VII ПИСЬМО ГЕРАКЛИТА ГЕРМОДОРУ

Часть первая

1 Я слышал, что эфесцы собираются утвердить направленный против меня закон. Но против одного человека выносят не закон, а постановление. Эфесцы не знают, что существует разница между судьей и законодателем. Последний, свободный от всяческих страстей, работает на неизвестное ему будущее, поэтому он лучше судьи, который, видя подсудимого, поддаётся настроениям. Люди знают, Гермодор, что я вместе с тобой трудился над составлением законов, и хотят изгнать меня, но они это сделают не раньше, чем признают несправедливость своего решения. Они хотят, чтобы по этому закону всякий, кто не смеётся и ненавидит людей, до захода солнца был изгнан из города. Но ведь есть только один человек, Гермодор, который не смеётся. Этот человек — Гераклит. Значит это меня изгоняют.

2 О люди, а вы не хотите узнать, почему я никогда не смеюсь? Не потому, что ненавижу людей, а потому, что ненавижу их пороки. Внесите уж лучше такой закон: «Кто ненавидит порок, пусть покинет город». Тогда я первым удалюсь в изгнание. Я с радостью покину не родной город, а порок. Итак, перепишите заново своё постановление. Если вы соглашаетесь, что эфесцы порочны, тогда я их ненавижу. Разве я не более справедливый законодатель, если благодаря мне будут тысячу раз наказаны и приговорены к денежному штрафу те, кто изгнал из жизни Гераклита за то, что по вине порочных людей он никогда не смеётся. А денежный штраф — для вас тяжелейшее наказание. Это ваше изгнание, это ваша смерть.

3 Вы нанесли мне обиду, лишив того, что дал бог, и к тому же ещё незаконно изгоняете. Может быть, мне прежде всего следовало полюбить вас за то, что вы лишили меня возможности веселиться и не перестаёте преследовать законами и изгнаниями? Впрочем, оставаясь в городе, разве я не нахожусь в ссылке? С кем вместе я развратничаю, в компании с кем убиваю, пьянствую, совершаю преступления? Я никого не развращаю, никого не обижаю. Я одинок в городе. В этом моем одиночестве виноваты ваши пороки. Может быть, рынок ваш делает Гераклита хорошим человеком? Нет, это Гераклит исправляет вас, город. Но вы не хотите никаких исправлений.

4 А я хочу быть и являюсь законом для других. Но один я не в состоянии обуздывать целый город. Вы удивляетесь, что до сих пор ни разу не видели, как я смеюсь, а я, со своей стороны, дивлюсь, глядя на людей, которые смеются и радуются, свершив беззакония. Между тем им, виновникам несправедливости, следовало быть печальными. Дайте мне возможность спокойно смеяться и не видеть, как вы отправляетесь в суд, словно на войну, держа язык наизготове, как оружие. Вы направляетесь туда, награбив предварительно денег, изнасиловав женщин, отравив друзей, совершив святотатство, назанимавшись вдосталь сводничеством, обманув народ, избив [рабов], запятнав себя множеством преступлений.

5 Как могу я смеяться, видя, что люди делают всё это, не обращая внимания на свою одежду, бороду и головные уборы. Разве я могу смеяться, видя, как жена отравителя держит в объятиях ребенка, как у детей отнимают их состояние, как муж лишается его в браке, как насилуют ночью девушку, как гетера, ещё не ставшая женщиной, отдается мужчине, как бесстыдный мальчишка, один, становится любовником всего города, как сливки изводят на благовония, как для того, чтобы побольше нажраться на пирах, вставляют два пальца в рот. Могу ли я смеяться при виде безумных трат на чревоугодие или народа, решающего важнейшие вопросы на сцене театра? И сама добродетель наполнит мои глаза слезами, если ей предпочтут порок.

6 Может быть, мне смеяться, наблюдая ваши войны, когда вы, несчастные, под предлогом нанесённой вам обиды пятнаете себя убийствами, превращаясь из людей в диких зверей, становясь под музыку флейт и труб чуждыми любой музе. Железо, столь подходящее для плугов и других земледельческих орудий, вы превращаете в орудия убийства и насилия. Вы оскорбляете и богов — Афину-воительницу и Ареса, прозванного Эниалием. Вы выстраиваете друг против друга фаланги и жаждете, чтобы человек убил человека, показывая как дезертиров тех, кто не запятнал себя убийством, и превознося того, кто больше всего пролил крови.

7 Львы не вооружаются друг против друга, кони не хватаются за мечи. Нельзя увидеть орла, нацепившего доспехи для битвы с орлом. Никто из животных не имеет другого боевого оружия, кроме собственных членов. Для одних оружие — рога, для других — клюв, для третьих — крылья, для четвертых — скорость. Одним помогает большой рост, другим — малый, одним — толщина, другим — их умение плавать, многим — храбрость. Ни одно неразумное животное не испытывает удовольствия от оружия, сохраняя лишь то, что дано ему законом природы. Иначе у людей: чем больше они приобретают, тем больше чувства неуверенности у овладевших.

8 Для чего вам нужно прекращение войн? Может быть, так вы избавите меня от печали? Но каким образом? Разве это не вы грабите землю и город, издеваетесь над старостью, уводите женщин, вырываете детей из материнских объятий, оскорбляете супружеские узы, превращаете девушек в наложниц, мальчиков — в женщин, свободных заключаете в оковы, расхищаете храмы богов, уничтожаете памятники героям, воспеваете нечестивые дела и совершаете благодарственные жертвоприношения богам за учинённые беззакония?

9 Разве я могу смеяться, когда в мирное время вы сражаетесь словами, а во время войны решаете споры оружием, мечами уничтожаете справедливость. Гермодора изгоняют потому, что он пишет законы, Гераклита — за нечестие. Для толпы его одиночество — предлог для оскорблений. Городские стены стоят как символ человеческой порочности, скрывая ваши беззакония, все заперты в домах. Есть ещё стены заблуждений. Внутри — враги, хотя и сограждане, снаружи — враги-чужеземцы. Кругом враги, друзей — ни одного.

10 Могу ли я смеяться, когда столько врагов? Чужое имущество вы считаете своим, чужих жён — своими, свободных порабощаете, живых пожираете, законы преступаете, преступления освящаете законами, отнимаете силой всё, что вам не принадлежит. Законы, которым более всего пристало быть символом справедливости, становятся символом произвола. Если бы они не были такими, вас бы уже ничего не сдерживало в ваших злодеяниях, а сейчас они немного вас обуздывают. Только страх перед наказанием сдерживает вашу жажду преступлений.

Часть вторая [262]

...Разве это не значит иметь мозги набекрень?! Восхищаться пышностью театров и не почитать красоту светил. Ведь в театре, хоть и разукрашенном, нет души, а небо полно богов. Созерцайте же солнце, дающее жизнь душе. Пусть вся эта красота не пройдет мимо вас. Наблюдайте также за богом светил. Вам говорят, что согласны с вами, — не спорьте. Вам говорят: «Совершенствуйтесь, не грешите. Закон угрожает. Берегитесь наказания. Стремитесь к награде за добродетель и только в этом старайтесь одержать победу».

Львы не оскверняют себя убийством львов, волки не отравляют волков, кони не вступают в заговор против коней, а слоны не захватывают крепостей, чтобы их разрушить. Звери, живя вместе с нами, становятся ручными, а люди, обращаясь друг с другом, становятся дикими. Братья из мести убивают братьев, отцы подсыпают яд своим детям, законные сыновья отрубают головы своим родителям, а жёны предают мужей [...] и [...] мужья, еще не остыв от любовных объятий, тайно убивают своих жён. Столь же распутные, сколь и нечестные, они заставляют подозревать в преступлениях невинных, подобно тому как бесчестный человек делает вид, что поступает по справедливости. Всего этого нет у неразумных животных. Слоны несребролюбивы, львы не копят сокровищ, быки не пекут пирогов или медовых пряников и не наряжаются в милетские ткани волы. У них нет национальных нарядов. Они не нуждаются в помощи, чтобы нести свой груз. Они не делают, по примеру людей, слугами себе подобных.

Одни из них живут в берлогах, другие — в пещерах, третьи — в чащах, четвёртые — на равнинах, пятые — в воде, некоторые — в воздухе. Имея свое определённое место, никто не живёт в чужой среде. Когда появляется необходимость, они обрастают густой шерстью и не страдают ни от холодов, ни от мороза. У них вырастает и панцирь для защиты.

Пастбища в горах и долинах, обильные источники и озёра дают им пищу. Именно поэтому они живут, не злоумышляя друг против друга, не убивая, если только их не принуждает к этому человек.

Человек же, по природе существо мирное, ведёт себя как свирепый зверь Люди поднимают мечи на своих отцов, мечи на матерей, мечи на детей, братьев, друзей, сограждан, против одиночества и против толпы, против невинных животных и иноплеменников. Насытьтесь наконец несправедливостью, чтобы я мог обуздать свой смех или перенёс его на поэтов. Я их ненавижу, всех этих гомеров, гесиодов и архилохов. Гомер призывает Музу воспеть ему гнев Ахилла, будто богам интересно прославлять человеческие страсти. Он не постыдился просить деву за наложницу.

Моё целомудрие постыдилось бы этого, превосходя целомудрие Гомера. Он любил женщин и в соответствии с тем, что сам испытал, изукрасил своих героев поэтическим вымыслом, который, напротив, не украсил их, а обезобразил. Из-за женщины убил он Аякса, из-за той же самой Кассандры он заставил убить Aгaмемнона в его собственном доме, а на Итаке — юношей из-за Пенелопы, в Илионе — из-за Елены. Женщины — всегда причина его надругательства над Элладой, а им, несмотря на промахи, ещё восхищаются. Его «Илиада» и «Одиссея» — две великие поэмы — посвящены страстям двух женщин, одной, которая была увезена силой, другой, которая хотела бы этого. Та, которая была похищена, нашла, кажется, своего героя, а другая, если бы её герой не должен был вот-вот возвратиться, в течение всех десяти лет была готова выйти замуж.

Тот, кто не очень хочет, быстро отказывается от задуманного. Отсрочка — всегда плод нерешительности, результат путаницы в голове. Десять лет Одиссей сражался в Илионе и столько же примерно времени он наслаждается близостью с женщинами в «Одиссее». У Каллипсо проводит семь лет, у Кирки — один год. Наконец, когда он пресытился, его потянуло к Пенелопе. Арета была, конечно, мудрее его, так как он и у неё оставался. Я не считаю, что у Одиссея есть какая-нибудь другая мудрость, кроме той, что он любит поесть и поволочиться за женщинами. Во время своих странствий он не столько действует, сколько претерпевает. Во всех этих пакостях виновен, конечно, больше всего Гомер. Ведь это он сам и обманщик Одиссей, и пожиратель народов Агамемнон...