Что слёзы! Дождь над выжженной пустыней. Был дождь. Благодеянье пронеслось. Сын завещал мне не жалеть о сыне. Он был солдат. Ему не надо слёз. Солдат? Неправда. Так мы не поможем Понять страницу, стёршуюся сплошь. Кем был мой сын? Он был Созданьем Божьим. Созданьем божьим? Нет. И это ложь.

Далёк мой путь сквозь стены и по тучам, Единственный мой достоверный путь. Стал мой ребёнок облаком летучим. В нём каждый миг стирает что-нибудь.

Он может и расплыться в горькой влаге, В солёной, сразу брызнувшей росе. А он в бою и не хлебнул из фляги, Шёл к смерти, не сгибаясь, по шоссе. Пыль скрежетала на зубах. Комарик Прильнул к сухому, жаркому виску. Был яркий день, как в раннем детстве, ярок. Кукушка пела мирное «ку-ку».

Что вспомнил он? Мелодию какую? Лицо какое? В чьём письме строку? Пока, о долголетии кукуя, Твердила птица мирное «ку-ку»?

…Но как он удивился этой липкой, Хлестнувшей горлом, жгуче-молодой! С какой навек растерянной улыбкой Вдруг очутился где-то под водой! Потом, когда он, выгнувшись всем телом, Спокойно спал, как дома, на боку, Ещё в лесном раю осиротелом Звенело запоздалое «ку-ку».

Жизнь уходила. У-хо-ди-ла. Будто Она в гостях ненадолго была. И, спохватившись, что свеча задута, Что в доме пусто, в окнах нет стекла, Что ночью добираться далеко ей Одной вдоль изб обугленных и труб. И тихо жизнь оставила в покое В траве на скате распростёртый труп.

Не лги, воображенье.                      Что ты тянешь И путаешься?              Ты-то не мертво. Смотри во все глаза, пока не станешь Предсмертной мукой сына моего. Услышь,         в каком отчаянье, как хрипло Он закричал, цепляясь за траву, Как в меркнущем мозгу внезапно выплыл Обломок мысли:                «Всё-таки живу». Как медленно, как тяжело, как нагло В траве пополз тот самый яркий след, Как с гибнущим осталась с глазу на глаз Вся жизнь, все восемнадцать лет.

Ну, так дойди до белого каленья… Испепелись и пепел свой развей. Стань кровью молодого поколенья, Любовью всех отцов и сыновей.

Так не стихай и вырвись вся наружу, С ободранною кожей, вся как есть, Вся жизнь моя, вся боль моя — к оружью! Всё видеть. Всё сказать. Всё перенесть.

Он вышел из окопа. Запах поля Дохнул в лицо предвестьем доброты. В то же мгновенье разрывная пуля, Пробив губу, разорвалась во рту.

Он видел всё до точки, не обидел Сухих травинок, согнутых огнём, И солнышко в последний раз увидел, И пожалел, и позабыл о нём. И вспомнил он, и вспомнил он, и вспомнил Всё, что забыл, с начала до конца. И понял он, как будет нелегко мне, И пожалел, и позабыл отца. Он жил ещё. Минуту. Полминуты, О милости несбыточной моля. И рухнул, в три погибели согнутый. И расступилась мать сыра земля. И он прильнул к земле усталым телом И жадно, отучаясь понимать, Шепнул земле — но не губами — целым Существованьем кончившимся:                             «Мать».