НА ИСТОКАХ ДЕТСТВА

15 июля 2002 года, подписав в печать очередной номер газеты “Молния”, а также все необходимые для предоставления в Минюст документы о регистрации Коммунистической партии трудовой России, я выехал из Москвы. Отпуск! Казаки атамана Филина отремонтировали мою видавшие виды “Жигули-четверку”, сын Сережа помог упаковать персональный компьютер и ранним утром я уже вел машину по трассе “Дон” к Черному морю. Там, под Туапсе у моего старшего брата есть дача, где мне, как всегда, обещали создать все условия для отдыха и написания этой книги о Сопротивлении трудового народа насильственной капитализации России.

Первую свою книгу я написал за решеткой тюрьмы Лефортово. Это был философский трактат, попытка осмыслить поражение народного восстания в Москве в сентябре - октябре 1993 года через призму лучших достижений человеческой мысли от Сократа и Платона до Ленина. Та книжка под названием “Лефортовские диалоги или тюремный конспект лекций Гегеля” вышла небольшим тиражом в издательстве “Палея”, а затем ее перевели и издали в Сирии, Италии, Бразилии. Как мне сообщили однажды на ежегодном конгрессе коммунистических и рабочих партий в Брюсселе, газета французских коммунистов “Юманите” оценила “Лефортовские диалоги” как “первый философский труд, вышедший в России после Ленина и Сталина”. Вполне возможно, что за этой фразой не было ничего, кроме горькой иронии “горбачевцев”, окопавшихся в “Юманите” со времен Жоржа Марше. Но мне было приятно: во время отсидки в Лефортово я не бездельничал, а писал философский труд. В России этот труд мало известен. Книжку расхватали активные сторонники “Трудовой России”, а на повторное издание не хватало ни времени, ни средств. К тому же товарищи по борьбе требовали от меня написать книгу автобиографическую, с подробным описанием событий и роли в них “Трудовой России” после окаянного времени Горбачева-Ельцина. Но издание и редактирование газеты “Молния”, плюс постоянные разъезды по стране и за рубежом, не оставляют времени на “солидный” литературный труд. Долгое время приходилось отшучиваться: “Вот посадят снова в тюрьму, тогда времени для книжки будет более чем достаточно!”.

Однако к маю нынешнего года борьба идей в России вновь обострилась. В стремлении задушить любое инакомыслие официоз протащил через Государственную Думу закон “О противодействии политическому экстремизму”, Но за неимением собственных идей, способных консолидировать российское общество, очередные кремлевские временщики через риторику псевдопатриотизма то и дело скатываются в пошлятину великодержавного шовинизма. С другой стороны, конформистская, соглашательская позиция парламентских коммунистов унавозила почву для национализма и (под предлогом борьбы против еврейства) жесткого антикоммунизма. Примеры: письма из тюрьмы лидера Национал-большевисткой партии Эдуарда Лимонова в газете “Завтра” и роман главного редактора этой газеты Александра Проханова “Господин Гексоген”, вызвавший буквально телячий восторг таких известных русофобов, как Немцов и Хакамада и получивший литературную премию “Лучший национальный (?) бестселлер (?!)”. Не устает строчить книжку за книжкой и близкий друг Проханова – лидер КПРФ Геннадий Зюганов. Вот и этим летом он обещал порадовать нас “очень хорошей, продуманной книгой о глобализме”. А что же “Трудовая Россия”. Неужто мы будем стоять в стороне от жесточайшей схватки идей? Нет! Мои товарищи тысячу раз правы: надо писать свою книгу, надо напомнить обществу, кто первым поднял Красное Знамя, чего это нам стоило, в чем наши разногласия с оппортунистами, каковы наши идеалы и как мы собираемся воплощать их в жизнь. А от тюрьмы хоть и не след зарекаться, но и напрашиваться за решетку – глупость несусветная. Книги лучше писать на свободе. Скорее в отпуск, скорее бы сесть за компьютер…

Самая утомительная часть трассы “ДОН” начинается за Воронежской областью. Над степью – марево. От жары плавится асфальт. На бесконечных затяжных подъемах и спусках за каждой большегрузной машиной тенятся шлейф легковушек: обгонять на шоссе с двумя полосами движения да еще при постоянных переломах дороги опасно. И только к закату трасса разгружается, на спидометре – за сто, и в ветровые стекла врывается свежий аромат только что скошенного хлеба. Так пахло в отчем доме, когда мать пекла хлеб в русской печке. Так пахли мякиши от теста, на которые мы приманивали сазана в сонных степных реках. Так благоухал колхозный ток, на котором я каждые каникулы, начиная с десяти лет, разгружал зерно из-под комбайнов...

Я родился и вырос в селе Белая Глина Краснодарского края. Это – на стыке трех регионов: Кубани, Ростовской области и Ставрополья. В семье нас было шесть детей: три сестры и три брата. Я младший. Деда и бабушку по отцу я не помню. Знаю, по рассказам родителей, что дед Иван Ильич, потомственный гончар, мигрировал на юг России то ли из Воронежской, то ли из Курской области. Во всяком случае, там и сейчас есть село Горшечное и, как мне сообщили читатели “Молнии”, есть даже анпиловский бор, откуда, вполне вероятно, и пошли мои корни. Бабушку и деда по материнской линии я помню хорошо. Дед Петр Родионович Селюков был из мастеровых: ремонтировал жатки, ковал, крыл крыши железом и камышом, смастерил паровое отопление для первого в селе двухэтажного дома, пробил первую в Белой Глине артезианскую скважину и склепал большой железный бак для водонапорной башни. Дедовская клепка оказалась прочнее сварки, и когда, старую водонапорную башню в центре села снесли, бак еще долго служил резервуаром в керосиновой лавке на рынке, не упуская ни единой капли доверенного ему топлива. Бабушка Ирина Емельяновна знала очень много народных песен, многие из которых, как мне кажется, безвозвратно утеряны. Но с бабкой я редко общался, разве что после очередной мальчишеской драки забегал в дедовский дом, чтобы смыть кровь и перебинтовать на скорую руку полученные в драке раны. Селюки, в отличие от Анпилов, жили зажиточно. Хотя и у деда в начале прошлого века хватило средств, чтобы дать образование только одной дочери и сыну, а младшую Лушу (мою будущую маму) в 11 лет дед отдал батрачить в соседний хутор. Однажды, рассказывала мать, она не выдержала жару в поле, бросила прополку и пришла домой. Утром хозяин приехал к деду и потребовал вернуть батрачку. Дед оседлал коня, взял тяжелую казацкую нагайку и погнал по степи дочь на работу. Шрамы от той дедовской нагайки остались на маминых плечах навсегда.

По рассказам родственников, мой дед по отцовской линии Иван Ильич Анпилов исчез из села в середине 20-х годов прошлого века, во время продразверстки. Иван Ильич был горшечником, но и он обязан был сдать определенное количество зерна, которое он получал от казаков в оплату за горшки, макитры и большие кубганы. Когда к деду в первый раз приехали комиссары из продотряда, он отдал требуемое количество зерна. Но когда продотряд через пару дней вернулся в дедовский двор и опять потребовал хлеб, мой дед Иван Ильич расстегнул ширинку, достал мужское естество и заявил: “Хлеба у меня больше нет. Своих детей кормить нечем. Вот все что у меня осталось. Режьте его на пятаки!” Правда или нет, но только после продразверстки дедовских шуток в селе больше никто не слышал.

Отец мой Иван Иванович Анпилов был комсомольцем, на фронте вступил в ВКП(б)- Всесоюзную Коммунистическую партию (большевиков). Как и все фронтовики, оставшиеся в живых, отец был не прочь выпить с такими же, как он, мужиками, безрукими, безногими, обожженными, - словом, изувеченными войной. Если в день получки отец задерживался до ночи, мать посылала меня и старшего брата в сельскую чайную “найти отца”. В чайной - дым коромыслом. Официантки шныряют между столами, разносят “пиво с прицепом”, то есть бокал пива, плюс сто грамм водки. Драк среди фронтовиков я не помню. Зато за каждым столиком вновь и вновь штурмовали Берлин, с отборным русским матом шли на таран немецкого мессера, вспоминали Курскую дугу и Сталинград, поднимались в рукопашную и обливались слезами, вспоминая павших товарищей. Для наших отцов война не кончилась никогда. В чайной ухали пушки, выли мины, стучали автоматы… А вот и голос нашего батьки строчит из станкового пулемета “Максим”: “Та-та-та-та-та… Хенде хох, гады! За Родину! За Сталина! Получай! Та-та-та-та!” Мы уводили отца под ободряющие возгласы изрядно подвыпившей фронтовой братии: “Ты смотри! За Иваном сыны пришли! А за мной, не дай бог, жена прибежит”… Отец обнимал меня обрубком руки, а здоровой держался за Толика. На показ он куражился, пел свою любимую песню “Эх, дороги!”, а у калитки своего двора обмирал, изображая вконец пьяного человека. Вероятно, так он надеялся смягчить мамины упреки за пропитые в чайной деньги.

Несмотря на то, что отец был инвалидом, у него была очень ответственная работа – обжигальщик гончарной мастерской, и его заработок был основным в семье. Однажды отец повздорил с начальством, и его уволили. С неделю он молча без конца курил самокрутки из махорки, затем не выдержал сел “писать письмо Сталину”. Отец был грамотным человеком, и к нему нередко обращались посторонние люди с просьбой составить жалобу или заявление по тому или иному делу. Но за себя отец никогда не писал, считая это ниже достоинства коммуниста. Он также считал непозволительным постоянные просьбы матери принести с работы какую-нибудь посудину: если коммунисты начнут тащить, то что же о нас люди скажут?! А тут пришлось писать: без отцовского заработка в семье не хватало денег и на кусок хлеба. В письме к Сталину отец перечислил свои боевые ордена и медали, места, где проливал кровь в боях с немецко-фашистскими захватчиками, рассказал, что работал обжигальщиком практически без брака и попросил восстановить его на работе, чтобы кормить шестерых детей. Дошло то письмо до Сталина или нет, я не знаю. Только через три дня , после того, как отец отправил свою жалобу, к нашему дому подкатила “линейка”, для тех времен – своего рода “БМВ”, длинная двухосная повозка на рессорах с двумя рысаками. Такая роскошь имелась только у председателя колхоза, да в местном райкоме партии: “Иван Иванович, выходи! - весело закричали с линейки. – Поехали на работу!” Отец заважничал, надел праздничную гимнастерку с орденами и покатил обжигать свои горшки…

И все же при всей значимости отца, духовным стержнем нашей семьи была мать. Всем, что есть во мне хорошего, я обязан матери, и также , как великий русский поэт могу сказать без тени сомнения:

“И если я напомнил жизнь борьбою

За идеал добра и красоты,

О, мать моя, подвигнут я тобою,

Во мне спасла живую душу ты!”

Не докопав картошку в огороде, она родила меня в бабье лето 1945 года без посторонней помощи под крики улетающих к югу журавлей. Если отец нередко “учил” фронтовым ремнем, мать вдохновляла ласковым словом, умением терпеливо выслушать чужое горе, а еще больше – самоотверженным, на износ трудом ради детей. Подобно некрасовской женщине, мать не раз первой входила в горящую избу, спускалась на дно общественного колодца, когда его надо было чистить, но больше всего она славилась в селе своим кулинарным искусством. Последние пятнадцать лет своего трудового стажа мать работала поваром в детском доме. После войны в стране осталось огромное количество осиротивших детей, но беспризорных детей, как сейчас, не было. В Белой Глине, как и во многих селах юга России, было два детских дома мест на 500-600: один для маленьких, другой – для подростков постарше. Екатерина Александровна, директор детского дома для младших, где работала мать, нередко говорила: “Луша, да приведи сюда Витеньку, пусть хоть поест нормально, кто их тут считать будет!” Действительно, страна отдавала своим сиротам лучшее, кормили их очень хорошо. Как только в колхозном саду вызревала черешня, всех детей и больших и маленьких вывозили на сбор, вернее на поедание первых ягод. Каждый малыш мог есть “сколько влезет” и кроме того, получал в руки маленькое игрушечное ведерко, чтобы наполнить его сочной ягодой и увести с собой. Детдомовские веселились от души и без конца, зажав косточку черешни между пальцами, стреляли ими друг в друга. Но больше всего меня поразило обилие ковров и различных игрушек в комнатах отдыха детского дома. Нам, “семейным” ребятам такое и не снилось: заводные автомобили, калейдоскопы, цветные карандаши!… Но почему-то восторг от вещей быстро проходил, и я старался побыстрее удрать из казенного дома на свободу, туда, где можно часами брести по раскаленным, пыльным дорогам – купаться на речку, или, привязав коньки к валенкам, мчаться по сверкающему под зимним солнцем льду, проваливаться под лед и радостно сушить одежду у большого костра, танцуя босыми ногами по талому снегу…В отличие от детдомовских, у нас была семья, материнская любовь и самая дорогая игрушка на свете – свобода.

Когда мне исполнилось четырнадцать лет, дед подарил мне на день рождения небольшие слесарные тиски и столярный лобзик и посоветовал учиться слесарному делу, чтобы быстрее начинать самостоятельную жизнь и помогать родителям. Через год я последую совету деда. В 1960 году в неполные пятнадцать лет я уехал в Таганрог, где учился в ремесленном училище, а затем и работал слесарем-сборщиком на Таганрогском комбайновом заводе.

Одесса- мама, Ростов – папа, а Таганрог – братишка младший. Эта присказка уголовников была очень популярна среди таганрогской “ремеслухи”. Конечно ремесленное училище – это не лагерная зона, но драки там то и дело перерастали в поножовщину, а то и в стрельбу. Первый урок город преподал мне 1 сентября 1960 года. В первый день занятий, мастер производственного обучения Александра Даниловна, назначила меня от группы в столовую сторожить чибрики, так назывались пирожки без начинки, которые нам вдобавок к макаронам или каше выдавали к чаю утром и вечером. “Будь внимателен! -предупредила Даниловна,- Утащат чибрики - будешь месяц отдавать ребятам свои”. В столовой – гам, беготня. На стене висит огромная картина, каких я в жизни не видел, даже в белоглинском детском доме: “Утро в сосновом бору”. Я залюбовался медведями, резвящимися в потоках солнечного света на копии картины Шишкина, а когда вспомнил о своих обязанностях сторожа, было уже поздно: все 24 чибрика со столов нашей слесарной группы стащили. Первый месяц в РУ № 4 города Таганрога я прожил без чибриков.

Второй очень важный урок я получил, спустя два месяца, перед ужином в той же столовой. По вечерам в столовой дежурил всего один мастер производственного обучения, и учащиеся оставались как бы без присмотра, сами по себе. В эти часы в училище приходили ностальгирующие по детству выпускники, успевшие побывать по уголовке на зоне. “Кто знает Витьку Беззубко?- громко, обращаясь ко всем сразу, спрашивал здоровенный верзила, - Ну, пожалуйста, парни, кто знает Витьку Беззубко?” – не унимался громила. Виктор Беззубко парень из нашего села Белая Глина, выпускник ремесленного училища, впоследствии зарезанный в пьяной драке. “Я знаю Беззубко” - сообщил я, наивно улыбаясь верзиле, и тут же получил от него страшный удар кулаком в лицо. Очнулся – верзилы и след простыл. Мои друзья по школе и ремеслухе Витя Котвицкий, Коля Предыбайлов, Петя Чертов – все из Белой Глины смывают мне кровь с лица и хохочут: “Надо было стрелять вначале, а затем уже говорить кого ты знаешь!”. Через неделю я, как и все мальчишки из ремесленного, сделал в заводских мастерских так называемую “ручку”, стреляющую малокалиберными патронами, и больше меня о Викторе Беззубко никто почему-то не спрашивал. Но о полученном уроке, спустя 25 лет, мне напомнили в горах Никарагуа бойцы Сандинисткой армии. Будучи корреспондентом Гостелерадио СССР по Центральной Америке, я получил из Москвы задание снять для программы “Международная панорама” сюжет о борьбе с вооруженной контрреволюцией на севере Никарагуа. Три дня наша маленькая съемочная группа провела на марше с батальоном Сандинистской армии, преследующим группу “контрас”. Помимо кинокамеры и аккумуляторов к ней, пришлось вооружиться автоматами Калашникова и патронами к нему. Без тренировки с таким грузом в тропиках, да еще в горах выдержит не всякий европеец. На третий день, как только сержант взвода, за которым закрепили нас, советских журналистов, скомандовал “Привал!”, мы повалились на землю, под усыпанное огромными плодами грейпфрута дерево, как подкошенные. Штыками от автомата или просто зубами мы принялись разрывать кожуру солнечных плодов, чтобы быстрее добраться до спасительного сладко-терпкого сока. Вода у всех давно закончилась. Сержант сандинистов безуспешно пытался сориентироваться по карте, и никто толком не знал, где мы находимся. И вдруг на горной тропинке появился верховой на лошади без седла. Оружия у крестьянина не было, и бойцы-сандинисты молча следили за верховым. “Добрый день, почтенный! – не выдержал я обоюдного подозрительного молчания, - Скажите, эта дорога ведет в Тельпанеку?” “Да, сеньор”, - отрубил верховой и поторопил коня босыми пятками. Тотчас же ко мне подошел сержант: “Виктор, мы на войне, а потому лучше спроси, куда ведет эта дорога, а не сообщай первому встречному, куда идем мы, и кого мы ищем. Теперь, если нарвемся на засаду по дороге в Тельпанеку, придется, товарищ, пристрелить тебя. Не скрою, мне этого делать не хочется”. Засады на той горной тропе не оказалось…Урок сандиниста я усвоил в том смысле, что общительность не лучшая черта характера, когда рядом могут находиться враги.

После ремесленного училища вплоть до призыва в армию я работал сборщиком на комбайновом заводе и одновременно учился в школе рабочей молодежи. Моя первая благодарность с записью в трудовой книжке была за “успешное сочетание работы и учебы”.

Работа у меня была однообразная и нудная. Я собирал и клепал вручную граблины для мотовил комбайновых жаток. На этой операции от сборщика требовалась ловкость обезьяны и упорство осла, позволявшие собрать до ста штук четырехметровых граблин и расклепать до 2-3 тысяч шплинтов за смену. Из-за низких расценок взрослые рабочие отказались выполнять эту операцию, и ее делали мальчишки, вчерашние ремесленники. И все же на первую получку я купил свой первый в жизни костюм за 90 рублей, отправил почтовым переводом десятку на радость маме и 20 рублей заначил до аванса. Тогда зарплату выдавали два раза в месяц регулярно безо всяких задержек.

Учиться в школе было куда интересней. В школе рабочей молодежи училось немало молодых людей и девушек (!), не пожелавших заканчивать одиннадцать классов обычной средней школы (для рабочих сохранялась десятилетка). Я к тому времени увлекся фантастикой о межзвездных полетах, о космических кораблях с фотонными двигателями, читал и серьезные книги Резерфорда по атомной физике и обещал моим одноклассницам непременно открыть способ аннигиляции вещества, чтобы спасти человечество в целом и очередную симпатию, в частности, от грядущего энергетического кризиса. От атомного безумия меня спасла преподаватель русского языка и литературы Зоя Макаровна Чеботарева. Она заметила, что в школьных сочинениях я свободно цитировал на память далеко не программные стихи Лермонтова, Маяковского, Есенина, Байрона, Шекспира, и принялась зачитывать мои юношеские литературные изыски вслух перед всем классом. Так, на уровне ШРМ №3 города Таганрога я стал популярным, одноклассницы стали мне улыбаться приветливее и чаще, а мир все еще ждет первооткрывателя антивещества.

Уже во время срочной службы в ракетных войсках стратегического назначения я сделал окончательный выбор в пользу гуманитарных наук. В свободное от службы время я начал усиленно изучать грамматику русского языка, осваивал практически с ноля английский язык, в чем мне очень помогли радиопередачи Голоса Америки “News and views en special English”, которые я слушал по небольшому транзисторному приемнику “Селга”. Не хочу сказать, что я делал это открыто напоказ. Однако все офицеры нашей стартовой батареи, включая комбата гвардии майора Валерия Фадеевича Ролина знали о моих “сеансах” английского языка, но никому из них не пришло в голову препятствовать мне в этом. От скуки на третьем году службы командиром заправочного отделения перекиси водорода я даже начал изучать латынь, и заразил страстью к древнему языку всю казарму. Иван Кривцов, здоровенный донской казачина, завидя меня, кричал благим матом: “Omnia mea mecum porto! Dum spiro – spero!” И добавлял, ухмыляясь, по-русски: “А дембель неизбежен!”

К сожалению, я был уволен в запас в последних числах ноября 1967 года и не успел сразу после армии поступить учиться. Куда? Этого вопроса для меня не существовало: или журфак МГУ – или ничего! Но сразу после армии пришлось возвращаться в родное село Белая Глина, где мой незабываемый старший брат и наставник Борис представил меня главному редактору районной газеты “Путь Октября” Николаю Максимовичу Растрепину.

Это был опытный редактор, настоящий советский журналист. Для начала он предложил мне пробу пера на свободную тему. Я написал очерк “Дорогой мой человек” о моей первой учительнице Любови Порфирьевне Денисовой. В редакции всем понравилось, в районном отделе образования начальство пришло в бешенство: “Почему без нашего ведома в газете появился очерк о Денисовой?! У нас есть более достойные герои для очерка!”. Растрепин обозвал учительское начальство “утководами” и зачислил меня в штат редакции истопником. Как только освободилась должность меня перевели в литсотрудники отдела партийной жизни. А писать, фотографировать приходилось всех подряд. Я не вылазил из командировок по району, Зимой добирался до отдаленных ферм в открытых грузовых машинах. Случалось я упрашивал председателя колхоза дать мне сани, но попадал в пургу, когда в степи не видно не зги, и лошади сами вывозили меня к молочно-товарной фперме, Надо было видеть радость доярок, отпаивавших меня с мороза парным молоком: “Ты смотри! О нас помнят! Корреспондентика прислали, да такого молоденького!” Случалось, от обилия информации я допускал досадные ошибки в газете, над которыми потешалось все районное начальство. Так однажды срочно понадобилась подпись под моим снимком молоденьких девушек свинарок колхоза “Победа”. Я отыскал в записной их фамилии и написал, что они выращивают поросят до четырех месяцев сдаточным весом свыше 20 килограммов. Когда газета вышла в свет, в районе ржали не только зоотехники, но даже лошади: “Да при таком весе в четыре месяца все поросята передохнут. “0 килограммов – это отъемный вес для поросенка в два месяца!” Ошибку разбирали на бюро райкома партии и главный редактор вынужден был напечатать опровержение вместе с выговором литсотруднику Анпилову. С горя и стыда перед девушками я готов был утопиться. Мама, как всегда нашла утешение: “Не горюй, сынок! Газета “Правда” и та ошибается, Смотри, фотография на первой странице. Пишут, что в Крыму собирают рекордный урожай черешни по 4 центнера с гектара. Да я четыре центнера с одного дерева соберу! А тут с гектара. Вот это герои! В сто раз ошиблись, а ты всего-то и ошибся в два раза!” Тот снимок сделала Майя Скурихина, легендарный фотокорр “Правды” и впоследствии большой друг “Трудовой России” и меня лично. Ее снимки будут включены в эту книгу. И когда я рассказал Майе мою историю с поросятами, она отмахнулась: “Подумаешь, трагедия! Пусть скажут спасибо, что ты украсил газету хорошим снимком девушек-свинарок!”

Мы все же люди тогда вперили в печать, в том числе и в районную. В том же колхозе “Победа” во время моей очередной командировки туда колхозники пожаловались мне на действия председателя Зыба. Вопреки решению общего собрания колхоза Зыб решил присвоить себе новый двухквартирный дом, построенный для колхозных специалистов. Понимая неправомочность своих действий, он начал проводить собрания по бригадам, склонять людей к пересмотру принятого сообща решения. А затем ночью, втайне от людей, Зыб перетащил вещи из добротного старого дома, построенного для него на колхозные средства, в новый более просторный и комфортабельный дом. Я написал фельетон “Воровское новоселье”, но главный редактор Николай Максимович, будучи членом бюро райкома партии, предложил бюро обсудить изложенные мною факты до публикации. Бюро райкома срочно командировало в “Победу” партийную комиссию.. Факты подтвердились. Зыб получил строгий выговор с занесением в учетную карточку и был предупрежден о несоответствии занимаемой должности, Дом вернули специалистам. Но мой фельетон так и не увидел свет. Расстроенный в лучших чувствах я уезжал в Москву сдавать вступительные экзамены на факультет журналистки МГУ. Вопреки абсолютному пессимизму моих дорогих коллег по районке, я сдал экзамены успешно и был зачислен в первую в истории факультета группу журналистов-международников, пишущих на иностранных языках. Еще до первого сентября в наш дом пришла открытка, в которой сообщалось, что я зачислен студентом Московского государственного университета имени М.В.Ломоносова и выражалась благодарность родителям за воспитание сына. Подпись: ректор МГУ, академик Рэм Хохлов. Мать плакала и целовала ту открытку, а я собирал вещи в дорогу, смеялся и убеждал маму в том, что при всем желании один, даже очень важный человек лично подписать более десяти тысяч открыток родителям новых студентов МГУ не мог. До конца своих дней мать благодарила Советскую власть за то, что она дала бесплатное образование всем ее детям.

 

УНИВЕРСИТЕТЫ

Чтобы понять душу университета, надо не только учиться в нем, но и жить. Первые два курса мы жили в общежитиях по Ломоносовскому проспекту. Затем на три года нашим домом стало высотное здание на Ленинских горах. Это самое величественное из семи высотных зданий, построенных в Москве после Победы в Великой Отечественной войне 1941-45 г.г., долженствующих символизировать, по мысли И.В.Сталина, триумф общественного, коллективного разума над частнособственническим, ограниченным эгоизмом. Говорят, что если младенец родится в одной из комнат высотного здания МГУ, чтобы затем в течение всей жизни, днем и ночью проводить всего по одной минуте в каждой его комнате, аудитории, спортивных залах, библиотеках, бассейнах, в актовых и зрительных залах, то на улицу выйдет девяностолетний старик.

Сразу после окончания строительства высотки на Ленгорах девушки и юноши жили в разных зонах, находиться “в гостях” разрешалось всего до 10 часов вечера, что заставляло студентов бунтовать и бузить. Часто между переборками коридоров одного и того же здания делались нелегальные лазы, а самые отчаянные, потерявшие из-за любви голову, пользовались вентиляционными камерами. Кстати, во время первого визита лидера Кубинской революции Фиделя Кастро в СССР он выступил в Большом актовом зале МГУ, где не хватило мест для профессорско-преподавательского состава, не говоря уже о нашем брате-студенте. Тогда студенты воспользовались накопленным во время романтических похождений опытом и слушали выступление Фиделя в люках вентиляционных шлюзов. Не помню, кто из ректоров отменил апартеид по половому признаку, но в мою бытность девушки и юноши жили в разных комнатах, но в одних и тех же корпусах, на одних и тех же этажах. Когда требовалось, комнаты уступались влюбленным по согласию всех заинтересованных сторон, и все дело, как правило, заканчивалось свадьбой, свидетелями на которых были те, кому чаще всего приходилось ночевать не по месту постоянной прописки. Я лично был свидетелем на свадьбах моих однокурсников Виктора Шаркова, Володи Кириллова и Володи Кашина. Сам же я затеял собственную свадьбу, со своей будущей женой Верой Емельяновной, уже в рисковой 30-летней зоне, спустя три года после окончания МГУ.

В 2002 году родному факультету журналистики МГУ исполнилось 50 лет. Позвонили из телевизионного канала СТВ (бывшее НТВ Киселева - Березовского) и предложили подготовить для программы новостей “мемуарное” выступление на 2 минуты эфира. Предложили встретиться у памятника Ломоносову перед входом здания факультета журналистики (ранее проспект Маркса) на Моховой. Я вспомнил таких корифеев, как профессор Архипов с его вулканоподобными лекциями по русской литературе , Елизавету Петровну Кучборскую, заставившую всех нас, первокурсников, через античную литературу любить детство человечества до эпохи христианства, Людмилу Евдокимовну Татаринову, готовую рыдать от радости, когда студенты читали ей наизусть из “Слова о полку Игореве” или из хроник первого русского журналиста попа Аввакума. Для той телевизионной записи я даже сделал подстрочник перевода Шекспира, оригиналом которого начал лекцию о творчестве Фолкнера и его романе “Шум и ярость” (Sound and fuari) один из лучших знатоков американской журналистики и литературы декан нашего факультета Ясен Николаевич Засурский:

Life’s but a mere shadow,

A poor player, that struts and frets his hour

Upon the stage, and then heard no more,

It is a tale, told by an idiot,

Full of Sound and Fuiri,

Signifying norhing.

Жизнь – всего лишь тень,

Фигляр несчастный, махающий

мечом картонным на сцене свой час,

чтоб сгинуть в неизвестности позднее.

Жизнь – придуманная идиотом сказка,

Наполненная яростью и шумом,

Лишенная и тени содержанья.

В две минуты телевизионной съемки я постарался “вбить” благодарность моему преподавателю испанского языка Веронике Касимовне Чернышевой. Вообще-то, на гуманитарных факультетах МГУ испанский преподавали дети эмигрантов, выехавших в Советский Союз во время гражданской войны в Испании. А наша Вероника (красавица-татарка) в свои неполные 20 лет выехала на Кубу в 1961 году в составе первого отряда советских преподавателей русского языка. У них не было специального образования, никто не обучил их методологии обучения русскому языку иностранцев. Но у них была молодость и страстная неудержимая любовь к Кубинской революции. Они сами учили язык Хосе Марти и обучали таких же молодых кубинцев языку Пушкина, Достоевского и Ленина. Они взаимно обучались на стихах, песнях, обоюдных признаниях в любви. Сердцем они понимали друг друга, а язык становился всего лишь подспорьем в том диалоге двух революций и народов. Вот эту методу Вероника и привезла с Кубы в Московский государственный университет. Вероника, в отличие от консервативных преподавателей английского, практически не обращала внимания на произношение, но как она радовалась, если кто-нибудь из нашей испанской группы международников (всего пять человека!) “приносил” на очередное занятие новую пословицу или поговорку, или новый романс Гарсиа Лорки. Для телевизионной съемки к юбилею факультета я хотел обрадовать Веронику стихами Хосе Марти, ставшими в определенной степени, моим жизненным кредо:

No me pongan en lo oscuro,

A morir como un traidor.

Yo soy bueno y como bueno

Morire de cara al sol.

В смертный час меня не прячьте

В тень предателей позорных.

Жил я честно, я хороший!

И умру лицом я к солнцу.

Разумеется моя “маленькая ода” к юбилею родного факультета была “обрублена” до 30 секунд. Перед тем, как предоставить мне слово, корреспондент программы новостей СТВ гордо сообщил стране о том, что он, как и все студенты журфака, в первый день занятий давал клятву верности идеалам коммунизма у Могилы Неизвестного солдата, рядом с кремлевской стеной, однако той клятве остался верен, пожалуй, один Виктор Анпилов. И уж затем пошел мой синхрон - Шекспир по-английски, Марти по - испански, без перевода и без комментариев: хорошо это или плохо, что я остался верен идеалам коммунизма. Во всяком случае, телезрителю стало ясно, что даже такой упертый мужик, как Анпилов после факультета журналистики может декламировать по памяти на разных языках. И на том спасибо, коллеги!

Конечно, наш факультет - всего лишь часть той вселенной, имя которой Университет. При желании, обладая студенческим билетом МГУ, можно было попасть на лекции выдающихся ученых на факультетах химии, физики, истории…Огромным достоинством университета являлись объединенные кафедры гуманитарных факультетов по философии, политэкономии, истории КПСС…

Преподаватель последней, ветеран Великой Отечественной войны Николай Александрович Соколов заметил меня на первом курсе: “Сынок, у тебя хорошая память. Но одного этого мало. Учись мыслить диалектически! Учись у Ленина! И тогда ты оправдаешь свое происхождение из рабочего класса”… То был прекрасный совет и даже в тюрьме, работая над книгой “Лефортовские диалоги” я постоянно заказывал в камеру ленинские томики и, не скрываясь, в своей книге подражал Учителю и его “Конспекту лекций Гегеля”.

Даже много лет спустя, я с огромным уважением относился к профессорам и преподавателям объединенных кафедр гуманитарных факультетов МГУ, особенно тем из них, кто имел мужество остаться на позициях научного коммунизма, материалистического понимания истории. Среди таких мне в первую очередь хочется назвать профессора Владимира Александровича Лаврина, ветерана Великой Отечественной войны, заведующего объединенной кафедры истории КПСС. В самые трудные моменты для “Трудовой России” и меня лично Владимир Александрович был рядом и учил распознавать современных последователей Троцкого, врагов власти трудящихся с полуслова. Очень большое влияние на формирование меня как общественного деятеля оказал профессор, бывший декан философского факультета и главный редактор теоретического журнала ЦК КПСС “Коммунист” Ричард Иванович Косолапов, один из немногих советских ученых разоблачивших антикоммунистическую сущность идей академика Яковлева еще в бытность последнего могущественным членом Политбюро ЦК КПСС. С 1988 года на философском факультете МГУ проходят постоянные семинары ученых-антирыночников, где я встретился и подружился с Борисом Сергеевичем Хоревым, Алексеем Алексеевичем Сергеевым, Ребровым и другими…

К сожалению, приходится констатировать, что традиция самостоятельного независимого мышления на гуманитарных факультетах МГУ была утрачена. Преподаватели общественных наук поощряли среди студентов начетничество, умение во время ввернуть в курсовую или дипломную работу цитату из решений последнего съезда КПСС или из выступлений ее очередных лидеров. На факультете журналистики этим особенно грешила преподаватель политэкономии социализма Новосельцева. Студенты панически боялись сдавать ей экзамены. Нам казалось, встань Маркс из могилы и приди он сдавать экзамен Новосельцевой, она бы влепила ему “неуд” в зачетку после первой же минуты экзамена. То ли из желания поспорить, то ли по причине желания создавать самому себе трудности на третьем курсе я стал единственным студентом журфака, решившимся написать курсовую работу на объединенной кафедре гуманитарных факультетов МГУ по политэкономии у Новосельцевой: “Земельный кадастр и вопросы справедливой оплаты труда в сельском хозяйстве при социализме”. Заявленная мною тема курсовой работы “тянула” на десяток докторских диссертаций, но меня это не смущало. Я исходил из моей, пусть и короткой, журналисткой практики в сельской районной газете. Любая несправедливость в оплате труда, в поощрении моральными стимулами или награждениями орденами, вызывала обиды и раздражение в трудовых коллективах, В конечном счете, несправедливость при вознаграждении за один и тот же труд обуславливала недовольство людей Советской властью, подрывала коллективизм и веру людей в окончательную победу царства разума и справедливости – коммунизма. И если условия труда токаря, слесаря, сварщика в одной и той же отрасли промышленности одинаковы, а за работу в суровых климатических условиях и отдаленность полагались различные надбавки к зарплате, пенсионные льготы и т.д., - то труд крестьянина на земле вообще невозможно привести к общему знаменателю. Эффективность одних и тех же усилий крестьянина, работающего на земле, зависит от количества дождевых осадков, освещенности, заболоченности или закисленности почв, удаленности места производства товаров от рынка сбыта и т.д.. Бывает так, что у работящего пахаря урожай побьет градом, а рядом, на участке, где работали не шибко не валко, града не было, и урожай там вдвое выше, чем у работящего. Кому давать ордена в таком случае? Кому выдавать денежную премию? Кроме того, дело справедливой оплаты труда пахаря, животновода в огромной степени зависит от прихоти его непосредственного начальства.

В своей курсовой работе я привел пример трудовых отношений в сельском хозяйстве дохристианского периода, полностью процитировав чудесную притчу о работниках в винограднике из Евангелия от Матфея. Вот она: “Ибо Царство Небесное подобно хозяину дома, который вышел рано поутру нанять работников в виноградник свой и, договорившись с работниками платить им по динарию за день работы, послал их в виноградник свой, В девять часов утра хозяин опять пришел на площадь и увидел других, стоящих на торжище праздно, и им сказал: “Идите и вы работать в виноградник мой, и я заплачу вам по справедливости”. Они пошли. И в полдень, и в три часа дня хозяин виноградника приходил на площадь, и все повторялось в точности. Около пяти часов вечера хозяин пришел на площадь и опять нашел там людей, стоящих без работы. Хозяин спросил: “Зачем вы стоите здесь целый день без работы?” Они говорят ему: “Никто не нанял нас”. И он говорит им: “Ступайте и вы работать в мой виноградник”. Когда наступила ночь, говорит хозяин виноградника управителю своему: “Позови работников и отдай им, как договорились, по динарию, начав с пришедших последними и заканчивая с пришедших первыми. Тогда пришли первыми те, кто нанялся на работу около пяти часов вечера, и каждый из них получил плату за полный рабочий день. Пришедшие же первыми думали, что они получат больше, но получили и они по динарию. И, получив, стали роптать на хозяина дома и говорили: “ Эти последние работали один час, и ты сравнял их с нами, перенесшими тягость дня и зной”. Он же в ответ сказал одному из них: “Друг! Я не обижаю тебя; не за динарий ли ты договорился со мною? Возьми свое и уходи; я же хочу дать этому последнему то же, что и тебе; я вправе распоряжаться моими деньгами по своему усмотрению. Или глаз твой завистлив, оттого, что я добр? Так будут последними первыми, и первые последними, ибо много званых, да мало избранных”.

С точки зрения политэкономии, вся притча свидетельствует о жуткой несправедливости и деспотизме землевладельца по отношению к работниками. Во-первых, чем больше земли было у частного землевладельца, тем больше была армия безработных, готовых горбатиться весь день на хозяина за кусок хлеба. Во-вторых, деньги, которыми хозяин земли “вправе распоряжаться по своему усмотрению” образовались не из воздуха, а по причине недоплаты всем работникам, начиная от первых до последних. И не зависть заставила работников “роптать на хозяина”, а оскорбленное чувство достоинства человека наемного труда. Следовательно, делал я вывод в своей курсовой работе, справедливое вознаграждение за труд будет возможным только при смене наемного (подневольного) труда) свободным трудом. А это станет возможным только после уничтожения (отмены) всей и всяческой частной собственности на землю. При социализме вопрос справедливой оплаты труда на земле, которая еще не стала полностью “общенародной” в полном смысле этого слова, может быть решен только при обязательном соблюдении двух условий. Первое: подробнейшее научное описание каждой пяди земли в пределах одного государства: состояние недр, почв, растительного покрова, среднее количество осадков, солнечных дней в году, удаленность от водных источников и рынков сбыта продукции, т.д. т.п.. Это и предполагается составлением Земельного кадастра. Второе условие справедливой оплаты труда работников: земля не может принадлежать одному человеку на правах частной собственности, а все работающее на земле обязаны ПОГОЛОВНО участвовать в окончательном распределении совокупного общественного продукта: что оставить на освоение целинных земель и создание новых рабочих мест в “винограднике”, что выделить на строительство школы для детей работников и строительство новых дорог, сколько отдать музыкантам, которые устроят праздник сбора урожая и которых также нужно считать работниками. Легко увидеть, что при такой организации дела оплата будет производиться не по прихоти хозяина-деспота, который вообще не нужен, а по количеству часов отработанных на общей земле с учетом конкретных условий и особенностей участка земли, определенных земельным кадастром.

Когда Новосельцева ознакомилась с моей курсовой работой, ее, как мне кажется, взяла легкая оторопь: “Вы обильно цитируете Библию, - заметила она, - но ни разу не удосужились процитировать документы партии по данному вопросу”. В конечном итоге за курсовую работу я получил “удовлетворительный” динарий и был вполне счастлив.

Проблем по учебе у меня не было. Правда, на втором курсе меня хотели отчислить с военной кафедры, что автоматически означало отчисление из университета. А произошло это по причине моего ироничного отношения к обучению военному делу студентов университета, особенно тех, кто уже выполнил свой конституционный долг и отслужил обязательную службу в Армии или на Флоте. У меня за плечами было три года и три месяца службы в ракетных войсках, из них – восемь месяцев беспощадной муштры в сержантской школе, остальное – в глухих лесах Прикарпатья на Западной Украине с бесконечными боевыми дежурствами по охране безопасности нашей Родины Союза Советских Социалистических республик, когда любая отлучка на две минуты за пределы обнесенной колючей проволокой войсковой части могла обернуться двумя годами дисциплинарного батальона. Самым тяжелым для меня был “дембельный” 1967 год. В сентябре того года Израиль напал войной на Ливан, Палестину, Сирию и за семь дней войны оккупировал палестинские земли к западу от реки Иордан, Голландские высоты и часть территории Ливана. Много позднее мои сирийские друзья Кадрий (?) и Омар Багдаш повезли меня полюбоваться панорамой ночного Дамаска, с тех горных высот, где во время “семидневной” стояли советские ракетные установки класса “земля-воздух”. То было настолько высокоточное оружие, что из ста израильских самолетов, вылетевших бомбить Дамаск до древнейшего города земли долетел всего один бомбардировщик и тот в панике сбросил свой смертоносный груз куда попало. И все-таки, по большому счету в 1967 году израильскую агрессию, а возможно, и новую мировую бойню остановил стратегический ракетно-ядерный щит СССР, сработанный по чертежам великого конструктора Сергея Королева. В первые же часы войны на Ближнем Востоке наша ракетная часть была поднята по боевой тревоге. И пока мы, заправщики топлива, забирали на складах боевое топливо, над нами к юго-востоку на бреющем полете проносились эскадрильи МИГов. На стартовой площадке поступила команда выкатить из ангаров и расчехлить боевые “изделия”. Еще через несколько минут к 25-метровой ракете стыковалась ядерная боеголовка, чего раньше ни на каких учениях, даже самых серьезных, не было. В тот день наша батарея, как и все советские ракетные войска стратегического назначения, были переведены в состояние постоянной повышенной боеготовности, до команды “пуск” оставались считанные минуты. В течение недели мы не покидали пусковые площадки. Израиль и его покровители в США были прекрасно осведомлены о возможностях и точности ракет конструктора Королева, о надежности ракетных двигателей конструкторского бюро Глушко, на которых поднимали на околоземную орбиту первые искусственные спутники и первого в мире космонавта Юрия Гагарина. Знал “цивилизованный” хищник и о том, что советские ракетчики – офицеры, сержанты, солдаты – готовы сгореть в атомном пламени, но приказ на пуск своих ракет выполнят. В 1967 году ракетно-ядерный аргумент СССР стал главным в глобальном, то и дело переходящем в открытую драку, споре труда и капитала. Я до сих пор горжусь и считаю, что мне, сержанту ракетных войск стратегического назначения, довелось в те дни с классным оружием в руках защищать интересы труда в мировом масштабе...

Конечно, получив строевую подготовку в сержантской школе и имея за плечами реальный боевой опыт ракетчика, я с презрением относился к схоластике под видом военной подготовки на факультете журналистике. Однажды, во время лекции по вооружению армии США я имел глупость вслух обратиться к “профессору” в погонах: “Товарищ полковник! А зачем нам знать, как устроена граната на вооружении армии США, если наша главной гранатой был и остается марксизм-ленинизм?!”. Курс хохотал, и полковник для виду тоже улыбнулся, но во время зачета по структуре и вооружению дивизии армии США он устроил мне публичную порку перед студентами, ни одного дня не служившими в армии. Я, памятуя армейскую заповедь: с начальством спорят только круглые идиоты, слушал полковника и молчал как партизан. И тут полковник, воодушевленный моим молчанием, заявил: “Вот из таких прохиндеев, отлынивающих от службы в армии, и вырастают предатели!” Меня прорвало: “Слушай, полковник! Пока я три года глотал пары окислителя и обжигался перекисью водорода во имя безопасности нашей Родины, ты, штабная крыса, сделал себе бронь военной кафедры, чтобы остаться в Москве. Вот ты и есть предатель!”После этого я вышел из аудитории, хлопнув дверью, а на следующий день на доске объявлений военной кафедры появился приказ о моем отчислении, что автоматически означало исключение из университета. . Правом отменить приказ по военной кафедре обладал исключительно ректор МГУ по представлению декана факультета. К тому времени наш декан Засурский знал о моих способностях вести полемику на английском языке с американскими студентами, приезжавшими к нам на встречу из Европейского института. К тому же, тогда я еще не успел написать курсовую работу у Новосельцевой, и в моей зачетке по всем экзаменам значилось только “отлично”. Засурский обратился к ректору МГУ с ходатайством об отмене приказа по военной кафедре и академик Рэм Хохлов, вновь поставил свою подпись под документом, где упоминалась моя фамилия. Декан вызвал меня в свой кабинет и бесстрастным голосом сообщил: “Вас восстановили на военной кафедре. Больше с ними не спорьте. И еще: завтра быть на совете военной кафедры аккуратно подстриженным!”

Вечером того же дня в холле четвертого этажа третьего корпуса студенческого общежития МГУ на Ломоносовском проспекте открылся потешный театр под названием “Бесплатный постриг”. Первой за ножницы взялась энергичная южанка Света Волкова и тут же подрезала мне правое ухо. Кровоточащего меня передали Вале Шабановой, у которой был опыт стрижки овец в колхозах Поволжья. Через минуту - другую под аплодисменты зрителей Валя заявила, что для такой ответственной работы ей нужны ножницы для стрижки овец-мериносов. Заинтригованный галдежом девиц, в холл заглянул мой сосед по комнате, негр из Судана Исса Хашим Мухамед. Девчонки почему-то решили, что у Хашима работа пойдет на лад, и передали ему ножницы. Хашим понял задачу на свой манер и выстриг мне на макушке окружность воинствующих монахов Доминиканского ордена. Пока Исса Хашим бегал за бритвой, чтобы завершить начатое им дело и обрить мне макушку, к обряду бесплатного пострига присоединились девушки с исторического факультета. Первым делом Галя Волошина отняла у меня, плачущего от боли порезов и сострадания к самому себе, зеркало: чтобы не вертелся, а затем довольно быстро и ловко оставила на моей бедной голове жалкую пионерскую челку. И только! Кто бы мог подумать, что скромная советская студентка опередила творческую мысль всех парикмахеров мира на 32 года и бесплатно (!) сделала мне прическу идентичную той, что за 10 тысяч долларов делает лучшему нападающему бразильской сборной по футболу Роналдо его личный парикмахер.

На следующий день с чубчиком “под Роналдо” я предстал в 1970 году перед советом военной кафедры гуманитарных факультетов МГУ. “Урок пошел вам на пользу! – заключили, осмотрев меня, полковники. – Вы будете восстановлены на кафедре, но прическу придется еще укоротить. Вам полчаса хватит, добежать до парикмахерской?” Еще бы! После экзекуции в общежитии, мне бы хватило и одной минуты. Я вышел от военных, побродил по колоннаде второго этажа журфака, откуда, по преданию, когда-то в 19-м веке на головы богатеньких студентов бросал огрызки яблок Виссарион Белинский, и ровно через тридцать минут открыл двери военной кафедры: “Вот теперь другое дело! – обрадовались полковники. – С такой прической у тебя от девушек отбоя не будет!”. И действительно, после этого эпизода моя популярность возросла до такой степени, что меня избрали старостой курса, и даже закоренелый прогульщик-двоечник, как Гриша Лернер обращался ко мне уважительно: “Старик, ходить на лекции катастрофически не хватает времени. Хочешь покурить американских? Да, “Мальборо” - это класс! Только отметь, что я сегодня присутствовал на лекции…” С началом горбачевской перестройки Гриша Лернер, выклянчит у Центробанка 50 тысяч долларов на открытие первого частного банка в России, ввяжется в умопомрачительные аферы по отмыванию “грязных” денег международных торговцев наркотиками, будет арестован в Москве, и будучи в камере заявит надзирателям, что он в общем-то неплохой парень, готов купить по холодильнику в каждую камеру тюрьмы и даже знаком с Анпиловым… Неизвестно, что подействовало больше, только Лернеру разрешили эмигрировать в Израиль, где он сменил свою “русскую” фамилию на более благозвучную “еврейскую”, купил себе роскошную виллу, но опять был арестован, на этот раз уголовной полицией самого Израиля…

На втором году учебы в МГУ я похоронил отца. Мать осталась одна в доме, но за ней присматривал и помогал за всех нас старший брат Борис Иванович. Я почти постоянно получал повышенную (на десять рублей больше, чем обычная) стипендию - 45 рублей в месяц. Во время летних каникул в составе студенческих строительных отрядов мы выезжали (бесплатно!) в любую точку Союза: Казахстан, Сахалин, Саяны, Уренгой… Мне лично заработанных денег хватало, чтобы поддержать мать, подремонтировать крышу отчего дома, да пошиковать на студенческих вечеринках месяц-другой под крышей высотного здания МГУ. Когда летние деньги испарялись, я приладился “шабашить” по выходным в бригаде во главе с аспирантом физфака МГУ Александром Квашой. В основном это были мелкие строительные работы или рытье траншей и прокладка аварийного кабеля к подстанции какого-нибудь предприятия в Москве. Последние работы оплачивались неплохо – 25 рублей за день, и двух дней в месяц было достаточно, чтобы обеспечить хорошую прибавку к стипендии и позволить себе пригласить девушку в приличное кафе в центре города. Мне нравилось кафе “Космос” на улице Горького, по соседству с факультетом журналистики. Благо, ужин с мясным блюдом, бутылкой шампанского и мороженым на двоих стоил тогда около 11-12 рублей.

А когда совсем прижимало, выручали студенческие столовые. На раздаче в столовой зоны “В”, высотного здания МГУ работала с виду некрасивая, но удивительной душевной красоты женщина, тетя Таня. Она как- то разузнала, что моя мама тоже была поваром и очень обрадовалась этому обстоятельству, постоянно справлялась о ее здоровье, просила передавать ей приветы. Однажды весной я привез тете Тане пасхальные крашеные яйца и кулич, испеченный мамой, что привело ее в неописуемый восторг и укрепило нашу дружбу, по крайней мере, тетя Таня всегда старалась подлить мне и моим товарищам побольше борща или положить побольше картошки в гарнир. Это понравилось моему товарищу по комнате в общежитии зоны “Д” Жоре Маценко, который всегда пристраивался в очереди за мной и радостно сообщал нашей покровительнице: “Поизносились мы с вашим Витенькой, тетя Таня, до стипендии не дотянем, помрем с голодухи!” Тетя Таня бледнела и отпускала Жоре двойную порцию по цене одной… Нормальный обед в студенческой столовой МГУ стоил тогда 50-55 копеек. Недавно я побывал в родных пенатах высотки на Ленгорах. Заглянул в столовую. Женщины на раздаче узнали меня, помянули (царство ей небесное!) тетю Таню. Обычный обед в студенческой столовой стоит теперь около 50 рублей. Выходит, при Советской власти государство платило хорошо успевающему студенту один рубль пятьдесят копеек за один день учебы, и этого хватало на три обеда по цене 50 копеек за обед. Современные студенты вправе требовать от правительства восстановления покупательной способности своих стипендий на уровне 1991 года, как и предлагает программа “Трудовая Россия”: каждому работнику - 100 рублей за час труда, каждому студенту – 100 рублей за день учебы.

 

МИР СВОИХ И ЧУЖИХ

По окончании университета я получил распределение на областное телевидение Волгограда. Из всего состава группы журналистов - международников (21 человек) на момент распределения у меня не было московской прописки. Декан, не скрывая иронии, прокомментировал: «Что же вы, Анпилов?! Староста курса, так хорошо учились, а не смогли устроить свою личную жизнь, и теперь со знанием двух языков поедете в провинцию. Даю вам месяц на размышление. Если что-нибудь придумаете, зайдите ко мне. Перераспределим вас».

Мы вдвоем с Виктором Шарковым, ему предстояло ехать в Томск, крепко отметили распределение. А на утро я засел за единственный телефон на седьмом этаже общежития зоны «Д» и начал обзванивать по телефонному справочнику все министерства подряд на предмет выяснения, не нужен ли им срочно переводчик испанского языка для работы заграницей. Мои друзья по общежитию посчитали, что у меня началась белая горячка, да и сам я после десятка - другого грубых, а подчас и хамских ответов, переставал верить в собственное начинание. Как вдруг из конторы под будничным названием «Зарубежнефтегазстрой» на мой сакраментальный вопрос, нужен ли им хороший переводчик испанского языка для работы заграницей, прозвучало еще более неожиданное: «А как скоро вы сможете оформить документы и вылететь на Кубу?»… Через два часа я уже был в кабинете Засурского, и он подписал мне выездную характеристику.

Я прилетел в Гавану 21 сентября 1973 года и поселился в отеле «Севилья», расположенным в старой колониальной части Гаваны, на знаменитом пешеходном бульваре «Эль Прадо». Мои первыми друзьями на Кубе стали проживавшие в этом отеле молодые чилийские ученые, работавшие в Кубинском институте леса: коммунист Браулио Мельядо и беспартийный Альфонсо Мендоса. Только что, 11 сентября 1973 года, в Чили произошел фашистский переворот. Во имя «восстановления демократических свобод» был убит законно избранный президент Сальвадор Альенде. Кровавый диктатор Пиночет завалил Сантьяго-де Чили трупами. США аплодировали убийце, а журнал «Тайм» опубликовал сладострастный репортаж из моргов чилийской столицы, где тысячи обезумевших от горя людей пытались найти и опознать тела своих близких. Читая тот репортаж, Альфонсо рыдал навзрыд, Браулио ходил мрачнее тучи.

Вскоре из Сантьяго де Чили поступило сообщение о том, что на футбольном стадионе, превращенном путчистами в концлагерь, среди тысяч задержанных был опознан и убит без суда и следствия певец и композитор Виктор Хара. Его по праву называли поющим знаменем революции в Латинской Америки. Его песни высмеивали жадность олигархов и пошлость буржуазной культуры, звали молодежь бедных кварталов на самопожертвование во имя братства и справедливости на земле, разоблачали звериную сущность империализма, призывали крепить солидарность с народами Вьетнама, Кубы, других социалистических стран. Песни Виктора Хара, его музыку, пронизанную радостью жизни, его открытую солнечную улыбку любила прогрессивная молодежь всей планеты. Перед тем как убить Виктора, пиночетовская солдатня, размозжила пальцы его рук каблуками кованых сапог, чтобы певец, даже мертвый, не смел играть на гитаре. О мученической смерти Виктора Хара я узнал из рассказов молодых чилийцев, которым удалось вырваться из рук пиночетовских палачей и добраться до спасительной солидарности Кубы и Фиделя. К октябрю 1973 года непритязательные отели вдоль гаванского бульвара Эль Прадо были забиты чилийской молодежью. У многих из них были переломаны ребра, загипсованы ноги и руки, но на их лицах я не разу не видел уныния. Напротив, довольно часто в их кругу звучал смех, и звенели гитары ритмами Виктора Хара.

Если не ошибаюсь, в конце октября 1973 года на громадной площади Революции в Гаване состоялся миллионный митинг солидарности с народом Чили. Вместе с моими чилийскими друзьями я был на том митинге и, думается, никогда не забуду острое чувство личной причастности к судьбам народов земли, которое охватывает каждого человека, присоединившегося своей маленькой каплей к миллионному океану митинга. Выступил Фидель, который как всегда дал четкую классовую оценку фашистскому перевороту в Чили. Затаив дыхание, люди слушали рассказ Фиделя о его последней встрече с президентом Чили Сальвадором Альенде, о том, что Фидель, основываясь на данных кубинской разведки, предупредил чилийского президента о готовящемся военном перевороте, и со словами: «всякая революция чего-нибудь стоит, когда она умеет защищаться», - подарил Альенде автомат Калашникова советского производства. Гуманист Альенде не верил предупреждению Фиделя до самого последнего момента, когда пиночетовские самолеты и танки начали методично бомбить президентский дворец «Ла Монеда». В последние минуты своей жизни президент Альенде взял в руки подаренный ему автомат, чтобы до последнего патрона отстреливаться от ворвавшихся в его кабинет убийц…

После выступления Фиделя Кастро, слово предоставили вдове погибшего президента Чили Ортензии Буссе Альенде. Она подошла к микрофонам трибуны, произнесла три слова: «Дорогие братья и сестры!» и замолчала. Миллион людей на площади затаили дыхание. Слышно было, как тревожно свистел ветер в микрофонах. И вдруг раздались рыдания... Людской океан вздрогнул, словно его ужалили тысячи молний сразу: «Не плачь!» - закричали сотни тысяч глоток. «No llores!!!» - кричал, что есть мочи и я, сам, обливаясь слезами гнева, и по озарению вместе со всеми участниками митинга понимая, что слезы Ортензии Бусси будут приятны врагам рода человеческого, убийцам ее мужа…

Пройдут годы, и мне самому доведется организовывать и выступать на митингах в сто и двести тысяч человек. Это всегда эмоциональное потрясение. Но быть участником миллионного митинга – это ни с чем не сравнимое чувство познания души целого народа.

На Кубе я испытал это чувство дважды. Второй раз я стал участником миллионного митинга на площади Революции в Гаване в начале 1974 года во время визита на Кубу Генерального секретаря ЦК КПСС Л.И. Брежнева. Страстно, возвышенно и точно говорил Фидель Кастро о советско-кубинских отношениях, которые войдут в историю человечества как блестящий пример бескорыстия, братской дружбы и солидарности народов, созидающих коммунизм. В отличие от Фиделя стареющий Леонид Ильич говорил по бумаге, подготовленной и тысячу раз выверенной в недрах аппарата ЦК КПСС, а потому правильной, но лишенной человеческих эмоций. Митинг слушал Брежнева вежливо и внимательно. Никто не заплакал и не засмеялся. Аплодировали по подсказке Фиделя. Брежнев, почувствовав, что безнадежно проигрывает Фиделю как оратор, в одном месте раздраженно бросил своему переводчику Олегу Дарусенко: «Читай!». Но в целом митинг, как и весь визит Брежнева на Кубу, оставил приятное впечатление. Советские специалисты расходились с площади поздно ночью, распевая вместе с кубинцами «Катюшу», «Подмосковные вечера» и «Какая красивая Куба!»

В мае 1986 года мне пришлось вести репортажи на испанском языке для слушателей Латинской Америки об официальном визите на Кубу другого Генсека - Михаила Горбачева. К тому времени Слово «перестройка» уже входило в моду, но никто, включая самого Горбачева, не мог пока предположить, чем она закончится. Меня как журналиста настораживал восторженно комплиментарный тон, который расточали в адрес Горбачева средства массовой информации США, Англии, Германии, Израиля. Настораживал, но не более. Наблюдая за официальным визитом Горбачева на Кубу, я сделал вывод о том, что Горби подчеркнуто стремился быть гораздо ближе к врагам Советского Союза - Маргарет Тэтчер, Рональду Рейгану, Бушу старшему, нежели к испытанным друзьям советского народа, таким, как Фидель Кастро. Во-первых, Горбачев исключил из программы своего пребывания на Кубе традиционный в таких случаях массовый митинг солидарности в Гаване. Во-вторых, еще не ступив на землю Острова Свободы, он повел себя непозволительно нагло по отношению к кубинскому народу. Дело в том, что отказ Горбачева от митинга кубино-советской дружбы лишил кубинскую сторону возможности продемонстрировать высокому гостю искреннюю благодарность всего кубинского народа Советскому Союзу за политическую, экономическую и военную поддержку социализма на Кубе. Правительство Кубы призвало своих граждан выйти встречать Горбачева по маршруту его проезда от международного аэропорта Хосе Марти до официальной резиденции в центре Гаваны. Сотни тысяч людей образовали живую многокилометровую стену, чтобы приветствовать руководителя братской страны. Но в назначенный час самолет с Горбачевым на борту в кубинском небе не появился. Кубинцы терпеливо ждали, но живая стена уже распалась, так как люди вынуждены были прятаться в тень деревьев от палящего тропического солнца. Температура в тот день была под тридцать. При такой жаре и повышенной тропической влажности пребывание в течение получаса на улицах большого города небезопасно и для здорового человека. Прилет Горбачева в Гавану задерживался на час, второй, третий… По маршруту следования официальной делегации, освобожденному от движения автотранспорта, зачастили машины скорой помощи: встречающие начали падать в обмороки… Если точность – вежливость королей, то визит Горбачева на Кубу начался с часа. Погода в тот день над всей Атлантикой была летная, и Горбачев подчеркнуто нагло объяснил журналистам задержку «затянувшимися и очень интересными переговорами» с премьер-министром Ирландии в аэропорту Шанон. Фидель дипломатично отмолчался на демонстративное хамство Горбачева. То был уже не дружественный визит руководителя братской страны, а демонстрация своей собственной значимости и попытка за счет унижения гордого, независимого народа добиться благосклонности со стороны самой мощной и богатой империи мира. Пишу об этом с полным сознанием потому, что во время визита Горбечева на Кубу было еще одно обстоятельство, по которому можно было предсказать, что «Горби», заискивающий перед США, готов предать не только друзей, но и свой собственный народ. Перед началом своего визита на Кубу Горбачев по тайным дипломатическим каналам поставил Фиделю условие: визит должны освещать не только советские и кубинские журналситы, но и западные, в том числе журналисты США, причем количество последних не должно было ограничиваться. Куба не имеет дипломатических отношений с США, и вот уже десятки лет находится в жесткой экономической блокаде со стороны своего северного соседа. Правительство США официально запрещает своим гражданам выезжать на Кубу, проводить свой отпуск на ее пляжах и, тем более, иметь с Кубой частные торговые отношения. А тут на время визита Горбачева в Гавану примчалось более 300 американских журналистов, из которых более половины, наверняка, были агентами ЦРУ. Во всяком случае, с блокнотами и микрофонами, на улицах Гаваны американских коллег в те дни не было видно. Янки разместились в лучшем отеле города «Гавана-либре», который до победы революции на Кубе принадлежал американскому международному картелю «Хилтон», что незваные гости подчеркивали при всяком удобном и неудобном случае… В целом визит Горбачева на Кубу закончился безрезультатно и оставил в сердцах друзей Кубы горький осадок.

Но в то время мало кого интересовали перепетии визита Горбачева в небольшую страну, потому как в нашей собственной стране под флагом перестройки и гласности началось тотальное шельмование социализма, изо всех щелей полезли «жертвы сталинских репрессий», то бишь откровенные враги Советской власти. В июле 1987 года Горбачев с

трибуны Всесоюзной партийной конференции официально объявил о переходе страны на рыночную экономику. Давно оторвавшаяся от масс и откровенно ненавидившая трудовой народ верхушка КПСС вмиг перекрасилась «из красных в белые». Ведущие средства массовой информации начали информационный террор против собственного народа. Журнал «Огонек» Коротича, еженедельник «Московские новости» Егора Яковлева, телевизионная программа «Взгляд» Влада Листьева буквально соревновались в мозахизме очернительства истории своей собственной страны. Процесс морального разложения народа подпитывался целенаправленным экономическим саботажем, Из продажи вдруг начали исчезать товары широкого народного потребления: табак, стиральный порошок, мыло… Под предлогом «борьбы с пьянством и алкоголизмом» верхушка правяшей партии распорядилась ограничить время и места торговли спиртными напитками, что привело к невиданным очередям за водкой и дикой спекуляции спиртным одновременно.

Не проходило и дня, чтобы в печати, радио и на телевидении не смаковались подробности случаев коррупции в системе государственной торговли, продажности государственных чиновников и так далеею «Узбекское» дело, дело директора крупнейшего в Москве продуктового магазина «Елисеевский» Соколова, дело зятя Брежнева и первого заместителя министра внутренних дел Чурбанова следовали одно за другим. В пику классовому все государственное, все общественное высмеивалось, а частное предпринимательство, индивидуализм преподносились, как высшее проявление «общечеловеских ценностей». Духовным символом горбачевской перестройки стал фильм Тембуладзе «Покаяние», в котором «путь к храму» открывался моральным уродам, способным разрыть могилу и выбросить труп собственного отца на городскую свалку мусора.

За всем этим стоял, как выяснилось позднее, серый кардинал перестройки полный член Политбюро ЦК КПСС академик Александр Яковлев. Ничего нового, конструктивного в сокровищницу мысли человечества Яковлев не привнес, но, обладая огромной властью, он быстро угадывал и поднимал на ключевые посты всякого, кто готов был клеветать на социализм, на Сталина. К нам, на встречи с ведущими комментаторами и обозревателями Гостелерадио СССР, зачастил любимчик и протеже Яковлева на посту Главного редактора журнала «Коммунист» Егор Яковлев. Подобно герою фильма Тембуладзе, Егорушка открестился от своего деда, знаменитого писателя и героя гражданской войны Аркадия Гайдара. Для того чтобы дефамировать, осквернить значение теоретического органа ЦК КПСС – журнала «Коммунист», лучшей кандидатуры, чем внук-предатель найти было невозможно. Один внешний вид патологически жирного Егора Гайдара внушал брезгливость. Казалось, со страниц книг Гайдара к нам на встречу приехала живая инкарнация Мальчиша-плохиша. К тому же, Егор постоянно чмокал слюнявыми губами, что мешало всерьез вдуматься в проповедуемую им ахинею о прелестях рыночной экономики в целом и капиталистической конкуренции в частности. Но сладкий Егорушка, как и все гаденыши гнезда Яковлева, на первых порах выставлялся верным ленинцем, противопоставляя НЭП времен Ленина «тоталитарной мобилизационной» экономике Сталина. До сих пор я не могу понять, почему искушенные в мировой политике люди, прожженные профессионалы- журналисты не заметили очевидного подлога, рассчитанного на дебилов, никогда не читавших Ленина. После

страшной разрухи, оставленной нам иностранной интервенцией и гражданской войной, большевики пошли на «временное отступление», разрешили мелкое частное производство товаров и торговлю. НЭП вводился под жестким налоговым контролем государства, вся полнота политической власти которого была сосредоточена в руках рабочего класса, лавочники, мелкие буржуа – нэпманы были поражены в избирательных правах: они не могли избирать или быть избраны в Советы. К тому же, никому и в голову не могло придти бредовая идея о том, чтобы передать банковское дело в частные руки. Вот почему во время ленинского НЭПа у нас появился золотой червонец, престиж и курс которого на биржах валют был выше, чем у доллара. Признав золотой червонец, международный капитал признал Социалистическую Россию. По мысли Ленина, НЭП вводился для того, чтобы пролетарская революция могла выжить. И эта задача была выполнена. А подлинное «экономическое чудо», невиданный в мировой практике экономический рост, начались у нас с первыми пятилетками, с индустриализацией и коллективизацией в эпоху товарища Сталина. Противопоставлять Ленина Сталину, как это пытался делать пошлый Гайдар, и, наоборот, Сталина – Ленину, как это делают сегодня безмерно расплодившиеся «ура-патриоты», неблагодарное и бесплодное дело. И те, и другие рано или поздно скатятся в троцкизм, в лучшем случае, или осядут в стане фашиствующих националистов, в худшем.

Злобный антикоммунистический коктейль яковлевского разлива отравлял сознание людей, стимулировал межнациональную вражду целых народов, сеял рознь в трудовых коллективах. Перестройка продолжалась без каких бы то ни было позитивных результатов, и наш высококвалифицированный коллектив журналистов, переводчиков и дикторов системы радиовещания на зарубежные страны все больше походил на театр абсурда. «Ну зачем вы показываете всему миру свои вонючие язвы?!» - возмущался кубинский журналист из нашего отдела Хулио Рамон Менендес – «Кому это интересно? Богатые вас слушать не будут, Они и раньше вас презирали. Бедным людям слушать ваши саморазоблачения еще противнее, такая «гласность» убивает всякую надежду на лучшую жизнь! Кому это выгодно?» В глобальном смысле перестройка была выгодна антикоммунистам, врагам бедных людей земли. Мракобесы всех стран торжествовали. У нас на иновещании дело дошло до «очумения». Заместитель председателя Гостелерадио СССР, некто Александр Плевако, обязал в приказном порядке «сломать девственность марксистам», что означало - перевести на 92 языка мира и передать на все страны планеты сеансы психотерапии в исполнении Чумака. В отличие от другого шарлатана, по фамилии Кашпировский, Чумак употреблял значительно меньше слов, зато после каждого второго слова он смачно причмокивал губами, видимо, в надежде затмить популярность Егора Гайдара и многозначительно замолкал на две-три минуты. Перевести скудный запас слов шаманствующего Чумака не представляло труда, но как изобразить его таинственные причмокивания?! Профессиональные дикторы языков хинди, арабского, китайского, суахили, японского усердно чмокали на волнах Московского радио, а совокупная пауза Чумака длилась не менее 5 часов стуки. И это притом, что стоимость минуты радиовещания на зарубежные страны обходилась нам не в одну тысячу долларов.

Работать в такой атмосфере стало неинтересно. К тому же, коллектив иновещания раскалывался по национальному признаку на своих и чужих. Ярые горбачевцы во главе с американским эмигрантом Владимиром Познером покидали международное радио, чтобы продолжать идейную диверсию теперь уже против советских народов с экранов телевидения. Так поступили Влад Листьев, Евгений Киселев и многие другие работники иновещания. С другой стороны, опытные вдумчивые политические обозреватели, пытавшиеся осмыслить происходящее в стране, или. Тем паче, подвергнуть сомнению поведение Горбачева или Ельцина исчезали с экранов национального телевидения. Так исчез Игорь Фисуненко, первый корреспондент Советского телевидения в Бразилии, долгое время работавший в Главной редакции радиовещания на страны Латинской Америки. Умный самостоятельно мыслящий Фисуненко оказался не нужен. Не нужными стали и мои прямые репортажи на испанском языке о жизни в Советском Союзе. Однажды я привез из командировки в Ленинград репортаж из однокомнатной квартиры Нины Андреевой, автора знаменитой статьи «Не могу поступиться принципами» и большое интервью с ней. На прослушивание репортажа пришли все творческие сотрудники Главной редакции. Слушали затаив дыхание. Осторожный Леонард Косичев, только что сменивший на посту Главного не выдержавшего перестроечного бардака ветерана Великой Отечественной Бабкяна Амбарцумовича Серапионянца, покачал головой и сказал: «Надо посоветоваться». Не знаю, советовался он или нет, но мой репортаж с участием Нины Андреевой в эфире так и не воспроизвели. Цензура, о необходимости уничтожения которой так много говорили горбачевцы, оказалась сильнее моего личного клейма качества.

После того репортажа я всерьез начал искать единомышленников. И тогда, в 1989 году, я познакомился с Алексеем Алексеевичем Сергеевым, Владимиром Макаровичем Якушевым, Ричардом Ивановичем Косолаповым, Михаилом Васильевичем Поповым из Ленинграда и другими учеными, учредившими Объединенный фронт трудящихся во главе с народным депутатом СССР, оператором прокатного стана Нижнетагильского металлургического комбината Веньямином Яриным. То была первая попытка организовать сопротивление и сорвать быстро вызревавший антисоветский переворот на территории СССР. Я стал активным членом ОФТ. Но так как это была малочисленная и пока единственная общественная организация, заявившая о своей коммунистической позиции и готовности отстаивать интересы рабочего класса, в нее тут же были засланы провокаторы. Их оказалось больше, чем самих отцов-учредителей ОФТ, они-то и начали подталкивать весь ОФТ к организационной самостоятельности, а активных членов – к выходу из КПСС, что означало бы поддержку негодяев и перерожденцев, сжигавших свои партийные билеты, наподобие театрального режиссера Марка Захарова. Одновременно горбачевцы начли беспрецедентное давление на лидера ОФ Т Веньямина Ярина. Великолепный оратор, напоминающий своей лаконичной, точной манерой излагать мысли, Сергея Мироновича Кирова, рабочий от станка, имевший к тому же пусть и незаконченное высшее юридическое образование, Веньямин Ярин мог стать центром консолидации рабочего движения. Это прекрасно понимали скрытые и явные враги рабочего класса в непосредственном кружении Горбачева. Не исключено, что Горбачев назначил депутата Ярина председателем комиссии Верховного Совета СССР по расследованию так называемого «узбекского дела». Во время нашей совместной встречи с рабочими Люблинского литейно-механического завода в Москве, я предупредил Ярина о том, что за этим назначением явно стоит намерение «оттащить» его от рабочего движения, не позволить ему стать лидером рабочего класса страны. Ярин обиделся и сказал, что он не мальчишка, чтобы позволить кому бы то ни было «оттащить» его от своего класса. Вскоре Горбачев посылает Ярина в США «познакомиться с работой американского конгресса». То была высокооплачиваемая командировка. На одной из полученных сотенных купюр долларов Ярин написал: «В музей Революции, Советские рабочие не продаются Судьба той купюры, равно как и судьба остальных, полученных Яриным, мне неизвестна. По возвращении из США, Горбачев вводит Ярина в состав президентского совета, ему бесплатно предоставляется просторная квартира в элитном доме по улице Большая Якиманка в Москве. В итоге, Веньямин Ярин как лидер рабочего движения не состоялся. В последний раз я видел его на втором съезде Движения Коммунистической инициативы 22 апреля 1991 года в Ленинграде. Сам Ярин тогда отказался от выступления, попросил не избирать его в президиум, но внимательно слушал выступавших из первого ряда и все время записывал что-то в свой красивый блокнот. В своем выступлении я констатировал факт превращения Политбюро ЦК КПСС в рассадник предательства, шпионское гнездо злобного антикоммунизма. Оснований для такого заявления было к тому времени более, чем достаточно. Горбачев, развязавший кровавые межэтнические конфликты на территории СССР, получил за это Нобелевскую премию мира. Шеварнадзе ублажил своих покровителей в США безвозмездной передачей американцам огромного газоносного участка Охотского моря. Яковлев возвел антикоммунизм в ранг государственной идеологии и попутно осквернил всю историю страны после Октября 1917 года. Даже если в Политбюро и состояли такие люди, как Н.И. Рыжков, О.С. Шенин, Е.К. Лигачев, ставшие впоследствии членами КПРФ, они тогда единодушно поддерживали перестройку и гласность, поддерживали горбачевский курс на рыночную экономику, не замечая, что этот курс несет погибель первому в мире государству рабочих и крестьян – СССР, - и следовательно, они вольно или невольно помогали главным предателям. Прослушав мое выступление, Веньямин Ярин встал и, не говоря ни слова, покинул зал заседаний съезда Коммунистической инициативы. Как стало известно впоследствии, уже через несколько часов Ярин лично доложил Горбачеву о нашем съезде, как «сборище антигосударственных элементов». Больше мы о нем не слышали…Из всего состава Съезда народных депутатов СССР твердо и последовательно встали на сторону борющихся коммунистов и «Трудовой России» депутаты Вавил Петрович Носов, Леонид Иванович Сухов и Анатолий Макарович Крышкин.

К чести ученых, политическое ядро ОФТ после бесславного исчезновения Ярина не распалось, а почти в полном составе вошло в руководство Коммунистической инициативы. Внутри КПСС продолжалась (и не безуспешно!) борьба против горбачевщины: рядовые коммунисты все настойчивее требовали созыва Чрезвычайного съезда партии, на котором можно было бы очиститься от предателей. Уступая давлению низов, горбачевское Политбюро вынужденно согласилось на подготовку и проведение Учредительного съезда Компартии РСФСР, чего добивалась Коммунистическая инициатива. Престиж самого Горбачева стремительно падал, в его демагогию уже никто не верил. В США все внимательнее присматривались к другому «могильщику коммунизма» из числа кандидатов в члены Политбюро. Его звали Борис Ельцин. Он уже успел многое: развалил Московскую городскую организацию КПСС, стал лидером московских «демократов» и всех их антисоветских митингов в Лужниках. И самое главное - Ельцин, пусть и в полупьяном виде, набрался смелости, чтобы на Октябрьском 1989 года Пленуме ЦК КПСС задать Горбачеву вопрос в лоб: «Пока мы слышим только обещания перестройки, а когда же наступят конкретные результаты, когда наступит улучшение жизни людей?». После этого вопроса дни Горбачева были сочтены. Конгресс США пригласил Ельцина прочесть в Вашингтоне «лекцию» на тему перестройки и гласности в СССР. Нам, рядовым советским коммунистам предстояла борьба с двойным центром предательства.

 

ГАЗЕТА

Весной 1990 года состоялся Учредительный съезд Коммунистической партии РСФСР. Однако антигорбачевского центра внутри КПСС, за что боролась Коммунистическая инициатива, из этой партии не получилось. Основная масса делегатов съезда представляла не рабочих и крестьян, не низовые партийные организации России, а руководство обкомов, крайкомов партии, высший командный состав Армии и Флота, творческую интеллигенцию. И хотя многие делегаты уже разочаровались в Горбачеве (сам он, скрипя зубами, принял участие в работе съезда, и с кислой физиономией просидел в президиуме, даже не выступая), они с надеждой посматривали в сторону опального Ельцина. Московская делегация на съезде была представлена махровыми антисоветчиками, типа Лепицкого, и, не скрываясь, выражала интересы банкиров, хозяйничающих в мировой экономике «свободного рынка». Только один пример. Алексей Брячихин, первый секретарь Солневского, а затем и Черемушкинского райкома Москвы, был избран в состав Политбюро ЦУ КП РСФСР. Он же в это самое время лоббировал интересы таких международных корпораций как «Кока Кола» и «Макдональдс», благодаря чему они получили земельные участки для своих производств в районе Солнцево.

Первым секретарем ЦК КП РСФСР был избран Иван Кузьмич Полозков. На съезде Полозков выступил против очернительства советской истории, и этого было достаточно, чтобы осататанешая свора московской прессы начала травить его днем и ночью,до тех пор, пока Полозков сам не подал в отставку. После него, за несколько недель до антисоветского переворота в августе 1991 года, пост первого секретаря ЦК Компартии РСФСР занял Валентин Купцов, открыто заявлявший о своей поддержке горбачевской перестройки. Хотя тот же Полозков, в своем выступлении на Учредительном съезде, заявил о поддержке курса на рыночную экономику, что в переводе с языка перевертышей означало согласие с курсом на капитализацию России.

Немногочисленные представители Коммунистической инициативы, которым удалось избраться делегатами от первичных партийных организаций и выступить на съезде – Михаил Попов и Виктор Тюлькин –(? проверь!) (Ленинград), Михаил Золотов (город Горький), Иван Болтовский (Москва) – предупредили коммунистов России о том, что курс на рыночную экономику угрожает самому существованию советского государства и ставит страну в зависимость от мирового капитала. Борьба на съезде обострилась во время выборов председателя Центральной контрольной комиссии Компартии. Наши предложили съезду избрать на этот пост рабочего из Нижнего Новгорода товарища Бандужу. Наш кандидат открыто заявил съезду, что смысл своей деятельности на данном посту видит в защите интересов рабочего класса, в защите Советской власти от любых посягательств. На провокационный вопрос из зала, что он собирается защищать, если классовых интересов как таковых не существует, а есть интересы людей, Бандужа спокойно ответил, что классовых интересов не бывает только в стае обезьян, но как только обезьяна спустится с деревьев на землю и перестанет ходить на четвереньках, у нее пробуждается классовый интерес. «Демократы» московской делегации долго, на показ. хохотали после ответа рабочего и поддержали самовыдвиженца на пост председателя ЦКК – полковника Столярова. Этот, в отличие от рабочего Бандужи говорил долго и ни о чем, и закончил свою речь в духе Горбачева: «Для меня нет ничего выше общечеловеческих интересов, вот их –то я и собираюсь защищать на посту председателя Ц КК». Деклассированный горбачевский подхалим набрал гораздо больше голосов, чем рядовой коммунист из рабочих, был избран на высокий пост председателя ЦКК Компартии РСФСР, тут же получил повышение в звании и генеральские погоны. На посту председателя ЦКК генерал Столяров бездействовал, а после августа 1991 года окончательно перебежал на сторону разрушителей СССР.

Мне лично не довелось быть делегатом Учредительного съезда Компартии РСФСР. Но в качестве гостя мне удалось установить рекорд по количеству выступлений от микрофона с балкона Большого кремлевского Дворца съездов. Помог опыт бескомпромиссной, жестокой борьбы с «демократами» за слово с трибуны Моссовета, депутатом последней сессии которого я был избран. Понимая, что исход глобальной схватки между трудом и капиталом, развернувшей на просторах России, будет зависеть, в конечном итоге, от идеологической битвы, от борьбы за умы и сердца миллионов людей, я предлагал съезду поскорее выбирать стойких ленинцев в состав ЦК, чтобы, затем, не теряя ни одного дня, приступить к созданию собственных каналов телевидения и радио, собственных газет Коммунистической партии России.

Тогда съезд поддержал те предложения аплодисментами, но практических действий избранного ЦК в направлении борьбы за собственные СМИ коммунистов не последовало.У меня же по месту работы отношения с начальством вконец испортились. Мои выступления на съезде Компартии РСФСР, где я представлялся не только как депутат Моссовета, но и как комментатор Гостелерадио СССР, вызвали взрыв негодования: «Кто тебя уполномочил на такие выступления?!». Из всех коллег меня открыто поддержали только Анатолий Максимович Черняк да Анатолий Александрович Трусов. Секретарь партийной организации, он же заведующий отделом радиовещания на Чили Геннадий Сперский советовал не лезть на рожон, быть похитрее: «все еще образуется». «Не лезть на рожон», для меня означало, воспользоваться мандатом депутата Моссовета ( депутата не имели права уволить с работы) и ничего не делать, так как писать гадости о собственной стране я бы не смог и под пыткой, а писать то, что я думал, мне уже не позволяли. Главный редактор Косичев все чаще и чаще стал намекать на возможность расстаться «по собственному желанию». Впослдествии я и напи сал заявление «по собственному желанию», но до этого я успел учредить и наладить регулярный выпуск газеты для рабочих «Молния», впоследствии печатного органа «Трудовой России».

Своим названием наша газета обязана замечательной традиции советских рабочих – выпускать по месту работы небольшие настенные сатирические листки, которые оперативно сообщали о героях социалистического соревнования, а также высмеивали лодырей, пьяниц и бюрократов. Такие листки назывались «Молния». Был соблазн повторить название ленинской «Искры». Но слишком разнились исторически условия начала и конца XX века: Ленин «разжигал из искры пламя» пролетарской революции, а для того, чтобы остановить зарвавшуюся контру в конце века, нужна была молния, которая бы била предателей в лоб, несла бы людям свет большевистской правды. Газета «Правда» в то время занимала прогорбачевскую позицию. «Советская Россия» вынуждена была писать эзоповским, не всегда понятным широким массам читателей языком. В условиях, когда все каналы центрального телевидения оказались в руках котрреволюции и ежедневно разносили ложь и клевету на Советскую власть по умам сотен миллионов людей, даже небольшая, но до предела откровенная газета, могла сделать большое дело.

Правда, у меня был уже печальный опыт неадекватного восприятия жесткой, без прикрасм, правды коммунимстами. Членами КПСС. Однажды еще до Учредительного съезда Компартии РСФСР, меня пригласили выступить перед ветеранами Дзержинского райкома партии. В этом районном комитете на учете стояли все коммунисты, сотрудники Комитета Государственной безопасности СССР. Как мне потом объяснил первый секретарь райкома, мне пришлось выступать перед ветеранами советской внешней разведки. Я начал выступление с очевидных фактов: антикоммунистическая истерия в средствах массовой информации, межнациональные конфликты в Закавказье, нечистоплотная спекуляция на «жертвах сталинских репрессий», взрыв национализма в Прибалтике… Рассказал о том, что премьер Великобритании Маргарет Тэтчер благоволила Горбачеву еще со времен его первого официального визита в Англию, когда он был секретарем ЦК КПСС по сельскому хозяйству и успешно провалил Продовольственную программу. Впервые Горбачев приехал в Лондон со своей женой Раисой Максимовнойи неожиданно для англичан попросил вместо традиционного посещения могилы Маркса дать ему время походить по магазинам и приобрести «сувениры на память». Английская пресса подсчитала, что тогда чета Горбачевых приобрела «сувениров» на 60 тысяч долларов. «Это наш человек!» - отреагировала на информацию спецслужб Маргарет Тэтчер. Я сообщил ветеранам о том, что главный идеолог КПСС, член Политбюро академик Яковлев личной телеграммой поддержал учредительный съезд ультранационалистического движения «Саюдис» в Прибалтике.

И когда я уже делал вывод о том, что в высшем штабе партии – в Политбюро ЦК КПСС окопались предатели и враги нашего государства, из первого ряда поднялся ветеран-орденоносец с тяжелой тростью в руках: «Слушай, сопляк! А ты в атаку на фронте ходил? А ты сам писал перед боем: «Прошу считать меня коммунистом»? Да как ты смеешь клеветать на руководство партии?! Вот как дам тебе костылем между глаз, чтоб в другой раз неповадно было искать врагов не там, где нужно!» Старик с высоко поднятой тростью двинул на меня, но его задержали другие ветераны, подоспел первый секретарь райкома… Словом, за жесткую, без прикрас правду можно жестко поплатиться и от своих.

Однако, молча наблюдать за действиями предателей коммунизма и врагов Отчества было больнее побоев. С планом создания газеты, твердо стоящей на позициях защиты власти трудящихся и привлечения к ответственности антисоветского отребья из числа партгосноменклатуры, я пришел в ЦК Компартии РСФСР. Меня принял инструктор идеологического отдела Виктор Черемных, выслушал и сказал, что дело создания собственных С МИ для партии настолько важно, что нужно добиваться встречи с самим Зюгановым. Я знал, что Зюганов длительное время работал в идеологическом отделе ЦК КПСС под началом Александра Яковлева, но затем опубликовал в «Советской России» две или три статьи против своего шефа: «Архитектор на развалинах» «Уж сколько гневались, а репа не растет». Отбросив автоматическое предубеждение ко всякому человеку, имевшему дело с Яковлевым, я согласился на встречу.

Через неделю я входил в затемненный, с кондиционированным воздухом кабинет члена Политбюро Коммунистической партии РСФСР Геннадия Зюганова. Он сидел за большим столом, в высоком кожаном кресле и, как мне показалось, очень внимательно выслушал меня, одобрительно кивая лобастой головой в тех местах, когда я увлеченно излагал цель планируемой газеты: «Время «Молнии» не должно быть долгим,- объяснял я Зюганову. - Пусть маленькая, экономически недорогая газета взломает взращенный «демократами» лед антикоммунизма, чтобы затем в освободившееся пространство «по чистой воде» вошли большие корабли коммунистической печати – «Правда» и «Советская Россия». А «Молния» пусть погибнет в бою, но скажет народу и коммунистам всю правду, назовет предателей поименно». Зюганов еще раз одобрительно боднул воздух своего кабинета головой, торжественно поднялся из своего кресла и пожал мне руку: «План неплохой. Но надо действовать с умом. Приходите ко мне через недельку, обсудим все спокойно и без эмоций». В точности через недельку , но уже без внутреннего трепета, я опять предстал в кабинете Зюганова: «Мы тут посовещались и решили направить вас к Антоновичу. В нашем Политбюро именно он курирует вопросы укрепления партийной печати».

Ивана Ивановича Антоновича, впоследствии, после разрушения СССР, ставшего министром иностранных дел правительства Белоруссии, я к тому времени не только слышал, но и имел неудовольствие полемизировать с ним, если не ошибаюсь, на встрече читателей «Советской России» в Кунцевском райкоме партии Москвы. Выступая на той встрече, Антонович заявил себя стопроцентным эпигоном идеи Горбачева о примате общечеловеческих ценностей над классовыми. Мы переживаем глобальный информационный взрыв, и партийная печать, уверял Антонович, не имеет права стоять на узкоклассовых позициях, а должна учитывать интересы различных слоев населения, включая интересы религиозно настроенных граждан. Пришлось напомнить Антоновичу известные слова Ленина о том, что партийная печать не может быть «складом различных идей и мнений», иначе она превратится в вонючую идеологическую свалку, которая

отпугнет своим дурным запахом не только рабочий класс, но и всякого мало-мальски грамотного человека.

Член Политбюро ЦК Компартии РСФСР Иван Иванович Антонович встретил меня как давнего приятеля с распростертыми объятиями. Пришлось, хотя уже совсем без энтузиазма, повторить ему то, что уже слушал Зюганов. Иван Иванович слушал меня не менее внимательно, чем Геннадий Андреевич, а под конец повторил Зюганова почти слово в слово: «Создание новой газеты – дело архиважное! Здесь надо действовать без лишних эмоций. Лучше семь раз отмерить, чем один раз запороть начатое дело. Приходите через недельку, мы проведем оперативное совещание ответственных работников отдела по этому вопросу». И Антонович начал крупно писать в своем перекидном календаре, так, чтобы я видел: «Анпилов. Газета «Молния». Оперативное совещание».

На оперативное совещание в кабинете Антоновича, не считая меня, собралось человек двенадцать. Каждый «ответственный работник» внес существенный вклад в обсуждение представленного мною проекта: где взять финансы и как обустроить материальную базу будущей газеты, где найти штатных работников и кого из известных авторов следует привлечь на общественных началах... Я слушал функционеров, а в памяти почему-то без конца повторялись слова монолога Гамлета:

… Так трусами нас делает раздумье,

И так решимости природный цвет

Хиреет под налетом мысли бледным,

И начинанья, взнесшиеся мощно,

Сворачивая в сторону свой ход,

Теряют имя действия…

После того совещания я прекратил посещения ЦК Компартии РСФСР, но от проекта «Молния» не отказался. Действуя не в ущерб семейному бюджету, я занял в кассе взаимопомощи Гостеларадио СССР 500 рублей (в те времена это был месячный заработок с гонораром хорошо работающего корреспондента) и с помощью директора книжного издательства «Советская Россия» Виктора Ивановича Смирнова купил два рулона газетной бумаги для многотиражки. Затем корреспондент ТАСС Наталья Иванова познакомила меня с товарищем Шелудяковым, первым секретарем Александровского городского комитета КПСС Владимирской. Шелудяков гарантировал набор и печать первого ном ера «Молнии» в типографии своего города. В течение трех дней удалось собрать основные материалы для первого номера Молнии».

В передовой для первого номера газеты (См. фотокопию полного текста на стр. ) говорилось: «Молния» - за экономические интересы трудящихся. Однако главная наша цель – борьба за политические права рабочего класса. Сегодня люди труда вытеснены из «демократических» Советов, отодвинуты от политической власти. В этом - главный источник напряженности и кризиса в обществе. Только с восстановлением политических прав трудового народа общество вернется к гармонии, к творческому созиданию». Спустя двенадцать лет мне приятно повторить эти слова. Как учредитель и главный редактор «Молнии» я горжусь, что газета оставалась верна своему кредо.

В первом же номере «Молнии» член ЦК КПСС , доктор экономических наук А.А.Сергеев предупреждал читателей о том, что «Программа «500 дней» академика Шаталина, равно как и президентская программа «Основные направления стабилизации экономики и перехода к рынку» берут курс на реставрацию капитализма через легализацию теневого капитала и допущение эксплуатации человека человеком». Здесь же профессор Сергеев делился с читателями интереснейшими, и как окажется впоследствии, прозорливыми наблюдениями за коммунистическим движением в стране: «Хочу сказать, что идет процесс стриптизации отцов экономической перестройки. Они политически оголяются перед партией, перед народом. А наша главная беда заключается в том, что у нас в партийных аппаратах, к сожалению, очень мало людей, готовых рисковать ради коммунистической идеи, а не ради собственной карьеры».

В первом номере были опубликованы статьи рабочего ЗИЛа Василия Шишкарева об опыте борьбы рабочкома цеха МСК-2 за право рабочих участвовать в распределении прибыли предприятия, научного сотрудника НПО «Пластик» А.Коломак «Зри в корень», разоблачавшую миф буржуазной пропаганды о том, что «только собственник может по-хозяйски вести дело».

«Именно гласность в первую очередь обеспечила каждому из нас право бесцензурно и по любому поводу, на любом углу заявлять: «Подайте Христа ради!» И ради этого стоит претерпеть кое-какие временные экономические неурядицы». Такой краткой иронией начиналась рубрика «Телебаты», которую вот уже 12 лет безвозмездно ведет один из лучших современных сатириков России, мой однокурсник и верный друг по факультету журналистики МГУ Виктор Шарков.

«Гражданская поэзия» - еще одна постоянная рубрика, открытая первым номером «Молнии» и привившаяся впоследствии практически во всех оппозиционных газетах России. В первом номере нашей газеты были опубликованы стихи малоизвестного поэта Виктора Кочеткова «Да чтож мы, русские, молчим?!»:

Да что ж мы, русские, молчим,

В каком-то горестном смущенье,

Когда уже неотличим

Высокий суд от поношенья,

Когда насмешке отданы

Не обветшалые кумиры,

А мужество во дни войны

И дружество в годины мира,

Когда, крепчая на ветру

Средь нестихающего ора,

Как по бикфордофу шнуру

Бежит сухой огонь раздора.

Открывали рубрику «Гражданская поэзия» стихи одного из лучших революционных поэтов конца ХХ века Бориса Гунько «К тебе, Ильич!»:

Как было бы легко меня надуть

И в душу влить сомнения заразу,

Но ленинизм – надежный мой редут –

Спасает и оттачивает разум.

И пусть сегодня горя не объять

И не измерить черной вражьей силы,

Свети, Ильич! Уже поднялась рать,

Уже набат грохочет над Россией!

Уже вершится всенародный суд,

Уже родятся новые герои,

И снова в бой за Родину идут

Корчагины, Матросовы и Зои!

Им нет числа! Они и тут, и там!

Их не купить ни золотом ни рентой!

И в судный час по праведным счетам

Оплатит нам Иуда все проценты.

И за позор всех этих черных лет,

За души превращенные в помойку,

За клевету – они дадут ответ –

Лицом у лицу! Не со страниц газет! –

Кровавые прорабы перестройки.

Мы победим! И зорко будем впредь

С тобой, Ильич, сверять походный компас.

Мы победим! Свобода или смерть!

На том стоим! И в том тебе клянемся!

Как бы ни складывались впоследствии наши личные отношения с Борисом Гунько, он всегда оставался желанным автором на страницах «Молнии». В рубрике «Гражданская поэзия» печатались и продолжают печататься стихи самых честных, самых искренних и чистых поэтов России: Феликса Чуева, Ивана Савельева, Валентина Нефедова, Бориса Губаря, ветеран великой Отечественной войны Ивана Куликова … Последнего по праву можно назвать символом стойкости и верности коммуниста партийному слову. В преклонном возрасте, уже ослепнув, Иван Куликов печатал на своей фронтовой машинке сатирические стихи, косившие «в лоб, а не пятясь» мразь, захватившую власть в России.

Не знаю, хорошо это или плохо, но начиная с первого номера «Молнии», мне приходилось писать в каждый номер по несколько статей сразу. Мои литературные псевдонимы: В.Алов, В.Белоглинец, Правдолюб, Обозреватель, В.Иванов… Доходило до курьезов. Однажды секретарь Ц К РКРП Виктор Тюлькин говорит мне: «Слушай, у тебя в «Молнии» идут очень хорошие статьи за подписью Белоглинца. Ты познакомься с ним поближе и привлеки к партийной работе!».

Для первого номера «Молнии» я написал передовую статью, полемические заметки «Взгляд на «Взгляд», статью о поддержке Ельцина литовскими сепаратистами из «Саюдиса» и комментарий по поводу присуждения Михаилу Горбачеву Нобелевской премии мира, который подписал номером моего партийного билета – 00122122.

Когда директор типографии города Александрова ознакомился с содержанием текстов статей для первого номера «Молнии», он напрочь отказался печатать тираж в своей типографии, несмотря на все просьбы и заклинания первого секретаря горкома Шелудякова. Первый номер «Молнии» набирался подпольно по ночам в крошечной типографии Александровского радиозавода, там же был отпечатан первый тираж газета – 5 тысяч экземпляров. Рано утром 7 ноября 1990 года весь тираж был доставлен на мою квартиру, я загрузил в туристский рюкзак две пачки по 500 экземпляров и пошел с ними на манифестацию в честь 73-й годовщины Октября, где она и увидела свет, разлетевшись среди манифестантов в считанные минуты.

Второй номер газеты предложил отпечатать в Щигровском районе Курской области первый секретарь местного райкома КПСС Александр Николаевич Михайлов.Я приехал с материалами очередного номера «Молнии» в Щигры, но Михайлова вызвали в Курский обком КПСС, и пока я ждал его возвращения, не скрою, с большим удовольствием слушал, как работники местного Совета вслух читают «Открытое письмо рядового коммуниста Генсеку, «Нобелевская! За Что?», подписанное моим партийным билетом № 00122122: «Куда ведет советский народ Ваша перестройка. Михаил Сергеевич? В лагерь мироедов или в лагерь беспощадно эксплуатируемых? Мне представляется, что Вы надеетесь оказаться в лагере первых. По крайней мере, идейное стремление – налицо. Но даже этого достаточно, чтобы народы прокляли нас и ввергли цивилизацию в бесконечную череду региональных конфликтов, подобных возникшему в Персидском заливе в год присуждения Вам Нобелевской премии мира.

И наконец, самое главное. Мира нет и в нашей собственной стране. За время перестройки в результате межнациональных конфликтов уже погибло около тысячи человек, ранено около 9 тысяч, количество беженцев приблизилось к миллиону. Советское общество приведено в состояние озлобленной нервозности, подозрительности друг к другу. Не сегодня – завтра может вспыхнуть гражданская война. Все это произошло в то время, когда Вы, Михаил Сергеевич, занимаете высшие руководящие посты советского государства и КПСС.

Считаю, что комитет по Нобелевским премиям нагло вмешивается во внутренние дела СССР, стимулируя посредством присуждения Вам престижной премии в сотни тысяч долларов дальнейший распад Советского государства, основанного Владимиром Ильичом Лениным».

А вообще с Горбачевым я часто пикировался в прессе, он меня называл «горлопаном с красной тряпкой», я его – «иудой без стыда и совести», но лицом к лицу мы встретились всего один раз. Это было, если не ошибаюсь, в 1997 году во время празднования Дня Победы в Волгограде. Я выехал в Город-герой Сталинград вместе с американским журналистом из Всемирной рабочей партии Биллом Доурисом. Утром 9 мая, пока мы вместе со сторонниками «Трудовой России» ждали своей очереди, чтобы возложить цветы к памятнику борцам за Советскую власть и павшим защитникам Сталинграда, по огромной очереди пронесся слух: «Гобачев! Горбачев приехал!». Трудороссы сплотили свои ряды, взялись за руки и, скандируя тут же родившийся клич: «Лучший немец уходи!»,- раздвигая очередь, пошли к Вечному огню, чтобы оттеснить от него предателя. Горбачев быстро ретировался с площади Борцов. После возложения цветов нас с Биллом на легковой машине повезли к Мамаеву кургану, где договорились обождать других товарищей, добиравшихся туда общественным транспортом. Стоим мы у подножия гигантской лестницы, которой начинается мемориал, Билл Доурис увлеченно снимает с разных углов надпись на маршах лестницы, сделанную непокоренными коммунистами города: «За Родину! За Сталина!» - как вдруг подкатил кортеж авто, высыпали журналисты с кинокамерами, впереди – опять Горбачев, идет прямо на меня, за ним журналисты. Михаил Сергеевич подал мне руку и, хотя и покусывал нервно нижнюю губу, начал с места в карьер: «Виктор Иванович, вот вы везде кричите: предали, нас предали! А кто предал, позвольте вас спросить?» «Как кто предал?! – возмутился я.- Михаил Сергшеевич, побойтесь бога! Вы и предали! Предали партию, предали государство, предали красное знамя» … Раиса Максимовна начала теребить мужа за рукав: «Да что ты с ним разговариваешь! Ему лишь бы поскандалить. Пойдем! Пойдем отсюда!». Но тут к подножию Мамаева кургана подоспели сторонники «Трудовой России» и тон встречи тут же соскочил с рельсов вежливости: «Иуда! Предатель!» - кричала толпа. Горбачев съежился и отчаянно крутил головой в поисках выхода из кольца народа. «Да что вы с ним разговариваете! - возмутилась пожилая женщина с орденами Великой Отечественной войны на костюме – Гоните его из нашего города!»

Кто-то бросил в Горбачева кожурой от банана и угодил ему точно в голову. «Лучший немец» бежал под улюлюканье деястков людей. Больше я с ним никогда не встречался…

Михайлов вернулся из Курска поздно и в плохом настроении: в обкоме посоветовали не связываться с газетой «маргиналов из Коммунистической инициативы», чтобы избежать неприятностей. Михайлов позвонил в соседний Горшечный район, где местным Советом руководил несгибаемый бесстрашный коммунист. Его звали Иван Филиппович. Фамилию, к сожалению, я запамятовал. «Я читал первый номер «Молнии»,- сказал Иван Филиппович при встрече, - Надеюсь, второй будет не хуже первого». Весь коллектив типографии Горшечного без слов остался работать в ночь. И пока Михайлов, Иван Филиппович и я до третьих петухов с тревогой говорили о грядущей судьбе России, газета была сделана, упакована и готова к отправке в Москву.

В конце ноября 1990 года я успел выпустить еще один тираж. Третий номер «Молнии» печатался в Тольятти, в типографии Волжского автомобильного завода. Директором ВАЗа был Каданников, народный депутат СССР, член Межрегиональной депутатской группы, в которую входил и Ельцин. Рассчитывать на понимание директора с сомнительной политической подкладкой было бесполезно. Директор типографии, ветеран Великой Отечественной войны, дал распоряжение набрать и отпечатать газету за одну ночь, чтобы до начала утренней смены и появления на заводе Каданникова вывезти тираж с территории завода. В полночь ко мне подошел дежурный мастер типографии: «Я подобрал шрифт для названия газеты, по моему так будет лучше, - он протянул мне на ладони шесть крупных деревянных литер – «МОЛНИЯ» - в стиле большевистской печати начала 19-го века. – Это подарок газете от рабочих нашей типографии за статью «Долой команду Горбачева!» Советую вам снять с первой полосы две второстепенные информации, и дать статью крупным шрифтом. Такие статьи – событие».

Действительно после этой статьи популярность «Молнии» быстро начала набирать обороты, на мизерный по сути тираж (10 тысяч) мы стали получать массу писем в поддержку нашей позиции. Напомню читателями, что статья «Долой команду Горбачева!» была написана в 1990 году, когда высшая партийная и государственная власть в стране, пусть и формально, принадлежала Горбачеву. Вот выводы, которые делались в статье, после обобщения сообщений с мест о требованиях отставки Горбачева: «Межрегионалы пошли ва-банк. Они готовы принести в жертву идола, которого сами себе сотворили и при поддержке которого проводили антинародную политику. Вспомним! Разве не М.С.Горбачев еще на I съезде народных депутатов СССР дал Г. Попову неограниченное время для изложения плана капитализации нашей экономики и при этом поощрял его, находя в каждом постулате тогда еще скрытого, а теперь уже откровенного антикоммуниста и антисоветчика «немало конструктивного»? А разве не Горбачев сконфуженно молчал, когда Афанасьев упивался вульгарным поносительством Ленина с трибуны съезда? Нет таким примерам числа…

А потому коммунистов сегодня не устраивают никакие реверансы в сторону М.С. Горбачева, имеющего «большие заслуги в развертывании перестройки». Кровью, страданиями, угрозой массового голода и войны обернулись для советских людей эти «заслуги». И не только Горбачев повинен6 в этом. Народ видел и знает поименно тех, кто играет в команде Горбачева.

Образно говоря, если Михаил Сергеевич разыгрывающий, то Борис Николаевич – главный забойщик. С помощью Ельцина Горбачев смело идет на изменение общественно-политического строя страны.

Выдающуюся роль в этой команде, безусловно, играет А.Яковлев, разрабатывающий хитроумные операции по ликвидации КПСС, выхолащиванию ее классового, идейного содержания. В той же команде играет А.Собчак, в один из самых критических моментов ловко подставивший мозг и язык для спасения провалившихся выборов Президента на II съезде народных депутатов СССР. Здесь же и Шеварднадзе, выражающий с трибуны ООН и других форумов готовность послать наших солдат воевать против Ирака безо всякого на то согласия народа.

Бунич, Попов, Шаталин, Коротич, Шатров, Заславская… - вся президентская рать обнажила свою антинародную сущность. Дело не в одной или двух личностях. Надо менять команду».

Третий номер «Молнии» с этой статьей готовился специально к открытию отчетно-выборной конференции Московской партийной организации КПСС. Как депутат Моссовета я был в числе приглашенных гостей и к началу регистрации делегатов конференции уде развернул в холле Дома политпросвета на Цветном бульваре пахнущую свежей типографской краской «Молнию». Что тут началось! Газету буквально рвали из рук, и, продавая каждый номер по 20 копеек, не успевал отсчитывать сдачи. 200 экземпляров испарились среди делегатов партконференции в считанные минуты. Ко мне «подлетел» депутат Моссовета, бывший первый секретарь элитного Куйбышевского райкома КПСС Николай Николаевич Гончар: «Слушай, старик, попридержи газетку. Говорят сюда едет Горбачев, хорошо бы ему вручить номерок». Узнав, что у меня на руках не осталось ни одного экземпляра, Гончар тут же распорядился выделить мне свою персональную «Волгу» и я помчался из центра Москвы в Солнцево, чтобы забрать из квартиры еще 500 экземпляров, 200 из которых, по моему возвращению на партконференцию, забрал в свой Перовский район Валерий Шанцев, активно способствовавший распространению «Молнии», начиная с ее первого номера, но затем отошедший от коммунистического движения и, в конце-концов, подставивший в качестве вице-мэра Москвы свой недюжинный интеллект Лужкову.

К сожалению, Горбачев на ту конференцию так и не приехал. Зато прибыл Яковлев, которому я и вручил самую популярную газету Московской отчетно-выборной конференции. Первый секретарь МГК КПСС Анатолий Прокофьев вынужден был оправдываться перед Яковлевым: «Московский комитет партии не имеет никакого отношения к этой газете, а тем более к этой статье»

Но дело было сделано, и представьте мою неописуемую радость, когда через несколько дней член Политбюро ЦК КПСС и министр иностранных дел СССР Шеварднадзе поднялся на трибуну IV съезда народных депутатов СССР с «Молнией» в руках и забился в истерике: «Вы посмотрите, что они пишут! Какие выражения: «Долой клику Горбачева! Там еще добавляют Шеварнадзе и еще несколько фамилий». В нашей публикации Шеварнадзе совершенно справедливо заменил нейтральное слово «команда» на более точное «клика» и напуганный до неприличия грядущим неминуемым возмездием за принадлежность к этой самой клике Горбачева, подал в отставку.

 

ГОД 1991

Если цифровое обозначение года читается одинакова слева направо и справа налево, то этот год, уверяют суеверные люди, несет людям отрицательную сатанинскую энергию. Во всяком случае, для советских людей 1991 год принес беду: мощное, исполинское государство - Союз Советских Социалистических республик – было предано собственными руководителями и беспощадно уничтожено уже не без помощи иностранного капитала.

Разумеется, для нас, материалистов, порядок цифр в обозначении года 1991 никакого существенного значения не имеет. К этому времени поступательное, осмысленное развитие общества по направлению к коммунизму прекратилось. После эпохи Сталина, с уничтожением машинно-тракторных станций (МТС), товарно-денежные отношения между городом и деревней, между рабочим классом и крестьянством, не затухают, а напротив, с каждым последующим годом приобретают все большое значение. Если Владимир Ильич Ленин говорил «Дайте нам 100 тысяч тракторов и мы перевернем Россию!», то после экономических реформ Косыгина в высших управленческих эшелонах государства начинает доминировать другая идея: «Дайте нам больше прибыли и мы произведем для вас 100 миллионов тракторов!». Подмена основной экономической цели социализма - удовлетворении постоянно растущих материальных и духовных потребностей людей – погоней за прибылью, усиливала роль денег, возбуждала корыстные интересы целых коллективов и отраслей, противопоставляла материальные интересы двух основных классов общества – рабочих и крестьян. С другой стороны, общественная собственность на средства производства – фабрики и заводы, земля и ее недра – диктовала необходимость разумной (по научно обоснованным планам) организации производства и распределения совокупного общественного продукта в интересах всех членов общества. Но вместо того, чтобы привлекать к этой функции, то есть к управлению государством, повсеместному учету и контролю, миллионные массы трудящихся города и деревни, как учил нас Владимир Ильич, правящая в стране Коммунистическая партия сама монополизировала функции управления экономикой и распределения совокупного общественного продукта.

Советские обществоведы ввели в обращение два термина, которыми пытались объяснить состояние нашего общества к моменту начала «перестройки»: развитой социализм и застой. Первый был изобретен, скорее всего, в надежде ублажить и как-то успокоить перед смертью «верного ленинца», доброго Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева. Однако термин «развитой социализм» антинаучен. Социализм есть переходной исторический период от капитализма к коммунизму и государство этого периода не может быть иным, кроме как диктатурой пролетариата. Так учил Ленин. Но какой толк в бесконечном механическом повторении ленинских цитат без учета ленинской диалектики в понимании необходимости управления общественными процессами в государстве диктатуры пролетариата.

Никогда Ленин не абсолютизировал государство, нигде не говорил о «великой России», тем более под властью двуглавого царского орла. Ильич, как впрочем и Сталин, в этом вопросе был 100-процентным марксистом. Достойно гибели все, что существует! Рано или поздно государство с его границами, тюрьмами, полицией, армией, с его деньгами и с его социальной несправедливостью, - исчезнет! В том числе исчезнет, отомрет, затухнет и государство диктатуры пролетариата, уступая место царству разума и справедливости – бесклассовому коммунистическому обществу. Путь к отмиранию диктатуры пролетариата (социалистического государства) лежит через ее развитие, через привлечение к управлению государством и всеми общественными процессами все большего и большего количества людей. Кстати, если диктатура пролетариата развивается в нужном, коммунистическом, направлении, попутно исчезают глубинные различия между умственным и физическим трудом. Так уж сложилось, что обществу необходим труд и кухарки и ученого-ядерщика. Более того, на мой взгляд, труд первой требует не меньшей фантазии и творчества, чем труд живописца. Хотя между трудом одного, другого и третьего – разница огромная. Но посадите все троих за решение той или иной социальной проблемы, привлеките их временно на добровольной основе к управлению государством, и вы увидите, что между людьми умственного и физического труда нет разницы. Все мы равны! И все хотим жить лучше!

Застой – более верный термин для характеристики состояния нашего общества перед Горбачевым. Вместо того, чтобы привлекать к управлению государством все большее и большее количество людей, правящая партия делала вид, что признает право рабочих и крестьян на управление страной, а на самом деле «приватизировала» политическую власть в стране. Причем, «приватизировала» вместе с постыдными для всякого коммуниста привилегиями, в виде спецмагазинов с продуктами лучшего качества, поликлиник и больниц с более квалифицированным медицинским персоналом, квартир повышенной комфортности, элитных школ для своих детей и так далее. Обладатели этих привилегий думали больше о личном материальном интересе, нежели об общественном. Огромный партийно-государственный бюрократический аппарат оттеснил массу рабочих и крестьян от управления страной и сам превращался в класс, враждебный рабочим и крестьянам. В 1990-91 годах по всей России прокатилась волна шахтерских забастовок. Рабочие требовали покончить с привилегиями партийных чинуш, отстранить их вместе с Горбачевым от руководства страной, передать власть Советам. Самые заклятые враги Советской власти использовали пробудившуюся классовую ненависть рабочих к привилегированному сословию бюрократов в своих целях для уничтожения всей КПСС. По шахтерским горбам к власти шел Ельцин. Застой в советском обществе закончился реставрацией честной собственности. Вслед за своими шикарными апартаментами в Плотниковом переулке Москвы, партийные бюрократы, государственные чинуши и примкнувшие к ним «комсомольские» вожаки начали приватизировать банковское дело, нефть, газ и всю систему энергоснабжения страны...

К началу 1991 года всем думающим людям России стало ясно: слом общественно-политической системы идет через расхищение (приватизацию) общенародной собственности. Газета «Молния», признанная к этому времени печатным органом движения Коммунистической инициативы с первых дней нового года повела борьбу за массы по двум стратегическим направлением: рабочий класс и армия. Борьба шла далеко не на равных. На стороне «демократов» были все каналы национального телевидения, радио, газеты и журналы, совокупный объем вещания первых переваливал за сотни часов, а общий тираж – за сотню миллионов ежедневно. На нашей стороне – маленькая газетка, тиражом в 20-30 тысяч экземпляров рад в две недели, листовки разовым тиражом до ста тысяч экземпляров. И это все. Но у нас было то, чего не могло быть у наших врагов: убежденность в правоте нашего дела и неистребимая вера в конечную победу идей коммунизма.

В Москве практически ежедневно к проходным крупнейших заводов – ЗИЛа, АЗЛК, «Шинника», «Шарика», НПО «Молния» и других - выходили наши пикеты, призывающие трудящихся столицы принять участие в первом Съезде рабочих Москвы. На трубах заводских теплотрасс появлялись надписи типа: «Нет приватизации! Рабочий, гони буржуев на х... !» Одурманенные средствами массовой информации рабочие реагировали на наши пикеты слабо, отмахивались от нас, а иногда и посылали нас на три буквы, как мы посылали буржуев. Помнится, рабочий металлургического завода «Серп и Молот» Владимир Шибаршин пригласил меня на встречу с рабочими своего цеха, обещал хорошее присутствие. Прихожу – в красном уголке всего два человека. Хоть плачь! Побеседовал с мужиками, а затем решили пройти по цехам безо всяких объявлений, подпольно. Обстановка сразу изменилась. У прокатных станов, рядом с раскаленным металлом люди работали, сменяя друг друга через каждые тридцать минут. Во на эти свободные тридцать минуту в курилки набивались все свободные от работы металлурги. Слушали внимательно, не перебивая, сами советовали действовать активнее и быстрее. Такие же «полуподпольные» встречи без извещения администрации и профсоюзов устраивали мне рабочие Владимир Соколов - на электроламповом, Юрий Бирюков - на заводе автоматических линий 50-летия СССР, Петр Скирта – на шарикоподшипниковом № 2, Василий Шишкарев и Юрий Картушин - в цехах ЗИЛа... Такие встречи заряжали энергией как ничто другое. 74 предприятия Москвы послали своих полномочных представителей на первый этап съезда рабочих Москвы, который проходил в кинозале Центрального Музея В.И.Ленина в Москве. Нам казалось, что этого мало, на самом деле то был успех. Практически не имея средств и аппарата, на одном энтузиазме нам удалось достучаться до рабочего класса столицы. Московский городской комитет партии место того, чтобы поддержать Коммунистическую инициативу, попытался ее перехватить. Второй этап съезда рабочих Москвы проходил в просторном Дворце культуры электромеханического завода имени Владимира Ильича под эгидой МГК КПСС и собрал уже представителей более 500 предприятий промышленности, транспорта, строительства и военно-промышленного комплекса. Устроители обеспечили количество, но не подумали о качестве съезда и предложили рабочим резолюции в поддержку горбачевской перестройки. К тому времени демагогия о «демократии и гласности» надоела рабочим до тошноты. После дружных, напористых выступлений наших рабочих съезд «провалил» официальные резолюции, чем мы и воспользовались. Еще до съезда газета «Молния» подготовила и представила редакционной комиссии съезда рабочих проекты резолюций против приватизации, как главной угрозе целостности и самому существованию Советского государства. Проекты поддержали руководители Московского ОФТ: В.Якушев, В.Страдымов, В.Губанов, и они прошли «на ура!». То была серьезная победа в борьбе за рабочее движение в новых условиях, Если бы МГК КПСС под руководством своего первого секретаря А.Прокофьева поддержал съезд рабочих и опубликовал его резолюции в газете «Московская правда», общественный резонанс мог получиться ошеломляющим. Увы! Этого сделано не было, В «Московской правде» появился небольшой отчет о съезде рабочих, лишенный всякой страсти и накала борьбы. Газета «Молния» и лично я, как ее главный редактор, попались на провокацию: по рекомендации руководства Зеленоградским горкомом КПСС (город крупнейших научных центров страны Зеленоград был оплотом «демократов» в борьбе против Советской власти) печать тиража «Молнии» с резолюциями съезда была доверена типографии одного из научных институтов города. Демократы «замылили» тот номер, и он так и не увидел свет.

И все же проведенный по нашей инициативе съезд учредил Совет рабочих Москвы, выдвинул на передний план борьбы таких несгибаемых, неподкупных лидеров движения как Николай Васильевич Оводков, рабочий-ветеран завода «Фрезер», Александр Владимирович Рыбаков, машинист электровоза станции депо Москва-Сортировочная, Петр Скирта, токарь шарикоподшипникового завода и многие другие.

Другим стратегическим направлением, своего рода борьбой за живучесть будущего коммунистического движения, в 1991 году была для нас борьба за коммунистов Советской Армии.

Сегодня, когда тем или иным политическим деятелям приписывается первенство в организации борьбы под Красным Знаменем против постыдного курса на колонизацию нашей Родины, позволительно напомнить факты, о которых мало кто знает и помнит. В начале 1991 года «Молния» обратилась к солдатам и офицерам, слушателям военных академий Москвы с призывом выйти на улицы столицы в День Советской Армии и военно-морского флота – 23 февраля. Отдельным тиражом было издано около 50 тысяч листовок с обращением к военнослужащим, предупреждающим их об опасности, нависшей над Советским Государством и его территориальной целостностью. За месяц до 23 февраля Также как и при подготовке Съезда рабочих Москвы, пикеты Коммунистической инициативы появились у КПП дивизий имени Дзе. В самом городе практически ежедневно мы проводили пикеты под Красным знаменем у военных академий имени Фрунзе, бронетанковых войск, военно-воздушной имени Жуковского. Офицеры последней с тех дней постоянно входят в состав руководства «Трудовой Россией». Слушатели в погонах так привыкли к нашим пикетам, что ставили нам в упрек, если мы не появлялись у них с нашими листовками и с нашей «Молнией» два-три дня подряд. Настроение у офицеров было боевым: надо выходить на улицы и площади Москвы, как выходили солдаты и матросы на улицы Питера в 1917 году.

За неделю до праздника ЦК и МГК КПСС перехватывают нашу инициативу и заявляют о намерении провести 23 февраля свой митинг с участием слушателей военных академий «против кампании очернительства Армии, за демократизацию армейской жизни». На мою просьбу предоставить слово на митинге первый секретарь МГК Прокофьев пожал плечами: «От рабочих слово на митинге будет предоставлено члену ЦК КПСС бульдозеристу Николаеву. Этого достаточно!»

23 февраля колонны слушателей военных академий Москвы заполонили Манежную площадь города. В колоннах вижу знакомые лица, но с трибуны льется все та же тошнотворная патока речей о «необходимости довести до конца дело перестройки». На трибуну нас не допустили, а кричать по мегафону на огромную площадь было бесполезно. Николай выступил неплохо, но в целом партийным бюрократам удалось выпустить пар армейского недовольства горбачевщиной и особенно переделом результатов Второй мировой войны в Европе исключительно в интересах США, Германии и других стран НАТО. Наиболее сознательные офицеры и генералы остались дезориентированы в отношении политики ЦК КПСС. И потому в марте 1991 года, когда на улицах Москвы впервые появилась военная техника, никто не знал, зачем, с какой целью ввели эту технику в Москву. Кампания очернительства Армии средствами массовой информации продолжалась и приняла злобный, истеричный характер.

Как показали события августа 1991 года, не только Армия, но и остальные силовые структуры – Комитет государственной безопасности, Министерство внутренних дел СССР, - утратившие вместе с политической и классовую ориентацию, оказались недееспособны и не смогли предотвратить крушение Советского государства.

Но прежде чем перейти к антисоветскому перевороту в августе – следует отметить два важнейшие события предшествующие ему весной этого же года.

17 марта 1991 года состоялся Всесоюзный референдум по вопросу сохранения Союза Советских Социалистических республик как единого государства. Более 70 процентов советских граждан, принявших участие в голосовании, проголосовали ЗА СССР. Результаты Всесоюзного референдума никто не отменял и отменить не вправе. Вот почему «Трудовая Россия» считает все последующие законодательные акты, принятые на основе так называемых «суверенитетов» юридически ничтожными и противоречащими даже действующей конституции России, согласно которой высшим источником власти в государстве является ее многонациональный народ. «Трудовая Россия» всегда боролась и будет бороться за возрождение СССР в границах, определенных в 1945 году Потсдамской конференцией держав-победительниц во Второй мировой войне и Хельсинским совещанием по безопасности и сотрудничеству в Европе 1973 года. Согласно Всемирной Декларации прав и свобод человека, одобренной ООН, никто не может быть лишен гражданства против его воли, а потому сторонники «Трудовой России», выступающие за возрождение СССР, вправе считать себя советскими гражданами и действовать согласно последней Советской Конституции 1977 года.

Сторонники Горбачева и Ельцина не признали результатов Всесоюзного референдума от 17 марта 1991 года, а потому они не имеют никакого морального права называть себя «демократами». В конце марта проигравшие Всесоюзный референдум «демократы» объявили о намерении провести в Москве манифестацию в поддержку Ельцина и «суверенизации» России. С учетом только что прошедшего Всесоюзного референдума цели манифестации противоречили выраженной воле народа и пока еще действующей конституции СССР. Всегда трусливый по своей природе Горбачев подписал Указ президента СССР о запрете массовых шествий и манифестаций в пределах Садового кольца Москвы. Однако никаких указаний КГБ, МВД о пресечении незаконных действий «демократов» не поступило, и они наплевали на указ Горбачева, на действующие законы и вывели на Садовое кольцо стотысячную манифестацию. После этого Горбачев затих и лишь изредка себе в утешение говорил о Ново-Огаревском процессе, необходимости обновленного Союзного договора, но его слова уже никто всерьез не воспринимал.

Летом 1991 года президент Ельцин, не без помощи председателя Верховного Совета РСФСР Хасбулатова, форсирует изменение действовавшей конституции России, ведение в нее нового Союзного Договора без какого бы то ни было обсуждения парламентом. А затем все фракции Верховного Совета России, включая коммунистов, голосуют за суверенитет России. Против проголосовал только депутат Сергей Бабурин (?). К августу 1991 года на политическом теле Горбачева проступили трупные пятна покойника и он поехал лечиться в Крым на роскошную президентскую дачу в Форосе..

19 августа 1991 года в Москве был сформирован Государственный комитет чрезвычайного положения, в который вошли вице-президент Янаев, премьер-министр Павлов, министр обороны Язов, председатель КГБ Крючков, министр внутренних дел Пуго, - практически все высшее государственное руководство страной, а также секретари ЦК КПСС Шенин и Бакатин. Из видных общественных деятелей в ГКЧП вошел только народный депутат СССР Василий Стародубцев. В официальном заявлении ГКЧП говорилось о том, что чрезвычайное положение в стране вводится с целью недопущения анархии и спасения государства. Утром в Москву, подчинясь сигналам дорожного движения и останавливаясь на красный свет светофоров, со скоростью пять километров в час вошли танки и другая бронированная техника. Ни каких конкретных указаний об аресте Горбачева или Ельцина не поступило. Цели и задачи ГКЧП оставались неясными с первых и до последних минут его существования. Единственным понятным актом ГКЧП в глазах общественности стал запрет выпуска ряда газет и журналов, типа «Московский комсомолец», «Известия». «Московские новости», «Огонек», скомпрометировавших себя антигосударственной пропагандой.

Однако «демократы», как выяснилось, были готовы к этому, и к вечеру 19 августа по всем станциям московского метро были расклеены чрезвычайные выпуски всех «запрещенных» газет. Москвичи, ничего не понявшие в происходящем, бросались читать настенную «демократическую» прессу с еще большей яростью, чем обычно. Ничего не прояснила пресс-конференция членов ГКЧП, транслировавшаяся в прямом эфире по всем каналам национального телевидения. Бледный, с трясущимися руками Янаев с испугу брякнул, что он «мечтает» поработать вместе с Горбачевым. Сам Горбачев не воспользовался правительственной связью (о том, что у него такая связь была депутатам с фактами в руках доказал председатель Моссовета Н.Н.Гончар) и предпочел выжидать, когда ГКЧПисты арестуют Ельцина, чтобы самому вернуться в столицу на белом коне. Впоследствии выяснилось, что группа «Альфа» КГБ СССР прибыла в загородную резиденцию Ельцина, но не имея приказа о его задержании, отпустила его восвояси в Москву. Одновременно к Дому правительства Российской Федерации (Белый дом) начали стекаться сторонники Ельцина, антисоветские элементы и просто зеваки, выгуливающие своих собак. Вокруг Белого дома возникли баррикады.

К вечеру 19 августа удалось обзвонить большинство членов Совета рабочих Москвы и принять обращение к трудящимся столицы СССР. 20 августа документ был опубликован газетой «Советская Россия». Вот полный текст Обращения:

«Совет рабочих Москвы призывает трудящихся столицы сохранять выдержку и спокойствие в условиях чрезвычайного положения, Нет сомнений в том, что те же крикуны, которые вчера требовали: «Долой Горбачева!», сегодня начнут призывать рабочих к неповиновению и политическим забастовкам.

Рабочие! Давайте отпор анархистам, сторонникам капитализации нашей страны, подпевалам спекулянтов и мафиози. Напоминаем, что съезд рабочих Москвы выступил против курса на приватизацию, против антинародной политики Горбачева-Ельцина. Отстранение Горбачева от власти остановит сползание нашего общества к ничем не ограниченной профашистской диктатуре. Заявление ГКЧП продиктовано заботой о сохранении Союза Советских Социалистических Республик, стремлением прекратить братоубийственную войну, развязанную безответственными политиканами. Призываем трудящихся Москвы, Ленинграда, Нижнего Новгорода, Краснодара, Томска, Ижевска и других городов, где состоялись съезды рабочих, приступить к реализации решений съездов. Избирайте рабочие комитеты и советы рабочих по контролю деятельности администрации. Создавайте рабочие дружины по охране общенародной собственности, поддержанию общественного порядка на улицах наших городов, контролю за выполнением указов и распоряжений Государственного комитета по чрезвычайному положению

Отстоим наше социалистическое Отчество!

Нет – анархии!

Да – созидательному труду во имя благосостояния всех советских людей.

Совет рабочих Москвы. 19 августа 1991 г.»

Вечером 20 августа собрался Совет рабочих Москвы, одобрил опубликованный «Советское Россией» документ и принял решение через МГК КПСС обратиться в ГКЧП с требованием немедленно арестовать Горбачева и Ельцина и ввести в состав ГКЧП рабочих «от станка», способных остановить дальнейшее разграбление собственности народа. В два часа ночи 21 августа делегацию Совета рабочих Москвы принял в своем кабинете член Политбюро ЦК и первый секретарь МГК КПСС Прокофьев. Он уезжал на встречу с руководством ГКЧП и обещал донести до него требования рабочих. Прокофьев возвратился на Старую площадь к пяти утра и сообщил рабочим, что ГКЧП благодарит их за поддержку, но вводить рабочих в состав ГКЧП «нет надобности». Стало очевидно, что никаких шагов в сторону восстановления власти рабочих и крестьян в стране ГКЧП предпринимать не будет.

На второй день своего существования ГКЧП начал разлагаться. Премьер союзного правительства Павлов напился до бессознательного состояния и пьяный свалился под стол. В нарушение приказа министра обороны СССР, на сторону Ельцина перешли танки генерала Лебедя. Пользуясь безнаказанностью, ельцинисты блокировали и подожгли оставшиеся без командиров броневые машины пехоты. Один из членов экипажа БМП был сожжен заживо в подземном пересечении Садового кольца с Калининским проспектом. Два «защитника» Белого дома погибли в давке, еще одного погибшего от пулевого ранения неизвестного происхождения привезли с Арбата.

После бессонной ночи весь день 21 августа вместе с Владимиром Якушевым я готовил экстренный выпуск «Молнии», чтобы расклеить тираж по станциям московского метро и хоть как-то противодействовать провокационным слухам, циркулировавшим по столице. К полудню в абсолютно безлюдной редакции журнала «Профсоюзная жизнь», находившейся по соседству с огромным зданием КГБ СССР, был сверстан оригинал-макет нашей газеты. Якушев непрерывно названивал в управление экономической безопасности КГБ с просьбой выделить нам ксерокс и бумагу на тысячу экземпляров газеты. Голосом бесстрастного робота из управления генерала Шибаршина отвечали: «Ждите указаний! Ждите указаний!». Часа через два неизвестный робот посоветовал нам убраться подальше от здания КГБ и больше их не беспокоить. К вечеру у памятника Дзержинскому появилась машина со стационарной звуковой установкой. Еще через некоторое время мы заметили здесь главного редактора еженедельника «Московские новости» Егора Яковлева и заместителя председателя Моссовета, известного ельциниста Сергея Станкевича. Затем к памятнику Дзержинскому начал стекаться полупьяный демократический сброд, подкатили тяжелые краны и под улюлюканье пьяной толпы памятник Рыцарю Революции был повержен.

Утром следующего дня радиостанция «Маяк» передала сообщение о том. что в квартиру Министра внутренних лед СССР с командой неизвестных личностей ворвался известный «демократ» Григорий Явлинский, и вроде бы, Борис Карлович Пуго вместе с супругой покончили жизнь самоубийством. Причем в голове министра и его супруги было обнаружено несколько пулевых ранений. Без возбуждения уголовного дела по факту самоубийства чета Пуго была кремирована, что совершенно определенно указывало на причастность Явлинского к убийству. В тот же день мы узнали о «самоубийствах» Маршала СССР Сергея Ахромеева и уравляющего делами ЦК КПСС, ответственного за финансы партии Кручины. На следующий день торжествующие победу ельцинисты, действуя по сценарию фильма «Покаяние», раскопали могилу Маршала, украли у него маршальский мундир и бросили труп воина Великой Отечественной войны рядом с оскверненной могилой...

Члены ГКЧП бросились в Форос, просить прощения у Горбачева. А вернулись оттуда в наручниках. Ельцин выступал с брони одного из танков Лебедя, торжествуя пиррову победу над Советской властью. У Белого дома бесновалась толпа. Вице-президент Руцкой стрелял из своего пистолета в воздух. Хазанов ругался похабным матом в услужливо подставленные микрофоны, и все это транслировалось в прямом эфире на всю страну...

24 августа в малом зале Доме политпросвета Гавриил Попов устроил чрезвычайное заседание Моссовета, которое больше походило на фашистский шабаш. «Повесить! Повесить!» - кричали мне в лицо Осовцев, Боксер, Дейнеко и другие «коллеги по демократическому Моссовету». Гавриил Попов поставил в повестку дня вопрос о лишении депутатской неприкосновенности первого секретаря МГК КПСС Прокофьева и аресте командующего войсками Московского военного округа генерала Малинина. Прокуратура Москвы возбудила уголовное дело по факту публикации Обращения Совета рабочих Москвы к трудящимся столицы СССР. До сих пор не могу понять, как у меня хватило сил выступить на той сессии в защиту Прокофьева и Малинина. Скорее всего, у меня уже выработался здоровый инстинкт политической борьбы, согласно которому, лучший способ защиты – есть нападение.

Спровоцированный выступлением ГКЧП в августе 1991 года антисоветский переворот еще долго нуждался в идеологическом оформлении со стороны победившей «демократии». Ельцин не осмелился сразу объявить о реставрации капиталистических порядков в России. Формально Горбачев продолжал числиться президентом, но уже над Кремлем рядом с Государственным флагом СССР подняли триколор белой гвардии Колчака, Деникина и генерала-предателя Власова.

В первых числах сентября началась бешеная атака «демократов» на Мавзолей и Центральный музей Владимира Ильича Ленина. Новодворская, Собчак, Старовойтова и другие одиозные личности требовали перезахоронить тело вождя пролетарской революции, разрушить Мавзолей. Первыми на защиту Мавзолея поднялись Ветераны Великой Отечественной войны и Совет рабочих Москвы. Уже к середине сентября мы организовали круглосуточную народную охрану Мавзолея. Были изготовлены десятки плакатов: «Руки прочь от Мавзолея!», выписки решения ЮНЕСКО о том, что Мавзолей Ленина является достоянием всего человечества и даже цитаты Ельцина о том, что Ленин – самый гениальный человек в истории человечества. Подстрекаемые прессой фашиствующие элементы рвали те плакаты из наших рук и плевались бешеной слюной на ветеранов Великой Отечественной войны, ставших в «живую цепочку» защиты Музея и Мавзолея Ильича. Вместе с нами против готовящегося акта вандализма выступили сотни тысяч простых людей труда в России и за рубежом. В наш штаб, занимавший одну комнату в здании по проезду Куйбышева, рядом с Красной плошадью, ежедневно поступали десятки писем и телеграмм в поддержку нашей борьбы. По воскресным дням число участников пикета возрастало до полутора тысяч человек, и мы начали проводить у Мавзолея Ленина открытые партийные собрания коммунистов и сочувствующих. Каждое такое собрание начиналось с вопроса, есть ли среди присутствующих члены ЦК КПСС или ЦК Компартии РСФСР. Таковых не объявлялось. Однажды среди случайных прохожих я заметил Геннадия Зюганова. Догнал его уже в подземном переходе от Красной площади до Охотного ряда: «Геннадий Андреевич, пожалуйста, подойдите к ветеранам войны! Ободрите их! Скажите, что ЦК действует и не допустит вандализма в отношении Мавзолея». Краткий ответ Зюганова я запомню на всю жизнь: «Виктор! – сказал он обреченно. – Мое время еще не пришло!» Еще долго Зюганов искал свое место в борьбе, а нам, рядовым коммунистам, пришлось самостоятельно готовить восстановительную конференцию партийной организации города.

2 октября 1991 года в Доме культуры «Чайка» такая конференция состоялась. Волею коммунистов на ней была восстановлена Московская организация коммунистов - МОК, руководить которой после альтернативных выборов товарищи доверили мне. В качестве ближайшей задачей было намечено проведение 7 ноября манифестации трудящихся Москвы в честь 74-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. На более отдаленную перспективу ставилась задача подготовка и участие в проведении восстановительной конференции Коммунистической партии Советского Союза. Должен признать, что по второму вопросу я лично совершил ошибку и признаю свою вину перед коммунистами. Дело в том, что если до августа 1991 года мы в Коммунистической инициативе боролись за создание и укрепление Коммунистической партии РСФСР, как антигорбачевского центра внутри КПСС, то после августа 1991 года надо было всеми силами защищать именно КПСС. К сожалению, я поддался на уговоры Михаила Попова (Ленинград), Сергея Крупенько (Новосибирск), убеждавших меня взять курс на учреждение Российской коммунистической рабочей партии – РКРП. В начале декабря в Свердловске состоялся Учредительный съезд РКРП, от которого ленинградские товарищи (Тюлькин, Терентьев, Долгов, Попов) оттеснили принципиально верное направление Нины Андреевой на Всесоюзную Коммунистическую партию, в потенциале способное предотвратить дробление всего движения. В стратегическом плане «Трудовая Россия» выступает сегодня за возрождение единой Коммунистической партии Советского Союза, но время было потеряно.

В октябре 1991 года партийная номенклатура еще пряталась по щелям, а мы уже вовсю готовились к манифестации 7 ноября. Массовым тиражом до 100 тысяч экземпляров были выпушены две листовки, которые призывали коммунистов и трудящихся города выйти на улицы Москвы, вопреки запрету на проведение шествия, который издал мэр Москвы Гавриил Попов. Интерес москвичей к той манифестации был огромен. Наши листовки буквально рвали из рук. Еще бы! Впервые, после 70 лет Советской власти, листовки звали не подчиняться властям и выйти на улицы. По нашим оценкам, на улицы Москвы 7 ноября могло выйти до 50 тысяч человек. Московские власти вынуждены были снять запрет и разрешили проведение манифестации по запутанном маршруту через Москворечье, до Красной площади, не далее. За день до манифестации, 6 ноября, Ельцин, в надежде запугать нас, издает свой указ о запрете деятельности КПСС и КП РСФС. На следующий день под Красное Знамя стало не меньше 100 тысяч человек.

7 ноября 1991 года в неравной борьбе с предателями Советской власти, пресмыкающимися перед иностранным капиталом, родилась массовая общественно-политическая организация с гордым именем «Трудовая Россия»

Когда мощная, решительная колонна «Трудовой России» взошла на Москворецкий мост, все увидели, как милиция спешно убирает барьеры, ограждающие вход на Красную площадь. Ничто и никто – ни мэры, ни президенты - не смогли бы остановить нас. Путь на Красную площадь был открыт! Ликование охватило колонны. Участники манифестации обнимались, кричали «Ура!», десятки тысяч душ выдохнули в едином порыве: «Ленин! Сталин! Социализм!».

В этот момент ко мне подбежали офицеры из Комендатуры Кремля: «Виктор Иванович, вы откуда будете выступать с Мавзолея или прямо с площади?». Подниматься на трибуну Мавзолея было неловко: реальной власти у нас нет, а от великого до смешного – всегда один шаг. Посовещавшись с организаторами, членами Совета рабочих Москвы, решили открыть митинг безо всяких трибун, с брусчатки Красной площади. Необычно волнующе прозвучали куранты Кремля, и наши первые слова, звучали как клятва верности тем, кто, не щадя жизни, боролся за Советскую власть и отстоял ее в первой смертельной схватке человечества с мировым злом – фашизмом. Выступив сам, я слушал товарищей, повторяя про себя слова поэта, обращенные к борцам, захороненным под Красным Знаменем у Кремлевской стены: «Тише! Товарищи, спите! Кто ваш покой отберет?! Встанем, штыки ощетинивши, с первым приказом: вперед!»

В тот день, пусть и не столь многочисленные, как в Москве, манифестации трудящихся состоялись во Владивостоке, Тюмени, Ленинграде... Организованно, с революционной статью прошла в тот день манифестация в Краснодаре, где коммунистов и сочувствующих вывел на улицы Виктор Даньяров, пассионарный трибун, по убеждению и страсти вселявший в каждого, кто его слышал, непоколебимую веру в торжество нашего дела. Даже после смерти, такие как Виктор Даньяров остаются в рядах «Трудовой России».

После ноябрьской манифестации в Москве очнулась армия. В армейских кругах все чаще и настойчивее требовали ответа на вопрос, что происходит с территориальной целостностью страны, с какой целью и почему высшее политическое руководство страны соревнуется, кто быстрее и больше сделает Западу односторонних уступок: Горбачев или Ельцин?..

В конце ноября 1991 года в кремлевском Дворце съездов состоялось Всеармейское совещание офицеров, от которого многое ждали. «Трудовая Россия», как могла, подготовилась к встрече офицеров, прибывающих со всех концов Союза. По обе стороны главной дорожки Александровского садика, начиная от Могилы Неизвестного солдата до Кутафьей башни Кремля, выстроились наши сторонники: ветераны войны и труда, рабочие. Получился своего рода народный «почетный караул». Люди держали в руках Государственные флаги СССР, флаги родов Вооруженных Сил и Военно-морского Флота СССР. Когда участники совещания подошли от гостиницы «Москва» к нашим рядам, небольшой духовой оркестр «Трудовой России» грянул «Прощание славянки». Офицеры сжимали кулаки, в наших рядах заплакал кто-то из женщин...

Мы прошли в зал вместе с народным депутатом СССР Вавилом Петровичем Носовым. Огромный зал Дворца съездов переполнен. Почти автоматически замечаю, что младших офицеров в зале практически нет: все больше генералы, адмиралы, полковники... Плохой знак! В президиуме – теперь уже последний Министр обороны СССР Маршал авиации Шапошников. Рядом, в новенькой генеральской форме Столяров. Помните? Борец за «общечеловеческие интересы», избранный председателем Центральной контрольной комиссии ЦК КП РСФСР, и ни словом не обмолвившийся по поводу указа Ельцина о запрете деятельности КПСС и КП РСФСР. Столяров молчал как вяленая рыба, за что и получил генеральские погоны. В президиуме появились Ельцин и Назарбаев. Никто не встал, никаких аплодисментов не слышно. Хороший знак! В своем выступлении Ельцин не сказал тогда ничего конкретного о дальнейшей судьбе армии. Он даже чем-то стал похож на Горбачева, только «под мухой» ли после сильного «бодуна». Выступление Назарбаева было более прагматичным, он высказался за сохранение единых Вооруженных Сил и явно дал понять, что Казахстан выступает против расторжения Союзного договора, да еще за спиной Казахстана... Видимо Назарбаев знал о готовящемся сговоре «демократических славян» в Беловежской пуще. Развернувшиеся на Всеармейском совещании прения вращались «вокруг да около» главного вопроса: быть или не быть СССР. Депутат Носов начал выталкивать меня к микрофонам в зале. Прошу слова от микрофона. Шапошников и Столяров делают вид, что не замечают. Сидевший рядом со мной генерал вдруг крикнул: «Анпилов, вперед!» Это был приказ, и я двинул к главной трибуне Дворца съездов. Представился депутатом Моссовета, капитаном запаса, успел сказать несколько фраз: «Товарищи офицеры и генералы! Как военные люди, вы не могли сегодня не заметить, что над Кремлем подняты два знамени. Одно, с серпом и молотом, символизирует единство армии и народа, готовность солдата защищать социалистическое отечество до последней капли крови, это символ нашей Победы. Другое, трехцветное, символ неминуемого поражения офицеров, выступающих против своего народа. Трехцветный флаг - символ измены Военной присяге во время боевых действий, совершенной генералом Власовым. Товарищи офицеры, сегодня, не покидая этого зала, вы должны сделать выбор...» Больше я ни чего не успел сказать офицерам: Шапошников отключил у меня микрофон. Какое-то время я еще продолжал говорить, не понимая, что в зале меня уже не слышат. Шапошников сделал знак, к трибуне подошел блестящий офицер в морской форме и прошептал: «Вас никто не слышит!». Обернулся в президиум – глазами высушенной воблы на меня смотрел генерал Столяров... С горечи бессилия, я покинул зал заседаний Всеармейского совещания офицеров, а там пошла рубка. За пособничество развалу Вооруженных Сил СССР выступавшие требовали привлечь к трибуналу Верховного Главнокомандующего Горбачева, а заодно спросить и с Ельцина, куда он тащит страну. Маршал Шапошников вертелся как уж на сковороде, защищая то одного, то другого. Наконец, один из выступавших предложил подать в отставку самому Шапошникову. «Я и сам уйду!» - заявил Маршал и направился к выходу. Какой хороший был знак! Увы!.. Наперерез Маршалу мой оставшийся в одиночестве друг, народный депутат СССР Носов: «Куда?!! - заревел по простоте души северного крестьянина Вавил, - Так каждый из нас бросит порученное дело, и что со страной будет! Мы маршалами бросаться не будем. Назад!» И Шапошников, прислушавшись к «голосу народа», вернулся на свое кресло Министра обороны СССР. Впрочем, сидеть ему там оставалось недолго. Позже совместная борьбы выявила истоки крестьянской непоследовательности моего друга Вавила Петровича Носова. В июне 1992 года, во время акции «Осада империи лжи» в Останкино, он был жестоко избит дубинками ОМОНа. После, сидя у меня дома, Вавил, постанывая, ощупывал свои раны и приговаривал: «Это мне голову разбили за то, что я голосовал за Горбачева, а этот синяк на плече – за Ельцина!»...

В середине декабря 1991 года, уже после того, как предатели СССР Ельцин, Кравчук, Шушкевич, сообразили в Беловежской пуще «на троих», «Трудовая Россия», верная интернациональному долгу с первых дней своего существования, поднялась на защиту командира Рижского ОМОНа Сергея Парфенова. Офицер Советской милиции Сергей Парфенов вместе с подчиненными ему бойцами ОМОНа организовал сопротивление антисоветскому, националистическому мятежу в Риге. Не получи латвийские сепаратисты прямой поддержки от перерожденцев в Политбюро ЦК КПСС, типа Яковлева, Латвия оставалась бы Советской. Придя к власти в Прибалтике, недобитые последователи Гитлера бросили за тюремную решетку командира Рижского ОМОНа Сергея Парфенова, а затем и первого секретаря ЦК Компартии Латвии Альфреда Рубикса. Вместе с другими патриотами «Трудовая Россия» не отходила от посольства Латвии в Москве, требуя немедленно освободить героя Советской милиции. С этим же требованием в конце декабря мы провели митинг в центре Москвы. Резолюцию митинга мы принесли для передачи Ельцину к Спасским воротам Кремля. Впервые на моей памяти Спасские ворота Кремля закрылись перед народом. К нам никто не вышел для принятия резолюции митинга. Клеймя позором «демократов» люди начали расходиться. Я также пошел к штабу «Трудовой России» находившемуся по соседству, на улице Куйбышева. Я уже взялся за ручку входной двери, когда за моей спиной резко затормозил военный автобус, из которого высыпал взвод ОМОНовцев. Ударами дубинок по ногам, они сбили меня с ног, под душераздирающие крики наших женщин, затащили в автобус и бросили меня на пол ничком вниз. Машина рванулась с места. Трое или четверо здоровенных бугаев, усевшись на меня верхом, дружно подпрыгивали и крушили мне ребра своими свинцовыми задами. Задыхаясь от грязи и боли на полу автобуса, я делал свои выводы: «Если булыжник - оружие пролетариата, то полицейский зад – оружие буржуазии». В полубессознательном состоянии меня доставили в 118-е отделение милиции города Москвы, что на улице Горького (теперь Тверская). В то время я уже был достаточно узнаваем на улицах Москвы, и никому не приходило в голову спрашивать у меня партбилет, чтобы убедиться в моей принадлежности к коммунистам. А тут я сам предъявил мандат депутата Моссовета. Дежурный по отделению офицер отказался составлять протокол о задержании, заявив: «Пусть протокол составляет тот, кто отдал приказ о задержании депутата». Выяснилось что приказ о задержании отдал генерал Управления внутренних дел Москвы Довжук, и что он едет в отделение милиции. Мне стало плохо. Как определит впоследствии судебно-медицинский эксперт, у меня было сломано ребро и правая ключица. Вызвали скорую помощь. Врачи, напуганные событиями недавнего августа, дали мне болеутоляющее средство, но моя просьба зафиксировать побои осталась без ответа. Приехал генерал Довжук. и меня повели к нему в кабинет следователя. У меня перед глазами еще плыли круги, потому лицо генерала я не мог запомнить. Помню только длинное кожаное пальто, да несвязную речь генерала: «Вы, что думаете, нам легко?! Да у нас эта война законов вот где сидит! – генерал похлопал себя почему-то по ляжкам. – А я тоже коммунист! Партбилет у меня в сейфе лежит»... Здесь я не выдержал и заговорил с моим палачом на языке школы рабочегокласса времен моей юности: «Слушайте, генерал! Придет время, и таких «коммунистов», как вы, положат у параши, а подтираться вы будете своим партийным билетом!» После обмена «любезностями», уже через несколько минут я подписал протокол о моем задержании. По факту задержания и избиения депутата прокуратура Москвы возбудило уголовное дело, которое в конце-концов было оставлено «без движения», хотя следствие без труда установило всех исполнителей преступного приказа генерала Довжука, даже тех, кто ломал мне ребра тяжелыми полицейскими задницами. Солидарность коммунистов и всех честных людей России вырвала Сергея Парфенова из застенков латышской тюрьмы, но лично мне так и не удалось его поздравить со свободой.

А в тот день меня самого отпустили не по милости генерала Довжука, а потому что уже через несколько минут после моего задержания к 118-му отделению милиции пришли сотни людей, требуя освободить депутата. Людмила Власкина, Владимир Якушев, Валерий Скурлатов встретили меня на пороге отделения милиции и сопроводили до штаба «Трудовой России». Туда за информацией из первых рук уже примчалась вездесущая Майя Скурихина, легендарный фотокорреспондент газеты «Правда», впоследствии ставшая большим другом «Трудовой России» и ее газеты «Молния». После фотосъемки и беседы с Майей, забыв о переломанных ребрах, я поехал подбодрить пикетчиков «Трудовой России», вставших на защиту укрывшегося в посольстве Чили бывшего руководителя Германской Демократической Республики – Эрика Хоннекера.

Случилось так, что после того, как Горбачев в одностороннем порядке перечеркнул Потсдамское соглашение держав – победителей во Второй мировой войне и сдал ГДР на милость капиталу Западной Германии, вскормившего в свое время Гитлера, бывший руководитель ГДР и выдающийся деятель международного коммунистического движения Эрик Хоннекер вынужден был остаться в качестве эмигранта на территории Советского Союза. Семья Эрика Хоннекера после уничтожения ГДР эмигрировала в Чили, где к тому времени кровавый Пиночет был отстранен от власти, а вернувшиеся в страну политические деятели не скрывали своей благодарности за гостеприимство на территории ГДР во время их вынужденной эмиграции. Можно только представить себе, что пережил Хоннекер Престарелый, больной Хоннекер всей душой рвался, когда на его глазах разрушался Советский Союз! Ведь он по праву считал СССР своей второй Родиной. В 1938 году, скрываясь от преследований гитлеровских нацистов, молодой антифашист Эрик Хоннекер эмигрировал в Советский Союз. Наравне со всеми он работал на ударной комсомольской стройке – строительстве Магнитогорского металлургического завода, жил в обычном рабочем общежитии. Теперь, когда Эрика Хоннекера нет среди нас, уместно напомнить, что он искренне любил советских людей и был верен им до последнего удара сердца коммуниста.

Желая перещеголять Горбачева в глазах немецких властей, Ельцин отказал Эрику Хоннекеру в праве на политическое убежище. «Трудовая Россия» не сомневалась: в любую минуту иммунитет чилийского посольства, в котором укрылся Эрик Хоннекер, мог быть нарушен и послушный воле президента-алкоголика спецназ выкрадет антифашиста, чтобы сдать его антикоммунистическому режиму Германии.

Последние дни уходящего 1991 года мы провели в круглосуточных пикетах у посольства Чили в Вешняках. Здесь же, сменяясь через каждые шесть часов, постоянно дежурило два автобуса с вооруженными спецназовцами, готовыми по первому приказу штурмовать здание посольства. «Трудовая Россия» в количестве 20-30 человек , греясь по ночам у костров, стояла у ворот посольства бессменно. Отдых, обогрев, питание, боевое дежурство «Трудовой России» организовал член нашей организации, старший лейтенант Внутренних войск МВД Сергей Лундин. Впоследствии коммунист Сергей Лундин по фальшивому обвинению будет подвергнут судебным репрессиям, не признает себя виновным в убийстве человека, отсидит шесть лет в тюрьме, и в первый же воскресенье своего освобождения придет к Музею Ленина, чтобы заявить сторонникам «Трудовой России»: «Я вас не предал, товарищи! Я вновь – с вами!»

Конечно, тогда, в последние дни 1991 года, у ворот посольства Чили превосходящие силы противника могли нас смять в любую минуту. Но вместе с нами у посольства Чили круглосуточно дежурил немалый корпус иностранных журналистов. Все понимали: советские коммунисты без боя Эрика Хоннекера не сдадут. А проливать кровь н глазах всей мировой общественности Ельцин еще не решался. И вся интрига, по крайней мере у ворот посольства Чили, заключалась в том, кто упорнее, кто сильнее духом: советские коммунисты или полиция на службе у предателей. В ночь перед Новым 1992 годом, впервые за две недели противоборства чести и национального достоинства, с одной стороны, и вероломства и гнусной подлости – с другой, к воротам посольства с внутренней стороны подошел чилийский дипломат с большим термосом в руках. На мой вопрос, заданный на испанском языке, как себя чувствует наш друг, узник посольства, дипломат кратко ответил по-русски, чтобы все слышали: «Ваш друг чувствует себя лучше. Он просил передать всем вам русское «спасибо». Скоро он будет в Сантьяго де Чили. А это вам – новогодний подарок от сотрудников нашего посольства!» С этими словами дипломат открыл термос – и в зимнем московском воздухе взорвался аромат настоящего кофе из Латинской Америки. То был самый горячий, самый человечный, самый вкусный глоток кофе в моей жизни...

 

ОСКАЛ «ДЕМОКРАТИИ»

Право – есть воля господствующего класса, возведенная в закон. Всякий раз, когда в обществе начинается «война законов», когда происходит взрыв насилия, когда льется кровь и гибнут люди, - не спрашивайте: «По какому праву?!» Лучше вспомните чеканную формулировку Маркса и ищите ответ на вопрос, какой класс рвется к власти или укрепляет вое господствующее положение в обществе, и вам станет ясно, в чьих интересах осуществляется насилие. Не верьте интеллектуальным уродам, имеющим ученые степени докторов наук и академиков, и толкующих нам о том, что право – вне политики, вне классовой борьбы. Вздор все это!

Еще на Лейпцигском процессе, устроенном дорвавшимися к власти германскими нацистами, «подсудимый» антифашист Георгий Димитров бросил в лицо всей мировой буржуазии знаменитое: «Наша борьба – это не вопрос права, а вопрос соотношения сил». Будь тогда на стороне Димитрова сила – на скамье подсудимых сидели бы нацисты, и вполне возможно, человечеству удалось бы избежать неисчислимых жертв и страданий по вине «судей» Димитрова.

Право – есть воля господствующего класса, возведенная в закон, а воля господствующего класса всегда шире права, всегда выше закона. Только в бесклассовом коммунистическом обществе вместе с государством исчезнет и право одного класса подавлять или эксплуатировать другой класс. И какие бы красивые законы не принимались в буржуазном обществе, сколько бы их не принималось, - их всегда будет мало для оправдания эксплуатации человека человеком. И какие бы судебные реформы не проводились, все судьи, включая суд присяжных, все адвокаты, прокуроры, - будут судить не по закону а с оглядкой на волю господствующего класса. В России сразу после убийства Пушкина это подметил Михаил Лермонтов. Зная, что убийцы Пушкина останутся безнаказанными, поэт плюет желчью презрения в сторону мерзавцев:

«Вы, жадною толпою стоящие у трона!

Свободы, гения и славы палачи!

Таитесь вы под сению закона,

Пред вами – суд и правда, - все молчи!

Но есть Божий суд, наперсники разврата,

Есть Божий судия! Он ждет,

Он недоступен звону злата.

И мысли, и дела он знает наперед.

Тогда напрасно вы прибегните к злословью,

Оно вам не поможет вновь.

И вы не смоете всей вашей черной кровью

Поэта праведную кровь!»

Бог его знает, насчет суда небесного, а здесь, на земле, даже священнослужители от имени «Божьего судии» творят беззаконие. Однажды в шахтерском крае Италии, юг страны, товарищи показали мне мраморную мемориальную плиту, укрепленную на стене главного собора города Иглесиас и освященную верховным Римским попом. Оказывается, в 1928 году шахтеры пришли на главную площадь своего города с требованием повышения заработной платы и восьмичасового рабочего дня. Власти устроили шахтерам бойню. От пуль жандармов погибли десятки человек. Что же говорит мемориальная плита, освященная Римским папой в городе Иглесиас? Вчитайтесь! Вот дословный перевод надписи: «Самым дорогим детям города Иглесиас, павшим по воле Провидения на этом месте 15 марта 1928 года». Здесь что ни слово, то грязная ложь! Шахтеров расстреляли, а написано «павшим по воле Провидения». Причем здесь «божественное провидение», лучше напишите, кто отдал приказ стрелять в безоружных шахтеров? И если это были «самые дорогие дети», то как назвать отца, убивающего своих детей?!!

Попы, как и судьи, готовы оправдать любое преступление класса. господствующего в обществе. А когда соотношение сил между борющимися классами колеблется, тогда буржуазия отбрасывает за ненадобностью всякое право и полагается только на насилие и более того, жаждет пролить народную кровь. Вся новейшая история России после 1991 года – тому доказательство.

ФЕВРАЛЬ –92

День Советской Армии и военно-морского флота в 1992 году «Трудовая Россия» призвала отметить в Москве массовым шествием от Белорусского вокзала столицы к центру столицы. Из скромных гвоздик и еловых веток на всю ширину улицы Горького Совет рабочих Москвы изготовил гирлянду для возложения к Могиле Неизвестного солдата у Кремлевской стены. Для общего руководства манифестацией, согласования маршрута шествия с властями в Москву прибыл генерал-полковник Альберт Михайлович Макашов.

В нарушение Указа президента СССР о временном порядке проведения шествий и манифестаций (другого законодательного акта, регулировавших вопросы проведения массовых акций в стране пока не было) мэр Москвы Гавриил Попов не дал нам официальный ответ о проведении манифестации за пять дней до ее начала, как того требовал закон. Аркадий Мурашов, неудавшийся научный сотрудник какого-то института, за собачью преданность Ельцину назначенный начальником Главного управления внутренних дел Москвы в ранге первого заместителя министра МВД, за день до проведения манифестации обрушился с угрозами в адрес ее организаторов и заявил: «Ни один красный» 23 февраля от Белорусского вокзала дальше Садового кольца не пройдет». Фактически это был наглый выпад недоучки-выскочки против всех ветеранов Вооруженных Сил и Великой Отечественной войны.

Новая власть не только объявила войну своему народу, она к ней готовилась самым серьезным образом. На рассвете 23 февраля доступ всех видов транспорта к центру Москвы был прекращен, и по всему периметру Бульварного кольца все проезды к Кремлю были перекрыты тяжелыми самосвалами, гружеными щебнем.

Всякий, кто видел в тот день улицу Горького от площади Маяковского до Пушкинской, мог подумать, что город опять готовится защищаться от танковых дивизий Гудериана. Поперек улицы Горького поставлена баррикада их зарешеченных милицейских автомобилей для перевозки арестованных – «автозэков». За ними – плотные ряды ОМОНовцев на глубину 20-30 метров. Затем, видимо на случай, когда ОМОН побежит, опять заградительная баррикада из «автозэков». За второй линией баррикад – весь наличный состав районных отделений милиции города Москвы. Отсюда наши люди сообщили, что личный состав московской милиции был поднят по тревоге, доставлен в район площади Маяковского, но конкретной задачи личному составу никто не поставил.

Вот почему боевые порядки милиции были расстроены уже к 9 часам утра. Участники манифестации, молодежь, и особенно женщины, бесстрашно проникали в пространства между автобаррикадами, завязывали споры с милицией, убеждали их не препятствовать свободе шествий и манифестаций, признаваемой во всем цивилизованном мире. Особенно успешно действовали агитаторы «Трудовой России», которые начинали разговор с вопросов: «А кому пришло в голову назначить недоучку и дилетанта Мурашова начальником Московской милиции? У вас, что профессионалов нет? Уж не Мурашов ли отдал приказ вывести милицию на улицы 23 февраля?!» ОМОНовцы, милиционеры районных отделений ГУВД Москвы крутили головами в касках, не зная, куда деться от бьющих не в бровь, а в глаз вопросов.

Ближе к десяти часам утра, видимо, получив приказ из мэрии Москвы, поезда метрополитена начали проезжать станцию метро «Белорусская радиальная» без остановок. Люди проезжали до станции метро «Динамо» И возвращались назад до станции «Маяковская». Управлять людьми в такой ситуации невозможно. То тут, то там начались потасовки. В одной из них получил удар дубинкой по голове и тут же скончался на глазах у товарищей генерал пограничных войск Песков. Весть об этом разнеслась мгновенно среди митингующих, и многотысячная масса людей стихийно пошла на таран милицейских заслонов. Застучали полицейские дубинки, вначале о собственные щиты ОМОНовцев, а затем и по головам людей... Стоны раненых, матерные команды офицеров милиции, крики женщин, виснувших на руках милиционеров... Первый ряд «автозэков» взят. 18-летний парнишка, комсомолец Герман Лопатин взбирается на крышу «автозэка» с Красным Знаменем в руках, он приветствует москвичей, штурмующих полицейские заслоны, и вдруг на глазах у тысяч людей, у «автозэка» откидывается верхний люк, несколько рук щупальцами жуткого монстра хватают парня за ноги и втягивают в утробу зарешеченной бронированной машины. Люди бросились на выручку, но в машине, что проглотила комсомольца, нет ни щели. Изнутри слышался душераздирающий крик... Толпа я ярости начинает раскачивать зарешеченного монстра, Вот- вот он перевернется!.. В последний момент дверь машины открывается, и из нее прямо в толпу выбрасывают корчащееся от боли и спазм тело. За две минуты Герман Лопатин был жестоко избит, и перед тем как выбросить его из машины, какой-то изверг впрыснул ему в легкие газ «черемуха». Полицейские дубинки засвистели свирепее. Получив страшный удар дубиной по лицу, упала на мостовую ветеран Великой Отечественной войны Клавдия Звездочника... Бегом наши выносят на тротуар еще одного раненого в голову... На мостовую капает кровь... Неизвестно откуда появилась икона, и за ней, распевая псалмы, пошли какие-то бледные бабы.

Генерал Макашов предлагает отойти на несколько шагов, привлечь внимание людей, чтобы ими можно было хоть как-то управлять. А как это сделать? Слева – от побоища строительные леса ремонтируемого дома. Чем не трибуна митинга?! Вместе с Владимиром Гусевы залезаем на уровень третьего этажа и, «строив» все наличные мегафоны, начинаю митинг. Объявляем минуту молчания в память только что погибшего генерала пограничных войск Пескова, информируем людей о том, что жизнь комсомольца Германа Лопатина – вне опасности. Магия конкретной информации отрезвляет разгоряченные головы, люди понимают, что лбом стенку не прошибешь, нужны осознанные действия, а потому подтягиваются на голос оратора, сплачиваются вокруг него... А тем временем на строительные леса стихийного митинга уже поднимались депутаты Верховного Совета России, офицеры и генералы Вооруженных Сил. Генерал Макашов предложил обойти милицейские кордоны справа, и люди пошли за нами по бульварному кольцу к проспекту Калинина. Но здесь, у Военторга, в дополнение к тяжелым самосвалам спешно поставили еще три ряда баррикад из обычных грузовых автомобилей. К этому моменту наши «бабульки» отстали от головы колонны. Наши сильные, ловкие мужчины с офицерской выправкой в мгновение ока раскрыли борта грузовиков и масса людей, не то что задержалась, а буквально перекатила валом через ставший низким порог. Но дальше, у библиотеки Ленина, – опять преграда, теперь уже из большегрузных автомобилей со щебнем. Общий вес каждого превышал тонн сорок. И здесь, сколько мы ни старалась, раскачать их было невозможно. К тому же, наши уже просочились сквозь заслоны по улице Горького и Герцена и возложили гирлянду к Могиле Неизвестного солдата...

И зачем властям понадобилось проливать кровь на улицах Москвы в день государственного праздника – 23 февраля? Только для того, чтобы мы забыли, что это День рождения легендарной, прославленной в боях Рабоче-Крестьянской Красной Армии? Зря старались, господа! Историю не переделаешь заново, не изменишь в угоду временщикам у власти, а тем более, историю не зальешь кровью народа.

ВСЕГДА ПОД ПРИЦЕЛОМ

«Марш голодных очередей», «Осада империи лжи в Останкино». «Вече советских народов»... Эти и многие другие уличные акции подготавливала и организовывала на них людей «Трудовая Россия». Начиная с ноября 91-го и вплоть до расстрела Верховного Совета в октябре 93-го «улица» в политическом смысле слова принадлежала нам. Наша активность раздражала власть, и она с нами не церемонилась, открыто угрожала насилием.

С начала марта 1992 года «Трудовая Россия» практически возглавила уличную борьбу за освобождение из-под стражи членов КГЧП, брошенных в застенки тюрьмы «Матросская тишина». На 9 мая мы наметили провести «Антифашистский марш свободы» с требованиями: «СВОБОДУ ПАТРИОТАМ РОДИНЫ! ЗА РЕШЕТКУ – ПРЕДАТЕЛЕЙ СССР», Забегая вперед, скажу, что перед этим мы провели подряд несколько крупнейших массовых акций, что резко повысило наш авторитет в глазах трудящихся, заставило власть считаться с нами. Перед 9 мая в мэрии состоялось совещание с участием руководителей служб общественного порядка в городе и «Трудовой России». Вел совещание начальник правого управления правительства Москвы, некто Донцов. Не скрывая своей злобы, этот «правовед» в присутствии свидетелей начал угрожать мне: «Будете митинговать у «Матросской тишины» - получите пулю в лоб. И вы, господин Анпилов, первый кандидат в покойники. Ваш портрет вручен всем снайперам. Так что подумайте хорошенько прежде чем призовете штурмовать тюрьму».

Призвать к штурму «Матросской тишины» без оружия мог только умалишенный. Хотя, и теперь я в этом могу признаться без последствий для бывших членов ГКЧП, была другая задумка. Когда за день до проведения антифашистского марша свободы на «Матросскую тишину» мы провели рекогносцировку на местности, то обнаружили, что трамвайные пути рядом с тюрьмой ремонтируется. Брусчатка мостовой на протяжении двух-трех километров была разобрана, и булыжник аккуратно, как будто по заказу пролетариата, был сложен в кучи. Если бы каждый участник манифестации взял в руки по тому булыжнику, этого было бы достаточно, чтобы завалить все входы и выходы тюрьмы. От идеи пришлось отказаться: ибо к решеткам, ограничивающим свободу товарищей, добавились бы еще и наши камни...

9 мая принять участие в антифашистском марше свободы пришли десятки тысяч людей. Пришел даже Владимир Жириновский со своей командой голубых знамен ЛДПР. Кстати, к тому моменту «время Зюганова» так и не пришло: его с нами не было. Пока собирались, в толпе был замечен одетый в гражданский светлый костюм начальник Московской милиции Мурашов, тот самый который устроил первую кровавую бойню на улицах Москвы 23 февраля. Женщины, старики, народ в буквальном смысле заплевал «демократа», на его светлый с иголочки костюм было тошно смотреть.

А выступать на митинге пришлось действительно под прицелами снайперов. Все заключенные из камер тюремных камер со стороны улицы Матросская тишина были переведены в камеры внутреннего двора, а их место заняли спецназовцы, в том числе снайперы. Впоследствии и Валентин Иванович Варенников, и Василий Александрович Стародубцев неоднократно подчеркивали роль «Трудовой России» в освобождении их лично и других товарищей, арестованных по делу так называемого ГКЧП. Но из самой тюрьмы после того митинга мы получили любопытный совет на будущее: «Если уж вы пришли к стенам тюрьмы, надо было требовать свободы не только для «избранных», а для всех заключенных. В таком случае, тюрьма поддержала бы ваши требования бунтом изнутри. Учтите на будущее».

ПЕРВОМАЙ НА БАРРИКАДАХ

«Утро красит нежным цветом стены древнего Кремля, просыпается с рассветом вся Советская страна» ... Слова и мелодия этой песни, как и многих других советских песен, навсегда останутся в сердце народа, и не только как напоминание о том, какими мы были, а как призыв к тому, какими мы должны быть всегда.

Утром 1 мая 1993 года Москва в районе Октябрьской площади, Крымского вала и Парка Культуры имени Горького напоминала фашистский концлагерь. У выхода из метро «Октябрьская» служебные собаки милиции бешено лают на участников первомайской манифестации, собирающихся у величественного памятника Ленину в центре площади. Начало улицы Большая Якиманка закупорено отрядами ОМОНа в полном боевом снаряжении. Позади ОМОНовцев – тяжелые самосвалы с гравием. Крымский мост перекрыт сплошной стеной из титановых щитов ОМОНа в два этажам. Впереди титанового динозавра – конная милиция. Под мостом и по обе стороны Крымского вала, насколько хватает глаз – войска и зловеще серые «автозэки» с зарешеченными окнами... Международная Конвенция по правам человека запрещает использование вооруженных сил и особых вооруженных отрядов полиции для устрашения мирных манифестаций. И чтобы понять, почему московские власти сознательно попирали международные договоренности, почему шли на насилие, а «радетели прав человека» на Западе, и в первую очередь в США, молчали при этом в тряпочку, не будем забывать ряд серьезнейших обстоятельств, как внутреннего, так и международного, глобального, как нынче модно говорить, характера.

К маю 1993 года «демократы первой волны» отыграли свое. Ушел в небытие «автор перестройки и нового политического мышления для СССР и всего мира» Горбачев. Пещерный антикоммунизм Волкогонова, и даже дурацкие призывы Гавриила Попова «узаконить взятки чиновников», уже никого не удивляли. Уже полтора года Ельцин безраздельно правит Россией, а улучшений в жизни народа – никаких. Напротив, спад производства, инфляция, преступность и обнищание основной массы народа на фоне роскоши новых богачей, - стали еще заметнее, еще ужаснее. Ельцин без конца меняет состав правительства России, отстраняет от власти в московского мэра Гавриила Попова и начальника московской милиции, своего же выкормыша Аркадия Мурашова. На место первого приходит Юрий Лужков, место второго переходит к бесцветному генералу Панкратову. Однако, без финансовой подпитки крупного западного капитала никакие кадровые перестановки не могли спасти предателя СССР от неминуемого краха. За несколько дней до Первомая Ельцин в очередной раз вылетел в Вашингтон, чтобы доложить хозяину Белого дома: «С коммунизмом в России покончено!»

После таких заявлений московский мэр Лужков обязан был умереть, но не допустить массовой манифестации под Красным Знаменем в Москве. Вот почему мэрия дала официальный ответ организаторам первомайского шествия не за пять дней до ее начала, как это требует закон, а менее, чем за сутки. Причем, власти сделали «обрезание» заявленного нами маршрута стотысячной манифестации. Вместо традиционного шествия от Октябрьской площади до центра города, нам разрешили пройти от площади до Крымского вала – не более 300 метров дистанции. Из мэрии мы бросились искать защиту у депутатов Верховного Совета России. Шла сессия, и хотя в зал заседаний нас, естественно, не пустили, с балкона зала заседаний, куда допускалась пресса и депутаты субъектов Федерации, мы сбросили записку для депутата Шашвиашвили с просьбой огласить наш протест-предупреждение в связи готовящейся в Москве кровавой провокацией. Иван Шашвиашвили сумел прорваться к микрофону и изложить суть нашего протеста, но председатель Верховного Совета Руслан Хасбулатов загнусавил в своей обычной манере: «Ну, что вы драматизируете?! Провокации! Провокации!.. Ну, подумаешь, первое мая! Во всем мире ходят на манифестации в этот день, пойдут и в Москве»...

Утром первого мая 1993 года одного взгляда на полчища полицейских и скопление спецтехники у Крымского моста было достаточно, чтобы понять власть готова к провокации, а наша задача – избежать ее. Организаторы шествия решили посовещаться, как это сделать, у подножия величественного памятника Ленину. Помимо руководства «Трудовой России» в той тревожной политической «оперативке» принимали участие лидеры других общественно-политических организаций: Сажи Умалатова и Олег Шенин от постоянного Президиума Съезда народных депутатов СССР, Станислав Терехов от Союза офицеров, Илья Константинов – от Фронта национального спасения, Валерий Скурлатов – от движения «Возрождение», Анатолий Лукьянов и Геннадий Зюганов от КПРФ. Если мне не изменяет память, в том совещании участвовал и Сергей Бабурин.

Мнение всех участников совещания было единодушным: идти на прорыв боевых порядков ОМОНа – значит не избежать крови, а власти только этого и нужно. Одобрили предложение «Трудовой России» - от шествия не отказываться, но повести колонны людей не в центр, а из центра города, на Ленинские горы, к Московскому государственному университету. Лучшего места для маевки трудно найти, к тому же, как мне виделось, студенты обязательно присоединятся к нам, и Университет вновь станет красным.

Коллективное решение было принято, и люди поняли нас. Колонны двинулись по Ленинскому проспекту в сторону площади Гагарина. Наш враг оторопел, и в течение первых десяти минут не знал, что делать. Офицеры ОМОНа надрывно кричали в свои рации: «Они уходят из центра». К сожалению, несколько десятков человек откололось от основной массы людей и пошли в сторону Крымского моста. Чтобы не допустить провокации мне пришлось вернуться из головы основной колонны и убедить товарищей не делать глупостей. Рядом со мной работает затвором фотокамеры Майя Скурихина. Бегом возвращаемся на Октябрьскую площадь, где нас пытается обогнать колонна машин с ОМОНовцами. Сомнений не было: враг опомнился и бросает свои основные силы вдогон нашего шествия. На площади еще оставалось немало людей, и я через мегафон прошу их задержать движение колонны машин. Вместе со всеми бросаемся под колеса автомобилей. Колонну остановили, но слева по Садовому кольцу в подземный переезд молчаливым удавом вползала другая. Задыхаясь от волнения, опять бежим по Ленинскому проспекту. Догнали колонну, а с ее головы уже доносился характерный шум полицейских дубинок, там шел бой. Противник перебросил на площадь Гагарина тысячи единиц личного состава и перекрыл проспект случайно попавшимися под руку грузовыми автомобилями. Презрев удары полицейских дубинок по пальцам, наши откинули борта грузовиков и легко овладели первым рядом баррикад. Однако в промежутки между наспех поставленными машинами в бой бросались все новые и новые подразделения полиции. ОМОН лютовал, не щадил ни стариков, ни женщин. Но и наши советские женщины не упали на колени перед извергами, сдирая в кровь пальцы, они голыми руками разбирали асфальтовые дорожки Нескучного сада и передавали асфальтовые камни на нашу сторону баррикад. Кстати, именно в этот момент женщины заметили, как по дорожкам Нескучного сада к Парку культуры имени Горького убегал с поля боя Зюганов...

На моих глазах здоровенный детина сбил с ног ветерана с боевыми наградами участника Великой Отечественной войны на груди. Старик уже был обездвижен, из его головы на мостовую лилась кровь, а подонок добил его тренированным ударом кованого армейского ботинка в живот. Наши отбивались древками знамен, трофейными титановыми щитами и касками, содранными с голов противника. Станислав Терехов поражал в рукопашной одного за другим, но и на его руки, ноги и спину сыпались десятки ударов полицейских дубинок. В этой мешанине нашел комсомольца Игоря Малярова. У него разорвана и почему-то слабо кровоточит левая щека, но он держится молодцом: комсомольцы где-то раздобыли старые подшипники и они со свистом летят в сторону вражеских баррикад. «Надо завести грузовики без ключей зажигания, – даю совет Игорю, - и закрыть ими бреши в баррикадах». Пока разговаривал с комсомольцем, у меня самого над головой засвистела дубина и мой единственный телохранитель Саня Захаров буквально выхватил меня за руку из-под удара, кончик полицейской дубинки всего лишь «чиркнул» мне по позвонку, хотя и этого оказалось достаточно, чтобы в дождливую погоду поврежденный позвонок напоминал мне о том Первомае.

Машины удалось завести. И когда один грузовик сдавал назад, чтобы закрыть брешь в баррикаде, под него попал один из ОМОНовцев. Бой закипел с новой силой. Водомет окатил нас какой-то вонючей жидкостью. Мы не отступили. Затем в воздухе поплыл тошнотворно кислый запах отравляющего газа. «Черемуха! – догадался осетин Юрий Цховребов. – Обожди командир!» И с этими словами он растворился в драке. Через несколько минут машина с баллонами, заполненными отравляющим газом «Черемуха» была объята пламенем. Затем из прогоревших баллонов со свистом начал вырываться сжатый газ. Перед угрозой взрыва баллонов со сжатым отравляющим газом все участники боя отпрянули на безопасное расстояние и бой начал затихать...

«О, наконец-то, наши баррикады!» - Это голос Бориса Гунько. Он написал эти стихи за час с небольшим, что длился бой, закончившийся вничью на Ленинском проспекте. Через час с небольшим по телевидению к москвичам обратился мэр Юрий Лужков, устроивший кровавую провокацию на Ленинском проспекте в день Первого мая. Оправдываясь перед Ельциным, мэр обзывал нас коммунистами, экстремистами, террористами, повторяя избитый прием буржуазной пропаганды: вали с больной головы на здоровую, ври, ври и ври – авось, что-нибудь в головах людей и останется.

ПОХИЩЕНИЕ

Еще во время первой командировки на Кубу в 1973 году мои чилийские друзья познакомили меня с семьей революционеров из Гватемалы: глава семейства ни один год провел в застенках диктатуры, его две дочери стали также профессиональными революционерами, а старшая – Анна Мария - командующей одной из партизанских колонн в этой небольшой стране Центральной Америки. Слушая тогда их рассказы о подпольных тюрьмах, о похищениях профсоюзных лидеров и молодежных активистов, о том, как во время футбольного матча для устрашения населения на переполненный стадион с вертолета могут сбросить труп замученного коммуниста, - я им верил не до конца. Но и в кошмарном сне я тогда не мог представить, что нечто подобное будет происходить в моей собственной стране, что я сам, на своей шкуре испытаю все прелести буржуазной демократии.

8 мая 1993 года меня похитили и увезли на мучения в подпольную тюрьму наймиты министра внутренних дел Ерина. Вот как об этом рассказал заместитель министра МВД России Андрей Дунаев автору книги «МВД в лицах», генералу милиции Владимиру Некрасову:

«В 1998 году, через 5лет, мы с Дунаевым продолжаем беседу о событиях 1993 года:

- Значит, в мае 1993 года Ельцин вас поздравлял, а в июле уволил. Что же за это время произошло? Дело только в поездке ваших с Баранниковым жен в Швейцарию или есть и другие обстоятельства?

- Ерунда все это. Хотя Ельцин и пишет об этом в своей книге, но фактически все выглядело не так. Первое мая 1993 года была демонстрация. Я активно участвовал в том, чтобы там не пролилась кровь. Погиб милиционер. Готовилась провокация на 9 мая. Встал вопрос о том, чтобы изолировать на эти дни людей, которые способны пойти на такие провокационные действия. Первым среди таких значился Анпилов. Ко мне позвонил Ерин (Министр внутренних дел - В.А.) и говорит: «Подумай, как изолировать Анпилова, чтобы его на 9 мая не было». Поразмыслив, я пришел к выводу, что это не милицейское дело. Анпилов не преступник. Он депутат и имеет право на неприкосновенность. А потом и Баранников мне сказал, что ты сейчас получишь задание, но выполнять его не спеши. На оперативное совещание собрал начальников подчиненных мне главков МВД. Они высказались за то, что изолировать Анпилова по обстановке надо бы, тем более, что проводится расследование трагических обстоятельств, связанных с 1 Мая. Но в то же время и нельзя идти на нарушение его депутатской неприкосновенности.

Когда я доложил наши мнения Ерину, то он ответил: «Это меня не удовлетворяет. Я же тебе сказал, чтобы его не было 9 Мая». Отвечаю ему: «Ты запомни, Виктор Федорович, что Ежов, Берия, Абакумов, после того как начали делать подобное, прожили лишь по два года. И ты хочешь со мной вместе уйти? Я лично этого не хочу». Ерин: «Тогда у нас с тобой разговора не было».

Я снова пригласил к себе начальника управления разведки генерала Николаева. Поставил ему задачу, чтобы он создал две бригады разведки в усиленном варианте и отвечал бы за каждый шаг Анпилова, чтобы с ним ничего не случилось. Периодически бы докладывал мне. Николаев – молодой генерал, 45 лет, очень дисциплинирован. 8 мая 1993 года я еду на работу в 8 часов утра и вдруг слышу по радио, что Анпилова украли. Значит, с ним все сделано по сценарию Ерина, но другими руками. А мои подчиненные не сработали, не сумели этого упредить. Срочно вызываю к себе Николаева и, не здороваясь с ним, резко спрашиваю: «Где Анпилов?» Генерал весь белый, трясется и отвечает: «Не знаю». Говорю ему: «Иди, пиши рапорт». Уходит, ложится в госпиталь и через три дня умирает».

Скорее всего генерал не умер, а его убрали «коллеги» по МВД, потому что он знал, кто отдал приказ о моем похищении. Вот как это было на самом деле. Утром 8 мая я был вызван на допрос в качестве свидетеля по делу о массовых беспорядках в Москве, связанных со смертью и насилием над людьми. Допрос вел следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры РФ Чуглазов. На мой взгляд, это был высококвалифицированный специалист советской школы, за что его в конце-концов и уволят из прокуратуры. В целях экономии времени на составлении протокола допроса я сам предложил Чуглазову провести допрос с записью на видеомагннитофон. Мне нечего было скрывать, и я подробно рассказал следователю о тех вопиющих нарушениях закона, которые допустили власти Москвы во время подготовки и проведения манифестации 1 мая, ответил на вопросы. Допрос окончился примерно к полудню. Выйдя из кабинета следователя, на улице я повстречал моего сопровождающего Юрия Цховребова. Не успели мы обменяться приветствиями, как во дворе следственного управления странной тенью мелькнул человек в спортивном костюме. Возможно мне показалось, но «спортсмен» как будто что-то хотел сказать мне: он оглядывался и явно замедлял шаг. Как всякий кавказец, Юра сразу учуял недоброе и показал незнакомцу средний палец руки. Тень растворилась в московских кварталах. В тот день в Парке культуры и отдыха имени Горького проходил праздник газеты «Правда», а рядом с ее стендами наши сторонники устроили нечто ретроспективной выставки всех номеров газеты «Молния». Если мне не изменяет память, тогда Главным редактором «Правды» был Геннадий Селезнев, он любезно предоставил мне слово для выступления. После со мной подошли познакомиться гости праздника «Правды» коммунисты Италии. Разговорились, и вдруг Мауро Казадиньо, глава итальянской делегации, говорит: «Виктор, мне кажется, за тобой слежка!» Мы распрощались, и вместе с Юрой быстром шагом направились к метро. После 1 Мая я не приходил ночевать домой, а спали на квартире нашего товарища в районе Бутово. На метро несколько раз сменили направление, и только после этого сели в автобус до Бутово. Вышли на нашей остановке, у старого кладбища. И вдруг за кладбищенской оградой я вижу иномарку БМВ битком набитую крупными, спортивного вида мужиками. Все они пристально смотрели в нашу сторону.

Сейчас, спустя десять лет, после тех событий, я думаю, что только Советская власть давала человеку такую уверенность в собственной безопасности, даже после первого избиения, даже после массового насилия над людьми 1 Мая, мы никак не могли поверить, что живем уже в другой системе, что нужно быть осторожным. А ведь меня вели не две «усиленные бригады разведки», а, наверное, целый полк подчиненных министра Ерина, а возможно то был уже «эскадрон смерти», «тон-тон макуте», тайная полиция самого Ельцина?.. Не могли же «свои» убрать затем свидетеля генерала МВД Николаева?!..

Пошли вниз к кварталам у кольцевой автомобильной дороги. И вдруг я вижу, как наперерез мне бегут вооруженные пистолетами люди. Я оборачиваюсь, ищу взглядом Юру, а у меня за спиной визжат тормоза желтого микроавтобуса РАФ. Дверь машины распахнулась, и в горло мне впилась тонкая веревка. Перед глазами поплыли красные круги. Пытаюсь схватиться левой рукой за дверь машины, но подбежавший первым крепыш бьет рукояткой пистолета по кисти моей левой руки. Последнее, что я успеваю увидеть: светлые чуть вьющиеся волосы нападавшего и раздробленную косточку, выскочившую из моего пальца. Рука обмякла. Удавка рванула меня кверху, внутрь машины. Руки заломили за спину. Щелкнули наручники. Одновременно мне вязали ноги тонким шнуром и бинтовали глаза тяжелой марлевой повязкой. Как только в рот забили кляп, на грудь, в пах и живот посыпались тяжелые тренированные удары кулаком. Машина набирала скорость и, скорее всего, уже выехала на кольцевую дорогу. Били молча еще минут пять, затем чей-то хриплый голос прорычал: «Хватит! Отойди! Сейчас мозги полетят!» С губ сорвали пластырь и металл пистолета ударил мне по зубам: «Отойди, говорю! - рычал все тот же голос. - Сейчас мозги выскочат!»

Нет, то была не акция «изоляции», то была симуляция расстрела захваченного в плен депутата-коммуниста. Минут через тридцать после начала экзекуции, я почувствовал, что машина сбросила скорость и свернула на проселочную дорогу. Остановились, Дверь РАФика распахнулась и дохнуло свежестью подмосковного леса: ель и сосна вперемежку с березой и осиной. Чьи то руки начали снимать с меня верхнюю одежду. Нижнее белье оставили. Приглушенные голоса отдалились. Видимо, совещаются. Ныла перебитая кисть руки, кровоточили расшатанные дулом пистолета зубы. В голову полезли мрачные мысли: «Сейчас убьют здесь в лесу, а труп бросят в яму с водой. Будет потом Вера сходить с ума, разыскивая тебя по глухим местам... Только не жалей себя, слышишь! Только не вздумай просить этих ублюдков оставить тебе жизнь. Они ждут этого. Ты же знаешь, почему кубинцы кричали вдове Сальвадора Альенде: «Не плачь!» Генерал Карбышев не плакал и не умолял оставить ему жизнь...» Захватчики опять сели в машину и мы тронулись. Вскоре вновь остановились. Скрипнули ворота. Машина медленно въехала во двор. Раздетого, с завязанными глазами и в наручниках меня вынесли из машины. «В своем дворе убивать не станут», - подумалось мне. Меня понесли вверх по лестнице. «Влад, посмотри, куда положим», - зашептал голос. «Без имен!»- оборвал знакомый рык. Меня положили на кровать. Часа два ко мне никто не подходил. С интервалом в минут пятнадцать работала рация. После очередного сеанса связи меня подняли, чтобы сводить помочиться в туалет. Еще часа через три, приехал доктор, не снимая повязки с глаз, выслушал мне сердце, осмотрел раненую руку и перебинтовал ее. Поднес к губам таблетки: «Не бойся! Это таблетки от сердечной боли». Доктор ушел и все стихло. Рация стала работать с интервалом в полчаса. Я все пытался высвободить здоровую правую руку из наручников, но они сжимались все сильнее, и я только ранил себе другую кисть руки. Повязка с глаз чуть сползла и я увидел краешек окна. Светало. За окном слышался веселый птичий щебет. Кто-то подсел на койку, снял пластырь с губ, приподнял мне голову и поднес чашку к губам. Водка! «Давай выпьем за наших отцов, - предложил все тот же хриплый голос, - Ведь сегодня День Победы. Пей, не бойся». «Я не боюсь и за нашу Победу выпью», -процедил я в ответ. В чашке было граммов 150. Закусить не предложили. «А я ведь тоже коммунист»,- явно рассчитывая на исповедь, продолжал хрипун. «Ваш партбилет лежит в сейфе, - подсказал я ему уже знакомую мне песню. - Пожалуйста, оставьте меня в покое, а исповедоваться будете у священника». После этого ко мне никто не подходил еще часа три. Затем меня подняли, спустили вниз, одели и погрузили в машину. Часа через полтора немыслимых виражей и поворотов остановились. Все еще связанного меня вынесли на улицу. «Да я и один справлюсь, он легкий» прохрипел мой ночной собеседник, взвалил мня на плечо и побежал в сторону от дороги, остановился и, тяжело дыша, опустил меня на землю: «Сейчас я сниму наручники, а ноги сам развяжешь. Шоссе найдешь по шуму машин. Ближайший поселок налево в пяти минутах ходьбы». Это были его последние слова... Я еще не знал, что от смерти меня спасла стотысячная манифестация москвичей, выдвинувшая в День Победы лозунг «Руки прочь от коммуниста Анпилова!»

 

ВЕЧЕ

Из десятков, если не сотен митингов, шествий, пикетов и других массовых выступлений трудящихся России в защиту своих экономических прав, за восстановление Советской власти, в Москве наиболее мощным и организованным было Вече народов России 17 марта 1992 года. Прошел всего год со дня Всесоюзного референдума, на котором советские народы однозначно высказались за сохранение Союза Советских Социалистических республик. Съезд народных депутатов СССР никто не распускал. Де-юре действовала норма Союзного Договора от 30 декабря 1922 года, закрепившая добровольный Союз Советских Социалистических республик. Беловежский сговор Ельцина (Россия), Шушкевича (Белоруссия) и Кравчука (Украина), вероломно подписанный за спиной народов Казахстана, Азербайджана, Грузии, Армении, Туркмении, Узбекистана, Таджикистана, Молдавии и других советских республик, - никто всерьез не воспринимал. Популярность лозунга возрождения СССР была огромной.

В начале 1992 года «Трудовая Россия» выдвигает лозунг созыва Съезда народных депутатов СССР и проведения одновременно со Съездом Вече советских народов в Москве.

«Если мы разрешим коммунистам провести Съезд и, так называемое, вече в центре Москвы, - писал в те дни ярый «демократ» Гавриил Попов в «Московском комсомольце»,- то они соберут огромную толпу, изберут главу государства и на своих плечах внесут его в Кремль». При всем презрении к дипломированному перевертышу нельзя отказать Гавриилу Попову в проницательности, умении в нескольких словах выразить политическую суть явления. Конечно же, при условии широкой поддержки масс – 200-250 тысяч человек участников Вече – Съезд народных депутатов СССР мог взять на себя всю полноту власти в стране, включая назначение Главы государства и предание суду изменников Родины.

Даже с отключенным электричеством, при свечах в подмосковном поселке Вороново съезд народных депутатов СССР состоялся. В поддержку депутатов в тот же день в центре Москве, на Манежной площади, собралось около полумиллиона человек. Однако опасения Гавриила Попова оказались напрасными. Все закончилось шумными речами на митинге, «ушло в свисток», как говорят в народе. Почему так произошло? Почему был упущен уникальный шанс раздавить контрреволюцию и восстановить СССР? Конечно, после драки кулаками не машут, однако извлекать уроки из поражений на будущее необходимо. Попытаемся восстановить события с самого начала.

Сразу после Нового года в штабе «Трудовой России» на проезде Куйбышева по инициативе ее руководства состоялось совещание с группой народных депутатов СССР. Присутствовали депутаты Макашов, Носов, Умалатова, Голик, Крайко, Крышкин, Сухов. «Трудовую Россию» представляли Р.И. Косолапов, В.М. Якушев и автор этих строк. Мы предложили депутатам взять на себя инициативу по созыву Чрезвычайного съезда народных депутатов СССР и подписать соответствующее Заявление. Голик, Крайко сразу же заявили, что это провокация, которая может закончиться кровопролитием, призвали депутатов «отказаться от глупой затеи уличных маргиналов» и покинули совещание. Вот, пожалуй, первый урок на будущее: нельзя всерьез воспринимать совещания, комитеты и всякие «координационные советы», если в их работе участвуют ваши политические противники, пусть даже и бывшие противники. Депутаты Голик и Крайко входили в состав Межрегиональной депутатской группы, формальным лидером которой был Ельцин, духовным лидером - академик Сахаров, а тайным идейным вождем, скорее всего, член Политбюро ЦК КПСС Яковлев. Рабочий с Украины, таксист из Харькова Леонид Сухов, постоянно разоблачавший на съезде «царские амбиции» Горбачева, поначалу также входил в «межрегионалку», но он вовремя разобрался в ее антисоветской сущности, и вышел из этой группы задолго до событий августа 1991 года. А депутаты Голик и Крайко оставались в «осином гнезде» контрреволюции до последних дней Советской власти. После того. как эти двое покинули совещания, у оставшихся депутатов не оставалось сомнений: надо подписывать Заявление о созыве Чрезвычайного Съезда народных депутатов СССР. Я набросал краткий проект Заявления, Ричард Иванович Косолапов отредактировал. Кто подпишется первым?.. «Трудовая Россия» настаивала на том, чтобы первым поставил свою подпись наш товарищ, член исполкома «Трудовой России» и член ЦК РКРП генерал-полковник Макашов. Но Альберт Михайлович, неожиданно для нас, включил задний ход: «Не могу! Я и так в каждой бочке затычка: чуть что против власти – Макашов уже там. Я устал дразнить гусей!» Начали обсуждать другие кандидатуры. Рабочие Леонид Иванович Сухов (Украина) и Анатолий Макарович Крышкин (Казахстан) справедливо полагали, что первым документ должен подписать депутат от России. «Я готов!» - не колеблясь, заявил Вавил Петрович Носов (Коми АССР).

Среди участников совещания произошло замешательство: по-крестьянски чистый и беспредельно преданный своему народу, Вавил Петрович не был широко известен и кроме того, как он сам признавался, иногда голосовал за людей, того не заслуживающих. «Семь бед – один ответ!» - рассмеялась Сажи и первой поставила свою подпись под документом, став таким образом, председателем Оргкомитета по подготовке и проведению Чрезвычайного Съезда народных депутатов СССР. Вслед за Умалатовой поставили свои подписи Макашов, Носов, Сухов и Крышкин.

Умалатова, ставшая широко известной и любимой в народе, после того, как на Съезде народных депутатов потребовала от Горбачева подать в отставку. В отличие от Носова, который сам, с гармонью в руках, агитировал за себя на берегах Печоры, гордая чеченская красавица Сажи Заитдиновна Умалатова была избрана народным депутатом СССР по партийному списку КПСС, или, как тогда говорили, «списку черной сотни Горбачева».

На момент подписания заявления Оргкомиетета по созыву Съезда народных депутатов Сажи Умалатова не входила и не поддерживала ни одну из существовавших на тот момент коммунистических партий или движений: ни ВКП(б), ни РКРП, ни «Трудовую Россию». И когда, после отказа Макашова, лидирующая роль «упала» в руки Умалатовой, надо было предвидеть, что долго вне партии она не протянет. Также как ни один человек не может оставаться «вне политики», так и любой политический деятель не может быть «независимым», вне партии. Рано или поздно «независимые» определяются со своей партийной принадлежностью, или же сами создают партию под себя, чтобы открыто выражать интересы того или иного класса. Так и произойдет впоследствии с Сажи Умалатовой. Она создаст «Партию Мира и Согласия» и открыто заявит, что стратегическая цель ее партии – поддержка действующего президента России Путина.

После подписания Заявления распределили обязанности. Оргкомитет во главе с Умалатовой созывает съезд народных депутатов СССР, «Трудовая Россия» обеспечивает съезду массовую поддержку, проводит в день открытия съезда Вече советских народов и делегирует на Съезд народных представителей на место тех депутатов, которые не захотят участвовать в работе Съезда. По истечении десяти лет, думается мне, что такое «распределение обязанностей» прошло по порочному элитарному признаку: «благородную», высокоинтеллектуальную работу делают немногие избранные, а черновая работа в массах достается фанатикам-добровольцам. Теория «элит», в том числе «национальных элит» порочна, так как несет в себе изначально проклятое семя раскола на «своих и чужих».

На следующий день, уже безо всякого участия «Трудовой России», депутаты Крайко и Голик «передумали» и вошли в Оргкомитет Чрезвычайного Съезда народных депутатов СССР. Более того, учитывая, что Крайко был, если не ошибаюсь, доктором или кандидатом юридических наук, Умалатова доверяет ему подготовку проектов решений Съезда. Группа подготовки решений Съезда расширяется за счет привлечения других ученых неопределенной политической ориентации, в ущерб «Трудовой России» в ней активно сотрудничает Р.И.Косолапов, издредка В.М.Якушев. Подготовка Съезда и Вече

велась практически раздельно. «Трудовая Россия» издавала листовки, агитировала в Краснодаре, Ростове-на-Дону, в Тюмени, Владивостоке, в Балаково Саратовской области за избрание народных представителей с мест взамен тех депутатов, которые отрекались от звания народный депутат СССР и отказывались ехать на Съезд под любым предлогом.

Интересную, как мне представляется, на свой страх и риск, работу вел Вавил Носов. Он был одержим идеей, подсказанной нам Гавриилом Поповым: избрать на Съезде народных депутатов Президента СССР, утвердить избранную кандидатуру на Вече советских народов и на плечах народа внести избранника в Кремль. Вавил наметил две кандидатуры на пост главы государства и начал их «обрабатывать», иногда привлекая меня для пущей убедительности. Первым в списке Вавила стоял народный депутат СССР Командующий военно-морским флотом адмирал Чернавин. Десятки раз Вавил ходил на прием к адмиралу, но тот своего согласия выдвигаться на пост главы государства не давал. Наконец, Вавил притащил к адмиралу меня. Поговорили. Чернавин считал, что в тот момент ему следовало не о президентстве думать, а о том, как спасти от раздела Черноморский флот. Я напомнил адмиралу поговорку: снявши голову, по волосам не плачут, давая понять, что не восстановив державу, мы не только не спасем единый Черноморский флот, но и пустим по ветру остальной Военно-Морской Флот России. Адмирал не согласился и в съезде народных депутатов СССР не участвовал.

Вторым «кандидатом в президенты СССР» Вавил Петрович наметил тогда не менее известного народного депутата СССР. Даже сейчас, закрою глаза и вижу слепящую отраженным мартовским солнцем тропинку к новому зданию Академии Генерального штаба Вооруженных Сил на юго-западе Москвы. Впереди бодро шагает Вавил. Я – за ним, со своими сомнениями: «Как же так, Вавил Петрович?! Мы зовем генерала стать во главе и повести народ к восстановлению Советской власти, а Ельцин уже доверил ему пост начальника самой престижной военной академии в мире?! Неужели и впрямь без генералов никак не обойтись?» Вавил даже не оборачивается на мои сомнения: «Иди. иди! Сейчас сам увидишь, что это за генерал!» Действительно, торжественная галерея парадных портретов блистательных полководцев от Суворова до Жукова, мимо которой мы проходим в кабинет Начальника Академии Генштаба, настроила на серьезный лад. Генерал Игорь Родионов торжественно и в полном молчании жмет нам руки. Загадочный взгляд в потолок, и все ясно: много говорить нельзя. Но Вавил Петрович, в этом кабинете уже не первый раз, шепотом, способным пробудить от вечной спячки мамонта, Вавил пересказывает сценарий избрания Президента СССР. Родионову приятно слышать свое имя в числе кандидатов на этот пост. Да еще под номером один. Генерал, бывший когда-то командующим Закарпатским военным округом, встает, идет в дальний угол своего огромного кабинета к сейфу. Возвращается с сияющей улыбкой: «Чача! Самая что ни на есть натуральная!» Генеральская чача действительно хороша. Вавил Петрович продолжает рисовать картину народного вхождения в Кремль во главе с генералом Родионовым. Генерал помалкивает, и , знай, подливает чачу. После третьей стопки огненного зелья Петрович доходит до самого сокровенного: арест предателей СССР.

Генерал молча наливает «стременную», еще раз бросает многозначительный взгляд в потолок, а затем – на выход: пора и честь знать!.. Никакого толку от наших заигрываний с генералами не вышло. Как это ни печально, но приходится признать, что весь генералитет СССР к 1991 году переродился, а если и шагнул вперед генерал Рохлин, то тот шаг ему стоил жизни...

Утром 17 марта 1992 года в холле гостиница «Москва» - толчея невероятная: народные депутаты, народные представители, сторонники «Трудовой России» - с красными флагами, патриоты – с андреевскими, богомольные старушки с иконками и как всегда очень много серьезных спортивного вида молодых людей с отсутствующим взглядом. Последних больше, чем всех нас вместе взятых. Это бывшие офицеры КГБ, перешедшие на сторону Ельцина, но все еще выходящие на задание с партийным билетом члена КПСС в кармане. Неожиданно людей в холле поубавилось... «А ты что здесь стоишь?! - налетел на меня Виктор Даньяров, избранный на Съезд народным представителем от Краснодарского края. – Тебя все наши обыскались. Съезд состоится в Подмосковье. Автобусы отходят через пару минут!» Вместе с Даньяровым бежим к Васильевскому спуску Кремля и едва успеваем на последний автобус в Вороново. Пока выезжаем за пределы Москвы, на душе накапливается неприятный осадок: «Почему Умалатова не предупредила о том, что местом проведения Съезда будет Вороново? Неужели «элитная» группа Крайко намерена отсечь от участия в Съезде народных представителей?»...

К сожалению, мои предчувствия оправдались. Предложение «Трудовой России» - признать полномочия и наделить правом решающего голоса народных представителей, прибывших на Съезд вместо народных депутатов СССР, отказавшихся участвовать в его работе – не прошло, и даже не было поставлено на голосование. Естественно, для такого огромного Съезда, каким был Съезд народных депутатов СССР, кворума не хватило. К тому же, весь пафос выступлений на съезде сводился к жесткой критике Горбачева, что было уже бесполезно: пятнатый иуда сделал свое дело и его «ушли» за ненадобностью. Даже отключение электроэнергии от Дворца культуры в Вороново, где проходило заседание Съезда не отрезвило народных депутатов. Ругань в адрес Горбачева и других

предателей СССР продолжалась. Вавил Носов безуспешно пытался прорваться на трибуну с идеей избрания Главы государства и назначения силовых министров СССР, Слово Носову так и не дали. Съезд «при свечах», как его окрестили журналисты, явно не оправдывал чаяний масс. С первым же автобусом я возвратился в Москву.

Настроение было прескверное. Иду от гостиницы Россия по Красной площади к Манежу, а сердце сжимается в недобром предчувствии: «А вдруг и на Вече народ не придет?! Зачем было собирать народных представителей, тратить средства на их проезд? Зачем вообще ты полез с этой идеей Вече? Да, в старину на Руси это было красиво: в трудную минуту, когда князь один не мог решить вопросы войны или мира, бил вечевой колокол, звал народ на совет. И все, кто способен был держать в руках оружие, пахать землю, ковать мечи, - шли с равным, как и у князя, голосом решать судьбу народа. И выступали старцы на вече не для того, чтобы блеснуть пустословием перед электоратом, а для того, чтобы всем и каждому стало ясно, за что он будет голосовать. И наступал миг, когда каждый творил историю и должен был определиться, на какую сторону стать, по правую руку князя или по левую. Сам князь мог стать только на сторону большинства народа. Вече – высшее выражение общинного (коммунистического) духа русского народа, лучшее доказательство того, что в развитии демократических форм управления обществом Древняя Русь намного опережала деспотические режимы Запада».

Чем ближе я подходил с этими мыслями к Манежу, тем сильнее нарастал шум людского моря. Я ускорил шаг и выбежал навстречу моему народу. Сработала! Идея Вече сработала! Какая радость! На площадь вышло не менее 500 тысяч человек! Сердце рвется из груди навстречу каждому, кто узнает тебя, улыбается, пожимает тебе руку, приветствует издали поднятым над головой кулаком... Разум работает четко, усталости как не бывало. Чуть позже подъехали депутаты, участники Чрезвычайного Създа народных депутатов СССР. Сажи Умалатова радовалась, как дитя: «Какие вы молодцы, «Трудовая Россия»! Это же сколько народу пришло?!» Прозвучал Гимн СССР и мы все вместе поднялись на трибуну. Сажи доложила народу о том, что Съезд народных депутатов на признал позорного Беловежского сговора, избран Постоянный Президиум Съезда народных депутатов СССР. А в это время меня в спину толкал мой друг Вавил Носов: «Будешь выступать, предложи избрать президентом Макашова». Вопрос был явно не подготовлен, Альберт Михайлович мог расценить такое предложение как провокацию, и я от него во время выступления на Вече отказался.

Ни до, ни после оппозиции не удавалось вывести столько людей на улицы, сколько их вышло 17 марта 1992 года. Люди ждали от Съезда народных депутатов восстановления органов государственной власти СССР и призыва к вооруженной защите этой власти. Съезд не сумел ответить чаяниям народа. А потому после съезда в рядах оппозиции режиму реставраторов капитализма начинается дробление и борьба за лидерство. Не имея реальной власти, Постоянный Президиум съезда народных депутатов во главе с Сажи Умалатовой взял себе функцию награждения советских граждан орденами и медалями СССР, присвоения звания Герой Советского Союза, а также присвоения воинских званий, вплоть до Генерала армии. Массовые награждения орденами и раздача генеральских погон противопоставляли офицеров запаса действующему офицерскому корпусу, девальвировало, в конечном итоге, советские ордена, включая боевые. Сама Сажи Умалатова по-прежнему держалась вне партий, хотя и принимала участие во всех крупных шествиях и митингах в Москве под Красным Знаменем. Помнится, в Кировской области принимала меня семья коммунистов. Дочь, студентка Кировского педагогического института, поделилась со мной наблюдениями за московскими митингами и задала вопрос: «В основном на ваших митингах собираются бедные люди. Выступает Анпилов, говорит о том, нищета в России станет еще отвратительнее, если трудящиеся, то есть бедные люди, не возьмут власть в свои руки. Выступает Сажи Умалатова. Критикует Ельцина. Тоже правильно! Но у нее – соболья шуба до пят, и как-то не вяжется это с интересами бедных людей. Скажите, Виктор Иванович, что у вас с ней общего?» Я не знал, что ответить студентке. Сажи говорит, что она сама, своими руками шьет себе платья. И это здорово! Но неужто она и собольи шубы себе сама тачает?!..

После аморфного Съезда народных депутатов СССР в Вороново активизировалась русская национальная идея. Группа депутатов Верховного Совета РСФСР во главе с Ильей Константиновым заявляют о создании Фронта национального спасения – ФНС, и целая группа членов ЦК РКРП и Исполкома движения «Трудовая Россия» - генерал Макашов, генерал Титов, профессор Косолапов, Якушев, - не поставив в известность ни свою партию, ни Движение, вошли в руководящие органы ФНС. На очередном съезде РКРП в Челябинске Московская организация РКРП, являвшаяся политическим ядром всего Движения «Трудовая Россия», ставит вопрос об исключении нарушителей партийной дисциплины из партии. Съезд РКРП поддержал «Трудовую Россию». В дальнейшем все исключенные из РКРП товарищи войдут в КПРФ и займут там видное положение.

Первый раскол отрицательно сказался и на самой «Трудовой России». В наших рядах началась бесплодная дискуссия по национальному вопросу. Хотя большевики устами И.В.Сталина, заявившего: «Для нас рабочий вопрос - выше национального»,- казалось бы, раз и навсегда поставили точку в этом вопросе. Непримиримая борьба «Трудовой России» против грабителей и эксплуататоров трудового народа под лозунгом «Смерть предателям СССР!» снискали ей огромную популярность в народе. Зная это, националисты лезли в наши ряды, как мухи на сладкое. И откуда только у них берутся деньги на издание бесчисленной «жидовской литературы», поносящей Октябрьскую революцию, Ленина, интернационалистов и все Советское с еще большей злобой и ненавистью, чем это делают в своих книгах Волкогонов, Яковлев и прочая антикоммунистическая мразь? Но хуже всяких книг была и до сих пор остается зараза, которую националисты разносят по умам шепотом: «А ты знаешь, Анпилов – полукровка, сам признался», «Слушай, в руководстве «Трудовой Россией» - одни жиды!», и т.д.и т.п..

Второй раскол, практически одновременно с первым, нам навязывали под националистическим соусом, но уже при явном содействии со стороны новых властей. В середине апреля 1992 года в Большом мраморном зале заседаний Моссовета (сама «Трудовая Россия» к тому времени и по сегодняшний день ютится по нежилым подвалам) состоялось учредительное собрание «Трудовой Москвы». Готовилось это собрание втайне от исполкома «Трудовой России», мы приняли решение участвовать в нем в последний момент. Практически все организаторы были представлены в президиуме: лидер ФНС Илья Константинов, будущий член ЦК КПРФ Евгений Доровин, генерал Титов, лидер Союза офицеров Станислав Терехов, примитивный антикоммунист и националист, а в целом «без царя в голове», депутат Моссовета Сергей Белашов и еще ряд неизвестных мне личностей. Среди них были люди, возможно, и уважаемые, с некоторыми из них мы поддерживаем союзнические отношения и сегодня, но ни один из членов президиума того собрания (за исключением, пожалуй, генерала Титова) не участвовал в первых акциях «Трудовой России»: ни в обороне Музея и Мавзолея В.И.Ленина в Москве, ни в организации манифестации трудящихся Москвы 7 ноября 1991 года.

Сторонников «Трудовой России» в Мраморном зале Моссовета было большинство, и мы в принципе были не против структурирования нашего Движения по регионам, включая Москву. Но мы настаивали на том, чтобы «Трудовая Москва» была составной частью всего Движения «Трудовая Россия», а его руководящий орган, по нашему мнению. должен был избираться от административных районов Москвы. К тому времени в Москве мы имели хорошо налаженную порайонную структуру, что облегчало обзвон активистов движения и их быструю мобилизацию в случае необходимости. Президиум собрания (и особенно Доровин, Терехов, Титов, Белашов) настаивал на самостоятельности «Трудовой Москвы» и избрании руководящего органа по принципу ФНС, то есть, представительства от партии или общественной организации, которая войдет в «Трудовую Москву». Президиум отказался ставить на голосование наши предложения, но не выносил на голосование и свои, так как наших в зале было явное большинство. Гвалт и ругань стояли несусветные. В конце концов Белашов, по праву депутата, получившего разрешение на проведение того собрания в официальном здании «демократического» Моссовета, стал звать на помощь милицию. Чтобы избежать скандала с милицией, «Трудовая Россия» приняла решение покинуть зал. Оставшись в меньшинстве, президиум быстро завершил задуманную провокацию: с целью дезориентации масс в пику «Трудовой России» была создана новая общественная организация с похожим названием «Трудовая Москва». Естественно, московские власти не препятствовали ее официальной регистрации. Многие люди до сих пор считают, что «Трудовая Россия» и «Трудовая Москва» это одно и тоже. На самом деле за похожей вывеской спрятались провокаторы. В настоящее время вывеской «Трудовая Москва» пользуется КПРФ Зюганова.

И все-таки, несмотря на навязываемые нам расколы и провокации, «Трудовая Россия» оставалась в авангарде всех уличных боев 1992 года. 19 апреля под лозунгами «Банду Ельцина - под суд!» и «Товарищ, смелее, гони Бориса в шею!» «Трудовая Россия» поднимает в поход на Белый дом не менее 50 тысяч человек. Кстати, лозунг «Товарищ, смелее...», который мы скандировали на улицах Москвы, Челябинская, Ленинграда и других городов еще не менее трех-четырех лет, нам предложили итальянские коммунисты из Милана, когда-то обучавшиеся русскому языку.1 мая «Трудовая Россия» возглавляет стотысячную манифестацию в центре города. И если бы в этом году режим Ельцина отважился провести «демократические выборы», без сомнения, «Трудовая Россия» была бы в лидерах. Огромные манифестации в Москве под Красным Знаменем лучше всяких слов говорили мировому общественному мнению: коммунистическое движение в России возрождается снизу, по воле трудового народа, и нет в мире силы, способной препятствовать этому. Всякий раз, когда Ельцин докладывал американскому президенту о том, что «в России с коммунизмом покончено», честные люди всего мира понимающее улыбались: «Опять пьяный русский президент чудит!». Американские «друзья» Бориса не могли оставаться безучастными к тому, что происходит в России. Как мы помним, попытка учредить параллельное движение «Трудовая Москва» не смогла отодвинуть от масс «Трудовую Россию». В начале мая средства массовой информации дружно заговорили о создании политической партии, с похожим на наше название. По крайней мере, претензия на нашу социальную базу была налицо еще до рождения Социалистической партии трудящихся. Родоначальниками СПТ стали бывший секретарь МГК КПСС Людмила Вартазарова, сторонник экономики свободного рынка, и активный член Межрегиональной депутатской группы Съезда народных депутатов СССР, писатель Рой Медведев. Возникнув на обломках КПСС как партия мелких собственников, СПТ так и не приобрела собственной социальной базы, и не смогла провести ни одной самостоятельной массовой акции в Москве.

А «Трудовая Россия» своими активными действиями продолжала набирать популярность среди трудящихся. Конечно, нас могут упрекнуть и упрекают в том, что мы спешим, не всегда учитываем субъективные и объективные предпосылки вызревания революционной ситуации, совершаем ошибки. Что тут ответить? Не ошибается, как всем известно, тот, кто ничего не делает. И еще Че Гевара говорил, что долг революционера не в том, чтобы сидеть сложа руки и ждать, когда созреют субъективные и объективные предпосылки революционной ситуации, а делать все, от него зависящее, чтобы эти предпосылки вызревали как можно быстрее. Помнится, после встречи с рабочими завода «Динамо» в Москве, где-то весной 1992 года, ко мне обратился пожилой рабочий: «Ты все правильно говоришь, сынок, что власть у рабочих и крестьян при их попустительстве выкрала кучка негодяев. Ну, а как ты думаешь, когда мы сможем вернуть нашу власть?» «Так ведь если бы наши мерзавцы были одни, - отвечаю, - тогда уже в этом году мы бы с ними управились. Но на их стороне - весь мир капитала, потому борьба будет нелегкой, и наверное, растянется на десятилетие». Ветеран огорченно взмахнул рукой: «Э! Так я уж не доживу!» Коммунисты России в таком неоплатном долгу перед ветеранами войны и труда, что нам не позволительно теоретизировать по давно решенным марксизмом-ленинизмом вопросам. Надо драться и размышлять по ходу драки.

В начале июня 1992 года «Трудовая Россия» уведомила власти Москвы о намерении провести многодневное круглосуточное пикетирование телецентра в Останкино. Наши основные требования были следующие. 1.Отстранить от работы дикторов и тележурналистов, пропагандирующих социальное паразитирование и эксплуатацию человека человеком, а также занимающихся в эфире постоянной клеветой на Советскую историю. 2. Предоставить эфирное время для ежедневной телевизионной информационной программы, предназначенной для людей, занимающихся общественно полезным трудом. 3. Провести аттестацию среди работников радио и телевидения России на предмет владения русским литературным языком и произношением.

Эта акция получила кодовое название «Осада империи лжи». Одновременно в Конституционном суде начинает слушаться дело о незаконности указа Ельцина о запрете деятельности КПСС и КП РСФСР. И это было не совпадение, а точно и далеко просчитанный ход политического противника. Указ Ельцина о запрете деятельности КПСС и КП РСФСР больно ударил по партийной верхушке, не успевшей приспособиться или переметнуться на сторону антисоветчиков. Низы партии в массе своей ждали сигнала из центра. И сигналы пошли. Но не из ЦК партии, откуда Горбачев под предлогом обновления и омоложения кадров «вычистил» всех коммунистов-ленинцев, а снизу, с улиц Москвы. Еще до августовского 1991 года переворота в газете «Молния» был опубликован проект Программы КПСС, который развеял миф о неспособности низов партии действовать самостоятельно. После переворота, презрев угрозы, запреты, репрессии рядовые коммунисты Москвы сплотились в «Трудовую Россию» и первыми подняли Красное Знамя борьбы за восстановление власти самих трудящихся, а не власти

перепуганных партийных чиновников. Свободная от пут послушания предателям и подлецам от партии «Трудовая Россия» своими действиями быстро набирала авторитет и уважение не только в России, но и во всем мире. Из сферы интриг, подлости, обмана и предательства политика переходила в массы, становилась понятной и доступной огромному числу людей. Наблюдая гигантские манифестации «Трудовой России», Горбачев, Яковлев, Ельцин и др. увидели собственное ничтожество. Спасти предателей могла только политическая реанимация сгнившего от бездействия и трусости старого партийного аппарата, который в благодарность за продление своего существования уведет массы коммунистов в болото парламентаризма, подальше от непримиримой борьбы. Конституционный суд и занялся такой реанимацией. Сторону коммунистов в конституционном суде защищали Егор Лигачев, Юрий Слободкин, Виктор Зоркальцев. Зюганов присутствовал на заседаниях суда, но, по-моему, не выступал. «По-моему», потому что ни одного яркого выступления, напоминающего хотя бы отдаленно речь антифашиста Димитрова на Лейпцигском процессе, или речь Фиделя Кастро «История меня оправдает» на судилище диктатора Батисты, во время Конституционного суда по запрету деятельности КПСС и КП РСФСР не было. Вся линия «защиты» свелась к тому, что КП РСФСР никакого отношения к действиям ГКЧП в августе 1991 года не имела и никаких заговоров против «законной власти» Ельцина не плела. Конституционный суд признал запрет Ельцина в части деятельности КП РСФСР не соответствующим конституции. Однако деньги и собственность партии, прикарманенные Горбачевым и Ельциным, коммунистам не вернули.

Пока в здании бывшего ЦК КПСС на Старой площади шел спектакль под названием «конституционный суд», у Останкинской телебашни «Трудовая Россия» начинала многодневную «Осаду империи лжи». Утром. когда участники первого митинга в Останкино ехали к пункту сбора, правительство Москвы, в надежде запугать нас, приказало отключить эскалаторы метро станции глубокого залегания «ВДНХ». Глубоко под землей возникла давка и угроза гибели людей. Ветераны войны, то и дело останавливаясь и хватаясь за сердце, с трудом поднимались по маршам замерших эскалаторов. Молодые поддерживали стариков, и готовы были на плечах вынести их наверх. Кто-то запел «Варяга»: «Наверх вы, товарищи, все по местам, последний парад наступает, врагу не сдается наш гордый Варяг, пощады никто не желает!» Ветераны распрямили плечи и пошли вверх чуть быстрее. А вскоре наша молодежь отловила сбежавшего со своего рабочего места оператора машин эскалаторов и заставила его включить машины наверх.

Первый же день борьбы показал, что если место и цель массовой акции выбраны правильно, то борьба приобретает высокоорганизованный характер и к ней примыкают неожиданные союзники. После запланированного митинга у подножия телебашни организаторы акции намеривались, как и было заявлено властям, передать резолюцию митинга руководству российского телевидения (в то время все каналы национального телевидения еще принадлежали государству). Но подходы к телецентру были перекрыты мощными милицейскими кордонами. И тогда из масс «Трудовой России» вперед выдвинулась довольно многочисленная группа мужчин с военной выправкой. Молча, с быстротой десантников, они вступили в рукопашный бой и буквально в секунды разбросали кордоны вяло сопротивлявшейся милиции. Путь к телецентру был свободен. Первое желание толпы – разбить стекла ненавистного народу осиного гнезда. Но те же мужчины с военной выправкой быстро заняли позиции по периметру телецентра, и ни одного стекла не было разбито. Через несколько минут охрана телецентра предложила организаторам акции пройти внутрь телецентра для переговоров с председателем Гостелерадио России Егором Яковлевым. По памяти, вместе со мной на переговоры пошли Владимир Гусев, Наталья Белокопытова, диакон русской православной церкви Виктор Пичужкин, Владимир Якушев, - все из «Трудовой России», а также еще один Гусев из числа бывших «демократов», разочаровавшихся в Ельцине. Егор Яковлев встретил делегацию угрозами: «Сейчас мы прервем показ сериала «Рабыня Изаура», откажемся транслировать матч «Спартака» и сюда придет толпа телезрителей, которая разорвет вас в клочья!» Мы заявили, что в таком тоне переговоры вести не будем, а подождем реакции москвичей на события в Останкино.

Реакция москвичей не замедлила себя ждать. Весть о том, что телецентр взят в осаду, что в Останкино разбит палаточный городок, и его обитатели требуют прекратить осквернение истории народа с экрана телевидения, запретить пропаганду насилия и порнографии, требуют предоставить слово с экрана простым людям труда, - облетела столицу и ее окрестности. Уже на второй день акции, после рабочего дня на митинг в поддержку «Осады империи лжи» приехало не менее 5 тысяч человек. Многие привезли с собой горячую картошку, выпечку, фрукты. Мы не знали, куда девать продукты. Однажды от имени «освобожденной территории СССР» мы устроили народный обед на несколько тысяч человек и пригласили к столу ОМОН и милицию, которая круглосуточно дежурила в Останкино и следила за нами. Милиция обедать по полной программе отказалась, но черешню от народа взяла.

Вместе с народом в Останкино потянулись и политики: генерал Стерлигов, депутат Алкснис... Впервые к нам на акцию «Трудовой России» приехал и Геннадий Зюганов.

Александр Проханов в рамках «Осады империи лжи» организовал день газеты «Завтра» и вытащил на него Главного редактора журнала «Современник», поэта Станислава Куняева. Для последнего участвовать в акции коммунистов было, наверное, не совсем удобно, мы же приветствовали от всего сердца патриотическую интеллигенцию, открыто поддержавшую наш протест у стен Останкино.

Каждое утро в Останкино начиналось с торжественного подъема Государственного флага СССР под звуки Гимна СССР, усиленного мощными динамиками «Трудовой России». Генеральный секретарь Компартии Ирака товарищ Азис (?) будучи в аэропорту Дамаска, увидел по телевидению репортаж о подъеме Государственного флага СССР в Останкино, тут же сдал билеты в Багдад и вылетел в Москву. Представьте наше удивление и радость, когда высокий, седой человек отыскал меня среди участников акции в Останкино и, широко улыбаясь, представился по-английски: «Я генеральный секретарь ЦК Компартии Ирака. Приехал в Москву, чтобы приветствовать настоящих коммунистов России в борьбе».

Наши переговоры с руководством российской телерадиокомпании продолжались безрезультатно. Яколев ни в какую не хотел обсуждать с нами вопрос предоставления «Трудовой России» эфирного времени для постоянной информационной программы, предназначенной для людей труда. В знак протеста наша делегация вынуждена была объявить голодовку, не покидая кабинета Егора Яковлева. Вмешалась милиция. Нас просто начали выносить из кабинета по одному вместе со стульями, на которых мы сидели. Оторванные от основной массы пикетчиков, мы мало что могли сделать. На следующий день переговоры были прерваны окончательно. По ночам, когда тысячи москвичей, поддерживавших и подкармливавших «Трудовую Россию» разъезжались по домам, милиция начинала звереть, задерживала и подвергала допросам каждого, кто отдалялся от палаток на два-три метра. Особую свирепость проявлял полковник милиции Федулов, до антисоветского переворота в августе 91-го работавший заведующим отделом патриотического воспитания ЦК ВЛКСМ. Предатель постоянно угрожал нам расправой. На десятую ночь противостояния в Останкино на палаточный городок напал отряд ОМОНа. Они сбивали дубинками наши плакаты, палатки и уносили их в подогнанные грузовики. Чудом удалось удержать людей от драки. Круглосуточная осада «империи лжи» продолжалась, но уже без комфорта сна в палатках.

20 июня Ельцин вылетел в США, чтобы в очередной раз доложиться своим хозяевам о том, что «с коммунизмом в России покончено». На время отсутствия Ельцина обязанности главы государства исполнял вице-президент Александр Руцкой. Нет никаких сомнений в том, что именно Руцкой, выслуживаясь перед Ельциным, отдал приказ атаковать пикетчиков в Останкино в символический день и час. 22 июня 1992 года, в 4 часа утра на спящих под открытым небом пикетчиков «Трудовой России» обрушилась бешеная злоба фашиствующих псов режима. Ударами дубинок по головам по ногам спящих людей поднимали с асфальта и гнали их прочь от телецентра. Тех, кто успевал схватить заготовленные на случай реализации угроз полковника Федулова колья, сбивали с ног и избивали до потери сознания. Особой жестокостью среди нападавших отличались люди в штатском. Эти брали потерявших сознание людей за руки и ноги, раскачивали обездвиженные тела и били их головой о бордюрный камень мостовой улицы имени Королева...

Только к 8 часам утра удалось поднять по тревоге «Трудовую Россию». Люди бросились в Останкино, спасать товарищей. Собирались у станции метро «ВДНХ». Сюда же прибыли депутаты Верховного Совета России Бабурин, Исаков, Саенко, народные депутаты СССР Носов, Алкснис. Разведка «Трудовой России» доложила, что в окрестностях телецентра никого из пикетчиков обнаружено не было, а подходы к Останкино со стороны метро «ВДНХ» перекрыты полчищами ОМОНа. Посовещавшись с депутатами, принимаем решение идти колонной по проспекту Мира в центр города, где должен был состояться митинг по поводу очередной годовщины нападения фашистской Германии на Советский Союз – 22 июня 1941 года.

Пока шли от метро «ВДНХ» до Рижского вокзала колонна увеличивалась за счет догонявших нас людей и насчитывала не менее 15 тысяч человек. Но уже с моста у Рижского вокзала видно, дальше к центру города хода нет, проспект Мира блокирован полком ОМОНа в шлемах, с титановыми щитами и дубинками в руках. Принимаем решение обойти ОМОЛН справа, по улице Гиляровского. Но там из бесчисленных подворотен навстречу нам выползают все те же чудища в касках с титановыми щитами т резиновыми дубинами в руках. У входа на улицу Гиляровского завязывается жесткая скоротечная схватка с кровопролитием. На насилие «Трудовая Россия» отвечает насилием. В сторону ОМОНа полетели увесистые булыжники, вывороченные из отмостки трамвайных путей. «Оружие пролетариата» сбивает спесь с ОМОНа, но и наших сил в узкой улице явно недостаточно, чтобы прорываться к центру города. Иван Петухов, рядовой солдат Великой Отечественной, оставивший свою роспись на стенах поверженного Рейхстага, предлагает быстро «слетать» в центр города, где идет митинг с участием Зюганова, за подмогой. И пока солдат выполняет данное самому себе задание, «Трудовая Россия» останавливает движение троллейбусов у Рижского вокзала и начинает сидячую забастовку протеста на площади. С крыши замершего троллейбуса выступают депутаты Верховного Совета, активисты «Трудовой России», которые клянутся отмстить врагам за пролитую кровь народа. К закату долгого дня 22 июня 1992 года с Манежной площади возвращается Иван Петухов. Солдат пробился на трибуну митинга в центре города, сообщил собравшимся о том, что происходит у Рижского вокзала, но помощь к нам из центра города так и не подошла...

 

ВОССТАНИЕ

20 сентября 1993 года, примерно, в третьем часу дня, в нашу двухкомнатную квартиру в Солнцево нагрянул мой студенческий друг Виктор Х. Убежденный коммунист (на курсе мы звали его комиссаром) парторг нашего курса Виктор Х. приглянулся органам безопасности. После окончания факультета, ему предложили продолжить учебу в Академии КГБ СССР, и он стал профессиональным разведчиком.

В те времена такая карьера была характера для многих выпускников факультета журналистики МГУ. И когда бывший шеф личной охраны Ельцина генерал Коржаков в своей книге опубликовал выписки из личного дела офицера КГБ СССР Евгения Киселева, выпускника факультета журналистики МГУ, известного теперь своими антикоммунистическими, проамериканскими взглядами, я не удивился. Считаю, что для советского журналиста быть еще и офицером разведки почетно и престижно. Киселев позорник не потому, что он был разведчиком, а потому, что он изменил присяге, которую давал советскому народу, получая погоны и звание офицера КГБ. Пресса неоднократно бросала и мне в упрек, что я «полковник КГБ». Однажды эту утку запустил в меня бывший секретарь МГК КПСС, а теперь вице-мэр Москвы Валерий Шанцев. Это было вскоре после того, как Конституционный суд отменил запрет на деятельность Компартии России, и мы с Шанцевым встретились в президиуме собрания коммунистов Перовского района Москвы, обсуждавшем, за кем идти коммунистам. Шанцеву очень не хотелось, чтобы они пошли за «уличными вождями». Выслушав его, я в сердцах зашептал на ухо Шанцеву: «Слушай, Валерий Павлинович! Мне очень жаль, что я не офицер КГБ и никогда им не был. Будь я офицером КГБ, я бы не сбежал позорно из здания горкома партии в августе 91-го, как ты. Верь мне, по долгу коммуниста и офицера КГБ я бы постарался влепить пьяной контре пулю меж глаз, когда она пришла выгонять вас из здания горкома».

«Слушай, дружище! – без обиняков начал разговор Виктор Р.- Через час по телевидению выступит Ельцин. Съезд депутатов Верховного Совета распускается. Не мне тебе объяснять, что вместе с этим отменяются конституционные гарантии прав и свобод. Тебе следует как можно быстрее уехать из Москвы. Машина внизу».

То, что за моей квартирой велась слежка, и в любую минуту меня могли арестовать, я не сомневался. После похищения, организованного тайной службой министра внутренних дел Ерина по приказу Ельцина, я даже привык к этому ожиданию и еще долго не обращал на слежку внимания. Однажды, уже после октябрьских 1993 года событий, сразу росле денонсации Госдумой Беловежского сговора, я возвращался домой после очередного Всеармейского совещания офицеров, которое пытался возродить генерал Ачалов. Во дворе моего дома вижу две «иномарки» битком набитые мужиками в камуфляжной форме. «Видишь, - говорю, смеясь, сопровождающему меня Василию Васильевичу, - начальник приехал к любовнице, а личная охрана его стережет!» Присмотрелся, а у «охраны» - в руках автоматы Калашникова. Они тоже узнали и сразу все выскочили из машины. Немая сцена: я смотрю на них, они на меня. Сосед вышел из подъезда и сразу сообразил, что к чему: «Виктор Иванович, да уходи ты от греха подальше»! Я развернулся и пошел прочь от дома, в сторону леса за станцией «Солнечная». Конечно же, «охрана» приезжала ко мне на дом, но приказа «брать» еще не поступило, а инициативу ребята на себя брать не желали...

Я искренне верю, что 20 сентября 1993 года мой друг Виктор Р. пришел ко мне на квартиру, предупредить об опасности по своей собственной инициативе, а не по приказу лиц, заинтересованных в том, чтобы меня в те дни в Москве не было. «Спасибо, комиссар, - что предупредил, - говорю другу, - но давай вместе послушаем, что скажет Ельцин, а затем примем решение». Набычившийся, свирепый после очередного похмелья Ельцин озвучил «страшилку» демократов о том, что Верховный Совет России препятствует укреплению молодой демократии, что во имя спасения демократии, парламент распускается, конституция отменяется, в России вводится особый режим управления страной – ОПУС. Должен сказать, что «Трудовая Россия» предвидела подобное развитие событий. В июне 1993 года по инициативе докторов наук А.А.Сергеева и Б.С.Хорева мы провели в Москве антифашистский конгресс, который пришел к выводу о неизбежности фашизации режима Ельцина и попрания им конституционных гарантий в стране. Классовый, строго научный подход в оценке политической ситуации в стране позволил «Трудовой России» спрогнозировать события с точностью до одного дня! В резолюции антифашистского конгресса, состоявшегося в июне, прямо говорилось о том, что в результате бандитской приватизации, то есть неслыханного грабежа общенародной собственности, противостояние классов обострится в конце сентября, а откровенно фашистскую вылазку со стороны режима следовало ожидать 3 октября. На этот день еще в июне «Трудовая Россия» объявила сбор Всенародного вече на Октябрьской площади. Случай – в научной социологии беспрецедентный!

Выслушав телевизионное обращение Ельцина к «дорогим россиянам», я согласился с тем, что ночевать в квартире будет небезопасно, но прежде чем выехать из Москвы, надо было посмотреть, как отреагировал народ на выступление российского фюрера. «Давай проедем мимо Белого Дома, посмотрим, что там делается. А там видно будет, как быть дальше»,- предложил я другу студенческих лет. На том и порешили. К 19.00, когда мы подъехали к «белому дому», там, у подъездов со стороны Горбатого моста уже шел стихийный митинг тысяч и тысяч людей. На откровенно фашистскую вылазку диктатора народ ответил восстанием. «Мое место здесь».- сказал я другу. – «Здесь будут стрелять»,- отозвался он будничным ровным голосом. Мы пожали друг другу руки, и после этого я уж не встречал его более.

Как всякое стихийное народное восстание, Октябрьское 1993 года собрало у стен Верховного Совета разные политические силы. Во-первых, сам Верховный Совет во главе с Вице-президентом Александром Руцким и председателем Верховного Совета России Русланом Хасбулатовым представлял ту часть национальной буржуазии, которая оказалась отодвинутой от дележа – расхищения общенародной собственности более наглой, более подготовленной к условиям капитализма криминальной, компрадорской буржуазией, ориентированной на США и Израиль. Во-вторых, многочисленные патриотические организации – казаки, православные патриоты, Русское национальное единство – представляли вчерашних рабочих, служащих, которые после слома общественно-политической системы в условиях безработицы и массовых невыплат заработной платы, вынуждены были заняться мелким бизнесом, уличной торговлей, то есть пока не оформившуюся окончательно мелкую буржуазию. Очень серьезную силу, выступившую на стороне Верховного Совета представляли военные, как организованные – Союз офицеров, Всеармейское собрание офицеров, - так и индивидуально, по своей воле пришедшие защищать Верховный Совет офицеры и генералы, проходившие на тот момент службу в Москве. Офицеров у «белого дома» объединяло стремление восстановить единые Вооруженные Силы и, следовательно, - единую державу Союз Советских Социалистических республик. По своей идеологии офицеры и генералы, участвовавшие в народном восстании, были ближе всего «Трудовой России», которая выступила за быстрое развитие народного восстания до вооруженного, свержение диктатуры Ельцина и восстановление власти самих трудящихся в форме Советов. КПРФ к тому времени просуществовала всего год, проявляла естественную политическую осторожность и ориентировалась на фракцию коммунистов в Верховном Совете. Уместно напомнить, что координатором фракции коммунистов был тогда Иван Рыбкин, в последующем перешедший на сторону Ельцина и получивший от диктатора пост Председателя Совета безопасности России.

Расклад политических сил в те дни можно было определить по тому, где, в каком месте ночуют эти самые политические силы. Руцкой и Хасбулатов имели свои просторные кабинеты, с секретным ходом в комнаты для полноценного отдыха. У депутатов Верховного Совета также были свои кабинеты, в которые по ночам набивались спать их помощники и случайные прихлебатели. В коридорах верхних этажей, на сдвинутых креслах, на ковровых дорожках спала политическая публика, которая всегда вертится рядом с теми, кому может перепасть власть. Рядом с Верховным Советом, под крышей в спортивном зале ночевали баркашовцы из РНЕ. Руцкой, назначенный Верховным Советов исполняющим обязанности президента России, симпатизировал баркашовцам. И должен сказать, они выгодно отличались от всей массы защитников Дома Советов, своей камуфляжной формой, дисциплиной строя, и приветствием «Слава России!» с выбрасыванием вперед вытянутой ладони правой руки. Телевизионщики тут же уловили сходство с нацистским приветствием и без конца транслировали на всю страну утренний ритуал баркашовцев, запугивая обывателя «фашистской угрозой». Часть офицеров также ночевала под крышей Верховного Совета, рядом с кабинетом назначенного Министром обороны генерала Ачалова. Богомольные казаки, как мне кажется, по ночам шли спать домой. На баррикадах «казацкой заставы» оставались только самые отчаянные и казаки сотни Виктора Морозова. И наконец, «Трудовая Россия» все ночи проводила на баррикадах под открытым осенним небом. Пределом ночного комфорта были для нас палатки, которые разбили на газоне у Горбатого моста дружинники «Трудовой России» во главе с невозмутимым ни при каких обстоятельствах Андрисом Рейниксом и секретарем ЦК «Трудовой России» по оргвопросам Юрием Худяковым. Невероятно, но факт: наши товарищи, прибывающие на подмогу Верховому Совету из провинции – отряд Парахина из Белгорода, отряд Глаголева и Толчеева из Воронежа и другие – отказывались спать даже в палатках, предпочитая ночные бдения у костров на брусчатке Горбатого моста.

Именно сюда к полуночи подтягивались действующие офицеры и генералы, в том числе из Генерального штаба Вооруженных Сил России. За неимением на ночных баррикадах более видных политиков генералы сердито «доставали» меня: «Почему к нам третий день не может выйти Руцкой?! Почему с действующими офицерами никто не работает?! Если к нам не выйдет сейчас же Руцкой, значит вы здесь спектакль утроили!» Бросаюсь на верхние этажи Дома Советов, искать Руцкого, или на худой конец Ачалова или Макашова. В темных коридорах нашел помощника Ачалова подполковника Черновила (Прошу не путать с украинским националистом!). Привел его к генералам на баррикады. Генералы не захотели с ним разговаривать.

Сам я первые три ночи у Дома Советов вообще не спал. Затем спал урывками у костров, или на полу гардероба подъезда № 7. По ночам здесь не было толчеи, и можно было неплохо выспаться, пристроившись на чьем-то плече, бедре или ботинки. Однажды и я «пригрелся» на груди неизвестной девушки. Заснул почти мгновенно, но через полчаса девчонки начали шептаться, и особенно горячо это делала та, на груди которой я устроился спать: «А ты знаешь, Анпилов убежал спать домой! - Не может быть! Я видела его совсем недавно. - Говорю тебе, убежал! Что я Анпилова не знаю?! Я сама видела, как он уходил». Мне стало смешно и неловко и пришлось вступить в тот ночной разговор: «Слушай, дорогая, если у тебя на груди лежит не Анпилов, значит, меня зовут Ельцин Борис Николаевич!» Вокруг дружно захихикали, а девушка напряглась и смолкла. Слышно было как тревожно забилось в груди ее сердце. Пришлось подняться с «теплого места» и уйти к кострам на баррикады....

«Нельзя играть в восстание!» Памятуя ленинский наказ, «Трудовая Россия» с первого до последнего дня противостояния у Дома Советов требовала от Руцкого и Хасбулатова раздать народу оружие. А стволов в оружейных комнатах осажденного Верховного Совета было немало. В первую же ночь восстания вместе с генералом Макашовым мне удалось убедить Руцкого выдать хотя бы десяток автоматов офицерам, пришедшим защищать Белый дом. В августе 1991 года ельцинисты практически бесконтрольно выдавали оружие, всякому кто выдавал себя за «демократа». Сохранилась фотография, на которой известный музыкант Растропович заснят в роли «стража русской демократии»: схватил в руки автомат Калашникова и заснул с ним в обнимку. Вице-президент Руцкой прекрасно знал историю с выдачей оружия «демократам» в августе 91- го, но в сентябре 93-го долго сопротивлялся и не хотел открывать оружейные комнаты Верховного Совета. Но в конце концов он согласился на это, и человек 15 из многих тысяч которые пришли в первую же ночь к Дому Советов получили оружие под расписку. Открыли оружейные комнаты, где оружие хранилось в заводских ящиках и заводской смазке. Вот откуда знаменитая фраза Руцкого при аресте руководителей восстания 4 октября: «Вот мой автомат. Он в заводской смазке. Я из него ни одного выстрела не сделал!». Гораздо позже, на Учредительном съезде НПСР, «Трудовая Россия» не вошла в эту организацию, и мне пришлось объяснить с трибуны съезда нашу позицию: без несущей конструкции широкого народного фронта сопротивления, без единства коммунистов всякие союзы рано или поздно превратятся в рассадники предательства. Тогда Руцкой, сидящий в президиуме рядом с Геннадием Зюгановым, ткнул пальцем в мою сторону: «Вот видите! Пойдете за ним, опять будет кровь!» Я вынужден был задержаться на трибуне: «Генерал! Любой рядовой знает, что перед боем оружие протирают от смазки, а вы игрались с ним, как мальчишка. А потому кровь народа на вашей совести!».

Но вернемся в оружейные комнаты Верховного Совета. Пока разбирали автоматы и вскрывали банки с патронами, успеваю отметить, что там же хранились и армейские гранатометы, причем в немалом количестве. При желании, можно было организовать оборону Дома Советов по всем требованиям военной науки.

Первые дни обороны Дома Советов можно назвать вялотекущими. Днем, особенно после рабочего дня, сюда стекались огромные толпы людей. С балкона над 7-м подъездом практически беспрерывно шел митинг, оглашались телеграммы поддержки Верховного Совета с мест, выступали депутаты, политики отталкивали друг друга локтями от микрофона, стараясь выступить первым... В первые дни московская милиция старалась поддерживать нейтралитет. На подступах к «белому дому» уже были установлены милицейские кордоны, но и депутаты, и сторонники Верховного Совета проходили к «белому дому» со скандалом, но без особых проблем. Пошла пропагандистская война, в которой бесспорное преимущество было на стороне Ельцина. Истеричный визг актрисы Ахиджаковой: «Да что это за конституция такая?! Раздавить надо эту гадину!»- в те дни был характерен для информационных программ российского телевидения и радио. Кроме того, «демократы» подогнали к гостинице «Мир» боевую машину пехоты, раскрашенную в желтоватый маскировочный цвет, с мощной звуковой установкой на броне и начали пропагандистскую войну непосредственно против защитников Дома Советов, стоявших на баррикадах. Народ тут же окрестил установку «Желтым Геббельсом». Усиленный до тысячи ватт лай «Желтого Геббельса» без конца повторял одно и тоже: депутатам, которые сложат с себя полномочия, гарантируется сохранение всех привилегий, пособие в размере трехмесячного оклада и немедленное трудоустройство. Голова от избытка мощности раскалывалась. Пришлось покинуть баррикады, одному идти на переговоры к «Желтому Геббельсу» и напомнить «демократам», что эта машина стоит на вооружении действующей армии, ее применение равносильно применению обычного оружия. Заодно пришлось и пригрозить: если «радиовойна» не прекратится, «Трудовая Россия» подожжет «Желтого Геббельса» коктейлем Молотова. Получив предупреждение, «Геббельс» замолк, затем, изрыгнув тучи зловонного дыма, взревел двигателями и убрался восвояси в неизвестном направлении.

Что касается информационного обеспечения со стороны Верховного Совета, то, как мне кажется, и Руцкой и Хасбулатов больше надеялись на свои пресс-конференции для отечественных и иностранных журналистов. Огромные издательские возможности типографии Верховного Совета использовались только для распечатки многочисленных резолюций, принимаемых Съездом депутатов Верховного Совета. О массовом издании листовок для москвичей никто не думал, хотя, как мне говорили рабочие типографии, они готовы были выполнить любое задание в любое время суток.«Трудовая Россия»потребовала увеличить тираж листовок, после того, как наши пропагандисты у проходных ЗИЛа, АЗЛК, металлургического завода «Серп и Молот» обнаружили, что московские рабочие судят о конфликте вокруг Верховного Совета только по передачам проельцинского телевидения. На наши призывы объявить забастовку, придти поддержать Верховный Совет рабочие ЗИЛа отвечали руганью: «Ельцин, Гайдар, Руцкой, Хасбулатов,- какая разница?! Они дерутся за власть, а нам кровь за них проливать? Пошли они все...»

А Ельцин по ночам подтягивал к Дому Советов полки дивизии имени Дзержинского. Пока на разведку. И тут «Трудовая Россия» имевшая огромный опыт устной пропаганды при непосредственном контакте с потенциальным противником, «отрывалась по полному». Уже через час-два общения с нашим активом солдаты готовы были перейти на сторону «трудового народа» и их срочно увозили назад в казармы. На следующую ночь у баррикад появлялись другие.

Наиболее сильный удар в первые дни противостояния Ельцин получил оттуда, откуда меньше всего ждал. Сессия депутатов Московского Совета под председательством Николая Гончара большинством голосов осудила антиконституционные действия Ельцина и признала полномочия исполняющего обязанности президента России Александра Руцкого. После такого решения надо было занимать здания Моссовета на улице Горького и организовывать его вооруженную охрану, чтобы депутаты могли продолжить свою работу и обеспечить общественный порядок в городе. Однако сам Руцкой никак не среагировал на выгодную для него ситуацию. Сессия Моссовета «зависла» в ожидании, а по обострению ситуацию в Моссовет заявилась с оружием в руках банда «демократов» во главе с Гайдаром и Шойгу. Теперь они взяли на себя «охрану» Моссовета, в смысле недопущения депутатов к работе на сессии московского парламента. Так что последнее решение сессии депутатов Моссовета было преступно проигнорировано Руцким и Хасбулатовым.

Замечу попутно, что на последней сессии Моссовета меня, да и всех депутатов, рассмешил прокурор города Геннадий Пономарев. Когда депутаты попросили Пономарева доложить сессии о правовой ситуации в Москве, он заявил, что для доклада ему хватит одной минуты, вышел на трибуну и потребовал лишить меня депутатской неприкосновенности и арестовать в зале заседаний сессии Моссовета. Пономарев уложился в 30 секунд, но согласия сессии на мой арест тупица в генеральских погонах прокурора не получил.

Резкое обострение ситуации, ужесточение блокады Дома Советов, запрещенная международной конвенцией спираль колючей проволоки Бруно, массовые избиения людей, идущих к Дому Советов, отключение энергоснабжения «белого дома»,- все это началось после неудавшейся попытки группы Станислава Терехова захватить Объединенный командный пункт армий СНГ на Ленинградском проспекте.

Акция Терехова – один из самых сложных и до сих пор до конца не выясненных эпизодов Московского восстания. В результате случайно вспыхнувшей перестрелки на Ленинградском проспекте от шальной пули погибла пожилая женщина, был убит милиционер, в бою погиб один из самых преданных «Трудовой России» бойцов Вильнюсского ОМОНа Сергей.

В военном отношении штаб на Ленинградском проспекте не представлял собой ничего значительного, По этой причине объект на Ленинградском проспекте охранялся небольшим подразделением солдат срочной службы. Связь с войсками осуществлялась совсем из другого засекреченного места в Подмосковье. Даже если бы Терехову сопутствовала удача, на связь с войсками он бы не вышел.

Часа за три до попытки захвата командного пункта армий СНГ Станислав подошел ко мне в сопровождении начальника штаба Союза офицеров подполковника Черновила: «Получено задание захватить штаб армий СНГ. Прошу сейчас об этом никому не сообщать. А ровно в 19.00 объявите по громкоговорящей установке, о том , что мы пошли на штурм и просим помощи».

Станислав Терехов в те дни был официально назначен помощником Министра обороны России генерала Ачалова. Не верить ему у меня не было оснований: ни один уважающий себя военный не пойдет на такую операцию без команды своего командира. Но когда ровно в 19.00 я объявил снизу о том, что группа Станислава Терехова пошла на штурм штаба армий СНГ и просит помощи, сверху, от микрофонов установки на балконе Верховного Совета, генерал Титов закричал: «Провокация!». Рядом с Титовым стоял генерал Макашов, также назначенный на те дни первым заместителем Министра обороны России. Макашов смолчал. Сам Станислав, даже в минуты откровенного разговора с ним, всегда избегал ответить прямо на вопрос: кто дал команду на штурм штаба армий СНГ. Знал ли об этой акции генерал Ачалов, назначенный Верховным Советов Министром обороны? Сам генерал никогда публично не осуждал действия подчиненного ему в те дни непосредственно подполковника Терехова, но и не одобрял их. Ачалов и Терехов до сих пор поддерживают нормальные товарищеские отношения. И именно это дает мне основания предположить, что и генерал Ачалов, и его первый заместитель генерал Макашов знали заранее о намерениях Станислава Терехова. Лично я, по прошествии многих лет, считаю те действия ошибочными, неправильными, но провокационными – никогда.

Буквально через несколько минут, когда основная масса сторонников «Трудовой России» бросилась на помощь Терехову, меня скрутили и готовы были четвертовать на месте за клевету на своего командира офицеры Терехова. С трудом уговорил их подняться вместе к генералу Ачалову, чтобы выяснить, по чьей инициативе действовал их командир. Навстречу нам из лифта вышел подполковник Черновил, и на мой вопрос: «Кто просил объявить о начале штурма штаба СНГ?» - он, потупив глаза, честно ответил: «Терехов!» Офицеры, заломившие мне руки за спину, опешили и отпрянули от меня...

На следующий день, выступая с балкона Верховного Совета, я расценил действия Станислава Терехова как жест отчаяния, стремление перевести народное восстание от обороны к нападению. Оборона – смерть любого восстания. И даже после трагической неудачи Терехова надо быбло искать путь к жизни, переходить от обороны к наступлению. Я призвал Руцкого и всех депутатов Верховного Совета, не медля сформировать и вооружить полк охраны исполняющего обязанности президента России, как это позволяла нам сделать конституция страны. В сопровождении народа, под охраной президентского полка Руцкому, Хасбулатову, вместе со всем парламентом надо было идти к Генеральному штабу, КГБ, Министерству внутренних дел, проводить назначенных ВЕрховным Советом силовых министров на работу. Тем более, что и в Миноброны, и в здании КГБ СССР ждали появления и личных приказов Руцкого. Сидеть в осажденном «белом доме», сложа руки, не имело далее никакого смысла. «На работу!»- закончил я выступление обращаясь к силовым министрам, и площадь у Дома Советов поддержала меня, еще долго скандируя: «На ра-бо-ту! На ра-бо-ту!»

Увы, после обострения ситуации и ужесточения блокады Дома Советов Руцкой предпочел наступлению переговоры с Ельциным при посредничестве Русской православной церкви в Свято-Даниловом монастыре.

Утром 29 сентября сторонники «Трудовой России» выстроились в три шеренги по всему фронтону здания Верховного Совета, обращенному к Горбатому мосту. И я, считая, что кровавая развязка неминуема, от имени товарищей, вставших на баррикады, пошел искать Руцкого с требованием – выдать народу оружие. Руцкой избегал меня. и «Трудовая Россия» осталась на баррикадах с кольями в руках.

Хасбулатов вел себя не лучшим образом. Предвидя кровавый финал, он попытался купить москвичей резолюцией Верховного Совета о раздаче земли в Подмосковье всем желающим. «Руслан Имранович, - заметил я Хасбулатову,- люди, поднявшиеся на защиту Верховного Совета, готовы и будут умирать за идею, а вы их хотите купить за шесть соток земли. Предателям Ельцин даст больше!» «Да?! – отрешенно спросил бледный от волнений и недосыпания спикер парламента России,- Вы так считаете? Ну тогда мы не будем обнародовать этот документ».

На подходах к Дому Советов, у выходов из станций метро «Баррикадная» и «Площадь восстания» милиция начала избивать сторонников Верховного Совета: утром. днем и вечером. Причем, то была уже не московская милиция, а подразделения ОМОНа, срочно переброшенные в Москву из других регионов страны. Вечером 30 сентября, когда над головами людей, собиравшихся у высотного здания на площади Восстания, засвистели полицейские дубинки, «Трудовая Россия» блокировала движение транспорта в районе площади Восстания по Садовому кольцу. Баррикада возникла стремительно из ничего. . Александр Рыбаков, машинист электровоза депо Москва Сортировочная, вместе с товарищами притащил из окрестных дворов подвесные площадки для ремонта фасадов домов. Он же быстро договорился с водителями троллейбусов, и те поставили машины поперек движения. Другие обнаружили во дворах компрессор на колесах, прикатили его в центр улицы, сообща раскачали и повалили на бок, намертво перекрыв центральную часть улицы. Сотни людей, подобно муравьям, работали молча и сосредоточенно. Через десять минут самая крупная баррикада тех дней была готова. К этому моменту подоспел депутат Илья Константинов: «Виктор, давай такую же построим на Калининском, поближе к Кремлю!» Бежим с группой молодежи к Калининскому проспекту, где нам в тыл пристраивается ОМОН, начинает бить нас в спину и рассеивает по одному. Осмысливая уроки Московского восстания, мне кажется, не надо нам было уходить с баррикады на площади Восстания. Баррикада – могучий символ. Чем дольше она продержится, тем больше шанцев, что к восстанию присоединятся другие силы, Поэтому на Садовом кольце, рядом с первой баррикадой надо было строить, в пределах одного жилого дома, вторую. В таком случае, у восставших нет тыла: и впереди и сзади – баррикады. А с флангов их надежно прикроют стены жилого дома.

1 октября я с группой товарищей весь день агитировал у проходных заводов пролетарского района, призывал рабочих выйти на Вече 3 октября. 2 октября рано утром забежал домой, чтобы принять поздравления жены и детей с днем рождения и успеть вернуться к 10 утра на Смоленскую площадь, где намечался митинг ФНС. Приехал туда в половине десятого, а площадь перед высотным зданием МИД оцеплена милицией, движение по Садовому кольцу перекрыто плотными рядами ОМОНа в странной камуфляжной форме: черные пятна на светло-голубом фоне. Народный язык тут же подобрал к ним точное словцо: «крапатые».Оказалось, это был ОМОН переброшенный в Москву из родного города Ельцина - Свердловска. От «крапатых» несло чесноком и уральской самогонкой, действовали они нахраписто и нагло. На митинг ФНС, через дорогу от МИДа, пропускали только с Андреевскими флагами, «красных» же оттеснили от «патриотов» и прижали к самой стене высотного здания. И пока наши – Борис Хорев, Владимир Гусев, Игорь Маляров – митинговали через мегафон, присматриваюсь, куда отводить людей если «крапатые» атакуют «Трудовую Россию» по фронту. На тот день московские власти, имитируя спокойствие и праздничное настроение москвичей в мятежном городе, наметили «празднование» 800-летия Арбата. Вдоль знаменитого пешеходного бульвара срочно выстроили сцены, поставили фанерные лавки. разукрашенные «под Ваньку без головы». А самую большую сцену, как раз на углу МИДа, там, где Арбат выходит на Смоленскую площадь, достроить не успели. У сцены валялись арматура, железные уголки, другие крепежные детали: готовое оружие для самообороны. Между недостроенной сценой и углом здания МИД остался проход шириной метра в полтора. И когда «крапатые» побежали с дубинками наперевес на «Трудовую Россию», явно надеясь «размазать» нас по стене высотного здания, по этому узкому проходу удалось увести людей из-под удара, а затем метанием гаек, болтов отсечь разъяренный ОМОН от людей. В ход пошли даже бытулки с Кока-Колой, котоыр мы с игорем Маляровым « национализировали» у лавочника, разодетого на потеху публике под американского ковбоя. Наши тут же овладели недостроенной сценой и подняли над ней Красный флаг, как над баррикадой. «Крапатые» предприняли вторую попытку прорваться в наш тыл с Арбата, теперь уже и со стороны гастронома «Смоленский, и это им удалось. В наших рядах было два безногих инвалида: один ветеран войны, другой помоложе. К сожалению, вспомнить имена героев теперь уже невозможно. Один из «крапатых» настиг инвалида помоложе и страшным ударом дубинки по голове свалил его с костылей. На красноватый асфальт Арбата полилась алая кровь человека... «Мужики! Бей их арматурой!» - закричал высокий, статный Валерий Сергеев, бывший подполковник пограничных войск, и взял в руки полутораметровый «уголок». Вслед за советским пограничником арматуру быстро разобрали не только мужчины, но и женщины, И даже одноногий ветеран на протезе поднял с асфальта арматурину. Московская милиция ( и это хорошо видно на фотографиях) не вмешивалась, и теперь бой с «крапатыми» пошел на равных. ОМОНовцы из Свердловска, только что безжалостно избивавшие женщин, стариков, инвалидов теперь умылись и собственной кровью.

На помощь «крапатым» в обход по левому флангу со стороны станции метро «Смоленская» бросился батальон внутренних войск. А здесь, у выхода из метро собралась огромная толпа молодежи, желающей примкнуть к восставшему народу. Редкое оцепление московской милиции сдерживало молодежь. Но когда молодежь увидела бегущих на нее солдат с дубинками, молодая, упругая пружина распрямилась и сама пошла в контратаку. Это уже походило на интифаду героического народа Палестины. Кулаками, камнями молодые смяли хорошо экипированного противника, обратили его в бегство и освободили всю проезжую часть Садового кольца от проспекта Калинина до Смоленской площади включительно. На самой Смоленской пощади в мгновение ока возникли баррикады, перед которыми запылали автопокрышки... Отступились «крапатые» и от баррикады «Трудовой России» на Арбате. На сцене, недостроенной фанфаронами у власти, начался митинг восставшего народа. «Крапатые», оттесненные к правому углу здания МИД, внимательно слушали выступления советских людей: русских, грузин, украинцев, белорусов, - клеймивших позором «свердловского борова», предавшего народы СССР и развязавшего кровавое побоище на улицах Москвы... И все таки, что за чудо наш народ! Пока шел митинг, наши женщины стали подходить к шеренгам «крапатых» и предлагать им хлеб и воду. А ведь только что те же самые ОМОНовцы избивали тех женщин в кровь!...

Баррикады на Смоленской площади продержались до глубокой ночи. Отсюда до осажденного Дома Советов было не более 15 минут пешего хода. До Моссовета – еще ближе, и восставшие без труда могли занять этот главный стратегический пункт города, чтобы обеспечить продолжение работы сессии депутатов Моссовета, презревшего диктатора и оставшегося на стороне Закона. Однако Руцкой, уповая на посредничество Патриарха Русской православной церкви, опять проигнорировал выгодное для него развитие ситуации. Вечером 2 октября, уже после того, как кровь в Москве проливалась неоднократно, Патриарх заявит: «Первый, кто прольет кровь в Москве, будет предан анафеме».

Ночь я провел в штабе «Трудовой России», который действовал все дни восстания в небольшом помещении, предоставленном нам депутатами Октябрьского районного Совета Москвы. Рано утром 3 октября вместе с товарищами решили «просочиться» в блокадный Дом Советов, чтобы согласовать с руководством Верховного Совета наши действия во время Всенародного Вече, объявленного «Трудовой Россией» на этот день еще в июне. Соблюдая все меры предосторожности, подходили к «белому дому» переулками Красной Пресни со стороны станции метро «Улица 1905 года». Все подходы к блокадному кольцу были забиты войсками. милицией, ОМОНом. Один из старших офицеров милиции, знавший меня еще по обороне Музея Ленина в сентябре 1991 года, увидев меня, счел нужным предупредить: «К набережной не ходи, Виктор Иванович! Там свердловский ОМОН, а они на тебя зло обижены за вчерашнее». Принимаем решение идти как раз к набережной и не ошиблись: из-под тентов грузовых машин, в которых сидели «крапатые» доносился характерный звон граненых стаканов и им было не до бдительности. Беспрепятственно подошли к Дому Советов, но тут меня опознал полковник московской милиции. В черных очках, жующий жевательную резинку на манер американского полицейского, он приказал задержать меня и тотчас связался по рации со своим начальством: «Задержан депутат Анпилов. Как поняли? Прием!... Есть, доставить в штаб!» Под конвоем трех офицеров меня повели вверх, в сторону посольства США. Но у ближайшего переулка старший по званию, темноволосый майор милиции остановился: «Виктор Иванович! Ты уходи дворами, Мы тебя не видели!» «Спасибо. Как вас зовут?» Майор промолчал. «Вы - с Кавказа?» «Я из Азербайджана!» - был ответ...

К 11 часам утра на Октябрьской площади - толпы восставшего народа. Вокруг памятника Ленина – оцепление солдат внутренних войск. За ними – ОМОН. Люди хотят пройти поближе к памятнику, но их не пускают. То тут, то там вспыхивает перебранка. И вдруг словно стон вырвался из сотен сердец: неожиданным ударом омоновской дубинки повержен на мостовую человек. И опять (наваждение какое-то!) удар принял на себя инвалид без ноги. Толпа расступилась вокруг лежащего без создания человека. «Убили! Убили!» - раздались гневные голоса. Машина «скорой помощи» была на месте первого кровопролития того дня уже через три минуты. Московские медики в те дни работали на пределе человеческих возможностей и делали все, чтобы спасти раненых восставшего народа.

Раненого инвалида увезли, а кольцо ОМОНа начинает сжимать народ на Октябрьской площади. Надо как –то раздробить силы противника. Передаю через своих записку Владимиру Гусеву: «Уезжаю на Площадь Ильича. Передай по цепочке нашим: будем строить баррикады у завода». Мой расчет был прост: завтра, 4 октября – понедельник, и если наша баррикада на Площади Ильича продержится до начала рабочего дня, то мы не только отвлечем ОМОН, но и расширим географию народного восстания до металлургического завода «Серп и Молот», где наверняка получим поддержку рабочих.

Примерно через час на Площади Ильича собралось около сотни сторонников «Трудовой России». В основном - пожилые женщины. Молодых было мало. Пока искали строительный материал для баррикады, подкатили около 20 автобусов с ОМОНом. На площадь высыпало не менее тысячи человек в полном боевом снаряжении. Такой махине не составило трудов щитами выдавить нас с площади на железнодорожную платформу «Серп и Молот».

На электричке едем в центр города. И когда возвращаемся на Октябрьскую площадь, узнаем, что отсюда к осажденному Дому Советов ужа ушла многотысячная колонна. В районе Крымского моста поток восставших попытались остановить оставшиеся без ОМОНа кордоны внутренних войск МВД России. Но эти, не выдержав и десятиминутной стычки с восставшими, бросились бежать. Водометы, которыми пытались остановить лавину людей на Смоленской площади, забросали булыжниками. Ничто не могло удержать людей, стремящихся снять ненавистную блокаду с осажденного Дома Советов...

Официально начало Всенародного Вече на Октябрьской площади было намечено на 17 часов, но из района блокадного Дома советов доносилась приглушенная стрельба, и люди требовали идти на помощь осажденным, не дожидаясь назначенного часа. Вторая колонна восставших (не менее 50 тысяч человек), скандируя «Конституция! Ельцина – на нары! Руцкой – президент! Советский Союз! Ленин! Родина! Социализм!», двинулась к Дому Советов. Шли скорым шагом. На верхней эстакаде транспортной развязки Садового кольца и Кутузовского проспекта увидели военные грузовики под Красными флагами. Еще не понимая, что произошло, колонна закричала «УРА!!!» Грузовики, автобусы под Андреевскими и Красными флагами ждали нас и под мостом на Садовом Кольце. «Блокада прорвана, - кричали нам с грузовиков.- Мэрия взята! Вперед, на Останкино!» Даже если бы я скончался в этот момент от радости, опьяненный радостью первой победы народ не заметил бы этого. Не спрашивая позволения, десятки дружеских рук подняли меня и я, песчинка народного восстания, полетел в кузов грузовика. Упал на колени Ильи Константинова. «Витя! – кричал Илья, пытаясь обнять меня в давке кузова переполненного людьми. - Мы им вмазали! Ты бы видел, как они бежали! Ельцину – конец! Едем брать Останкино. Колонну ведет Макашов!» По дороге в Останкино нас обгоняют другие грузовики и автобусы с защитниками Дома Советов: наш слишком перегружен. Даже сверху, на тенте сидят люди. Постовые ГАИ отдают нам честь и указывают жезлом в Останкино: «моя милиция меня бережет»! Полная эйфория... Только раз сердце наполнилось недобрым предчувствием. На проспекте Мира мы обогнали остановившуюся армейскую колонну бронетехники. Солдаты и офицеры доброжелательно приветствовали нас. Но почему генерал Макашов не приказал остановиться, чтобы присоединить колонну бронетехники к нам?! Да, внешне солдаты и офицеры были настроены к нам дружелюбно, но народное восстание после штурма и взятия мэрии переросло в вооруженное. 3 октября в Москве уже шли боевые действия. и в этих условиях оставлять у себя в тылу целую колонну бронетехники было непростительной беспечностью.

Но вот и телецентр в Останкино. Империя лжи, многодневную осаду которой «Трудовая Россия» вела в июне 1992 года. О «штурме телецентра» 3 октября 1993 года написано море статей, мемуаров и немало книг. Открытые враги, вопреки фактам, обычно приписывают мне авторство призыва к штурму. Друзья - Александр Проханов, Надежда Гарифуллина – не в силах объяснить причины поражения восстания. также грешат против истины, фальсифицируют последовательность развития событий, приписывают мне какую-то зловещую роль вождя, для которого свои амбиции превыше всего. В связи с этим, хочу заявить следующее: народное восстание в Москве в октябре 93-го года потерпело поражение по той причине, что руководство восстанием в лице Руцкого, Хасбулатова и всего Верховного Совета России с самого начала исключали вооруженное развитие конфликта и не готовились должным образом к вооруженному противостоянию. Отсюда нерешительность Руцкого – раздавать или не раздавать оружие народу, - его слепая вера в миротворческую миссию Патриарха РПЦ. Отсюда досадные оплошности Макашова, оставившего колонну бронетехники в собственном тылу и приказавшего таранить вход в ОТРК грузовиком, размеры которого были в два раза больше необходимого. Отсюда – неясность задачи, поставленной перед участниками штурма: если телецентр в Останкино надо было взять для того, чтобы обеспечить исполняющему обязанности президента России .Руцкому выступление в прямом эфире телевидения, то тогда первым в Останкино должен был приехать сам Руцкой, а он выжидал, когда каштаны из огня вытащат для него другие.

В отличие от Хасбулатова и Руцкого, Ельцин готовился к вооруженному насилию над собственным народом и не скрывал этого: в августе-сентябре демонстративно посетил дивизии Кантемировскую и имени Дзержинского под Москвой, провел инспекцию новейших образцов стрелкового оружия, повысил в должностях и звании преданных ему лично генералов. Не исключено, что сдача мэрии могла быть и военной хитростью ельцинских генералов, рассчитанной на дальнейшие непродуманные действия Руцкого.

Первым в 17-й подъезд основного «стеклянного» здания телецентра вошел генерал Макашов и несколько человек из его охраны. Я зашел в этот же подъезд с мегафоном практически одновременно, сразу же вслед за Макашовым. Охранники, в том числе мой телохранитель Захаров, шли сзади нас. Вторая, внутренняя стеклянная дверь подъезда была наспех забаррикадирована письменными столами, и за ней можно было хорошо видеть вооруженных автоматами Калашникова и снайперскими винтовками спецназовцев в черных масках. «Это «Витязи»,- определил Макашов и, обращаясь ко мне, поставил задачу: «Разагитируй спецназ. Говори, что мы пришли не стрелять, а требовать выступления законного главы государства по телевидению. Без моей команды никаких самостоятельных действий не предпринимать». Макашов с охранниками вышел, а в пространство между первой и второй дверью к нам на подмогу вошли Юрий Цховребашвили и Наталья Белокопытова. Вчетвером под прицелами «калашей» и снайперских винтовок мы начали «разагитацию» спецназа «Витязь» теперь уже на расстоянии 20 метров. Я говорил, не прерываясь, минут 30-40. О чем не помню: о Родине, об отцах, которые проливали кровь в боях за ее свободу и независимость, о матерях, которые ждут нас в отцовском доме после тяжелых, хороших дел во имя народа, о том, что ни один президент, а тем более его вонючее кресло не стоит того, чтобы ради них проливать кровь своего народа... Наверное, то было не самое худшее мое выступление. Минут через десять непрерывной говорильни с моей стороны «витязи» опустили стволы, на двадцатой минуте присели на стулья, на тридцатой – сняли с лиц черные маски и смотрели на меня удивленно синими русскими глазами, как будто я был пришельцем с другой планеты. За стеклянной дверью забегали люди, которые стали кричать нам, что сейчас вниз спустится Брагин. Бывший первый секретарь Смоленского обкома КПСС Брагин, переметнулся на сторону Ельцина в августе 91-го и занял пост председателя Российской телерадиокампании сразу после Егора Яковлева, слетевшего с этого поста вскоре после «осады империи лжи» в июне 92-го. Брагин появился внизу, прокричал в нашу сторону, что он не уполномочен решать вопрос о предоставлении прямого эфира для выступления Руцкого, и тут же испарился, словно его и не было. Я послал Юру Цховребашвили передать эти слова генералу Макашову. Обратно Юра не вернулся. Агитировать и дальше «витязей» было бессмысленно. Вышел из подъезда и начал обращаться к молодым солдатам внутренних войск МВД, стоявшим в оцеплении по периметру телецентра. Минут через десять оцепление вокруг телецентра сняли, солдат увели. А к телецентру продолжали прибывать автобусы с восставшими. На ступеньках подъезда № 17 начался митинг. Здесь же присутствовали иностранные журналисты многочисленных телевизионных кампаний, упрашивавшие дать для них прогноз событий: Венгрия, Германия, Бразилия... После многочисленных интервью меня замучила жажда. У 17-го подъезда стояла автомобильная цистерна с надписью «Вода». Я залез на цистерну, зачерпнуть воды через верхний люк, и увидел, как к телецентру медленно приближается уставшая колонна «Трудовой России», преодолевшая пешком 20-километровый путь от Октябрьской площади до телебашни в Останкино. Не успел зачерпнуть воды, как справа у центрального подъезда здания ОТРК раздался хлопок гранатомета и началась беспорядочная стрельба. Освещение обоих зданий телецентра было выключено, а улица, напротив, была ярко освещена уличными фонарями, и людей было видно как на ладони. Люди бросились на землю, кто-то побежал, а кто-то уже упал, сраженный пулей... Трассирующие били с верхних этажей того и другого здания. Люди на улице Королева оказались под прицельным перекрестным огнем. Ветераны, подходившие к телецентру пешком из центра города, отпрянули назад. Кто помоложе успел добежать до Дубовой рощи и укрыться в ней. Мы с Захаровым бросились к зданию ОТРК, откуда стрельба велась наиболее интенсивно. Добежав до угла здания, попытались докричаться до стрелявших через мегафон. Напрасный труд! Стрельба, стоны раненых, крики о помощи заглушали наш мегафон. Отступили в Дубовую рощу. И тут со стороны телебашни на улицу Кородлева выкатил первый бронетраспортер, вполне возможно, из числа тех, что остались у нас в тылу на проспекте Мира. Боевая машина, не останавливаясь, развернула башенные пулеметы направо и полоснула трассирующим пулеметным огнем по окнах верхних этажей телецентра. «Наши! Ура!!!»- закричали голоса в Дубовой роще. БТР, проносившейся мимо, полоснул злой, бесприцельной очередью на голоса, успел обстрелять верхние этажи другого здания, и врезался на скорости в угол здания, как раз в том месте. откуда мы только что пытались вести пропаганду через мегафон. «Пьяные гады!» - догадались голоса в Дубовой роще. А еще через пару минут здесь обнаружили труп человека, разорванный шальным снарядом крупнокалиберного пулемета...

Хаотичная стрельба по живым мишеням с верхних этажей телецентра затихла, чтобы через несколько дней возобновиться редкими одиночными выстрелами: снайперы добивали раненых.

«Как же это? Что делать? Что делать?» - без конца, не без раздражения, спрашивали укрывшиеся в Дубовой роще люди. Я и сам не понимал, как же такое могло случиться: Макашов не говорил мне ни слова о намерении штурмовать телецентр, связи с ним не было, и я был в полном неведении, где генерал и что с ним. Ярость людей нарастала:

-Ты видишь, куда ты нас привел? А где оружие? Где оружие, я тебя спрашиваю?!»

- Оружия у меня нет, - отвечаю, – и я пришел сюда вместе с тобой по собственной воле.

- Тогда говори, что делать?

- Возьми бутылку с бензином и подожги их!

- А где взять бензин?!

- Я не знаю. Помочись в бутылку, но подожги!

Часть этого диалога воспроизвела на своих страницах «Комсомольская правда», когда я уже сидел за решеткой следственного изолятора в Лефортово. Значит, возможно, сами «комсомольцы» и спровоцировали тот диалог. А бензин нашелся. Его одолжили восставшим московские рокеры, помогавшие вывозить из-под огня раненых на своих мотоциклах.

В первом часу ночи стрельба у телецентра стихла. Наконец передали, что меня желает видеть Макашов. Генерал был предельно краток: «Здесь все кончено, Уводи людей назад, к белому дому!» Я все понял: у телецентра народное восстание в Москве потерпело военное поражение. По цепочке я передал сторонникам «Трудовой России», чтобы они расходились по домам. Возвращаться под новую бойню у Дома Советов, на мой взгляд, не имело смысла.

 

АРЕСТ. ТЮРЬМА. СВОБОДА.

На рассвете 4 октября в штабе «Трудовой России», в здании Октябрьского райсовета Москвы, удалось провести небольшое совещание. К тому времени CCN - крупнейшая телевизионная компания США – установила вокруг Дома Советов антенны спутниковой связи для прямой трансляции телевизионного репортажа о расстреле парламента России. В Москву, помимо дивизии имени Дзержинского, в полном боевом снаряжении вошли Тульская воздушно-десантная, Кантемировская и Таманская дивизии Вооруженных Сил России. Танки по Кутузовскому проспекту выходили на позиции огня прямой наводкой по Дому Советов. Расчеты танковых экипажей были наняты за большие деньги только из числа офицеров – добровольцев. После расстрела парламента и убийства сотен людей, телевизионщики убивавшие морально своими передачами в те дни сотни тысяч людей, возьмут интервью у старшего лейтенанта Андрея Русакова, «наводчика» одного из таких экипажей. На вопрос ведущего передачи: «Что вы испытывали, когда видели, что снаряды вашего танка ложатся точно в цель?» - «герой» штурма Верховного Совета ответил: «Мне хорошо заплатили, а я хорошо делал свою работу!» Через год, тот же «герой» подрядился делать свою «работу» на войне в Чечне, но попал в плен. И то же самое телевидение показало деградировавшего урода без погон, с гримасой животного страха на лице. Нештатный фотокорреспондент газеты «Молния» Майя Скурихина смогла запечатлеть для истории и тот, и другой момент...

На совещании в штабе «Трудовой России» узнаем, что накануне, сразу после событий в Останкино, Геннадий Зюганов призвал членов КПРФ покинуть обреченный Верховный Совет. Считаю, что Зюганов в этом случае поступил правильно. После бойни в Останкино, надеяться на пощаду ельцинских палачей и было верхом политической и военной глупости. Совсем по-другому я расцениваю решение Зюганова принять участие в референдуме по «расстрельной» конституции парламентских выборах «на крови» в декабре 1993 года. Это было предательство. Совсем по-иному я расцениваю также неоднократные заявления Г. Зюганова, в контексте октябрьских 1993 года событий, о том, что «КПРФ не партия мщения». Прощения палачам и предателям народа быть не может. Павшие в Останкино и у Дома Советов не уполномочили Зюганова прощать своих убийц. Вот почему «Трудовая Россия» уже более десяти лет требует предания народному суду и Ельцина, и Горбачева. Вот почему мы считаем, что указ № 1 президента Путина о неприкосновенности кровавого тирана, не оставляет сомнений в том, а кто такой сам Путин!..

Посовещавшись, приняли решение предпринять еще одну попытку обратиться к военным и с их помощью предотвратить бойню у Дома Советов. Выбор пал на Академию бронетанковых войск имени Маршала Рыбалко. Офицеры Академии, включая ее командование, хорошо знали «Трудовую Россию» еще по пикетам февраля 1990 года.

Но теперь, когда мы пытались войти в здание Академии, оказалось, что все входы и выходы здания забаррикадированы. Ни один офицер не набрался смелости подойти к нам, чтобы прояснить ситуацию. Рядовые солдаты, в ответ на наши просьбы сообщить командованию о визите, недоуменно пожимали плечами.

К 11 часам утра из района Дома Советов отчетливо доносилась стрельба из автоматического оружия, а затем – и залпы танковых орудий. Курсом на Дом Советов летели боевые вертолеты... Напрасно мы дежурили у КПП Академии бронетанковых войск: в эти трагические для России часы даже мышь из нее не высовывалась...

Ветеран Вооруженных Сил, Анна Емельяновна Бельянинова, участник Великой Отечественной войны Вадим Валентинович Пустовалов, посчитали, что пока в городе неразбериха, мне необходимо срочно выехать из Москвы. Я согласился. Выбрали южное направление с первой остановкой в Туле, в надежде в последующем добраться до Абхазии, народ которой во главе с президентом Ардзинбой уже тогда твердо стоял на позициях борьбы за восстановление семьи советских народов – СССР.

В три часа дня подслеповатый Вадим Валентинович Пустовалов на своих стареньких «Жигулях – копейке» увозил меня по Симферопольскому шоссе к Туле. Лидером «Трудовой России» в Тульской области был тогда честный, порядочный человек Александр Шикалов. Без лишних слов он определил меня на дачу к своим хорошим знакомым. Там из телевизионных репортажей я узнал первые подробности расстрела парламента и ареста Руцкого, Хасбулатова, Макашова других руководителей восстания.

Тогда же сообщили о розыске Малярова, Баркашова и Анпилова.

Я решил переждать в Туле несколько дней, отпустить бороду, как-то изменить внешность, а затем двигаться дальше. 6 октября я начал писать манифест «К оружию!». Этот документ, написанный мною собственноручно, лежал на письменном столе и был изъят следственными органами в день моего ареста. Хозяева дачи, честнейшие и порядочные люди, меня выдать не могли. Скорее всего, в момент кода я однажды вышел на улицу, порубить дрова, меня увидели и опознали соседи, и среди них – бывшие ответственные работники Тульского обкома партии. Партноменклатура Тульской области, особенно из числа приближенный к бывшему губернатору Севрюгин, почему-то невзлюбила меня с 1991 года. По факту моего выступления в Туле, содержащего призывы к свержению Ельцина, подписавшего преступный Беловежский сговор, в том году было возбуждено уголовное дело, закрытое Генеральной прокуратурой за недоказуемостью состава преступления. Замечу, что впоследствии «защитник» Ельцина – губернатор Тульской области Севрюгин, проворовался в таких масштабах, что даже доказав свое верноподданство высочайшему покровителю в Кремле, попал-таки за тюремную решетку.

Впрочем, таковой оказалась участь очень многих властных приближенных Ельцина. То была власть, о которой в народе говорят: жулик на жулике сидит и жуликом погоняет.

Мой манифест «К оружию!» был окончательно отредактирован, когда в окно второго этажа дачи я увидел колонну бронетехники, приближающуюся к ней. Быстро спустился вниз, предупредить хозяев. Анатолий Кириллович (уточнить!) принял решение спрятать меня на чердаке, куда вела потайная внутренняя лестница. На чердаке я залег за рулон стекловаты, откуда через довольно широкую щель между стеной и потолком можно было хорошо слышать и видеть, что происходит на втором этаже. Через минуту другую послышался звон разбитого стекла (как мне потом рассказывали хозяева, в окно двинули ствол крупнокалиберного пулемета). Затем с улицы послышались крики: «Сдавайся!» Хозяева вышли на улицу, затем вернулись в помещение. Начался допрос: где Анпилов?

Анатолий Кириллович так запудрил мозги незваным гостям, что его и жену вынуждены были оправить на продолжение допроса в УВД Тульской области. Чтобы окончательно сбить ищеек со следа, Анатолий Кириллович одел мои туфли, оставив на их месте свои грубые рабочие ботинки, которые затем и показало телевидение: вот в чем ходит Анпилов. На второй этаж дачи по звукам поднялось сразу несколько человек. Начался обыск. Увидели на столе и начали читать вслух манифест «К оружию!». Сообщили по рации о находке. «Он должен быть здесь!» - заявил командный голос так близко от меня, что если бы они прекратили хождение и затихли на минуту, они бы услышали как бьет в груди молот моего сердца. Один из военных, наверное и услышал тот набат, он подошел вплотную к щели и мой взгляд столкнулся с его взглядом. Я видел карие глаза, погоны лейтенанта и подсумки с патронами на груди. Мои глаза должны были отражать свет, и лейтенант не мог не заметить их блеска. Не мигая от напряжения, мы смотрели друг на друга. «Здесь никого нет!» - доложил офицер. «Никуда он не денется! Он здесь!» - отреагировал командный голос. Затем по потолку крепко стукнули кулаком, и рядом со мной зазвенели пустые стеклянные банки: «Там чердак! Ищи лаз!» Через минуту на чердак поднялись два офицера и пошли согнувшись с направленными в мою сторону стволами автоматов. «Я здесь. Оружия нет. Выхожу.» - сказал я, и не узнал сам свой голос: от волнения в горле все пересохло. Спустились вниз на первый этаж. Обладатель командного голоса, здоровенный верзила-подполковник с большой бородавкой на левой щеке надел на меня наручники, а затем, ни слова не говоря, сшиб меня с ног ударом кулака в ухо. «А без наручников, слабо было?» - спросил я поднимаясь с пола. Верзила ничего не ответил и начал выворачивать мои карманы: удостоверение депутата Моссовета, одна сто долларовая купюра. Все. «Вот видишь, ты с долларами ходишь, а я, офицер, не могу прокормить семью»- прокомментировал результаты обыска подполковник. «Теперь тебя повысят в звании, и у тебя будет много долларов»- не смог удержаться я от иронии.

Военные, производившие арест, отвезли меня к начальнику Управления внутренних дел Тульской области, но генерал не пожелал «светиться» и замахал руками: «Ведите к следователям». Первый допрос - чисто формальный: где родился, где крестился. Протокол изъятия личных вещей, в том числе манифеста «К оружию!» я подписывать в отсутствии адвоката не стал. В комнату допроса ввели оператора телевидения из МВД. Особо снимать было нечего, кроме грубых рабочих ботинок, оставленных мне Анатолием Кирилловичем, которые я попытался спрятать под стул, когда на них навели фокус телекамеры. Повели в наручниках на улицу. Телекамера впереди, снимает. «Голову - вниз! Голову – вниз!»- кричат конвоиры и тычат в затылок кулаками. «Хрен вам! - думаю. - «Трудовая Россия» перед врагом голову не склоняет!»

Пока этапировали в Москву с почетным эскортом из милицейских «канареек», встречным ходом по Симферопольскому шоссе из столицы возвращалась Тульская воздушно-десантная дивизия... 180 километров проскочили за два часа. Остановились у въезда во двор Министерства внутренних дел России на Октябрьской площади. Долго ждали, Очень хотелось в туалет. Наконец, вышел заместитель министра в погонах генерал-полковника. Наклонился к окну машины: «А, Анпилов! Ну, пусть живет. Пока».

С первых моментов тюрьма «Лефортово» запомнилась жестким порядком, где все определено инструкцией, и никто: ни надзиратели, ни подследственные или осужденные не имеют права от нее отклоняться. Когда меня доставили поздно ночью в следственный изолятор, служащий тюрьмы потребовал от моих конвоиров сдать оружие. Офицеры МВД запротестовали: « Кому нужна эта морока?! Зайдем всего на одну минуту, сдадим арестованного и выйдем!» Тюремщик был непреклонен и даже ироничен: «В тюрьму заходить с оружием не положено. Кто знает, что у вас на уме: зашли на минуту – вышли через десять лет»... Конвой сдал оружие, но сдать меня за минуту у них, и вправду, не получилось: наручники не открывались в течение получаса. Как только за мной закрылась тяжеленная сейфовая дверь приемника, надзиратель будничным голосом сказал: «Руки за спину! Первым делом идем в туалет». Кажется, у Ремарка герой повести «На западном фронте без перемен» вспоминает как легко ему мочилось, пока шло наступление, и какие рези в мочевом канале у него начались с отступлением. Никогда я не мочился с таким наслаждением, как в первые минуты моего пребывания в тюрьме «Лефортово». Даже в физиологическом отношении тюремный порядок был гораздо лучше античеловечности и беспредела времен Ельцина.

Первые три дня провел в одиночке. Таков порядок. Видимо, трех дней достаточно, чтобы тюремщики могли определить психологическое состояние узника. Затем перевели в общую камеру на троих: два с половиной метра в ширину, пять метров в длину, умывальник с краном холодной воды, и унитаз в виде бетонной воронки. Первые дни в тюрьме - самые тяжелые. Раздражает глазок в двери камеры, через который за тобой наблюдают днем и ночью. Стоит ночью укрыться с головой на одну секунду, тут же откидывается притвор стальной двери и металлический голос надзирателя напоминает: «Голову – наружу!». Если днем , ты задержался в «мертвом пространстве» у двери, где тебя не видно в глазок, опять та же история: откидывается притвор и металлический голос напоминает: «Отойти от двери!». Но самое тяжелое испытание для человека в тюрьме – безделье. Если не сломиться в первые же дни, если ежедневно делать гимнастику ума – писать, читать, заучивать наизусть стихи - то даже тюремщики тебя зауважают и собственное самочувствие будет лучше

. В мою бытность в «Лефортово» начальником тюрьмы был полковник Растворов. Это «привилегированная» тюрьма КГБ СССР для особо опасных государственников преступников. Там неплохая библиотека: по каталогу можно выписать в камеру на десять дней до пяти книг на одного человека. В дневное время в камеру можно взять также шахматы, шашки или домино. Кормят, хоть и безвкусной тюремной баландой, но горячей и три раза в день. Я с такой регулярностью на свободе питаться возможности не имел. В камере от подъема до отбоя работал вмонтированный в стену радиоприемник, настроенный на радиостанцию «Маяк». что давало возможность знать самую свежую информацию о событиях в стране и за рубежом. Однако, в те дни, ежедневно после 20.00 на полтора часа общенациональный эфир «Маяка» предоставлялся бесплатно (!) для ведения агитационных передач японской террористической секты «Аунсенрике». И это было хуже пытки. Как только в камере звучали позывные «Аунсенрике», мы вздрагивали, как от электрошока, и бросались уменьшить звук до минимума. Как всем известно, после атаки «Боингов» на Всемирный торговый центр в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года, тема борьбы с международным терроризмом стала супермодной. Но о том, что Ельцина можно судить только по факту сотрудничества с ультра террористической организацией, каковой являлась секта «Аунсенрике», никто из высокопоставленных чинов Кремля не заикается.

Три раза в неделю в камеры тюрьмы «Лефортово» поступала также свежая пресса. Помнится, одна из газет опубликовала интервью полковника Растворова. На вопрос, как себя ведут узники «Лефортово», проходящие по делу о массовых беспорядках в Москве 3-4 октября, начальник тюрьмы ответил «По - разному. Одни впали в депрессию, отказались от прогулок, весь день смотрят в одну точку. Другие – напротив, активны, насколько позволяют условия содержания: делают утреннею зарядку, много читают и пишут». Не знаю, кого имел ввиду под первыми полковник Растворов, но себя я, по праву причислил ко вторым – активным. Я работал по три-четыре часа ежедневно над книгой «Лефортовские диалоги», написал несколько статей на испанском языке, начал изучать японский (японским языком владел один из моих сокамерников, бывший офицер КГБ, продавший свою агентурную сеть по цене «Мерседеса»), перечитал в оригинале Джека Лондона «Железная пята», «Зов предков», «Белый клык», освежил в памяти весь цикл «Цыганских романсов» Федерико Гарсиа Лорки, выходил на прогулку в зарешеченных клетушках на крыше тюрьмы ежедневно, в любую погоду. Иногда под стон русской вьюги я забывался, и начинал на прогулке декламировать Лорку в полный голос и со всей силой страсти его бесподобных, пропитанных зеленым ветром свободы стихов:

Verde, que te quiero verde!

Verde viento, verdes ramas,

El barco sobre la mar

Y el caballo en las montanas...

Часовой в тулупе, наблюдавший за прогулкой с верхней галереи, на минуту останавливался, прислушиваясь к незнакомым ему звукам и соображая, не спятил ли с ума зарешеченный человек, но быстро вспоминал обобязанностях своих и заключенного: «На прогулке в полный голос говорить не положено!»

По сравнению с другими заключенными, у политических, проходивших по делу о Московском восстании была одна существенная привиления: раз в неделю ощущать солидарность с улицы. По воскресным дням, как раз во время тюремного обеда, к «Лефортово» подходили пикеты «Трудовой России» с требованием освободить политических заключенных. Их пытались вытеснить ОМОНом – бесполезно. Каждое воскресенье, примерно в 13.00 за стенами тюрьмы начиналось скандирование, хорошо слышное в камере. Сначала повторялся лозунг октябрьских дней 1993 года: «Руцкой – президент!» Чекрез две недели содержание лозунгов для скандирования поменялось на более широкое: « Руцкой – свободу! Макашов – свободу! Анпилов – свободу!» А месяца через три список сократился до одного слова: «Ан-пи-лов». Если скандирования не было слышно по каким-то причинам, мои сокамерники начинали возмущаться и подтрунивать надо мной: «Ну. вот видишь, вся солидарность прошла. Забыли вас, Виктор Иванович! Так проходит земная слава!» Но «Трудовая Россия» не покидала меня. И пусть иногда с задержкой, но все равно за стенами тюрьмы звучало требование свободы политзаключенным, в том числе и для меня лично. Дважды мне разрешили свидание с женой Верой Емельяновной, в том числе один раз вместе с сыном Сергеем. Вера рассказала мне, что в нашу квартиру со словом поддержки, с материальной помощью семье приезжали люди со всей России и других республик Советского Союза. Но я и не подозревал, какая мощная волна солидарности с полизаключенными «Лефортово» поднялась во вем мире.

Под давлением глобальной солидарности коммунистов режим Ельцина вынужден был, под предлогом амнистии, освободить всех руководителей Московского восстания. Александр Руцкой, заросший бородой, как граф Монте-Кристо, настолько ослаб за пять месяцев тюрьмы, что ему помогли дойти до «Мерседеса». Генерала Макашова и других также увезли на машинах побыстрее от стен тюрьмы. А у меня машины не было, я имел счастье уйти от тюрьмы вместе с женой и товарищами по борьбе пешком. Вернее, у нас был «УАЗик» со звукоустановкой, с которым меня приехали встречать Юрий Лесин, Владимир Гусев, Игорь Маляров, Юрий Худяков, Алла Аверина, Валентина Козенкова, Наталья Белокопытова, - все друзья из «Трудовой России». Не успели за мной закрыть двери тюрьмы, а мне уже дают микрофон: «Говори!» Я знаю, что митинг не санкционирован, но отказаться от слова уже невозможно: микрофоны многочисленных текамер ждут, что скажет «Трудовая Россия»: «Друзья! Товарищи мои дорогие! Спасибо вам, что вырвали нас из застенков. Что вам сказать? Если за то время, пока я сидел за решеткой, хлеб стал дешевле, если блага прогресса стали доступнее людям труда, тогда прав Ельцин, и борьба с ним бессмысленна. Но если хлеб стал дороже, если нищета трудового народа стала еще отвратительнее на фоне роскоши и богатства немногих, тогда наша борьба с капиталом продолжится. Вместе – победим!»

 

КОМИНТЕРН

Международное коммунистическое движение подобно океану: прилив сменяется отливом, годы блистательных побед – изнурительными периодами спада, застоя и отступлений. И все-таки, нельзя не видеть, что каждый новый цикл развития человеческой цивилизации в направлении царства разума и справедливости – коммунизма, наступает быстрее, охватывает целые континенты и народы десятков стран. Парижская коммуна – первый, незабываемый шаг человечества к новому обществу – продержалась 70 дней. Великая Октябрьская социалистическая революция в России побеждала 70 лет. После Победы Советского народа над глобальной гитлеровской коалицией стран Европы и Азии, коммунизм утвердился на большей части европейской территории, а на Востоке взошло солнце коммунизма в Китае. Будь Никита Хрущев помудрее, не руби он сук социализма, на котором сидел, не замахнись Никита из тщеславия бывшего свинопаса на Иосифа Сталина, - большая часть населения земли была бы сегодня на стороне коммунизма. Шлюзы коммунизма, наполненные бесценным опытом строительства нового общества, распахнули настежь бездарные предатели. И тогда начался отлив в развитии человечества. Наступил период всемирной реакции, когда во имя господства всемирного капитала, во имя получения сверхприбылей мировых банков, разрушается атмосфера Земли, отравляются реки и мировой океан, по праву сильного подвергаются безнаказанным бомбежкам древние города, средствами массовой информации уничтожается самобытная культура великих народов и человек утрачивает способность мыслить. Человек разумный вытесняется с территории планеты человекоподобным потребителем с индивидуальным налоговым номером. Чавкающее болото потребительства заглатывает целые народы.

В этот жуткий час застоя в развитии человечества, единственная надежда на коммунистов: мы владеем ежедневно оправдывающей себя научной теорией развития мира, разработанную основоположниками теории научного коммунизма – Марксом, Энгельсом, Лениным. Великие революционеры – практики, вожди мирового пролетариата - Иосиф Сталин, Мао Дзе Дун, Ким Ир Сен, Эрнст Тельман, Георгий Димитров, Хо Ши Мин, Эрнесто Че Гевара шли на самопожертвование и обогатили теорию конкретным опытом борьбы за ее воплощение в жизнь. Еще не вечер! Каким бы ни был отлив в истории развития человечества ему не удалось смыть твердыни социализма в Западном и Восточном полушарии. Кубинская революция во главе с Главнокомандующим-титаном Фиделем Кастро выбросила лозунг «Социализм или смерть!». Трудовая партия Кореи с ее блистательным вождем Ким Чен Иром разворачивает борьбу за объединение Кореи и не уступает врагам рода человеческого ни одного из величайших завоеваний социализма на своей земле. Прилив вернется и смоет навсегда всемирное зло капитала.

КНДР

Трудовая партия Кореи стала первым отрядом международного коммунистического движения, который протянул братскую руку солидарности «Трудовой России» еще в сентябре 1991 года, во время защиты Музея и Мавзолея В.И. Ленина в Москве. Во время одно из «живых цепочек (так называются традиционные воскресные, с 11.00 до 13.00, информационные митинги «Трудовой России» в центре Москвы) ко мне подошли работники посольства КНДР. Они сообщили о том, что народ Кореи и его Вождь Ким Ир Сен благодарят советских людей, и в первую очередь ветеранов войны и труда, за то, что они не допустили осквернения усыпальницы Владимира Ильича Ленина. Затем из Пхеньяна пришла посылка – пять довольно тяжелых, но очень мощных мегафонов. В ящике было письмо, в котором говорилось, что это – подарок «Трудовой России» от партийной организации Трудовой партии Кореи в городе Пхеньяне. Корейскими мегафонами были награждены лучшие организации «Трудовой России».

А весной 1993 года я был приглашен на празднование Дня независимости КНДР. В Пхеньян съехались десятки государственных делегаций стран Азии, Африки, а также делегаций коммунистических и рабочих партий Европы. Несмотря на тяжелые времена собственного народа вождь Ким Ир Сен проявлял поистине отеческую заботу о том, чтобы коммунисты стран мира имели возможность общаться между собой на корейской земле. Перед началом военного парада по случаю государственного праздника иностранные делегации приветствовал Главнокомандующий Ким Чен Ир. Он обошел всех присутствовавших, пожал руку каждому, а когда ему представили руководителя «Трудовой России», он искренне почти по-детски обрадовался, и заговорил по-русски: «А. товарищ Анпилов! Мы вас знаем. Трудовая Россия! Защита Мавзолея Ленина!» Не скрою, мне было приятно слышать это из уст любимого руководителя корейского народа.

Парад войск продемонстрировал высокую боевую выучку армии КНДР. Мне лично очень понравилась парадная «коробка» 20 на 20 человек, составленная исключительно из генералов! Стройные, ни грамма лишнего веса на животе, генералы образцово-показательно печатали шаг по площади, чем вызвали восторг иностранных гостей и самих корейцев. В Российской армии такое увидеть невозможно.

О повседневной жизни корейского народа я узнал тогда немного. Поразила какая-то неземная любовь к солдатам, ставшими инвалидами во время исполнения своего служебного долга. Выйти замуж за солдата-героя в Корее весьма престижно, и, наверное, материально выгодно. Молодым государство сразу же предоставляет просторную, хорошо обставленную квартиру. Еще корейцы боготворят своих детей. И это не на показ, а национальная черта корейцев.

Делегации коммунистических и рабочих партий были размещены в загородных домах. Обслуживающий персонал, включая секретные службы, умел угадывать сокровенные желания гостей. Мне пришлось жить одному в трехэтажной вилле, с несколькими спальными комнатами и большим рабочим кабинетом. Как только мне приглянулись почтовые марки КНДР, на следующий день их ассортимент в рабочем кабинете увеличился. Понравились мне любимые с детства очищенные подсолнечные зерна, на следующий день на ночном столике появилось два сорта «мякушек» - поджаренные и сырые. Не знаю почему, но именно на моей вилле после полуночи собирались работники службы безопасности, благо, каждый русский везет с собой в загранкомандировку пару-тройку бутылок водки. Пили миниатюрными стопками, вспоминали Советский Союз и почти до утра пели советские песни, которые корейцы очень хорошо знают и исполняют. Песню «Подмосковные вечера», вальс «На сопках маньчжурии» можно считать и их национальными песнями. Когда, расчувствовавшись от песен и смеси русской водки с корейской женьшеневой, я спросил парней, как им удается узнать мои слабости, они рассмеялись: «Это профессиональный секрет. Виктор! Приедешь в следующий раз - не успеешь подумать чего тебе хочется, а мы это уже достанем!»

В Корее я был один единственный раз, и мне повезло необыкновенно: на государственном приеме я сидел за одним столом с великим вождем корейского народа Ким Ир Сеном. Помимо делегации «Трудовой России» наша страна была представлена делегацией КПРФ (Виктор Зоркальцев и секретарь Сахалинского обкома, фамилии которого я не запомнил), а также делегацией ВКП(б) Нины Андреевой. Корейцы относились ко всем нам подчеркнуто внимательно и дружелюбно, но за один огромный круглый стол с Ким Ир Сеном вместе с главами государств и официальных правительственных делегаций посадили только «Трудовую Россию».

Никаких тостов за столом не произносили. Блюда фантастической корейской кухни и напитки менялись бесшумно и быстро. Минут через тридцать вождь Ким Ир Сен поднялся, чтобы обойти и поприветствовать персонально каждого гостя за круглым столом на 40-50 персон. Я сидел на прямо противоположной стороне от вождя. Вождь приближается, выслушивал в переводе краткие приветствия, сам говорит несколько слов и идет дальше. Ближе, ближе... А я не могу отыскать глазами нашего переводчика. Министр иностранных дел Анголы приветствует корейского руководителя на португальском с синхронным переводом. Супруга принца Народома Сианук очаровательная Моника говорит по-французски и ее «синхронят» без запинки. Следующая - «Трудовая Россия», надо говорить мне, а переводчика нет... Не знаю сам, почему, начинаю говорить по-испански о том, что советские коммунисты никогда не изменят своему долгу и восстановят власть рабочих и крестьян на родине великого Ленина. «По-русски!» - кричит человек из-за спины Ким Ир Сена, я понял, что это и есть личный переводчик вождя. Пришлось повторить приветствие. «Думайте больше о единстве коммунистов, - сказал в ответ Ким Ир Сен. - Мы верим, СССР возродится».

ИТАЛИЯ

Накануне нового 1994 года напротив входа в российское посольство в Риме остановилось три лимузина. Из авто вышли молодые люди во фраках, девушки – с букетами роскошных цветов в руках. Дежурный, посчитав, что в посольство России прибыла официальная делегация с поздравлениями по случаю Нового года, открыл входную дверь.

Молодые люди вошли и объявили ошарашенному дипломату о намерении провести сидячую забастовку в здании посольства с требованием освободить из тюрьмы лидера «Трудовой России» и всех других политических заключенных. Дерзкая, хорошо продуманная акция молодых итальянских коммунистов длилась три дня до тех пор, пока посол России в Италии не заверил, что о требованиях «экстремистов во фраках» будет информировано правительство России и президент Ельцин.

Руководил акцией солидарности один из самых верных моих друзей в международном коммунистическом движении Норберто Наполи. Пока я находился в застенках режима Ельцина, возглавляемая Норберто Коммунистическая инициатива Италии, а также движение «За мир и солидарность» Мауро Казадиньо и Серхио Карраро провели сбор средств на оплату услуг моего адвоката Елены Львовой. По приглашению и тех и других я неоднократно бывал в Италии. Со времен последнего генерального секретаря ИПК Энрике Берлингуэра, поддержавшего «перестройку» Горбачева, «еврокоммунизм» иссушил живую душу марксизма-ленинизма в Италии. Несмотря на мощные традиции рабочего движения, походы шахтеров на Рим, коммунисты Италии раздроблены, печатный орган ИПК газета «Унита» скуплена крупной буржуазией, близкой к телемагнату и нынешнему президенту страны Берлускони. История еврокоммунизма в Италии неопровержимо доказывает, что всякие попытки со стороны коммунистов найти взаимопонимание и установить классовый мир или «социальное партнерство» с буржуазией заканчиваются уничтожением, отмиранием коммунистической партии. Де-факто, еврокоммунизм в Италии обернулся ренессансом троцкизма. Воинствующие группы троцкистов в Неаполе, Турине, Риме, и других городах страны имеют средства и технические возможности для выпуска бесчисленного множества брошюр антисталинского содержания. С другой стороны, партийные организации ИПК, не пожелавшие самораспускаться, как правило, фетишизируют культ личности Сталина в ущерб роли партии.

« В Италии, - рассказывает Норберто Наполи, - действует огромное количество координационных советов, постоянных конференций и семинаров, комитетов солидарности с народами Чили, Никарагуа, России, Кореи, Кубы... Нет только партии, выражающей интересы рабочего класса, и доводящей эти интересы до понимания необходимости взятия всей полноты власти в руки рабочего класса». Любопытно, что на инстинктивном стремлении рабочего класса иметь свою партию пытается сыграть движение «рефундасьоне комуниста». Итальянское слово “refundar” означает «основать заново». Будучи в Риме, участвуя во многих дискуссиях о судьбах коммунистического и рабочего движения в Италии, я неоднократно убеждался сторонники «рефундасьоне» не прочь «основать заново» мощную партию на краеугольных камнях... парламентаризма, конформизма, то есть все того же обанкротившегося «еврокоммунизма». Никогда в своих книгах, выступлениях сторонники «рефундасьоне» не говорят о диктатуре пролетариата, о революционном сломе коррумпированной буржуазной государственной машины. Они, вроде бы, и не против слова «коммунистическая» в названии новой партии, но только без Маркса и Ленина, не говоря уж о Сталине и Че Геваре. Схожесть подходов «рефундасьоне» в Италии и КПРФ в России очевидны. Поэтому Норберто Наполи во время наших многочисленных встреч и дружеских бесед постоянно настаивал на необходимости ужесточения борьбы с любыми проявлениями оппортунизма в коммунистическом движении. Коммунистическая инициатива Италии постоянно подготавливает и издает отдельными брошюрами на итальянском языке обзоры и сборники статей, публикуемых в газете «Молния». Они же перевели и издали в Риме мою книгу «Лефортовские диалоги».

Норберто Наполи хорошо видел предательскую сущность оппортунизма как в России, так и в Италии. Полтора года назад, перед последними парламентским выборами «левое» правительство Италии обвинило Коммунистическую инициативу в экстремизме, попытке создать нелегальную организацию. Норберто Наполи с группой товарищей был арестован. Таким образом за счет репрессии против настоящих коммунистов «левые» в правительстве Италии пытались «набрать новый электорат». Но итальянские «перевертыши» проиграли выборы правым. К власти пришел фашиствующий Берлускони, апологет «экономики свободного рынка», друг Горбачева, приятель Ельцина и Путина. Теперь уже «Трудовая Россия» вышла с пикетами к итальянскому посольству в Москве с требованием освободить из застенков Норберто Наполи и его товарищей. В начале лета 2002 года из Рима пришла радостная весть: Норберто на свободе и Коммунистическая инициатива приступила к подготовке ежегодного праздника в пролетарском районе Рима – Тибуртино. Вот дословный текст телеграммы направленной от имени ЦК «Трудовой России» нашим братьям по классу: (Текст в большом компьютере штаба)

БРАЗИЛИЯ

Февраль 1992 года. В Москве пурга. Термометр за окном квартиры показывает минус 20. Звонят в дверь. Дверь открыла Вера. На пороге стоит высокий без головного убора темноволосый атлет в пиджаке с белым шелковым шарфом на шее и посиневшими от холода губами пытается выговорить: «Ви-ви-вик-тор А-а-ан-пи-пи...». Через секунду жена отпаивала гостя коньяком и горячим чаем. Его звали Антонио Леаль, лидер молодежного крыла Движения 8 Октября в Бразилии. Он прибыл в Москву по заданию своей организации с целью пригласить Нину Андрееву, Игоря Малярова и меня на празднование 75-летия Великой Октябрьской социалистической революции в Бразилии. Не зная точного адреса, он после прилета в Шереметьево искал меня по заснеженной Москве битых три часа...

Движение, к которому принадлежал Антонио Леаль, названо по дате последнего боя, принятого Эрнесто Че Геварой в Боливии 8 октября 1968(?) года. Оно вошло в историю революционной борьбы народов Латинской Америки после того, как в середине 70-х годов добилось одновременного освобождения из тюрем бразильской диктатуры 182 политических заключенных. Античеловеческие условия содержания всех заключенных в Бразилии общеизвестны, а условия содержания политических сравнимы с непрекращающейся ни днем ни ночью многолетней. Операция по освобождению товарищей по борьбе разрабатывалась под руководством молодого лидера Движения 8 Октября Клаудио ду Капмус. Первым делом молодые бразильские революционеры установили слежку за послом США в Бразилии, выявили его порочную привычку искать ночных приключений в притонах Рио де Жанейро. Красавицы-революционерки заманили посла на подпольную квартиру Движения, споили дипломата до невменяемого состояния, затем вывезли за город. Так состоялось сенсационное похищение посла США в Бразилии. На следующий день в посольство США и министерство юстиции Бразилии был направлен идентичный ультиматум Движения 8 Октября: посол США будет освобожден только в обмен на свободу 182 политических заключенных (в ультиматуме были перечислены имена товарищей и тюрьмы, где они содержались), предоставление самолета с экипажем для вылета освобожденных в одну из стран Латинской Америки и выдачу миллиона долларов в качестве компенсации морального и материального ущерба политическим заключенным. Больше ни в какие переговоры Движение 8 октября не вступало и пресс-конференций не организовывало. Через пару недель, отчаявшись найти высокопоставленного дипломата, Минюст Бразилии согласился на выполнение всех условий, поставленных Движением. 182 революционера вылетели в Перу, любитель ночных приключений посол США был также освобожден.

После этой акции Движение 8 Октября приобрело огромную популярность среди Бразильской молодежи, сравнимую, пожалуй, с популярность известных футболистов этой страны.

Мы вылетели рейсом «Аэрофлота» в Сан-Пауло все вместе. Сразу скажу любителям спекуляций на тему зарубежных поездок Анпилова, в международном коммунистическом движении есть неписаное правило: все расходы по транспорту, питанию, проживанию и т.д. берет на себя приглашающая сторона. Программу нашего пребывания в стране бразильские коммунисты составили с учетом индивидуальных особенностей каждого из нас. Генеральный секретарь ВКП(б)Нина Андреева прилетела в гости со своим мужем, доктором философских наук товарищем Клушиным. Сама Андреева всегда ревностно относится к вопросам лидерства, кто выступает первым, кого первого представляют на встрече и т.д., что совершенно несвойственно латиноамериканцам, и они постарались «развести» нас насколько это было возможно. Игоря Малярова, в то время бывшего лидером российского комсомола, тесно сотрудничавшим с «Трудовой Россией», отдали на полное попечение молодежной организации Движения, чему Игорь был несказанно рад. Мне, как всегда, повезло: учитывая мое знание языка и умение объясняться на «портуньоль» - смеси португальского и испанского, меня выводили на прямое общение с основной социальной базой Движения 8 октября – от бездомных обитателей фавелл Сан-Пауло до металлургов и шахтеров сказочно красивой провинции Минас Жераис. Очень много пришлось общаться с журналистами: интерес к политической ситуации внутри России был огромен. Помнится, мэр Рио де Жанейро, никак не мог взять в толк, кому и зачем понадобилось переименовывать город Ленинград. От незнакомой ему фамилии «Собчак» бразилец морщился, как от укуса собаки. И когда я в разговоре вспомнил похожую историю с переименованием Сталинграда в Волгоград, мэр Рио обиделся: «Волгоград?! Мы в Бразилии такого города не знаем!»

Бразильцы вообще с огромным уважением говорят о Сталине, справедливо усматривая за этим именем конкретную эпоху строительства социализма и подвиг Советских народов, спасших мир от чумы гитлеровского нацизма. Гений всемирной архитектуры ХХ века, коммунист по убеждениям Оскар Немейер, выслушав информацию о ситуации в России, заметил: «Вы, коммунисты России, обязаны спасти имя Сталина для будущего человечества. Терпеливо, настойчиво изучайте сами и объясняйте народам, в чем причины «русского экономического чуда» при Сталине, в чем секрет дружбы и сплоченности сотни народов и языков при Сталине, чем объясняется невиданный взлет культуры в его эпоху. Справившись с этой научной задачей, Россия опять сплотит вокруг себя народы советских республик, и возрожденный СССР по праву займет подобающее ему место в авангарде прогресса всего человечества».

Зная по собственному горькому опыту, чем оборачивается приватизация природных ресурсов для человека труда, рабочий класс Бразилии демонстрировал искреннею, неподдельную заинтересованность и солидарность с борьбой своих братьев в России. Рабочие металлургического комбината города Бетин провинции Минас Жераис забросали меня вопросами: «Почему Россия выбросила на мировой рынок свой никель по бросовым ценам?», «Почему ваши шахтеры поддержали Ельцина?», «Сколько получил Горбачев от американцев за предательство СССР?» Встреча с металлургами Бетина длилась более двух часов, никто не ушел раньше времени. Узнав о том, что газета «Трудовой России» в основном финансируется за счет добровольных пожертвований людей труда, бразильские металлурги дали поручение своему профсоюзу выписать чек в фонд «Молнии» и кроме того, там же в зале, где проходила встреча, организовали сбор пожертвований наличными методом «шапка по кругу».

Бразилия, как и Россия, очень богатая природными ресурсами страна. Но когда эти ресурсы не принадлежат народу, тогда общество неминуемо раскалывается на богатых и бедных. В Бразилии этот раскол давнишний, потому нищих там огромное множество, и, когда автомобиль останавливается на перекрестке, в ветровые стекла стучат покрытые струпьями проказы культяпки безруких, безногие кричат, обнажая беззубые, гнилые рты, и от этой картины хочется броситься ничком на сиденье автомобиля, закрыть глаза и ничего от стыда не видеть... Россия по количеству нищих пока только догоняет Бразилию. Но есть надежда, что как только завершится «приватизация» наших энергетических объектов по Чубайсу, по числу нищих мы выйдем на первое место в мире. Еще больше в Бразилии бездомных. Но если наши «бомжи» спасаются от морозов на чердаках, на трубах теплотрасс, то там бездомного человека от жары и тропических ливней, спасает конура из картона, кусков шифера и пальмовых ветвей. В крупнейших городах мира – Сан-Пауло, Рио – есть целые районы, занятые бездомными – фавеллы.

Рано или поздно обитатели фавелл методом само захвата земли построят себе подобие человеческого жилища. Немногие. А в основном, фавеллы, порожденные феноменом частной собственности на землю, остаются рассадниками нищеты, преступности и нечистот в мегаполисах Бразилии.

Обитатели фавелл – самые активные распространители газеты «Час народа», ежедневный печатный орган Движения 8 Октября. И это объясняется тем, что Движение и его газета ведут постоянную борьбу за безвозмездное выделение участков под строительство собственных домиков для обитателей фавелл. И когда Движению удается через муниципальные власти «отбить» для бездомных бросовые участки земли, строительство домиков собственными силами объединяет людей в кооперативы и превращается в праздник. На одном таком празднике удалось побывать и мне. Газета «Ора ду Пово», с которой «Молния» имеет договоренность о постоянном обмене информацией, организовала коммунистический субботник в помощь «фавелистам». Участвовало около трехсот человек. Подносили шлакоблоки, замешивали раствор, вели кладку... Работа мне знакомая по студенческим стройотрядам, и я с удовольствием бы отработал полную смену. Но тогда все участники с нетерпением ждали начала митинга с участием коммунистов России. У Движения 8 октября – очень сильные и красивы ораторы: председатель Конгресса женщин Бразилии Росанита ду Кампос, лидер профсоюза металлургов страны Бира ду Сантос, секретарь Движения по международным вопросам Серхио Рубенс... Очень сильным оратором, как мне рассказывали, был и лидер молодежного крыла Движения Антонио Леаль, который погиб в автомобильной катастрофе за несколько дней до нашего приезда. И когда подошла очередь говорить мне, я старался говорить и за моего товарища на его родном португальском языке: о праве каждого человека иметь кров над головой, учиться самому и обучать своих детей, иметь работу и достойный заработок, чтобы не просить милостыню на улице. Я рассказал бездомным о счастье жить в такой стране, где все это было возможным, и о горечи утраты этой страны по имени СССР. Не знаю, все ли было понятным бездомным бразильцам из того, что я наговорил, но только через два дня, когда пришла пора улетать в Россию, в аэропорт Сан Пауло пришло около двухсот бездомных, проводить меня на Родину.

ОТ НАС ЖДУТ ЕДИНСТВА

После расстрела парламента России в 1993 году во всем мире поднялась мощная волна солидарности с советскими коммунистами и начался процесс выздоровления международного коммунистического движения. Те партии, которые во время распознали предательскую, ревизионистскую сущность горбаческой перестройки, быстро избавлялись от оппортунистов, занимали четкую классовую позицию. В числе таковых Партия труда Бельгии, ежегодно проводящая в Брюсселе встречу более полусотни коммунистических и рабочих партий, стоящих на марксистско-ленинских позициях. Другие, настаивающие на приоритете (главенстве) общечеловеческих, демократических интересов над классовыми быстро теряли свою социальную базу, а их вожди превращались в прихвостней буржуазной социологии. Нечто подобное произошло с Компартии Канады, лидер которой Уильям Каштан в начале подпал под влияние бывшего посла СССР в Канаде, «будущего бывшего» члена Политбюро ЦК КПСС Александра Яковлева, а затем с восторгом младенца приветствовал перестройку Горбачева. Сегодня от Компартии Канады остались одни воспоминания, но и они всячески противятся инициативе возрождения воинствующего коммунизма, которую взял на себя журнал «Нортстар Компас» и его главный редактор коммунист по призванию товарища Майкл Лукас. Начиная с 1991 года журнал «Нортстар компас» публикует обзоры коммунистической печати, издающейся на территории советских республик, сообщает англоязычным читателям десятков стран мира о каждом конкретном шаге движения за возрождение СССР, учредил постоянно действующий Конгресс друзей Советского Союза, организовал в Западном полушарии кампании солидарности с находящимися в застенках прибалтийских режимов коммунистами: Рубиксом, Юрмолавичюсом, Бурокавичюсом... Профашиствующие, белоэмигрантские националистические организации в Канаде неоднократно организовывали гнусные покушения на главного редактора журнала «Нортстар Компас», президента постоянно действующего Конгресса друзей Советского Союза. Майкл Лукас подвергался зверским групповым побоям в центре города Торонто, где находится штаб-квартира «Нортстар Компас». Но хуже побоев, по собственному признанию товарища, публичные оскорбления в его адрес, высказываемые бывшими руководителями Компартии Канады со страниц буржуазной прессы. «Я все выдержу ради победы дела всей моей жизни: возрождения государства рабочих и крестьян - Советского Союза,- пишет мне в последнем письме из Канады Майкл Лукас. – Но чем ближе старость, тем больше я убеждаюсь, что без единства коммунистов России дело возрождения СССР безнадежно отодвигается. Но, что и происходит?! Все коммунистические газеты России пишут о единстве, а на самом деле Шенин ссорится с Зюгановым, Зюганов – с Анпиловым, Анпилов – с Шениным ... Черт вас возьми! Объясни мне, Виктор, что происходит с единством коммунистов в России?»

РОССИЯ

Поражение народного восстания в Москве в октябре 1993 года больно сказалось на всем коммунистическом движении в России. Уже через два месяца после кровавой бани, учиненной в центре Москвы, Ельцин пытается отмыться от народной крови и объявляет о намерении провести «демократические» выборы в парламент и референдум по вопросу принятия новой, «салазаровской», как ее окрестили сами буржуазные политики, конституции. РКРП., ВКП(б), РПК, Союз коммунистов – КПСС и ряд других коммунистических организаций заявили о бойкоте и референдума, и парламентских выборов. КПРФ во главе с Геннадием Зюгановым пошла на референдум и выборы 93, чем обеспечила видимость присутствия народа на избирательных участках и придала легитимность режиму Ельцина. Газета «Молния» была запрещена, а ее главный редактор находится в тюрьме. Московской организации РКРП и «Трудовой России» требовалась помощь ЦК, чтобы наладить выпуск «Молнии» в подполье. Но вместо этого, в нарушение собственного решения о бойкоте «выборов на крови» секретарь ЦК Виктор Тюлькин выдвигает свою кандидатуру на выборы в парламент по одномандатному округу, все силы отдает собственной избирательной кампании и, естественно, терпит фиаско. На этот период приходится первый раскол внутри Российской Коммунистической Рабочей партии – РКРП. Из нее в знак протеста против «обюрокрачивания» Оргбюро выходит член ЦК профессор Михаил Попов, бывший идеолог Коммунистической инициативы. Вместе с ним из РКРП ушли члены ЦК профессор Золотов, рабочий завода «Красное Сормово» Дмитрий Игошин и рабочий ЗИЛа Василий Шишкарев. Вместе с профсоюзом докеров Ленинградского торгового порта эти товарищи проводят учредительный съезд новой партии под той же аббревиатурой РКРП, которая теперь расшифровывается как Рабоче-Крестьянская Российская партия. Тюлькин из благих намерений укрепить единство партии, не поставив меня, как одного из секретарей ЦК, в известность, проводит съезд партии. На этом съезде вносятся принципиальные изменения в Устав РКРП, приятый Учредительным съездом: из него выбрасывается положение о сменности руководителей, занимающих выборные должности в партии, через каждые два срока и взамен коллегиальности руководства вводится должность первого секретаря ЦК. Разумеется, первым секретарем ЦК избирается Тюлькин. Однако, приобретя первого секретаря, партия по-прежнему остается без своего печатного органа. «Молния» не выходит. И только за несколько дней до моего освобождения из тюрьмы Тюлькин через моего адвоката сообщил, что намерен, по совету исполняющего обязанности секретаря Московского городского комитета партии Владимира Гусева, организовать выпуск новой газеты под названием «Трудовая Россия» и просил меня написать обращение к читателям. Я выхожу на свободу и практически одновременно с выпуском первого номера газеты «Трудовая Россия» возобновляется выпуск официального печатного органа РКРП и Исполкома «Трудовой России» – газеты «Молния». Двойной центр в партийной печати грозил организационным расколом самой партии, что и произошло с началом президентской кампании 1995 года.

Еще в апреле 1994 года, всего через месяц после моего освобождения из тюрьмы состоялся съезд «Трудовой России», на котором все тот же Владимир Гусев горячо настаивал на выдвижении моей кандидатуры на пост президента России. Пленум ЦК РКРП, состоявшийся перед открытием съезда, рекомендовал не выносить этот вопрос на обсуждение делегатов, а решение об участии РКРП в президентских выборах обстоятельно рассмотреть на очередном Пленуме ЦК. Подчиняясь партийной дисциплине, я отклонил предложение Гусева. Очередной пленум ЦК РКРП состоялся в октябре в Ленинграде, после блестяще проведенной силами «Трудовой России» операции по срыву первых совместных российско-американских военных учений на Тоцком Полигоне, о чем будет рассказано ниже. Пленум после свободной дискуссии принял решение участвовать в президентских выборах и предложил РКРП выдвинуть свою кандидатуру на пост президента. Несмотря на жесткую оппозицию со стороны ленинградских секретарей ЦК Тюлькина и Терентьева, пленум большинством голосов поддержал мою кандидатуру. С тем и разъехались. В соответствии с решениями пленума ЦК РКРП при горячем участии Анатолия Михайловича Калашникова создается инициативная группа избирателей в количестве 800 человек по выдвижению кандидата в президенты от РКРП. Московская организация РКРП вместе с активом «Трудовой России» оформляет все необходимые документы в Центризбиркоме России и начинает вместе с другими региональными организациями сбор подписей за выдвижение кандидата в президенты. А в это самое время Тюлькин повторяет опыт с ревизией решений Учредительного съезда РКРП, обзванивает региональные организации и вопреки решениям только что состоявшегося пленума ЦК призывает их собирать подписи избирателей за выдвижение кандидатом на пост президента России ... Тулеева Амана Гумировича. Организованный сбор подписей за собственного кандидата от РКРП срывается. Сам Тулеев, не будучи членом РКРП и не связанный с ней никакими обязательствами, перед окончанием избирательной кампании по сбору подписей снимает свою кандидатуру с президентской гонки в пользу кандидата от КПРФ Геннадия Зюганова. Что ни говори, для всех коммунистов и патриотов России, возникла уникальная возможность выдвинуть единого кандидата и победить на резидентских выборах. Вот почему на съезде нашей общественно-политической организации в начале 1995 года я заявил о том, что на президентских выборах «Трудовая Россия» поддержит Геннадия Зюганова, а после победы единого кандидата от оппозиции займется «рихтовкой» его социал-демократических «вмятин». Тюлькин тотчас же обвинил меня в нарушении партийной дисциплины, что было сосем уж не по-товарищески, а подло с его стороны.

Раскола в РКРП можно было бы избежать при посредничестве СКП – КПСС во главе с бывшим секретарем ЦК КПСС Олегом Шениным. С первых дней существования СКП_ КПСС никому и в голову не приходило оспаривать его консолидирующую роль в коммунистическом движении на постсоветском пространстве. Все понимали: приставка СКП (Союз коммунистических партий) временная, обусловленная обстоятельствами текущего момента. Первый Конгресс советских народов, состоявшийся в сентябре 1993 года в помещении МХАТ имени Горького (Татьяны Дорониной) с участием представительных делегаций всех советских республик, показал что возобновление деятельности КПСС не утопия, а объективно назревшая необходимость. После поражения народного восстания в октябре 93-го, это стало еще очевиднее, и «серьезные» партии России – КПРФ, РКРП, Союз коммунистов – КПСС вступили в СКП-КПСС на полноправной основе или ассоциированными членами. Однако руководители СКП Олег Шенин и Егор Лигачев в погоне за количеством новых организаций пожертвовали качеством всего СКП-КПСС, разрешили членство в нем партий с различными программами и уставами. Таким образом вектор на возрождение единой союзной партии, спаянной железной дисциплиной, был подменен вектором на подготовку съездов СКП-КПСС и принятие резолюций, которые не принимались к исполнению. Так важнейшая резолюция ХХХ съезда КП-КПСС, обязавшая коммунистов в течение года покончить с «коммунистической многопартийностью» на территории каждой отдельной республики была дружно проигнорирована всеми партиями, входящими в СКП-КПСС. А «коммунистическая многопартийность» не только не исчезла, а , напротив, расцвела еще пышнее. На ХХХ съезде делегация КПРФ во главе с Геннадием Зюгановым попыталась убрать из названия СКП - КПСС последние четыре буквы. Делегации республтк были кат егорически против. РКРП предложила прямо противоположный вариант – убрать первые три буквы. Нами был внесен проект резолюции, предусматривающий возобновление деятельности Коммунистической партии Советского Союза в новых условиях. Вот этот текст, подписанный делегатами съезда:

ТЕКСТ ИЗ ГАЗЕТЫ «МолниЯ»

Мы настаивали на том, чтобы председательствующий на съезде Олег Шенин поставил эту резолюцию на голосование съездом. Внимательно прочитав текст, Шенин сказал: «Если я поставлю такую резолюцию на голосование – Зюганов уйдет со съезда!».

После этого съезда СКП-КПСС позиция Олега Шенина резко качнулась в сторону КПРФ.

Вместо того, чтобы пробудить инициативу низов всех партий, вынести на их заинтересованное обсуждение Программу и Устав единой коммунистической партии России, ОЛег Шенин опять взялся за старый, полностью дискредитировавший себя в глазах думающих людей, командно-административный метод, «Вступайте все в КПРФ! Вот вам будет и единство» - таков смысл статей с которыми выступал неоднократно Олег Шенин в газетах «Правда» и «Советская Россия». Но войти в состав партии, которая убрала из своей Программы величайший интернациональный лозунг «Пролетарии всех стран соединяйтесь!», в той же Программе ни словом не обмолвилась о диктатуре пролетариата, не разъяснила партией какого класса является КПРФ и, сказав: «Мы партия Стаханова, Жукова, Гагарина...», стыдливо «забыла» упомянуть основателей научного коммунизма - Маркса, Энгельса, Ленина, - вступать в такую партию без изменения ее Программы – значило отречься от своих убеждений. К этому толкал коммунистов Олег Шенин не без помощи бывшего члена Политбюро ЦК КПСС Егора Лигачева. Как всегда, командно-административный метод, которым грешила партийная верхушка КПСС, дал обратные результаты. Устав тащиться в хвосте парламентаризма КПРФ и выполнять команды Егора Лигачева, который к этому времени заговорил о «пользе религии для спасения души», Олег Шенин сам заявил о создании еще одной партии. Новая партия назвала себя КПС – Коммунистическая партия Союза. Расчет был на объединение Компартии Белоруссии и Компартий России левее Зюганова с целью дальнейшего участия в выборах Межпарламентской Ассамблеи двух государств. Однако лидер Компартии Белоруссии Виктор Чикин, целиком и полностью зависящий от президента Белоруссси Александра Лукашенко, в последний момент отказался от участия в съезде КПС и делегация Компартии Белоруссии в нем не участвовала. Таким образом, де-факто КПС увеличило число Компартий, действующих на территории России. Мало того, будучи неуверенным в своем начинании Шеин хотел, на случай неудачи, сохранить и СКП-КПСС под своим началом. Против «реформ» Шенина резко выступил Зюганов, Пользуясь численным большинст вом, КПРФ провела Пленум Политовета СКП-КПСС без Шенина и увела от него Компартию Украины (Петр Симоненко). Компартию Белоруссии (Виктор Чикин), Компартию Грузию (Пантелеймон Георгадзе). Компартию Молдавии и ряд других. Председателем еще одного СКП- КПСС был избран Геннадий Зюганов.

«Трудовая Россия» и ее политическое ядро КПСС Ленина-Сталина неоднократно предостерегали Олега Шенина от соблазна создания еще одной квази-партии в коммунистическом движении России. И персонально, и во время неоднократных встреч партийного актива КПСС Ленина-Сталина с Олегом Шениным мы настаивали на радикальном решении вопроса – возобновлении деятельности единой КПСС на всей территории СССР. Естественно, с учетом действующего законодательства на территории советских республик, с учетом того факта, что, например, Украина, под прямым давлением Госдепартамента США, запретила на своей территории деятельность партий и организаций «имеющих международную структуру», надо научиться сочетать легальные и нелегальные формы деятельности республиканских отрядов единой партии. Мы считали, что Олег Шенин не снимал с себя обязанности секретаря ЦК КПСС, и по логике он должен был возглавить процесс объединения коммунистов через возобновление деятельности КПСС. О чем Шенину было заявлено неоднократно. «Трудовая Россия» выразила готовность войти в КПСС и до сих пор не отказывается от нее. Однако Шенин потребовал от нас безоговорочного вступления в КПС, что противоречило нашей программной установке – бороться за возобновление деятельности КПСС на территории СССР и противоречило принципам демократического централизма, согласно которому решающее слово в коммунистической партии должно всегда и при любых обстоятельства оставаться за большинством партийных масс.

К весне 2002 года говорить об организационном единстве (объединении в одну партию) коммунистов России было бесполезно. Однажды, когда мы вместе с народным депутатом СССР Вавидлом носовым распространяли газету «Модлния2 в стенах Государственной Думы, к нам подошел первый заместитель председателя ЦК КПРФ Валентин Купков. «Валентн, Александрович,- обратился я к нему.- Всем понятно, что без единства коммунистов оппозиция режиму обречена. Почему бы КПРФ, как самой крупной политической партии России не возглавить процесс возрождения единой Коммунистической партии?» Ответ Купцова ошеломил присутствовавших: «КПРФ не только не будет участвовать в этом процессе, но и будет всячески ему противодействовать»!»

Черт побери! – как говорит мой канадский друг Майл Лукас, с кем же, в конце - концов, мы имеем дело: с коммунистами или с их антиподами в коммунистическом движении? Неужели руководители КПРФ так и не поняли, что без единства коммунистов оппозиция буржуазному режиму обречена на гниение и бесконечные расколы, которые рано или поздно должны были перекинуться на саму КПРФ. Через месяц после знаменательной встречи с Купцовым фракция коммунистов в Государственной Думе и соответственной ЦК КПРФ раскололись Зюганов – Селезнев.

Нетрудно заметить, что склоки, расколы в коммунистическом движении обостряются всякий раз по мере приближения очередных парламентских и президентских выборов.

Не отказываясь в принципе от участия в буржуазных выборах , «Трудовая Россия» видит смысл своей деятельности в борьбе за выполнение двух взаимосвязанных этапов своей Программы.

Первый - этап национально освободительной борьбы предусматривает:

1. Освобождение от финансовой, экономической, военной от и политической зависимости России от империалистических стран Запада.

2. Защиту национального достояния народов России (земли, нефти, газа, леса и других природных ресурсов) от расхищения отечественным и иностранным капиталом. Повышение на этой основе благосостояния всех граждан страны, восстановление покупательной способности пенсий, стипендий, почасового заработка на уровне 1991 года: минимальная пенсия ветеранам и стипендия учащейся молодежи - не ниже 3000 рублей в месяц, средний почасовой заработок любого работника России – не меньше 100 рублей за час труда.

Второй этап - возрождение диктатуры пролетариата с упразднением института президентской власти, отменой постов президентов, мэров, губернаторов и повсеместным восстановлением власти самих трудящихся в форме Советов.

На первом этапе «Трудовая Россия» готова на союзы не только с коммунистами, но и со всеми здравыми силами общества, выступающими за независимость России от иностранного капитала. Победа на втором этапе борьбы станет возможным только под руководством и решающем участии в нем рабочего класса в союзе с трудовым крестьянством и трудовой интеллигенцией.

Руководствуясь своей программой «Трудовая Россия» еще раз обратилась к руководству КПРФ с предложением реформировать, пока не поздно, НПСР в Народный фронт «Победа», главной целью которого будет подготовка и проведение в России всеобщей политической стачки под лозунгами освобождения России от диктата всемирных банкиров, отставки проамериканского правительства и президента. Участие в выборах, в том числе требование досрочных всеобщих выборов, могут быть вторичной целью Народного Фронта «Победа». Первым шагом в этом направлении может стать встреча лидеров всех действующих в России коммунистических партий и согласование на ней даты всеобщей политической стачки и ее лозунгов. Лично Зюганову было предложено провести такую встречу под эгидой КПРФ. Вместо конструктивного ответа, «Трудовую Россию» лишили слова на первомайском митинге в Москве. А рядовые коммунисты повсеместно поддерживают идею широкого Народного Фронта «Победа». Значит, дело стопорится лидерами. В таком случае коммунисты обязаны выявить суть разногласий своих лидеров и убрать тех из них, которые не выражают интересы большинства коммунистов. О сути наших разногласий с Зюгановым я расскажу в последних главах этой книги.

 

РУССКИЙ РЕДУТ

Все значительные массовые акции, проводимые по инициативе «Трудовой России», имели свои условные названия: «Марш голодных очередей», «Осада империи лжи», «Поход на Белый дом». «Марш пустых кастрюль»... Акция протеста против совместных учений армий США и России на Тоцком полигоне Оренбургской области в сентябре 1994 года получила название «Русский редут».

Французское слово «редут» в сознании каждого русского человека связано в первую очередь с подвигом солдат Бородино, презревших смерть на редутах батарей генералов Раевского и Багратиона. Название «Русский редут» в контексте современнейшей мировой политики, предупреждало: военная экспансия Соединенных Штатов Америки и всего блока НАТО в России не пройдет.

О совместных учениях армий США и России, запланированных на ноябрь 1994 года, было официально объявлено в середине апреля 1994 года. А во время первомайской манифестации «Трудовой России» (кстати, в том году «Трудовая Россия» повела праздничные колонны по незавершенному маршруту Первомая-93 - от Октябрьской площади, по Ленинскому проспекту, на Ленинские горы, к Московскому государственному университету) мы заявили о том, что попытаемся сорвать постыдные для нашей Армии учения и с этой целью начинаем операцию «Русский редут». Опыта проведения подобных акций тогда не было ни у одной политической партии, поэтому руководство операцией «Русский редут», ее информационное и финансовое обеспечение зависели только от «Трудовой России», что и обеспечило ее успех. Во-первых, Исполком «Трудовой России» подготовил письменное обращение к патриотам Родины, в котором сообщалось о начале сбора подписей граждан против учений армий США и России на Тоцком полигоне, а также сборе народных пожертвований на оплату проезда пикетчиков из числа добровольцев в район Тоцкого полигона и обратно. Это обращение было опубликовано без задержек и проволочек на первой странице газеты «Советская Россия».

С середины мая «Трудовая Россия» проводит несколько массовых митингов протеста у здания Генерального штаба Вооруженных Сил и демонстративно собирает подписи офицеров против учений на Тоцком полигоне, что вызвало повышенное внимание буржуазных средств массовой информации, и благодаря телевизионным репортажам о наших митингах у Генерального штаба, о готовящейся операции «Русский редут» узнала вся страна. В Сталинграде, Ростове – на – Дону, Воронеже, Ленинграде наши активисты приступили к сбору подписей граждан против учений. Скромные пожертвования на оплату проезда пикетчиков к Тоцкому полигону начали приходить из многих мест страны, даже таких далеких, как Владивосток и Петропавловска на Камчатке. Особенно интенсивно сбор подписей протеста шел в столице. На нашем пикете у памятника Марксу, напротив Большого театра, за воскресный день против учений на Тоцком полигоне подписывалось более тысячи человек.

Агитбригада «Трудовой России» - Зинаида Иванова, Валентина..... , Нина...... и Анна Ермакова- исполняли патриотические советские песни в переходах Московского метро и агитировали принять участие в сборе подписей против учений и сделать посильный взнос в фонд операции «Русский редут». Огромный успех у москвичей имела песня «Русский редут» на слова и музыку участников агитбригады:

На марше миллионы «анпиловцев» идут:

скоро «демократам» и Ельцину – капут!

Русские люди, Русский редут,

Советские люди не подведут.

Всех паразитов мы победим,

Честь и свободу страны отстоим!

Сбор народных пожертвований находился под контролем члена Совета рабочих Москвы Николая Васильевича Оводкова, и реально мы могли рассчитывать на оплату плацкартного проезда в Тоцк сотни пикетчиков. Одна женщина, назвавшая себя вдовой советского офицера, отдала в фонд «Русского редута» свое обручальное кольцо. Владимир Рыбаков, машинист электровоза из прославленного депо «Москва Сортировочная», внес в этот фонд награду, полученную за образцовый труд от руководства Московской железной дороги еще в советское время, - золотые часы. Эти реликвии хранятся в ЦК «Трудовой России» и со временем, я уверен, станут экспонатами Музея Революции в Москве.

«Русский редут» набирал популярность и министр обороны Павел Грачев, вынужден был просить Пентагон сократить запланированное количество американских солдат для совместных учений на Тоцком полигоне с двух тысяч до 250 человек. Кроме того, учения решили начать в сентябре, а не в ноябре, как планировалось изначально.

Несмотря на контрпропаганду, предпринятую военными, и массу препятствий в приобретении железнодорожных билетов, в первых числах сентября «Трудовая Россия» отправила в Тоцк более 70 пикетчиков. В тот день Казанский вокзал столицы напоминал осажденный Дом Советов: милиция с собаками, ОМОН со щитами и дубинами, на перрон пропускают только по предъявлению билетов... Но так как участники «Русского редута» приобрели билеты в разные вагоны, посадка закончилась без проблем.

В пути наши перехватили новость по «Маяку»: «Около ста человек отправила «Трудовая Россия» в Тоцк протестовать против совместных учений армий Росии и США. Рядовые участники протеста поехали в дешевых плацкартных вагонах, а их лидер Анпилов предпочел роскошный спальный вагон». Новость не соответствовала действительности. Я ехал в плацкартном вагоне, как и все. Через час после отправления поезда в вагонах поезда началась агитация, да такая, что к Тоцку весь состав, включая бригады проводников и пассажиров поезда, стал «красным».

В Тоцке нас встретили сторонники «Трудовой России» из Оренбурга и устроили нас ночевать на полу спортзала местной школы. Утром к нам присоединились делегации «Трудового Балаково», «Трудового Сталинграда», «Трудового Урала» и все мы выдвинулись в район военных учений. Там, у контрольно-пропускного пункта дивизии Тоцкого полигона был разбит палаточный городок «Русского редута» на сто человек. Мы расположились по правую сторону единственного шоссе, ведущего к полигону. Белой водоотталкивающей краской на асфальте этого шоссе написали, а затем постоянно обновляли, лозунги на русском и английском языках: «СССР. Yanqui go home!Янки убирайтесь домой! НАТО – дерьмо!»

Утром следующего дня мы увидели, как на военном аэродроме в центре России приземляются пузатые «Боинги» вооруженных сил США. Начали готовиться к встрече незваных гостей. Но раньше колонны с американскими солдатами на шоссе показалась колонна грузовиков с нашими ОМОНовцами. Должен сказать, что для противодействия

«Трудовой России» и защиты безопасности американских солдат в ближайший к Тоцкому полигону населенный пункт - село Первомайское – было переброшено и расквартировано там около тысячи человек ОМОНа. Дети офицеров, проживавших на территории военного городка Тоцкого полигона, во время операции «Русский редут» стали нашими добровольными разведчиками в «тылу противника» и доложили, что к каждому американскому солдату было приставлено по два ОМОНовца. В первый день они вели себя «в рамках законного приличия»: выстроились цепью по обе стороны шоссе и особо не препятствовали проведению акции. Так что нам удалось, хоть и не надолго, но остановить движение автоколонны и выразить наше негодование командованию и российской и американской стороны перед телекамерами телевидения США. В последующие дни, вернее ночи, ОМОНовцы досаждали нам бесконечными проверками документов, обысками палаток на предмет оружия и т.д.. Но действовали рядовые вяло, явно с неохотой выполняя задание своего командования. В ответ на бесчинства властей, мы начали блокировать въезд на полигон и машин с офицерами российской армии. ТО и дело завязывались жаркие споры. Умами наших офицеров, прозябавших на жалкое денежное содержание, начинала овладевать мечта о наемничестве за большие деньги в зарубежных странах. Мы же доказывали офицерам, что прежде, чем нанять их убивать «террористов» в странах Африки или Латинской Америки, их заставят стрелять в собственный народ, как это уже было в октябре 1993 года. В эти споры постоянно вмешивались «штабисты» из Москвы, которые горячо защищали принцип непуганых армейских идиотов, согласно которому « в современных условиях офицер должен уметь зарабатывать деньги». Сколько мы ни доказывали порочность такого мышления, сколько ни говорили о том, что для армейского офицера «уметь зарабатывать деньги» - означает «научиться воровать армейское имущество», – офицеры Генштаба упорствовали на своем.

Так или иначе «Русский редут» беспокоил и гражданские и военные власти, тем боле, что после окончания рабочего дня в наш палаточный городок началось паломничесво местных жителей, приносивших нам горячую картошку, сало, яйца... С такой поддержкой «Русский редут» мог продержаться до зимы. А потому военные решились принять делегацию «Трудовой России» в штабе дивизии Тоцкого полигона. Лидер «Трудового Балаково» Анатолий Михайлович Калашников помыл свою красную «Ниву», укрепил на переднем бампере Государственный флаг СССР. Ветеран Великой Отечественной войны, снайпер Волховского фронта Зинаида Константиновна Иванова надела свой парадный костюм и поверх него алую ленту с боевыми орденами и медалями. Не менее торжественно выглядел другой ветеран Великой Отечественной войны, подполковник штурмовой авиации Виктор Ефимович Никитенков. В состав нашей маленькой делегации от молодежи вошла также рабочая ЗИЛа Ольга Матвиенко. Под мощное скандирование оставшихся в пикете товарищей: «Советский Союз!» - мы въехали на территорию войсковой части. У штаба дивизии Калашников взял Флаг СССР в руки, и когда делегация «Русского редута» вошла в актовый зал штаба дивизии, американские офицеры и генералы встали, отдавая нашему Флагу воинскую честь. А наши офицеры сидят... «Товарищи офицеры! - громоподобным голосом скомандовал Калашников. Встать под Флаг СССР!» Все вскочили, как ошпаренные...

Выслушав дипломатические объяснения военных и той и другой стороны, которые заявили о том, что учения армий России и США на Тоцком полигоне проводятся согласно решению правительств обеих стран. никакой угрозы национальной безопасности России не несут, и что на территории США также состоятся подобные учения с участием российских военных. В ответ мы зачитали на русском и английском языках официальную Ноту протеста «Трудовой России» против военной экспансии американского империализма и НАТО на территорию России. «До тех пор, пока не будет восстановлен Советский Союз, разрушенный при прямом содействии США,- говорилось в документе, - до тех пор, пока США не выведут свои войска с территории Германии чтобы восстановить паритет сил на Европейском континенте; до тех пор, пока военный блок НАТО во главе с США не прекратит военную экспансию к границам России, - всякое военное сотрудничество с США будет унизительным для России и позорным для ее правительства». «Янки, убирайтесь домой!» - такими словами заканчивалась наша нота протеста.

Пришло время отъезда, и власти решили мелко отомстить «Трудовой России» за «Русский редут»: билетов до Москвы в железнодорожной кассе «не оказалось». Но поезда на Москву шли мимо Тоцка полупустыми. Мы пригрозили перекрыть движение поездов. Через полчаса нам преложили билеты. Всем. В двух плацкартных вагонах «дополнительного» поезда. Подошел «дополнительный» поезд из 12 вагонов – пустых, без единого пассажира. «Сверху» поступило указание: больше никому на этот поезд билетов не продавать. Власти боялись «красной пропаганды».

 

НАШИ РАЗНОГЛАСИЯ

Куда не приедешь, всюду обязательно зададут вопрос: в чем ваши разногласия с Зюгановым? Вопрос мне не нравится. Есть в нем что-то от иждивенчества обывателей, от фанатов телевизионных передач Леонида Якубовича, Максима Галкина или Димы Диброва, - людей давно отвыкших читать и еще раньше разучившихся мыслить и сравнивать. Геннадий Андреевич Зюганов и ваш покорный слуга – люди разных мировоззрений. Он – идеалист с религиозной подкладкой, я считаю себя материалистом с подкладкой революционного энтузиазма. Чтобы не быть голословным, я предлагаю читателям взять в руки книгу Геннадия Зюганова “Постижение России” (Москва, изд. “Мысль”, 2000 г.), набраться терпения и проанализировать страницу за страницей, мысль за мыслью, чтобы понять суть наших с ним разногласий.

В эту книгу включены статьи, доклады, интервью Г.А.Зюганова за период с 1990 года, а также резолюции Пленумов и Съездов возглавляемой им партии и “плод коллективной мысли” - обращения, заявления, который Геннадий Андреевич подписывал совместно с другими общественными и политическими деятелями страны. Постараемся подробно остановиться на тех фрагментах книги “Постижение России”, которые как нельзя лучше иллюстрируют не только наши разногласия , но и наши противоречия в оценках окружающей нас действительности и в наших действиях.

“Допрос коммуниста” - так называется интервью Зюганова газете “Совершенно секретно” (1996 г. № 4) и опубликованное в его книге “вместо введения” на стр. 4-10. Вот первый пассаж, о который пришлось “споткнуться” и опять вспомнить 1991 год:

Корреспондент: Что происходит с людьми? Вот случайный, ничтожный пример: генерал, герой Громов, выводивший войска из Афганистана, подписал вместе с вами “Слово к народу” накануне августа 91-го. и после этого же августа трагически погибает маршал Ахромеев, относившейся к Громову как к сыну, и – маршала некому хоронить! Боевые генералы прячутся по щелям, а соболезнование прислал один человек – американский президент! И что же, это происходит потому, что людей бьют по морде?!

Зюганов: Нет, это не тот случай. Извините, я не знаю ответа на этот вопрос... Наши военные для меня загадка. У них отнимают будущее, даже в виде обеспеченной старости. Их настоящее жалко – армия деградирует. У них отнимают смысл их труда. А они спокойны, только в душах смятение. Я в детстве очень любил кино, ходили всей семьей, это был праздник. Я не мог смотреть картины, где четверо эсэсовцев ведут тысячу наших пленных – молодых ребят. Я шептал, ну-ну, бегите в разные стороны, не всех же успеют убить... А они шли и шли...

И это ответ одного из ведущих политиков России?! Жалкий лепет идеалиста! Зюганов никак не среагировал на политическую ангажированность и дремучую неосведомленность корреспондента, у которого и генерал Громов “герой”, и президент США – “единственный” человек в мире, который прислал соболезнования семье убитого в августе 91-го маршала Ахромеева. Интервью состоялось в 1996 году, и корреспондент, конечно же знал, что после похорон Маршала СССР Ахромеева во время августовского путча ельцинисты надругались над могилой солдата и коммуниста: раскопали могилу и украли маршальский мундир у покойника, а труп бросили рядом с развороченной могилой. Но даже после этого ни на девятый день после смерти, ни на сороковой, никто из “боевых генералов” к могиле Маршала СССР так и не пришел. Но почему туда не пришел сам Зюганов? Вот вопрос, который действительно интересовал корреспондента и миллионы читателей “Совершенно секретно”. “Я не знаю ответа на этот вопрос...” - пролепетал Геннадий Андреевич и пошел корить военных за трусость. А ведь настоящие коммунисты не побоялись придти к могиле Маршала Ахромеева, выразить соболезнования его семье и передать им скромную материальную помощь - всю наличную выручку от реализации очередного номера газеты “Молния”, разоблачившей королей и шестерок августовского путча. А Зюганов вспоминает фильм, увиденный в детстве, как четверо эсэсовцев ведут тысячу наших пленных... Вранье все это! Такая “беспечность” эсэсовцев и рабская покорность наших пленных на реальной войне, возможно, и были. Но в советском кинематографе времен нашего с вами детства, Геннадий Андреевич, такого позора показать не могли! Такое с готовностью изобразят в наше подлое время Михалков, Сокуров и другие “мастера экрана”, но зачем же коммунистам за них фантазировать?!

Вы православный? – задает корреспондент вопрос в лоб коммунисту № 1. Вообще-то, еще перед первыми президентскими выборами, в надежде собрать дополнительные голоса “православного электората”, Геннадий Андреевич Зюганов крестился “полным чином” в ванной своей четырех комнатной квартиры, о чем в свое время рассказала газета “Советская Россия”. Ничего удивительного в этом нет. Кровавый тиран Ельцин тоже любил поикать с похмелья, стоя перед телекамерами в православном храме со смиренной свечечкой в руках. Зюганов, слава богу, трезвенник, но прямо, как и все идеалисты, на вопрос не отвечает и пускает мистические пузыри на всю Вселенную:

“Ну, я человек с верой. Без веры плохо представляю себя. Это широкое состояние. Когда смотришь на мироздание, когда представляешь нашу Землю – она вращается, несет на себе континенты, и одновременно ось ее смещена, и одновременно она летит в пространстве со скоростью тридцать километров в секунду, в космосе движутся кометы с жуткой закономерностью, и, когда Уран входит в эпоху (!) Водолея, это касается и земной цивилизации, у нас происходят осложнения, катаклизмы”.

Бедный, бедный Геннадий Андреевич! По-моему, он решил перещеголять Ходжу Насреддина, который также, слово в слово, пытался втолковать эмиру причины социальных и космических катаклизмов.

А если говорить без шуток, Зюганов, как всякий законченный идеалист, не видит в упор основного противоречия эпохи между трудом и капиталом, что кстати, признано Программой “Трудовой России” и последними документами ежегодного совещания коммунистических и рабочих партий в Брюсселе. А вот, что пишет в своей книге Зюганов (стр.43): “Главное противоречие переживаемого исторического момента – это противоречие между антисоциальными, антигосударственными силами, опирающимися на компрадорский капитал и проводящими политику разрушения России, и государственно-патриотическими силами, союз которых только еще оформляется”. Недопустимая для коммуниста, и тем паче, доктора наук нечеткость формулировок! Что такое “антигосударственные силы, опирающиеся на компрадорский капитал”? И как могут эти “темные силы” составить “главное противоречие переживаемого исторического момента” силам, “союз которых только еще оформляется”, другими словами, силам, которых в природе пока не существует?

Тут без гороскопа не разберешься! Но еще одно противоречие между “Трудовой Россией” и КПРФ очевидно: мы остались на классовых позициях. Зюганов эти позиции покинул давно.

Теоретическая несостоятельность Зюганова в определении главного противоречия современной эпохи, постоянно уводит его в теоретические тупики при оценке прошлого нашей страны и постановке задач текущего момента, обуславливает постоянные противоречия собственных суждений.

“Трудовая Россия” считает, что Октябрьская 1917 года потому и была названа Лениным Великой, что она впервые в истории человечества обобществила средства производства, ликвидировала частную собственность на землю и привела к политической власти, особенно на местах, в массовом порядке бедных, ранее жестоко эксплуатируемых людей наемного труда. Итог Октября – победа общественного способа производства над частнокапиталистическим способом. Идеалист Геннадий Зюганов в оценке Октября предпочитает путанную, деклассированную терминологию: “ Итог Октябрьской революции и гражданской войны – это победа революционно -демократического способа спасения и собирания России над способом реакционно-бюрократическим. Именно соединение назревших преобразований с необходимостью перехода власти в руки трудящихся, как условии их реализации, и предопределило социалистический характер Октябрьской революции”.

Разорвав вопросы обобществления собственности и перехода политической власти в руки трудящихся, Зюганов не в состоянии объяснить непримиримую вражду между классом собственников и пролетариатом (классом неимущих), которая при вооруженной интервенции иностранных государств обусловила гражданскую войну в России. Так, на стр. 9 книги Зюганова читаем: “Монархия может быть только православной, а православное сознание воскрешается очень медленно... Для меня выход в другом. В гражданскую войну белые воевали за “единую и неделимую”, а красные воевали за “мир без угнетенных”. Эти две идеи надо объединить”.

Бред какой-то! Да, любая монархия нуждается в освящении себя религией, церковью. Однако история человечества знает монархии католические, буддийские; древние египтяне, инки, майя, ацтеки, - также обожествляли своих правителей, верховная власть которых передавалась по наследству. И что значит многоточие после слов: “православное сознание воскрешается очень медленно”? Что, КПРФ сожалеет об этом?.. И уж совсем неправдоподобно в устах Зюганова звучит предложение “объединить “красную” и “белую” идеи”. Объективно “белая гвардия” генералов Колчака и Деникина вела войну не на жизнь, а на смерть с Рабоче-крестьянской Красной Армией за интересы дворянства, духовенства (независимо от конфессии), помещиков, фабрикантов, - класса эксплуататоров, жаждавших вернуть в свою частную собственность конфискованные у них земли, фабрики, заводы, железные дороги и пароходства. “Белые” ненавидели “красных” лютой классовой ненавистью, обзывали их “солдатней”, “матросней”, “быдлом”, “кухаркиными детьми” и при случае вешали “красных” рабочих и крестьян без суда и следствия. Гениальный, честный писатель Михаил Булгаков рассказал об этом в своем романе “Бег”. Другое дело, что многие русские офицеры не поняв великого демократического содержания Октября, примкнули к “белым генералам” и мучились оттого, что им приходится воевать против собственного народа, и в конце - концов самые честные переходили на сторону “красных”. Лучше всего эта драма раскрыта в гениальном романе Алексея Толстого “Хождение по мукам”. С другой стороны, было немало случаев, когда рабочие и крестьяне сражались на стороне “белых”, или метались то на одну, то на другую сторону. Сомневающимся советуем перечитать роман еще одного советского гения – “Тихий Дон” Михаила Шолохова. Ценой неисчислимых жертв и мучений победу в гражданской войне одержали “красные”, бывшие батраки, солдаты и рабочие. И никто из павших на той “единственной гражданской” героев, никто из сонма замученных, повешенных, сожженных белогвардейцами заживо в паровозных топках не уполномочивал Геннадия Зюганова “примирять” героев- победителей с побежденными врагами.

В своей книге (стр.317) Зюганов признает, что криминальный передел собственности в России, тотальный грабеж общенародного достояния “породили внутреннюю войну компрадорских кланов и вплотную подвел общество к социальному взрыву и гражданской войне “классического типа”. Объяснение правильное, но дальше надо говорить, что делать?! И здесь Геннадий Андреевич опять начинает фантазировать: “Мы – за самые решительные действия государственной власти. Но при этом мы настаиваем на том, что власть сильна не произволом, а непосредственным участием в ней народа, контролем над ней со стороны народа”. Уже здесь начинаются наши разногласия. “Трудовая Россия” никогда не питала иллюзий по поводу сущности буржуазной государственной власти, она антинародна, коррумпирована (продажна) с головы до пят и никогда добровольно не согласится на какой- либо “контроль над ней со стороны народа” и уж тем более не согласится добровольно вернуть народу ограбленную у него собственность. Программа “Трудовой России” считает, что приватизация общенародной собственности разрушила и продолжает разрушать экономическую среду обитания народов России. Это и есть геноцид в действии, хорошо продуманная политика де популяции, то есть ускоренного вымирания народов России с целью захвата ее жизненного пространства международным капиталом при возможном участии немногих “отечественных предпринимателей и банкиров”. Тут сценарий покруче, чем в фильме о четырех эсэсовцах и тысячи наших пленных: ничтожная кучка банкиров ведет на уничтожение целые народы! Почему же взрослый теперь дядя Зюганов не шепнет народу заветное: “К восстанию, братья! Не бойтесь класса “цивилизованного зверья”, угрожающего стрелять в народ за собственность. Они могут только нанимать убийц, а сами стреляют плохо. Поэтому никакой гражданской войны с восстановлением справедливости, с возвращением собственности народу не будет! И даже если в отдельных эпизодах ради спасения жизни миллионов людей, ради жизни самой России, придется подниматься под пули наймитов капитала, коммунисты поднимутся первыми. Где автомат Руцкого? Отдайте его мне! Я протру его от заводской смазки и пойду с ним в последний и решительный бой, чтобы отвоевать добро народа!” Но Зюганов этого не говорит. Здесь закавычена всего лишь “фантазия” Анпилова.

“Трудовая Россия” считает, что мирный процесс возвращения народу ограбленной у него собственности начнется с восстановлением всей полноты политической власти трудящихся России. Вдохновители, идеологи и организаторы геноцида народов под флагом приватизации: Горбачев, Яковлев. Ельцин, Бурбулис, Гайдар, Чубайс, Гавриил Попов, академики Аганбегян, Заславская, Абалкин и другие, должны ответить за свое преступление перед народным судом. Вместе с ними на скамью подсудимых должны сесть лица, участвовавшие в краже общенародной собственности и последующей перепродаже краденого с целью личного обогащения.

До Маркса философы так или иначе пытались объяснить мир. После Маркса и Ленина коммунисты не только объясняют, но и делают все от них зависящее, чтобы изменить мир в лучшую сторону, освободить мир от эксплуатации одного человека другим, одного народа – другим народом. Зюганов любит объяснять мир с чистого листа, как будто до него люди никогда не задумывались о смысле бытия и мироздания, а потому его объяснения еще больше запутывают картину мира, но явно претендуют на истину в последней инстанции. Сравните у Маркса: “Революции – локомотивы истории”. А вот Зюганов: “ В России лимит на революции исчерпан”. Выходит, революции, в том числе Октябрьская это плохо, И если лимит на них исчерпан, значит нет и причин для революции, то и слава богу, поживем тихо и мирно, никому не мешая.

“Пугать сегодня людей новым переделом собственности и сопутствующими ему потрясениями – верх лицемерия и цинизма”, - пишет в своей книге (стр.317) Геннадий Зюганов. “Трудовая Россия” считает, что это - в наш адрес. А все последующие объяснения Зюганова: о том, что “чудовищное надругательство над общенародной собственностью” уже состоялось, о том, что “непрерывный взаимный отстрел банкиров и коммерсантов, междоусобица криминальных группировок – это и есть самая настоящая “экспроприация экспроприаторов” и одновременно настоящий белый террор”, - есть преднамеренная подмена понятий, политическое шулерство. “За каждым капиталом прячется преступление”,- справедливо утверждал Карл Маркс. Во все времена своего существования капиталисты убивали друг друга, грызли друг другу горло в жесткой конкурентной борьбе. Сегодня эта борьба приняла межнациональный, планетарный характер. И до Зюганова никому в голову не приходило назвать кровавые разборки свирепых акул капитала “экспроприацией экспроприаторов”.

Зюганов считает, что усмирить кровожадных акул можно “решительными действиями сильной государственной власти” (стр.317), при условии “контроля над ней со стороны народа”. Это серьезное разногласие. “Трудовая Россия” считает, что “решительные действия сильной государственной власти” были уже продемонстрированы Ельциным в октябре 93-го. Такой “хоккей” нам не нужен! Только власть самих трудящихся (а не “государственная власть под контролем трудящихся”) остановит беспредел в России, вернет народу принадлежащую ему собственность, восстановит на ее основе все величайшие достижения социализма: бесплатное медицинское обслуживание, образование, всеобщую занятость, гарантированное государством бесплатное получение жилья и участков земли для строительства дач, ведения личного подсобного хозяйства.

Зюганов настаивает, что нынешнюю власть еще не поздно “подправить”. На стр.318 его книги читаем: “Государственная власть из “хлебного места”, должна превратиться в удел подвижников, людей, действительно болеющих за Отечество, за дело народа. Им будет сказано: “Если вы согласны работать на этих условиях – идите к нам, милости просим, все старые обиды будут забыты. Если нет, если боязно, не обессудьте – выгоним немедленно и на пушечный выстрел к рычагам власти не подпустим”.

“Трудовая Россия” исходит из ленинского предупреждения о том, что “всякая власть портит” и считает, что самым верным средством избавления от коррупции, взяточничества, шкурничества будет восстановление принципа правительства Парижской Коммуны, по которому заработок каждого министра не должен был превышать заработок квалифицированного рабочего. У нас же министры нишей России хотят получать и получают (со взятками!) не меньше министров богатых стран, а парламент, призванный, по мнению Зюганова, контролировать правительство от имени народа, установил своим депутатам заработок министра, плюс многочисленные льготы, плюс бесплатная квартира в Москве, плюс пожизненная министерская пенсия.... Поневоле задумаешься, а надо ли менять установившийся порядок вещей во вред самому себе?..

“Трудовая Россия” считает, что для всех ветвей власти российского государства, включая парламент, суды, Совет Федерации, - превыше всего защита интересов собственников, то есть тех, кто как раз и ограбил народ. Кстати, власть этого и не скрывает. Премьер Касьянов во время одного из своих визитов в Италию заявил: “Для правительства России интересы собственника стоят на первом месте, интересы государства – на втором”! Вот это и называется цинизм, Геннадий Андреевич! А потому, не обессудьте, “Трудовая Россия”, в отличие от Вас, считает, что уродливая, дорогостоящая, антинародная государственная машина России ремонту не подлежит, ее нужно отправлять на слом вместе с постом президента, осточертевшей народу Думой, правительством и бесчисленной армией чиновников. И уж, конечно, сотрудничать, “врастать” в исполнительные органы такой власти просто неприлично!

Каждый идеалист в глубинах своего сознания все равно остается материалистом. Справедливости ради отметим, что эта же формула в обратном ее чтении применима и к материалистам, но гораздо в меньшей степени, так как окружающая нас объективная реальность постоянно способствует утверждению материалистического взгляда на мир. А идеальное действует только в сфере сознания, никаких материальных подтверждений опытом не получает, а потому материалист в идеалисте проявляется гораздо сильнее, чем идеалист в материалисте. Блестящий пример сказанного – “Диалектика духа” Гегеля.

Идеалист Зюганов, не замечающий основного противоречия эпохи между трудом и капиталом, тем не менее, знает, что труд никогда не примирится с деспотизмом капитала, рано или поздно столкновение двух антагонистических сторон социальной действительности произойдет. “Трудовая Россия” считает, что коммунистам России нужно как можно быстрее объединиться, чтобы серьезно подготовиться к схватке самим, и, самое главное: просветить и подготовить к ней класс рабочих и крестьян в союзе с прогрессивной, антиимпериалистически настроенной молодежью, военнослужащими и милицией, не желающими защищать с риском для собственной жизни интересы толстосумов. Зюганов панически боится неизбежной классовой схватки, и потому пугает рабочих и крестьян, а также их потенциальных союзников, гражданской войной, неуправляемым социальным конфликтом, насилием. В доказательство можно цитировать Зюганова через каждую страницу.

“Растущее социальное расслоение, углубление противоречий между нуворишами и массой нищающего населения грозит социальным взрывом и гражданской войной “классического типа” (Стр.317)

“Сегодня насильственный путь грозит не только национальной, но и глобальной по своим масштабам катастрофой, в которой не будет ни победителей, ни побежденных, ибо “поле битвы” радикально изменило свой контур к исходу ХХ столетия. Оно насыщено и перенасыщено оружием, в том числе массового поражения, сложнейшими и весьма опасными производствами. Неизбежное при силовой конфронтации нарушение работы хотя бы части производственно – технической инфраструктуры может повлечь за собой цепочку катастроф и привести к катастрофе не только региональной, но и глобальной”. (Стр.316) Отметим еще раз, что подобная “техногенная” демагогия противоречит фактам реальной действительности. В 1998 году рабочие, инженеры и служащие Смоленской атомной станции, доведенные до отчаяния невыплатами заработка, пошли по примеру “Трудовой России” в Поход на Москву, чтобы оказать “силовое давление” на правительство и добиться выполнения своих требований. На производственном ритме Смоленской АЭС эта акция никак не отразилась, техногенной катастрофы под Смоленском не произошло. А вот режим Ельцина был всерьез напуган выступлением атомщиков, да еще и возникшей возможностью их союза с “Трудовой Россией”.

За день до Первого мая – 93, будучи с официальным визитом в США, президент России Ельцин заявил своим американским боссам, что “с коммунизмом в России покончено”. На следующий день, в оправдание идиотского заявления, московские власти применили насилие против десятков тысяч людей, вышедших на первомайскую демонстрацию под Красным Знаменем коммунизма. “Трудовая Россия” не опустила Красное Знамя, не бросила лозунг “Пролетарии всех стран, соединяйтесь!” а дала бой “насильникам, грабителям, душителям идей”. Повторись подобная ситуация сегодня, мы действовали бы точно также. А вот какой вывод из первомайских 1993 года событий в Москве сделал ЦИК КПРФ на своем Пленуме 29 мая 1993 года. Документ включен в книгу Г. Зюганова на стр. 34-35, что дает основания считать его авторской работой самого Геннадия Андреевича: “Экстремизм, ставший государственной политикой в России, представляет реальную угрозу отечественной государственности, исторически сложившимся общенациональным устоям, самой многонациональной общности Россиян... В условиях нависшей над Отечеством опасности нельзя отдаться во власть чувств, какими бы благородными они ни были, и следовать принципу: на неконституционные действия президента ответим неконституционными действиями – история нас оправдает (выделено нами. - В.А.). Именно такие действия нужны антинародному режиму, чтобы оправдать чинимое им насилие. Ему нужен политический экстремизм в коммунистическом и патриотическом движении, чтобы превратить процесс распада России в необратимый. Надо набраться мужества и признать: политический экстремизм в коммунистической среде имеет место, он есть выражение мелкобуржуазной революционности и питающей ее психологии поведения – или завтра мы победим, или погибнем” Конец Цитаты. И какой!!! Наберемся терпения и вернемся еще раз к оригинальному тексту документа КПРФ, чтобы подвергнуть его научному, критическому анализу и еще лучше понять наши разногласия..

1. Действия “Трудовой России” 1 мая в Москве расценены документом КПРФ, как проявление “политического экстремизма в коммунистической среде”.Такая оценка не соответствует истине. Почему? Да потому, что термин “экстремизм” введен в обращение буржуазными идеологами, которые шельмуют этим термином коммунистов-революционеров, открыто, со времен “Коммунистического манифеста”, заявляющих о насильственном свержении всего существующего строя. Буржуазная пропаганда Западной Европы давно отработала клише-триаду: коммунист - экстремист- террорист. Своей оценкой действий “Трудовой России” 1 Мая 1993 года Зюганов сам себя поставил в один ряд с буржуазными идеологами. Мы же остались в “коммунистической среде”.

2. Время принятия документа КПРФ – 29 мая 1993 года. Через три месяца и две недели Ельцин пойдет на антиконституционный переворот и устроит кровавую баню в центре Москвы. “Трудовая Россия” смогла предвидеть наступление фашизма и обострение государственного терроризма (вот термин историков -материалистов!) с точностью до одного дня и призвала народ на Вече 3 октября, чтобы не допустить кровавой вылазки фашиствующего режима на улицах Москвы. А к чему призывает анализируемый нами документ Зюганова? “Нельзя... следовать принципу: на неконституционные действия президента ответим неконституционными действиями – история нас оправдает”. Трудно сказать, чего больше в этой фразе: ничем не обоснованной веры идеалиста в верховенство закона или боязни, что на насилие и государственный терроризм властей народ сумеет ответить революционным насилием, не спрашивая на то позволения КПРФ? И того и другого здесь с избытком! После 23 февраля 91-го года, после пьяного сговора в Беловежской пуще, после кровавого насилия над участниками “Осады империи лжи в Останкино”, после кровавого разбоя на улицах Москвы 1- го мая 93-го,- ждать от Ельцина “конституционных действий” могли только утратившие чувство реальности политики. Расстрел парламента России в октябре 93-го отрезвил КПРФ и Зюганова. Ненадолго. Перед референдумом 12 декабря 1993 года по ельцинской конституции в оправдание своего отказа - присоединиться к бойкоту выборов и референдума “на крови” всеми другими коммунистическими партиями и движения - Всероссийская конференция КПРФ от 26 октября 1993 года заявит (стр.37): “Устроители выборов... рассчитывают на то, что при низкой активности избирателей им удастся не только создать видимость единодушного избрания “своего” парламента, но и протащить в спешке состряпанную “демократическую” конституцию, что окончательно развяжет руки диктатуре”. Своим позорным участием в тех выборах КПРФ как раз и помогла Ельцину протащить в спешке состряпанную “демократическую конституцию”, что окончательно развязало руки диктатуре: она начнет войну в Чечне. Однако вскоре после выборов. 25 декабря 1993 г., Зюганов, испугавшись диктатуры с “развязанными руками” настраивает КПРФ на ... сотрудничество с этой самой диктатурой. В Докладе Зюганова Пленуму ЦИК КПРФ 25 декабря 1993 года говорилось (стр.40), что единственно разумной альтернативой гражданской войне в этой ситуации должна стать “сложная и кропотливая работа по восстановлению законности и правопорядка на основе отказа от насилия и поиска взаимоприемлемого баланса общественных интересов”. Зюганов и КПРФ зовут к отказу от насилия над преступным режимом, зовут к сотрудничеству с ним. Это их право. Но зачем же при этом, походя, опошлять героизм настоящих коммунистов в других странах мира?

3. Вернемся на стр. 35 книги Зюганова и не поленимся еще раз прочитать и задуматься над уже цитированной фразой: “Нельзя следовать принципу : на неконституционные действия президента ответим неконституционными действиями - история нас оправдает”. В этот раз мы выделили жирным шрифтом всего три слова. Коммунисты, честные образованные люди всех стран мира хорошо знают, кто, когда и по какому случаю сказал: “Вы можете меня осудить. Не важно! История меня оправдает!” Эти слова принадлежат Фиделю Кастро. Сказаны они во время суда, над участниками штурма казарм Монкада, которыми руководил Фидель. Суд был устроен верным псом американского империализма на Кубе кровавым диктатором Батистой. Авторы цитированного документа хорошо знали первоисточник, но предпочли литературный плагиат, чтобы неосведомленные люди не смогли догадаться, о ком идет речь.

4. Шельмуя революционеров, выставляя нас людьми мыслящими примитивными лозунгами, Геннадий Зюганов вообще приписывает революционность классу мелких буржуа. “Политический экстремизм ... – есть выражение мелкобуржуазной революционности и питающей ее психологии поведения – или завтра мы победим, - или погибнем”. Обратите внимание, в конце этой фразы опять нечистоплотный перифраз лозунга Кубинской социалистической революции : “Социализм – или смерть!”. Комментарии излишни. Что касается “мелкобуржуазной революционности”, то хочется напомнить доктору философии Зюганову, что революционность не бывает мелкобуржуазной. Во время революций отличительной чертой мелкой буржуазии закономерно становится запах ее собственного дерьма, а революционностью там и не пахнет!.

Не поняв сути основного противоречия современной эпохи, отринув теорию классовой борьбы вместе с великим интернациональным лозунгом “Пролетарии всех стран, соединяйтесь!”, Зюганов страшится любых действий революционного класса, пугает общество гражданской войной и насилием. С другой стороны он вынужден обращаться к буржуазным теориям “социального мира и общественного согласия”, “национальных элит” и пр.. В книгах Зюганова мы не встретим доброго слова в адрес Ивана Болотникова, Степана Разина, Емельяна Пугачева, Салавата Юлаева и других вождей народных восстаний против деспотизма самодержавия и крепостного права в России. А вот добрых слов в адрес генерала Колчака, в адрес церкви, освящавшей крепостное право и торговлю людьми в России,- сколько угодно! С особым рвением Зюганов идеализирует имперскую Россию (стр.228): “На протяжении многих столетий Россия сознавала себя предназначенной для того, чтобы явить миру сокровища человеческого духа, реализованные в личной жизни и семейном укладе, общественном устройстве и государственной, державной форме. В течение долгих веков эта идея принимала разнообразные мировоззренческие, религиозные и идеологические формы. Она вдохновляла творцов вселенской формулы “Москва – третий Рим”, окрашенной в суровые, мужественные, аскетические тона русского православия, она же, облеченная триединством российского имперского лозунга “Православие, Самодержавие, Народность”, собирала под величественные своды русской государственности “двунадесять языков”, составивших единую семью российских народов”. После такого панегирика самодержавию, так и хочется при очередной встрече сказать Зюганову: “Геннадий Андреевич! Перечитайте на досуге классиков великой русской литературы: Толстого, Чехова, Достоевского! После них у вас язык не повернется нахваливать самодержавную “тюрьму народов”. Перечитайте Пушкина, наконец: “Самовластительный злодей! Тебя, твой трон я ненавижу, твою погибель, смерть детей с жестокой радостью я вижу”...

Да, Зюганов и без наших советов читает классиков русской литературы. Однако его прочтение, как нам представляется, схематично и слишком однобоко для русской души. Думаю, что именно в разном прочтении величайших проявлений русского духа и начинаются истоки всех наших дальнейших разногласий. Для иллюстрации этой мысли позволю себе остановиться на стр. 323-324 книги Геннадия Зюганова, чтобы затем и самому разобраться, кто мы такие и почему никак не можем договориться между собой.

Цитирую: “Самой надежной отмычкой, с помощью которой проникали в наши души, была всесветно знаменитая цитата о том, что высшая общественная гармония не стоит слезинки хотя бы одного только замученного ради нее ребенка. Большинство авторов почему-то приписывают этот тезис лично Ф. Достоевскому. Не хотят видеть, что принадлежит он нравственному антиподу писателя – Ивану Карамазову, умственному аристократу, нашедшему в нем “моральную” санкцию вседозволенности и отцеубийства. Достоевский же, наоборот, шлет нам из прошлого свое предупреждение о том, что возможна чудовищная подмена понятий, нравственная ловушка. Он подробно анализирует, как эта абстрактно-гуманистическая истина становится в руках Карамазова все более отвлеченной и софистичной, пока не вырождается, наконец, в смердяковщину – в лакейский суд над действительностью, в лютую ненависть к России, ко всякому проявлению духовной, национальной самобытности”.

По какому праву?! По какому праву Зюганов выставляет одного из героев всемирно известного романа Достоевского “нравственным антиподом” самому писателю?! Он желает выставить нравственность самого Достоевского в более выгодном свете, чем о ней известно читающей публике? Но это низко, хуже, чем выдумать какие-то гадости о жизни гения русской литературы. Достоевский не нуждается в сомнительных услугах Зюганова. Тем более в них не нуждается литературный герой Иван Карамазов! За что Вы его, Геннадий Андреевич, оскорбили “умственным аристократом”, Достоевский его так не называл. Напротив, писатель любовался мощным, бунтующим разумом Ивана. Думается, Достоевский и нарек своего героя таким именем, чтобы подчеркнуть важнейшую черту русского национального характера – совесть, не желающую смириться с грязью и несправедливостью окружающего нас мира. И на каком основании Зюганов обвиняет Ивана Карамазова в “отцеубийстве”?! Иван не убивал! Его алиби подтвердил сам Достоевский, В романе написано, что за день до убийства Иван уезжает в Москву, в вагоне не спит, думает о своем, и “на душу сошел вдруг такой мрак, а в сердце заныла такая скорбь, какой никогда он не ощущал прежде во всю свою жизнь. Он продумал всю ночь; вагон летел, и только на рассвете, уже въезжая в Москву, он вдруг как бы очнулся. - Я подлец! – прошептал он про себя”. А пока Иван подъезжает к Москве, его отец Федор Павлович, мучается ревностью к собственному сыну – Дмитрию Карамазову, но сердце его “купается в сладкой надежде”: сейчас придет Грушенька, и надо, не секунды не мешкая, отворить ей дверь по условному сигналу, о котором знал Смердяков и Митя Карамазов... Кто из них убийца? Это тайна, которую гениальный писатель заключил в название своего романа “Братья Карамазовы”. И не надо, товарищ Зюганов, приписывать Смердякову “лакейский суд над действительностью” Вы же православный человек! Как же Вы могли не увидеть, что лакей Смердяков - тоже брат! Этого не желает признать Иван Карамазов, один вид Смердякова вызывает у него отвращение, но он брат Алеше, Мите и Ивану. Брат кровный по отцу Федору Павловичу, хотя и зачатый им “причуды ради” рядом со сточной канавой с пьяной гулящей бабой по прозвищу “Смердящая”. “Были бы братья, - говорится в главе “Житие старца Зосимы”,- будет и братство”. Иван, стремящийся к всемирному братству, считающий “потребность всемирного соединения... последним мучением людей”, не желает признать в лакее Смердякове своего брата. Отсюда его мучения. А “подлецом” Иван назвал себя заслуженно: зная, что произойдет убийство человека, он ничего не сделал для того, чтобы предотвратить зло. А ведь только что измучил своего брата Алешу вопросом, что бы он сделал с генералом- помещиком, затравившим на глазах крепостной матери ее маленького сына, только за то, что он бросил камнем в господскую собаку, попал ей в ногу, и она охромела. Вот этот страшный эпизод из жизни России, которая, как считает Зюганов, “из века в век... стремилась воплотить в жизни государства и общества идеалы вселенского Братства, Любви и Гармонии” (последняя страница обложки книги “Постижение России”):

“Мрачный, холодный, туманный осенний день, знатный для охоты. Мальчика генерал велит раздеть, ребеночка раздевают всего донага, он дрожит, обезумел от страха, не смеет пикнуть... “Гони его!” - командует генерал, “беги! беги!” - кричат ему псари, мальчик бежит... “Ату его!” - вопит генерал и бросает на него всю стаю борзых собак. Затравил в глазах матери, и псы растерзали ребенка в клочки!.. Генерала, кажется, в опеку взяли. Ну... что же его? Расстрелять? Для удовлетворения нравственного чувства расстрелять? Говори, Алешка!

-Расстрелять! – тихо проговорил Алеша, с бледною, перекосившейся какою-то улыбкой подняв взор на брата”.

Не без внутреннего мучения смиренный Алеша Карамазов признает: есть зло, на которое надо отвечать насилием, вплоть до расстрела. А Геннадий Зюганов даже после убийства сотен невинных людей на глазах всего мира (напомню, американская телекомпания вела прямой репортаж о расстреле парламента России и безоружных защитников Верховного Совета на весь мир) призывает “отказаться от насилия”, “не допускать политического экстремизма в рядах коммунистов”, заявляет, что “ КПРФ не партия мщения”.

И не стоило Геннадию Андреевичу распахивать душу, когда в нее, как он пишет, “проникали с помощью самой надежной отмычки - всесветно знаменитой цитатой о том, что высшая общественная гармония не стоит слезинки хотя бы одного замученного ради нее ребенка”. Цитата передернута “медвежатниками от демократии”. В подлиннике Достоевского - все гораздо сложнее. Иван Карамазов не желает, отказывается от “высшей гармонии”, при которой “мать обнимется с мучителем, растерзавшим сына ее”. Иван Карамазов рассказал Алеше также историю. в которой образованные, интеллигентные родители-деспоты истязают розгами и побоями свою пятилетнею дочь, да еще на ночь запирают ее в отхожее место, мажут ей лицо калом, мать заставляет девочку есть этот кал, - и все за то, что девочка “не просилась ночью”. История эта дошла до суда и суд присяжных оправдал родителей. Иван подчеркивает: “Я взял одних деток, для того чтобы вышло очевиднее. Об остальных слезах человеческих, которыми пропитана вся земля от коры до центра, - я уж ни слова не говорю, я тему сузил”. Накал мысли в этом месте романа обожжет даже равнодушное каменное сердце. И нет ничего предосудительного в том, если Достоевский мучается вместе со своим героем, если устами Ивана Карамазова говорит сам писатель: “Пока еще время, спешу оградить себя, а потому от высшей гармонии совершенно отказываюсь. Не стоит она слезинки хотя бы одного только того замученного ребенка, который бил себя кулачонком в грудь и молился в зловонной конуре своей неискупленными слезками своими к “боженьке”! Не стоит потому, что слезки его остались неискупленными. Они должны быть искуплены, иначе не может быть и гармонии. Но чем же ты искупишь их? Разве это возможно? Неужто тем, что они будут отомщены? Но зачем мне их отмщение, зачем мне ад для мучителей, что тут ад может поправить, когда те уже замучены? И какая же гармония, если ад: я простить хочу и обнять хочу, я не хочу, чтобы страдали больше. И если страдания детей пошли на пополнение той суммы страданий, которая необходима была для покупки истины, то я утверждаю заранее, что вся истина не стоит такой цены. Не хочу я наконец, чтобы мать обнималась с мучителем растерзавшим ее сына псами! Не смеет она прощать ему! Если хочет, пусть простит за себя, пусть простит мучителю материнское безмерное страдание свое; но страдания своего растерзанного ребенка она не имеет права простить, не смеет простить мучителя, хотя бы сам ребенок простил их ему!”

Жуткую вселенскую несправедливость, из- за которой Достоевский и его герои терзают свои сердца и души, в современном прочтении можно выразить вопросом: почему жалкая кучка мучителей помыкает сегодня всем миром, и почему миллионы людей не восстанут против своих мучителей? “Великий инквизитор” Достоевского объясняет это послушание, это раболепие миллионов слуг перед немногими “избранными” господами - великой Тайной. Сам писатель, надеется, что через веру в Христа слуги и господа рано или поздно побратаются: “Неужели так недоступно уму, что сие великое и простодушное единение могло бы в свой срок и повсеместно произойти меж наших русских людей? Верую, что произойдет, и сроки близки”. Здесь идеалист Достоевский уподобляется Зюганову и желает примирить непримиримое: класс угнетателей и класс угнетенных. Но вера писателя в чудо слаба. Материалист Достоевский прекрасно видит, что именно разделяет людей: “Никогда люди никакою наукой и никакою выгодой не сумеют безобидно разделиться в собственности своей и в правах своих. Все будет для каждого мало, и все будут роптать, завидовать и истреблять друг друга”. Разве не понятно теперь, что Достоевский, несмотря на занудное богоискательство, вплотную подошел к основной идее коммунизма по Марксу: уничтожьте частную собственность на землю, на ее недра, на заводы и фабрики, - и путь к братству будет открыт. Отсюда – рукой подать до Ленина и разгадки “Тайны”, по которой жалкая кучка мучителей правит миром и истязает народы земли. Как только собственность переходит в руки всего общества, все его члены закономерно захотят участвовать в управлении этой собственностью и самим обществом, И никакой такой особой “тайны избранных”, единственно умеющих управлять обществом и людьми нет. Каждый грамотный и, главное, честный человек сможет управлять государством в тысячу раз лучше, чем управляет ими банда, жаждущая (говоря словами Алеши Карамазова) “власти, земных грязных благ, порабощения”... Лишим банду собственности, тогда и кухарку можно научить управлять государством. И только в том случае, когда кухарка будет участвовать в управлении государством наравне с физиком, хирургом, учителем, - исчезнет деление на слуг и господ, только тогда и придет “высшая гармония”, только тогда и наступит братство и единение “меж наших русских людей” и не только русских. На том стояла и стоять будет “Трудовая Россия”.

 

ХОДИЛИ МЫ ПОХОДАМИ

Трижды "Трудовая Россия" поднимала своих сторонников в Поход за Советскую власть. Идея "Походов" навеяна всемирно известной песней "По долинам и по взгорьям", последний куплет которой подводит итог Триумфального шествия Советской власти и гражданской войны в России:

"Разгромили атаманов, разогнали воевод и на Тихом океане свой закончили поход". Но по большому счету истоки этой идеи - в глубинах отечественной истории, в походах восставшего народа под предводительством Ивана Болотникова, Емельяна Пугачева на царский трон, против деспотизма помещиков. Идея народного шествия глубоко национальна. Ее успешно на протяжении веков эксплуатирует Русская православная церковь в виде "крестных ходов". Царь Иван Грозный, бежавший из Москвы в Александровскую слободу, соглашается вернуться на трон, лишь тогда, когда к нему на поклон "крестным ходом" пришел народ. Этот эпизод очень мощно показан в фильме Эйзенштейна "Иван Грозный". В России, с ее огромными пространствами, слова "ходок", "поход", "дорога" - имеют особый, почти мистический смысл. Даже Кровавое воскресенье 1905 года не смогло отвратить русских от той простой идеи, что народ в движении - сила, которую нельзя не уважать.

В современном международном рабочем движении нашу национальною идею походов больше и успешнее используют наши братья за рубежом. В 1995 году шахтеры Италии возглавили Поход трудящихся на Рим и добились снижения пенсионного возраста для шахтеров с 55 до 50 лет, а также регулярной индексации (повышения) пенсий для всех трудящихся в зависимости от индекса роста цен в стране. В 1996 году, за год до первого Похода "Трудовой России" на Москву, Движение 8 Октября в Бразилии организовало народный поход на столицу страны - город Бразилиа. Большинство участников бразильского похода были студенты и учащаяся молодежь. Войдя в столицу - сравнительно небольшой ультрасовременный город, построенный по замыслу архитектора Оскара Немейера - молодые люди ускоренным маршем прошли к сдвоенному зданию Конгресса и Парламента, ворвались в зал заседаний последнего и потребовали отставки коррумпированного президента страны Колора. Финал акции транслировался в прямом эфире телевидения Бразилии. И через неделю была созвана коллегия адвокатов страны, которая, согласно конституции Бразилии, инициировала (начала) процесс импичмента (отставки) президента. А еще через месяц президент Колор, кстати, друг Горбачева, вылетел из своего кресла. Так совпало, что к тому времени в Бразилии была переведена на португальский язык и издана наша книжка "Лефортовские диалоги", и, будучи приглашен на официальное представление книги, я стал свидетелем части этих событий.

Походы на Москву - 97 и 98 проходили под лозунгами отставки президента Ельцина, суда над предателями СССР, восстановления Советской власти. Первый же Поход показал, что подавляющее большинство населения России поддерживает лозунги и основные цели борьбы "Трудовой России". Это чувствовалось во всем. Мы пошли на Москву двумя колонами из Тулы и Рязани. Рязанское направление возглавлял председатель Союза офицеров Станислав Терехов. Тула проводила нас проливным дождем. К сожалению, губернатор Тульской области Василий Александрович Стародубцев не вышел из своего кабинета сказать нам напутственное слово, хотя все участники Похода этого ждали. Милиционеры, неотступно сопровождавшие нас, напротив, во время первой же ночевки в лесу подсели к нашим кострам, делили с нами хлеб, соль и возмущались властью "новых русских", которая подставляет рядовых милиционеров под бандитские пули и в России, и в Чечне. Работники лесной охраны выделяли нам для ночевок самые удобные и самые красивые места и Тульской области, и Подмосковья. К местам ночных привалов тотчас приходили жители окрестных сел, деревень, много молодежи. Они приносили нам горячую картошку, выпечку, варенье к чаю. У костров завязывались по-настоящему братские беседы. Мы все ощущали себя единой семьей, в которую пришла большая беда.

В день колонна проходила примерно 30 километров. Небольшим автобусом отказывались пользоваться даже ветераны, а молодые под руководством полковника Зиновьева вообще предпочитали "марафонский бег" по маршруту. Помнится, после перехода мосту через реку Ока все участники Похода буквально повалились с ног на привале в березовой роще.Лежат бездыханные. И вдруг "наш грузин" Владимир Мелитонович Габискирия (а у старика не меньше 100 килограммов веса!) вскочил на ноги, запел гортанным голосом что-то грузинское и пошел плясать на цыпочках как мальчишка. Тут и наша агитбригада поднялась, пошли плясать русскую "барыню" - куда подевалась усталость!

"Тульская" колонна шла по старому Симферопольскому шоссе. По маршруту много деревень, старых русских городов: Серпухов, Климовск, Чехов, Подольск... Заходит наша краснознаменная колонна в любую деревню, мальчишки бегут впереди, кричат как оглашенные: "Красные идут!", - бабушки выходят крестятся: "Слава богу. Советская власть возвращается!", - и наливают нам в кружки свежего молока. В Серпухове местные пчеловоды подарили нам бочку меда. В Подольске на митинг пришло никак не меньше двух тысяч подольчан. Участник обороны Дома Советов легендарный казацкий сотник Виктор Морозов (впоследствии зверски убитый мафией) встретил нас по-братски: подарил " на всех" около сотни арбузов, помог в организации сбора средств на Советское телевидение, организовал шествие от места митинга до окраины Подольска. Одна женщина, назвавшая себя Марией, внесла в фонд Советского телевидения 200 рублей, напоила нас молоком своих коз, а затем упросила колонну свернуть с маршрута на тридцать метров, чтобы попить кристально чистой воды из ее колодца... Перед Москвой мы соединились с "рязанской колонной" и остановились на ночлег в лесу, у кольцевой дороги, между Бутово и Варшавским шоссе. Разбили лагерь. Здесь к нам присоединились "нацболы" Лимонова и большая группа сторонников "Трудовой России" из Ленинграда под руководством Вячеслава Марычева. Депутат Государственной Думы первого постсоветского созыва Вячеслав Антонович Марычев запомнился всем своей экстравагантностью и высоким актерским мастерством издевательства над буржуазным парламентаризмом. Чего стоит его костюм уличной женщины с обнаженной грудью, в котором он появился на последнее заседание Думы, избранной на крови народа! Намек был понятен даже школьнику: буржуазный парламент во все времена был и останется продажным. Марычев был избран в Думу от списка ЛДПР Жириновского. Но затем разошелся с ним по причине своего нежелания поддержать Ельцина и его "реформы". Еще будучи депутатом, Вячеслав Антонович активно поддержал акцию "Трудовой России" на Тоцком полигоне. И затем, в самые трудные для нас моменты Марычев был вместе с "Трудовой Россией". Организованные им пикеты в защиту Дворца Боссе от частнособственнических посягательства Розенбаума, за привлечение к суду депутата Госдумы Хакамады по факту оскорбления и клеветы на Сталина и многие другие акции сделают честь любой партии.

К вечеру в лагерь участников Похода-97 на Москву пришли представители руководства московской милиции. С точки зрения закона, уведомления властей города о намерении "Трудовой России" провести шествие по Варшавскому шоссе от кольцевой дороги до Кремля и митинг на Васильевском спуске, - все было сделано правильно. Власти Москвы безо всяких мотивов отказали нам в проведении митинга у Кремля, выделив нам для этого Октябрьскую площадь. Официального отказа в шествии не было. Заверив милицию в том, что мы будем действовать в рамках закона и подарив всем полковникам по экземпляру майки участника Похода с эмблемой памятника Минину и Пожарскому в Москве, расстались по- доброму. Однако, когда колонна с участниками Похода вошла в Москву, нам сообщили, что шествие разрешено только до станции метро "Пражская". Руководство Походом заявило представителю правительства Москвы, что намерено идти заявленным маршрутом. Минуту спустя вдоль Варшавского шоссе появились цепи ОМОНа. По наблюдениям депутата городской Думы и члена руководства московской организацией "Трудовой России" Ольги Сергеевой, в районе метро "Пражская" количество ОМОНовцев достигало не менее трех тысяч. Всякие надежды прорвать заслон, втрое превосходящий нас по численности, силами "Трудовой России", в колонне которой было немало женщин и ветеранов, были иллюзорными. О чем я и сказал Станиславу Терехову. Он согласился, что противника надо обхитрить и принял предложение устроить сидячую забастовку на проезжей части Варшавского шоссе. В колонне были старшие пятерок, они и оповестили скрытно всю колонну. Не доходя 50 метров до входа в метро, колонна участников Похода на Москву, неожиданно для милиции, остановилась, все сели на асфальт. Полчаса ушло на осмысливание ситуации и согласование действий милиции и московских властей. А тем временем из соседних домов к нам потянулись москвичи: кто-то предлагал воду, кто-то - сигареты... На Варшавском шоссе начинался стихийный антиельцинский митинг. Попытка наиболее ретивых ОМОНовцев растащить сидящих на земле людей по одному ничего не дала: наши "бабульки" отбивались руками и ногами и не давали подойти к мужчинам. Одновременно вперед, к шеренгам ОМОНа вышли опытнейшие агитаторы "Трудовой России": началось моральное "разложение противника". Власть не придумала ничего лучшего, как пустить воду по Варшавскому шоссе. Сидячая забастовка переместилась на газон. Группа офицеров Терехова предприняла попытку прорвать цепи ОМОНа - безрезультатно. Одновременно Ольга Сергеева вела интенсивные переговоры с московским правительством по мобильному телефону. Только во второй половине дня вся колонна смогла найти брешь в шеренгах ОМОНа и пробиться на площадку перед проходной оптико-механического завода у метро "Пражская". Власти города вынуждены были согласиться с тем, чтобы мы провели здесь первый митинг.

На следующий день на Отябрьской площади состоялось Вече. Но народу пришло не так много, как хотелось бы, потому что сторонники "Трудовой России" ждали нас здесь днем раньше. Приняв резолюцию с требованием немедленной отставки президента Ельцина и предания народному суду предателей СССР , мы вместе с народными депутатами СССР В.П.Носовым и Т.Г. Авалиани поехали в Кремль вручать документ администрации президента. Никогда в жизни я не видел Кремль в оцеплении бронетехники и грузовых автомобилей с живой силой Внутренних войск России. Ельцин всерьез испугался, и если бы Поход-97 на Москву поддержала КПРФ, результат первой попытки мог быть другим... Второй Поход на Москву состоялся в августе 1998 года на фоне забастовочного движения, охватившего всю трудовую Россию, "рельсовой войны" и противостояния шахтеров правительству на Горбатом мосту.

В отличие от пешего Похода-97, в 1998 году мы готовили комбинированный (в городах - пешком, по трассам - машинами) Поход на Москву с пяти направлений. Приходилось много ездить по стране и одновременно налаживать связи в шахтерском стачкоме, который действовал на Горбатом мосту у Дома правительства России. Необходимо учесть, что за влияние на шахтеров, как самой организованной и сплоченной рабочей силы, соперничали все политические партии России. Знали и мы, как средства массовой информации, преподносят шахтерам "Трудовую Россию", а потому выслали своих агитаторов навстречу поезду из Воркуты с заданием подготовить почву "для знакомства". В Ярославле в шахтерский поезд сели двое наших: Вавил Носов и воркутинец Владимир Сорокин. За неполные сутки они распространили среди шахтеров более тысячи экземпляров различных номеров "Молний" и листовок "Трудовой России". На перроне Ярославского вокзала Москвы самые красивые девушки "Трудовой России" встретили горняков хлебом- солью. Ледок недоверия начал подтаивать. Лидер профсоюза "Защита" шахты "Варгошорская" Константин Пименов принял предложение провести стихийный митинг встречи у памятника В.И.Ленину на площади Яросаавского вокзала. Но пространство у памятника оказалось оцеплено голубыми знаменосцами ЛДПР Жириновского. Пока определялись с местом, выяснилось, что мэр Лужков предложил шахтерам комфортабельный дом отдыха под Москвой, и туда уже отправили вещи прибывших в столицу забастовщиков. Лидеры профсоюзов помалкивали, рядовые шахтеры возмущались: "Мы приехали сюда не отдыхать! " . Решили идти пешком от вокзала до самого Горбатого моста это километров 10-15 пути под палящим солнцем. "Жириновцы" укатили на автобусах. "Трудовая Россия' пошла пешком с шахтерами. Горняки перестали коситься на наши красные флаги, как быки на плащ тореадора. Прошли мимо Думы, по Калининскому, вот и Горбатый мост, где милиция предусмотрительно соорудила из железных оград "загончик" для шахтеров. "Трудовую Россию" отсекли от шахтерской массы, и не успел я опомниться, как меня выхватили из толпы и бросили в милицейский "воронок". Кое-кто из шахтеров видел момент задержания, но пока в защиту никто не вступился. К исходу дня Краснопресненский межмуниципальный суд не нашел в моих действиях, выразившихся в присоединении к несанкционированному шествию шахтеров, криминала и ограничился устным предупреждением. К вечеру того же дня я вернулся на Горбатый мост.

На следующий день вокруг шахтерского пикета на Горбатом мосту закрутилась московская политическая карусель. Из думских ковровых кабинетов политический бомонд шагнул на камни Горбатого моста. За день здесь можно было встретить и скалящегося над собственным остроумием Бориса Немцова и вездесущего Владимира Вольфовича, и важничающего Зюганова, и все понимающую Сажи Умалатову, и все отрицающую Ирину Хакамаду... Чаще всего у шахтеров можно было видеть генерала Льва Яковлевича Рохлина. И не только на Горбатом мосту. Рохлин - единственный политик из Государственной Думы, который приехал к бастующим горнякам, ведущим "рельсовую войну" в городе Шахты на юге России. Случайность или закономерность, но в моменты обострения классовой борьбы мне больше приходится встречаться с политическими соперниками, нежели с друзьями. В Шахты мы приехали одновременно с Борисом Немцовым: он уговаривать шахтеров прекратить акцию, я - просить шахтеров продержаться как можно дольше и возглавить затем Всероссийскую политическую: не уходить с рельсов, пока Ельцин не уйдет в отставку. На следующий день в поддержку и развитие линии “Трудовой России” в шахты прибыл генерал Рохлин. Других политиков из Москвы среди бастующих видно не было. Шахтеры, сидящие на рельсах, не пропускали через Шахты ни один грузовой состав. К Шахтам была срочно переброшена десантная дивизия "Дон", офицеры и солдаты которой имели честь и мужество заявить высшему командованию в Москве, что силу против шахтеров они не применят даже под угрозой расстрела. Население города присоединилось к бастующим под лозунгами: "Горнякам - зарплату! Ельцина - на рельсы!". Возник реальный шанс восстановления Советской власти в отдельно взятом городе. Но шансом этим могли воспользоваться только сами шахтеры. Однако даже руководители забасткома шахты "Майская", инициировавшие "рельсовую войну" в Шахтах, предпочитали держаться несколько в тени, не выпячиваться и не называть имена руководителей, опасаясь, не без оснований, репрессий властей. Шахтеры, сидящие на рельсах, на "ура" восприняли предложение "Трудовой России" взять в заложники прибывшего к ним заместителя председателя правительства России Бориса Немцова и держать его взаперти до тех пор, пока правительство не отдаст шахтерам всю задолженность по зарплате. Но для руководителей акции эта была "идея со стороны", и они прекрасно понимали, что вслед за таким шагом надо будет сжигать мосты переговоров с правительством, выдвигать политический лозунг: “Долой буржуазное правительство!". Выдвинуть такой лозунг и реализовать его рабочий класс способен только в том случае, если у него есть своя партия. Трагедия рабочего класса России после эпохи Сталина состоит в том, что у него нет своей массовой политической партии.

КПРФ Зюганова еще на своем Учредительном съезде отказалась быть партией рабочего класса России.

В июле-августе 1998 года стачка шахтеров дала толчок стачечному движению по всей России. К горнякам присоединились машиностроители Ростова-на-Дону, металлурги Череповца, строители города Сарапул в Удмуртии и многие другие. Высочайший уровень само организованности показали моторостроители Ярославля и Тутаево, перекрывшие по образцу шахтеров железнодорожную линию на Москву и установившие на прилегающей к железной дороге территории свою рабочую власть. "Рабочий пикет" в Ярославле дал всему рабочему движению в России бесценный опыт объединения всех сил общества во имя восстановления Советской власти. Однако рабочее действие в Ярославле началось уже после пика противостояния шахтеров правительству на Горбатом мосту, после Похода “Трудовой России”. Вот что в те дни писала газета "Молния":

ДРАТЬСЯ, РАЗМЫШЛЯЯ

Прямые действия рабочих Ярославля - перекрытие железной дороги, организация постоянно действующего пикета и палаточного городка - пробуждают надежду не только в Ярославле. На предложение приехать в Ярославль посоветоваться перед 7 октября откликнулось около десятка регионов, приехал и принял активное участие в подготовке и проведении встречи депутат Госдумы РФ (Г.А.Куевда), приехали представители политических и общественных организаций. Рабочий пикет придал второе дыхание профсоюзам области. Кстати, благодаря активной позиции Совета областных профсоюзов, встреча в Ярославле была прекрасно организована, всем желающим предоставили возможность высказаться, всех гостей накормили в столовой завода топливной аппаратуры. Значит, структура профсоюзов, сохраняющаяся еще с советских времен, не вся шмаковская, она может и должна послужить делу организации рабочего класса в борьбе за свои права. Но самое главное - Рабочий пикет объединил вокруг себя все патриотические силы Ярославля, выступающие против реакции. Палаточный городок живет за счет пусть и скудных, но от чистого сердца пожертвовании народа. На территории Рабочего пикета постоянно можно видеть известных представителей интеллигенции города: поэтов, артистов, деятелей церкви и конечно же, известных политиков.

Однако, по большому счету, у рабочих Ярославля, как и всей России, вся борьба впереди. Пока участники Рабочего пикета единодушны в одном: нужны совместные, синхронные действия рабочих России, чтобы свалить Ельцина. Дальше в умах - сумятица. На территории Рабочего пикета все время вспоминаешь ленинский завет рабочим: вести непримиримую борьбу против класса эксплуататоров на всех направлениях - политическом, экономическом и идеологическом. На практике сегодняшнего дня эта триада означает:

1. Борьбу за возобновление деятельности единой партии рабочего класса на всей территории СССР и формирование органов будущей государственной власти рабочих и крестьян.

2. Отрицание результатов приватизации, ренационализация средств производства и банков, восстановление социалистической экономики.

3. Признание классового характера борьбы под знаменем пролетарского интернационализма.

Рабочие Ярославля ввязались в драку по всем трем направлениям. Пока стихийно. Пока, как свидетельствуют интервью и заявления участников Рабочего пикета, четкого понимания классового характера борьбы нет. Сказывается идеология партии, отрицающей необходимость насильственного подавления класса эксплуататоров и отстаивающей идеи "национально ориентированного капитала". Вот почему рабочие пока видят "главного врага" за бугром, а не на своей земле. Вот откуда угроза - подменить реальную борьбу за смену режима борьбой за "хорошего" президента или губернатора, приправленной, разумеется, патриотической риторикой, и срывающейся, как водится, в истерический национализм мелкого буржуа.

Как ни странно, лично мне ближе всего мысли, высказанные русским священником отцом Александром (в миру Кузяев Александр Сергеевич). Об остальном пусть судят читатели.

В.Анпилов

КУЗЯЕВ Александр Сергеевич (отец Александр)

Меня с оппозицией связывают давние отношения. Честно могу сказать, что я с первых дней пребывания Ельцина на посту президента был противником всех его действий, всех его реформ, будь они прокляты! Потому и с нынешней оппозицией у меня давние связи. Я хорошо знаком с секретарем Ярославского обкома КПРФ Владимиром Ильичом Корниловым, другими товарищами.

Я вижу в Ельцине и его режиме главную угрозу существованию государства и самой нации. Это режим предательства, он несет смерть моему народу. И я очень был недоволен голосованиями думской оппозиции, особенно соглашательским утверждением Кириенко. Надо было еще тогда набираться мужества и идти на роспуск Думы. Я сторонник того, что с этим режимом невозможны никакие компромиссы.

КОРР: Скажите, какую характеристику Вы, русский священник, могли бы дать участникам Рабочего пикета, которые ведут непримиримую борьбу с режимом Ельцина здесь, в Ярославле?

АЛЕКСАНДР: Здесь стоят прежде всего патриоты земли русской, люди, которые поняли, глубоко осознали гибельную сущность ельцинского режима. Они отстаивают здесь не личные интересы, а именно интересы всего государства. Я считаю, что это и есть передовые люди нашего общества. Это герои, которые борются за Россию. Здесь по территории палаточного городка проходит линия фронта борьбы за Россию против всего мирового зла. Я счастлив стоять вместе с этими людьми.

КОРР: Вы верите, что народу удастся сбросить режим Ельцина?

АЛЕКСАНДР: Верю! Хотя пока я вижу и разобщенность, которая мешает добиться цели. Вместе с тем, на мой взгляд, в сознании людей уже произошел резкий перелом. Большинство здравомыслящих людей сегодня понимают, что именно Ельцин, именно этот режим, именно вся приватизаторская политика - это и есть реализация планов Запада по окончательному разрушению и закабалению нашей страны.

ГЕННАДИЙ ХОХЛОВ,

контролер Ярославского моторного завода, цех 73, заместитель председателя забастовочного комитета завода.

Мы изучили обстановку в некоторых регионах России. Мы были в Костроме. Приезжали к нам вологжане, делегация 16 человек. Были в Иванове. Пришли к выводу, что там не все гладко. Кое-где слишком много у нас появилось, знаете, наполеончиков маленьких. То ли маленькая партия, то ли маленький стачком - и сразу же он - Наполеон. Значит, все остальные дураки - он умный. Мы в Ярославле объединились на умении подчинить свою волю воле большинства. Поэтому у нас цель и была свести здесь всех вместе: профсоюзы, РКРП, КПРФ, комсомол, ДПА, -все что есть протестного сегодня, надо объединить, чтобы каждый сумел свое "я" убрать в далекий ящик, а выдвинуть общие цели.

КОРР: Каковы эти общие цели?

ХОХЛОВ: Убрать Ельцина как виновника общих бед. А затем уже формировать новое правительство. Хотя вести подготовку к формированию нового правительства, как представителей трудящихся, надо сейчас.

КОРР: Как Вы относитесь к идее "Трудовой России" об устранении института президентства вообще?

ХОХЛОВ: Я в принципе против президентской власти в России. Против. Но на сегодняшнем этапе нужна жесткая власть, чтоб разгрести эту дрянь. Значит, нужно взять пост президента и воспользоваться им.

Второе, Ваша ошибка в утверждении, что у нас появились капиталисты, то есть буржуа. А их нет. В стране идет ворократия. Буржуа ведь это те, которые копили копейка к копейке, чтобы затем развить свое производство. Конечно, это грабитель рабочего класса, он присваивает прибавочную стоимость, но этот буржуа вкладывал и немало труда. А сегодня, скажите, ну как можно нажить миллионы долларов за четыре года? Только воровским путем! Значит, когда вы говорите о капитале, его нет. Капитал должен приносить дивиденды, а дивидендов ни у кого нет.

КОРР: Значит, капиталистов нет, а есть хорошие предприниматели и банкиры: Березовский, Потанин?

ХОХЛОВ; Это украденные деньги! Воровские. Честным путем такие деньги не получишь. Для того чтобы определить правильно врага, надо определить его сущность, надо видеть его.

КОРР: Вы можете сказать, кто наш главный враг?

ХОХЛОВ: Главного врага мы видим сегодня за бугром, а ставленники его управляют нами из Кремля. И в первую очередь надо его скинуть оттуда. А буржуа у нас нет. У нас воровье коррумпированное. Идет всеобщее ограбление народа. И все. Вот приходил к нам деятель один, Серега, крутой мужик, и начал доказывать, как он, шофер, зарабатывает миллионы. Я говорю, Сережа, так ты нам помоги чем-нибудь! А он в ответ: "А вот кругом все пьяницы, а я их нанимаю”. Оказывается, он кидает рабочих. Кидает очень просто. Нанимает рабочих без договоров, а потом выгоняет, не платит. Вот он богато и живет.

КОРР; Вот это и есть буржуа! Только маленький, Он богато живет за счет жесточайшей эксплуатации рабочих. А государство его поощряет...

ХОХЛОВ: Это не буржуа. Буржуа платит, а этот ничего на платил..

КОРР: Я с вами не согласен, но это долгий спор. Вернемся к нашей общей цели - сбросить Ельцина. Вы сами верите, что Ельцин и его кремлевское окружение уйдут добровольно?

ХОХЛОВ: Добровольно он может уйти, когда его заставит окружение. Тут тоже надо правильно определиться и сказать: если вы, окруженцы, не уберете Ельцина, вы будете "Дружбой" без бензина пилить лес. Тогда они ему скажут: уходи-ка друг, ты всем надоел. Но это проблематично. Я надеюсь на здравомыслие и патриотичность нашей армии, органов ФСБ и милиции.

КОРР: Но милиция - это не только офицеры и рядовые участковых отделений, вынужденные разгребать грязь режима, но это и элита: спецназ, ОМОН, внутренние войска...

ХОХЛОВ: У вас в Москве хуже, потому что там нагнали ОМОН, неизвестно откуда. И вы им не родные. У нас здесь другое дело. Семьи милиционеров живут в нашем городе. Они прекрасно понимают, что в случае изменения обстановки придется отвечать не только им. Я знаю одного крупного чиновника милиции, у которого жена живет в Тутаево. Они живут в такой же нищете, как и наш брат рабочий. И они вынуждены от своей зарплаты отстегивать, чтобы воспитывать ребятишек.

КОРР: Вы считаете, что милицию можно перетянуть на нашу сторону?

ХОХЛОВ: Не надо никого перетягивать, они уже на нашей стороне. Это доказал наш последний выход на дорогу. Когда мы перекрыли железную дорогу, сюда прибыло подразделение милиции. Перед нами выступил генерал Юрий Крокшин, начальник управления линейной милиции Северной железной дороги. Сам он бывший рабочий моторного завода. Он даже сказал, что перед выходом на нас, они получили аванс в 140 рублей. "Я не только генерал милиции, но я и ваш генерал!" - заявил Крокшин. Милиция охраняла нас.

А на Горбатом мосту в Москве политические страсти закипели на два месяца раньше. В июле там продолжалась борьба за влияние на шахтеров. Должен сказать, что большинство патриотов Москвы, коммунистов и беспартийных, бескорыстно помогали шахтерам: приносили им на Горбатый мост горячую пищу, овощи, фрукты, приглашали к себе домой помыться в душе. Все, действующие в столице коммунистические партии, оказали финансовую помощь стачкому на Горбатом мосту. "Трудовая Россия" помимо этого выделила шахтерам безвозмездно в постоянное пользование свой микроавтобус УАЗ, отстояла в суде право на проведение шествий солидарности с шахтерами и провела у Белого Дома четыре шествия и митинга в поддержку требований горняков. Шахтеры ответили признанием Красного Знамени на Горбатом мосту, провели митинг и возложили венки на месте гибели защитников Дома Советов, почтив память погибших коленопреклоненной минутой молчания. Наша тактика по отношению к шахтерскому пикету состояла в следующем:

не растаскивать шахтеров по политическим партиям, а самим учиться у них умению сплачивать людей; не уводить шахтеров с Горбатого моста в парламент за помощью добрых депутатов, а депутатов вытаскивать из кабинетов на Горбатый мост, постепенно приучая их к мысли, что без рабочего управления никаких перемен к лучшему в России не будет; не навязывать шахтерам свои политические лозунги, а поднять всю трудовую Россию, в том числе провести Поход на Москву, в поддержку основного политического требования самих шахтеров: Ельцина и правительство - в отставку!

Позицию "Трудовой России" открыто, недвусмысленно поддержал лидер Движения в поддержку Армии генерал Лев Яковлевич Рохлин. В июле того года генерал подписал директиву об участии в Походе на Москву всеми силами ДПА под лозунгом "Долой банду Ельцина!" Считаю, что сотрудничество генерала Рохлина с "Трудовой Россией" вызвало приступ бешенства у врагов народа и заставило их поднять руку на жизнь одного из лучших сынов России...

Наша "непримиримая" позиция получила также поддержку самих горняков. В начале августа вместе с "Трудовой Россией" делегация шахтеров с Горбатого моста выехала на шахты Тульской области для агитации за главенствующее участие тульских горняков в Походе на Москву. Мы посети ли шахты "Бельковская", "Новомосковская", где во время пересменки прошли рабочие собрания. Мне доводилось и раньше, в 1997 году, агитировать тульских горняков за участие в Походе на Москву. Помнится, меня поразил шахтер, здоровенный мужик, рыдавший навзрыд потому, что ему пять месяцев не платили зарплату, и ему нечем было кормить детей. Еще тогда, открыто обсудив предложения "Трудовой России", шахтеры Тулы заявили: "Пойдем на Москву! Возьмем комельки, лопаты и пойдем!". Проголосовали все - за. Но на следующий день на те же шахты прилетел Чубайс с мешком денег и вопрос участия в Походе был снят с повестки дня. Теперь, когда “Трудовая Россия” вернулась к горнякам вместе с воркутинскими шахтерами, ситуация была иной, и тем не менее, нашлось пару человек, которые сразу начали кричать:

"Воркутинцев мы приветствуем. С ними говорить будем. Но причем здесь Анпилов?!" Воркутинцы не дали мне и рта раскрыть, сами ответили на этот вопрос. Владимир Сорокин рассказал о той солидарной помощи которую ежедневно оказывает "Трудовая Россия" бастующим шахтерам на Горбатом мосту и инцидент был исчерпан: мне предоставили равное со всеми участниками собрания право голоса. Дошло дело до открытого голосования: "Кто за то, чтобы 22 августа вахтенными автобусами направить в Москву делегацию нашей шахты для поддержки шахтеров, бастующих на Горбатом мосту?" Все, даже те, кто возражал против "Трудовой России", - ЗА! Но наступит 22 августа , колонны участников Похода на Москву-98 войдут в столицу, проследуют мимо Кремля, выйдут к Горбатому мосту, где нас будут ждать горняки России, а тульских шахтеров в наших колоннах не будет. Как мне сообщили позднее, теперь уже не Чубайс, а товарищ Зюганов, объехал после нашего визита шахты Тульской области и отговорил шахтеров "сохранять благоразумие" и "не поддаваться на призывы авантюристов". И все же Поход-98 на Москву состоялся, и на следующий день премьер правительства России Кириенко подал в отставку. Пустячок, а приятно! Приди тогда шахтеры Тулы со своими лопатами и комельками в Москву - вверх тормашками полетел бы сам Ельцин!

Поход-99 за СССР разрабатывался и проходил накануне парламентских выборов как часть избирательной кампании Сталинского блока за СССР и нуждается в обстоятельном анализе причин поражения на выборах при том огромном внимании и популярности, которым пользовалась тройка лидеров блока, включая внука Сталина - Евгения Яковлевича Джугашвили. Придет время и об этом будет написана отдельная книга, самые волнующие страницы в которой будут о том, как нас встречали старейшины Северной Осетии на Кавказе и как мы поднимали флаг СССР, освященный в Брестской крепости, на самом высоком здании города Южно - Сахалинска.

 

ХОББИ – ЖИЗНЬ

Август 2002 года, когда писалась эта книжка, уже вошел в историю необычными природными катаклизмами. Невиданный столетиями град в Германии, наводнения в Румынии, Чехии, смерчи и наводнения на Черноморском побережье России Неужто необратимые изменения климата планеты – как результат неразумной, хищнической деятельности человека, как результат стихии развития “экономики свободного рынка” – о чем предупреждал лидер Кубинской революции Фидель Кастро на Всемирном конгрессе по охране окружающей среды в Рио-де-Жанейро, - начались всерьез?! Поневоле задумаешься об этом, когда видишь “разверзнувшиеся хляби небесные” не по телевизору, а здесь, за окном дачи в поселке Агой Туапсинского района Краснодарского края. Хорошо, что брат Анатолий Иванович построил дачу на горке, которая хоть и не так высока, как библейский Арарат, но от потопа спасает. А вот рядом с нами, под Новороссийском, селевые потоки, хлынувшие с гор, навсегда унесли в море более пятидесяти человек, приехавших отдохнуть у моря неделю-другую...

Утихли смерчи, над пляжем - щедрое и нежное солнце, а телевизор из Москвы продолжает надрываться: “В поселке Агой Туапсинского района - опять наводнение. Вода смывает отдыхающих в море”. Местные жители, которые в основном живут на доходы от сдачи в аренду своих дач отдыхающим на Черном море, возмущены до предела: “И зачем они пугают людей?! И так в этом году людей очень мало приехало! В Турции – тоже наводнение, а по нашему телевизору все время гоняют рекламу, как хорошо отдыхать в Анталии!” Что ж, при социализме отдых у нас был доступен каждому, на лучших курортах Черного моря отдыхали миллиона взрослых и детей. При капитализме позволить себе отдохнуть на море могут немногие, отдых стал денежным бизнесом. А в денежных делах, говаривал старик Маркс, нет места сантиментам. Международная капиталистическая конкуренция добивает остатки индустрии отдыха, доставшиеся России от социализма. Это война. И наши конкуренты – турки действуют на этой войне умело. Во всяком случае, в начале курортного сезона 2002 землетрясение произошло в Турции, а общенациональные каналы российского телевидения, терроризировали население России прогнозами о девятибальных землетрясениях в районе Туапсе. Кто и сколько долларов получил такой “прогноз” вопрос, конечно, интересный.

Я люблю отдыхать у брата на Черном море. С малых лет я ежегодно вывозил сюда дочь Настю, теперь вот - сына Сергея. Между поселком Агой и Туапсе есть изумительнейшее место – скала Кисилева, у которой море чище слезы ребенка и нежнее материнского поцелуя. Там идеальные условия для любителей подводного плавания и охоты. Воздух в горах напоен ароматом пицундской сосны и реликтовых цветов. Но пляжи там дикие. Надо бы и России обустроить эти места, чтобы люди не ютились в палатках и не подвергали свою жизнь опасности в случае наводнения. Вернем социализм - без ущерба для окружающей среды построим здесь такие курорты, какие и не снились нашим соседям в Турции. Пусть иностранцы приезжают отдыхать к нам. Здесь живут очень добрые, душевные люди: русские, шапсуги, адыги, армяне... По утрам рыбаки Агоя привозят на пляж улов разнорыбицы: барабулька, морской ерш, сардина, сорган, камбала, марвушок, кефаль, килька... Попробуешь ухи из этого великолепия – год мечтать о ней будешь!.. Дискотеки и бары под луной, у самого берега моря работают всю ночь до рассвета. И вот что любопытно: милиции здесь я не вижу, но общественная безопасность здесь отменная: ни воровства, ни ссор, ни драк! У меня в машине сломался стеклоподъемник, и я парковал свою “четверку” у пляжа открытой, иногда забывая в салоне и документы, и бумажник с деньгами... Хотите верьте, хотите – нет: никто на мою собственность, оставленную по халатности без надзора, не покушался!

Но от политики спрятаться не удалось даже здесь. Как я уже говорил, как только на горизонте замаячат парламентские или президентские выборы, у нас, коммунистов, начинается сезон междоусобиц и ссор. На днях принес мне брат газету “Советская Россия” за 1 августа с.г., где опубликована статья “рядового коммуниста” Ивана Савелова. Как мне известно под этим псевдонимом печатается сам главный редактор газеты Валентин Чикин. Мы с ним знакомы. Одно время, до учреждения КПРФ, он очень хорошо относился к “Трудовой России”. Да и после, стоило мне сказать слово в поддержку Зюганова на последних президентских выборах 2000 года, как “Советская Россия” тут же слово в слово перепечатала мою статью из “Молнии”. До президентских выборов остается еще два с лишним года, а Чикин уже боится, как бы Анпилов не составил конкуренции Зюганову, и спешит вылить на меня со страниц “Советской России” ушат помоев. Ни одного факта, ни одного моего высказывания газета “Советская Россия” не приводит, а вопит как кухонная баба: “Анпилов – агент Кремля. Анпилов со своим охвостьем под прикрытием “Трудовой России” раскалывает единство левых сил.

Откуда у Анпилова деньги на новый грузовичок с радиоустановкой и мегафонами? (Пусть простит меня читатель, здесь я вынужден напрямую обратиться и к Чикину, и к Савелову. Слушайте, идиоты! Грузовичок куплен для типографии, деньги на которую собирал народ. Радиоустановку сделали сами. О каких мегафонах речь? О тех, что нам подарили коммунисты Кореи или Италии? И те и другие погибли в схватках на баррикадах в мае-октябре 93-го года. Остался один корейский. Хотите, мы подарим его Зюганову, пусть он укрепит его на крыше иномарки “БМВ” стоимостью в 70 тысяч долларов, которую режим выделил ему как руководителю фракции КПРФ в Государственной Думе? Пригодится вести устную пропаганду во время грядущих президентских выборов!) Режим делает ставку на Анпилова. Да и сам он не бедствует, глаза, вон, как щелки, от удовольствий совсем заплыли”. Из всей этой злобствующей ахинеи, достоверным является только тот факт, что у меня узкие глаза, и на Майкла Джексона я не похож. Еще у меня шатаются два передних зуба, после того, как мне при похищении в мае 93-го не вымышленные, а настоящие агенты режима ломали челюсти дулом пистолета. “Удовольствие” сильное, даже Чикину не пожелаешь, тем более после его грязной публикации в “Советской России”!

Мне понятно раздражение друзей Зюганова: в третий раз на президентских выборах я его не поддержу, Дважды по моему призыву “Трудовая Россия” поддержала его с условием: став президентом Зюганов упразднит ненавистный народу, чуждый ему институт президентской власти. Разумеется, мы никогда не настаивали на том, чтобы сам Зюганов отказался от поста президента на следующий день после победы на выборах. Такое мог предлагать только умалишенный. Однако первым же своим указом президент может объявить о подготовке в течение года после президентских выборов и созыве Съезда Советов, на котором президент сложит свои полномочия и объявит, с согласия и утверждения Съездом, об упразднении института президентской власти в России на вечные времена. Дважды Зюганов соглашался с нашим предложением в приватной беседе, но так и не набрался смелости заявить об этом публично. На следующих резидентских выборах “Трудовая Россия” поддержит того кандидата, который твердо и недвусмысленно заявит о своей решимости восстановить в России власть трудящихся в форме Советов. Если такого кандидата не окажется среди наших союзников, мы выдвинем его из рядов “Трудовой России”, а если нам и этого не позволят - будем бойкотировать президентские выборы.

Жизнь и борьба продолжаются. Есть немало журналистов, в том числе из числа моих друзей по университету, которые желают помочь мне и советуют, как можно меньше говорить о борьбе, а больше – об увлечениях, о том, как провожу свободное время, о хобби – одним словом. Друзья, отвечаю, мое главное хобби – жизнь. Самое сильное увлечение – общение с людьми разного социального положения, верований и убеждений.

Я горжусь тем, что за столом моей квартиры с моей семьей в разное время делили хлеб-соль шахтеры Воркуты и посол Италии в России со своей супругой баронессой де Камако. Квартира в Москве стала мне родной не только потому, что в ней выросли мои дети, но и потому, что под ее кровом в разное время и в трудный для них час находили приют мои лучшие друзья: известнейшие журналисты Латинской Америки – чилиец Марио Гомес и кубинец Умберто Браво, крестьянин-старовер с берегов Печоры, народный депутат СССР Вавил Носов, американский коммунист рабочий Билл Доурис...

Я очень люблю готовить мясные блюда для гостей моего дома и вообще для друзей. Моя специализация – кавказский шашлык. Однажды, после манифестации 9-го мая “Трудовая Россия” организовала праздничный обед “Фронтовую землянку” для наших ветеранов войны и труда. За шашлык отвечал я. За вино – наш замечательный грузин, отец 11 детей Владимир Мелитонович Габискирия. Когда ветеран отведал мясо с углей, он заявил, что под такой шашлык надо было заказывать из Грузии не 20 литров вина, а все 40!Я тогда списал комплимент на врожденную дипломатичность грузин, но на следующую “землянку” ко Дню Победы Габискирия действительно “выписал” из Грузии 40 литров моего любимого вина хванчкара.

Мой друг и фактически внештатный корреспондент газеты “Молния”фоторепортер из Канады Хайди Холлинджер также считает, что лучших шашлыков, чем в “Трудовой России”, она нигде не пробовала. Хайди приобщила к нашим “фронтовым землянкам” Барри Алибасова, и теперь “На-найцы” - в числе друзей “Трудовой России”. Неожиданно и к моей радости Барри Алибасов как-то заявил, что больше всего в “Трудовой России” ему “нравится не шашлык по-анпиловски, не грузинское вино, а общение с людьми “Трудовой России”. Мы подружились, и несмотря на столь очевидную разницу социальной принадлежности, нашли много общих точек для соприкосновения: Сократ, цена истины, судьба народов СССР и каждого из нас.

С годами мои кулинарные увлечения все больше склоняются к материнской линии. После долгих и безуспешных попыток научить жену готовить кубанский борщ, она у меня с Алтая, я сам освоил это дело, и пока у меня неплохо получается. Более того, процесс приготовления борща более творческий и длительный, чем приготовление шашлыков, советчиков у кастрюли гораздо меньше, чем у мангала, что располагает к философскому размышлению без суеты и нервов.

Самым сильным увлечением остается для меня фотография. Первые уроки фотосъемки аппаратом “Киев”, проявления пленок, кадрирования при печати снимков дал мне мой старший брат Борис Иванович. Иногда мы с ним, печатая фотографии для районной газеты “Путь Октября” засиживались за фотоувеличителем до утра. Боря высмеивал мои неудачные кадры, где механизаторы и животноводы выглядели застывшими мумиями с гаечными ключами в руках. И наоборот, всячески хвалил за крупный план лица, открытую улыбку человека, чью принадлежность к крестьянскому труду ненавязчиво подчеркивали деталь тракторного плуга или колеса, молочного бидона и так далее. “У хорошего мастера, - поучал Борис, - человек всегда остается на первом плане. Читатель должен увидеть его глаза, улыбку, прочесть за ними, о чем думает человек. Все остальное - потом!” Если мой кадр был удачным, Боря начинал волноваться, сам начинал кадрировать отпечаток, проявлять его. К сожалению, мой старший брат Борис Иванович, рано ушел из жизни. После 1991 года, когда меня уже “затащило” в большую политику на стороне рабочего класса, Борис Иванович еще работал некоторое время секретарем Белоглинского районного Совета депутатов. Но после октября 1993 года, его уволили с работы, не дав доработать до пенсии два года. Это подкосило старшего брата, и он ушел из жизни, не дожив до нашего победного часа...

Теперь я фотографирую японской камерой “Олимпус” на цветную пленку, и по совету Хайди Холлинджер стараюсь сразу взять в кадр то, что нужно – “Трудовую Россию”. Вместе с ней – победим! Вместе с ней – победим!