Взаимоотношения у нас с командующим 49-й армией сложились настолько хорошие, что у меня и в мыслях не было желания менять место службы. Но вот раздался звонок из Москвы (у меня в то время был свой высокочастотный аппарат — ВЧ), на проводе — начальник штаба тыла Красной Армии генерал-майор М. П. Миловский. Справившись о здоровье и самочувствии, Михаил Павлович стал расспрашивать, как идут дела в армии. Докладывая все по порядку, я чувствовал, что не за этим он ко мне позвонил — не в обычае было, чтобы центральное начальство обращалось в армию, минуя фронтовое управление.

— Сколько времени вам потребуется на сборы? — спросил он меня.

От такого вопроса я растерялся и ответил не сразу. М. П. Миловский продолжал:

— Хрулев приказал вам быть готовым к отъезду через 24 часа. Куда ехать — указание последует дополнительно.

— Слушаюсь.

Я доложил командарму и попросил его заступиться за меня. Ведь мы собирались не разлучаться и вместе заканчивать войну. Но через два дня поступило приказание из Москвы немедленно отбыть на Брянский фронт, где вступить в должность заместителя командующего фронтом по тылу. Это произошло в конце июня 1942 года. Прощание с генералом И. Г. Захаркиным было очень теплым.

Уезжая с Западного фронта, я увозил с собой уже немалый опыт, полученный в исключительно трудной обстановке. Надо отдать должное И. С. Хохлову — члену Военного совета фронта по тылу, — он умел будить в нас энергию, инициативу, изобретательность и любовь к своему делу. Человек незаурядных организаторских способностей, он знал экономику страны и ее нужды; на работу в армию перенес все, чему научился, будучи Председателем Совнаркома Российской Федерации. Главной его отличительной чертой было знание «мелочей» и замечательное умение сочетать эти «мелочи» с общегосударственными нуждами и задачами, умение заставить военных в полной мере использовать все, что есть вокруг них, чтобы поменьше обращаться к правительству со всякими просьбами. И. С. Хохлову принадлежит большая заслуга в воспитании многих военно-хозяйственных работников, вступивших в войну с классическими представлениями о безотказности и бесперебойности поставок в армию любого имущества — была бы представлена по начальству заявка.

Жизнь безжалостно опровергла розовое представление о том, что все блага будут поданы нам на блюдечке. В первое время даже заявки представлять было некому. Приходилось самому соображать, что и откуда взять, чтобы накормить бойцов, скорее доставить на фронт все необходимое. И Хохлов показывал пример кадровым военным, как надо решать организационно-хозяйственные задачи, возникавшие на каждом шагу. Выходец из трудовой семьи, он мог сам взять в руки топор или косу и доказать, что всякий, кто хочет, может научиться ими владеть.

Следуя на машине к новому месту службы, я старался мысленно представить себе обстановку, в которой придется решать задачи уже не армейского, а фронтового масштаба.

Проехали Тулу, Ефремов. День клонился к вечеру, когда водитель Грунь обратил мое внимание на едва заметные черные точки в воздухе:

— То ли птицы, то ли самолеты.

Не прошло и минуты, как увидели клубы дыма над Ельцом. Пока мы приближались к этому городу, фашистские стервятники сделали несколько заходов, сбросив сотни бомб. На главной улице нам встретились лишь несколько рыдающих женщин с детьми. Город казался мертвым: поваленные телеграфные столбы, горящие дома — следы совершенного фашистами преступления.

В 12 километрах юго-восточнее Ельца располагался штаб Брянского фронта. Командовавший этим фронтом генерал Ф. И. Голиков в первой декаде июля 1942 года отбыл на вновь созданный Воронежский фронт. Ожидали другого командующего.

Должность начальника тыла фронта я принял от генерала В. Н. Власова. Встретились мы с ним в избушке, наполненной табачным дымом. Состояние рабочей комнаты и внешность генерала Власова были как бы отражением его настроения: небритое лицо, взъерошенные волосы, измятое обмундирование — все показывало, что он переживает глубокую депрессию в связи с неудачами: противнику удалось глубоко вклиниться на стыке между 13-й и 40-й армиями, и, несмотря на действия введенных в сражение нескольких танковых корпусов, приданных фронту, враг здесь не был ни разбит, ни даже оттеснен.

Из короткой беседы с В. Н. Власовым мне стало ясно, что Брянский фронт испытывает острую нужду буквально во всем: в продовольствии, горючем, боеприпасах. Главное — не хватает транспорта. По этой причине госпитали забиты ранеными — эвакуация по железной дороге затруднена непрерывной бомбежкой.

Неприглядную картину нарисовал мне Владимир Николаевич.

— Нельзя ли нам попить чайку? — спросил я.

— А почему бы нет? — ответил он. — Хоть сию минуту. Сейчас мы сядем в машину и поедем попить чаю.

Действительно, пришлось проехать около 5 километров. В одном из оврагов оказалась палатка с харчами. Из-за стакана чаю тратить столько времени!

— Да, у нас такой порядок. Велено никаких столовых вблизи штаба фронта не держать, — невесело разъяснил В. Н. Власов, — не демаскировать…

Накормить штаб фронта — это небольшой вопрос по сравнению с обеспечением всего фронта. Но штаб является «мозгом» фронта и время его работников надо беречь. Мне стало ясно, что этот вопрос требует решения.

Вскоре прибыл новый командующий Брянским фронтом генерал-лейтенант К. К. Рокоссовский. О нем, о его 16-й армии много писали в газетах. Имя Рокоссовского не сходило с уст, когда речь шла о боях под Ярцевом, об отражении немецких атак на волоколамском шоссе, о переходе наших войск в наступление на этом направлении. Знали мы и о том, что в Московской битве Константин Константинович был ранен.

Теперь мне пришлось встретиться с ним как со своим командующим. Хотя мы увиделись впервые, у меня было впечатление, будто уже много лет знаем друг друга. Я рассказал о себе, о своей службе.

— Мы попали в очень сложное положение, — сказал Рокоссовский.

Глядя на карту, он рассказал об обстановке: 13-я армия, ставшая теперь левофланговой армией фронта, вела напряженные бои. Надо ей помочь.

Выслушав мой доклад о состоянии тыла, командующий пожелал мне успеха.

— Еще раз прошу побеспокоиться о раненых тринадцатой армии.

В тоне, каким генерал К. К. Рокоссовский это сказал, не было ничего похожего на приказ, но я почувствовал серьезную тревогу за 13-ю армию. По прибытии в штаб тыла я попросил начальника санитарного управления фронта генерала М. С. Ицкина подробно доложить о положении дел. По сводке начсанарма 13-й в деревне Барановка скопилось много раненых. Он просил помочь эвакуировать их. Ицкин же утверждал, что в 13-й армии вполне достаточно и свободных госпиталей и санитарных машин, и ему непонятно, как могла образоваться такая «пробка». Я немедленно выехал с ним в Барановку, находившуюся в 70–80 километрах от штаба тыла фронта.

Картина беспомощности и неорганизованности сразу же бросилась нам в глаза. На участке в 20–30 километров вдоль линии фронта располагалось четыре госпиталя в 5–8 километрах один от другого, в затылок к медсанбатам дивизий. По схеме правильно. Но три госпиталя совершенно бездействовали, а четвертый, в Барановке, принял свыше 2 тысяч раневых. «Принял» — это даже не то слово. Раненых не принимали, а просто разгружали по крестьянским дворам шоферы машин, идущих за боеприпасами на армейский склад к ближайшей железнодорожной станции. Была одна-единственная дорога от войск на армейский склад — она шла через Барановку. А так как санитарная эвакуация осуществлялась главным образом с помощью обратного порожняка, то водители машин, стремясь как можно быстрее доставить боеприпасы на фронт, не тратили времени на поиски госпиталей, укрытых в лесу, а считали более удобным воспользоваться ближайшим. К тому же служба пикетирования была поставлена из рук вон плохо, никаких указательных знаков в сторону развернутых в тылу госпиталей мы не обнаружили.

А что делается в госпитале, рассчитанном на 200 коек, если в нем оказалось 2 тысячи раненых, разбросанных по всей деревне? Нетрудно представить. В этой обстановке нельзя было ограничиться только мерами административного воздействия. Из создавшегося положения пришлось сделать серьезные выводы и на этом примере показать, к чему ведет несогласованность действий различных служб тыла. За это в первую очередь отвечает начальник тыла армии.

Начсанарм 13-й разместил свои госпитали по довоенной схеме, вне связи с создавшейся обстановкой. Он не учел того, что в напряженных боевых условиях трудно заставить водителя транспортной машины делать крюк по бездорожью в поисках госпиталя, к тому же так хорошо замаскированного, что даже своим людям нелегко его найти. Обстановка подсказывала, что целесообразнее всего разместить госпитали вблизи дороги, идущей через Барановку. Пусть это явится нарушением схемы устройства санитарного тыла, зато раненым будет намного лучше. В данном случае штаб тыла армии действовал по шаблону, не проявляя инициативы.

Тяжелый урок, извлеченный нами в Барановке, был немедленно доведен до сведения других армий. Санитарное управление фронта оказало действенную помощь 13-й армии. Командующий фронтом одобрил меры, принятые по этому поводу.

Близилась осень. Необходимо было подумать об обеспечении войск на зиму. Сидеть сложа руки в ожидании, когда центр даст все необходимое, неразумно. Осень — значит надо заготовлять продовольственное зерно, фураж, картофель, овощи, организовать нагул скота, поступавшего в живом виде, и так далее.

Не раз пришлось советоваться по этим вопросам с секретарем Орловского обкома партии Н. Г. Игнатовым. Но кроме Орловской в границы тыла фронта входили еще четыре области.

Военному совету доложили план мероприятий по заготовкам. Командующий внимательно рассмотрел его и помог выполнить.

— Как ни трудно отвлекать с фронта машины, людей, но еще хуже, если придется голодать зимой, — заметил К. К. Рокоссовский.

На самолете У-2 вместе с начальником продотдела И. И. Макаровым я облетел Тульскую, Рязанскую, Пензенскую, Тамбовскую области, всюду доложил гражданским руководителям о предпринимаемых фронтом шагах и всюду заручился поддержкой. По согласованию с областным руководством расставили кадры военных заготовителей и автотранспорт, определили пункты хранения всего заготовленного. Что касается Орловской области, то здесь перед нами стояла задача не только помочь сильно поредевшему населению убрать урожай, но и провести осенние полевые работы. Мы дали семенной материал, горючее, автотранспорт, а там, где было возможно, и тракторы.

У нас легко складывались дружественные рабочие связи с обкомами и райкомами, с облисполкомами и райисполкомами прифронтовых областей, особенно Орловской и Тульской. Секретарь Тульского обкома партии В. Г. Жаворонков и председатель облисполкома Н. И. Чмутов с исключительным вниманием относились к нуждам фронта. У них свежи были в памяти дни героической обороны Тулы. Таких руководителей не надо было убеждать, чем нужно помочь фронту. Они сами организовали в Туле ремонт и изготовление оружия, предоставили все лучшие помещения под фронтовые госпитали, нашли возможность разместить ремонтные базы. Со своей стороны и фронт делал все, чтобы помочь области в восстановлении хозяйства, особенно угольных шахт. Тыловые органы своими силами полностью восстановили две затопленные шахты и наладили там добычу угля.

О нашей работе с секретарем Орловского обкома партии Н. Г. Игнатовым стоит сказать подробнее. Командующий, относившийся к нему с глубоким уважением, не раз обращал мое внимание на меры помощи пострадавшим районам. Эта многострадальная область долго была театром вооруженной борьбы с немецким фашизмом, ее люди подверглись массовому уничтожению, экономика — разрушению. Когда в августе 1943 года Орел освободили, мы увидели город почти сплошь в руинах. На долю Н. Г. Игнатова выпала тяжелая обязанность руководить всеми восстановительными работами.

Наши деловые взаимоотношения с гражданскими властями содействовали тому, что заготовки везде шли успешно. Хуже обстояло с вывозом заготовленного к железной дороге.

Считать ли заготовленным то, что находится в «глубинках»? Опыт минувших лет показывал, что не вывезенное оттуда зерно так и оставалось там до следующего года, и заготовительные органы не рассматривали его как реальный ресурс. Военный совет фронта принял специальное решение о мерах усиления работ по вывозу в первую очередь из глубинных пунктов. После этого к пристанционным заготовительным пунктам было подвезено различного зерна и фуража почти на годовую потребность фронта. Было чему радоваться — приближение зимы нас не страшило!

Вскоре стало известно, что член Государственного Комитета Обороны А. И. Микоян созывает в Кремле совещание начальников тыла фронтов для обсуждения вопроса о готовности к зиме в продовольственном отношении.

Партия возложила на А. И. Микояна наблюдение за обеспеченностью Вооруженных Сил продовольствием, горючим, за своевременной доставкой на фронт боеприпасов, вещевого имущества. Кроме того, А. И. Микоян как член ГКО ведал тогда заготовками, импортом для армии, внешней и внутренней торговлей, в его ведении находились морской и речной флоты.

Самым острым вопросом в первый год войны было обеспечение армии теплым обмундированием и валяной обувью. Зима, как известно, выдалась лютая, снежная. Но благодаря героическим усилиям советского народа и хорошей организации действующая армия своевременно получила добротную обувь и одежду, и поэтому обморожений почти не было. В 1942 году на первый план выдвинулось снабжение армии продовольствием. Для этого и созвали упомянутое совещание.

Для участия в совещании я пригласил с собой начальника продовольственного отдела фронта И. И. Макарова, который до войны не раз встречался с А. И. Микояном. Поскольку Брянский фронт проделал немалую работу по заготовкам продовольствия и я знал где, что и в каком количестве заготовлено, предстоящая встреча меня не очень беспокоила.

Совещание в Кремле продолжалось одну ночь. Первым выступил начальник тыла Волховского фронта. Поднявшись, он стал перелистывать свою записную книжку в поисках данных, но темпераментный А. И. Микоян переходил от одного вопроса к другому, и докладчик не успевал находить нужную страницу, а наизусть ничего не помнил. Крайне раздраженный неосведомленностью начальника тыла А. И. Микоян тут же приказал освободить его от занимаемой должности. Затем выступил с докладом начальник тыла Западного фронта генерал В. П. Виноградов. У него обошлось все благополучно.

Наступила моя очередь. Я привез с собой схемы и диаграммы на ватмане, наглядно показывавшие состояние запасов продовольствия. Анастас Иванович, находившийся на противоположном конце стола, подошел ко мне и сел рядом. Мой доклад фактически превратился в оживленную беседу с ним.

И поныне остается в памяти огромный масштаб практических дел, которыми непосредственно занимался Анастас Иванович. Невозможно представить себе сколько-нибудь значительного государственного мероприятия по обеспечению нужд действующей армии без его активного участия.

За короткое время пребывания на Брянском фронте у меня сложились дружеские отношения с начальником штаба фронта генералом М. С. Малининым и с начальником артиллерии фронта генералом В. И. Казаковым. В создании дружеского расположения, связавшего руководящих работников фронта, весьма важную роль играл К. К. Рокоссовский. Мои отношения с ним стали еще более сердечными, чем в первые дни знакомства.

Вскоре по приезде на Брянский фронт меня наградили орденом Красного Знамени, к которому был представлен за участие в битве под Москвой. По тем временам орден Красного Знамени для начальника тыла армии представлял необычно высокую награду, и я им очень гордился.

30 сентября 1942 года генерала К. К. Рокоссовского назначили командующим Донским фронтом. Он пригласил с собой на новое место работы генералов М. С. Малинина, В. И. Казакова и меня, чему я был рад. Но А. И. Микоян запретил перемещать меня до полного завершения успешно начатых заготовок. А через полтора месяца новому командующему Брянским фронтом М. А. Рейтеру приказали передать Донскому фронту большую часть заготовленного нами продовольствия, находившегося в тех областях, которые примыкали непосредственно к Донскому фронту. Это огорчило нас до крайности, хотя мы и понимали, что лучшего выхода у центра не было.

Положение на Брянском фронте в конце 1942 года было напряженным: то на одном, то на другом участке противник пытался атаковать. Особенно трудная обстановка сложилась на участке 48-й армии, у генерала П. Л. Романенко, и как раз в этой армии в то время не оказалось начальника тыла.

Помощник начальника тыла Красной Армии по кадрам генерал И. Т. Смелов позвонил мне из Москвы и спросил, знаю ли я дивизионного комиссара М. К. Шляхтенко и могу ли принять его на работу в наш фронт. Я согласился с назначением его начальником тыла 48-й армии. Первое время трудно пришлось Шляхтенко в этой должности.

Командующий 48-й армией генерал П. Л. Романенко не всегда умел справедливо судить о своих подчиненных вообще и, в частности, не сумел понять вновь назначенного начальника тыла. Армия в те дни едва сдерживала натиск противника, и малейшую неудачу на фронте генерал объяснял плохой работой тыла. Дошло до того, что командарм поставил перед командующим фронтом вопрос о смещении Шляхтенко. Как сейчас помню, разговор командующего фронтом, находившегося в штабе 48-й армии, со мной по телеграфному аппарату «Бодо».

— Откуда вы взяли этого Шляхтенко? Известно ли вам, что он проваливает дело? Я требую от вас принятия решительных мер.

Прочитав на ленте эти слова, я заверил генерала Рейтера, что приму меры, и в ту же ночь сам прибыл в расположение штаба тыла 48-й армии. Еще до отъезда я приказал немедленно загрузить и отправить в эту армию один автобатальон с боеприпасами, а другой — с горючим.

Я не сразу узнал Шляхтенко. Лицо его стало землистым, он давно не брился, несколько ночей не спал, и мне казалось, что он ко всему равнодушен, потерял способность сказать что-либо внятное в защиту свою и подчиненных.

— Трудно, очень трудно, — только это и услышал я от него.

По разному можно подойти к такому человеку. Самым распространенным в то время методом считалось снятие с должности, и это в наибольшей мере оправдало бы меня в глазах командующего фронтом. Но ведь это был Шляхтенко! Я знал всю его жизнь. Член партии с 1919 года, стойкий коммунист, человек высокой культуры, пользовавшийся всеобщим уважением среди пограничников Среднеазиатского, а затем Украинского пограничных округов. Я верил, что он способен хорошо и быстро освоить новое для него дело.

Размышляя об этом и будучи совсем не весел, я начал с того, что самым веселым тоном порекомендовал Михаилу Кондратьевичу немедленно побриться, затем позавтракать со мной и отдохнуть. Он так и сделал. Пока Шляхтенко отдыхал, я как бы замещал его. Благодаря принятым мерам положение со снабжением армии заметно улучшилось. А сам Шляхтенко, отдохнув, выглядел совсем иным человеком.

Оставалась неразрешенной одна «деталь». Дело в том, что из Москвы Шляхтенко прибыл в форме дивизионного комиссара. Когда вводились погоны, я предложил ему надеть знаки различия полковника, сам же имел в виду договориться с Романенко о последующем представлении его к присвоению этого воинского звания. При сложившейся тогда в 48-й армии обстановке трудно было рассчитывать на благосклонность командарма.

Однако, как нередко бывает на фронте, жизнь буквально «переворачивает мозги» людей. 48-я армия не только устояла против превосходящих сил противника, но и нанесла ему большой урон. Командарм после этого не раз выражал удовлетворение работой начальника тыла армии Шляхтенко и сам, без моей просьбы, добился того, что Шляхтенко стал «законным» полковником.

Командующий Брянским фронтом генерал-полковник М. А. Рейтер немало внимания уделял тылу. Он сам в первые месяцы войны был начальником тыла Брянского фронта и ушел с этой должности после ранения. Главным, по его мнению, в работе тыла должна быть постоянная забота о бойцах, особенно на передовой. Рейтер любил вспоминать при этом, что он сам прошел суровую жизнь солдата еще в империалистическую войну.

Когда наступила зима 1942/43 года, для изучения быта солдат и боеготовности войск фронта в целом командующий создал несколько комиссий во главе с начальником штаба, прокурором, начальником политуправления, начальником тыла фронта.

Мне пришлось обследовать одну из дивизий 13-й армии. От дивизии до полка добирался на санях, а далее — в маскировочном халате пешком до батальона и наконец по ходам сообщения — в роту и взвод. Со мной шли мой адъютант и командир батальона. В беседе принимали участие 15–20 солдат.

Я просил их без всякого стеснения рассказать о житье-бытье, заверив, что их пожелания будут доложены на заседании Военного совета фронта.

Прежде всего коснулись вопроса об одежде, обуви и питании. Ведь стояла зима, сильные морозы чередовались с оттепелями, а это — бич для снабжающего фронт обувью. В валенки или ботинки обуть солдата? Обременять его хранением в вещевом мешке лишней пары обуви, конечно, невозможно. Не только килограмм, 100 граммов добавочного груза на плечи бойца заметно его утомляют. Где же хранить запасную обувь, которая может понадобиться при смене погоды?

По-разному решался этот вопрос в дивизиях и армиях. В одних при выдаче валяной обуви всю кожаную собирали на склад дивизии, там ремонтировали и хранили до весны. В других вся обувь концентрировалась на армейском складе, и это был более надежный способ ее сбережения. Но и в том, и в другом случае боец не мог сменить обувь, если внезапно менялась погода. Вот почему этот вопрос и был мною задан при встрече с воинами. Пришли к выводу, что без валенок оставаться до конца зимы нельзя ни на один день, а для всякого случая хорошо бы иметь два-три десятка пар кожаной обуви разных размеров в батальоне.

Далее я просил показать паек неприкосновенного запаса (НЗ), который по уставу должен находиться в вещевом мешке каждого бойца. Увы! Ни у кого НЗ не оказалось. Командир батальона объяснил, что все пайки НЗ хранятся в специальном укрытии при штабе батальона и выдаются на руки в случае необходимости. Практика показала, по словам командира батальона, что такой способ более надежен. На обратном пути я проверил порядок хранения пайков, и мне оставалось лишь поблагодарить командира батальона.

— Как часто моетесь и меняете нательное белье? — спрашивал я бойцов.

Несмотря на весьма суровую обстановку, командир полка и полковой врач обеспечивали всему личному составу мытье со сменой белья регулярно один раз в декаду. За полтора года войны мы научились соблюдать гигиену в любых условиях.

Горячая пища подавалась в окопы, по словам бойцов, регулярно, но не хватало специй. Надоели концентраты. «Колбаса второй фронт», как называли иронически воины американские мясные консервы, лишь отчасти восполняла недостаток мяса. И все в один голос заявляли, что советские мясные консервы приятней на вкус.

Получили одобрение банки с сухим спиртом. Благодаря им подогревали пищу в окопе без риска демаскировать себя: ведь такой огонь дыма не дает. К сожалению, на фронте мало было сухого спирта.

Перебои в обеспечении махоркой или табаком оказались наиболее жгучим вопросом, и мне пришлось выслушать немало справедливых жалоб. Но положение табачной промышленности оставалось еще тяжелым. Мы должны были восстановить одну махорочную фабрику сами и заготовили изрядное количество табачного листа; однако приходилось еще ждать некоторое время, пока фронт станет производить махорку своими силами.

Личный состав довольно хорошо был осведомлен об обстановке на других фронтах и о международной жизни. Разгром и пленение многотысячной армии Паулюса под Сталинградом воодушевили наших воинов. Буквально через несколько дней после этой победы им пришлось участвовать в наступлении на Касторное, преследовать немцев на курском направлении, и они понимали, что, собственно, это было продолжением Сталинградской битвы.

По возвращении в штаб фронта всех участников обследования состоялось расширенное заседание Военного совета, на котором председатели комиссий сделали подробные доклады. Полученный таким образом материал послужил основой для практической работы всех служб фронтов, особенно служб тыла и политуправления.

В феврале 1943 года возникли большие затруднения с железнодорожными перевозками. На курское направление шли один за другим эшелоны с войсками Донского фронта. Елецкий узел перегрузили до крайности, и, заметив это, противник усилил авиационные налеты на него. Вот тут-то и сказалось значение обходного железнодорожного пути, построенного вокруг Ельца еще до войны. Фактически мы не имели ни часа перебоев в пропуске поездов по обходному пути, когда станция и главные пути подвергались вражеским ударам.

Совершенно неожиданно появился в моей штаб-квартире генерал-полковник К. К. Рокоссовский. На его груди был еще не виденный мною орден Суворова I степени — высшая полководческая награда, как гласит статут. Прошло более пяти месяцев после его отъезда с Брянского на Донской фронт. Назначенный теперь командующим вновь созданным Центральным фронтом, он спешил в район Курска. Два часа нашей встречи пролетели как одна минута. К. К. Рокоссовскому предстояло проехать на машине в условиях зимнего бездорожья не менее 250 километров. 8 февраля 1943 года Курск был освобожден от немцев. В освобождении этого города участвовали и войска Брянского фронта.

В межбоевые периоды войска совершенствовали свою выучку, укрепляли оборонительные рубежи. Медицинские учреждения долечивали раненых. Приводились в порядок боевая техника, транспорт и т. д.

В такое время не лишне было подумать и о «ремонте» командного состава, в первую очередь низшего звена (рота, батальон). По директиве из центра фронтам рекомендовалось создать условия для их кратковременного отдыха.

На Брянском фронте мы решали эту задачу различными способами. На базе фронтовых и армейских госпиталей организовали двухнедельные дома отдыха. В тылу дивизий (на стыках между ними) открыли чайные с комнатами отдыха на 20–30 коек. Здесь офицер мог отдохнуть в течение трех — пяти дней и при необходимости быстро возвратиться в свое подразделение. На фронтовых и армейских военно-автомобильных дорогах открывались гостиницы, где проезжий военнослужащий получал по аттестату хорошее питание и отдых. Основная трудность состояла в том, что недоставало женских кадров для выполнения обязанностей поварих, официанток, уборщиц и т. п.

Недолго просуществовали все эти чайные и гостиницы. Но значительная часть офицеров получила возможность хоть на короткое время уйти от тяжелой окопной жизни. Многим была оказана медицинская помощь. Главное — человек мог спокойно отоспаться и отдохнуть от артиллерийской и пулеметной «музыки».