#img_6.jpeg

После демобилизации из армии я готовился в институт. Многое забылось — пришлось усиленно заниматься. А когда уставал, шел на Сугомак отдыхать.

Однажды, возвращаясь с озера, повстречал девушку. Поровнявшись со мной, она застенчиво улыбнулась и поздоровалась:

— Здравствуйте, Николай Петрович!

Я удивился: девушка была мне незнакома.

— Здравствуйте, — ответил я, а сам подумал: «Где же я ее встречал? Кто она?»

— Не узнаете?

— Н-нет, — пожал я плечами и заметил, как девушка смутилась, потупила глаза. — Откуда вы знаете меня?

— Вы у нас пионервожатым были, только давным-давно. Еще до войны.

— В четвертом «б»? — улыбнулся я.

— Ну да, в четвертом «б»!

— Кто же вы?

— Я Маша Потапова!

— Не припомню что-то.

Маша посмотрела на меня исподлобья, затаив улыбку.

— А я бы вас и через двадцать лет узнала.

— Почему же?

— Да так, вообще, — уклонилась она от ответа и вдруг засмеялась. — Вы обидели меня тогда.

— Я? Обидел?

— Правда. Вы с Сугомака? А я на Сугомак!

Я вернулся — пошел с Машей. Сбоку поглядывал на нее: правильный профиль, нежный такой, по спине коса толстая сбегает.

— Чем же я вас тогда обидел?

— Ничего особенного. Вы культпоход в кино организовали, а меня не взяли. Алька Спиридонова что-то набедокурила, а вы подумали на меня и не взяли в кино. Обидно было, но я промолчала.

Мы вышли на берег. Маша села на пенек. Я взял камень и бросил в воду.

— Знаете, почему мне нравится это озеро? — спросила Маша.

— Почему?

— Оно никогда не бывает скучным, одинаковым.

Как она верно подметила! И ведь я любил Сугомак за это же!

Вырывается вдруг из-за гор ветер, тогда перекатываются синие волны и с шумом рушатся на берег. Вода пенится, шуршит на гальке и, шипя, отползает обратно, волоча за собой камешки. И тогда сердито и неуемно ворчат старые сосны, трепещут березы, пригибаются к земле. И что-то такое могучее, богатырское слышится в реве волн и посвистах ветра.

То вдруг оно затихает, добродушно плещется о берег, ни на кого не сердится. Таким оно было в день нашего знакомства с Машей. Не шумели суровые сосны, тихо шептались о чем-то березы. Голубое небо отражалось в озере, и казалось, было два озера: одно вверху, а другое внизу — брось камушек и покачнешь его. А часто бывало так: скроется солнце за тучей, озябнет озеро, подернется мелкой рябью. Насторожатся старые сосны, притихнут березы. Душно — дышать нечем. Значит буря будет. На западе над горами закипает грозовая темень, уже блещут молнии, слышатся раскаты грома.

И разразится буря, загудят сосны. А дождь полощет и полощет. Какая тогда разудалая сила гуляет на великих горных просторах!

Славное озеро! Об этом думал я, смотря вдаль на серебристые блики на воде, об этом, кажется, думала и Маша. Она сидела задумчивая, притихшая. Потом она улыбнулась, приподняв крылатые брови, взглянула на меня и сказала озорно:

— Давайте соревноваться, кто дальше бросит камень!

И мы кидали в воду маленькие камушки, старались, чтобы они падали как можно дальше. Сначала камни летели дальше у Маши, и она бурно радовалась, хлопала в ладоши. Но и я скоро наловчился.

С озера возвращались старыми знакомыми, болтали обо всем, смеялись.

Потом почти каждый день виделись на берегу. Первым обычно приходил я, садился на камень и подставлял разгоряченное лицо свежему ветру. Плескались волны, покачивались вдалеке рыбацкие лодки, синела за озером гора. Было радостно от того, что есть на свете такое озеро, что в мире так много солнца, что существует на свете кареглазая девушка Маша. И я ждал ее, нетерпеливо поглядывая на дорогу, которая лениво выползала из соснового бора. Сосны мешали видеть дальше, а там могла быть Маша.

Но вот она появлялась — стройная, приветливая. Садилась рядом, глядела чуть лукаво и говорила:

— Я так спешила. А вы, Николай Петрович, почему хмурые?

— Взгрустнулось.

— Не надо грустить! — ласково улыбалась она и вздыхала.

— Мама сегодня сказала, что я правильно решила поехать в педагогический. У меня с детства склонность к учительской работе.

Маша, наверно, уловила мой недоверчивый взгляд и горячо принялась убеждать:

— Верно, верно! Бывало, посажу кукол и учу их. А подросла — мальчишек учила.

Я засмеялся, а Маша воскликнула:

— Вместе учиться будем! Ведь, правда, это хорошо?

В конце августа мы попрощались с Сугомаком. Нас ждал большой город, институт. Мы об этом только и говорили — какие у нас будут товарищи, как станем учиться. Загадали, что встречаться будем часто.

Маша неожиданно побежала вдоль берега и крикнула:

— Ловите! Ловите меня!

Я догнал ее, поднял на руки и бережно понес. Маша доверчиво прижалась ко мне. Я поцеловал ее. Она закрыла глаза. И вдруг обвила мою шею и прильнула к моим губам.

— Какой ты сильный, Коля! — прошептала она, когда я опустил ее на прибрежный камень. — Какая я счастливая!

Я обнял Машу за плечи, и мы долго смотрели на белую кипень озера, на лесистые горы Урала.

* * *

В институте устроились хорошо. Учились на разных факультетах, но жили в одном общежитии. Встречались каждый день. Чаще я приходил к Маше в комнату, а иногда она приходила в нашу. Стучала отрывисто, но напористо. Я всегда узнавал Машу по стуку: никто так не стучал, как она.

Маша пробирала нас за беспорядок в комнате, ребята отшучивались, а я не сводил с нее глаз и молчал.

— А вечер какой чудный! — говорила она мне. — Морозный, снег под ногами похрустывает. Пойдем, а?

У нее все вечера были чудесными. Беснуется на широких улицах города ветер, сыплет в лицо снежной колючей пылью, скрипят заиндевелые колеса трамвая, прохожие попрятали носы в воротник, — Маша радуется морозу и тащит меня на прогулку. Если же мороз смягчался, дул теплый южный ветерок, Маша говорила, что уже веет весной, и воробьи вон к весне расчирикались, и мальчишки повылазили в скверы — тоже к весне.

Весну Маша ждала с такой веселой нетерпеливостью, что даже я стал сердиться на весну за то, что она не спешит.

А когда настала весна и зашумел ручьями апрель, с Машей приключилось несчастье. Она заболела. Я не встретил ее в институте поутру и побежал в общежитие. Маша лежала в жару. Она осунулась, щеки провалились, лихорадочно блестели глаза. Машин вид потряс меня.

— Маша! — проговорил я. — Что с тобой, родная?

Я коснулся рукой ее лба — он горел.

— Ничего, Коля… пройдет… — прошептала она, посмотрев на меня благодарно, и столько было в ее глазах невысказанной боли, что я не вынес — отвернулся. Слезы душили меня.

…Эти дни я не выходил из больницы, но к Маше не пускали. Однажды до вечера просидел в приемной. Сидел на скамейке, оперев локти о колени и зажав ладонями голову.

Кто-то тронул меня за плечо:

— Молодой человек, что вы здесь делаете?

Я поднялся — спрашивала пожилая женщина, врач.

— А это, Марья Сергеевна, к девушке из пятой палаты. Ходит каждый день, а не пускают, — ответила знакомая санитарка.

— А! — протянула женщина, словно бы вспомнила, о ком идет речь. — Пора домой. Уже вечер.

— Конечно, конечно, — машинально согласился я, а она очень пристально взглянула на меня и приказала санитарке дать мне халат. Я принялся благодарить ее. Она же сурово бросила:

— Недолго только! — и ушла.

Вошел в палату на цыпочках. На первой от окна койке я увидел Машу. Бросились в глаза ее чудесные русые волосы, разбросанные на подушке. Когда я подошел и сел на табуретку, Маша открыла глаза и попыталась улыбнуться. Только улыбки не получилось, глаза широко открылись, и светлая слезинка скатилась по виску, упала на волосы.

— Коля, — прошептала Маша, — ты пришел…

Я взял ее горячую похудевшую руку, прижал к своей щеке; и тоже не сдержал слез. Потом целовал ее пальцы. Она шептала:

— Милый… Я выздоровлю. Ведь ты хочешь, чтобы я выздоровела.

Ночами мне не спалось. А если забывался в коротком сне, то чудилось, будто теряю Машу, теряю безвозвратно. Утром торопился в больницу и, если не пускали в палату, бродил вокруг, заглядывал в окна. Я не мог без боли смотреть на веселых девушек, мне казалось несправедливым, что вот они радуются, смеются, а Маше, может быть, в этот момент сделалось хуже и она умирает.

* * *

С тех пор прошло много лет. И какой бы попутный ветер не заносил меня в родной городок, я всегда прихожу на Сугомак.

И в минувшую осень побывал там: взгрустнул о прошлом.

Когда подрастет наш первенец, мы с Машей непременно поведем его на Сугомак и расскажем, какое большое место заняло это суровое лесное озеро в нашей жизни.

#img_7.jpeg