Дождливой и ветреной ноябрьской ночью в королевском замке Санлиса произошло событие, кое привело в смятение и страх всех его обитателей. Из неприступной крепости, каким считался королевский замок, исчезла вдовствующая королева Анна. Замок стоял на высоком холме, за такой же высокой каменной стеной, окруженной глубоким рвом, наполненным зеленой водой. С внешним миром жителей связывал лишь подъемный мост. За крепостными стенами с двух сторон к замку прижимался городок Санлис, с третьей стороны подступал клин леса, а с четвертой — лежало просторное Королевское поле, на котором ближе к дальнему лесу поднялись новые здания монастыря, храм и стены. Из городка, если смотреть на замок, виднелась лишь крутая черепичная крыша замка да крона высокого, в эту пору с темно-коричневой неопавшей листвой дуба. Казалось, что в замок и птица не пролетит незамеченной, и малый зверь не проникнет за стены, и насекомое не проползет под воротами мимо бдительных стражников, вооруженных мечами и алебардами.

Однако произошло то, чего никогда во Франции, как во времена Каролингов, так и во времена Капетингов, не случалось. А в королевском замке ничто не предвещало разбоя или какого-либо другого дерзкого выпада со стороны влиятельных сеньоров, живущих близко к землям Санлиса. В течение последней недели Анна лишь дважды покидала замок, чтобы побывать в монастыре на Королевском поле. Там она встречалась только с нунцием из Рима, святым отцом Урсием. В Санлисе он появился давно как посланец папы римского Льва Девятого и вот уже более десяти лет исполнял папскую волю, держа под неусыпным надзором церковное устроение округа. Никаких других встреч у королевы не было. Никто ей не угрожал, не предупреждал об опасности. Сама Анна знала, что у нее нет врагов в государстве. И вот королева исчезла из своего замка. Вечером, перед тем как отправить младшего сына Гуго спать, мать наказала ему:

— Завтра, сынок, мы пойдем с тобой в храм к причастию и будем слушать мессу в честь чтимого Францией святого Августина. Как проснешься, приходи ко мне.

— Хорошо, мама, — ответил Гуго.

Для мальчика посещение церкви было праздником. И на другой день он проснулся чуть свет, оделся без чьей-либо помощи и пробрался к спальне матери. Он знал, что еще не время идти в церковь, но ему так хотелось побыть возле своей любимой матушки! И потому он спешил. Вот и покой сенных девушек перед спальней королевы. В нем всегда находились Малаша и недавно поступившая на службу к королеве молоденькая баронесса Жозефина, дочь барона Карла Норберта, прослужившего многие годы близ короля Генриха. Их, однако, в покое не оказалось. Гуго даже удивился, потому как прежде подобного не случалось. Принц поспешил к двери спальни, прислонился к ней, надеясь услышать в покое матушки голоса. Но там было тихо, и Гуго, приоткрыв дверь, заглянул в спальню. Кровать матери стояла в алькове, и Гуго не мог видеть, там ли матушка. Ему стало страшно, потому как и такого никогда не бывало. Сколько он помнил, матушка всегда встречала его. Он крался к постели на цыпочках и приоткрыл балдахин дрожащей рукой. Постель была пуста и холодна. Маленький принц понял, что произошло какое-то несчастье, и, не в силах закричать, с глазами, полными ужаса, убежал из спальни. Он мчался в свою спальню с одним желанием спрятаться там. Но на пути у него возник старый королевский маршал Роблен де Убальд, который доживал свои годы при королеве. Он остановил Гуго.

— Принц, тебе не пристало так бегать, — строго сказал Убальд, но, увидев на лице мальчика страх, спросил: — Что тебя испугало, дитя?

— Мама, мама! — И Гуго потянул Роблена за руку. — Ее нет в спальне, и никого там нет!

Страх мальчика отозвался и в Убальде. Старый маршал поспешил за ним. У маршала мелькнула мысль, что королеве плохо. Не встретив никого в прихожей, он крикнул:

— Жозефина, Малаша, где вы?

Никто не отозвался, и Убальд вошел в спальню. Осмотрев ее, он подумал, что Анна встала раньше времени и ушла с сенными девицами куда-нибудь на прогулку. Но все-таки громко спросил:

— Государыня, вы здесь?

Снова молчание. Убальд постоял в раздумье, глядя на Гуго, погладил его по голове и сказал ему:

— Тебе не надо бояться за матушку, принц. Сегодня день святого Августина, и она ушла помолиться в капеллу.

Старый маршал повел Гуго из спальни в капеллу, коя находилась на дворе замка. Спускаясь по лестнице, он увидел мажордома Карла Норберта.

— Карл, ты не видел королеву? — спросил он.

— Но она должна быть в постели, — ответил Норберт.

— В спальне ее нет, мы оттуда. И Жозефины твоей нет, Малаши тоже. Не ушли ли они помолиться?

— Но из замка еще никто не выходил через главную дверь. — Норберт поспешил к двери, увидел старого слугу: — Изембарт, государыня не выходила?

— Нет, сир, — ответил тот.

— Мы все-таки сходим в капеллу, — сказал Убальд Норберту, — а ты пошли слуг и служанок осмотреть все покои замка. Может, королева у боярыни Анастасии или в покое у дочери Эммы.

Убальд и Гуго вышли из замка и под моросящим дождем прошли к капелле, куда в это время в карете подъехал нунций Урсий. Когда он с помощью служителя вышел из кареты, Убальд спросил его:

— Святой отец, что привело вас в замок так рано?

— Сын мой, ты забыл, что сегодня день святого Августина? Потому в храме кюре Минь исполнит торжественную мессу. Я приехал напомнить о том королеве.

Убальд молча направился к капелле. Урсий последовал за ним.

— Сын мой, ты с печалью на лице. Чем озабочен? — спросил нунций.

— Сильно озабочен, святой отец. Мы ищем королеву.

Жесткий и властный папский нунций Урсий остановил маршала, спросил строго:

— Что с королевой? Где она?

— Мы ищем ее, а где она, пока не знаем. Может быть, здесь, в капелле, молится, — ответил Убальд.

Он вошел в капеллу, ведя за руку Гуго. В ней было холодно, тихо и пусто. Лишь перед распятием Иисуса Христа горела лампада.

— Матушки здесь нет, — срывающимся голосом произнес Гуго.

Войдя в капеллу, Урсий гневно сказал:

— Я требую от вас правды: почему вы ищете королеву?

— Ее нет в спальне, и мы подумали, что она молится здесь, — ответил Убальд, еще надеясь, что королева уже нашлась в замке.

— Но кто-нибудь видел ее сегодня: слуги, придворные, наконец, мажордом Норберт?

— Карл и слуга-привратник сказали, что не видели.

— А не покинула она замок вчера? — спросил Урсий.

— Нет-нет. Вчера матушка укладывала меня спать и рассказывала сказки, — отозвался Гуго.

Нунций прошелся по капелле и, выйдя из нее, направился в замок. Убальд и Гуго последовали за ним. В замке уже собрались все его обитатели. Не было лишь королевы, ее фаворитки и сенных девиц. Не было и юного короля, который три дня назад уехал в Париж, чтобы там принять участие в праздновании дня святого Августина. Карл Норберт, увидев вошедших, поспешил к ним.

— Святой отец, мы в отчаянии: королевы и ее фаворитки в замке нет. Мы обыскали все залы и покои.

— Помилуй мня, Боже! — воскликнул Урсий. — А где же те люди, кои стояли при королеве? Где стражи? — Он еще больше побледнел, на худом морщинистом лице гневно сверкали лишь черные глаза. И он закричал: — Почему они не знают, где королева?

У папского нунция Урсия были основания гневаться и упрекать обитателей замка за исчезновение королевы. Он искренне переживал за судьбу государыни Франции. Он помнил, что из всех королев до нее только она заслужила высокую честь, любовь, уважение и почитание папского двора и самого папы римского. Это он, нунций Урсий, пять лет назад читал в храмах грамоту папы Николая Второго, в коей владыка католической церкви восхвалял ее за многие добродетели во имя Франции и святой веры.

— Те, кто стояли при королеве, тоже пропали, — ответил Норберт. — Боярыня Анастасия и служанки Малаша и Жозефина, моя дочь.

Барон Карл Норберт понимал, что нунций Урсий прав, что надо искать королеву и ее людей. Но Карл понял главное: Урсий намерен взять в свои руки власть над обитателями замка и заставить их подчиниться ему. И это Норберта устраивало. Уж если папский нунций берет на себя ответственность за поиски, то он своего добьется, счел Карл. Сам он пребывал в растерянности, потому как переживал не только за королеву, но и за свою дочь.

— Все ли обитатели замка здесь? — спросил Урсий Норберта.

— Нет. Есть еще воины, стражи у ворот, конюхи, псари, скотники, прачки, кухарки, повара. И помните, святой отец, все мы готовы исполнить каждое ваше повеление. Мы все перевернем в округе, но найдем королеву!

— Хорошо. Слушай же внимательно, сын мой. И ты, маршал Убальд, внимай. Из замка никого не выпускать. Кто появится близ замка, впускать и даже брать силой. Теперь же отправляйте людей на поиски. Как отправите, придите сюда, будем держать совет.

Вскоре Карл собрал воинов, слуг, работных людей, конюхов и прочих и наказал им:

— Осматривайте все: подвалы, сараи, службы, конюшню, скотные.

Пока Норберт распоряжался и сам отлучался на поиски королевы, нунций Урсий погрузился в размышления, отнюдь не радостные. Он считал, что исчезновение первой дамы королевства — это не только беда королевского дома, но и угроза благополучию государства, и скорее всего со стороны графского дома Валуа, от потомков Карла Великого. А разве он, папский нунций, не может потерять свое место? При дворе короля Генриха ему жилось очень хорошо и покойно. В Санлисе всегда царила благодать. Не изменилась его жизнь и при юном Филиппе, при его матушке. Наконец, по убеждению Урсия, мир, царящий во Франции, — это тоже заслуга вдовствующей королевы. Это она усмирила таких дерзких магнатов, как граф Бодуэн Фландрский, нынешний регент короля, как граф Рауль де Крепи из Валуа, не признающий никакой власти, кроме своей воли. И нунций Урсий с горечью подумал, что ежели с королевой случится беда и она исчезнет, то Франция вновь вступит на путь потрясений, войн и междоусобной брани.

Между тем в замок возвращались те, кто отправлялся на поиски королевы. Каждый из них подходил к мажордому или маршалу и тихо, с горестным выражением на лице сообщал, что поиски не увенчались успехом. Лишь два молодых стражника вернулись с добычей. Они привели старого слугу короля Генриха, Одарта, который прятался в надвратной башне. Карл Норберт спросил его:

— Зачем ты скрывался? Ты знаешь, где королева-мать?

— Не знаю. Я при королеве не стоял и только из милости ее обитаю в башне Августина. Я поклоняюсь тому святому и прошу отпустить меня на покаяние. — Глаза Одарта слезились, вид у него был жалкий, и он со страхом смотрел на Урсия.

Однако Урсий прочитал во взгляде Одарта не только страх, но и кое-что другое, затаенное. Нунций вспомнил, что за все эти годы Одарт никогда не проявлял желания получить у него благословение или прийти за отпущением грехов. И Урсий решил, что теперь настал миг потребовать от Одарта исповеди. Нунций не замедлил привлечь его к покаянию:

— Заблудший сын, тебе пора исповедаться. Иди за мной.

В глубине зала, расположенного за передней, виднелось серебряное распятие Иисуса Христа. Урсий подвел Одарта к нему и сказал:

— Встань на колени, заблудший.

Одарт еще не понимал, чего добивался от него нунций, но послушно опустился на колени, склонил голову перед распятием. Неожиданно Урсий опустился рядом и мягко сказал:

— Сын мой Одарт, в твоих руках честь Франции и судьба королевы. Если ты пребывал в надвратной башне, то видел, когда королева покинула замок. Не так ли?

— Искренне каюсь, святой отец, того не видел.

— Ложь и во спасение остается ложью. Сколько лет ты живешь в замке? — Голос Урсия терял мягкость, становился жестким и причинял старому Одарту боль.

— Я вырос в Санлисе и всю жизнь служил в замке.

— Тогда ты знаешь и то, что неведомо другим. Уверен, король Генрих поверял тебе тайны, о коих нам ныне нужно знать.

Одарт догадался, что хотел выведать у него папский нунций. Да, король Генрих доверял ему в прежние годы многое, когда Одарт был слугой короля. Но есть одна тайна, коя скреплена печатью крови. Одарт вспомнил, как он острым кинжалом пустил на левой ладони живую струйку крови, а Генрих приложил к ней печать и оставил знак там, где нужно. Но теперь Одарт пришел к мысли о том, что эта тайна задевает честь Франции, и если он откроет ее, то это поможет спасению королевы. Однако сам нунций ни в коем случае не должен знать о той тайне, потому как он не француз, а римлянин. И Одарт ответил нунцию не как прежний слуга короля, а как преданный сын Франции и слуга королевы. Он одолел религиозный страх перед слугой папы римского и сказал:

— Честь Франции и жизнь королевы для меня дороже моей жизни. И потому я не открою тебе тайны, святой отец.

— Как смеешь противиться воле Божьей, презренный?! — вспылил Урсий. — Говори пред ликом Спасителя все, что знаешь о тайнах королевского замка! — потребовал он.

— Нет и нет! Ты, святой отец, слуга Рима, но не Франции, и тебе не дано знать наших тайн, — проявил твердость старый слуга. Он верил, что ни молодой король, ни его канцлер-мать не осудят его за противостояние слуге Рима.

Нунций, однако, увидел в поведении Одарта попрание веры. Как смеет он скрывать от церкви то, что ей должно знать? Королева Франции пребывает под отеческой рукой наместника Иисуса Христа. Он отвечает пред ликом Господа Бога за ее жизнь и честь.

— Ты будешь судим, как противник преемника князя апостолов папы Николая Второго!

Урсий встал, подошел к Норберту и сказал:

— Возьми сего старика под стражу. Он знает тайну исчезновения королевы. Добудь от него правду через страдания плоти.

— Мы постараемся, святой отец, — ответил Норберт и распорядился, чтобы стражники увели Одарта в каземат.

В это время воины королевы привели монаха, и один из воинов обратился к Норберту:

— Сеньор, сей монах Одиборт ищет нунция. Говорит, что тому пора на мессу в монастырь.

— Пусть сам и скажет, нунций пред ним, — отмахнулся Норберт и ушел следом за стражниками, кои уводили Одарта.

Карл понял, что, ежели старый слуга что-то скрыл от папского нунция, значит, у него были на то основания. И теперь мажордому не терпелось потормошить Одарта, добыть от него тайну.

Стражники ввели старого слугу в подвал и упрятали в каменный каземат с железной решеткой вместо передней стены. Они еще не успели закрыть замок на двери, как появился Норберт. Он взял у стражников ключи, а их выпроводил. В нише перед казематом стоял стол и две скамьи. Норберт осмотрел их и открыл дверь каземата:

— Выходи, Одарт, тебе там не место.

Слуга вышел из каземата, Карл посадил его к столу, сам сел напротив.

— Ну, расскажи, отец, почему ты не поладил с нунцием?

Одарт положил на стол крупные узловатые руки, перевел дух и тихо повел речь:

— Я все скажу тебе, сынок, ты добр ко мне и верно служишь королеве и молодому королю. Я должен тебе передать, как наследство, тайну замка Санлис. Не ведаю, поможет ли сие открыть тайну пропажи королевы, но будем уповать на Бога. — Одарт помолчал, собрался с духом и продолжил: — Лет тридцать назад, когда король Генрих лишь поднялся на престол, завязалась война между ним и графом Артуром де Крепи из Валуа, Вексена и Амьена. Артур был силен и осадил замок Санлис. Нам казалось, что всех нас ждет гибель, потому как больше десяти дней нам было не продержаться. И тогда король оставил Убальда оборонять замок, а сам, прихватив меня, покинул Санлис тайным ходом. И мы ушли в Париж, там собрали войско и вернулись, разбили Артура и прогнали его к Вексен. Тогда же король взял с меня клятву, закрепив ее кровью, что я буду молчать про тайну подземного хода, пока не придет на трон новый Капетинг. Но король Филипп еще малолетен и не сможет сохранить сию тайну, мои дни на исходе, и я открыл тайну королеве.

— Давно ли это случилось? — спросил Норберт.

— Две недели назад я свалился в постель от немочи и пролежал сутки. Мой приятель Изембарг забеспокоился: я ведь дважды в день приходил в замок на кухню поесть, а тут не пришел. И он навестил меня. Тогда-то я и сказал ему, чтобы он попросил королеву прийти ко мне. Она пришла, и я поведал ей все, что должно.

— А дальше, что было дальше? — нетерпеливо спросил Норберт.

— Два дня королева и ее боярыня ухаживали за мной, лечили снадобьями, а на третий день, когда окреп, я счел своим долгом показать королеве сей тайный ход.

— И ты водил королеву по нему?

— Так и было. Мы вошли в него и вышли за стенами замка, а потом вернулись. Вот и все, что я могу тебе поведать, славный барон Карл.

— А кто еще был с вами?

— Королева назвала свою боярыню Анастасию судьбоносицей и сказала, что без нее не пойдет. Сам понимаешь…

— Значит, тайна замка развеется? — спросил Норберт.

— Я верю, что нет. Ежели ты ее сохранишь.

— Да, я ее сохраню и заверяю это своей жизнью. Да пойми же, отец, ведь вместе с королевой пропала и моя дочь!

— Прости, Карл, прости.

Норберт схватился за голову:

— Боже мой, неужели королева таким путем сама покинула замок? Нет, этого не может быть. Дети, корона — ради чего все бросила? Тут чья-то третья сила вмешалась. Чья?

— Того не знаю, Карл. Устал я. Ты бы отвел меня в башню или замкнул бы здесь, в каземате. Мне все равно.

— Потерпи, старый Одарт, потерпи, отец. В сырую башню ты больше не вернешься, и в каземате тебе не быть. Ты будешь жить в теплом и сухом покое. Но прежде мы с тобой осмотрим тайный ход. И соберись с духом, соберись, Одарт, — торопливо выговаривал Норберт.

Старый слуга монотонно покачивал головой, соглашался с мажордомом, но глаза его по-прежнему слезились и жизнь в них медленно угасала. Он попытался подняться, но сил не хватило. Карл помог ему встать и повел его под руку из подвала. В пути он немного окреп, пошел тверже, сознавая, что должен исполнить последний свой долг перед королевой.

— Нам с тобой, Карл, нужно добраться до покоя королевы. И чтобы факел был при нас, — говорил по пути Одарт. — Еще поставь стражей близ покоя королевы, дабы никто не вошел в него.

— Все так и сделаю, как велишь. Твоя воля, Одарт, для меня священна, — отвечал Карл.

Он был преданный королевской семье человек, выходец из разорившегося от войн рода баронов Норбертов из Суассона. Службу при короле Генрихе он начинал в Париже, был стременным, конюхом, досматривал за поварами, ходил в Херсонес и в Россию. После смерти короля Генриха Анна взяла его в Санлис и поставила мажордомом. Он всегда служил честно, был исполнителен и, если нужно, строг. Вот и теперь, сознавая свою ответственность за ношу, которую взял с плеч старого слуги, он старался все исполнить так, чтобы тайна была сохранена. Поднявшись с Одартом в покои королевы, он тотчас спустился вниз, принес завернутый в холстину факел, привел двух воинов-россов из охраны королевы, поставил их на пост, наказал никого не пускать и ушел с Одартом в спальню Анны. Норберт приготовился зажечь факел и ждал, когда Одарт откроет тайный лаз.

Старый слуга наконец собрался с духом и сказал:

— Войди со мною в нишу и следи за каждым моим движением.

И вот они в нише, задрапированной гобеленами. Одарт откинул на задней стене гобелен, нажал на левую сторону одного из камней, и он легко развернулся. Открылось отверстие величиной в две четверти. Одарт посмотрел на Карла, и тот поторопил слугу:

— Давай, давай, отец!

Одарт засунул руку в отверстие и достал из него большое кольцо, закрепленное на конце цепи. Он подал кольцо Норберту и промолвил:

— Тяни сильнее.

Карл передал Одарту факел и взялся за кольцо. Руки его дрожали от волнения, но он с силой потянул цепь. Донесся скрежет железа. Часть стены ниши сдвинулась, и медленно открылся лаз высотой по пояс человеку. В него, согнувшись, прошел Одарт. Проник в лаз и Карл. Одарт нашел другой конец цепи и велел Карлу закрыть лаз, сдвинуть камень. Они оказались в узком проходе, и в трех шагах от них факел высветил лестницу, ведущую вниз. Норберт пошел впереди, освещая факелом спуск. Он осматривал каменные ступени, надеясь увидеть следы, но их не было. Наконец лестница кончилась, и они вошли в тесный проход высотой в человеческий рост. Он был пологий, выложенный камнем и уходил вниз. В конце его Одарт потеснил Карла, прошел вперед и проделал то же, что и в покое королевы. Потом Карл вновь тянул цепь, и они попали в каменный грот. Здесь камни под ногами у них были покрыты тонким слоем пыли, и когда Карл осветил ее, то увидел множество крупных мужских следов.

— Одарт, смотри! — с придыханием крикнул Карл. — Следы совсем свежие! Королеву похитили! О, вот есть и малые следы, женские.

— Господи! Пресвятая Дева Мария! — запричитал Одарт и, опустившись на колени, стал ощупывать камни. — Но кто, кто те злодеи?! — крикнул он и зарыдал.

Прошло несколько минут, пока рыдания старого слуги не прекратились. Карл осмотрел за это время грот, вышел из него в узкий проход и оказался в каменном колодце. Он осветил его и, увидев над головой железную плиту, вернулся к старику.

— Поднимись, верный Одарт, покажи, как выбраться из колодца. — Норберт помог Одарту встать и привел его в колодец.

Когда они вошли в него, Одарт указал на скобы в кладке колодца и вверху рядом с ними заделанный в стену рычаг.

— Поднимись и нажми на рычаг сверху вниз. Откроется лаз, и ты окажешься в лесу. Иди, а я уже не смогу подняться.

Карл так и поступил. Он добрался до рычага, оставив факел Одарту, потянул рычаг сверху вниз. И вот крышка откинулась, Карл увидел слабый дневной свет, ветви старого дуба с листвой. Он вылез из колодца и оказался между толстыми корнями дуба. Прошелся в сторону от замка и заметил следы от колес повозки или кареты, конские следы. Неподалеку возвышалась стена замка, под нею был ров, заполненный водой, — все, как должно, лишь не было за крепостной стеной королевы Анны. В лесу стояла гнетущая тишина, моросил мелкий дождь, и Карл поспешил спуститься в колодец. Однако он успел заметить, что люк колодца сверху засыпан толстым слоем листьев, словно приклеенных к нему. А рычаг, открывающий люк, был очень похож на корень дуба. Найти люк было невозможно, ежели не знать, где он находится.

Спустившись в колодец и закрыв люк, Карл присел рядом с Одартом и обнял его за плечи. Слов у него не было, ему, как и старому слуге, хотелось плакать. Сколько они так просидели — неведомо. Наконец Карл сказал:

— Вот мы и осиротели, отец. — Он встал, помог подняться Одарту. — Идем, старина. Будем искать матушку.

Они долго шли молча, а перед тем как взобраться по лестнице, Карл спросил Одарта:

— Отец, может, ты помнишь, кто, кроме короля, мог знать о тайном ходе?

Пока Карл поднимался из колодца и выходил в лес, Одарт уже думал об этом. Он не знал точно, на кого указать, но догадывался, что к тайне Санлиса могла быть причастная королева Констанция. И он сказал Карлу:

— Ежели только мать короля Генриха. Да что с того проку, когда ее уже черви съели.

— Но при жизни она могла поведать о тайне сыну Роберту. Правда, и его уже нет в живых.

Догадка старого слуги была верной. Королева Констанция, приезжая в Санлис, своим пронырливым умом пришла к выводу о том, что в замке есть тайный ход или тайные ходы, потому как Санлис не мог быть исключением среди замков той поры. Ведь и в ее родовом замке был тайный ход. Ее настойчивые поиски увенчались успехом, и она нашла его в спальне — тогда это была королевская спальня. И когда король Роберт уходил с войском на войну против кого-нибудь из сеньоров, а она оставалась в Санлисе, то часто пользовалась тайным ходом и трижды приводила к себе с спальню молодого графа Артура де Крепи.

Граф Артур из Валуа в пору междоусобной брани с королем Робертом мог бы воспользоваться «подарком» своей любовницы и, проникнув в замок, захватить его. Но он был благородным рыцарем и, хотя прелюбодейничал с женой своего врага, на иную подлость не отважился. Позже, уже перед смертью, он передал тайну Санлиса старшему сыну Раулю с наказом воспользоваться ею лишь для утоления любовной страсти, ежели таковая появится к кому-либо из обитательниц замка.

Однако граф Рауль де Крепи был более благороден, чем его отец, и, полюбив королеву Анну, даже не допускал мысли воспользоваться возможностью проникнуть в спальню любимой им женщины. Так бы и умерла эта тайна, случись скорая кончина графа. А он уже готовился к тому, чтобы расстаться с бренным миром. Долгая осень шестьдесят третьего года оказалась для него тяжелой. Изгоняя из себя любовную страсть, он днями пропадал на охоте. Однажды в погоне за оленем по болоту его конь споткнулся о корягу, и граф, вылетев из седла, выкупался в ледяной воде. Пока выбирался, закоченел. И когда егери нашли его, переодели, граф уже безнадежно простудился. В замке его поили горячим виноградным спиртом, растирали острыми мазями, но ничто не помогало. Он метался в горячке. Лекари признали у него двухстороннее воспаление легких. Иногда он терял сознание, бредил, повторяя многажды имя Анна, сутками не приходил в себя. Его придворные послали гонца за старшим сыном в Париж. Граф Франсуа де Крепи уведомил короля о тяжелой болезни отца и ускакал немедленно в замок Валуа, находившийся неподалеку от Санлиса. Он сидел у постели отца сутками.

Но вот наконец кризис миновал, и граф Рауль пришел в себя. Сам Рауль того еще не осознавал, готовился предстать перед Господом Богом, каялся в грехах. В час сокровенного покаяния он рассказал сыну о своей неразделенной любви к королеве Анне.

— Если бы она была рядом, я бы никогда не знал, что такое болезни. Ее животворящее тепло было бы источником силы. Увы, ее нет со мной. Я мог бы похитить ее, и никто, даже сам папа римский, не отобрал бы ее у меня. Но нет, лучше я умру от горя, но не позволю себе совершить недостойный рыцаря поступок.

Граф Франсуа, столь же благородный, как отец, слушал лежащего в постели Рауля с большим вниманием. А позже исподволь вынудил отца сказать ему, как бы тот похитил королеву. И граф Рауль открыл тайну замка Санлис, поведав до мельчайшей подробности, как проникнуть в него, и заключил все строгим наказом:

— Ты мне поклянешься, дорогой сын, в том, что никогда не воспользуешься этим тайным ходом во зло. Ты сейчас поклянешься на кресте, — горячо потребовал отец, сжимая руку сына.

И Франсуа исполнил волю отца. Он взял со стены в изголовье Рауля золотой крест и твердо произнес:

— Клянется рыцарь Франсуа де Крепи рыцарю Раулю де Крепи никогда не чинить зла всем обитателям замка Санлис. — И Франсуа поцеловал крест.

После утомительного откровения граф Рауль уснул. Сын позвал слугу и вышел из спальни. Спустившись в трапезную, он выпил вина и долго ходил по залу, скрестив на груди сильные руки. Франсуа был красивый и крепкий молодой мужчина, с благородным, под стать отцу, лицом и умными карими глазами. Рассказ отца о любви к королеве Анне глубоко взволновал его. Он давно страдал за отца из-за его женитьбы на Алиенор после смерти матери. Франсуа знал, что отец несчастен с этой недостойной женщиной, и понимал, что такая женщина, как королева Анна, достойна самой чистой любви. Теперь Франсуа осознал, почему отец долгое время пребывал в таком угнетенном состоянии и даже тяготился жизнью, и готов был совершить ради него невозможное. До полуночи он провел время в размышлениях, а потом, как показалось ему, нашел единственно верное решение, помолился Богу, прося у него прощения за грядущие грехи, и уснул.

С рассветом Франсуа пришел к отцу, который явно поправлялся. Вновь они вели неспешную беседу. Франсуа рассказал отцу парижские новости, поведал о своей службе, о своих отрадных семейных делах и сам расспрашивал отца о том, как шли дела в минувшее лето на строительстве монастыря и храма в Санлисе. И как бы между прочим расспросил об окружении королевы и об отношении ее к нему.

Рауль, не ведая замыслов сына, поделился, как они ездили с Анной и королем на охоту, сколько радости и удовольствия принесло это им всем, как он с Анной вкупе смотрит за возведением храма, как обедает в ее семье.

— Маленький Гуго мой настоящий друг, а Эмма величает меня дедушкой. Но самый интересный человек близ королевы — это боярыня Анастасия. Я подозреваю, что она ясновидящая и может предсказать будущее, но сдержанна и осторожна. Королева любит ее, как родную сестру. Еще при Анне есть две сенные девицы, россиянка и француженка, дочь мажордома в Санлисе, барона Норберта. Господи, я в окружении этих людей отдыхал, а потом… Нет, лучше об этом не вспоминать.

В следующую ночь Рауль спал сном усталого, но выздоравливающего человека. Ему снились приятные сны, и он даже улыбался.

А сын его, граф Франсуа, под покровом наступившей темной ночи покинул родительский замок и в сопровождении пяти конных воинов и воина, едущего на карете, запряженной парой сильных лошадей, отправился к замку Санлис. Ехали знакомой с детства дорогой. Примчав под стены замка с лесистой стороны, Франсуа и его воины проделали тот же путь, каким когда-то в спальню королевы Констанции проникал его дедушка, граф Артур. Франсуа продумал все до мелочей и прежде всего убедил себя в том, что не совершал клятвопреступления. Он похищал королеву для своего отца не во зло, а ради любви, и любви, он надеялся, обоюдной. Он раздобыл настойку из сонной травы и, проникнув в покои Анны, словно дух, наложил смоченный настоем льняной платок на лицо королевы. То же сделали с сенными девицами воины. И лишь Анастасия не поддалась их уловке. Она сказала воину, который подносил к ее лицу платок:

— Не смей ко мне прикасаться. Судьбе угодно, чтобы я сама шла за королевой.

Она встала с постели, накинула поверх ночной рубашки черную мантию с капюшоном, первой покинула свою спальню, вошла в покой королевы, увидев лаз, проникла в него и вместе с воином, держась за его руку, спустилась в грот. Воины уже вынесли из подземного хода сонных обитательниц Санлиса, отнесли их в лес и уложили в карету. Подоспевшая Анастасия уместилась с ними рядом. Вскоре воины и карета скрылись в лесу, в ночи, словно тени.

Позже Рауль де Крепи пожурит сына за небывалую вольность, но потом простит по очень веской причине.