Германия летом не самое плохое место на земле, правда немного жарковато. Когда в порту Штральзунда выгрузился взвод банщика, все были не просто в мыле, а ещё и припорошены изрядно пылью. Тело чесалось под гимнастерками, тяжёлые вещмешки клонили к земле, на дворе было под тридцать. Пока шла неразбериха с размещением взвода, пока машины уезжали и приезжало начальство, Слава скомандовал всем построение. Посмотрел на молчаливое и уставшее воинство, понял, что бани здесь не будет и скомандовал всем купаться в водах порта. Ну дураков купаться в кальсонах не было, а если и были, то только не здесь. Взвод во главе с командиром голышом попрыгал с причалов в прохладную воду. В результате этого встреча командующего базой и взвода «СМЕРШ» произошла в неуставной форме одежды, а именно взвод был наг, а командующий, застёгнутый в кителе на все пуговицы, изнывающий от тридцатиградусной жары, был зол. Ну так и понеслось одно за другим.
Банщику и его взводу досталась квартира в нормальном доме на первом этаже. Дом не тронула война, а на первом этаже была квартира из четырёх комнат, которой вполне хватило на весь взвод. Портовая проходная была в двадцати метрах, а за ней сразу столовая. Но бани не было, а в ванной с душем мог мыться только один человек и это было не очень радушно со стороны немцев, не поставить там десяток рукомойников для русских солдат.
Утро следующего дня после вселения жильцов на первый этаж красило нежным светом стены собора и остатков домов Штральзунда. Банщик думал, что двухэтажный дом был совершенно пуст и сняв китель, в одних кальсонах с принадлежностями для бритья и полотенцем поднялся на второй этаж, открыл дверь квартиры и застыл, как был перед двумя немками. Одна была слишком стара для любовных утех, а другая… Другая была точной копией Милочки Кайдаш, только волосы были у этой совсем беленькие, а глазки голубыми и было этой на вид не больше двадцати. Обе женщины застыли в ужасе, приготовившись к самому худшему развитию ситуации.
— Гутен таг. — сказал вежливый Банщик.
— Гутен морген. — ответили обе немки дрожащими голосами, так как были не менее вежливыми особами.
Слава ринулся вниз по лестнице первый. Реакция на изменяющуюся обстановку была у него отточена долгими месяцами войны. Пришлось немного подождать с помывкой и бритьем. Переводчик Сторожев, а по совместительству заместитель командира взвода Банщика, всё понял.
— Кто-ж на территорию противника без разведки суётся? — сказал он, посмеиваясь, отчего его лицо стало ещё привлекательней.
Второй раз банщик увидел её, когда его распекал за помывку взвода голышом в портовых водах уже Пироговский. Банщик стоял при всём параде по стойке смирно, когда услышал смешок и увидел её, проходящей за спиной командира. В ответ он улыбнулся ей, как не улыбался уже давно. Улыбка не к месту порождает в начальнике гнев, который и обрушился на голову лейтенанта моментально и неотвратимо, как лавина с гор. Так и летело лето сорок пятого в оккупированной Германии.
Вскоре Слава и Анна Шнайдер познакомились. Банщик долго отходил от боёв и опасностей войны. Постепенно он стал смотреть на окружающих немцев вполне спокойно. Они как-то выживали, что-то возили в повозках, что-то носили, где-то питались. Вели себя совсем, как люди. Только все они были, в основном, хмурые и озабоченные тяжестью жизни. Молодой лейтенант даже стал их жалеть, как жалеют побитую собаку или раненого волчонка русские люди. Стреляли «Вервольфы» уже совсем не часто, да и не метко. Расстреливать больше не приходилось. Поймали как-то пацана, отстегали ремнем и отвели домой. Вот и вся экзекуция. Обустраивали свой быт не только немцы, но и бойцы Славкиного взвода. Откуда-то приволокли патефон и вечерами слушали музыку. На звуки вальса и спустилась Анна вниз.
Постепенно молодые люди сошлись. Слава помогал продуктами Анне и её бабушке. Из всей семьи только они и выжили. Отец Анны погиб во Франции ещё в сороковом, мама погибла в Дрездене, где они жили, в результате налета. Сама Анна осталась жива потому, что ухаживала в это время за бабушкой, которая уже не вставала сама из кресла, жила в Штральзунде и требовала постоянного ухода. Было Анне уже целых двадцать пять лет. Почти ровесница Милочке.
Война ушла в прошлое и мир постепенно менялся. Даже небо Балтики становилось голубым все чаще и чаще. Конечно роман Анны и Банщика не остался незамеченным. Когда слухи дошли до Пироговского лейтенант получил очередной нагоняй. В армии всегда так, весёлое горе — солдатская жизнь. Но где не пожил солдат, там и расплодился. Жизнь есть жизнь. Приятнее лежать с любимой, а не в казарме. Солдаты любили Славку, тот зря их под пули не гнал, а если что и приходилось делать, то был с ними вместе, а где он был, там была удача. Человек на войне всегда немного суеверен. Он удачу за версту чует. Поэтому все стремились быть поближе к Славе. Так и дожили всей дружной семьей до конца августа. Пошли дожди, даже не дожди, а неприятные туманы.
Когда появился капитан Уве Фишер и из штаба вернулся Андрей Сторожев, шестым чувством, Банщик понял, что приходит конец мирной жизни. Анна ещё что-то лепетала ему шёпотом на ухо, а он уже знал, что всё кончается. То, что он не сможет на ней женится и увести её в Ленинград он понимал. Обманывать её он не мог. Поэтому они всё уже давно решили. Правда вот ребёнок, который появится скоро и будет жить без отца, чем он провинился? Она ему спокойно сказала, что беременна и что она будет сама воспитывать ребёнка, чтоб он не волновался за неё. Уже мир, войны нет. Пока он здесь, будем вместе, а до завтра ещё дожить надо. А он наоборот волновался всё больше и больше. Поговорил с Пироговским и только ещё больше разволновался. Ну почему всё делают так бесчеловечно? Ведь на Родине и так столько людей погибло. Неужели его Анна и их ребенок будут лишними? Думать одно, мечтать одно, а бесчеловечная правда времени совсем другоё. Но он уже видел, что всё, и этому счастью его приходит конец.
Когда его вызвал Пироговский он уже собрал свой вещмешок и даже почти попрощался с Анной, договорившись, что будет ей писать сразу, как только приедет на новое место службы, а там может им и разрешат быть вместе. Оставлять службу он пока не собирался, ведь водить буксир и воевать на войне, это всё, что он умел хорошо делать.
В кабинете Пироговского он узнал о Фишере и получил задание с капитаном буксира «Тор», переводчиком и двумя матросами, взять дежурную машину и следовать сначала на дом к Уве и его жене. Забрать там ящики, вместе с ними следовать в порт Росток. Там погрузится на борт буксира и привести последний в Кронштадт. Задание секретное. О выполнении задания доложить из Кронштадта. На лицо было начало транс Балтийского перехода.
— Пойду сам, деда оставлю бабке. — решил Банщик.
Слава подобрал себе двоих ребят, один был когда-то механиком на речной самоходной барже, а второй был матросом — рулевым и попрощался с Анной, сказав, что, наверное, он ещё сюда вернется после задания. Взял свой мешок, захватил Сторожева и ребят, все вместе направился на машине к интендантам. Любое задание, любой поход начинаются с интендантов. Там получили паек на две недели, у картографов выпросили три генеральных навигационных карты Балтики, её южную, среднюю части и карту финского залива. На подбор всей коллекции и всякие предварительные прокладки времени не было. Выпросили флаг ВМФ СССР, получили большой по размеру флаг Краснознаменного Балтфлота, что было гораздо лучше.
— Дойду и так. — очень самонадеянно подумал Банщик.
Заехали за Уве Фишером и уже в составе всех членов секретной миссии направились к нему домой. Быстро погрузили секретный груз на машину и поехали, на ночь глядя, в Росток. Решение было очень рискованным. На дорогах было не спокойно. Кого только не было на дорогах Германии в августе сорок пятого. Правда и патрули «СМЕРШ» тоже имелись, но их было не много.
Ехали почти без остановок. Дорога одна, заблудится сложно, фольварков на ней почти нет и селений тоже. Остановку сделали только в Рибниц-Дамгартене, чтобы немного перекусить. К шести утра уже подъезжали к городу Росток. Буксир стоял в Варнемюнде, этот порт ближе к побережью. Стоял он неприметный и забытый у заброшенного причала вместе с баржами, там, где и оставил его капитан Фишер.
И сам буксир, и баржи были эрзац постройки, из железобетона. Германии не хватало металла и поэтому во время войны строили такие буксиры и баржи. Вы и сейчас можете увидеть остатки подобного буксира в порту Висмар на островке Валфиш. Он приткнулся там к берегу на вечную стоянку. Там он и сотни лет стоять будет, ведь бетон не ржавеет. Двигатель у «Тора» был с трофейного французского или бельгийского танка, слабосильный и бензиновый. На борту никого не было. Закрытия трюмов на баржах были самые примитивные. Простые доски, а поверх досок натягивался прорезиненный брезент и крепился к комингсам тоже досками и деревянными клиньями. Брезент был здорово порван временем и осколками от бомб и снарядов. Буксирные троса были из пеньковых канатов и тоже уже довольно старые, как и сам Уве. Проблема была с дистанционной отдачей буксирного каната. Обычно это было легко сделать, потянув за трос, ведущий в рубку, но шальной осколок бомбы погнул щёки самого гака — буксирного крючка, поэтому кольцо буксирного троса скинуть с него было невозможно без снятия и ремонта самого гака.
Ящики с продуктами и секретным грузом погрузили, что на камбуз, а что и в рубку буксира. Сам Банщик обвязал железные ящики двумя спасательными жилетами на случай кораблекрушения. Вода уже была на борту, бензина под пробку. Моторист запустил двигатель, погонял его на холостых оборотах. Проверили машинный телеграф. Всё работало. Даже личные вещи капитана сохранились нетронутыми в его небольшой каюте.
Вещи отдали старику, посмотрели карты на переход. И уже были готовы перекусить, как к борту буксира с двумя солдатами подбежал какой-то интендант и стал «качать права». Кто вы такие, покиньте борт судна, а то будем стрелять. Ну или что-то в таком роде. Прочитав грозную аббревиатуру «СМЕРШ» на удостоверении Славы, он поутих, но не отходил от борта и всё бубнил что-то о каком-то генерал-майоре Борщевском. Пришлось идиоту выкатить аргумент в четыре ствола от ППШ. Лейтенант интендант со своими подручными нехотя пошёл к домам портовых служб, а команда буксира заторопилась с отходом от причала. Ведь мог появится на горизонте и этот самый Борщевский.
Перекус отставили. Дали Уве и Сторожеву с водителем машины продуктов на обратную дорогу, попрощались. Остающиеся сбросили швартовы с причалов и буксир малым ходом постепенно отошёл от стенки. Рейс начался.
Банщик проверил сигнал и над водой порта пронеслась волна сочного баса буксира «Тор». Такой голос надо было дать лайнеру, а он достался буксиру. Такое часто бывает и с людьми. Посмотрите на фото знаменитого в войну диктора радио Левитана. Самым радостным был Уве Фишер, он радовался, что ему не надо идти в эту далекую Россию, простите, СССР. Но он тогда не знал, что ему месяц придется рассказывать о причалах в Киле и Дарлово, где базировались лодки зондерконвоя фюрера и куда он регулярно хаживал с грузами.
Выйдя за ворота порта, караван повернул на северо-восток и пошел экономичным ходом в шесть узлов по направлению к острову Борнхольм. Распогодилось, выглянуло солнышко, было удивительно спокойно, но необходимо было вести наблюдение за морем — слишком много мин оставила война. По сведеньям на карте, самое большое их количество надо было ожидать к югу от Борнхольма. Моторист вылез из своей преисподней и пошёл повторно ставить чай и делать кашу. Матрос заменил флаг поверженной Германии на флаг КБФ. Все как-то забыли это сделать из-за суматохи с интендантом, поэтому из порта Росток буксир «Тор» в последний раз вышел под флагом Третьего рейха.
Ели кашу и пили чай на палубе бака, на воздухе, заглушив двигатель и наслаждаясь солнышком. А солнышко припекало всё сильнее, и все сняли с себя верхнюю одежду. Загорать было приятно, а что самое приятное, то это то, что не надо ждать смерти. Легкие радовались чистому, напоенному солёной влагой, воздуху, и, казалось, вздохнешь сейчас глубоко и полетишь как надувной шарик далеко, далеко и высоко, высоко в чистое и голубое небо. Этот воздух опьянял, как вино и жить хотелось прямо сейчас счастливо спокойно и вечно. Вода была очень чистой и совершенно спокойной. Рябь была далеко. Близость берега не давала разгуляться и мёртвой зыби. Балтика не океан, здесь и так места мало для разгона волны. Даже осенью, когда не налетают ураганы, а просто небо хмурится и штормит, то волна идёт мелкая, но крутая, порождающая множество брызг, но бьющая в корпус судна бестолково и безалаберно. От такого её поведения возникает ощущение, что ты едешь на деревенской телеге по булыжной мостовой. Но в ураган и здесь может здорово потрепать, но не сегодня. Тут и там на поверхности воды виднелся несуразный, глупый мусор войны, застывший и сонный в чуть голубенькой дымке, как августовская жара.
Течениями караван начало складывать и не стоило этого допускать. Моторист запустил двигатель и малым ходом, выходя на буксир и постепенно разгоняя баржи, нехотя «Тор» потащился дальше. Первоначально Банщик хотел оставить Борнхольм с юга, так было короче, но совсем близко к берегам Швеции. С секретным грузом лучше было идти поближе к своим. Конечно там было много мин, но районы минных постановок были нанесены на карту. Правда определять место приходилось только на глаз. даже пеленгатора на буксире не был.
— Вот он простор! — подумал Слава.
И вспомнился ему тот старый портовый буксир, погибший смертью героев, в первые дни или даже часы его, Славкиной, войны и пальмы в кадках в командирской столовой, и даже разбитная Клавка Перебейнос. Только серый причал он боялся вспоминать и, сегодня, не хотел подающего на голову пепельного гранита неба.
Так стоял он на руле довольно долго, пока не вспомнил, что в рубке есть и кресло на высоких ножках. Наматывая мили на винт, они двигались на северо-восток. Вот уже и остров Рюген по правому борту прошли. Здесь начинались минные поля, прикрывающие устье реки Одер. Где-то там стоит и Штральзунд, но его не видно, за островом, да и далеко очень. Скоро должен показаться Борнхольм. Жизнь на судне в походе очень однообразна. Доска, плавающая на воде, уже интерес вызывает. Такую погоду во второй половине дня, стоя на руле в рубке, воспринимаешь как сон, скорость судна не ощущаешь совершенно.
Когда по расчетам Банщика караван дошел до банки Ренне-Банке день перешёл в вечер и стало темнеть. Сбавили ход до самого малого, а затем и вовсе застопорили. Ночью идти здесь не стоило вовсе. Решили отдать якорь. Стали травить якорь цепь медленно. Вот уже якорь достал грунта, глубина менее десяти метров, значит не промахнулись, остановились на банке Адлер-Грунн.
Поели в темноте в тесном салоне, при свете тусклой лампочки. Потом Банщик и моторист завалились спать, а матрос остался на вахте.
Утром Слава проснулся от мелодичных криков чаек. Погода была тихая и на востоке вставало солнышко. Оно выкатывалось на небосвод прямо на глазах. Море было пустынным и в рубке посапывал рулевой.
Перед брашпилем, прямо на палубе, стояла из необычного брезента клетчатая сумка со странной застежкой, предусмотрительно открытая. К сумке была пришпилена записка на листочке в линеечку. Записка была на русском языке. В ней было написано: «Привет славяне! Это вам! Не забудьте наловить трески, всё, что надо для ловли, в каюте в рундуке, наживки не надо ловите на голый крючок. Не ругайте часового, он не виноват.» В сумке была бутылка шампанского, четыре громадных двухлитровых фляги из странного прозрачного материала и две черные пластиковые канистры по шесть литров с надписью «Franziskaner». Про колбасы и прочие сыры с экзотическими фруктами, икрой, омаром и воблой можно даже не говорить.
Рулевой проснулся на палубе. Славка и сам не ожидал такого эффекта. Он только дал затрещину Володьке и вовсе не сильную. Но разнос вышел показательный. Пока рулевой приходил в себя, Банщик вернулся в каюту, нашел там в рундуке три снасти для ловли рыбы и вышел снова на палубу. Продукты и напитки моторист отнёс в салон команды. Треска попалась на первом же забросе снасти. За полчаса всей командой наловили килограмм тридцать рыбы. Пожадничали немного. Хранить её было негде, но моторист сказал, что он нашел много соли на камбузе. Посолить улов доверили Володьке в виде искупления вины трудом. За Борнхольмом подвернули севернее и взяли курс на вход в Финский залив. Через два дня погода поменялась и стало ветрено. Наступал сентябрь сорок пятого и «Тор» неотвратимо подходил к Сааремаа.