46 Бион родился в Борисфене. О своих родителях и обстоятельствах, толкнувших его к занятиям философией, он сам подробно рассказал Антигону. Когда царь спросил его:

Кто ты? Откуда? Каких ты родителей? Где обитаешь? [69]

— он сообразил, что его уже успели оклеветать, и сказал ему: «Мой отец был вольноотпущенником, из тех, кто в рукав сморкается (иными словами — он торговал селедками), родом из Борисфена. Лица в собственном смысле слова не имел, а вместо него какие-то знаки — следы господского зверства. Мать такая, что взять её в жены мог, пожалуй, только человек вроде моего отца. Она была проституткой. Однажды отец не заплатил налогов и был продан в рабство вместе со всем семейством. Я был юношей довольно приятной наружности, и меня купил некий ритор, который, умирая, завещал мне всё своё состояние.

47 А я сжёг всю его писанину, порвал со всем прошлым, приехал в Афины и занялся философией.

Вот и порода и кровь, каковыми тебе я хвалюся [70] .

Такова моя история. Поэтому пусть Персей и Филонид оставят свои выдумки. Обо мне же суди не но рассказам, а по мне самому».

Безусловно, Бион был во всех отношениях опытным человеком и разносторонним софистом, который нередко давал врагам философии немало поводов для её оскорбления. При случае он мог гоняться за пышностью и быть очень тщеславным. Он оставил многочисленные воспоминания и апофтегмы, содержащие много полезных мыслей. Так, например, когда его упрекнули за то, что он не заводит себе мальчика, Бион ответил: «Нельзя удержать на железном крючке мягкий сыр». На вопрос, кто больше всех переживает, он ответил:

48 «Тот, кто больше всех гоняется за счастьем». На вопрос относительно женитьбы (это изречение ему также приписывается) он заметил: «Та, что всеобщий имеет успех, — жена для всех, а та, что без внимания, сплошное наказание». Он называл старость гаванью всех несчастий, ибо в ней находят прибежище все беды. Слава — мать всех огорчений. Телесная красота — отчуждённое благо. Богатство — движущая сила поступков. Одному человеку, промотавшему своё имение, он сказал: «Амфиарая поглотила земля, а ты — землю». По его словам, неумение переносить зло — само по себе большое зло. Он считал нелепым сжигать мертвецов, будто они ничего не чувствуют, и в то же время обращаться к ним, словно они что-нибудь чувствуют.

49 Он часто говорил, что лучше доставить своей красотой радость другому, чем срывать её плоды у других, так как это наносит вред и телу, и душе. Бион осуждал Сократа, говоря, что если он, питая страсть к Алкивиаду, воздерживался, то — дурак. Если же был равнодушен, то в его поведении нет ничего поразительного. Дорога в Аид легка, говаривал Бион, ибо по ней идут с закрытыми глазами. Он бранил Алкивиада за то, что тот, будучи мальчиком, уводил мужей от жён, а став юношей, — жён от мужей. Афинян, приезжавших на Родос совершенствоваться в риторике, он учил там философии. Когда кто-то упрекнул его в этом, он ответил: «Я привёз на рынок пшеницу, как же мне продавать ячмень?»

50 Он говорил, что для тех, кто находится в Аиде, наказание было бы более тяжким, если бы они носили воду не в дырявых сосудах, а в целых. Какой-то болтун приставал к нему с просьбой помочь ему защищаться на суде. Бион ответил: «Я согласен. Только пришли защитников, а сам не являйся». Как-то раз он плыл по морю в дурной компании и попал в плен к пиратам. «Мы пропали, если нас узнают», — запричитали негодяи. «А я, если меня не узнают», — заметил Бион. Он любил говорить: «Самомнение — камень преткновения на пути к продвижению». Об одном богатом скряге сказал: «Не он господин своего богатства, а богатство — его господин». Скупцы беспокоятся о состоянии как о своей собственности, но совершенно не пользуются им, будто оно чужое. Он говорил, что в молодости мы все отважны, а в старости наша сила — в уме.

51 Разум настолько отличается от остальных добродетелей, насколько зрение превосходит остальные наши чувства. Не за что, говорил он, бранить старость, ибо мы все хотим до неё дожить. Увидев злобного и завистливого человека, стоявшего с мрачным видом, он обратился к нему: «Не знаю, то ли с тобой какая-нибудь неприятность приключилась, то ли у другого — радость». Низкое происхождение, по его словам, — дурной помощник свободе речи, потому что

И храбреца ему под силу одолеть [75] .

Он говорил, что друзей нужно оценивать по достоинству, какие бы они ни были, чтобы не подумали, будто мы дружим с дурными или уклоняемся от дружбы с хорошими людьми.

Бион с самого начала испытывал сомнение в доктринах Академии, даже будучи учеником Кратета. Затем он примкнул к кинической школе, надев плащ и взяв котомку нищего.

52 Что ещё нужно было ему, чтобы достичь кинической апатии? Потом ему пришлось по вкусу учение Феодора Атеиста, лекции которого, полные всякой софистической премудрости, он слушал. Затем он стал слушателем перипатетика Феофраста. В его характере было много театрального, он отличался способностью высмеивать, называя вещи своими, нередко грубыми, именами. Как говорят, в связи с тем что он умел соединить в своей речи любые стили, Эратосфен сказал, что Бион первым надел на философию пёстрое платье гетеры. Он был также талантливым пародистом. Вот образчик его творчества:

Милый Архит, порожденье музыки, в тщеславье блаженный, В споре о крайней струне из мужей ты самый искусный [77] .

53 И вообще он подвергал насмешкам музыку и геометрию. Бион вёл расточительный образ жизни и переезжал из города в город, иногда не останавливаясь перед тем, чтобы пустить пыль в глаза. Так, например, на Родосе нанял матросов, уговорил их облачиться в ученическое платье и сопровождать его. Когда вместе с ними он вошел в гимнасий, все взоры были устремлены на него. Он нередко усыновлял юношей, чтобы удовлетворить свое вожделение к ним и, в свою очередь, пользоваться их расположением. Он был очень себялюбив и любил повторять: «У друзей всё общее». Поэтому при таком большом числе слушавших его он не имел ни одного настоящего ученика. Правда, некоторых ему всё же удалось сделать бесстыдными.

54 Так, один из его близких друзей, Бетион, как говорят, однажды признался Менедему: «Вот я провожу ночи с Бионом, и, полагаю, ничего плохого со мной не случилось». В беседах со своими учениками он нередко нападал на богов, пользуясь при этом аргументами Феодора. Когда же впоследствии он заболел (так рассказывали в Халкиде, где он и умер), то его убедили надеть на себя амулеты и заставили раскаяться в своих нападках па религию. Он лежал без всякой помощи и находился в крайне плачевном состоянии, пока Антигон не прислал к нему двух слуг. Согласно рассказу Фаворина в его «Пёстрых историях», царь сам в носилках последовал за ними. Так Бион и умер, а я написал про это осуждающие его стихи:

55 Мудрец Бион Борисфенит в земле родился скифской. — Богов совсем на свете нет, — так говорил он близким. Кабы держался до конца Бион такого мненья, Могли б сказать: «Неправ, но принципиален, нет сомненья». Теперь он тяжко заболел и, убоявшись смерти, Всё то, что прежде утверждал, всё отрицал, поверьте: Что нет богов, и в храмы их он никогда не вступит, 56 И те, кто жертвами дымит, ох, как ужасно глупы. А нынче — не на очаге, а на столе алтарном Сжигает тучные дары богам в угоду старым. Не только «грешен» говорил, — «простите прегрешенья», Он дал старухе талисман надеть себе на шею. Послушно руки обвязал он тонкими ремнями, 57 Крушиной двери увивал, лавровыми ветвями, Всё был готов мудрец сносить — остаться б только живу. Глупец, он думал, что богам нужна одна нажива И существуют лишь тогда, когда Бион в них верит. Но поздно мудрости достиг — душа чуть дышит в теле, Руками машет, лебезит: «Привет, Плутон, приветик!» [79]