Хорошо, что старуха, страшная, как смерть, бегала со скоростью черепахи, у которой сломаны ноги. Иначе Барабину чего доброго пришлось бы снова драться.

Когда он начал махать косой, норовя попасть не по траве, а по голове, бабка завопила, как грешник на сковородке, и рванула вниз по холму в деревню.

На зов ее сбежались, наверное, все жители Таугаса. Но не сразу, а лишь когда она оказалась у подножия холма. А чтобы добраться до этого места, ей понадобилась уйма времени.

Толпа селян, которых старуха подняла по тревоге, взбиралась на холм гораздо более резво. Что и не странно — ведь они мчались спасать первую красавицу деревни, которую безумный громила из морской пучины задумал порубить на силос.

Но случилось непредвиденное. Первая красавица деревни заслонила водоплавающего безумца своим телом и обратилась к односельчанам с пламенной речью.

Она говорила по-деревенски, и Барабин не понял ни слова, но он был уверен, что на этот раз девушка не стала называть его дураком. И даже наоборот, попыталась разубедить земляков в отношении его безумия.

Удалось это лишь частично.

С одной стороны, сельские труженики, притащившие с собой орудия труда — те же косы, а также вилы, топоры, мотыги и лопаты — сразу утратили воинственный пыл.

Но с другой стороны, они стали коситься на Барабина с ужасом в глазах, вне всякого сомнения подозревая, что он еще более безумен, чем можно было предположить.

Никто не знал, чего можно ожидать от человека, который истребляет целые народы.

Раньше такие люди в их деревню не заглядывали.

Жители Таугаса топтались в нерешительности, не в силах сделать выбор — обратиться им в бегство или оказать гостеприимство этому страшному человеку.

А страшный человек не совсем понимал, в чем дело, и мог лишь гадать, что наплели этим добрым людям старая карга и глупая девчонка.

Если они выставили чужака в роли кровожадного маньяка — отсекателя голов, то переубедить сельских тружеников будет очень непросто.

Во всяком случае, он не находил нужных слов — даже русских, не говоря уже об исковерканных английских.

Крутился в голове какой-то бред из репертуара КВН («Я подлый и коварный рыцарь. Я убиваю вдов, стариков и сирот. Пустите переночевать!») — но это было как-то не к месту.

Молчание затягивалось и, кажется, могло продолжаться вечно, если бы из толпы не вытолкнули девушку, которая была, пожалуй, младше Сандры и одета легче, нежели она — хотя казалось бы, куда уж легче.

На девушке была туника из цельного куска ткани с дырой для головы посередине. На талии она была перехвачена поясом, но все равно обнажала ноги до бедра и все тело с боков.

Будь ее груди побольше, они не удержались бы под этим одеянием. Но девушка была совсем юной, и туника позволяла ей оставаться в минимальных рамках приличия.

Впрочем, Барабин уже понял, что местные правила приличия сильно отличаются от общепринятых.

Например, в обществе, к которому он привык, не принято надевать на женщин ошейники. А шею этой миловидной крошки уродовал широкий кожаный ошейник с кольцом — совсем как у собаки.

Вдобавок она вся дрожала от макушки до пальцев босых ног, и кончилось тем, что ноги ее подкосились.

Она бухнулась на колени перед Романом и выдохнула еле слышно:

— Пожалуйста, мессир воин, не надо меня убивать!

До сего дня Роман Барабин слышал только об одном мессире — о том, которого звали иначе Воландом. И это еще более укрепило умного воина в подозрении, что его тут принимают за исчадие ада.

— Я не убиваю безоружных, — постарался успокоить девушку Роман, и ей сразу полегчало.

Из оружия у нее было разве что юное тело под туникой, которая почти не скрывала подробностей. Но этому телу было далеко до того, чтобы разить воинов наповал.

Зато остальные, услышав слова истребителя народов, пришли в сильное смятение и поспешно побросали все свои вилы, мотыги и топоры.

А один из них энергично зашикал на девушку в ошейнике, и та решилась, наконец, сказать главное.

— Мой хозяин велел спросить, что мы можем сделать для вас, чтобы вы не истребили нашу деревню.

Судя по всему, выгораживая Романа перед толпой односельчан, первая красавица деревни Сандра малость переборщила.

Наверное, она дала понять, что если жители Таугаса обидят славного воина, то он в отместку может стереть их деревню с лица земли вместе с населением, как уже поступил с несколькими народами во владениях Робера о’Нифта.

Но поскольку Барабин до сих пор еще не понял толком, в какое заблуждение он ввел свою босоногую спутницу, разумно выкрутиться из этой ситуации ему было трудно.

И на вопрос пейзан, что они могут для него сделать, Барабин ответил без всякой задней мысли — и без передней тоже. Просто от души:

— Накормить, напоить и спать уложить.

Правда, из-за ограниченного словарного запаса на местном языке эта фраза прозвучала не так былинно.

«Есть, пить и спать», — сказал Барабин, и жители Таугаса прекрасно его поняли. За исключением, пожалуй, последнего пункта.

Босые девицы в ошейниках и туниках вышеописанного образца стали виться вокруг Романа еще по пути в деревню, когда другие поселяне на ходу подносили ему вино и фрукты. А внизу дорогого гостя ожидал такой прием, словно он и был тот самый король, которого тут ждали.

Организатором и вдохновителем праздника был мужчина средних лет, чью бороду чуть заметно тронула седина. Это его самая юная из девушек в ошейнике называла своим хозяином, а он относился к ней совсем как к дворовой собаке.

Барабину он не понравился еще на холме, когда, прячась за спинами односельчан, решил отдать на съедение потенциальному убийце и кровожадному маньяку эту малышку в нескромной тунике и задавал вопросы через нее.

Но ссориться с этим типом Барабин не собирался.

Похоже, он был в деревне главный, и самый большой дом принадлежал ему.

Девицы в ошейниках подчинялись ему беспрекословно и со всех ног бросались выполнять любое его приказание. И другие крестьяне тоже старались ему не перечить.

И в разгар пиршества этот большой деревенский босс, которого Барабин про себя называл старостой, вдруг поинтересовался у Романа:

— С кем из моих гейш мессир воин хочет спать?

Роман уставился на него, не совсем понимая, о чем речь — но староста истолковал его недоумение превратно и добавил, понизив голос:

— Хорошие гейши в этой деревне есть только у меня.

Девицы в ошейниках, повинуясь щелчку его пальцев, уже развязывали пояса своих туник, пританцовывая под ритмичное хлопанье в ладоши, которое усиливалось с каждым тактом, поскольку к аккомпанементу присоединялись все новые участники пира.

А в тронутом алкогольными парами мозгу Романа тем временем творился полный сумбур вместо музыки.

Внутренний голос повторял, как попугай, что надо быть осторожнее в словах, потому что спать можно по-разному. И логику этого сутенера с сединой в бороде очень даже нетрудно понять.

Над долиной разгоралось утро, и это было не лучшее время для сна в буквальном смысле слова.

Зато спать с женщинами можно в любое время дня и ночи. Особенно если эти женщины — вполне на уровне стоящих перед ними задач.

Но эту мысль на лету перебивала другая, бессвязная крайне, которая в основе своей была чем-то вроде констатации факта, что порядочные гейши так себя не ведут.

Они даже выглядят иначе.

Настоящие гейши маленькие и узкоглазые, а не волоокие, как одна из этих деревенских звезд стриптиза, и не рыжие и длинноногие, как другая — с фотомодельным телом но некрасивым лицом.

Это не говоря уже о том, что уважающие себя гейши носят длинные кимоно, а не короткие туники, и уж конечно не устраивают стриптиз, стоит им только подмигнуть.

«Я никак не пойму, как мне развязать твое кимоно — а жаль».

А с другой стороны — пока несут сакэ, мы будем пить то, что есть.

Вообще-то, говоря о сне, Барабин не имел в виду никаких переносных значений.

Он просто устал.

Позади была бессонная ночь, и теперь он уже сильно сомневался, что его усыпляли во время перевозки.

Но если женщина просит — почему бы и нет. Волоокая и рыжая, совершенно оттеснив остальных, которых было примерно пять, вешались Роману на шею с таким энтузиазмом, что он не захотел их огорчать.

Барабин дал утащить себя в другую комнату и уложить на мягкий ковер с причудливым орнаментом. И даже сам, ухватив волоокую за кольцо на ошейнике, притянул ее к себе, чтобы впиться губами в ее податливые губы.

Но и в эти минуты максимальной расслабленности Барабин не забывал про Веронику, которая осталась в горном замке злого колдуна, чье имя стерлось из памяти людей по приказу короля.

И про самого короля, который идет сюда с войском штурмовать этот замок, Барабин тоже не забывал.