Кони скачут быстрее, чем идет по морю гребное судно, а фору, которая была у него на старте, экзотический экипаж «Торванги» бездарно растратил из-за бунта на корабле.

Так что когда движение возобновилось, Барабин, вернувшийся на корму, бросал взгляды на берег с нарастающей тревогой.

Его радовало, что местность в этом краю пересеченная, и воины — будь то пешие или конные — могут выйти на берег далеко не везде.

Плавно спускающиеся к морю холмистые долины перемежались со скалистыми кряжами, которые величественно нависали над водой.

Сверху наверняка было удобно стрелять — но туда еще надо забраться, а очевидных путей наверх, которые годились бы для людей без альпинистского снаряжения, Барабин не видел.

К тому же он специально убедился, что обстреливать «Торвангу» с какой угодно высоты бесполезно. Она шла слишком далеко от берега.

Снайперская винтовка могла бы помочь, но о таких вещах здесь даже не слышали.

А что касается луков и арбалетов, то их возможности Барабин проверил наглядно.

Он выстрелил в сторону берега из самого мощного арбалета, который только был в распоряжении его команды — и стрела, не долетев до суши, упала в воду.

Так что пока «Торванга» шла морем, опасность могла угрожать ей только с воды.

Но до Альдебекара всего 16 баргаутских миль, а до ближайшего селения аргеманов в Таодаре — вдвое больше. Пока посланцы Ингера из Ферна доскачут туда по горным дорогам, пока пираты погрузятся на корабли, пока устремятся в погоню — «Торванга» даже с неумелыми гребцами успеет дойти до цели.

Как успел выяснить Барабин, баргаутская миля — это тысяча парных шагов великой королевы Тадеи. То есть какого бы роста ни была покойная королева, а все равно получается меньше морской мили и даже меньше американской.

От силы километра полтора.

И выходит, что до Альдебекара — километров 20-25.

Скорость хода, правда, оставляла желать лучшего. Хотя с призывом браться за весла Барабин обращался к «ребятам», на веслах после бунта оказались одни девушки.

Гребли они с энтузиазмом — особенно деревенские, которым было обещано освобождение по прибытии в Альдебекар.

Боевые рабыни тоже не жалели сил, а вот невольницы майора Грегана и других йоменов деревни Таугас осадили на корме Романа Барабина, желая узнать, собирается ли он отпустить на свободу и их тоже.

У Барабина, однако, не было ясного мнения на этот счет. Он был слишком слабо знаком с баргаутскими понятиями о собственности.

Пришлось обращаться за помощью к многоопытному барону Бекару, который спросил удивленно:

— А тебе что, не нужны рабыни?

— Та рабыня, которая мне нужна, закована в цепи в замке Ночного Вора. А чтобы достать ее оттуда, мне нужны воины.

— Так продай рабынь и найми воинов, — невозмутимо посоветовал старый барон.

Дон Бекар был готов понять намерение освободить побывавших в плену крестьянок — хотя бы потому, что это были его крестьянки, приносившие ему оброк, который составлял основу его дохода.

Львиной доли дохода от деревни Таугас дохода барон мог лишиться, если бы Роман оставил деревенских женщин у себя в рабстве.

Но барону было непонятно, зачем освобождать невольниц, которые пребывали в рабстве и до плена. Ведь есть масса способов распорядиться ими с гораздо большей пользой и выгодой для себя.

— И настроить против себя йоменов Таугаса во главе со старостой? — сказал Барабин, выслушав старого барона.

— Какое тебе дело до йоменов Таугаса? — ответил дон Бекар. — Ты же воин. И не какой-нибудь безродный кшатрий, а доблестный рыцарь с именным мечом в руке. Если ты оставишь себе добытых с боем рабынь, йомены только больше будут тебя уважать.

Из дальнейшего разговора Барабин узнал еще много нового и интересного. Например, о том, что теперь ему необязательно искать деньги, чтобы заплатить долг за невольницу Наиду. Потому что она теперь уже не гейша, купленная в кредит у деревенского старосты, а пленница, отбитая с боем у аргеманов.

Так что Наида принадлежит Барабину безраздельно, как командиру отряда, захватившего добычу.

И как заметил Роман, она еще ни разу даже словом не обмолвилась насчет того, чтобы он ее отпустил.

Но еще интереснее вела себя первая красавица деревни Таугас Сандра сон-Бела. Она, кажется, была не против, чтобы Роман освободил ее вместе с остальными пейзанками по прибытии, но строила при этом странные намеки.

Из этих намеков вытекало, что пока хозяин не воспользовался гейшей по прямому назначению, он как бы еще и не совсем хозяин. И это большой вопрос — есть ли у него право отпускать нетронутую невольницу на свободу.

То есть право-то у него есть, но не все в этом мире определяется правом.

И по всему выходило, что если Барабин отпустит Сандру просто так, то она мало того что сама утвердится в мысли, будто он полный идиот, так еще и разнесет эту мысль по всему свету.

Но было и еще одно затруднение, которое тоже вытащила на поверхность Сандра сон-Бела.

Остальные молчали, как рыбы об лед, потому что боялись спугнуть удачу, которую поймали за хвост благодаря неосведомленности чужеземца о местных обычаях. А Сандра не преминула сообщить, что нельзя отпускать рабынь на свободу голыми и голодными.

— Тогда тебе придется подождать, пока я заработаю денег тебе на одежду и на еду, — только и смог ответить на это Барабин. И добавил с усмешкой: — Или ты не прочь сама заработать их для меня?

— Если господин прикажет, — ответила она медовым голосом, в котором сквозили такие нотки, из-за которых Барабин и впрямь почувствовал себя идиотом.

А тут еще женщины из йоменских семей подняли такой гвалт, что Роману почудилось, будто на корабле начинается новый бунт.

Но все оказалось гораздо прозаичнее. Девушек просто охватило острое желание спихнуть Сандру сон-Бела за борт за то, что она выболтала чужеземцу вещи, которые им хотелось бы скрыть.

Сандре просто нечего было терять. Она была дочерью вольноотпущенницы и не имела йоменских привилегий.

Что это за привилегии, Барабин толком не понял, но те бывшие пленницы, которые ими обладали, громче всех протестовали против идеи коллективно или по очереди отдаться Роману перед освобождением.

И дело было вовсе не в том, что Барабин не нравился им, как мужчина.

Просто этот акт окончательно превратил бы их в рабынь, и после освобождения они оказались бы на положении вольноотпущенниц, у которых никаких привилегий нет.

Надо полагать, Сандра сон-Бела преследовала именно эту цель, ненавязчиво наводя Барабина на мысль ковать невольниц, пока они горячи. Ей хотелось опустить гордых йоменских жен и дочерей до своего уровня.

Но у девушек из йоменского сословия были другие планы, и они, побросав весла, накинулись на первую красавицу деревни в единодушном стремлении выдрать к чертям ее роскошные волосы с корнем и без остатка.

Барабину тоже досталось, потому что девицы попутно целовали ему ноги и вешались на шею, умоляя не унижать их низведением в законченные гейши. Уж лучше пусть господин выставит их голыми на позор и заставит нагими идти пешком из Альдебекара обратно в Таугас, потому что этот позор забудется, а низведение в гейши — никогда.

И тут у Романа сорвало планку окончательно.

— Я сейчас так вас опозорю, что мать родная не узнает! — взревел он. — Марш на весла живо, а то всех отымею прямо здесь и за борт выкину! Будете рыбам рассказывать про свои привилегии!

Голова Барабина и без того шла кругом от свалившихся на него несчастий, и вникать в хитросплетения законов и обычаев королевства Баргаут было выше его сил. А впереди вырисовывалось вообще черт знает что.

«Торванга» окончательно выбилась из графика, и по всем расчетам конные аргеманы уже в самое ближайшее время должны были появиться на берегу.

А когда это случится, всем будет уже не до тонкостей и проблем владения живой собственностью и эксплуатации человека человеком.

Хорошо бы просто выжить и не попасть в плен вместе со всей этой собственностью. А то ведь тут хозяева подчас сменяются быстро.

Только что был рабовладелец, а через минуту глядишь — уже и раб.