Сквозь сомкнутые веки до меня доносились далекие голоса. Один мужской, другой женский.

— Ты что творишь, соломенная твоя голова?!

— А что я, по-твоему, должен был сделать? Он меня водой во сне окатил и стоит себе улыбается. Сам виноват. Напросился.

— Ты повязку видишь иль нет? Он один из подопечных Олкейны. А насколько мне известно, сейчас у нее на заботе всего два человека — наемник из Волчьего Братства и мальчик, что живет с некромантом…. Ты не подумал, что он, возможно, просто пытался тебя разбудить? Водой он его окатил…. Да тебя только так добудиться и можно.

Три-четыре секунды тишины и женский голос продолжил:

— Если ты начнешь создавать Олкейне проблемы, она ведь может от нас отказаться. Ты это понимаешь? Что мы тогда с тобой будем делать?

Опять тишина.

— То-то же. Саран, слушай меня очень внимательно. Как только он придет в сознание, ты, во-первых, извинишься, а во-вторых, будешь с ним настолько мил и обходителен, насколько это вообще возможно. Тебе все ясно?

— Ясно…. Но он мог бы и тебя разбудить, — пробурчал в ответ мужской голос.

— Меня? Разбудить спящую женщину посреди ночи в таком вот виде? У него мозгов явно больше, чем у тебя.

— Женщину? Ха! Да ты свою грудь видела? Она ж у тебя….

Раздался шлепок и звонкое: «Ай!».

— Да что с тобой не так? Что отец, что ты говорите и делаете, что вам заблагорассудится и невзирая на последствия. Ну и чем для него… для нас все кончилось? — ответа не последовало. — Ладно, постараюсь объяснить понятным тебе языком. Хорошенько подумай и представь, что с тобой сделает некромант, когда узнает об этом?

— Я не боюсь темного.

— Ну и дурак! Простому смертному не стоит злить мага. Особенно темного. Хочешь, чтобы он тебя в жабу превратил? Или еще что похуже?

— Маги не могут превращать людей в животных. Это все знают.

— А тебе почем знать, что они могут, а что нет? Ты многих магов на своем веку повидал?

Молчание.

— Вот-вот. Так что Саран, ты искренне извинишься перед ним, перед Олкейной, и молись, чтобы нас не выставили за порог. Понял?

— Да понял я, понял.

Я к тому моменту уже полностью пришел в себя. Голова, правда, еще немного гудела. Однако глаза я пока не стал открывать. Хочешь знать, о чем на самом деле думает человек? Послушай, что он говорит, когда думает, что ты ничего из этого не слышишь.

Когда разговор сошел на нет, я замычал как человек, который начал приходить в сознание. Веки затрепыхали, и миру явилось мастерски сыгранное затуманенное зрение.

Надо мной склонилась сестра, а брат стоял чуть поодаль. Стоит отметить, что в ночном гардеробе сестры и впрямь кое-чего не хватало. А именно выпуклостей в нужных местах.

— Ты в порядке? — заботливо спросила она.

Я кивнул, многозначительно потирая ноющий подбородок.

— Как тебя зовут?

— Дани.

— Приятно с тобой познакомиться, Дани. Меня зовут Калмея. Прости Сарана, — кивком головы указала она на брата, — он не со зла.

Калмея бросила на брата испытующий взгляд, и он пробурчал:

— Виноват.

— «На искренние извинения не тянет», — улыбаясь внутри, подумал я.

У Калмеи раздулись ноздри, нахмурился лоб. Явные признаки, что человек не доволен. Но она промолчала.

— Как и я. Прости, не стоило мне прерывать твой сон. Да еще и подобным образом, — а сам такой: «Держись парнишка, теперь тебе от сестренки точно влетит!».

В этот момент у меня заурчал живот. Саран по велению сестры помог мне подняться, и мы вместе спустились на первый этаж.

Пока я наворачивал кисловатый суп, по цвету и консистенции похожий на борщ, мы незаметно разговорились. В основном, конечно, говорила Калмея. В процессе беседы она несколько раз извинилась за брата и в какой-то момент попросила меня не рассказывать об этом Олкейне.

Я знал причину. Она боялась, что их выкинут на улицу. Я знал и все равно не мог понять причины. Ну да, учителю в Уркте стараются дорожку не переходить. Но чтобы из-за такой мелочи выгонять детей из дому? Это ж кем надо быть?

Как выяснилось, Саран с Калмеей недавно стали сиротами, когда их отец погиб в пьяной драке. Хороший человек, умелый кузнец. Одна проблема, в питейных делах меры не знал. А еще, как напьется, язык без костей становится. Вот и словил нож под ребра. Наверное. Никто точно не знает, кто и за что отправил кузнеца к праотцам.

В Уркте многие знали семью кузнеца. Но когда случилась беда, никто не захотел взять к себе двух сирот. Кому захочется кормить лишние рты, когда приближаются белые дни? К тому же многим кузнец задолжал, а платить по счетам теперь детям придется.

Белыми днями на Гронтхейме называют зиму. Длится она целых пять месяцев и на улицу в это время лишний раз лучше не выходить. Холод собачий. Такой, что кости в трех шубах трещат, и пяти минут на свежем воздухе не простоишь.

Люди делают запасы, утепляют дома, охапки дров выше крыш возвышаются рядом с домами. Из года в год одно и то же. Готовятся-готовятся, и все равно умирают от голода и холода.

А все потому, что у людей в белые дни нет единства. Каждый семья печется только о своей шкуре. Ведь помоги ты соседу, поделись с ним пищей, теплой одеждой, и могут уже оба семейства не пережить зиму. Такова суровая правда жизни на Гронтхейме и никуда от нее не деться.

А теперь представьте, что дети в такой ситуации остались одни. Да, у них есть дом. Но нет людей, которые о них позаботятся. Согласен, они и сами могут сделать запасы. Но будет ли их достаточно? Хорошо, а что насчет теплой одежды? Прошлогодняя, поди, уже мала. Калмея, конечно, может распустить шкуры и взяться за иглу. Каждая девушка умеет шить. Но хватит ли этого? Купить у торговца еще шкур? На что? В кармане-то пусто, а распродавать имущество — так придут за долгами, и не видать им денег как своих ушей.

Мне стало кое-что интересно:

— Если никому нет до вас дела, тогда как вы оказались на попечении этой Олкейны?

Калмея понурила голову. Вместо нее взял слово брат:

— Карга думает, что дар нашей матери передается по женской линии. Потому и взяла Калмею. Ну а я шел довеском.

— Что за дар? — заинтересовался я пуще прежнего.

— Наша мать чувствовала людей. Она точно знала, когда они лгут, а когда говорят правду. Могла распознать скрытые душевные терзания и за неторопливой беседой развеять все страхи, сомнения, переживания и опасения.

— «Интересно…. Эмпатия или просто хороший психолог?».

— И как, проявился дар? — спросил я Калмею.

— Пока нет, — насупилась она.

— Ясно.

В комнате повисло неловкое молчание, и я решил сменить тему:

— Где она, кстати?

— Кто, карга? — уточнил Саран.

— Да, — ответил я и добавил: — На дворе ночь, а ее нет. Странно как-то.

— Несвет пошла собирать. Он распускается с первыми лучами солнца всего один день в году. Сегодня тот самый день.

— «Несвет… несвет. Блин, я же знаю…. Нет, ну точно знаю».

Хоть слово и вертелось на языке, смысл его ускользал от меня. Что не укрылось от внимания одной черноволосой всезнайки-зазнайки.

— Несвет — очень редкий цветок, главный компонент всех целительных зелий. Произрастает он лишь в устьях полноводных рек, омытых когда-то кровью сотен и сотен убиенных душ. Неспроста ведь поля боя генералы выбирают обычно у рек. Таков негласный обычай, принятый задолго до падения Разрушителя и последующей за ним столетней войны королевств, — пояснила мне Калмея.

Ну и наконец, я задал последний, третий вопрос. Сам не знаю зачем, просто любопытно стало.

— Сколько ваш отец задолжал? В общей сложности.

Я-то думал, что они сейчас считать начнут. Но нет, Сарак выпалил на одном дыхании сумму, от которой меня чуть на смех не пробило. Еле сдержался, чесслово.

— Семь золотых и тридцать шесть серебряных драконов.

Мой кошель несколько исхудал после покупки мана-кристалла. Надо кстати не забыть пополнить запас. Но даже за вычетом тех тридцати, что перекочевали к Саркашу, у меня оставалось еще что-то около пятнадцати золотых.

— А заработать никак? Тебя ведь отец наверняка обучил кузнечному делу? Неужто отработать долги не способен? — поинтересовался я у Сарака.

Кажется, я задел его за живое. Потому как такую длинную речь мне от этого молчуна-драчуна прежде слышать не приходилось:

— Я у него всего два года отходил в подмастерьях. Кое-что, конечно, умею. Но этого недостаточно. К тому же еще при отце все к новому кузнецу ходить начали. Он к нам из столицы в позапрошлом году перебрался. Весь из себя такой мастер, жена-красавица гостей у него встречает. Мне с ним не тягаться. Да и поздно уже. Близятся белые ночи.

— «Птица-говорун, оказывается, когда надо отличается умом и сообразительностью». — А что если я скажу, что вы не только сможете расплатиться по отцовским долгам, но еще и переживете зиму в своем доме?

— Что ты имеешь в виду? — заинтересовался Сарак.

— Зиму? — озадаченно спросила Калмея.

«Дамы вперед». — Там где я родился, зимой называют белые дни. Теперь, что до твоего вопроса, — самодовольно улыбнулся я брату. — Я легко могу ссудить вам тридцать золотых. Этого хватит на все: и долги раздать, и к белым дням подготовиться, и еще на жизнь останется.

— Вот так просто? — почуял он подвох.

«Молодец». — Нет конечно. Просто никогда не бывает. Я плачу авансом, за голову по золотому в год.

— Рабство? — не на шутку перепугалась Калмея.

Ее волнение можно понять. Рабы лишены каких-либо прав. Они, по сути, и не люди в глазах общества. Они даже говорить права не имеют, пока хозяин не разрешит. Да что говорить, жить рабу или умереть, он может решить щелчком пальца.

В рабство попадают множеством путей. В основном, конечно, рабами становятся взятые в плен солдаты и так называемые военные трофеи с захваченных территорий. Гораздо меньше среди них должников, разбойников, контрабандистов и прочего сброда. На Гронтхейме и темниц-то нет. Есть только два наказания — смерть и рабство.

Мужчины рабы, как правило, занимаются грязной, тяжелой работой или отправляются на гладиаторские бои. Кормят их отбросами, одевают в лохмотья. А умирают от голода или болезни — не беда. Хозяин просто купит себе нового. Дешевле обойдется.

Женщины рабы. С ними все понятно. Тяжелый труд не для хрупкого тельца, так что либо швейную иглу или метлу в руки, либо становятся игрушками для утех. Все зависит от внешних данных рабыни.

— Нет, что ты, — замахал я руками. — Я говорю про наем. В следующем году я отправлюсь в столицу, чтобы стать магом и мне понадобятся… эммм… люди. Ты, например, — обратился я к Сарану, — если согласишься, продолжишь обучаться кузнечному делу у выбранного мной мастера, и если хватит способностей, пойдешь в Обитель Войны. Все расходы естественно за мой счет. А ты, — посмотрел я на Калмею, — если тебя не выберут со мной на Райкасе, откроешь магазинчик и будешь зарабатывать для меня деньги. У меня в голове множество идей, которые после реализации принесут огромную прибыль. Так вы не только избежите проблем настоящих, но и подготовитесь к будущему. Пятнадцать лет и вас ждет светлая жизнь. Поверьте, вы не пожалеете.

В следующем году в Саренхольте пройдет Райкас. Учитель уже давно рассказал мне об этом. А так же о том, что если я не хочу всю оставшуюся жизнь скрывать магию от окружающих, мне придется пойти в Башню.

Как попасть в Башню без внедрения сосуда и чтобы никто не раскрыл обман — об этом позаботится какой-то старинный друг учителя. В детали он не вдавался, а я не настаивал.

Если честно, если бы учитель не предложил мне пойти в Башню, я бы сам затеял этот разговор. Гортон Санмарейт — бесспорно великий маг, непревзойденный некромант и отличный учитель. Но для меня этого мало.

Чтобы найти Разрушителя и убедиться, что Алиса мертва, мне потребуются специфичные заклинания и ритуалы. А где если не в Башне хранятся все магические знания этого мира? К тому же перед магом Башни откроются двери, к которым безродного парнишку вроде меня и на пушечный выстрел никто не подпустит.

Стоило мне закончить, скрипнула дверь. Прошел уже не один час и за окном вовсю светит солнце. А я все ждал, когда она придет. Ждал, и вот дождался.

— Не торопитесь. Все тщательно обдумайте и обсудите. А когда будете готовы дать ответ, вы знаете, где меня найти, — бросил я им и побежал встречать человека, который вернет мои вещи, чтобы я смог, наконец, вернуться домой и рассказать учителю о произошедшем в Железном Лесу.