1

Как бы Фёдору ни хотелось снова увидеть капитана Льва, увидеть и обнять старого друга и его удивительную дочь Акву, он понял, что его дела здесь закончены и надо двигаться дальше. Лабиринт разрушен, страдающая шизофренией тварь из Лабиринта обрела, наконец, покой, усталый старец победил жестокого капризного ребёнка, и теперь Пироговские капитаны в состоянии сами наладить свою жизнь. Его ждёт Хардов, и его ждёт Ева, и путь к ним совпадает с той частью его пути, которая осталась до моста. Что будет дальше, Фёдор не знал. Никто не знал.

«Торопись же, молодой гид, иначе ты пожалеешь, что он не умер», – сказал ему Харон о Хардове.

«Теперь всё зависит от тебя. Возможно, она нарожает тебе детей, и мне будет кого в своё время перевезти на другой берег. А может, вы потеряетесь навсегда на дорогах этого мира», – сказал ему Харон о Еве.

(та, чей Дар слишком велик для тебя)

Фёдор вышел из мрачных катакомб Лабиринта и теперь, никем не узнанный, шагал по Пирогово, чтобы поскорее покинуть его. У брата Дамиана, Калибана и монахов, способных его опознать, сейчас своих дел по горло; самое время позаботиться о собственной шкуре, капитан Лев пока слаб, а к тому моменту, когда вернётся Аква, Фёдор будет уже далеко.

«Всё теперь связано. И всё зависит от тебя, от того, что с тобой произойдёт

(на мосту)

в месте, где кончаются иллюзии», – сказал ему Харон о нём самом.

– Долгий Священный сон окончен! Капитан Лев пробудился! – кричали счастливые люди, что встречались ему по дороге.

– В Пирогово возвращается его дочь Аква!

– Это сделал брат Дамиан! Он отвёл беду, отвёл от Пирогово полчища Разделённых!..

– Нет! – возражали другие. – Это сделали капитаны. Возвращаются старые добрые времена, потому что капитан Лев пробудился.

Фёдор улыбался им и думал о том, что возвращение старых добрых времён невозможно, что вещи изживают свой срок, и о том, что произошедшее в Лабиринте было большим обманом, – им самим предстоит во всём разобраться. А некоторых вещей лучше не знать, чтобы спать спокойно.

Встреченные же им люди видели перед собой крепкого стройного юношу с карими, несколько необычными для такого возраста глазами. Юношеская худоба, как и дубнинские веснушки давно уже покинули Фёдора, его лицо загорело и обветрилось, и больше всего он сейчас походил на подмастерье одного из капитанов, с вещмешком за плечами, из которого торчал какой-то явно жёсткий свёрток, в котором, однако, никто бы не заподозрил разобранный автомат Калашникова. Что же касается несколько возбуждённого блеска глаз и некоторой несвойственной молодым людям глубины и проницательности взгляда, то это всё тоже скоро пройдёт. Воспоминания о пережитом ещё выдают нас некоторое время, но Фёдор был гидом, он возвращался с каждым шагом вперёд и умел брать это под контроль. Поэтому когда он подошёл к Заставам, и монах из Корпуса Стражей окинул его подозрительным взглядом, Фёдор придал своему лицу несколько бестолковое и счастливое выражение. Стражник тоже был не чужд общего подъёма и воодушевления и лишь поинтересовался:

– Куда собрался, парень? Куда идёшь?

«Застава, таможенник, Лао Цзы, – с усмешкой подумал Фёдор. – Камо грядеши?» Но глуповатое выражение больше не покинуло его лица.

– С поручением от приближённых капитана Льва! – насупившись, сказал он. И почти не соврал. И добавил с вызовом: – Не твоего ума дело. Вот.

Но стражник только добродушно ухмыльнулся:

– Ну-ну… Смотри, возвращайся до темноты. А то не пущу.

– Постараюсь, – пообещал Фёдор, снова почти не соврав. И двинулся вперёд.

В этом новом мире начинался закат. Фёдор этого не знал, но лодка с Евой сейчас находилась совсем недалеко от него. Гиды Петропавла на полном ходу покидали Химкинское водохранилище, а сам Петропавел наблюдал за Евой и видел, что девушку опять что-то тревожит. И ещё думал о том, что его встреча с речными скитальцами многое меняет. Или запутывает ещё больше. Но, в любом случае, время на исходе.

2

Фёдор шагал по тропинке, которая зарастала всё больше, оставляя Клязьминское водохранилище по левую руку. Он помнил тихую заводь в районе Водников, где можно было бы устроиться на ночлег, но с тех пор многое могло измениться. Он видел мост, который становился всё ближе. И отчего-то знал, что доберись он сейчас до моста и даже перейди его – ничего не случится. Хоть гуляй по нему туда-сюда. И дело не в том, что мост спал, и не в фазах луны, что-то должно было произойти в нём самом, что-то должно было совпасть. То, что случилось у Харона, поменяло привычный ход вещей. И теперь мост связывал его не только с Хардовым и не только с Евой, что-то ещё должно было созреть, что-то новое. Фёдор не понимал, откуда ему это известно, но где-то в отдалении, на периферии чувств, присутствовало смутное неприятное ощущение, что, возможно, это «новое» ему не очень понравится. Но нет более бессмысленного занятия, чем копаться в эмоциях. Вот он, мост, всё ближе, Фёдор должен быть там, и ничего другого ему сейчас не остаётся. Возможно, уповать на то, что рано или поздно вещи откроются сами собой, столь же безнадёжное занятие, как и пытаться читать знаки там, где их нет, но…

А потом он понял, что уже некоторое время автоматически наблюдает за странным предметом на тропинке перед собой. Спутанный клубок травы, подгоняемый лёгким ветерком. «Сейчас ты чем-то похож на меня, – улыбнулся Фёдор. И вдруг остановился. Клубок травы зацепился за кустик и тоже прервал свой бег. – Так же следуешь по течению…»

Спутанная букля, прибиваемая ветром, была готова сорваться с места в любой момент.

«Неожиданное, однако, растение для наших широт», – подумал Фёдор. И за мгновение до того, как он решил забыть о нём и следовать дальше, клубок, подхваченный ветром, завертелся вперёд по тропинке.

Это было перекати-поле.

– Чего, решил стать моим спутником? – усмехнулся Фёдор. Затем нахмурился.

В принципе всё уже было ясно, но Фёдор всё же облизал палец и поднял его вверх. И понял, что не ошибся. Ветер, лёгкий ветерок дул с водохранилища. А тропинка бежала параллельно ему. Перекати-поле просто не могло двигаться в этом направлении.

* * *

Фёдор постоял немного, провожая его взглядом, а затем зашагал по тропинке, не выпуская из поля зрения весёлого бега растения, у которого нет корней.

– Пожалуй, сходства между нами побольше, – усмехнулся он, прибавив ходу.

И словно желая проверить свою догадку, снова остановился. Обжитые территории закончились. Пора было собрать и зарядить оружие на случай всяких внезапных встреч. Фёдор так и поступил. Серебряные пули ему сейчас вряд ли бы понадобились, и он извлёк их из магазина и положил в карман. Затем оторвал взгляд от оружия и поискал перекати-поле. То никуда не делось. Даже наоборот, так, как если бы ветер подул в другую сторону, клубок отбросило назад, и он застрял в корнях ближайшего дерева. Фёдор пристегнул магазин, забросил за спину вещмешок, повесил оружие на ремень.

– Ну и что всё это значит? – сказал он, глядя на клубок травы. Им играл ветерок. Чем-то он походил на охотничью собаку, с нетерпением готовую сорваться в любой момент на поиск дичи.

Фёдор шагнул к нему. Клубок, словно не желая даваться в руки, тут же покатился по тропинке. Фёдор оглянулся, он знал наверняка, что за ним сейчас никто не наблюдает. И решил следовать за растением, почему бы и нет, если их пути совпадают?

Дальше тропинка раздваивалась. Та, что вела вперёд, совсем заросла, её следы с трудом угадывались под густой травой. Перекати-поле выбрало ту, что огибала правее, шла в обход Водников. К своему удивлению, Фёдор вынужден был признать такое изменение маршрута разумным: заболоченная местность прямо по курсу могла сулить немало сюрпризов. Происходящее интриговало всё больше.

– Ну, и куда ты меня ведёшь? – пробубнил Фёдор.

Не совсем разумное занятие – разговаривать с растением, в других обстоятельствах, возможно, даже комичное, только их не было, других обстоятельств, давно не было. Все системы координат смещены, и перекати-поле, растение без корней, которое гонит не ветер, а чья-то воля, теперь не самая диковинная вещь. Возможно, это и западня, но Фёдор почему-то так не считал.

Этот тёмный зов, что стелился по другому берегу Клязьмы, там, где был когда-то яхт-клуб «Буревестник» – в древних лесах на той стороне, всегда укрытой плотной тьмой, – его не присутствовало в весёлом беге растения без корней. Фёдор остановился, но сейчас для того, чтобы посмотреть на противоположный берег. И что-то там, словно почувствовав, тут же заинтересовалось им. В этих древних лесах всегда жило что-то плохое, это стоило жизни Лии и чуть не стоило жизни ему; туда своим дальним пролётом уходил мост, с которого они тогда сорвались вдвоём…

(Потому что ты перерезал страховочный трос. Хотел сохранить жизнь Хардову. Хотя он тебя об этом не просил. Ты лишил его любимой! Как ты мог принять решение за него? Кто тебе позволил? Кто?! И он тебе этого никогда не простит.)

Фёдор обернулся. Перекати-поле терпеливо ждало. Тут же задорно подпрыгнуло на месте, и тёмный сырой морок рассеялся. Голубая вода, отражающая чистое небо, заискрилась блёстками, что-то с того берега разочарованно отступило. И Фёдор решил довериться клубку.

– Ну, идём, – обронил он.

Следовало признать ещё кое-что. Перекати-поле появилось в тот момент, когда он размышлял, что время свидания с мостом, с местом, где закончатся иллюзии, ещё не пришло. Должно сложиться что-то новое. Конечно, всё ещё может и обернуться западнёй, но что-то подсказывало Фёдору, что он сейчас совершил пусть и небольшой, крохотный шаг, который приблизит его к Хардову и приблизит его к Еве.

Клубок вёл его за собой достаточно долго, но даже когда Фёдор понял наверняка, что он уже больше здесь не один, и вот-вот нечто произойдёт, он всё ещё не считал это западнёй. Лишь перевёл оружие в боевое состояние, а указательный и средний пальцы правой руки мягко положил на спусковой крючок. А потом большой, поросший травой пласт земли прямо перед ним был молниеносно откинут вверх. Боковым зрением Фёдор видел, что точно такое же происходит везде вокруг него. И из ям, что были так искусно прикрыты, в буквальном смысле слова повыпрыгивали обитатели этого места. В воздухе повисли странные звуки: для боевого клича в них не хватало напора, скорее, сигналы тревоги, опасности, призыв совместно противостоять чужаку. Фёдор остановился, подняв руки открытыми ладонями перед собой и чуть опустив взор, и ждал. Наверное, в случае угрозы, агрессии с их стороны, он с лёгкостью мог бы разделаться с ними, перестрелял бы всех без труда, но их было очень много, и он просто ждал.

Клубок перекати-поле привёл его в деревню собирателей, одичавших, деградировавших людей. Гиды называли их «мародёрами». Они обитали в землянках, поклонялись Матери Сырой Земле, полагая, что лишь она одна сможет укрыть их от тумана и от тех напастей, что творились в чуждом, непонятном и злом мире за пределами их деревни. Собственно на этом сведения Фёдора о собирателях заканчивались. Ну, может быть, ещё, что рано или поздно, по мере решения первостепенных задач, их предполагалось цивилизовать. Совсем скоро Фёдор убедился, насколько его знания о собирателях, мягко говоря, неполные.

3

«У некоторых из них проблемы с самосохранением, – подумал Фёдор. – И это может быть опасно. А некоторые, не все, конечно, даже разучились разговаривать».

Они стали подходить к нему боязливыми шагами и, не прекращая своих странных воплей, окружили со всех сторон, как стая павианов. Не ясно, почему пришло сравнение именно с павианами, но Фёдор ждал, не поднимая глаз. Первый контакт, первое прикосновение окажутся решающими. Они все были в обносках какой-то одежды, женщины почти голые, но запаха немытых тел в воздухе не присутствовало. Вот, наконец, самый смелый из них, вихрастый поджарый дед с очень смуглым лицом сделал выпад, дотронулся до Фёдора и отскочил как ошпаренный. На худых бёдрах у деда кокетливо висел широкий пояс со множеством побрякивающих цепочек. Фёдор даже представить не смог, откуда у него это взялось. Оглядев свою руку, словно убедившись, что она цела, дед разулыбался, обнажив почерневшие гнилые зубы. А потом затараторил что-то своим соплеменникам, демонстрируя сохранность конечности и одновременно указывая на чужака. Фёдор сумел разобрать только что-то типа: «Ма-а-ага-маа-агага».

Следующим решился деловитый юноша, похожий на деда, вихрастый, только блондин, но с таким же смуглым лицом – возможно, внук, а, возможно, и сын; определить их возраст было трудно. С опаской, подозрительно косясь, дотронулся до Фёдора, тут же убрал руку, но не отпрыгнул. Следующее прикосновение вышло более аккуратным: провёл Фёдору по плечу, шее, чуть задержался на лице. Фёдор осторожно поднял взгляд и улыбнулся юноше. Тот на мгновение напряжённо застыл, но тут же расплылся в ответной улыбке. А потом громко возвестил:

– Маа Агнец! Маа-агаа…

И всё поменялось. Собиратели вплотную окружили Фёдора и начали ощупывать его. Ноги, руки, тело, но в основном лицо. Так же, как и дед, демонстрировали друг другу сохранность членов и, довольные, смеялись, указывая на гостя. Фёдор тут же сделал ещё одно открытие: от их прикосновений исходило какое-то умиротворение, словно они были счастливы и невинны, как дети. По поводу этой эмоции он не позволил себе обольщаться: с той же невинностью они могли бы и убить его, хотя сведениями о каннибализме среди собирателей он не располагал. К Фёдору подводили теперь женщин, и они дотрагивались до него, хихикая задорно, но щёки их не розовели и взглядов дамы не отводили. Фёдор почему-то поймал себя на мысли, что, скорее всего, в деревне собирателей царит матриархат. А голосов «Маа Агнец» вокруг становилось всё больше, и как только к ним присоединились женщины, закончив процедуру знакомства, всё превратилось в один громкий призыв:

– Маа Агнец! Маа Аа-гнец!

Фёдор понял, в чём дело. Толпа расступилась: к нему подводили древнюю старуху. Медленно, небольшими шажками её вели, бережно взяв под руки и подняв над ней изрядно потрёпанный зонтик. Старуха была почти лысой и, скорее всего, слепой, как крот; жиденькие спутанные волосёнки свисали на глаза, каждый из которых мог похвастать огромным бельмом. К своему изумлению, Фёдор обнаружил на ней что-то вроде корсета; прямо по центру лба искусно нарисованный третий глаз. Не меньшее изумление вызвала юбка старухи – это был прекрасно сохранившийся мужской килт. Её остановили прямо напротив Фёдора и отступили. Старуха подняла на него незрячие глаза, а потом обе руки. Повисла полная тишина, даже с любопытством выпрыгивающие из-за спин взрослых дети молчали. Она не дотронулась до его лица, но Фёдор почувствовал исходящее от её рук тепло. Этим теплом она словно ощупала каждый его изгиб. Беззубый рот расплылся в улыбке:

– Маа Агнец, – прошамкала она.

И этот то ли призыв, то ли имя, то ли иерархическое положение старухи тут же снова подхватила вся деревня. Фёдор понял, что и его теперь подхватили за руки и подталкивают куда-то бережно, но настойчиво. Его увлекли вслед за кортежем старухи, видимо, ему была оказана честь стать её гостем. Процессия миновала густые заросли, и там, посреди небольшой лужайки, а скорее всего, в центре всей деревни он увидел сложенную из крупного булыжника хатку. Успел поймать себя на мысли, что на каждом камне нарисована какая-то закорючка или какой-то знак. Фёдора ввели в хатку вслед за кортежем старухи. Внутри оказалось достаточно света, сквозь неплотную кладку и маленькие окошки проникали солнечные лучи. Их оставили одних – Фёдор огляделся. Высохшие пучки трав по углам, баночки и колбочки с чем-то, птичьи скелеты, перья, змеи в запаянных бутылях, труба детского калейдоскопа, к которому была привязана, скорее всего, собачья челюсть – канал выбрасывал на берег много всякой всячины. Старуха стояла к Фёдору спиной, перед дальней стеной, где было сложено что-то вроде алтаря.

– Маа Агнец – моё имя, – произнесла она нормальным, окрепшим голосом.

Фёдор вздрогнул. Старуха обернулась. Провела рукою сверху вниз перед своими по-прежнему незрячими глазами с бельмами. И сказала:

– Привет, Тео. Узнал меня?

4

– Я теперь здесь, с ними, потому что нужна им. И в них есть надежда. Теперь я Маа Агнец.

Фёдор молчал. Старуха провела рукою снизу вверх. Её волосы загустели, насыщаясь колоритом, иссиня-чёрная копна волос, впрочем растрёпанная, как всегда, волнами спадала на плечи.

– Ведьма, – прошептал Фёдор.

– Узнал…

Оба бельма сделались прозрачными, открывая цвет глаз – пронзительно-синий, невероятной глубины. Все воспоминания разом нахлынули на Фёдора, он ожидал встретить здесь что угодно, но только не прошлое, похороненное, казалось, навсегда, прошлое, где было столько невыносимой любви и столько невыносимого отчаяния. Слабость, внезапная, сладостная и горькая, во всём теле, и сердцебиение ускорилось…

– Мои глаза никогда не были чёрными, а ты боялся, – сказала она.

Этот голос, чистый и звонкий, эта запретная радость слышать его тоже были забыты навсегда.

– Я боялся не этого. – Фёдор с трудом узнал собственный голос.

– Ведьма… – Она усмехнулась, почти не горько. – Когда-то ты произносил моё имя с такой страстью. Звал меня…

Фёдор молчал. Сердцебиение подступило к горлу гус-тым влажным комом.

– Назови ещё раз, – попросила она. Смотрела прямо. В глубине её глаз горели искорки. Как всегда. Но ведь всё проходит. Почему ничего не прошло?

– Агнец, – произнёс Фёдор.

– Спасибо, – улыбнулась она. – Ты стал милосердным.

– Нет, – сказал Фёдор.

– Как можно было так сильно любить и от всего отказаться? А я любила тебя ещё сильнее.

– Ты была ведьмой. И сейчас тоже.

– И ты придумал скремлинов?

– Не поэтому.

– Никогда не была чёрной! Ведь знаешь…

– Женская магия непостижима и разрушительна для мужчины, Агнец.

– Поэтому ты сбежал от меня?

Он молчал. Сказал, не подбирая слов:

– Я не мог поступить по-другому. От твоих чар… Я почти утонул, как в трясине.

– Да. Ты сильно любил. Но не было никаких чар. И никаких приворотов. Хотя я могла. Но не стала. Вот она – любовь-трава. – И она указала на клубок перекати-поля. – Я извлекла её из мира. Чтобы и самой не воспользоваться. А ты просто струсил.

– Нет.

– Странно признать, что Учитель всех гидов – трус?

– Это не так, Агнец, – почти с мольбой произнёс Фёдор. – Мы ведь убивали друг друга каждое наше свидание.

– Это ты…

– Ну вот, видишь, даже спустя столько лет мы не можем разговаривать.

Она горько усмехнулась:

– Ты писал законы этого мира. Великий Тео… Но видишь, ничего не вышло, потому что червоточина в тебе.

– Во всех…

– Тебе бы поучиться у Хардова. Что, никогда не вспоминал меня?

– Всегда. Каждую секунду. Пока всё не закончилось на мосту.

– Ах, да, мост… Знаешь, Хардов предпочёл бы не жить без неё. Как и ты когда-то. Но ты сбежал.

– Я ошибся, Агнец, – чуть слышно прошептал Фёдор. И посмотрел на спутанный клубок трав, что привёл его сюда. – Но… Я не мог позволить погибнуть ещё и Хардову.

– Ты ошибся не тогда. Раньше.

– Знаю. Но, может быть, мне удастся что-то исправить.

– Может быть… Ещё хочешь меня?

– Агнец…

Она рассмеялась, громко, но не по-ведьминому:

– Как же меня сводили с ума эти твои смущения, великий воин Тео… Известно мне, что ты любишь другую. Не так сильно, как меня когда-то. Хотя… Да и стара я.

Он улыбнулся:

– По-моему, нет, Агнец. Ты вечная.

Теперь она рассмеялась хорошим и открытым смехом:

– Ах, Тео, Тео, если б ты тогда не сбежал… Думал ли ты, как мы могли бы быть счастливы вместе? И сколько могли бы сделать? Твоя чёрная ведьма, которая никогда не была чёрной… Я помогу тебе. В этом тоже есть надежда.

– Агнец?

– Любовь-трава, которая на веки могла бы сделать тебя моим… Она привела тебя сюда, потому что ничего не проходит.

– О чём ты, Агнец? – хрипло спросил Фёдор.

– Не о том, что сейчас подумал. Я ведь чувствую это. Что-то в тебе сейчас борется и хочет навсегда остаться со мной. Но вот это была бы непростительная ошибка.

– Я ведь мало что помню. А её полюбил… когда ещё был юношей.

– Да знаю я всё.

– Не чёрная, да? – печально произнёс Фёдор.

– Эй, – она рассмеялась, Фёдору показалось, что подбадривающе, и от этого тихая боль коснулась сердца. – Помнишь, ты мне рассказывал, что на перстне одного великого древнего царя было написано: «Всё пройдёт»… И даже когда он его в отчаянии разбил: «Пройдёт и это»?

Фёдор молча смотрел на неё.

– А на внутренней стороне перстня было: «Ничего не проходит». Только это уже другой уровень. Я поняла это. Первое – это «как жить», чтобы оставаться сильной. И я не стала чёрной. Второе – «с чем жить», чтоб не стать пустышкой. Или чудовищем. Я не стала ни тем, ни другим. Не стала чёрной. И я помогу тебе. Для этого любовь-трава и вернула тебя ко мне. Ненадолго. Но только ты должен мне две вещи.

– Какие? – Фёдор поймал себя на том, что по-прежнему любуется ею и не может оторвать глаз.

– Пообещай, что не поступишь с нею так же, как со мной. Ева… Ты опять любишь ведьму, Тео.

– Я знаю.

– Нет. – Агнец протестующе тряхнула волосами. – Я не о той части женской сущности, что есть в каждой и что ведьма всегда. Ева очень сильна. Невероятно. Она этого ещё не знает, но обернуться может по-всякому. И вот если она станет чёрной…

– Почему ты так говоришь?

– Потому что Харон прав, и всё теперь зависит от тебя. Обещаешь? Мне, твоей чёрной ведьме, которая никогда не была чёрной?! Ты понимаешь, что я сейчас беру с тебя клятву? Понимаешь, какую?

Фёдор кивнул. Она улыбнулась:

– Не задумываясь… Это хорошо, Тео. Клятва принята. Оракул Южного Порта, знаешь, конечно? Когда они соберутся все вместе, все двенадцать, тогда и придёт срок.

– Подожди, Агнец, а вторая вещь? – попросил Фёдор.

– Торопишься? Ну ладно, пусть так. – Она загадочно улыбнулась. – Давай начнём с этого…

Запахло пряными травами. У Фёдора закружилась голова. Наверное, не было никаких приворотов и никаких чар, но она околдовала его сразу, как только он её увидел. В первую же их встречу он понял, что она – самая прекрасная женщина на земле и он может утонуть в ней навсегда.

– Поцелуй меня ещё раз, – попросила Агнец. – Только по-настоящему…