Лабиринт не один. Со своей Евой. Вот что главное».
Да, он думал тогда о Еве. После нападения ос он был очень слаб, находился в полубреду, в пограничном состоянии, но он думал о Еве, звал её. И увидел сигнальные дымы над бакеном, увидел свой Лабиринт. Мы всегда уязвимы в тех местах, где были очень счастливы, сказала ему Аква. Девочка говорила о своём отце. О том, что перед тем, как уйти в Лабиринт, капитан Лев вспоминал самые счастливые моменты жизни своей семьи, буквально грезил наяву. Он стал пленником своей скорби. Но Фёдор смог услышать в словах девочки другое. Самая сильная эмоция. Самая счастливая, и ей вовсе не обязательно быть украшенной оттенком скорби. Сидя на полу камеры в ожидании скорого суда, совсем недалеко от главной залы Храма, наблюдая, как полоска лунного света движется по стене, Фёдор пытался вызвать свой вход в Лабиринт. Он думал о Еве, вспоминая, что произошло в звоннице Икши. Но ничего не получалось. Он даже было отчаялся, решив, что придётся тратить драгоценные минуты в Храме перед стеной капитана Льва. Но потом понял, что есть гораздо более простое, незамысловатое воспоминание. Он тогда ещё ничего не знал ни о себе, ни о Еве. Они просто пытались танцевать, впервые, в убогом чуланчике Лас-Вегаса. Она учила его, как вести девушку в танце. Случайный эпизод, и сложись всё по-другому, они, наверное, о нём бы забыли. Это воспоминание – самое счастливое? Фёдор ничего не знал об этом, но разулыбался, наблюдая за полоской лунного света. А потом узкая прорезь окошка, через которое свет луны врывался в темницу, на мгновение раздвоилась. Фёдор поднялся на ноги, чуть склонил голову, чтобы лунная полоска падала на стену под углом. Нет, ему не померещилось, изображение не плыло перед глазами. На короткий миг, так же как и сигнальными дымами над бакенами, обе полоски лунного света оказались симметрично наклонены друг к другу. За этим занятием его и застал Калибан. Но ко времени визита Малого и верной обезьяны брата Дамиана в его камеру Фёдор уже знал, как ему найти свой вход в Лабиринт.
6
Брат Дамиан быстро шёл к насыпи городской стены. В его поступи не было суеты, и, конечно же, он не появился перед людьми в исподнем. Он шагал в окружении ближайших Возлюбленных братьев и, оставаясь внутренне совершенно спокойным, отдавал чёткие распоряжения. Холодная голова всегда выручала его в трудную минуту. Близкий круг Возлюбленных знал, на кого ему положиться, хотя всё Пирогово бурлило, а сбежавших воришек до сих пор не нашли.
«Разделённые… Разделённые идут!» – неслось со всех сторон.
«Они уже напали на склады».
«Говорят, большой отряд вышел к берегу, угрожая Озёрной обители».
«На склады напали! Но говорят, вторая колонна уже движется по плотинам сюда…»
Паника. Этот обезумевший поток нуждался в пастыре. Том, кто найдёт слова к действию и слова к утешению. Брат Дамиан единственный мог предложить и то, и другое. Хотя некоторые капитаны, действуя на своё усмотрение, уже сажали людей на корабли, чтобы на широкой воде пережить нашествие. Вряд ли тянули одеяло на себя, скорее, искренне желали помочь. Хотя у Храма разные смутьяны из молодой поросли Возлюбленных уже собирали людей, дурманя толпу отравой ереси. В смутные времена всплывает много пены, что ж, тем легче убрать всё одним махом. Это всё не волновало брата Дамиана. Гораздо больше беспокоил вопрос, куда могли подеваться воришки. Ведь благодаря усердию Возлюбленного Зосимы и его службе охранки незамеченной из Пирогова даже муха не проскользнёт. Вдобавок и Калибан куда-то пропал.
– Ну и куда они делись, Зосима? Не сквозь землю же провалились?!
– Светоч, ищут! У меня теперь к ним свои счёты. Всё вверх дном перевернём, но найдём.
– Не надо вверх дном, – попросил брат Дамиан. – Тут и без твоего усердия уже всё перевёрнуто.
– Некуда им деться, – пообещал Возлюбленный Зосима.
«Счёты у него», – брат Дамиан поморщился, но вслух говорить ничего не стал. Хотя кровавое месиво в камере и в коридорах тюрьмы более чем красноречиво. И Малой вон головой поехал, как освободили его от пут собственной цепи, вывели из камеры, так и забился в угол и твердит одно про зверя, что теперь мерещится повсюду. Что ж, не зря: брат Дамиан лично осмотрел следы бойни в тюрьме и, хоть и немало повидал на своём веку, даже его грудь сковало холодом – таких ран не нанести человеческой рукой. Стоит признать, Калибан не напрасно озаботился недугом «глухонемого» братца. Вот он, каков недуг, – «глухонемой» потому и не говорил, что ему выть сподручней.
И ещё псы-оборотни из Рождественно напали на склады. Брат Дамиан уже отправил туда в помощь братьям, что несли караул, большой отряд корпуса Стражей Храма – в арсенале хранилось столько серебряных пуль, что хватит перебить всю эту нечисть на канале.
– Брат Зосима, ищи только второго, того, что говорил за обоих, – велел брат Дамиан. – Того, что я лично допрашивал.
– Прости, Светоч, но у меня теперь к глухонемому свои счёты.
– Ну и где собираешься его искать? На помойке среди бродячих псов?! – усмехнулся брат Дамиан. – Учти, они неплохо маскируются.
Смерил Возлюбленного Зосиму задумчивым взглядом и добавил жёстко:
– Делай, как я сказал! Мне необходимо знать, что им было нужно, – потом снова усмехнулся. – Или у тебя мозгов для такой ответственной службы не хватает?! Счёты у него…
– Конечно, Светоч, – сконфуженно забормотал брат Зосима. – Извини меня за недостойное усердие, что позволил гневу затуманить голову.
Но Светоч Озёрной обители его уже не слушал и даже ещё прибавил шагу. Брат Нестор с корпусом Стражи уже, наверное, пересекает Уч-море, и скоро с псами-оборотнями будет покончено. Светоч успокоил Возлюбленных братьев, ближний круг, конечно, что знаки ещё не совпали, что о пришествии Разделённых говорить рано; что на склады напали псы-оборотни, и хоть хитрые шельмы действительно спланировали прямо-таки военную вылазку, это всё те же мерзкие твари из Рождественно, и вскоре их всех перебьют. И толпу перед Храмом, возлюбленную паству, Светоч успокоит в самое ближайшее время.
Но что им действительно было нужно? К чему столь опасные игры? Вернули Книгу и… Мне необходим второй братец! Как он плакал у меня в объятиях после оглушающего очищения… Что всё это значит? И куда делся Калибан? Этот тугодум-мясник Малой бубнил что-то, мол, хромая обезьяна был с ним в камере, а потом его зверь утащил. И что? Утащил и съел?! Чушь какая-то… У Калибана всегда был нюх на подобное. Брат Дамиан снова капризно поморщился: «Мой преданный Калибан, где ты? Я не знаю, что ты там задумал, но ты мне необходим. Твоё коварство я прощу, это всё мелочи, но мне необходим твой нюх, твой изощрённый ум».
И мне необходим второй братец, тот, что плакал в объятиях. Пёс-оборотень был лишь машиной, чтобы выбраться из застенка, но… к чему? Зачем им всё это было надо? И откуда они взяли Книгу? Столько знали о брате Фёкле? Вот вопросы, требующие немедленного ответа.
Брат Дамиан уже почти поднялся на вершину насыпи. Бросил взгляд к причалам на переполненные лодки, которые уже отчаливали, на толпу у Храма и снова наверх, где стояли Возлюбленные братья из Стражей с серебряными пулями, но псов, что наделали весь этот переполох, уже и след простыл.
– Ну и где эти ваши Четыре пса? – усмехнулся брат Дамиан.
– Убежали, – последовал ответ. – Туда, к плотинам.
Убежали… Брат Дамиан опять посмотрел на причалы. Если бы это бурление человеческой массы не было столь прекрасным, глиной, из которой лепится будущее, можно было бы допустить, что Возлюбленные братья несколько перестарались со своими пророческими проповедями.
– Светоч, надо идти. Пора прекратить панику.
– Да, идёмте, – согласился брат Дамиан.
Где Калибан? Он слишком умён для опрометчивых шагов, но его нет. И мне необходим второй братец, где он может прятаться? Что всё это значит?
«К гидам возвращается их светлый принц», – вдруг всплыло в голове недавнее размышление. И перед глазами проплыло что-то чёрное.
(…от Четырёх псов чёрного человека.)
– Светоч, не беспокойся, мы его найдём, – словно прочитав его мысли, сказал Возлюбленный Зосима. – Только успокой людей.
Брат Дамиан вдруг остановился как вкопанный. Как-то странно посмотрел на Возлюбленного Зосиму.
«Он уже внутри», – мелькнула холодная режущая мысль.
Псы, четыре огромных чёрных твари, побежали к плотине. А сеть плотин на севере упирается в Пустые земли. Что ж, ничего удивительного, они возвращаются к своим, в Рождественно. А их хозяин – князь-призрак, хоть принято считать, что Возлюбленные не признают его существования, князь-призрак, чёрный человек. И всё встало на свои места в голове брата Дамиана: псы возвращаются к своим, потому что здесь их дела закончены.
– Зосима! – хрипло позвал он. – Срочно возвращай корпус Стражи.
– Светоч…
– Срочно, Зосима! Они нужны не там, они понадобятся мне здесь.
И, резко развернувшись, он бросил им:
– Всё, ступайте! Я догоню.
И зашагал обратно.
«Он нигде не прячется. Он вообще не покидал темницы, которая запутанными переходами соединена с Храмом. Вот для чего всё это было нужно. Он уже внутри».
7
Фёдор смотрел на ростру Седьмого капитана. Здесь было тихо, лишь капли воды падали из раскрытой пасти быка. Масляный свет факелов играл бликами на прекрасном лице воительницы, пращур Борис был действительно мастером своего дела.
«Капитан Александра и Глеб по прозвищу Бык – даже здесь вы находитесь рядом», – подумал Фёдор.
Он склонил голову, слушая, как падает вода; стена, алтарь капитана Льва, куда был устремлён нос грозной барки, казалась непроницаемой. В одном древнем лабиринте жил некто с головой быка, другой охранял сфинкс, лев с женским лицом. И бык, и Лев связаны с Лабиринтом. А эта тварь, засевшая внутри, не лишена своеобразного чудовищного юмора. Но Фёдор не позволил себе здесь усмешки, он смотрел на лицо воительницы. Музыка падающей воды больше не угнетала, однако Фёдор смутился, словно случайно подслушал тихую печальную песнь, которая только и осталась для этих двоих.
«Интересно, есть где-нибудь тайное место, где вы снова вместе? – родилась странная, наверное, ненужная мысль. – Или только внутри тех, кто помнит вас?»
Огоньки масляных ламп слегка дрогнули. Фёдор не заметил, как на лице воительницы произошла перемена, только сейчас на её губах опять появилась и застыла нежная улыбка. Пламя дальних факелов словно приблизилось или стало ярче. Качнулся воздух, наполненный неслышимыми прежде звуками, когда-то счастливым смехом, вздохами надежд и разочарований. Фёдор смотрел на золотые складки платья капитана Александры, и в них будто зашелестел забытый ветерок. Тайно, исподволь пространство вокруг оживало.
– Что мне делать, капитан Александра? – тихо позвал Фёдор. Но подумал о Еве. О крохотной убогой комнатке, практически чуланчике, где она учила его танцевать. И том, что в чуланчике также ожило пространство, когда неожиданно, даже не поняв, как это произошло, они впервые поцеловались.
– Ева, – чуть слышно произнёс Фёдор.
Он не знал молитв. Давно забыл их все. Но он попробует. Постарается найти самые простые слова, так необходимые ему сейчас.
– Капитан Александра, моя любимая в беде, – прошептал Фёдор, даже не думая о том, кому именно адресованы его слова. – Источник этой беды во мне, наша связь. Но так всегда бывает, самые счастливые моменты, они… – Густой ком всплыл в горле Фёдора. – Капитан Александра, я очень благодарен тебе за помощь, но она нужна мне снова. Она здесь, моя любимая, совсем недалеко, но это расстояние непреодолимо, если я не пройду туда. Как будто между нами миллионы километров, то, что разлучает нас… Хотя твой гордый корабль оказался бы там всего за пару часов. И чтобы её спасти, мне нужно пройти в Лабиринт.
И опять он не заметил перемены. Но теперь Седьмой капитан склонил голову и смотрел на него участливо. Тихий нежный свет струился по лицу воительницы Александры.
Фёдор вдруг почувствовал, как будто что-то подняло его руку. Воспоминание ли, сила этого места, или эта нелепая пародия на молитву. Ему было всё равно. Он снова оказался в чуланчике, где они разучивали с Евой их первый танец. Представил его, вспомнил, каким неуклюжим он себе казался и как они смеялись посреди переполненного злобой мира. И как потом, пусть и ненадолго, ничего плохого в мире не осталось. Фёдор прикрыл глаза, он словно устранился, полностью отдавшись этому чувству. И вдруг быстро обернулся вокруг своей оси. Открыл глаза, улыбнулся Седьмому капитану. Развернулся, в плавном приглашающем жесте выставив руки в пустоту. Снова совершил быстрый круг и чёткие ритмические движения. Он танцевал. Здесь, в мрачном Храме Лабиринта Фёдор танцевал, больше не нелепо и неуклюже, а так, словно у него масса времени и он находится в правильном месте, там, где необходимо. Он всё ещё танцевал, когда с фигурой Седьмого капитана случилась ещё одна перемена. Возможно, весёлая насмешка на лице воительницы Александры ему лишь привиделась, но жест руки словно призывал Фёдора к вниманию, а острие меча было теперь направлено в другую сторону. Чуть правее того места, где он стоял под головой быка, принимая очищающий душ. В глухой стене, в старой кирпичной кладке, поддерживаемой арматурой, появилось то, чего там прежде не было. Фёдор хорошо это помнил, всю главную залу в мельчайших подробностях, да и Аква ни о чём подобном не упоминала. Сейчас Седьмой капитан указывал ему на крохотную дверцу. Фёдор остановился. Это была точная копия, двойник двери чуланчика, где Ева учила его танцевать.
8
Тёмную нишу в дальней глухой стене главной залы Храма прозвали альковом Бориса. Те немногие, кто знал об этом тайном углублении в запутанной системе коридоров и знал, как туда попасть. Правда, по преданию, сам пращур Борис сидел часами в темноте ниши и смотрел на своего брата Глеба, который возлежал здесь так же, как и сейчас капитан Лев, погружённый в священный сон. Какие мысли в эти долгие часы мучительных раздумий посещали голову пращура Бориса, брат Дамиан мог только догадываться. Но почему-то ему казалось, что идея стать Каином пришла к брату Борису именно здесь. Вся огромная зала открывалась отсюда как на ладони, но главным достоинством ниши являлась её полная звукоизоляция. Точнее некая акустическая особенность: хоть ори здесь во весь голос, но внизу, перед алтарём, где Возлюбленные совершали свои молебны, было ничего не расслышать, сюда же из главной залы долетал малейший шорох. Очень удобно для наблюдения за паствой, особенно за отдельными заблудшими братьями. Этим миром правит информация, и брат Дамиан был в курсе любой ереси или сговора даже прежде, чем те начинали зарождаться. А иногда Светоч Озёрной обители просто приходил сюда посидеть в темноте и подумать. Он видел, что происходило со стеной алтаря, когда ненадолго раскрывался Лабиринт. Видел, как в ней, словно растворяясь, утопали предметы алтаря, а потом в призрачных переливах воздуха появлялся капитан Лев. Гордый безрассудный вояка, совсем не похожий на того, кто спал в барке священным сном. Как тот наслаждался счастьем свидания со своей семьёй, как подкидывал в воздух захлёбывающегося от восторга сына, учил его стрелять, и как они радовались втроём. Только малыш не рос, так и не изменился за все эти годы, хотя его младшая сестрёнка Аква уже переросла своего брата. Бесконечно повторяющийся идиллический миг полного счастья. И порой Светоча Озёрной обители посещала кощунственная мысль: за какие провинности капитан Лев удостоился такого наказания? Ведь брат Дамиан здесь ни при чём – он был лишь орудием, рукой, исполнившей высшую волю на службе Блага. Но сколько подобное могло продолжаться? Брату Дамиану это было неизвестно. Он только чувствовал, что Лабиринт устал. И подолгу размышлял здесь о том, что будет дальше. Пока не грянут полчища Разделённых и Четыре чёрных пса не возвестят конец с восходом. И думал о том, как правильней для Блага распорядиться оставшимся временем. Потому что станет Лабиринт от человека. Мысли были мрачными, одна тяжелей другой, но вне глухой ниши, на солнышке да на свежем ветерке голова прояснялась. Правда, ночью эти мысли возвращались вновь. И единственным живым существом, к которому брат Дамиан испытывал странную форму привязанности, был хромой Калибан. Сейчас Калибан пропал. Однако утапливая потайной кирпич, чтобы пройти в тёмную нишу, брат Дамиан, как и рассчитывал, уловил точные сигналы, понял, что на уме у хромоногой обезьяны-демона.
* * *
Брат Дамиан сделал несколько шагов внутрь алькова Бориса, подождал, пока затворится вход, затем встал в абсолютной темноте за колонной и выглянул вниз. Человек, которого он допрашивал, «воришка», тихо разговаривал с рострой Седьмого капитана. За спиной у него висел на ремне автомат Калашникова, и брат Дамиан не сомневался, что смог бы найти в магазине парочку серебряных пуль. В этой темноте алькова Бориса ничто не выдавало постороннего присутствия, только брат Дамиан знал, что это не так. «Воришка» обращался к Седьмому капитану как к женщине, но теперь Светоча Озёрной обители это не удивляло. Знаки совпали, хотя хитроумный Калибан сам не до конца верит в это. Всё, о чём предупредили в Книге Святые старцы, происходило прямо сейчас.
Чуть шевельнулся воздух в этой темноте; из тьмы глухой ниши выплыл голос Калибана:
– Он очень опасен.
Брат Дамиан усмехнулся, помедлил и, не поворачивая головы, произнёс:
– Почему-то я знал, что найду тебя именно здесь.
Человек внизу, «воришка», начал совершать какие-то богомерзкие кривляющиеся движения. Голос Калибана звучал справа, но сейчас тьма там вновь застыла.
– Ну, и что дальше? – спросил брат Дамиан.
Темнота… Удивительно, но ведь Калибан может подойти к нему вплотную, а он так и не почувствует, – вот уж воистину обезьяна-демон.
– Светоч, он собирается пройти туда.
– Да, к сожалению.
Тишина. Неужели обезьяна-демон перепуган? Теперь лицо Калибана приблизилось, он шептал почти в самое ухо брата Дамиана, хотя прекрасно знал, что внизу их не слышно.
– Светоч, он сказал, что собирается убить… эту…
Голос дрогнул. Мой дорогой непроницаемый Калибан, даже на тебя мои проповеди возымели влияние? На твой ироничный и жестокий ум? Только таким может быть подлинное служение Благу. И ты полагаешь, брат Фёкл сумел бы так? И ты теперь понял, как опасно усомниться?
– Говори, – тихо попросил брат Дамиан.
– Мой язык не повернётся повторить в этих стенах.
– Я возьму твою вину на себя. Говори.
– Он сказал, что собирается убить эту тварь из Лабиринта.
Брат Дамиан вздохнул:
– Он враг, чего же ещё ты ждал?
– Это ещё не всё.
– Конечно. Но говори, мой друг.
– Светоч, – всё-таки в голос хромого слуги постепенно возвращалась прежняя эмоциональная ровность. – Он сказал, что потом вернётся. Что собирается разбудить капитана Льва. И действует именем его дочери Аквы. И кое-что он передал лично тебе, Светоч.
Брат Дамиан молчал. С каким-то тёмным восхищением подумал о том, как искусно «воришка» уловил строй его мыслей и эмоции, как «плакал» в его объятиях. Только от этого восхищения стало холодно.
– Продолжай, – велел брат Дамиан.
– Если за время его отсутствия мы причиним какой-либо вред капитану Льву, он вернётся и… убьёт тебя. Где бы ты ни прятался.
– Вот как?
– Я лишь привожу его слова по просьбе Светоча Озёрной обители, – глухо сказал Калибан.
– Зачем же нам причинять вред капитану Льву? Мы встретим его как героя. И вознесём наши молитвы за благостное исцеление. Но на всякий случай я велел Зосиме вернуть весь корпус Стражей в Пирогове. Смотрел, как капитаны грузят в свои лодки людей, как отчаливают к открытой воде, и понял, что мы должны быть готовы к возвращению капитана Льва. Толпа как неверная возлюбленная, Калибан. А тебя я простил.
– За что? – Вопрос прозвучал спокойно, возможно, о тлеющих угольках угрозы в голосе было неизвестно даже самому Калибану.
– За то, что проявил временную слабость, за то, что на миг усомнился. Но именно это позволило всё понять и увидеть знаки. Ты спрашивал о тайном смысле, коде «Деяний Святых»? Появление этого человека было предсказано Книгой.
– Светоч! – Опять голос Калибана изменился, словно что-то внутри него возмущалось услышанным.
Брат Дамиан ждал. Тьма… Тревожная, шершавая, и в ней обезьяна-демон, и руки больше никогда не станут мять его шею, а сомкнутся вокруг горла, чтобы наконец задушить. Но вот Калибан продолжил:
– Это просто четыре мерзких твари, псы из Рождественно. И мой долг напомнить об этом брату Дамиану.
– Не просто, друг мой. И я вовсе не раскис. Не просто. Великие древние книги не ошибаются и уж, конечно, никогда не врут. Знаки, Калибан, всё совпало.
Противиться судьбе бессмысленно. Сегодня на восходе Четыре пса чёрного человека возвестили конец. Кто сказал, что речь шла не о них? Давече вечером он видел, как три струйки крови на его ладони, Три вечерних зари, соединились! Кто сказал, что речь не об этом? А Две смерти… Брат Дамиан грустно усмехнулся: что ж, он сам их создал. Он создал их сам, позаботившись о жене и сыне капитана Льва! Это плоды, тяжёлые, опрометчивые, его собственных рук, и теперь с ними иметь дело. Кто сказал, что речь не о них?! И может, брат Дамиан за это обречён на вечные муки, но сожалеет лишь об одном – что где-то ошибся. Смертей должно было быть три! Позаботься он о девчонке, никакие бы знаки не совпали. Это непростительная ошибка. А древние книги, Калибан, никогда не ошибаются. И пращур Глеб по прозвищу Бык действительно был великим провидцем. Только вот интересно, к кому он обращал своё послание-предостережение, – как читать Книгу?! – к таким, как брат Фёкл, или к таким, как брат Дамиан? Вот он, главный вопрос. Ответь на него, и получишь в подарок весь мир.
– Но что он делает? – Озадаченность в голосе хромой обезьяны позабавила брата Дамиана.
– По-моему, танцует, – усмехнулся он.
– Там, рядом с очищающим потоком, чуть правее бычьей головы, посмотри. – Озадаченность нарастает. Если б брат Дамиан мог, он бы расхохотался в полный голос, но этот холод мешает. – Дверь… Совсем небольшая, видишь? Но там глухая стена, никакой двери там не было.
– Там её и нет, Калибан. Она предназначена только для него.
Густая неподвижная темнота, и в ней холод. Неожиданная испарина на лбу. От едва не произнесённой вслух постыдной просьбы положить руки ему на шею и мять, мять, пока не вернётся тепло, а может, и вправду, одним быстрым неощутимым движением сломать её и наконец избавить от этого мучительного неодолимого холода.
Лицо обезьяны-демона отодвинулось. Калибану страшно. Им всем страшно. Их жалкие интриги останавливаются перед этой надвигающейся тьмой: на тебя одна надежда, Светоч…
Брат Дамиан всё же тихонечко рассмеялся. Этот человек внизу перестал танцевать. Обернулся, бросил взгляд на альков Бориса, хотя уж о нише точно не мог ничего знать. А он и вправду очень опасен. Брат Дамиан прекратил смеяться. Человек внизу двинулся к двери. Она похожа на дверцу в подсобку для хранения инвентаря, зачем-то констатировал брат Дамиан. «Воришка» подошёл к двери, положил на неё руки, и дверь поддалась. Брату Дамиану понадобилось совсем немного поднапрячь слух, чтобы разобрать, как он чуть слышно прошептал женское имя. Ева. Брат Дамиан не вздрогнул, только этот холод шевельнулся в нём.
«Ева… Но хватит на сегодня совпадений», – теперь спокойно подумал он, наблюдая, как «воришка» вошёл в Лабиринт.
– Светоч, – позвал Калибан. – Он знает, что Разделённых не существует. Он сам мне сказал об этом.
Брат Дамиан смотрел, как дверь закрылась, а потом незаметно вместо неё вновь проступила кирпичная кладка. Дверь исчезла.
– Разделённые существуют, Калибан. Древние книги никогда не врут, – отозвался брат Дамиан. – Разделённые существуют, и сейчас он с ними встретится.