После отлёта космонавтов ортисяне приуныли. Им стало страшно обидно, что по Вселенной о них пойдут нелестные слухи. Кроме того, многие заметили, что на Ортисе, охваченном эпидемией «ну-ну», всё постепенно приходило в упадок. Не появлялись уже новые марки машин, всё меньше становилось научных открытий, совсем перестали расти города. И ортисяне с новой силой взялись за поиски возбудителя болезни.

На этот раз трудился весь Ортис, и возбудитель наконец был обнаружен. Им оказался редчайший вирус. Сразу же его окрестили вирусом «Ну-ну-1». Вскоре нашли и препарат, которым вирус убивался мгновенно. Препарат единогласно назвали бодритом, так как выздоровевший ортисянин становился в несколько раз подвижнее, чем был до болезни.

Испытания бодрита проходили публично.

Первому ортисянину, получившему дозу бодрита, предложили обед из пяти блюд. Обед был уничтожен за несколько секунд.

Принесли газету. Он прочел ее всю от объявлений до передовой за две минуты. Наконец, его попросили не торопясь пройтись перед членами комиссии, а он промчался так, будто его укусила оса, и через минуту скрылся из глаз.

Бодрит получил всеобщее одобрение, и тут же началось массовое лечение больных.

Первыми вылечились врачи. Они не стали ждать, пока больные приплетутся к ним, а сами побежали по квартирам и с ловкостью виртуозов стали вводить в вены бодрит.

Города оживали на глазах. Бодрит действовал сильнее, чем предполагали учёные. Но этому даже обрадовались: ведь так можно скорее наверстать потерянное за годы эпидемии «ну-ну».

Вылеченные бодритом ортисяне теперь носились как угорелые. Шагом они могли обогнать любого нашего спринтера. Если же ортисянин пускался бегом, он мог оставить позади себя самолёт. Понятно, что никто больше не захотел сдавать свои письма на почту. Каждый доставлял их адресату сам. Это стало и дешевле и быстрее.

Никто не садился в автобусы и трамваи, разве только тот, кто никуда не спешил.

Рабочие у станков на заводах и фабриках успевали играть в домино и шахматы, так как детали вертелись еле-еле.

Любители чтения только и делали, что бегали от библиотеки домой и обратно. Один библиотекарь почему-то не получил бодрита, и очередь к нему растянулась на несколько кварталов. Пришлось срочно вызывать «скорую помощь» и впрыскивать ему положенную дозу бодрита.

Бодрит здорово помог школьникам. За урок в сорок пять минут они не только усваивали новый материал, но успевали сделать задания, почитать книгу и наиграться в «морской бой». На дом им давали новое задание, но даже самый ленивый ученик выполнял его за три-четыре минуты и летел на улицу.

Учителя быстро оценили способность учеников и стали задавать вдвое больше. Но и тогда свободного времени было больше чем достаточно. Учителя стали задавать в пять раз больше, потом в десять. Теперь в школу ученики шли с радостью, ведь только на уроках они и отдыхали.

Да, теперь на Ортисе спешили все. Спешили пешеходы, или, как их стали звать, пешебеги. Торопились продавцы и покупатели, рабочие и учителя.

Даже ночные сторожа не могли усидеть на месте и носились вокруг магазинов и складов со скоростью спутников.

А вот солнце теперь не спешило. Оно, по-видимому, ходило как и прежде. Но так как каждый ортисянин мог сделать в день в десятки раз больше, то и день стал казаться бесконечным - около ста часов. Выдержать такой нагрузки никто не мог. Ортисяне падали от усталости, спали на ходу. Пришлось вводить несколько тихих часов.

Слишком длинной оказалась и ночь. Даже самые завзятые сони успевали за ночь несколько раз попить чай.

Учёные снова зачесали в затылках (тогда ортисяне чесали затылки, бить себя по лбу они стали позднее).

На этот раз им удалось найти такой препарат, который возвратил ортисян к своему привычному состоянию, то есть к тому, в каком они пребывали до болезни «ну-ну». Правда, учёные немного схитрили и сделали ортисян вдвое подвижнее, чем они были когда-то, но на это никто не обратил внимания.

Сутки на Ортисе стали продолжительностью в двенадцать часов. Шесть часов - день и шесть - ночь. Но раз ортисяне делают всё быстрее людей, их день, по существу, равен земному.

Для меня он оказался слишком коротким. Зато выход я всё же нашёл. Я заставляю себя делать всё быстрее вдвое. Вместо одного шага делаю два. Вместо двух строчек пишу четыре. Вместо двух минут болтаю всего одну. Так постепенно я приучу себя делать за шесть часов столько, сколько на Земле делал за двенадцать. Кинечу сказал, что тогда я проживу две жизни.

А ведь наши рабочие, которые вдвое перевыполняют нормы, наверняка тренировали себя так же. Знаешь, Степка, и не так уж это трудно, только стоит захотеть. Всё делать вдвое быстрее - домашние там задания, родительские всякие поручения, а потом гоняй в футбол сколько влезет.