Первое, что сделал король после возвращения друида — это обозвал его предателем. На что друид ответил обычным спокойным голосом:

— Слуги Вечного Древа не служат королям и не изменяют им.

Сказано это было без гнева, но свита короля осталась недовольна. Причем недовольство ее вызвало не поведение друида, а поведение короля.

Его величеству, конечно, тяжело, он смертельно устал, он напряжен и раздражен — но это еще не повод, чтобы оскорблять друида.

За такие слова небо может окончательно отвернуться от дона Леона, если оно не сделало это уже.

А содержание ультиматума двух принцев было таково, что поддержка неба требовалась дону Леону как никогда.

Принц Родерик предлагал принцу Леону сразиться в честном поединке за отцовский меч Турдеван. Победителю достанутся клинок и королевство, проигравшего ждет смерть.

В случае отказа Родерик и Грейф объединенными силами пойдут на штурм последнего рубежа дона Леона, и вся вина за пролитую кровь ляжет на него.

Последнее было важно. Ведь рядом с королем находилась принцесса Каисса, а в королевстве Баргаут со времен Тадеи великой есть один своеобразный обычай.

Принц, виновный в злонамеренном пролитии крови принцессы или королевы, не может наследовать трон. А король за аналогичную вину может быть низложен.

Обычай установился еще с тех пор, как принцессой была сама Тадея, и ее пытались убить в ходе дворцовых разборок — но традиция оставалась в силе до сих пор.

И вот теперь друид постановил, что если будет пролита кровь принцессы, то вина ляжет на того из принцев, кто уклонится от поединка.

— Несправедливо, — сказал дон Леон, но друид только покачал головой.

— Если судить по справедливости, то ни один из вас не имеет всех прав на корону. У тебя есть королевское завещание, но у Родерика — королевский меч. Ничем, кроме поединка, ваш спор не разрешить. И если кто-то откажется от поединка, вина за нарушение мира ложится на него.

Леон устало откинулся на спинку трона и произнес:

— Хорошо. Допустим, наш спор с Родериком никак иначе не разрешить. Но Грейфу из Ферна какая в этом корысть?

— Люди Родерика убили его отца. И если Родерик одержит победу, ему придется за это платить. Но если победишь ты, Грейф уйдет в Таодар, не требуя никакой платы. Ведь твои люди не убивали его отца.

Леон стал допытываться у друида, о какой плате за смерть Ингера из Ферна договорились Грейф и Родерик, но друид ответил, что не знает.

— Меня ведь не было с ними на стене, — сказал он, хотя на самом деле черт знает, где он был.

Сначала друид находился в башне Грейфа, а ультиматум принес из башни Родерика.

Но считать его предателем действительно не было никаких оснований. Наоборот, он, как посредник в будущем поединке, еще раз продемонстрировал Леону свое расположение.

Друид признал, что место и способ поединка может выбирать именно Леон.

Принц Родерик предложил биться на конях в тяжелом вооружении длинными копьями, а далее — на мечах, если копье не решит исход схватки. Это была обычная практика баргаутских рыцарей, очень похожая на земные рыцарские турниры.

Но Леон опасался вероломства и не захотел выйти на ристалище в долину Кинд, где уже прочно обосновались враги.

— Биться будем здесь, — сказал он, показав рукой на пространство перед троном. — На именных мечах.

Это ставило в невыгодное положение дона Родерика. Теперь уже ему следовало опасаться вероломства. Но по закону и обычаю правом выбора обладал тот, кого вызвали на поединок, и Родерик не стал с этим спорить.

Свои права, однако, он тоже не забывал.

Когда майордом Грус Лео Когеран и граф Септимер Белгаон встретились на «линии фронта» для обсуждения деталей, первым предложением дона Груса было вывести из замка принцессу Каиссу и под охраной верных гейш отправить ее в Когеран — резиденцию майордома. Но дон Белгаон даже обсуждать это не стал.

— Тот, чью правоту подтвердит небо, станет хозяином жизни и смерти всех его врагов.

Он, правда, тут же поправился, сказав, что как раз принцессе ничего не грозит — ведь Родерик ни будучи принцем, ни став королем не может пролить ее кровь. но остальным от этого было не легче.

А Барабин, уже успевший продемонстрировать способности нового Нострадамуса, почувствовал неладное и в отношении принцессы.

Он даже специально уточнил, не выпадает ли из указанного обычая казнь без пролития крови, способов которой существует великое множество — от повешения и утопления до сожжения на костре.

Вопрос этот Барабин задал друиду, который в ответ решительно заверил, что в данном случае беспокоиться не о чем. Формулировка звучит однозначно:

«Если по злому умыслу принца королевская дочь смертью умрет, или хоть капля крови ее упадет на землю — тому принцу никогда не быть королем Баргаута».

Так что по логике вещей Барабину следовало больше опасаться за себя, а не за принцессу, которую он знал всего несколько дней и с которой общался всего несколько раз.

Вот только сама принцесса почему-то решила, что колдун из Страны Чародеев, умеющий читать мысли, защитит ее от любой беды гораздо лучше, чем все воины, все принцы и все короли.

Как видно было в Романе что-то такое, из-за чего баргаутские женщины всех сословий тянулись к нему, как бабочки к огню.

И все бы хорошо, но у него из-за этого начинались проблемы. Ведь он никак не мог отделаться от мысли об ответственности за каждую из этих женщин.

И вот не успел Роман потерять в Беркате всех своих рабынь, кроме Тассименше, как его решила сделать главным своим защитником принцесса Каисса.

А как, скажите на милость, можно ее защитить, если даже увести принцессу в тайные подземные укрытия — и то нельзя. Во-первых, она сама не пойдет, а во-вторых, принц Родерик, узнав о просьбе выпустить Каиссу из замка, не только подтвердил отказ в этой просьбе, но и потребовал, чтобы принцесса в обязательном порядке присутствовала при поединке.

И поскольку это полностью совпадало с желаниями самой принцессы, Барабин ничего поделать не мог.