1
– Я тебя не понимаю, – сказал Юрий Новиков. – Не мог бы ты изъясняться менее туманно?
«Директива сменилась, – усмехнулся Шатун. – Мы больше им не мешаем».
– Но почему?
«Потому что им помешают другие. И хватит торчать здесь – ступай на палубу, Хозяин ждёт».
– Другие, – насупился Юрий. – И кто эти другие?
«Поднимайся, всё узнаешь».
– А если они не смогут им помешать?
«Тем лучше».
– Опять ты за своё, громила?! – Юрий почувствовал смесь раздражения и что-то типа сильной весёлости. Они действительно всё больше срастались с Шатуном. – Нельзя ли чуть больше конкретики?
«Тебя опять наказать?» – В вопросе Шатуна ирония.
– Всё, что меня не убьёт, сделает меня сильнее, – глубокомысленно изрёк Юрий Новиков.
Шатун расхохотался; виски болезненно сжало, но не сильно, и Юрий тут же рассмеялся в ответ.
«Ты и правда растёшь, малыш, – похвалил Шатун. – Нет, правда, скоро сможешь утереть мне нос».
– У меня был хороший учитель. И можешь наказывать сколько хочешь, я не сдвинусь с места, пока не раскроешь все карты.
Шатун молчал. Что-то в голове Юрия Новикова наливалось тяжестью, но он к этому уже привык.
– И не забывай, – поспешил вставить он, – у нас с тобой теперь одно тело на двоих, пока ты там в дурке изображаешь овоща. Вряд ли нам стоит его калечить.
«Здесь ты прав».
– Ну и что там «лучше»?
«Хозяин введёт тебя в детали».
– Я не сдвинусь с места.
«Хорошо. Твоё упрямство даже симпатично. “Октябрьская звезда”, пароход Хозяина, снова на волне. Судно идёт в Москву, к Метромосту. Всё случится через три дня, в ближайшее полнолуние».
– Это ты уже говорил, и я не понимаю, почему – лучше?
«Потому что мы в любом случае в выигрыше. Если им помешают, ты получишь, что хотел. Только не знаю, устроит ли тебя теперь это – Пирровы победы для сосунков».
Юрий усмехнулся, настало ему время подумать. Когда он ввязался во всё это, им двигали лишь ревность, уязвлённое самолюбие и желание отомстить. Он не задумывался о том, что будет дальше и какой пресной может стать победа. Но ведь с тех пор он и вправду вырос. Нет, бесспорно, Ева должна понести наказание, только… ему этого мало. Шатун прав – для сосунков. А их теперь интересуют гораздо более ослепительные цели. Если бы речь шла только о Еве, он бы давно плюнул на всё это. Точнее, не стал бы заходить так далеко.
«Верная мысль».
– Ну, громила… – нахмурился Юрий. – И какие альтернативы?
«Это касается нас с тобой. Нашей подлинной мечты. Да-да, и твоей тоже, хотя ты, быть может, пока не догадывался. Нашей золотой мечты, нашего Эльдорадо, ради всего остального не стоило сюда забираться».
– Меня не надо агитировать! Ты мне конкретику давай.
Шатун был в восторге. Юрий почувствовал это и добродушно ухмыльнулся.
«Если им не смогут помешать и у твоей сбежавшей невесты всё получится… мы сможем пройти за ней. Этого и ждёт от нас Хозяин».
– Чего ждёт?
«Малыш, мир Хозяина намного больше, чем ты можешь себе представить! Мир, наполненный вечным солнцем юности».
– Не пудри мне мозги.
«Если у твоей невесты всё получится, то в самом тонком месте появится брешь. И мы уйдём за ней, понимаешь? Мы пройдём сквозь туман».
От воодушевления Шатуна, похожего на опьянение эйфорией, голова Юрия Новикова неприятно закружилась. Но ведь он прав! Это, а не что-то ещё их золотая мечта. Только головокружение вызвало прилив тошноты.
«Терпи, партнёр: ад – это другие. Не предполагал, что придётся пережить это буквально?»
На подобное Юрий не стал даже отвечать, его озаботил другой вопрос. Все эти позёрские сентенции Шатуна воздействуют, приводя их в восторг, на слабые умы типа Колюни-Волнореза. Шатун в голове Юрия усмехнулся, но молчал. Наконец Юрий Новиков сказал:
– Ясно, будем загребать жар чужими руками.
«Типа того».
– Неплохо. Очень неплохо. Почему бы тогда нам не помочь им?
«О, Бог мой! – застонал Шатун. – Как же ты можешь иногда всё испортить, малыш. Почему бы нам не вступить в один пионерский отряд? Стать братьями-скаутами?! Всем пережениться и прожить долго и счастливо до конца дней?»
– Ну-ну…
«Равновесие, друг мой. Для гидов и Университета ты – яд. Хуже тех, кто сейчас пытается им помешать. Заразная гангрена, которую надо удалить».
– Понятно… Но ведь бывают симбиозы, временные союзы?
«В этом случае – исключено. Я был по обе стороны. Поверь мне».
Юрий помолчал, раздумывая, поморщился:
– Хорошо. Что я должен сделать?
«Должен быть готов, когда это понадобится. А для этого… Поднимайся на палубу, отбрось, наконец, все сомнения. И ещё кое-что…» – Шатун усмехнулся.
– О чём ты, громила? – Юрий почувствовал прилив бодрости. Ему действительно пора наверх, на палубу, к солнцу.
«Не удивляйся, если Хозяин станет обращаться к тебе “товарищ Шатун”».
2
Нил-Сонов лежал на казённой койке, слегка прикрыв глаза, и чувствовал, что прелый запах внутри помещения карцера так до конца и не выветрился. Здесь давно никого не держали: Петропавлу удалось наладить жизнь в Университете, и к заключению под стражу в течение уже многих лет просто не приходилось прибегать. Правонарушителям предлагалось либо соблюдать закон, либо – изгнание. И сейчас он, Нил-Сонов, – единственный здесь узник.
Сегодня выдался на удивление красный, кровавый, почти зловещий закат. Мелани сказала бы, что это дурной знак. И Кондрат, самый могучий, физически сильный из всех известных ему гидов, с лёгкостью согласился бы с ней. Нил-Сонов улыбнулся: сам он не верил в дурные предзнаменования, но…
– Лодка, – тихо и словно бы нехотя обронил Нил. – То, о чём забыли.
Действительно, поверишь в дурные знаки.
Хайтек всё же позволил Мелани и Кондрату свидание с ним, но только в своём личном присутствии, сразу оговорившись – при малейшем подозрении в передаче какой-либо информации или попытке сговора свидание тут же прекратится. Выяснилось, что Петропавел в крайне тяжёлом состоянии доставлен в лазарет, ничего утешительного врачи пока сказать не могут. Картинка, анамнез его болезни, похожа на ту, как если бы Глава гидов подвергся серьёзному нападению тумана и не принял защитных мер, только все присутствующие на утреннем сеансе гипноза видели, что это не так.
– Охрану выставили? – обеспокоенно спросил Нил.
– Конечно, – тут же заверила Мелани. – И большую часть времени я нахожусь при нём.
– Этого мало! – возразил Нил. – Я хочу, чтобы ты была там постоянно.
Хайтек вскинул брови, но от комментариев всё же решил воздержаться.
– Я поняла, – сказала Мелани и печально улыбнулась.
Нил-Сонов и сам смутился. Они говорили так, словно всё по-прежнему и он их командир, словно этого кошмарного, всё меняющего сеанса гипноза не было. Пытались, но давалось это всё сложнее.
Говорили дальше. Выяснилось, что в связи с произошедшим утром в Университете введено чрезвычайное положение. А также создана специальная смешанная комиссия из гидов и учёных для расследования по открывшимся новым обстоятельствам. И при всём отсутствии симпатии к Хайтеку Нил-Сонов признал его действия разумными.
И что-то висело в воздухе, как марево недоверия, которое тяжелело с каждой минутой. Надо было что-то делать, требовалось немедленно поговорить, но слова для этого ещё не сложились.
– Мелани, – попытался Нил-Сонов и посмотрел ей прямо в глаза. – Я не понимаю, почему он это нарисовал! Моё лицо… Но я знаю точно, что там не был. Ты веришь мне?
– Я не знаю, чему верить, Нил, – тихо отозвалась она.
– Послушайте, Нил-Сонов, – тут же с присущей ему лёгкой надменностью встрял Хайтек. – Вы же не глупый человек, верно? Тогда и следующая логическая посылка, которую нам следует принять, что и Лазаря там не было. Не было вас обоих, или вы оба там были, не так ли, друг мой?
На это Нил-Сонов не знал, что возразить. Он лишь решил постараться быть искренним:
– Хайтек, послушайте меня, – просьба звучала максимально миролюбиво. – Нас кто-то очень искусно разводит. – Глава учёных поморщился, и Нил сказал по-другому: – Водят за нос. Мы все сейчас играем чужую и чудовищную пьесу. А он на шаг впереди. Прошу, поверьте, происходит что-то очень… плохое, я говорил уже, это… это просто интуиция, можете считать, нюх на дерьмо, но, к сожалению, здесь я редко ошибаюсь. У меня пока нет доказательств, я так же, как и вы, всё видел собственными глазами, но когда доказательства появятся, может стать слишком поздно.
– О чём вы, чёрт вас побери?!
– Меня подставляют… Я не знаю кто и не знаю как. А главное – цель не ясна, но, возможно, именно за ней скрыта подлинная картина происходящего.
Хайтек нахмурился:
– То есть вы предлагаете не доверять результатам сеанса гипноза, проведённого, между прочим, Петропавлом, вашим Главой?
– Я лишь говорю о возможной манипуляции…
– Угу… То есть вас кто-то подставил… Возможно, сам Лазарь. – Хайтек даже не пытался скрыть иронии в собственном голосе. – А заодно подставил и сам себя.
– Мы не обо всём знаем, что видел Петропавел, – глухо отозвался Нил-Сонов. – Он просил меня дать ему это отвар…
– Вы это уже говорили.
– Да поймите же вы наконец, я нужен вам! И не в стенах этого карцера.
– Комиссия, Нил, она во всём разберётся, – успокаивающе кивнул Глава учёных; видимо, за прошедшие двенадцать часов он несколько поостыл. – Комиссия и время всё расставят по своим местам.
– Времени как раз у нас и нет, – горько откликнулся Нил.
– Ладно, поглядим, – неопределённо сказал Хайтек. – А сейчас свидание окончено.
Мелани всё-таки обняла Нила на прощание, а Кондрат, сперва крепко пожав его руку, поступил так же:
– Всё образуется, брат.
– Поищите ещё, – вдруг сказал Нил-Сонов. – Особенно… за плотиной.
– Что? – тут же отозвался Кондрат. – Что искать?!
Нил-Сонов задумчиво покачал головой:
– Не знаю… думаю, не ошибётесь, когда найдёте.
– Нил, говори быстро, что?! – потребовала Мелани.
– Так-так, – насторожился Хайтек.
Нил-Сонов не сразу осознал, почему он это сказал, откуда родилось это слово. Оно всплыло само собой, видимо, та самая интуиция, о которой он только что твердил:
– Лодка…
– Так, свидание окончено, – немедленно оборвал их Хайтек.
Нил-Сонов странно, непонимающе обернулся на его голос, а затем в глазах загорелось что-то:
– Хайтек… Лодка Николая – тяжёлый грузовой восьмиместный шлюп, с ней не справиться в одиночку. Почему Лазарь ушёл на ней?
Глава учёных усмехнулся, но теперь возмущённо:
– Нил… Вы слышали то, что только что сказали? Может, потому, что вы были вдвоём?! Всё, свидание окончено.
Сейчас, лёжа на казённой койке, Нил-Сонов снова подумал о лодке. То, о чём все забыли, и он сам, лодка Николая… То, что казалось настолько очевидным, что о нём все забыли. А ведь это первое, что пришло ему на ум в тот злополучный день, последний день Чёрной весны, когда они только ещё приближались к Перервинской плотине. Лодки Николая нигде не было, и тогда эта картинка выглядела вполне логичной, ясной и понятной – убийца ушёл на ней. Лазарь покинул место бойни, воспользовавшись единственным доступным плавсредством. Всё так бы и оставалось, если бы… не путь Горха. Потому что у Лазаря была ещё одна лодка, лёгкая байдарка с изображением знака Рыбы на носу, как две капли воды похожая на лодку самого Нила.
«Ещё одно несоответствие в Стране Теней, – неприятно-болезненно резануло у Нила в голове, вызвав опустошающе-ватное посасывание чуть ниже желудка. – Так же, как с пулей, которую извлекли».
Нил вдруг обнаружил внутри себя какую-то странную тишину и понял, чем она могла быть: Император, чьё назойливое присутствие ощущалось с утра, затих. Затих и прислушивается.
– А ведь действительно странно, – вслух и с лёгким издевательским нажимом произнёс Нил. – Зачем Лазарю, имея под рукой лёгкую байдарку, о которой нам теперь известно, уходить на тяжёлой неповоротливой лодке Николая, которую и скрыть-то на реке толком негде?
Внутренняя тишина.
– А попробуем по-другому, – сказал Нил, всё же поймав себя на том, что говорить сейчас вслух, наверное, не совсем нормально.
Но… Зачем кто-то усиленно пытается внушить всем, в том числе и самому Нил-Сонову, что он был в сторожке, в ту роковую ночь? Точнее сформулировать вопрос таким образом: что именно пытаются скрыть за этой ложью?
«Ответ там, где начинается путь Горха. – Нил вдруг поднялся с койки на ноги и уставился в темноту за окном с решёткой. – Это всё меняет. Вот чего так опасается Император».
Внутренняя тишина. Но и словно что-то подобралось.
– Если он, конечно, существует, путь Горха, – снова вслух проговорил Нил. – Если там, в трубах, я действительно нашёл вход.
Что он мог там увидеть и понять? Сокращение маршрута, позволяющее совершить многодневное путешествие чуть более чем за сутки, лёгкую байдарку, как две капли воды похожую на его… Но это мы всё знаем. Что ещё?
Лазарь предусмотрел каждую мелочь: по принятому в сторожке порядку в журнал каждый сам вносил запись о своих действиях, старший потом только визировал это по результатам смены. Лазарь записал собственной рукой, что провёл более суток, а точнее, 36 часов у старцев Николо-Перервинского монастыря; несколько подправить потом, после бойни, даты своим же почерком не составило труда. Тем более что подпись и печать Николая уже были проставлены. Но его видели скитальцы в лодке, неотличимой от лодки Нил-Сонова, видели и не смогли опознать. И здесь он всё предусмотрел, принял меры – ядовитый плющ, как полагал Петропавел. А заваруху со скитальцами мог учинить и специально, чтобы указать на Нила. Вместо того чтобы прохлаждаться у старцев и постигать, «что они такое», Лазарь в одиночку проделывает опасное путешествие в Пирогово и обратно. Всё шито-крыто. Вероятно, в Пирогово он согласует или получает какую-то важную информацию, по результатам которой вызывает Горха и устраивает бойню в сторожке. Всё так. Только…
– Лодка Николая в этой схеме… избыточна, – хрипло обронил Нил-Сонов, глядя в темноту за окном. – Уходить на ней не было никакого смысла.
«Чего я не понимаю? Чего не знаю, что ускользает? Ведь Страна Теней лжёт, она всегда лжёт…»
«Ага! – взорвался в его голове хохот безумного Императора. – В этой схеме избыточна! Но рассказать тебе о другой?! Может, ты был там и ничего не помнишь? Ведь с тобой такое уже случалось… Для двоих лодка Николая в самый раз. Не помнишь? Может, ты постепенно сходишь с ума?!»
– Нет! И ты знаешь это, – жёстко процедил Нил-Сонов. – Поэтому так и прячете путь Горха. Но он существует. И ты напуган. Очень сильно напуган.
Император что-то попытался ответить, но снова затих. Нил-Сонов усмехнулся: может, он и вправду сходит с ума, вот так разговаривать с самим собой? А потом он понял, из-за чего замолк Император. Из-за щелчка в замке. Кто-то отпер дверь в карцер.
Нил уставился на дверь. Ничего не происходило. Что за странный визит, посреди ночи…
– Входите, чего ждёте? – потребовал он.
В ответ – молчание. Лишь лёгкий сквознячок из-за приоткрывшейся двери.
– Ну, и что происходит? – сказал Нил. И понял, что всё же слышал кое-что. Быстрые удаляющиеся шаги в коридоре. Кто-то умел ходить почти бесшумно, лишь слух гида позволил уловить звук. Но… и ощущения угрозы из-за двери не исходило. Нил был почти уверен, что теперь коридор пуст. Тот, кто открыл карцер, уже ушёл.
«Ну, и что всё это значит? Зловещая игра продолжается?»
Нил-Сонов быстро подошёл к двери и выглянул в коридор. Действительно пусто и безмолвно. Даже движение теней отсутствовало. Нил мгновенно просчитал все возможные варианты: не похоже, что кто-то решил пристрелить его при попытке к бегству. Он опустил голову: на порожке двери лежали его манок и оружие. И совсем уж невиданный дар. Нил взял его в левую руку и сжал кулак. Поднял скорострельный «Глок» и тут же определил, что обойма полная. Разжал левый кулак. Прошептал:
– Дары волхвов…
Кто-то оставил ему величайшую драгоценность – всего лишь одну, но серебряную пулю. На случай встречи с каким-нибудь чудовищным порождением мглы, например с…
– Горхом, – совсем неслышно слетело с губ Нил-Сонова.
Пустынный коридор ответил ему молчанием. Путь был свободен.
3
Когда раздался знакомый стук в дверь, Хайтек сидел в своём кабинете и работал. И собственные мысли мешали ему. Такое случалось нечасто. Глава учёных потратил немалое время на медитативное воспитание собственного ума и мог с лёгкостью отметать всё ненужное. Да чего там говорить – такого не случалось вовсе. Потому что Хайтек тоже думал о лодке Николая. И чем больше, тем больше всего в его голове не сходилось.
«Чёрт, а ведь он прав, – поморщился Хайтек. – По крайней мере, искренне убеждён, что прав».
Хайтек был учёным и привык иметь дело с фактами. И опираться, делая умозаключения, только на них. Оставалось довольно широкое поле для интерпретаций, но факты – вещь упрямая, и досужие вымыслы к ним не подошьёшь.
Факт: Нил-Сонов не позволил Мелани разбудить Петропавла, пока белый мутант ещё не успел нарисовать его лицо. Сам не позволил, хотя мог, и это пошло бы ему на пользу. Не сидеть бы ему сейчас в карцере. При самой широкой интерпретации очевидно: Нил-Сонов ожидал от рисунка мутанта чего угодно, только не появления на нём собственного лица. Он не знал, что был в Весёлой сторожке, и убеждён в обратном.
«Хорошо, – Хайтек поморщился. – Давай предположим крайность».
Такие случаи хорошо известны и описаны медицинской наукой. Предположим, что Нил страдает тяжёлой формой шизофрении, а Петропавел скрыл это о своём любимчике. Тогда Нил действительно мог этого не знать.
«Я два раза назвал его просто Нил, – с удивлением подумал Хайтек. И тут же снова поморщился. – Исключено!» При всём возможном фаворитизме, который за Главой учёных тоже водился («Эх, Лазарь, Лазарь!»), Петропавел никогда бы не доверил командование гидами душевнобольному. Тут что-то другое…
И факт номер два, гораздо более мутная история: лодка Николая. У них была прекрасная быстроходная байдарка, которая вполне могла принять на борт обоих. Речные скитальцы заметили её на пути в Пирогово как раз накануне бойни, и нам это известно. К чему тяжёлый неповоротливый грузовой шлюп?
«Что он о ней сказал Мелани и Кондрату? – Хайтек потёр переносицу. – Чтоб поискали за плотиной».
Зачем? Людка всё ещё может быть там? Спрятана? Для чего? Ладно, опять предположим крайность: лодку спрятали, чтобы на ней не смогли уйти. Отрезали смене путь отступления, загнав её в ловушку. Но такую большую вещь, как грузовой шлюп, не спрятать просто так. Отсутствие лодки тут же обнаружили бы, и был бы послан сигнал SOS. На Перервинской плотине нет телефонной линии, но голубиная почта исправно работает, коршуны Университета беспрепятственно пропускают своих птиц. Но сигнала SOS не было.
Хайтек теперь потёр виски: что там патологоанатом говорил насчёт редкого фермента? Эта мысль давно уже отступила на задний план – какая, в конце концов, разница, насколько велика погрешность в определении точного времени убийства?! – но сейчас почему-то всплыла.
– Мы ведь тут не в романы Агаты Кристи играем? – спросил Хайтек сам себя.
Но эта мысль всплыла. И именно в связи с лодкой Николая. Редкий фермент, секрет некоторых животных и тварей, порождённых мглой; секрет, позволяющий несколько притормозить процесс разложения в убитой добыче. Весьма полезная штука, чтобы сделать запас; медведи вон тоже прикапывают добычу, а они любят с «душком»…
«О чём я думаю?» – Хайтек совершил несколько круговых движений шеей, чтобы наладить кровоток.
Это ничего не значит! Вероятно, этот монстр Горх (и это Петропавел тоже скрывал) обладает этим редким секретом и по-другому просто не в состоянии убивать своих жертв. Но эта мысль всплыла… В связи с лодкой Николая.
Ничего не получалось. Факты – вещь упрямая, и логика требовала других решений. А они не связывались. В стройной схеме лодка Николая…
– Избыточный элемент, – сказал Хайтек, вовсе не предполагая, что примерно в тех же словах об этом говорил Нил-Сонов.
В процессе логического познания существует некая бритва, и она отсекает всё ненужное. Бритва Окама. Или мы ищем совсем не там. Нужный элемент не может быть отсечён. Лодка есть, а места для неё в этой схеме нет. «А может, Нил прав по поводу чужой пьесы?»
И тогда раздался знакомый стук в дверь. Хайтек вздрогнул. Он ожидал чего угодно, только не этого. «Чёрт побери! Любой фаворитизм имеет пределы…»
Стук повторился. Хайтек нехотя поднялся со своего места. Затем всё же быстро направился к двери, распахнул её:
– Лазарь?! – Он улыбнулся. Но короткое тепло улыбки тут же сменилось осуждающим предостережением. – Тебя видел кто-нибудь?
Тот помотал головой.
– Немедленно входи! – приказал Хайтек и выглянул в коридор. Вроде пусто, но после того, что произошло, гиды явно установят за ним дополнительную слежку. Теперь будем играть в кошки-мышки. Петропавел столько всего говорил о взаимном доверии и столько всего скрывал. А уж какими осложнениями чреват этот визит…
Хайтек резко обернулся. Лазарь стоял посреди его кабинета, жалкий, затравленный, и в глазах его было что-то жалобное.
– Ты с ума сошёл, да? – быстро заговорил Хайтек. – Что ты натворил?! Я понимаю, что мы собирались добраться до эликсира, но не такой же ценой!
Лазарь молчал. Лишь чуть склонил голову и вроде бы виновато смотрел на Главу учёных. Одежда его совсем пообносилась, и Хайтек чуть снизил градус напора:
– Я уже многое понял про этот эликсир. Согласен, что Петропавел всё от нас скрыл: существование секретной субстанции не дело одних только гидов… Всё так! Но, Лазарь, не такой же ценой… Чего молчишь?
Тот вздрогнул, чуть повёл головой.
– Ну и запашок от тебя, – улыбнулся Хайтек, печально вздохнул. – Скрываться в лесах… Ну, и что теперь будем делать? О чём ты думал? Понимаю, что гиды незаслуженно… На что ты рассчитывал?!
Лазарь молчал. Лишь склонил голову в другую сторону. Хайтек вдруг почувствовал себя очень неуютно. «Может, он действительно сошёл с ума, после всего, что натворил в сторожке? И пришёл сюда…»
– Чего молчишь? – Хайтек уловил изменения в собственном тоне, в его дружелюбности было что-то успокаивающее, так обычно доктора, самые лучшие из них, говорят с душевнобольными.
Лазарь пристально посмотрел на Главу учёных. Рот беглеца чуть приоткрылся. Хайтек снова почувствовал этот неуютный тоскливый холодок внутри. И то, что он принял за жалобное выражение в глазах Лазаря, оно всё-таки не было таковым, оно… Хайтек ощутил, как на его спине зашевелились крохотные волоски.
– Лазарь, что с тобой? – дрогнувшим голосом и очень тихо вымолвил он.
4
Каждый следующий шаг вперёд давался с огромным трудом. То, что было здесь, в темноте подземного русла, активно противостояло ему, но и напасть, как в прошлый раз, не решалось. Возможно, потому, что с ним был его скремлин, крупный чёрный скворец-самочка по имени Маруся, а может быть, действительно растеряло часть сил. Нил-Сонов почему-то склонялся к последнему.
– Тихо-тихо, девочка, – успокаивающе погладил он птицу, готовую вспорхнуть с его плеча. Маруся была прекрасным следопытом и безошибочно выбирала нахоженные пути даже в кромешной тьме; Нил прихватил с собой масляный фонарик, но пока решил экономить. – Думаешь, туда, направо по лесенке?
Нил вызвал Марусю сразу, как только на своей лодке покинул ночью Университет, и она пришла, выпорхнула из серой пелены тумана, укутавшего Парк Горького. Рассвет застал их на Москве-реке, там, где, взятая в трубы, в неё впадала Неглинка. И Маруся сразу же влетела внутрь, где в прошлый раз Нил приметил в подсохшем иле чётко отпечатавшийся след от ботинка. Сейчас вода смыла все следы, но Марусе они были не нужны, она чувствовала другое; как натасканные ищейки берут след по запаху, скремлин улавливал вибрации, «нахоженность», присутствие живого в тайных подземных путях.
Они уже несколько раз свернули от основного русла; целый подземный город с его коллекторами, туннелями водоснабжения и канализации; всё это уже давно не служило людям, было населено неведомой жуткой жизнью, но Маруся оставалась совершенно спокойной, никто из обитателей этой тьмы не решался приблизиться к пути Горха.
– Видимо, мы его нашли, да? – обратился Нил к Марусе. Его голос откликнулся глухим эхом; то, что здесь было и противостояло Нилу, то, что он давно уже определил для себя как «Страна Теней», насторожилось ещё больше.
По прикидкам, они уже миновали Красную площадь, прошли под ГУМом и двигались в направлении Большого театра. Нил-Сонов засёк время – всё это заняло не более четверти часа. Однако и от реки они удалились пока не более чем метров на семьсот. Даже если предположить, что путь и дальше будет оставаться свободным и безопасным, чтобы пересечь всю Москву по подземному городу с его вечными извивами и поворотами, потребуется не меньше десяти часов. В лучшем случае. Это не особо сокращало маршрут, хоть и делало его тайным. Надо было найти другое решение. Нил и сам не знал, чего он ищет, но Маруся упрямо вела его вперёд.
– Другое решение, – монотонно прошептал Нил.
Не давал покоя ещё один вопрос: если это и вправду путь Горха, то почему на этот раз монстр оставил его без присмотра? В прошлый визит всего лишь короткая остановка у впадения Неглинки в Москву-реку чуть не свела Нил-Сонова с ума. Сейчас Хохочущий Император не исчез, он был ослаблен, даже напуган, таился где-то во тьме, насторожённо наблюдая, и, возможно, ещё приготовит сюрприз.
– Ладно, девочка, идём, если ты считаешь, нам туда, – мягко произнёс Нил-Сонов.
Лестница была короткой и заканчивалась боковым проходом в соседний тоннель. Когда-то здесь была установлена металлическая дверца, но сейчас её сняли с петель, чтобы расширить проход. Едва Нил-Сонов оказался в соседнем тоннеле, он сразу же споткнулся обо что-то. Пора было воспользоваться фонарём. Однако… Нил успел заметить это. Тоннель впереди поворачивал, и вот только что там, за поворотом, словно полоснуло тусклым блеском.
«Там есть кто-то?» – замер Нил. Нащупал в кармане единственную серебряную пулю. Постоял, прислушиваясь. Лишь тихий звук капающей воды. Не похоже, чтобы кто-то там расхаживал с фонариком. Слишком слабо, как будто светлячки или головешки, только откуда им здесь взяться? Непонятно почему, Нил сделал шаг назад, к лесенке, и… свечение исчезло. Приготовил масляный фонарь, зажигать пока не стал; снова шаг вперёд, нога упёрлась во что-то, поднял голову… Свечение за поворотом вернулось. Еле заметные отблески. Маруся устремилась туда и скоро возвратилась, показывая, что путь свободен. Нил запалил фонарь, посветил вниз: по дну этого тоннеля был проложен рельсовый путь. И кабели тянулись вдоль стен.
«Вот как, – понял он. – Видимо, я оказался в тоннеле метро».
Подобный же тоннель – и станция «Воробьёвы горы» – находился недалеко от Университета, Нил узнал его сразу. Двинулся вперёд. Почти достиг поворота. И вдруг решил загасить фонарь. Наверное, та самая интуиция, о которой он рассказывал Хайтеку. Замер. Свечение сделалось гораздо интенсивнее. Не светло, конечно, но ещё пару шагов вперёд, и о фонаре можно забыть. Как будто яркая лунная ночь; очертания предметов и стены сделались различимыми, даже по рельсам пробежался тусклый серебристый отблеск. Ещё пара шагов, Нил достиг поворота. Это было там, свечение словно реагировало на его приближение. Впереди находилась подземная станция метро. Пустынный мрачный зал, холодный мрамор и слабый серебристый свет.
«Театральная», – прочитал Нил название станции. Прямо над ним на поверхности земли было одно из самых опасных мест в Москве. Петропавел запретил гидам без крайней надобности даже появляться здесь. В разрушенном здании ЦУМа находилось логово хищной желеобразной субстанции, которая, подобно сиренам, очаровывала, притягивала и пожирала своих жертв. А Большой театр давно облюбовали некрупные кровососущие твари, которых гиды Университета окрестили «химерами». Вряд ли они умели летать, как птицы, скорее планировали на крыльчатых перепонках между их лапами, но нападали всегда стаей. Однако подлинной угрозой являлись всё-таки не химеры, а скульптурная композиция на фронтоне Большого театра, бог Аполлон, покровитель искусств, в упряжке из четырёх взмыленных коней. Нил-Сонов не особо доверял историям про оживающие статуи, пока не убедился в этом сам. И до сих пор помнит ощущение ужаса, которому невозможно было противостоять, когда возница повернул к ним голову и двинул на них свою колесницу, и как стали меняться морды коней, словно в глубине металла, из которого они были сделаны, таилось что-то хищное и живое. Тогда Нила с группой спасло только бегство. А как-то раз, правда давно, в такую же Чёрную весну, Аполлон со своей упряжкой подобрался почти вплотную к Университету. Возницу заметили в полночь на Метромосту, на крыше станции «Воробьёвы горы», и грозный, словно подземный, лиловый свет исходил от ореола вокруг фигуры солнечного бога.
Никому бы из людей не взбрело в голову спуститься на эту станцию с поверхности. Но то, что Нил-Сонов видел перед собой, указывало на давнишнее присутствие человека, весьма активного, хитроумного и, как теперь выяснилось, крайне опасного. Это была дрезина. Стоявшая на рельсах для подвижного состава механическая дрезина, которую приводило в ход маятниковое движение длинной рукояти. И серебристое свечение исходило оттуда. Точнее…
– А вот и лодка, – тяжело усмехнулся Нил.
К дрезине с левого боку, чтобы не мешать ходу рукояти, крепилась байдарка, как две капли воды похожая на лодку самого Нил-Сонова, даже знак Рыбы на борту был столь же искусно подтёрт.
– Вот как всё просто решилось.
Нил хмуро посветил на обвалившуюся во многих местах схему метро, нашёл нужную ветку, хотя он знал её наизусть, прочитал: «Театральная», следующие «Тверская», «Маяковская»… и «Речной вокзал». Всего девять станций. Даже на механической дрезине не больше часа. Вот как просто и хитроумно была решена, казалось бы, нерешаемая задача: пересечь всю невероятно опасную Москву по прямой меньше чем за час. Речной вокзал, Химкинское водохранилище, оттуда до Пирогово уже рукой подать. Ни одна другая ветка метро не дала бы подобного результата. Многодневное круговое путешествие по воде от Перервинской плотины до Пирогово и обратно, полное угроз канала, укладывалось в несколько часов.
«А уж в световой-то день и подавно», – почему-то подумал Нил.
Всё менялось. Ему не надо было так много времени. Даже 36 часов, проведённых у старцев Николо-Перервинского монастыря, оказались избыточными. Следом пришла ещё какая-то неуютная идея, но Нил не успел сфокусироваться на ней, и так, не сформировавшись, эта тревожная мысль ускользнула. Потому что Нил-Сонов не смог больше игнорировать то, что хранилось в лодке на дрезине, было спрятано в ней. Именно оттуда шло это, теперь довольно-таки яркое, свечение. И оно словно начало говорить с Нилом. Только не словами, а чем-то восхитительно сокровенным и одновременно страшным. Нил не давал себе отчёта, как эти вроде бы разные понятия укладывались друг с другом. Лишь заметил, что из его кармана, где лежала серебряная пуля, исходит такое же свечение, столь же пронзительно яркое, что на миг невольно пришлось зажмуриться, и того же неонового колорита с серебристой сердцевиной. Нил-Сонов двинулся вперёд, к лодке, с каждым шагом света становилось всё больше. Он словно входил в сам свет, пронизывающий его насквозь изначальный свет, знание о котором, конечно же, не выразить словами. Его начали переполнять восторг и благоговейный ужас; а ведь он уже видел эту серебристую жидкость, возможно, в снах, и тогда на реке, когда смех Императора чуть не свёл его с ума. Только это ею, серебряной жидкостью, тайно наполнено всё вокруг, а сейчас ему дано прикоснуться к самой её сути; это она, не ведая границ, перетекает из одного в другое, для неё нет верха и нет низа, нет далёкого и близкого, нет внутри и снаружи, поэтому внутри любого смеха зреет печаль, а внутри каждой боли вынашивается будущая радость; это она, серебряная жидкость, не ведает границ между любовью и гибелью, между жизнью и смертью и между множеством вселенных, о которых можно лишь догадываться, наблюдая в ночном небе за сиянием невероятных звёзд. Нил-Сонов опустил руку в лодку, углубление под сиденьем, непромокаемый пенал, и засмеялся – это было там, в маленьком флаконе, всего лишь несколько капель. Вся правда о мироздании, беззащитная и всемогущая, запретная и открытая всем.
«Столько нелепых поисков и размышлений, а так всё просто», – Нил коснулся флакона, и тогда уже ничего, кроме ослепительного света вокруг, не осталось. Нил смеялся, но на глазах его выступили слёзы, наверное, он и плакал одновременно, потому что серебряная жидкость…
«Назови её! – взорвался хохотом Император. Откуда-то и ему, его безумию, нашлось место в этом свете. – Назови».
– Эликсир, – изумлённо вымолвил Нил. – Серебряный эликсир.
Он не знал, откуда ему это известно, но Император тут же удовлетворённо откликнулся: «Ну, вот и хорошо».
– Ну, зачем ты так? – незащищённо и радостно спросил Нил. И только тут сообразил, что видит в этом ярком свете приближающиеся чёрные контуры. Возможно, удовлетворение в голосе хохочущего безумца позволило ему увидеть, на миг чуть отстраниться и понять, что его загнали в ловушку. Свет не был прекрасным наваждением, но сделал его доверчивым и беспомощным. Нил попытался поднять руку и не смог. А это тёмное становилось всё ближе. Нилу необходимо постараться извлечь из кармана серебряную пулю и зарядить «Глок». Потому что он уже понял, чем является этот кошмарный силуэт, который совсем рядом. Полагать путь Горха оставленным на время без присмотра было большой ошибкой. Ему и не требовался присмотр… Нил-Сонов сделал ещё одну попытку дотянуться и убедился, что рука поднялась лишь на пару сантиметров. «Как во сне – почему-то мелькнула мысль. – Когда ты не можешь…»
Он выдохнул, и рука всё же медленно поползла к карману с пулей.
«О-о, как мы барахтаемся! – с похвалой захохотал Император. – Мои поздравления! Как завидно цепляемся за жизнь. Но к чему она?»
Рука Нила опустилась в карман. Непослушные пальцы всё-таки сжали в кулак серебряную пулю, и с неимоверным усилием рука двинулась обратно. «Глок» в правой руке показался невероятно тяжёлым. Но Нил постарается. Он гид и не позволит себя уничтожать просто так, возможно, ему суждено сегодня умереть, но пока точка не поставлена, он не позволит… А потом Нил понял, что уже поздно. Горх, кошмарное порождение древней ночи, навис прямо над ним, вглядываясь в лицо.
«Огромная крыса, – отстранённо подумал Нил. Захотел рассмеяться в эту уставившуюся в него морду и не смог. А рукам не хватило сил зарядить оружие, он просто не успел. – Крыса! Никакой не волк. Ну, и чего ты ждёшь?»
Пасть оскалилась. Нилу хватило времени разглядеть ниточку слюны и подгнившие коричневые дёсны в желтоватых разводах. А потом был удар такой резкости и силы, что Нил даже не почувствовал боли, и наступила темнота.